Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Бланшо М., Зомбарт В., Канеггн Э.



 

УДК 141.33 ББК 86.42 Б 68

Б 68

Бланшо М., Зомбарт В., Канеггн Э.

Тень парфюмера / Морис Бланшо, Вернер Зомбарт, Элиас Канетти. ~ М.: Алгоритм, 2007. — 288 с.

ISBN 978-5-9265-0353-8

Поводом к изданию данного сборника послужил необыкновенный ус.тех, который выпал на долю книги П. Зюскинла «Парфюмер» и на фильм, снятый по се мотивам. Собственно, ж>ткая история маньяка-изобретателя достаточно широко распространена в литературе «ужасов» и фильмах соот­ветствующего направления, так что можно было бы не подводить философ­скую базу под очередной триллер-бестселлер, но книга Зюскинда все же со­держит ряд вопросов, требующих осмысления. В чем причина феноменального успеха "Парфюмера», почему он понравился миллионам читателей и зрителей? Какие тайны человеческой души он отразил, какие стороны общественной жизни затронул?

Ответы на эти вопросы можно найти в трудах философов М. Бланшо, В. Зомбарта, Э. Канетти, написанных, как ни странно, задолго до появления произведения П. Зюскинда.

УДК J41.33 ББК86.42

ISBN 978-5-9265-03S3-8

ООО «Алгоритм-Книга*,2007

ОТ РЕДАКЦИИ

Поводом к изданию данного сборника послужил необыкновенный успех, который выпал на долю книги П. Зюскинда «Парфюмер» и на фильм, снятый по ее мо­тивам. Напомним, что главный герой этого произведе­ния — Жан-Батист Гренуй — обладал удивительной спо­собностью безошибочно различать все запахи и состав­лять их особые сочетания, воздействующие на психику людей. Сюжет в литературе не новый и достаточно ба­нальный, если бы не одна страшная особенность: для создания своего сверхмощного психотропного средс­тва Гренуй убивал молодых девушек, дабы использо­вать их секреции в создаваемом препарате.

Собственно, и эта жуткая история — история мань­яка-изобретателя, — достаточно широко распространена в литературе «ужасов» и фильмах соответствующего направления, так что можно было бы не подводить фи­лософскую базу под очередной триллер-бестселлер, но книга Зюскинда все же содержит ряд вопросов, требу­ющих осмысления. В чем причина феноменального ус­пеха «Парфюмера», почему он понравился миллионам читателей и зрителей? Какие тайны человеческой души он отразил, какие стороны общественной жизни за­тронул?

Ответы на эти вопросы можно найти в трудах фи­лософов, написанных, как ни странно, задолго до появ-

ления произведения П. Зюскинда. Так, например, зна­менитый французский мыслитель Морис Бланшо во многих своих работах анализирует особенности лите­ратурного творчества, читательского интереса, затра­гивает тему пограничных состояний человеческой души, балансирующей между жизнью и смертью, меж­ду любовью и гибелью. Говоря о произведении литера­туры как о таковом, Бланшо отмечает, что «труд, со­зданный за счет одиночества и в среде одиночества, несет в себе взгляд на мир, интересующий всех, а также внутреннее суждение о других произведениях, о про­блемах эпохи; становится причастным к тому, чем пре­небрегает, враждебным тому, от чего отнекивается, — и безразличие его лицемерно смешивается с общей при­страстностью».

Примечательно, что ни один писатель, по мнению Бланшо, не знает заранее, какой эффект произведет его литературное детище, но «стоит только книге, возник­шей случайно, созданной в наплыве небрежности и скуки, лишенной ценности и значения, вдруг быть пре­вращенной обстоятельствами в шедевр, — какой писа­тель тогда в глубине души не припишет себе эту славу и не увидит в ней свою заслугу, в этом даре судьбы — плод своих усилий, работу своего ума в чудесном согласии с эпохой?».

Итак, книга Зюскинда была «превращена обстоя­тельствами в шедевр», — но что это за обстоятельства? Бланшо, оценивая состояние общества, которое он на­зывает «продажным», пишет, что в таком обществе «меж­ду людьми могут существовать коммерческие связи, но никак не подлинная общность, никак не взаимопони­мание, превосходящее любое использование «порядоч-

ных» приемов, будь они сколь угодно необычными». Далее следует вполне логичный вывод: извращенные отношения между людьми непременно предполагают и спрос на соответственную «непорядочную» литерату­ру. На примере одного из литературных произведений Бланшо показывает, какие странные чувства порожда­ет в главном герое вид любимой женщины: «И еще две особенности делают ее более реальной, чем сама реаль­ность: она — существо до крайности беззащитное, сла­бое, хрупкое; и тело ее, и лицо, в зримых чертах которо­го таится его незримая суть, — все это словно бы взы­вает к убийству, к удушению, насилию, диким выходкам, грязной брани, разгулу скотских, смертоносных страс­тей». И далее: «Вам ведома лишь красота мертвых тел, во всем подобных вам самим. И вдруг вы замечаете раз­ницу между красотой мертвецов и красотой находяще­гося перед вами существа, столь хрупкого, что вы од­ним мизинцем можете раздавить все его царственное величие. И вы осознаете, что здесь, в этом существе, вы­зревает болезнь смерти, что раскрывшаяся перед вами форма возвещает вам об этой болезни».

От таких чувств, — от любви, вызывающей жела­ние убийства, от созерцания живой красоты, ассоции­рующейся с заключенной в ней «болезнью смерти», — остается уже только один шаг до безумия, до маниа­кальных наклонностей. Бланшо прекрасно отображает это в следующем отрывке, в котором говорится о выбо­ре, определяющем суть современного мира: «Если ра­зум, власть мысли, исключает безумие как саму невоз­можность, то разве мысль, в сущности ставшая для себя безвластной властью, ставящая под сомнение свое тож­дество с единственной возможностью, не должна как-то

отойти от себя самой и от посреднической и терпеливой работы к бездеятельному, нетерпеливому, безрезуль­татному и тщетному поиску? Не могла ли она подойти к тому возможному крайнему измерению, именуемому безумием, и, проходя мимо, впасть в него?»

Безумие одиночки, безумие индивидуума Бланшо проецирует на проблему существования различных «сообществ», что вполне справедливо, поскольку, по его словам «обособленное существо — это индивид, а индивид — всего лишь абстракция, экзистенция в том виде, в каком представляет ее себе дебильное сознание заурядного либерализма». Любой индивид, хочет он того или нет, подвержен влиянию «животного царства духа», господствующему в современном обществе.

Здесь следует особо отметить, что, хотя действие романа «Парфюмер» разворачивается в XVIII веке, Зюс-кинд, конечно же, пишет о состоянии именно совре­менного общества. Век XVIII — это всего лишь эффек­тный фон для сюжетной линии. Герой романа, как каж­дый индивид, связан с той общественной средой, в которой он живет, — он ее царь, и он ее раб. Обществен­ную среду, а точнее толпу, массу, в которую вливаются, как ручьи в море, отдельные личности, описывал в сво­их работах другой известный философ (а также социо­лог и антрополог) прошлого столетия Элиас Канетти. Он исследовал те страхи и настроения, которые свойс­твенны массе, писал о довлеющих над ней жажде разру­шения» чувстве преследования, панике и т.д.

Одними из главных черт массы Канетти считал «стремление пережить других как страсть» и притворс­тво, «ношение масок», В первом случае, говорил Канет­ти, смерть других живых существ дает представителю

массы сознание собственного превосходства, собствен­ной значимости и неуязвимости: «Как умерщвляют жи­вотное, чтобы употребить его в пищу, когда оно безза­щитно лежит перед тобой и можно разрезать его на куски, разделить, как добычу, которую проглотишь ты и твои близкие, так хочется убить и человека, который оказался у тебя на пути, который тебе противодейству­ет, стоит перед тобой прямо, как враг. Хочется поверг­нуть его, чтобы почувствовать, что ты еще тут, а его уже нет. Но он не должен исчезнуть совсем, его телесное присутствие в виде трупа необходимо для этого чувс­тва триумфа. Теперь можно делать с ним что угодно, а он тебе совсем ничего не сделает. Он лежит, он навсегда останется лежать, он никогда уже не поднимется. Мож­но забрать у него оружие; можно вырезать части его тела и сохранить навсегда, как трофей. Этот миг конф­ронтации с убитым наполняет оставшегося в живых силой особого рода, которую не сравнить ни с каким другим видом силы. Нет другого мгновения, которое так хотелось бы повторить».

Во втором случае Канетти пишет о великом значе­нии притворства, «маски» для существования индиви­да в массе: «Маска полноценна, когда исключительно она перед нами, а то, что за ней, остается непознавае­мым. Чем определеннее она сама, тем туманнее то, что за нею. Никто не знает, что могло бы вырваться из-под маски. Напряжение между застылостью маски и тай­ной, которая за ней сокрыта, может достигать необы­чайной силы. Это и есть причина ее угрожающего воз­действия. «Я именно то, что ты видишь, — как бы гово­рит маска,— а то, чего ты боишься, скрывается за мною». Она завораживает и одновременно заставляет

держаться подальше. Никто не смеет ее тронуть. Смер­тью карается срывание маски кем-то другим. Пока она активна, она неприкосновенна, неуязвима, священна. Определенность маски, ее ясность заряжена неопреде­ленностью. Власть ее в том и заключается, что она в точности известна, но непонятно, что она в себе таит. Она ясна снаружи, так сказать, только спереди».

Не этими ли качествами — умерщвлением как спо­собом доказать свое превосходство и созданием «мас­ки», воздействующей на сознание толпы, — определя­лись, в частности, поступки героя романа Зюскинда? Не похожими ли потаенными, но сильными желаниями определялся, в том числе, и успех «Парфюмера» у пуб­лики?..

В заключительной части нашего сборника приво­дятся отрывки из трудов немецкого философа, эконо­миста и социолога Вернера Зомбарта, где рассматрива­ются те ценности, которые привлекательны для «бур­жуа». Достичь преобладания над другими людьми любыми способами, отрицание моральных ограниче­ний, — вот основы деятельности «буржуазных натур» (как называет их Зомбарт): «К великим победителям на ристалище современного капитализма имеет, пожалуй, общее применение то, что еще недавно сказали о Рок­феллере, что он «умел с почти наивным отсутствием способности с чем бы то ни было считаться, переско­чить через всякую моральную преграду». Сам Джон Рокфеллер, мемуары которого являются превосходным зеркалом почти детски-наивного представления, резю­мировал будто бы однажды свое credo в словах, что он готов платить своему заместителю миллион содержа­ния, но тот должен.,. прежде всего «не иметь ни малей-

шей моральной щепетильности» и быть готовым «бес­пощадно заставлять умирать тысячи жертв».

В этом смысле героя романа «Парфюмер» можно назвать образцом буржуазной натуры: у него имелся свой способ достижения преобладания над людьми, во имя осуществления которого он мог действительно лег­ко «перескочить через всякую моральную преграду».

Но Зомбарт, давая определение «позыву к могущес­тву», характерному для буржуазного духа, тут же выно­сит приговор этому «позыву», приговор, который мо­жет быть применен и к «Парфюмеру»: «Позыв к могу­ществу, который я бы обозначил как... признак современного духа, — это радость от того, что имеешь возможность показать свое превосходство над други­ми. [Но] это в конечном счете сознание в слабости... Че­ловек истинного внутреннего и природного величия никогда не припишет внешнему могуществу особенно высокой ценности...»

ЧАСТЬ I



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.