My Friend Michael by Frank Cascio 8 страница

Принс родился 13 февраля 1997 года. Я был в Нью-Джерси, когда раздался телефонный звонок. Майкл звонил из машины: он вез Принса из больницы в Неверлэнд. Сначала он поговорил с моей матерью, потом мы передавали друг другу трубку, поздравляя его по очереди. Майкл сказал, что держать на руках ребенка – самое потрясающее чувство в мире, что в этом смысл жизни. Я вспомнил все фотографии детишек, что он развешивал на стенах номеров отелей в разных странах. При всем его таланте, при всем, что он мог дать миру, сам он больше всего жаждал этого: ребенка, которого сможет выращивать и любить. Его радость была почти осязаема.

Пока мы разговаривали, я заметил, что по включенному телевизору передают съемки с камер папарацци, следовавших за микроавтобусом Майкла на ранчо.

– А я вижу тебя по телевизору, – сказал я ему. Забавно было сознавать, что картинка на экране синхронизирована с нашим разговором по телефону – почти как в примитивном видео-чате.

Большую часть первого года жизни Принса Майкл провел в HIStory-туре, включавшем 82 концерта в 58 городах. Но ребенку дали очень верное имя: он был маленьким принцем для своего отца. Все планы Майкла в тот период вращались вокруг сына: он не желал таскать ребенка из города в город, поэтому устроил его в Париже – центральной дислокации с точки зрения карты передвижения тура – с двумя нянями, которые заботились о малыше днем и ночью. Каждый вечер после концерта Майкл возвращался на частном самолете в свою квартиру на Елисейских Полях. Все свободное от выступлений время он проводил с Принсом. Это было тяжелое расписание, но Майкл пытался быть своему сыну сразу и отцом, и матерью.

Моя мама, братья Алдо и Доминик и сестра Мари Николь сопровождали Майкла вместе с Принсом и нянями на протяжении почти всего HIStory-тура. Мы с Эдди не могли оставить школу, но удрали на время, чтобы посмотреть на ребенка в парижском Диснейленде. В отеле – как Майкл впредь будет делать везде, куда бы ни путешествовал, – он проследил, чтобы для ребенка были созданы спокойные и развивающие условия. Мама вспоминает, что там всегда играла красивая арфовая музыка и она, Майкл и няни читали Принсу с самого рождения. Я был счастлив подержать на руках новый сверточек. Принс в это время спал, как и положено детям.

Нянями были Пиа и Грейс, и со временем я близко узнал их обеих. Пиа – поначалу основная няня – оказалась матерью Омера Батти, «сына» Майкла. Вскоре после того, как Майкл представил меня Омеру, он сказал мне правду: на самом деле это был не его ребенок. Родителями Омера были Пиа и Риз – пара, которая по первоначальной версии Майкла являлась его приемной семьей. Я даже не притворялся, что удивлен. Омер выглядел в точности как Пиа и Риз. В качестве объяснения Майкл привел ту же причину, которую озвучил для браков с Лизой Мари и Дебби Роу: ему нужно было показать саудовскому принцу и остальному арабскому миру наличие семьи. Я не очень понимал, как появление давно потерянного незаконного сына повышало репутацию Майкла в глазах бин Талала, но такова была его версия. Какой бы сомнительной она ни казалась, я принял ее для Лизы Мари и Дебби, и теперь принимал для Омера. По крайней мере, Майкл был последователен в своих объяснениях.

Омер и его семья начали отмечать с нами праздники – это было естественно, учитывая, что Пиа работала няней Принса. Риз, отец Омера, был в командировке – занимался автомобилями в Калифорнии. Омер стал первым ребенком, проводившим много времени с Майклом после обвинений 93-го, но Майкл привязался ко всей семье: он воспитывал Омера и относился к нему как к сыну. Мне нравилось общаться с Омером. Он был хорошим парнем; моей единственной претензией оставалось то, что он по-прежнему говорил очень быстро и мне постоянно приходилось переспрашивать. Я дал ему кличку «Маленькая обезьянка».

Тем временем Майкл и Дебби, казалось, были в прекрасных отношениях. Время от времени они общались по телефону. Романа между ними не было, но Майкл по-настоящему любил Дебби как друга и был бесконечно благодарен ей за то, что она подарила ему ребенка. Она же, в свою очередь, верила в его отцовские качества. Как я понял еще в пятилетнем возрасте, Майкл с легкостью находил общий язык с детьми. У него была врожденная способность видеть мир глазами ребенка, и ему вообще не требовалось меняться, чтобы стать таким отцом, каким он хотел быть. Его сердце и разум давно уже были посвящены этой задаче.

Как только появился Принс, Майкл почти сразу же захотел второго ребенка, чтобы двое могли расти вместе. Через пять месяцев после рождения Принса они с Дебби организовали вторую беременность.

***

Осенью 1997-го я пошел в последний класс. В школе я не особенно выделялся – не образцовый ученик, но и не прогульщик, – однако у меня были хорошие друзья. Я играл в футбол и проводил свободное время с теми же, с кем общался с четырнадцати лет, – с Майком Пикколи и, может, еще несколькими людьми. Мой бывший соперник стал чуть ли не единственным человеком, с кем я мог по-настоящему поговорить. Мы нарядно одевались и ходили ужинать в ресторан отца. Официант иногда потихоньку наливал нам вина, и мы вели интересные беседы. Таково было мое представление об идеальном вечере.

Иногда мы с Майком прогуливали школу и шли обедать, а потом возвращались на уроки. В один из таких дней, как раз в тот момент, когда мы поглощали огромные порции пасты, в ресторан зашел наш тренер по футболу. Нас застукали.

– Я знаю, мы должны быть в школе, – поспешно сказал я, – но мы хотели подзарядиться протеином перед игрой!

– Вы с ума сошли? – ответил он. – Нельзя есть пасту с красным соусом!

И это была самая крупная неприятность, в которую мы когда-либо попадали. В тот год я каждый день возил Эдди в школу, и каждый день мы оба опаздывали. Учитель Эдди в наказание начал оставлять его в школе по субботам, но мне каким-то образом всегда удавалось выкрутиться. Меня так ни разу и не оставили после уроков.

О том, что меня ждет после школы, я не сильно волновался. Я неплохо готовил и умел работать с людьми, поэтому всегда мог устроиться в отцовский ресторан; отец планировал открыть еще один, «Il Michelangelo», и родители были бы только счастливы, если бы я взялся помочь. Еще, думал я, можно пойти в шоу-бизнес – стать актером или кем-нибудь в этом духе…

Рождество в тот год вся моя семья справляла на ранчо. Когда мы прибыли, Майкл был в прекрасном настроении. HIStory-тур закончился в октябре, и он был рад возможности побыть с Принсом и восстановить силы в Неверлэнде. Помню, все мы – моя семья и Омер со своей семьей – собрались за беседой в столовой, когда появилась Дебби, чтобы поздороваться и поздравить нас с праздниками. Хотя они с Майклом оставались женаты, было очевидно, что брак не настоящий и во всех смыслах нетрадиционный. К тому моменту Дебби была заметно беременна, и Майкл сообщил, что новорожденную девочку назовут Пэрис. По его словам, такое имя выбрали потому, что она была зачата в Париже. Майкл позволял людям верить, что состоял с Дебби в интимных отношениях, однако мне он сказал, что это не так. Публику, казалось, сильно занимали подобные вопросы, но для Майкла это было несущественной деталью. Дебби сделала ему величайший в мире подарок и собиралась сделать еще один. Это все, что имело для него значение.

Перед рождением Пэрис Майкл пригласил в Неверлэнд мою мать. Наверное, ему хотелось, чтобы рядом была семья: он знал, как сильно моя мама любит детей, и не желал, чтобы дети проводили с нянями все время. В день, когда родилась Пэрис, 3 апреля 1998 года, мама нянчила Принса в Неверлэнде и ожидала приезда Майкла с новорожденной девочкой из больницы.

Майкл был превосходным отцом. Люди могут говорить что угодно о его стиле жизни и решениях, но этого у него никто не отнимет. Он очень сильно любил своих детей. Он кормил их, укачивал, менял им подгузники, разговаривал с ними. Майкл не верил в сюсюканье. «Разговаривай с детьми как со взрослыми, – настаивал он. – Поверь, они поймут. И лучше сразу учить их говорить правильно».

Хотя на самом деле каждый родитель должен растить ребенка так, как Майкл растил своих детей, снаружи его методы могли казаться странными. Его дети не показывались на публике, иначе как с масками или покрывалами на лицах. Люди не знали, как толковать эту чудную практику. Некоторые считали, что это в лучшем случае вызывающе, а то и жестоко: с какой стати отец принуждает детей скрываться от мира? Но Майкл жил не в том мире, в котором живем мы. Он чувствовал, что должен защитить детей от репортеров, публики, от того цирка, который знал всю свою жизнь. Он помнил, каково это, расти на глазах у людей, и не хотел этого для своих детей. Помимо желания оградить их от фотокамер, Майкл еще и боялся, что если мир узнает, как его дети выглядят, их могут похитить с целью выкупа. Все родители подспудно боятся похищения – это самый страшный кошмар для любого – а у Майкла, принимая во внимание его исключительное богатство, славу и паранойю, эти страхи приумножались. Но за исключением крайних мер, к которым Майкл считал необходимым прибегать, он был чутким, внимательным, любящим отцом, и его малыши выросли в самых умных и послушных детей, которых я когда-либо встречал.

В сказке о Питере Пэне счастливые мысли наделяют детей способностью летать. Для Майкла самой блаженной частью бытия стали его дети. Увидев, какую искреннюю радость они подарили ему, я вдруг осознал, что на самом деле он очень давно не был счастлив. Не знаю, с какого именно момента – мне кажется, это началось вместе с обвинениями 93-го года, – но Майкл жил в постоянном состоянии депрессии. Если он был один, он часто забывал есть. Иногда он спал до вечера. В его комнате всегда было тусклое освещение. Конечно, мы с ним все равно развлекались немало, но в более тихие мгновения было заметно, что что-то не так. Майкл был рожден с редким талантом, определившим его напряженное детство в шоу-бизнесе. На большинстве детей подобная жизнь резко сказывается, и мир наблюдает – с интересом и не меньшим осуждением, – как они сгорают один за другим. Майкл боролся со своим мраком по-своему. Он не отрывался на вечеринках, теряя голову. Он не обратился к наркотикам. Он не выплескивал свою боль импульсивно на публике. Но это не значит, что он не страдал. Однако все это, казалось, изменилось, как только он стал отцом. В нем почувствовался новый резонанс, энергия, которой не хватало многие годы. У него появился энтузиазм – это заметила вся моя семья. При всех его попытках медитировать, превратить Неверлэнд в заповедник счастья и избавиться от собственных демонов, лучшим лекарством для него оказались дети. Они сделали его самым счастливым человеком на свете, и знание, что Майкл строит семью, подарило мне новую уверенность, что он продолжит бороться с мраком, прячущимся под покровом его каждодневного существования.

***

Весной 1998 года, вскоре после того, как родилась Пэрис, я окончил школу. Как это часто бывает в семнадцать, я не был привязан к месту и не имел определенных планов. Мой тренер по футболу думал, что сможет помочь мне попасть в команду Penn State, но я еще не решил, хочу ли заниматься футболом. Я изучал колледжи в Санта-Барбаре, фантазируя про себя, как смогу жить в Неверлэнде и ездить оттуда в школу.

Потом, в один прекрасный день, пока я сам того не подозревал, на футбольном матче в Нью-Джерси меня заметили какие-то разведчики с телевидения. Я был ярким игроком: то и дело проводил мяч между ног противника или делал «радугу» через чью-нибудь голову. Иногда тренер отчитывал меня за то, что я подолгу не отдаю мяч. Мне казалось, что я один могу сыграть за всю команду. Я определенно не был лучшим в мире футболистом, но забивал голы и впечатлял болельщиков. И вот, после окончания того матча ко мне подошли двое агентов и предложили попробоваться для рекламы спортивного напитка «Powerade».

Отец привез меня на прослушивание в Манхэттен, и по какой-то причине – уже не помню – мы опоздали. Я оказался одним из последних кандидатов на прослушивание. Там была куча народу – может быть, три или четыре сотни человек, – должно быть, оно было открытым для всех желающих. Однако вскоре мне перезвонили и сказали, что в рекламе хотели бы снять именно меня.

Сразу после этого, в салоне Тони Росси в Нью-Йорке, куда я приехал сделать стрижку, я встретил Дэнни Аелло III, сын актера Дэнни Аелло, друга нашей семьи. Дэнни сказал, что снимает фильм под названием «Прах к праху» со своим отцом в главной роли.

– Вообще-то, ты отлично подходишь для фильма, – сказал он. – Не хочешь поучаствовать?

После опыта в рекламе «Powerade» мне было легко согласиться на пробы. Я прочитал несколько строк сценария и в итоге получил роль. Роль была эпизодическая – я играл героя Дэнни Аелло в детстве (мой младший братишка Алдо, очень на меня похожий, тоже участвовал).

Это, конечно, были лишь мелкие роли, но они достались мне без всяких усилий. Я прошел оба прослушивания, даже не стараясь. А что получится, если действительно постараться? Меня всегда интересовало кино, но я не делал ничего, чтобы начать карьеру. Теперь я подумал: хм, должно быть, во мне что-то есть. Я сделал себе портфолио с фотографиями и нашел в Нью-Йорке агента, который начал посылать меня на прослушивания. Я был готов преследовать актерскую карьеру и посвятить этому время и силы… однако так уж сложилось, что мне не суждено было даже начать.

Однажды вечером, примерно через год после окончания школы, когда я играл в «пив-понг» во дворе дома с друзьями Майком Пикколи, Фрэнком Барбагалло и Винни Аменом, зазвонил телефон. Это был Майкл. Он спросил, чем я занимаюсь.

– Играю в пив-понг, и у меня три из трех, – ответил я.

– Слушай, мне надо, чтобы ты завтра прилетел в Корею, – сказал он. – Мне тут помощь нужна.

Я не колебался. Майкл не уточнил, в чем заключалась работа, но мне это было и неважно. Я не думал об этом предложении как о работе, я воспринимал его как возможность. После всех книг, медитации, мысленных карт – казалось, будто Майкл готовил меня для этой роли, какова бы она ни была. Из всех людей в мире, которым он мог позвонить, он выбрал в помощь меня. Я ответил:

– Конечно, прилечу с удовольствием.

Отозвав родителей в сторонку, я провел с ними личный разговор: сказал, что Майкл пригласил меня попутешествовать и мне хотелось бы к нему присоединиться. Они дали мне свое благословение.

После я вернулся к игре в пив-понг и, надо сказать, продолжил выигрывать. Но мыслями я был уже в завтрашнем дне. Меня ждал Сеул. Я понятия не имел, как долго буду отсутствовать, но мне шел девятнадцатый год, и я готов был ловить момент.

На следующее утро я собрал чемодан и вылетел из Нью-Йорка в Сеул прямым рейсом. Мне предстоял пятнадцатичасовой перелет. Салон первого класса пустовал, за исключением меня и еще одного джентльмена, но проводницы были прелестны. Флиртовать со стюардессами я научился у Майкла. У стюардесс всегда было, что рассказать. Мы с Майклом вечно спрашивали их о любимых местах перелетов, о том, замужем ли они или встречаются ли с кем-то, и тому подобное. В это путешествие симпатичная молоденькая стюардесса поинтересовалась, зачем я лечу в Корею. Я ответил, что участвую в проекте в области шоу-бизнеса. Свои отношения с Майклом я держал в секрете годами – к тому моменту это уже вошло в привычку, – но произнеся это объяснение вслух, я вдруг сам осознал, что на этот раз мой визит к Майклу будет уже не просто дружеским: на этот раз это был еще и бизнес.

В аэропорту меня встретил один из охранников Майкла. Было уже около девяти вечера. Мы проехали через город: в вечерних огнях Сеул казался волшебным, он был похож на сказочный Нью-Йорк. Находиться на другом конце земного шара было волнительно.

В отеле я отправился прямиком к себе номер, но прежде, чем я закончил распаковывать чемодан, позвонил Майкл.

– Отлично, ты здесь, – сказал он. – Как прошел перелет?

– Прекрасно. Мне здесь страшно нравится! Изумительная страна.

– Да, замечательная. Ты ел?

– Нет, а ты?

– Заходи ко мне, закажем что-нибудь. Только помой свою черную задницу и почисти зубы. Не приходи ко мне весь вонючий. – Такая у нас была манера общения друг с другом.

Я отправился к нему и постучал в дверь нашим условным стуком. Он открыл со словами: «Фрэнкфрэнкфрэнкфрэнк!» – привычное данное им мне чудное прозвище.

Майкл был одет в пижамные штаны, белую футболку с угловым вырезом, свою шляпу и черные мокасины – его классический домашний наряд. Пижамы он носил повсюду, даже, в конечном итоге, в суд. А шляпы ему изготавливали на заказ коробками. Когда он бывал в турне или путешествовал, он любил бросить шляпу из окна отеля поклонникам. Они дрались за нее, и тогда он бросал еще одну. И еще одну. Таким образом он избавился от целой кучи шляп.

Мы крепко обнялись, и Майкл показал мне свой роскошный гостиничный номер. В процессе я поблагодарил его за предоставленную возможность и сказал, что считаю за честь быть с ним рядом.

– Фрэнк, – ответил он. – Я мог предложить эту работу любому, но выбрал тебя, потому что доверяю тебе и люблю как сына. Помни, я тебя вырастил. Я знаю, за какие рычаги управлять тобой. У тебя большой потенциал, и я хочу видеть, как ты растешь.

Заказав в номер кимчхи и пибимпап, мы обменялись последними новостями. Он расспросил о моей семье и объяснил, что дает два благотворительных концерта – один здесь, в Корее, и один сразу после в Германии. Шоу называлось Michael Jackson & Friends, в нем выступали Мэрайя Кэри, Андреа Бочелли и другие музыкальные светила, а деньги шли группе детских благотворительных организаций.

В качестве объяснения того, какова будет моя роль, Майкл сказал:

– Фрэнк, я не могу все время выходить. Мне нужно, чтобы ты доставлял мне кое-какие вещи.

Я знал, что это правда. Поскольку выход на улицу в публичных местах фанаты делали для Майкла проблематичным, в прошлом у него был ассистент, который покупал для него футболки, фильмы – все, что ему хотелось или было нужно. Теперь этим ассистентом должен был стать я, хотя в тот момент мы не давали должности названия и не назначали зарплату. Поначалу я вообще отказывался от оплаты, я просто хотел участвовать. Но Майкл и слышать об этом не желал.

– Это работа, – сказал он мне. – Однажды у тебя появится семья. Тебе надо с чего-то начинать.

Он сообщил, что у меня будет водитель и собственный охранник. Я не знал, чего ожидать, но настроен был всецело оптимистично.

Таков был старт моих деловых отношений с Майклом, и как только начало им было положено, я не огладывался назад. Я не жалел, что не пошел в колледж, потому что уже знал: то, чему я научусь у Майкла, превзойдет любое классическое образование. Мне предстояло получить уникальный опыт, и для меня это было бесценно.

Глава 10. Первые шаги.

На следующий вечер после моего прибытия в Сеул состоялся первый из двух концертов «Майкл Джексон и друзья», прибыль от которых должна была пойти на нужды детей из Косово. В концерте принимали участие такие артисты, как Слэш, Boyz II Men, Андреа Бочелли и Лучано Паваротти. Я сидел сбоку, за кулисами, и смотрел на выступление Майкла, как ни раз делал это в прошлом. Хоть я и понимал, что мое положение теперь, когда я вышел из школьного возраста, изменилось, перемены произошли внезапнее, чем я ожидал.

После концерта я стоял за кулисами с Майклом, когда появилась Мэрайя Кэри, которая только что окончила выступление, с ней был ее бойфренд – мексиканский певец Луис Мигель. Мы с Луисом поговорили о футболе – он решил, что я из Испании, поскольку в тот период ярко-рыжий цвет моих волос походил на командный цвет испанских футболистов. (Не знаю, чем объяснить такой выбор цвета волос. Понятия не имею, о чем я тогда думал). Мэрайя и Майкл тем временем общались друг с другом. Они спорили на тему «кто лучше исполняет песню»: речь шла о песне «I’ll Be There», версия группы «Пятерка Джексонов» 1970-го года и версия Мэрайи, исполненная двадцать два года спустя дуэтом с Трэем Лоренцом, стали хитами номер один.

«Майкл, никто не может исполнить эту песню лучше, чем ты», - настаивала Мэрайя, улыбаясь от уха до уха.

Румянец залил щеки Майкла.

«Нет, нет, - пробормотал он. – Ты, правда, сделала это лучше».

Казалось, Мэрайя весьма польщена тем, что находится в обществе Майкла – она вела себя как его очарованная поклонница – и пока эти двое болтали, я заметил, что улыбка на лице Луиса Мигеля погасла. У меня возникло впечатление, что его немного раздражает внимание, которое Мэрайя уделяет Майклу. Я сам был немного удивлен тем, что Мэрайя, такая успешная певица, столь очарована Майклом. Но в последующие годы мне довелось увидеть множество знаменитостей, которые точно так же вели себя в его присутствии.

Повернувшись в мою сторону, Мэрайя спросила: «Майкл, как зовут твоего друга? Он такой симпатичный». Она принялась гладить мои волосы (необъяснимого) оранжевого цвета.

«Пожалуйста, не останавливайся», - попросил я, уткнувшись в нее головой как щенок.

«Фрэнк, перестань, - вмешался Майкл. – «Мэрайе вовсе не хочется гладить твои волосы. Кто знает, что у тебя в волосах».

У Луиса Мигеля, который стоял, одетый в плотно облегающий фигуру костюм, и ждал, вид был слегка нелепый и растерянный. Я ничего не мог поделать и сел на своего любимого конька: «Мне так нравится твой костюм!»

Майкл пробормотал: «Перестань!», но я уже находился под непреодалимым влиянием минутного импульса.

«Что это за марка?» - спросил я. Боковым зрением я видел Майкла, который с трудом сдерживал смех.

Луис Мигель пробурчал название бренда одежды, но на его лице не было улыбки. Ему определенно не нравилось, что Мэрайя гладила мои волосы и дружески флиртовала с Майклом.

Когда Луис Мигель и Мэрайя стали прощаться, Майкл воспользовался моментом, чтобы осуществить маленькую месть. Он сказал Мэрайе: «Фрэнк – твой большой поклонник. Он тебя обожает». Я покраснел. Обожаю? Сегодня я спрашиваю себя, было ли это правдой. Не могу сказать наверняка, но помню, что считал ее сексуальной.

После того, как Мэрайя и Луис ушли, мы с Майклом стали поддразнивать друг друга. Майкл сказал, что я не знал бы, что делать, окажись Мэрайя в моей постели, а я отпарировал, что если бы Майклу выпал шанс остаться наедине с Мэрайей, он предложил бы ей поиграть в видеоигры или посмотреть мультфильм. «Заткнись, Фрэнк!» - ответил Майкл дурацким голосом и мы оба покатились со смеху.

Вот так мы с Майклом вели себя, когда дело касалось противоположного пола: как подростки, оспаривая право на девушек, с которыми, гипотетически, могли провести время. Я был все еще очень молод и вскоре вырос из подобной манеры поведения (ну, по большей части), но Майкл всегда чувствовал себя комфортнее в воображаемом мире.

На второй концерт, из Сеула в Мюнхен, мы полетели на частном самолете, в котором хватило места для всей команды. Мы с Майклом сидели рядом в носу салона, вместе с некоторыми другими звездами и охраной.

После взлета Майкл сказал мне: «Послушай, когда летишь со мной, не бойся, что самолет может упасть. Мне не суждено погибнуть в авиакатастрофе. Нет, этого не случится. Я умру от пули». Я запомнил эти слова – и он произносил их не однажды – потому что, сколько бы глубоких бесед мы ни вели, Майкл редко говорил о смерти. Он слишком сильно хотел завести собственную семью.

Мы прибыли в Мюнхен ранним вечером и сразу направились в отель – «Байришер Хоф». Подъезжая к отелю, я увидел сотни фанатов, среди которых было несколько уже знакомых мне лиц: мы только что видели их в Корее.

Под окнами любого отеля, в каждом городе, где Майклу приходилось выступать, фанаты всегда ожидали его приезд подобным образом: многие из них держали в руках коллажи размером с плакат с картинками и вдохновляющими надписями. Фанаты точно знали, что нравится Майклу, и тратили много времени и сил на создание подарков для него. Майкл обожал картинки с Микки Маусом, Питером Пэном, Чарли Чаплиным, The Three Stooges, изображения детей – словом, ему нравились любые изображения объектов или артистов, которые его вдохновляли и которых он просто находил забавными. Так, например, малышей он считал воплощением чистоты и невинности, и когда ему было грустно, детям на фотографиях всегда удавалось поднять ему настроение. В своих коллажах фанаты сочетали собранные ими фотографии в интересной, творческой манере. Например, они помещали на постер изображение Майкла, одетого Питером Пэном, рядом с фотографией Чарли Чаплина. Или вырезали фотографии симпатичных малышей и обрамляли ими постер с изображением Майкла. Конечно, не все плакаты были столь сложны – некоторые просто заявляли: «Я тебя люблю!»

И Майкл испытывал к фанатам ответную любовь. Неоднократно, когда мы пытались протиснуться сквозь толпу, Майкл замечал кого-то из поклонников и останавливался, чтобы протянуть руку этому человеку, поздороваться с ним, задать вопрос, установить недолгую, но реальную связь с этим парнем или девушкой. Подобное происходило везде, где бы мы ни были. В каждой стране, в каждом городе фанаты приходили к отелю, приносили подарки, и на пути в отель или глядя на них из окна, Майкл указывал на подарки, которые хотел взять себе. Кто-то из его окружения приносил понравившиеся ему подарки в номер отеля, который Майкл украшал этими сувенирами. Покидая очередную остановку на своем пути, Майкл оставлял указания, чтобы подарки поклонников были доставлены в Неверленд, где он однажды предполагал устроить музей на основе своей коллекции.

В Мюнхене, как только я устроился в своем номере, Майкл позвонил мне и попросил прийти в его комнату. Когда я прибыл, он был готов дать мне поручение.

«Фрэнк, видишь вот те плакаты там, внизу?...» - начал Майкл и принялся указывать на постеры, которые я должен был принести в его комнату. Я спустился на территорию перед отелем в сопровождении охраны и начал собирать плакаты. Поклонники видели меня с Майклом на протяжении нескольких лет и знали по имени. Пока я продвигался вдоль толпы, люди говорили мне: «Фрэнк, пожалуйста, передай Майклу, что мы его любим» или «Фрэнк, попроси, пожалуйста, Майкла, чтобы он помахал нам из окна».

Это происходило постоянно, где бы мы ни были, с тех пор, как я был ребенком. Но теперь я был одним из тех, кто работал на Майкла.

У меня не было никакого великого плана относительно того, что должно произойти в Мюнхене и что за этим последует. В первые дни своей работы я просто старался впитывать информацию. Я хотел понаблюдать глазами взрослого человека за тем, что это такое – быть Майклом, хотел понять, как работает эта система. После выступления в Мюнхене Майклу предстояло сфокусироваться на музыке, а я должен был работать рядом с ним.

Майкл держал паузу перед тем, как погрузиться с головой в процесс создания следующего альбома. К концу турне с альбомом HIStory в октябре 1997 года Принсу исполнилось восемь месяцев, а Дебби была беременна Пэрис. Майкл взял перерыв на большую часть 1998 года, чтобы провести время с детьми. Следующий альбом очень ожидался всеми, и, не в последнюю очередь, звукозаписывающей компанией Майкла «Сони».

Вечером, когда должен был состояться второй благотворительный концерт, мы забрались в черный микроавтобус, который, в сопровождении полиции, направился к стадиону. Я видел все это ни раз, но мне по-прежнему нравилось смотреть, как толпа расступается, чтобы дать нам проехать, когда мы покидали отель.

К моменту нашего прибытия на Олимпийский стадион концерт уже шел некоторое время. Аудитория насчитывала более шестидесяти тысяч человек, выступали артисты со всего мира. Пока мы наблюдали за выступлениями артистов на экране, я поприветствовал своих знакомых. Там была гримерша и парикмахер Майкла Карен Фэй. Я виделся с Карен во время турне Dangerous, на видеосъемках и перед публичными церемониями, и мальчишкой был тайно в нее влюблен. Я называл ее прозвищем, которой дал ей Майкл – Turkle. Майкл любил ее и дурачился с ней все время. Если на ней был надет жакет на молнии, Майкл пытался его расстегнуть. Если она была в юбке, Майкл старался задрать ее. При встрече мы с Turkle крепко обнимались и обменивались поцелуями.

Карен занималась гримом Майкла, пока Майкл Буш, который создавал для него костюмы, помогал Майклу одеться.

Я уже видел благотворительный концерт в Корее и знал, что должно – и чего не должно – произойти. Майклу предстояло 30-минутное выступление в конце шоу, после того, как выступят остальные артисты. Одевшись и загримировавшись, Майкл сидел за кулисами и смотрел, получая удовольствие от концерта. Все шло гладко. Потом он вышел на сцену, чтобы исполнить Earth Song, песню, которая была особенно дорога его сердцу. Это песня о красоте мира и о том, как мы разрушаем то, что имеем, войнами и собственным эгоизмом. Во время мюнхенского представления Майкл взобрался на большой мост, который занимал переднюю часть сцены. Мост поднялся на пятьдесят футов, так, как это было в Корее. Предполагалось, что он медленно опустится во время исполнения песни. Но на этот раз, вместо того, чтобы медленно снижаться, мост упал. Он с грохотом резко опустился на сцену. В Корее ничего подобного не происходило. Что за черт?

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒