Вредная волшебная палочка 8 страница

– В порчу верят только дремучие темные люди. Это просто совпадение, а цыганка этим пользуется, чтобы в глазах глупцов выглядеть человеком, управляющим чужими судьбами. Может, она хорошая травница, но это все.

Но сейчас, когда Ляля сидела в кабинете, по спине Серафимы пополз холодок. Директриса усилием воли заставила себя произнести:

– Наша школа существует при интернате, она только для его воспитанников.

Цыганка улыбнулась, назвала несколько фамилий.

– Но эти дети живут в Опенкине и соседних селах.

– Верно, – вынужденно согласилась Серафима, – по поводу этих ребят было особое разрешение от вышестоящего начальства. Извините, в вашем случае я ничего поделать не могу. Я не хозяйка учебного заведения, подневольный человек.

Ляля улыбнулась.

– Поверьте мне, через несколько лет ваша жизнь изменится к лучшему, вы станете владелицей школы. И сейчас вам позвонят.

Не успела целительница произнести последнюю фразу, как аппарат на столе зазвонил. Круглову побеспокоил ее начальник, который распорядился принять в первый класс Раду.

Появление за партой цыганки встретили в штыки и родители, и дети. К Серафиме косяком потянулись сердитые матери тех, кто обучался по особому разрешению. Слава богу, основная часть взрослых работала за рубежом, поэтому не знала, что происходит в учебном заведении. Директор отвечала недовольным:

– Вы здесь по указанию моего начальства. Я передам руководству, что вы не согласны с политикой учебного заведения, в котором считают, что дети разных национальностей имеют права на одинаковое образование. Вот бумага, ручка, изложите свою жалобу в письменном виде, она отправится в Москву, там непременно отреагируют. Думаю, вам предложат сменить школу.

Поняв, что их ребенка лишат возможности посещать единственную хорошую школу в округе, мамаши живо уходили, не накатав «телегу». Но дома-то они распускали языки. Настроение матерей передалось детям. Дочь целительницы демонстративно игнорировали, она сидела и за партой, и в столовой одна. На уроках танцев никто не соглашался встать с девочкой в пару. Ей мазали стул клеем, один раз засунули в портфель мышей. Но Рада никогда не злилась. Она молча отдирала юбку от сиденья, а грызуны привели первоклашку в восторг.

– Какая миленькая, – обрадовалась малышка, вынув из сумки полевку. – Мама говорит: мышки приходят к удаче.

И лягушка, которая выпрыгнула из коробочки, где раньше лежал завтрак, не испугала Раду. Похоже, она не боялась никаких представителей фауны и, как потом выяснилось, прекрасно разбиралась в растениях. Как-то раз дети убирали участок вокруг школы, и выпускница Нина Аракина хотела вырвать какой-то сорняк.

К ней подошла Рада.

– Не трогайте!

– Ты кто такая? – фыркнула будущая жена Эдуарда.

– А ну, пошла вон, – приказал Витя. – Чего пристала? Вали в свой табор.

– Если она голыми руками сорвет борщевик, – сказала Рада, – получит серьезный ожог.

– Много ты знаешь, – скривилась Нина, – отвали, черномазая!

Малышка ушла, а Нина, чтобы доказать цыганке, что ничего с ней не случится, стала ломать стебли голыми ладонями.

Глава 24

На следующий день, когда дочь Ляли после продленки и занятий в кружках шла домой, ее поймала группа выпускников. Сложно назвать их детьми. Нине, Виктору, Полине Носовой уже исполнилось восемнадцать. Эдуарду и Зинаиде Панькиной на год меньше. Здоровенный Витя преградил путь малышке.

– Ты че творишь?

– Ничего, – ответила девочка, – домой иду.

Нина подняла забинтованные руки.

– …! Наколдовала! У меня ожоги…!

– От борщевика они у каждого будут, – сказала Рада, – я вас предупредила. А уж слушать мой совет или нет, вы сами решили.

Спокойная реакция первоклассницы, отсутствие у нее испуга разозлили старших.

– Ведьма! – заявила Нина. – Эдька! Давай!

– Что? – не понял брат Вити.

– Раздевай ее! – скомандовала Нина.

– Зачем? – спросил Эдуард.

– Делай, раз приказали, – взвизгнула Носова.

– Отстань от него, – буркнул Витя, а Зина схватила девочку.

Рада начала кусаться, царапаться, но разве семилетний ребенок справится с оравой здоровенных лбов? Девочку раздели догола и бросили в заросли борщевика. Нина сорвала у малышки с шеи золотой медальон. Платье и все ее вещи выпускники сложили на полянке и подожгли.

На следующий день малышка как ни в чем не бывало явилась в школу, на ней не было ни одного, даже крохотного ожога, одета она была в красивое платье, учебники, тетради, сумка находились при ней. Банда хулиганов оторопела. Как это возможно? Нина сломала не так много растений и заработала болезненные ожоги. А голую Раду швырнули в гущу борщевика. Чтобы встать, она должна была опереться руками, а потом идти сквозь заросли. Почему на девочке нет ожогов? Как ее мать сумела за один день достать все учебники и портфель? Над Радой издевались, когда часы показывали семь вечера. В деревне никаких учебников не купишь, в Москву ехать поздно.

На большой перемене всех участников нападения на малышку вызвали к Серафиме. В кабинете присутствовала Ляля. Она безо всякой агрессии сказала:

– Не стану объяснять вам, как называется группа волков, которая напала на цыпленка. Просто предупрежу: если кто-то из вас тронет Раду хоть словом, хоть делом, ему предстоит потом иметь дело со мной.

– Она первая начала! – полезла на рожок Зинаида.

– Правда? – усмехнулась Рада. – Напала на вас?

– Ведьма Нине руки испортила, – заявил Витя.

Аракина показала забинтованные ладони.

– Вот! Я траву убирала, а девчонка мне пожелала пальцы изуродовать.

– Неправда, – произнес тихий голос, и из-за кресла с высокой спинкой, в котором сидела Серафима, вышла Рада, – я предупредила: борщевик опасен.

– Ведьма! – возмутилась Нина. – Тебя в него голой кинули. И где ожоги?

– Так, – протянула Серафима, – хорошо, что ты призналась в содеянном.

Нина прикусила язык, но слова уже вырвались на свободу.

– Вы меня швырнули в другое растение, в сныть, – объяснила малышка, – она внешне похожа на борщевик, но в отличие от него сныть полезная, ее в салат режут, в суп кладут.

Непонятно, что больше разозлило старшеклассников, обширные знания по ботанике, которыми они не владели, или спокойное поведение Ляли и Рады. Ни мать, ни дочь не кричали, не ругались.

Серафима Николаевна постучала карандашом по столу.

– Вы немедленно извинитесь перед Радой.

– Никогда! – отрезал Витя.

– О твоем поведении сегодня же сообщу Наталье Марковне, – пригрозила директриса.

Виктор занервничал, он побаивался реакции матери.

– Ябедничайте сколько угодно, – кинулась защищать Витю Зина, – мы вас не боимся. Нам в вашей сраной школе всего ничего учиться осталось. Это вам нас опасаться надо. Напишем в Москву, что вы за взятку на учебу цыганку взяли, ведьму, которая Нинке руки испортила. И вы лишитесь работы. Если отомстить мне за эти слова решите, прикажете на выпускных меня завалить, то ни фига не выйдет. Я круглая отличница, ни одной четверки за десять лет ни по одному предмету не получала. И если кто из нас двойку на сочинении или по математике получит, я на вас в суд подам.

Серафима потеряла дар речи, а Ляля улыбнулась.

– Зачем нам вам мстить? Вас жизнь накажет. Рада переведена в московскую школу.

– Вот и хорошо, – тявкнула Нина, – воздух чище станет, инфекции не будет, и кошелек никто не сопрет.

Через день после этого разговора у Зины раздуло флюс. Девушку отвезли в столицу, там сделали операцию, занесли инфекцию. Панькина провела в клинике около двух месяцев, пропустила вступительные экзамены в институт, поступила только через год. Нину спустя пару недель толпа столкнула под электричку, которая подкатывала к перрону. Девушка спаслась чудом, каким-то образом она оказалась не на рельсах, а закатилась под высокую платформу, которая стояла на опорах. Ее достали в глубоком обмороке, несколько дней врачи сомневались, что она выживет.

С Носовой ничего в плане здоровья не произошло. Но за день до того, как выпускники сели писать сочинение, невероятно популярная в те первые перестроечные годы газета «День скандала» опубликовала статью о Полине. Журналист рассказал, что тринадцатилетняя девочка спала с известным бандитом по кличке Урюп, забеременела от него, сделала аборт и была сослана мамашей в сельскую школу, где теперь валяется в сене со всеми цыганами, коих в окрестности пруд пруди. Историю с абортом подхватили другие СМИ, телевидение. Полина стала на время звездой прессы. Носова кое-как сдала выпускные экзамены, в вуз она не поступила.

На фоне неприятностей со всеми Витя, который всего-то получил фурункул под мышкой, казался счастливчиком.

В конце концов Наталья Марковна пошла к Ляле и попросила ее:

– Пожалуйста, остановитесь. Вы уже отомстили детям за свою дочь.

Знахарка, как всегда, спокойно ответила:

– Я не способна послать гнев Господень на чью-то голову. И никогда не испытывала желания это сделать. Мы с Радой простили ее обидчиков, дочь сейчас учится в школе, где ее любят и дети, и учителя. Слава Богу за то, что он послал девочке испытание в лице старшеклассников, она научилась стойкости. Но! Ваши сыновья крещены?

Монтини скривилась.

– Я взрослый умный человек, не верю в поповские сказки. Если моих мальчиков окунут в воду, чем это им в жизни поможет?

– Жаль, что у вас такое мнение, – ответила Ляля, – а у Рады есть ангел-хранитель, поэтому идея выпускников обжечь девочку насмерть не удалась. Участники нападения разбудили очень злые силы, которые наказали всю их компанию. Я не смогу ничего сделать. Вам надо окрестить детей, самой исповедаться, причаститься, молиться, поститься.

Наталья встала.

– Спасибо. Этой чушью занимайтесь сами. И вот вам вопрос: можно ли использовать колдовство против детей, которые совершили глупость?

– Глупость? – повторила Ляля. – Они хотели убить мою дочь, причинив ей страшные страдания. Ожог борщевика хуже, чем поражение кислотой. И, если вы верите, что существует дьявол, которому я служу, то должны принять и существование Бога. Иначе никак.

Наталья Марковна молча ушла. Когда она вернулась домой, ее встретил Эдик с опухшим глазом. Он принимал душ, потом встал босыми ногами на пол, поскользнулся и, падая, стукнулся головой об угол бачка для грязного белья. Вот тут у Натальи отказали все тормоза, она зарыдала, закричала. На шум примчалась из сада компания: Нина, Зина, Витя, Полина. Стоял очень теплый август, ребята, которые не поступили в институты, восстанавливались после своих неприятностей.

– Тетя Ната, что случилось? – испугалась Нина.

Монтини, потеряв все рычаги самоуправления, рассказала сыновьям и их друзьям о своем визите к Ляле.

Глава 25

Серафима Николаевна замолчала, потом продолжила:

– Когда подожгли табор, меня в Опенкине не было, я уехала в Москву на совещание, отсутствовала пять дней. Вернулась, а тут! Полно милиции, местные жители испуганы, большая часть цыган погибла. Те, кто спасся, исчезли. В лесу нашли какую-то девочку, немую. Народ был уверен: поселение ромал спалил Иван Каретин, местный фермер. Мужик решил разводить лошадей, оборудовал конюшню, взял кредит, купил дорогого коня-производителя, вложил в его приобретение все деньги. А элитного скакуна украли. У Ивана не возникло сомнений, кто автор затеи, он отправился в милицию, попросил разобраться с цыганами. Каретина вежливо выпроводили, объяснив ему, что решение о создании села цыган принято на самом верху. Если коренные жители недовольны, они могут переехать. Есть доказательства, что коня увел кто-то из ромал? Нет? Идите лесом. Иван Каретин направился в табор. Там его приняли без агрессии, поклялись, что его жеребца в глаза не видели. Иван разозлился, полез в драку, местные парни его побили и вытурили. Каретин потом несколько дней ходил по Опенкину, выкрикивая: «Пора с цыганьем разобраться». После пожара в Комарихе нашли несколько пустых канистр, в которых ранее держали бензин. И, что окончательно убедило следователя в виновности Каретина, на каждой канистре была метка, которую фермер ставил на весь свой инвентарь. Каретина арестовали, стали допрашивать, в нарушение закона его до суда откровенно называли преступником. И через пару недель тот, кого считали поджигателем, умер в камере от инфаркта. Жена Ивана скончалась за пару лет до того. У Ивана остались двое детей: Георгий и Кристина. Мальчик с девочкой пропали в ночь пожара. Среди обугленных, не поддающихся визуальной идентификации трупов, обнаруженных там, где жили цыгане, нашли тела детей разного возраста. Ребят Каретиных сочли погибшими в огне, возникло предположение, что они помогали отцу, а тот, боясь, что его посадят, умолчал о гибели наследников. Никаких родственников у школьников не было, никто не теребил милицию, не требовал досконально изучить все останки, чтобы убедиться, что младших Каретиных на самом деле нет в живых. Да и как это сделать? Пожар случился в те времена, когда ДНК-тест в милиции еще широко не применялся. Потом, ближе к зиме, местные жители нашли в лесу мертвого мальчика, одетого в брюки и рубашку с меткой «Каретин», рядом лежал фонарик. Похоже, ребенок споткнулся, упал на камень и разбил голову. Неподалеку, на краю болота, которое обманчиво выглядело красивой зеленой лужайкой, обнаружили куклу и заколку для волос в виде большой бабочки в стразах. Лена, подружка девятилетней дочери Ивана, сразу опознала заколку Кристины и ее игрушку.

У следователя сложилась стройная версия. Иван отправился поджигать цыганскую деревню. Дети увидели, что отец уходит, тайком последовали за ним. Когда вспыхнул пожар, близнецы находились неподалеку от очага возгорания, они бросились бежать. Только ночью в лесу даже опытному туристу трудно ориентироваться. Девятилетки заблудились, Гоша в темноте упал, разбился насмерть. Лучше не думать о том, что пережила Кристина, когда она, поняв, что случилось с братом, бросилась вперед, как ей показалось, к лужайке и утонула в болоте. Наверное, у несчастной девочки, как и у Георгия, был карманный фонарик. Но он дает тусклый свет, а топь и при ярком солнце казалась полянкой.

Тел Ляли и Рады не обнаружили. От избы знахарки ничего не осталось. У целительницы в одной из комнат вроде была лаборатория, там стояли баллоны с газом, они взорвались, дом разметало на мелкие кусочки. Наверное, знахарка и малышка погибли вместе с домом, а пожар уничтожил все следы.

Серафима Николаевна замолчала.

– Вы поверили в виновность Каретина? – осведомилась я.

Серафима покачала головой.

– Сначала да, но потом узнала правду. Спустя год после поджога Носова совершила попытку самоубийства. Воспитанники отправились на экскурсию, Полина прикинулась больной, выпила пачку снотворного, легла в кровать. Все могло закончиться плохо, но вскоре после отъезда автобуса я зашла проведать Полю. Решила, девушка расстроена, что вынуждена остаться в интернате, принесла ей в утешение шоколадку, увидела на полу пустой блистер, на тумбочке тетрадь, на обложке надпись: «Мои последние слова, прочитать всем».

Серафима сдернула со спинки кресла шаль и накинула на плечи.

– О происшествии никто не знал, кроме врачей, но они умеют хранить тайны. Слава богу, что я не поехала с детьми, осталась дома. И еще раз слава богу, что не отправилась смотреть на больную после обеда. Поэтому никто, кроме меня, тетрадку не видел. Девушка описала на страницах, как она, Нина, Зина, Эдик и Витя пошли в цыганскую деревню, чтобы отомстить Раде за все. Панькина знала, что ее сосед Каретин держит в сарае канистры с бензином. Молодые люди взяли тайком его топливо, облили дом целительницы, а чтобы ни она, ни ее дочь не смогли убежать с участка, окропили горючим веществом забор по периметру. Часть топлива попала на участок соседних цыган, у тех там был навес, где хранился какой-то хлам. Виктор бросил в сторону избы горящую тряпку, мигом вспыхнуло пламя. Дружная компания поджигателей, бросив пустые канистры, сбежала, не стала наблюдать за тем, что произошло дальше. Все участники поджога пребывали в уверенности, что погибнут исключительно Ляля и Рада. То, что пламя перекинется на соседний участок и через считаные секунды взорвется вулкан, им в голову не пришло. Как потом выяснила милиция, под тряпьем был спрятан здоровенный бак с бензином, который явно украли. Комариха превратилась в пылающий ад. Когда пламя уничтожило поселок, Витя, Эдик, Зина, Нина не испытывали угрызений совести. А вот Полина переживала из-за смерти людей, о чем один раз сказала друзьям.

– Забудь, – отмахнулась Нина.

– Они же цыгане, – высказалась Зина, – воры!

– Нам «спасибо» сказать должны, – объявил Витя, – от этих подонков многие пострадали. Так им и надо.

Эдик промолчал, но и сторону Носовой не принял. Полина пыталась успокоить бунтующую совесть, но та не утихала. Совсем плохо девушке стало, когда задержали Каретина, она порывалась пойти в милицию с честным рассказом, но приятели ее не пустили. Когда Иван умер, Носова окончательно лишилась покоя, решение о самоубийстве она приняла, узнав о находке тела Георгия Каретина и куклы, которая принадлежала Кристине, помучилась еще полгода и решила выпить лекарство.

Серафима сделала глубокий вдох:

– Вот такая история.

– Да уж, – пробормотала я. – А где сейчас Полина?

– У меня нет никаких сведений о ней, – уточнила Круглова, – знаю, что девушку после того, как поставили на ноги, отправили в психиатрическую лечебницу. У нее беда с головой. Принятые лекарства не убили Носову, но сильно повредили ее мозг. Дальнейшая судьба Полины мне неизвестна.

– Если я правильно вас поняла, – протянула я, – Носова не поступила в вуз. Но школу она окончила. Почему девушка очутилась в вашем интернате?

– Мать Полины живет за границей, больше никакой родни у Поли нет, – начала объяснять Круглова. – Ольга Ильинична, когда привезла дочь в интернат, откровенно рассказала мне о ее проблемах. Носова очень рано начала половую жизнь, и она ей чрезвычайно понравилась. Это ее пристрастие стало причиной выбора местом ее обучения моего интерната. В Москве за таким подростком трудно усмотреть. Столичные школы, как правило, большие, детей много. Найти тихий уголок в здании и устроить себе секс-минутку с мальчиком вполне возможно. Не говоря уже о том, что по дороге из школы домой легко с кем-то познакомиться. А Носова постоянно искала мужчину, который доставит ей физическое удовольствие. Ольга Ильинична, зная о проблеме, наняла для девочки няню. Та отвозила Полю на занятия и забирала ее. Но девица пару раз ухитрилась сбежать от соглядатая. А у меня идеальные условия. Всего пятьдесят учащихся. Мальчики живут в одном корпусе, девочки в другом. Но, самое главное, Ольга Ильинична посоветовалась с врачами и купила в США лекарство. Я его размешивала в кефире, который все дети в обязательном порядке пили на ночь. Через месяц Поля перестала ощупывать голодными глазами парней, а к началу зимы превратилась в нормальную девочку, а не в сексуально озабоченную кошку. Таблетки она, пока училась здесь, принимала постоянно. Ольга Ильинична попросила меня об услуге: подержать в интернате Полину еще год после выпуска до возвращения матери, которую отправили в длительную загранкомандировку. Ольга прекрасно понимала, что, покинув интернат, дочь не станет принимать препарат. Она же понятия не имеет про кефир с начинкой. Старшая Носова знала, что случится при отмене препарата. Гормоны у девушки опять начнут бушевать, а она не занята на учебе, не работает, свободного времени вагон. Я предложила Полине должность помощницы воспитателя с проживанием и едой. Естественно, не сообщила ей, что Ольга Ильинична оплачивает все расходы, связанные с дочкой, включая ее зарплату. Полина помогала первоклассникам, тем, которые даже одеваться сами не научились.

– Ясно, – кивнула я, – думаете, Аня Овечкина – это Рада?

– Сейчас ни на секунду не сомневаюсь, что это так! – воскликнула Круглова.

Глава 26

– Почему вы сразу не предупредили Наталью Марковну о том, что Эдик женится на дочери Ляли? – удивилась я.

– Так я не знала, кто она! – воскликнула собеседница. – Мы с Наташей часто общались, ее дети в моем интернате обучались. Потом, когда они выросли, стали поздравлять друг друга с праздниками, ходили друг к другу в гости. Владимир и Леся давно уехали, дом они продали. В Опенкине не показывались. О том, что Овечкины удочерили девочку, я понятия не имела. Вторую жену Эдика впервые увидела на свадьбе, подумала: «Какая хорошенькая девушка, наверное, у нее грузинские корни». Всех гостей предупредили: невеста сирота, поэтому никаких вопросов, где ее родители, почему нет никого из близких, задавать не стоит. Наташа деталей биографии Анечки не рассказывала, разговорились мы на эту тему лишь недавно, когда пришла весть о наследстве от брата Марка, отца Монтини. Наташа готовила всякие документы. Попросила зайти, проверить грамотность. Ната образованный человек, интеллигентный, но пишет с ошибками, думаю, у нее дисграфия в легкой форме. Я пришла к ней вечером, чайку попили. В доме никого не было, мы болтали о пустяках, и тут позвонил адвокат, что он спросил, не знаю, а вот ответ Наты я слышала прекрасно: «Нет! Она не моя дочь, жена Эдика, до брака Овечкина. Анна Владимировна». Меня как по лбу стукнули. Когда Наташа завершила беседу, я осведомилась:

– Жена Эдика приемная дочь Володи и Леси?

– Ты разве не знала? – удивилась Монтини.

– Нет, – ответила я.

– Неужели ее в детстве не помнишь? – продолжала изумляться подруга.

Мне пришлось ответить:

– Они из Опенкина уехали, сменили место жительства.

– Странно, ты всегда была дорогой гостьей на наших семейных праздниках, – напомнила Монтини.

– Конечно, – согласилась я, – но Овечкины там никогда не присутствовали.

Наташа опешила, потом достала альбом с фотографиями, начала его перелистывать, минут пятнадцать молчала и, наконец, произнесла:

– Слушай! Очень странно. Оказывается, Вова и Леся поздравляли всех нас через сутки после даты. Вернее, они день в день звонили, а с подарками прикатывали позднее, почему-то у Володи постоянно в наши праздники работы было невпроворот. И еще я хотела тебе показать какой-нибудь совместный снимок вместе с Аней, да вот оказия! Девочки ни на одном фото нет. После смерти Овечкиных не один год прошел, поэтому в моей голове сохранились лишь обрывки воспоминаний. Но они сейчас кажутся мне странными. Вот я прошу всех гостей сесть на диван, вознамерилась сделать общий кадр, а Вова отдает Ане распоряжение: «Беги, поиграй во дворе». А потом объясняет мне, удивленной: «Мы Анечку удочерили, не знаем, какая у нее была мать, но у ребенка при виде объектива начинается истерика».

– Погодите, – спросила я. – Наталья не знала, что Аня – это Рада?

– Конечно, нет, – всплеснула руками Круглова, – и я долго была не в курсе. Мы обе думали, что Овечкины очень хотели ребенка, прошли через все круги ада лечения, а потом решили приголубить сироту, обратились в соответствующую службу, им подобрали девочку. Ната мне рассказала, что родители Аню часто привозили к ней в дом. Но Монтини никогда не спрашивала, где они дочку раздобыли. Ясное дело, что в детдоме.

– Как же вы заподозрили, кто такая Аня? – изумилась я.

Круглова сложила руки на груди.

– После того как стало ясно, что девочки нет ни на одном фото, меня охватило беспокойство. Почему? Ответить не смогу. Необъяснимая тревога. Я упрекнула Наташу: «Разве можно принимать в семью человека, ничего про него не разузнав». Монтини стала оправдываться:

– Я прекрасно знаю Аню, она же дочь Овечкиных.

Я возразила:

– Не кровная. Генетика непонятно чья.

Ната стала хвалить вторую жену Эдика:

– Невестка замечательная, хорошо воспитана, приветлива.

А я на свою педаль жму:

– Где Овечкины ребенка взяли?

Наташа рассердилась:

– Не знаю. Где взяли, там такой больше нет. Эдик с ней прекрасно живет, не то что с Ниной. Первая жена не собиралась о моем сыне заботиться, ждала, что он ее на руках носить станет, вечно на свои болезни жаловалась. Сейчас все наоборот, Эдик только подумает о чем-то, а Анечка уже бежит исполнять.

Но меня грызло беспокойство.

– Ната! Попроси Семена Кузьмича навести все справки о невестке!

Это клиент Монтини, высокий чин в такой организации, о которой лучше всуе не упоминать. Подруга протянула:

– Неудобно как-то! И Аня мне нравится, и характер ее, и внешность. Володя и Леся правильно девочку воспитали.

Я рассердилась:

– Генетику корректором не замажешь, вдруг у нее в роду наркоманы, воры, убийцы, пьяницы? Она родит Эдику ребенка, а тот подрастет, во все тяжкие пустится, дедушка-грабитель в нем проснется!

И тут Наташа заявила:

– Нет. Аня красивая, а у преступников дети – уроды.

Я расхохоталась и вдруг поняла, на какую педаль нажать надо.

– Ты права. Анна очень внешне хороша, волосы темно-каштановые, кудрявые, глаза карие, огромные. Губы у твоей невестки такие, о каких многие девицы грезят, гель в них вкачивают. Кожа смуглая. Глаз от девушки не оторвать. А теперь отвечай на вопрос. Девочку взяли из детдома?

– Да, – согласилась Монтини.

– Волосы темные, вьются, глаза того же цвета, губы пухлые, кожа с оттенком шоколада, – перечислила я.

– Ты уже это говорила, – отмахнулась Наташа.

– Хорошая мать сдаст свое дитя в интернат? – наседала я.

– Нет, – вздохнула подруга.

– А если глупая малолетка или совершеннолетняя женщина родит вне брака от африканца, она станет младенца воспитывать? – выложила я свой козырь.

Наташа молча заморгала, я не останавливалась:

– Что, если Аня ребенок от «цветной» связи? Да, у нее светлая кожа. Но волосы, глаза, губы не славянские. Появится у твоей невестки от Эдика младенец-уголек, что делать будешь?

Монтини изменилась в лице.

Через пару недель она приехала ко мне и рассказала, что Овечкины нашли ребенка в лесу через несколько дней после пожара. У малышки обгорели ноги, на руках были сломаны ногти, повреждено запястье.

– Она цыганка, – ахнула я, – поэтому такая внешность!

– Негритянки в семье не будет, – неполиткорректно заявила Наташа. – Понятно теперь, почему Овечкины не брали Аню на общие мероприятия. Они опасались, что ее узнают, а им этого совсем не хотелось.

– Цыгане, которые остались живы, куда-то исчезли, – напомнила я. – Кто мог опознать девочку?

– Опенкинцы, – протянула Монтини, – в особенности Нина, Эдик, Витя, Зина.

Мне стало смешно.

– Ната, цыганские дети носились оравой, поодиночке у них подростки ходили, а малышня толпой. Для меня они были все на одно лицо, близнецами казались. Уверена, что и у тебя, и у остальных жителей было так. Бежит толпа ребят в цветных тряпках, все темноволосые, нестриженые, кричат, безобразничают. И эти дети забегали во дворы только для разбоя. Мы с ними не общались, имен не спрашивали. Ну как твои сыновья могли понять, что Аня на самом деле из табора?

– Ты взяла Раду, дочь Ляли, в свою школу, – прошептала Монтини, – вот ее школьники прекрасно знали.

Я чуть со стула не упала.

– Аня – это Рада?

– Без сомнений, она! – еле слышно произнесла Монтини.

– В Комарихе жило много малышей, – возразила я, – возможно…

– Невозможно, – перебила Наташа. – Семен Кузьмич сообщил, что когда девочку из леса привезли в больницу, то сделали опись всех вещей, которые были при ней. У нее была самая обычная одежда, без меток. Но в кармане нашли медальон, золотой, с гравировкой – «Рада». Украшение потом пропало. При поступлении девочки в больницу его, как положено, спрятали на складе. Но когда малышку выписывали, драгоценность не нашли. Увы, иногда в клиниках воруют.

– Странно, – пробормотала я.

– Что? – спросила Наташа. – Кража медальона? На мой взгляд – вполне обычное явление.

Я пустилась в объяснения:

– Нина, Эдик, Зина, Виктор и Полина постоянно обижали, унижали маленькую цыганку. Володя и Леся тесно общались с вами. Почему Аня, очутившись впервые в вашем доме и увидев своих мучителей, не испугалась, не зарыдала, не закричала, не убежала? И по какой причине твои сыновья ее не признали?

– Не знаю, – вздохнула Наташа, – сейчас уже подробностей не помню, что да как тогда происходило. Хотя… Аню долго лечили, восстанавливали ей речь… Не сразу Овечкины к нам приехали. Леся прямо с порога заявила: «Мы взяли ребенка из интерната, круглую сироту». Володя добавил: «Очень просим не обсуждать наше решение. Девочка-отказница, не знает своих родителей. У нее проблемы с речью, которую пока удалось восстановить частично, и с поведением, но мы надеемся со всем справиться». Мои сыновья не видели Аню сразу после пожара, она подросла, изменилась и воспринималась ими как школьница, с которой у них ничего не связано, просто девочка из детдома.

– Ладно, пусть никто из вас не сообразил, что Аня – это Рада. Ей сделали короткую стрижку, да и дети быстро меняются, когда растут, – согласилась я. – Но она сама-то! Неужели не поняла, что попала в стан врагов?

Наталья опустила голову.

– Мне нечего сказать. Понятия не имею, о чем Анна думала.

Серафима умолкла, потом вздохнула.

– Я хотела рассказать ей про тетрадку Полины, но подумала: лучше потом. Хватит Наталье на сегодня стресса. Но после того разговора Наташа свела наше общение почти к нулю. Я обиделась, перестала ей звонить, не рассказала про записи Носовой. Недавно мы встретились, поговорили, но я ей так ничего и не сообщила про тетрадь.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒