My Friend Michael by Frank Cascio 14 страница

Выяснилось, что доктор действительно специализируется на рекуперативной медицине. Майкл, все еще носивший приспособление, поддерживавшее щиколотку, хотел вылечить ногу как можно скорее. Но он также собирался включиться в программу детоксикации и полностью отказаться от таблеток.

– Это длительный процесс, – сказал доктор Фаршиан. – Майкл не сможет завязать сразу. Но я разработаю план, чтобы помочь ему вылечить ногу и заодно снять с лекарств.

Я не знал, насколько мне можно верить во все эти сообщения, но сказал:

– Послушайте, я очень рад это слышать. Я очень надеюсь, что вы сможете помочь.

По иронии, учитывая всю мелодраматичность моего вмешательства, доктор Фаршиан действительно оказался единственным врачом, который искренне делал все возможное, чтобы помочь Майклу избавиться от этой вредной привычки. Он прилепил ему на живот пластырь, который подавлял желание принять таблетки. В Майами, под наблюдением Фаршиана, Майкл начал делать сознательные усилия, чтобы придерживаться разработанного им плана. Очень скоро доктор стал ездить с нами, даже жил с нами в «Неверленд», поскольку Майкл хотел, чтобы тот неотлучно был при нем. Майкл хотел измениться.

Я вздохнул с облегчением. Впервые за долгое время Майкл фактически признал, что у него проблема, и хотел избавиться от нее ради своих детей. Я долгое время пытался заставить его признать это, но если у него не было мотивации, все мои слова были пустым звуком. Он должен был прийти к этому сам, и теперь казалось, что он наконец-то это сделал. Я ощущал, что бремя ответственности на моих плечах стало весить немного меньше. Майкл получал помощь. И он получал ее от врача, который определенно знал свое дело.

Теперь, когда мы снова помогали Майклу выздороветь, было самое время для хороших новостей. Пока мы были во Флориде в мае 2001 года, Майкл снова пригласил меня к себе, и когда я пришел, он ни на мгновение не прекращал улыбаться.

– Я снова стану отцом! – воскликнул он, обнимая меня.

– О, я так рад за тебя, – ответил я. – Ты это заслужил.

И хотя Майкл был очень занят работой над альбомом, создание семьи для него всегда было на первом месте. Я никогда не устану это повторять. Майкл был прирожденным отцом и всегда говорил, что хочет десятерых детей. У Дебби возникли трудности, когда она вынашивала Пэрис, поэтому Майкл решил, что для следующего ребенка найдет донора яйцеклетки. Отказавшись от услуг Дебби, которую хорошо знал и которая добровольно согласилась на это, он решил, что его отношения с любой будущей матерью должны быть анонимными. Помню, как мы сидели в его номере в Four Seasons и листали огромную папку с фотографиями потенциальных доноров. Это походило на то, как мы составляли для себя карты мыслей, листали картинки и представляли себе наше будущее. Разница состояла в том, что этот выбор был настоящим и очень серьезным. Я переворачивал страницы, пока мне на глаза не попалась фотография красивой молодой женщины.

– Вот то, что надо, – сказал я. Мне понравились ее глаза и цвет кожи. У нее были красивые черные волосы. В биографии было сказано, что она была наполовину итальянка, наполовину испанка.

– Она понравилась тебе только потому, что она итальянка, – сказал Майкл, вроде бы отмахнувшись от моего выбора. Но в ней было нечто большее, чем просто итальянские корни. Она была похожа на женщину, которая понравилась бы Майклу. Описывая себя, она сказала: «Я позитивный человек. Я вижу добро в людях. Я не осуждаю… Я духовная личность, веду информационную работу и читаю тонны книг». Я сразу понял, что она идеально нам подходит, и в итоге Майкл выбрал именно ее. Он сказал: «Давай сделаем это», и я позвонил врачу, чтобы назвать ему идентификационный номер женщины-донора.

Теперь же, в отеле во Флориде, Майкл сообщил мне, что все получилось. Суррогатная мать носила ребенка Майкла и той женщины-донора.

– Это уже трое из десяти, Фрэнк, трое из десяти, – повторял он. Затем он подтолкнул меня локтем в бок и добавил, – Фрэнк, а ты отстаешь. Когда у тебя уже появятся дети? Не могу дождаться, чтобы рассказать твоим детям истории о тебе. Я такое им расскажу, что ты провалишься сквозь землю от смущения.

Позднее Майкл сообщил своим детям, что у них будет младший брат или сестра. Меня в то время рядом не было, но чуть позже я заметил, как взволнованы были Принс и Пэрис. Они тоже с нетерпением ждали появления нового ребенка, чтобы помочь Майклу заботиться о нем.

***

Наконец, после нескольких лет томительного ожидания, невероятных усилий, обид, расстройства, боли и подозрений, Майкл представил законченный альбом Invincible на суд руководства Sony 12 июня.

Партнерство музыканта и звукозаписывающей компании во многом напоминает брак. Ведется множество дискуссий, достигаются компромиссы по поводу того, как лучше всего растить детей. Sony была очень довольна альбомом, и на этой встрече руководители помогли сократить список песен, которые войдут в альбом. Конфликт начался, когда Томми Моттола, глава Sony Music, не захотел включить Lost Children в альбом, поскольку считал, что очередная связь имени Майкла с детьми только разбередит неприятные воспоминания об обвинениях 1993 года. Майкл счел это абсурдом и был непреклонен – он всенепременно хотел, чтобы Lost Children осталась в альбоме. Это была настоящая битва, в которой Майкл в итоге победил.

Майкл и Sony также не могли договориться о порядке выпуска синглов. Майкл хотел выпустить первым синглом Unbreakable и горел желанием снять на эту песню клип. (К слову, он никогда не использовал слово «видео», «видеоклип», когда говорил об одной из кинематографических версий своих песен. Если кто-либо использовал это слово, он поправлял: «Короткометражный фильм. Это короткометражный фильм. Я не снимаю видеоклипы».) Майкл уже четко представлял себе, с чего будет начинаться фильм Unbreakable. Он стоит на крыше недостроенного высотного здания, какие-то бандиты держат его над краем, а затем отпускают. Он падает на землю, и все решают, что он умер, но его тело постепенно соберется по частям, а затем он превратится в пламя – и будет танцевать в огне, перебираясь с одной части строительных лесов на другую, пока его тело восстанавливается. Майкл собирался создать для Unbreakable такой танец, который запомнится людям навсегда.

Он отчаянно сражался за свое видение, но, к сожалению, так и не добился своего. Sony хотела, чтобы первым синглом была You Rock My World. Не поймите меня превратно: Майкл обожал эту песню, но он хотел, чтобы она была вторым синглом. В качестве компромисса он решил, что Unbreakable пойдет вторым синглом, но Sony выбрала Butterflies. В итоге было запланировано три сингла – You Rock My World, Butterflies и Cry, но единственным синглом, на который также был снят видеоклип, была You Rock My World.

Летом 2001 года мы проводили съемки этого клипа, когда мне позвонил Джон Маклейн, давний советник Джексонов. Он провел встречу с режиссером и теперь сообщал мне:

– Они хотят использовать мейкап, чтобы затемнить кожу Майкла для клипа. Они также хотят нанести на его нос специальную замазку (похоже, чтобы нос казался больше – прим. пер.).

Он хотел, чтобы я предложил эти косметические уловки Майклу. Определенно, он совсем не знал Майкла. Я был в шоке и отказался это сделать.

– Джон, я не могу говорить с Майклом о подобных вещах. Он никогда не согласится на такое. Если тебе так нужно, иди и сам говори с ним, но я на это не пойду.

Я не хотел участвовать в этом. Некоторое время спустя, когда я вернулся в свой номер в отеле, телефон зазвонил снова. На сей раз это была Карен Фей, визажистка Майкла, и звонила она из его комнаты. Она должна была подготовить его к съемкам, но он заперся в ванной, и она не могла понять, почему. Она попросила, чтобы я немедленно пришел к нему в номер.

Когда я прибыл, я услышал, как Майкл бесится в ванной, швыряет и бьет вещи. Похоже, Джон Маклейн успел поговорить с ним о предложенных изменениях его кожи и носа, и теперь он был невероятно зол. Я попытался привлечь его внимание, но хаос в ванной не утихал. Затем я услышал, как он чем-то грохнул с такой силой, что это уже вызвало у меня беспокойство, и я попытался выломать дверь.

Наконец, Майкл впустил меня. Он сидел на полу. Видимо, ему как раз делали стрижку, когда он услыхал эти «новости», поэтому волосы у него были наполовину обрезаны – длинные с одной стороны, короткие с другой. Он всхлипывал, закрыв лицо руками.

– Ты можешь в это поверить? – спросил он. – Они что, думают, что я урод? Они хотят замазать мне нос какой-то замазкой! Какого хрена они себе вообразили? Я не указываю им, как им выглядеть. Пошли они в задницу, – приговаривал он сквозь слезы. – Они считают меня чудовищем, они считают меня чудовищем, они считают меня чудовищем…

Было очень больно видеть его скрючившимся на полу, плачущим, с наполовину отрезанными волосами. Это был уже второй раз за последние дни, когда я видел его таким расстроенным. И хотя пресса многие годы смеялась над ним и критиковала его внешний вид, Майкл не всегда так остро реагировал на то, что люди говорили о нем. Все зависело от обстоятельств. Иногда ему было плевать на то, что думали люди. Он был сильным. Но бывали времена, когда его терпение иссякало, и он просто ломался, теряя самообладание. Ему невероятно тяжело было осознать то, что его якобы союзники критиковали его внешность в то время, когда он находился в таком уязвимом состоянии.

Я все чаще испытывал отеческие чувства к этому человеку, однажды ставшему для меня чуть ли не вторым отцом. Это был не тот Майкл Джексон, которого знал весь мир. Это был не Майкл Джексон-икона. Это был Майкл Джексон, которого довели до ручки, чрезвычайно ранимый человек в самом остром проявлении всех человеческих качеств. И хотя у меня давно вошло в привычку заставлять его встречаться лицом к лицу с болезненной правдой, в этот раз никакая правда на кону не стояла. Невозможно объективно судить о внешности человека. Майкл годами игнорировал заголовки в таблоидах о своей внешности, поэтому я посоветовал ему попросту не слушать никакую критику.

– Мы можем выйти из проекта, – сказал я. – Ты нужен им, а вот они тебе не нужны.

Я отменил съемки в тот день и сказал всем, что мы начнем завтра. Майкл и я вернулись к себе в комнаты и оставались там до ночи. Прежде чем уйти к себе, я поговорил с Джоном Маклейном и режиссером видеоклипа, Полом Хантером.

– Джон, – сказал я, – поверить не могу, что ты сказал такое Майклу. Мы закончим этот проект, но больше никаких разговоров о внешности Майкла в этом клипе, ясно? Если у вас с этим проблемы, то мы просто повернемся и уйдем со съемочной площадки, а с последствиями будете разбираться сами.

Я всегда сердился, когда люди критиковали внешность Майкла или его действия, утверждая, что он был странным, чудаковатым или вообще монстром. Им бы оказаться на его месте, с самого начала, с детства, которое он провел в работе. Из того, что он рассказывал мне, и того, что я сам видел, его жизнь для любого другого человека была бы чрезвычайно тяжелой. Разумеется, у него был грандиозный успех, но масштабы этого успеха привели к тому, что он оказался в очень уязвимом положении. Люди использовали его в своих целях. Он никому не мог доверять. Именно из-за его денег и славы люди так быстро начинали искать в нем изъяны.

Не поймите меня неправильно: у Майкла были свои недостатки, но в моих глазах они были намного более приземленными, чем все странности, захватившие мир. Бывали тяжелые времена, когда я был единственным человеком рядом с ним, и мне приходилось принять на себя роль козла отпущения. Он редко выходил из себя в моем присутствии, но иногда мой телефон трезвонил посреди ночи, и Майкл начинал рассказывать мне о каких-то маловажных вещах, например, что ему так и не перезвонил какой-то человек, и он доставал меня: «Фрэнк, почему этот звонок до сих пор не сделали? Фрэнк, почему это до сих пор не выполнено?» Мне требовалось какое-то время, чтобы проснуться, а он уже диктовал мне список вещей, которые мне нужно было сделать, и говорил: «Вот видишь? Я же говорил, чтобы ты всегда держал под рукой блокнот и ручку. У Карен всегда все наготове. А ты не готов».

Когда он звонил мне, я понимал, что он испытывает страшный стресс. Обстоятельства его жизни были таковы, что он не мог справиться со всем этим. И как я должен был реагировать? В ответ на все порицания мне оставалось только с достоинством молчать. Я всегда первым говорил ему, что он облажался, и он делал то же самое для меня. Какое-то время это срабатывало.

У меня было множество теорий того, почему люди так жаждали критиковать Майкла, но по большей части то, что его до такой степени не понимали, всегда расстраивало и бесило меня. Предательства и жестокое осуждение глубоко ранили его. Страдания Майкла были велики, и хоть он и был ответственен за некоторые из этих проблем, многое просто выходило за рамки его контроля.

Майкл прибыл во взрослую жизнь с несколькими отсутствовавшими деталями, недостатком развития, как это сейчас называют, но он пытался компенсировать эти потери с помощью дома, который сам построил, своей внешности, музыки и интересов. «Неверленд» был всего лишь гипертрофированной, отчаянной попыткой найти счастье. Красота и умиротворение этого места были добыты нелегким путем. Каждый аспект ранчо свидетельствовал о том, что Майкл прилагал все усилия, чтобы найти способ получить удовольствие от достигнутого.

Кожное заболевание Майкла наряду с трудным детством и обвинениями в растлении были просто обстоятельствами, в которых он сделал все, чтобы выжить, а пластическая хирургия носа, как и многие его странности, была попыткой взять под контроль свою судьбу и счастье. Эти операции не делали его нормальным. В глазах многих людей они даже не делали его красивым. Но они делали его Майклом.

Однако весь мир продолжал обсуждать и осуждать каждый аспект в жизни Майкла, и хотя все обожали его музыку, они считали остальные детали его жизни безумными, если не хуже. Рана, нанесенная обвинениями в 1993 году, все еще мучила его, а то, что люди по-прежнему считали его педофилом, попросту разрушало его. Объединенное влияние всего этого – физический и психологический урон, нанесенный ему в детстве, публичное осуждение его личности и внешности, но больше всего давление и желание создавать революционную, прорывную музыку – было слишком велико для одного человека, но из-за своей паранойи и характера он считал, что должен сам справиться со всем этим. Неудивительно, что он не мог спать, и также неудивительно, что он искал спасения в лекарствах, дававших ему несколько благословенных часов отдыха.

Вечером того дня, когда мы отменили съемки, Майкл вызвал меня к себе в номер. Я открыл бутылку вина. Мы провели ночь по обыкновению – разговаривали, слушали музыку и пили вино. Мы ностальгировали о прошлом, о том, как веселились, как подшучивали над людьми. А еще мы говорили о будущем, о своих ближайших целях и том, чего хотели достичь.

Мы слушали песни, которые он записал для Invincible. Нам еще предстояло решить, какие из них войдут в альбом, а какие нет. В ту ночь я хотел слушать You Rock My World, но Майкл сказал:

– Я тебя прошу, мы еще успеем наслушаться завтра. Давай не будем слушать ее сегодня.

Пока мы крутили различные треки, он добавил:

– Люди не поймут этот альбом сейчас. Он написан с опережением времени. Но поверь мне, Фрэнк, через десять лет они поймут и оценят его, и альбом будет жить вечно.

Никто из нас не подозревал, что через десять лет его уже не будет, чтобы проверить, сбудется ли его предсказание. Но я верил, что время не имеет власти над его музыкой, я верил, что все его альбомы – Off the Wall, Thriller, Bad, Dangerous, HIStory, Invincible – будут жить вечно. Я верил в это тогда, верю и сейчас.

Глава 17. Шоу продолжается

Как только закончились съемки клипа You Rock My World, Майкл приступил к репетициям своих юбилейных концертов – два мега-шоу с участием множества артистов в Мэдисон Сквер Гарден, посвященные тридцатилетию сольной карьеры Майкла. По злой иронии, второй концерт был назначен как раз в ночь перед тем, как два самолета врезались в здания Всемирного торгового центра.

Идея этого шоу возникла чуть более года назад, до того, как мы перевели работу над Invincible в Нью-Йорк, когда Дэвид Гест, Майкл и я поехали в Сан-Франциско, чтобы купить сувенирную продукцию.

Майкл собирал различные сувениры и предметы, связанные с индустрией развлечений и поп-культурой. У него в коллекции были афиши фильмов Three Stooges и Ширли Темпл, Оскар, полученный кем-то за фильм «Унесенные ветром», обширная коллекция диснеевских сувениров и памятных вещей, включая чеки, подписанные Уолтом Диснеем, первое издание «Человека-паука» с автографом Стэна Ли, старинные детские тележки Radio Flyer и вообще все, что было связано с Чарли Чаплином, «Марвел», «Звездными войнами» или «Тутанхамоном» и т.д. Дэвид разделял интерес Майкла, а его коллекция по размерам запросто соперничала с коллекцией Майкла.

В то время мы с Майклом отдыхали от работы над альбомом в «Неверленд» и решили отправиться на выездной аукцион памятных вещей и сувениров, который должен был состояться в Сан Франциско. Дэвид присоединился к нам, а это значило, что мы прекрасно проведем время. В довершение ко всему, мы решили ехать автобусом – только мы втроем и водитель, никакой охраны. У нас с собой было вино и еда, журналы, книги и фильмы; мы пели песни, предавались ностальгии о временах, когда мы с Майклом катались на автобусе по Шотландии, играли в «Угадай мелодию» и так далее. Ехать было не скучно.

Когда мы приехали в Сан Франциско, мы вселились в отель Four Seasons. Номера резервировал я, на вымышленные имена, и люди называли нас мистер Поттер (я), мистер Армстронг (Дэвид) и мистер Дональд Дак (Майкл).

На следующий день мы загримировали Майкла под индийскую женщину. Он надел сари, волосы спрятал под тюрбаном, мы даже нарисовали ему бинди на лбу помадой. Должен признать, мы были под впечатлением от того, что у нас получилось. Его просто невозможно было узнать. В таком виде мы отправились на аукцион. Там был парень с микрофоном, объявлявший, какие вещи находились в каждом проходе. Я слышал, как он пытается найти хозяина потерянной сумочки, и сказал:

– Эй, Майкл, а давай как-нибудь приколемся над Дэвидом.

Сказано – сделано. Майклу особенно нравилось дразнить Дэвида, который тщательно заботился о своих волосах и идеальной прическе, даже невзирая на то, что уже начал лысеть. Майкл говорил ему: «Дэвид, волосок под номером 43 не на месте. Дай-ка я поправлю». Дэвид терпеть этого не мог, но понимал, что мы делали это из любви к нему.

И вот мы подошли к ведущему и попросили его сделать следующее объявление: «Дэвид Гест, вы уронили волосок под номером 54 в проходе номер три. Дэвид Гест, вы потеряли волосок 54 в проходе номер три». Ведущий не согласился на это, но позволил мне сделать объявление самому. Майкл давился хохотом, а Дэвид едва ли не рычал от злости, но все это было очень смешно.

На следующий день после аукциона мы были приглашены на обед к Ширли Темпл Блэк. Дэвид Гест дружил с ней и знал, что Майкл – настоящий фанат Ширли, поэтому организовал им эту встречу. Она велела приготовить для нас легкий ланч – закуски и сэндвичи. Было приятно наблюдать, как Майкл и миссис Блэк разговаривают о том, каково это – быть ребенком-звездой и переживать то, что пережили они. Майкл всегда быстро сходился с бывшими детьми-звездами. Поэтому он так тесно дружил с Маколеем Калкиным.

Когда мы уходили, миссис Блэк подарила Майклу свою детскую фотографию. С тех пор Майкл таскал этот снимок с собой, куда бы ни пошел.

На пути обратно в «Неверленд» нам как раз и пришла в голову идея для юбилейного концерта. Майкл, Дэвид и я сидели в задней части автобуса, пили вино, и тут Дэвид, постоянно гонявшийся за коллекционными вещичками, попросил Майкла написать на листке бумаги текст песни и поставить автограф для него. Внезапно в Майкле проснулся делец. Он совершенно не собирался подписывать страничку с текстом песни и отдавать ее Дэвиду, но был согласен уступить, если Дэвид поменяется с ним на какие-нибудь только что купленные памятки. Они ударились в ожесточенные переговоры, и Майкл умудрился выцыганить у того множество вещей. Казалось, что Майкл в этой «сделке» получил намного больше, но в тот день Дэвид унес с собой подписанные тексты Billie Jean и Thriller, которые сегодня очень ценятся. Тогда я не мог понять, зачем ему нужен текст песни, написанный Майклом от руки, но Дэвид был умен. Умен и хитер, как лиса.

Там же, в автобусе, Дэвид стал рассказывать о том, что хотел бы организовать специальное мероприятие, собрать звезд на ужин или благотворительный концерт, чтобы отдать дань уважения Майклу. Слушая его, я сказал: «Нет, погоди-ка, давай лучше сделаем трибьют-концерт, на котором звезды исполнят песни Майкла». Майкл выступал как соло-исполнитель с 1971 года, когда отделился от Jackson 5 в 13-летнем возрасте. Через год, в 2001 году, стукнет 30 лет его сольной карьеры.

Дэвиду понравилась эта идея. В его мгновенном, авторитетном принятии решений есть что-то особенное и убедительное.

– Майкл, – сказал он, – мы это сделаем. Мы устроим тебе трибьют. Это будет самым грандиозным шоу в мире.

Дэвид уже запустил идею в движение и не собирался останавливаться.

По какой-то необъяснимой причине водитель автобуса решил провезти нас по живописной дороге, в южной части двухстороннего шоссе 1. Один Бог знает, с чего ему пришла в голову эта мысль: было совершенно очевидно, что этот автобус не был приспособлен к поездкам по узким петляющим дорогам, усеянным камнями, вдоль крутых обрывов в Тихий океан. Мы были уверены, что совершенно точно здесь умрем. В одном месте, когда автобус поворачивал, мы выглянули из правого окна и дружно ахнули: никаких ограждений и выступов по краю не было. Мы видели из окна только океан далеко под нами. Обочин тоже не было. Дэвид взялся проклинать водителя, говоря тому, что он был самым большим неумехой в мире, и он, Дэвид Гест, сейчас сам сядет за руль. Я подумал: каким бы плохим ни был этот водитель, уж лучше он, чем Дэвид. При всем уважении, я никогда не сяду в машину, за рулем которой сидит Дэвид Гест, ни за какие деньги.

Уже смеркалось, и шоссе 1 все больше смахивало на безумный аттракцион Toad’s Wild Ride (я так поняла по описаниям, что это вроде нашей комнаты страха, но гораздо масштабнее, везут вагонеткой в темноте, по петляющим путям, и на тебя выпрыгивает всякое, чтобы напугать. – прим. пер.) и все меньше напоминало общественную трассу. На особенно узком повороте дороги мы встретили машину, ехавшую нам навстречу, а места, чтобы разминуться, не было. Движение остановилось. Дэвид все ругал и ругал водителя, вдобавок, он обильно потел. Майкл же покатывался со смеху в задней части автобуса.

Может быть, потому, что мы едва не погибли во время этой поездки, к ее концу Дэвид и я вовсю занимались саморекламой, расписывая перед Майклом то, что в итоге вылилось в юбилейный концерт 30th Anniversary Special. Вряд ли нам нужно было так уж стараться втюхать ему эту идею, учитывая то, что Майкл всецело принадлежал нам, застряв с нами в автобусе на 6 часов. Мы обыгрывали идеи насчет других вокалистов, которых пригласим поучаствовать. Поначалу Майкл с сомнением отнесся к нашему предложению воссоединиться с Jackson 5 для шоу. Невзирая на всю любовь к своей семье, он держал их на некотором расстоянии.

Когда моя семья только-только подружилась с Майклом, мы время от времени виделись с Дженет и Латойей. Если они были в Нью-Йорке, они заходили в ресторан моей семьи, поужинать. Если Дженет давала концерт, мы ходили на него, а потом шли за кулисы – угостить ее хлебом с сыром из нашего ресторана, который ей очень нравился. Я вырос в «Неверленд» в компании детей Джермейна – Джереми и Джордана, сыновей Тито (3Т) и сына Ребби, Остина, которого мы звали Огги, и мне это поколение Джексонов было более близким и знакомым, чем братья Майкла.

Когда я начал работать на Майкла, я однажды спросил его, общается ли он с Дженет.

– Да, – ответил Майкл. – Бывает, конечно, месяцами не общаемся, но мы всегда поддерживаем друг друга.

Со временем у меня возникло чувство, что он не поддерживает постоянные контакты с членами своей семьи, но, несомненно, любит их, особенно свою мать, Кэтрин – она была его героем. Его отношения с отцом были куда сложнее. Та жесткость, которую Джо проявлял, заставляя своих детей выходить на сцену, оставила в душе Майкла шрамы, но он все равно был благодарен за то, чему отец научил его. Майкл всегда уважал талант Рэнди. Рэнди мог играть на любом инструменте, и Майкл всегда преклонялся перед ним, когда речь шла о музыкальных способностях. Он говорил: «Рэнди может заниматься чем угодно; он может работать с кем угодно», а это было одним из самых лучших комплиментов в устах Майкла.

Он никогда не говорил ничего плохого о Джеки, Марлоне, Дженет, Тито и Ребби, но его отношения с Латойей и Джермейном были гораздо более запутанными. Он был близок с Латойей, когда они вместе росли, но после ее предательства, связанного с обвинениями 1993 года, он отдалился от нее. Похожая ситуация возникла и с Джермейном. Были случаи, когда, по словам Майкла, Джермейн заключал контракты на выступление, без предупреждения обязывая Майкла прийти и выступить. Независимо от того, что произошло на самом деле, Майкл считал, что, как бы он ни любил Джермейна, ему следует держаться от него подальше. Джермейн, особенно разозлившись на Майкла, написал песню Word to the Badd – открытую атаку на «реконструированный» внешний вид Майкла и то, что он думает только о том, как бы остаться «номером один». После этого Майкл не хотел иметь с ним ничего общего.

И все же, Дэвид и я решили, что на юбилейном концерте должна присутствовать вся семья Джексонов.

– Майкл, – сказал ему я, – ты всегда говоришь о том, что надо творить историю. Это как раз исторический момент. Сделай это для своей матери. Она бы очень хотела снова увидеть всех вас вместе на одной сцене, хотя бы еще один раз.

– Нет, – ответил тот, – я не собираюсь снова сходиться с братьями. Джермейн – сплошная головная боль.

Дэвид хорошо знал всю семью. Он сказал:

– Не волнуйся, тебе не придется о них беспокоиться. Оставь это мне, я улажу с ними все вопросы.

К моменту прибытия в «Неверленд» Майкл уже был взвинчен до предела и с нетерпением ждал, когда же можно будет начать работу. Таким образом, получив его благословение, мы с Дэвидом стали работать над тем, чтобы воплотить эту идею в жизнь.

С конца лета 2000 года и в течение всего времени, пока Майкл работал над Invincible, мы с Дэвидом не прекращали работу над шоу, составляя списки артистов, ведя переговоры о заключении контрактов, а затем еще и о крупной сделке трансляции шоу на CBS. Два концерта были запланированы на 7 и 10 сентября 2001 года. Вскоре после этого их покажут по телевизору.

Работать с Дэвидом было одной сплошной смехотерапией. Он многому научил меня, и Майкл уважал его и очень любил, несмотря на то, что Дэвид доводил его до белого каления. Дэвид был чрезмерно суеверен во всем, что касалось шоу, и для нас с Майклом это было восхитительной чертой: он был легкой мишенью для наших детских шалостей. Я говорил ему: «Дэвид, у меня плохое предчувствие насчет шоу. Что-то, связанное со светом, он не будет работать. Я не уверен, откуда у меня это предчувствие, но просто на всякий случай лучше бы тебе сейчас перейти улицу и дотронуться до вон того красного знака пять раз». Несчастный Дэвид становился жертвой своих собственных навязчивых страхов и покорно выполнял все, что я говорил – он действительно побежал через улицу, чтобы потрогать знак, а мы с Майклом тем временем ревели от хохота.

Втянувшись в эту невинную пытку, ни Майкл, ни я уже не могли остановиться. Однажды вечером, после ужина в частном зале ресторана в Лондоне, мы уже собирались подняться по лестнице, чтобы уйти, но Майкл внезапно объявил:

– Дэвид, что-то не так. Дэвид, что-то с шоу. Немедленно ступай вниз и потрогай ту картину мизинцем три раза. Если ты это сделаешь, мы спасены!

– Ребята, да прекратите вы! – взвыл Дэвид. – Это уже не смешно!

Он журил нас всю дорогу, пока спускался по лестнице, продолжал ругаться, дотрагиваясь до картины, и все еще ругался, пока поднимался наверх, чтобы присоединиться к нам.

К лету 2001 года подготовка к шоу шла полным ходом, и мне приходилось совмещать эти обязанности со всем остальным, что я делал для Майкла. Работы было невероятно много, но она приносила щедрые плоды на всех уровнях. Работа над концертом стала для меня поворотным моментом. Теперь мои обязанности заключались не только в том, чтобы руководить личными делами Майкла. Я был ответственным за очень большой и серьезный концерт. Очень даже неплохо.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒