My Friend Michael by Frank Cascio 4 страница

Несмотря на то что мои родители отдавали себе отчет, насколько странным он казался окружающим, они хорошо понимали своеобразные черты характера и манеры Майкла. Они смотрели на них с его точки зрения, и с этого угла казалось, что во всем этом есть определенный смысл. Когда Майкл надевал хирургическую маску, люди думали, что он скрывает следы очередной пластической операции. В реальности же в самый первый раз он лишь пытался защитить себя от простуды перед выступлениями; а затем обнаружил, что, одевая маску, он чувствует, будто скрывается и делается менее узнаваемым, (хотя на самом деле это только привлекало к нему еще больше внимания). И в конце концов Майкл превратил обыкновенную хирургическую повязку в своего рода модный аксессуар; его шелковые маски стали шить на заказ. Когда его сфотографировали в барокамере, тут же пошли слухи, будто он спит в ней. В реальности он пожертвовал эту камеру в ожоговое отделение местной больницы. Естественно иногда Майкл просто чудачил и шутил, но мотивы для такого его поведения никогда не были настолько странными, насколько окружающие поспешили сделать вывод.

Для нас Майкл был самым забавным и милым и веселым другом, какого только можно было вообразить. С моими родителями он был застенчивым, добрым, абсолютно зрелым, блестящим и начитанным человеком с интересной, вдумчивой позицией. Мои родители проводили целые вечера в разговорах с ним, узнавая у него много нового. Они считали, что он оказывает на нас хорошее влияние.

Кроме всего прочего, мама и папа знали, какой Майкл на самом деле. Они знали о том, насколько ответственным и любящим он был, и абсолютно доверяли ему, его персоналу и сотрудникам охраны. Отец уже провел достаточно времени с нами во время турне, поэтому он был лично знаком с командой и знал примерный график. Также у него были близкие и доверительные отношения с Биллом Бреем, который руководил охраной. За много лет между ними был достигнут высокий уровень доверия и уверенности, что мы будем в безопасности.

Мой отец с большим трепетоми жаром опекал свою семью. Мы значили для него все, и он никогда бы не поместил нас в потенциально опасную ситуацию. Он придерживался позиции, что педофилов следует не то что сажать в тюрьму, а сразу отдавать волкам на съедение (в конце концов, не забывайте, он родом с Сицилии). И если бы у него и мамы было хоть малейшее сомнение насчет невиновности Майкла, пусть самое крошечное, поверьте, ни я, ни мой брат не задержались бы там ни на минуту.

Я хочу, чтобы мои слова были предельно точны и ясны, так чтобы любой прочитавший эту книгу понял: любовь Майкла к детям носила абсолютно невинный характер и была в корне неверно интерпретирована. Возникало ощущение, что люди не могли или не хотели увидеть и принять все положительные качества этого невероятного человека; они без конца задавались вопросами – ну как такое возможно, что величайший певец и танцор на свете получает удовольствие, проводя целые дни с детьми? Как он мог писать и исполнять такие взрывные сексуальные, сложные песни и в то же время иметь абсолютно чистые и невинные отношения с детьми, которыми постоянно окружал себя? Как он мог совершать столько эксцентричных поступков, которые казались ненормальными для окружающих – пластические операции, экстравагантные покупки, скрытность – и при этом не быть «ненормальным» в других, более обидных и непристойных смыслах?

Да, в Майкле сосуществовало несколько разных личностей. Так же как я становился иным человеком, в зависимости от того был ли я дома с семьей или путешествовал с Майклом или возвращался в школу в Нью-Джерси. Мы все надеваем подходящие маски, сталкиваясь с разными сторонами нашей жизни. И если разница между подобными субличностями Майкла и казалась слишком разительной, то это лишь оттого вся его жизнь была более экстремальной, чем чья-либо еще.

Вследствие того тяжкого труда, с которым он столкнулся в детстве, и стремления к совершенству, которым отличался его подход к музыке, Майкл страстно жаждал простоты и невинности, присущей юности – юности, которую он не смог по-настоящему прожить. Он боготворил детство и все, что с ним связано; он дорожил им, и в особенности с помощью Неверленда старался дать возможность другим людям прикоснуться к этому чуду. Но люди не понимали этого, и многие пришли к самому худшему из возможных заключений. Именно это непонимание и стало самой большой бедой в жизни Майкла. Он пронес его до самого своего конца. И поэтому здесь и сейчас я заявляю – я знал истинного Майкла Джексона. Я был знаком с ним с самого детства. И за все это время он не проявил себя никак иначе, чем просто замечательным, идеальным другом. Ни разу он не совершил какого-либо вызывающего подозрение действия; ни разу он не отпустил носящего сексуальный характер комментария. Мои родители были старше и мудрее, чем я и мой брат. Если уж на то пошло, у них и кругозор был шире, и видение глубже. И они доверяли Майклу безоговорочно.

Когда отец обсуждал с Биллом Бреем возможность нашего с Эдди дальнейшего присутствия в туре, тот ответил: «Да, Майкл сейчас очень подавлен. А эти ребята, они помогают ему двигаться дальше». Мои родители знали, что мы станем серьезным источником комфорта для Майкла. Они связались с сотрудниками нашей школы, чтобы уточнить, сможем ли мы выполнять домашние задания с репетитором. И в конце концов мой отец произнес заветные слова: «Можете остаться».

Глава 4. Необыкновенный мир

Итак, я и мой брат поехали в турне с Майклом Джексоном. Родители прилетали в разные города на нашем пути, чтобы встретиться с нами, а мы все это время оставались с Майклом — путешествовали, смотрели концерты, отдыхали. Я уже знал Майкла как отца и друга. Ко времени окончания тура мне предстояло узнать его как артиста. Мне также предстояло глубоко сопереживать Майклу, будучи свидетелем битвы, в которую ему пришлось вступить в тот день, когда он был обвинен в растлении малолетнего. Эти обвинения преследовали его всю жизнь.

Прежде чем продолжится в Южной Америке, турне сделало семидневный перерыв в Швейцарии. Папа оставил нас в Гштааде, подруга Майкла Элизабет Тейлор предложила нам воспользоваться принадлежавшем ей шале. Гштаад оказался красивым городком в горах, по его улицам, среди прохожих, бродили коровы, качая большими головами и позвякивая колокольчиками.

В первый наш вечер в шале Элизабет Тейлор мы заказали куриный крем-суп из отеля «Palace», который находился на той же улице. Суп был таким вкусным, что мы стали заказывать его каждый вечер. В шале жила милая старушка, которая заботилась о нас. Она была маленького роста и немного по-стариковски болтлива, и мы забавлялись тем, что реагировали на ее доброту с преувеличенным энтузиазмом. Сжимали ее в объятиях и осыпали поцелуями до тех пор, пока она не начинала смущенно хихикать. Будь это суп или старушки — нам казалось, что впадать в крайности очень весело.

Гштаад дал нам прекрасную возможность отдохнуть от тягот турне. Городок был настолько мал и далек от остального мира, что Майкл мог, во всяком случае, поначалу, свободно прогуливаться по улицам, не прибегая к маскировке, и его никто не беспокоил. Для него это было редким удовольствием. В первый день мы все вместе бродили по городу, заглядывая в магазинчики, восхищаясь и комментируя все, что предлагал нам Гштаад. В какой-то момент мне пришло в голову коллекционировать складные ножи и зажигалки ручной работы. Полагаю, я что-то слышал о швейцарских военных ножах, но ума не приложу, почему я решил, что одного мне будет не достаточно. Как бы там ни было, как только я принял это решение, мы трое всецело посвятили себя его претворению в жизнь. К концу нашего пребывания в городе мы разыскали (а Майкл приобрел для моей коллекции) все имеющиеся в его пределах складные ножи. Что касается зажигалок, мне нравилось поджигать с их помощью клочки бумаги (я был не пироманом, нет - всего лишь мальчишкой-подростком). Позже, когда мы уезжали из Швейцарии, Билл Брэй попросил отдать ему зажигалки. Из соображений безопасности он не хотел, чтобы я брал зажигалки в самолет, поэтому он сказал, что они побудут у него. В итоге я никогда их больше не видел.

К несчастью, Билл Брэй скончался несколько лет назад. Местонахождение моих зажигалок осталось тайной, которую он унес с собой в могилу.

Я никогда не забуду, как во время нашего пребывания в Гштааде Майкл познакомил меня с новой музыкой. Мы всегда слушали музыку вместе. Всякий раз в музыкальном магазине я шел вслед за Майклом, чтобы видеть какие альбомы привлекают его внимание. Я так же видел, как он отслеживал популярные песни на радио, чтобы быть в курсе последних хитов. У него был сотрудник, единственной обязанностью которого было записывать самые популярные в разных странах мира песни недели и отсылать их Майклу.

Мы часами сидели в шале, поглощенные музыкой, а Майкл играл роль диджея, повторяя: «Вы должны послушать эту песню. А теперь послушайте вот эту группу». Мы прослушали Стиви Уандера и всех звезд студии Мотаун. Майкл заставил нас послушать песню Джеймса Брауна «Papa Don’t Take No Mess» – все четырнадцать минут. Мы слушали песню Bee Gees «How Deep Is Your Love» (я до сих пор убежден, что это величайшая песня всех времен). Потом Майкл представил нам Аарона Коупленда, которого считал величайшим композитором двадцатого века. Он познакомил меня с разнообразнейшими стилями – кантри, фолк, классикой, фанком, рок-музыкой. Благодаря ему я даже пристрастился к музыке Барбры Стрейзанд. Я влюбился в ее песню «People». Майклу нравилось засыпать под классическую музыку, особенно произведения Клода Дебюсси.

Я помню, как он включил записи группы, которая называлась «Bread» («Хлеб»). Я не обратил особого внимания на музыку – был слишком увлечен тем, что подшучивал над названием группы: «Хлеб? Что это за название? Может быть, добавить немного масла?» - и тому подобная чушь. Но как только я успокоился на минуту и прислушался, вместо того, чтобы язвить, эта группа стала одной из моих любимых. Я захотел узнать все, что только можно о группе «Bread». Да, «Хлеб» стал солью моей жизни (прошу прощения за дурацкий каламбур).

Майкл часто повторял, что музыка универсальна. Он хотел сочинять мелодии, которые сможет напевать любой человек, и пока мы с ним путешествовали, я то и дело слышал, как люди, не говорящие по-английски, поют «Man In The Mirror», «Heal The World», и в последствие, «Stranger In Moscow». Майкл всегда говорил, что слова песен пишутся сами собой. Главное – мелодия. Музыкант, Брэд Баксер, ездил с нами в турне, и когда они вместе сочиняли музыку, Майкл повторял: «Брэд, играй на фортепьяно как пятилетний ребенок. Если ты сможешь сыграть мелодию, как ребенок, она будет жить вечно».

На второй день нашего пребывания в Гштааде пошел снег, но вечером, на закате, небо очистилось. «Пойдемте загадывать желания на звездах», предложил Майкл. Мы вышли во двор и улеглись на землю, глядя в потрясающе красивое ночное небо. Майкл, с оттенком таинственности в голосе, произнес: «Поосторожнее с желаниями – они непременно сбудутся».

Вдруг поблизости раздался шум. В углу двора показался человек. В доме, кроме нас, никого не было и никого не обрадовало это внезапное вторжение. В мгновение ока Майкл вскочил на ноги и начал кричать, чтобы отпугнуть незнакомца. Он бросил в него перчатку (Имей этот парень больше смекалки, он бы сбежал, прихватив перчатку, и сохранил бы ее для внуков).

Человек поднял руки и крикнул: «Нет, нет, все в порядке!» Оказалось, это безобидный рабочий, который пришел что-то проверить в доме. Но в тот момент мы увидели, что, несмотря на любовь к детским играм и увлеченность всем, что было связано с детством, Майкл считал, что несет за нас стопроцентную ответственность. Он был нашим защитником, и в этой роли никого и ничего не боялся.

Назавтра распространились слухи, что в шале Элизабет Тейлор остановился знаменитый гость, и в городе появилось несколько фанатов. Вечером они собрались около дома и начали петь песни Майкла. Мы подошли к окну и пообщались с ними некоторое время. В этом не было ничего странного: куда бы мы ни поехали, Майкл заговаривал со своими поклонниками. Ему было интересно, откуда они приехали, чем занимаются. Он любил их и, каким бы огромным ни было число поклонников, Майкл никогда не переставал видеть и уважать личность в каждом из них. Толпы фанатов, которые обнаруживали Майкла всюду, где бы он ни был, могли бы расстроить всякого, кто ценил уединение так, как Майкл, но он всегда находил способ проявить уважение, уделяя поклонникам еще больше внимания. Он был открыт людям так же, как и новому опыту, и это был еще один урок, который преподал мне Майкл.

Телохранитель из команды Билла Брэя, Уэйн Нэйджин, приезжал в город – следующий пункт турне - за день до того, как туда прибывали мы, чтобы урегулировать вопросы с транспортом, проживанием и безопасностью. Безопасность была важна. Dangerous был масштабным туром Майкла. Фанаты заранее узнавали о том, что он приезжает. Мы не могли путешествовать без сопровождения полиции. Куда бы мы ни приехали, путь от трапа личного самолета до гостиницы был забит толпами поклонников, как будто жизнь целого города остановилась, чтобы жители могли посвятить себя встрече Майкла Джексона.

В Буэнос-Айресе энергия поклонников, казалось, превзошла все пределы. Когда мы ехали из аэропорта, сотни человек бежали вслед за машиной, стучали в окна, пытались хоть на мгновение увидеть ЭмДжея, прикоснуться к нему. Прохожие на улицах махали нам всю дорогу, словно Майкл был Римским папой. Машина медленно двигалась сквозь толпу. Время от времени Майкл высовывал руку из окна и народ сходил с ума, люди кричали и даже падали в обморок от сознания того, что он был так близко.

Я поддразнивал Майкла, приговаривая: «Знаешь, эти люди падают в обморок вовсе не из-за тебя. Они теряют сознание из-за меня. Ты что, не слышишь, как они кричат: «Фрэээнк, Фрэээнк!» Майкл улыбался и подыгрывал мне со словами: «Да ладно, ты разве не знаешь, кто я?»

Майкл захотел походить по магазинам, но было очевидно, что сделать это и не попасть в гущу толпы поклонников невозможно. Он любил своих фэнов, но, разумеется, не мог общаться с ними постоянно. Ирония судьбы заключалась в том, что его любовь, желание общаться только усугубляли изоляцию. Майкл жил в этих условиях так долго, что они, казалось, никогда его не беспокоили, и я следовал его примеру. Мы развлекались, придумывая, как обойти ограничения. Часто для этого требовалась маскировка, но никакие солнцезащитные очки не могли помочь Майклу скрыть свое лицо. Тогда, в Буэнос-Айресе, мы с братом оделись как два чудака, нацепив забавные шляпы, очки и рюкзаки. Майкл, как всегда, непревзойденный, нарядился прикованным к инвалидной коляске священником.

Во время нашего похода по магазинам Майкл воспылал необъяснимой любовью к конной статуе Наполеона и начал с жаром торговаться с арт-дилером, стараясь выбить самую выгодную цену. Каким бы экстравагантным транжирой ни был Майкл, он получал истинное наслаждение, когда удавалось заключить выгодную сделку. Видеть, как он играет священника, покупая внушительного размера статую за шестизначную сумму… словом, я обожал эти безумные выходки.

Вернувшись в отель, мы с Эдди должны были делать задания, которые нам присылали из школы. Мы должны были выполнить их и отослать обратно. Учителя считали, что нам наняли репетитора и такой репетитор у нас, действительно, был… вот только мы не раскрывали его настоящее имя. Мы практически не сомневались в том, что в школе не поверят, что нашим учителем во время путешествия был Майкл Джексон. Однако, на самом деле, он отдавал этой работе всего себя. Конечно, мы не придерживались школьного расписания – иногда уроки начинались в полночь – но именно Майкл всегда садился и выполнял задания вместе с нами. Когда нам нужно было читать книги, Майкл читал нам вслух, а затем просил пересказать услышанное, спрашивая: «Итак, как зовут главных героев? Чего они хотят? Что это значит?» Так же, как заставлял нас думать над фильмами, которые мы смотрели, Майкл способствовал тому, чтобы мы иначе, чем привыкли, начали воспринимать домашние задания и относились к ним серьезно.

Майкл настаивал на том, чтобы помимо выполнения заданий, которые присылали из школы, мы вели дневник нашего путешествия.

«Документируйте это путешествие, - повторял он. – Однажды вы с удовольствием будете вспоминать о нем». В каждой стране он заставлял нас снимать то, что мы видели, узнавать о традициях той или иной страны и записывать увиденное и пережитое. Мы знакомились с разными культурами. Посещали детские дома и больницы. Мы с Эдди начали понимать, что живем в большом, многообразном мире. Только какое-то время спустя я поумнел настолько, чтобы почувствовать благодарность родителям за то, что они позволили нам приобрести этот опыт. Они понимали, что образование это не только чтение, арифметика и письменные упражнения. Они понимали, что нашим учителем будет сама жизнь.

Майкл мог быть нашим наставником, отцом и другом, но на сцене он превращался в другого человека. Мы ходили на все концерты во всех без исключения городах. Иногда я смотрел концерт в пижаме – это было в период, когда я полюбил всюду ходить в пижаме. Пока Майкл распевался, что занимало иногда часа два, мы с Эдди играли, смотрели мультфильмы, ели конфеты в фойе, которое было от пола до потолка забито сладостями. Когда наступало время Майклу выходить на сцену, мы обычно наблюдали происходящее сидя на стульях, которые стояли за кулисами. Иногда мы покидали свои места, чтобы посмотреть шоу на мониторе или поболтать с гримершей, Карен, и костюмером, Майклом Бушем. Но, как правило, каждый вечер я смотрел концерт очень внимательно.

Шоу никогда не надоедало. Я внимательно наблюдал за тем за тем, что делает Майкл, следил за танцорами, которые его боготворили, я видел реакцию публики, что всегда завораживало меня. В каждом городе концерт Майкла вызывал необыкновенный восторг. Для простого парнишки из Нью Джерси видеть такой выброс энергии было в новинку. Я осознал, что люди могут объединяться, разделяя общие мысли и эмоции, не говоря друг другу ни слова. Майкл и его музыка обладали особой силой, которая меняла людей и соединяла незнакомцев. Концерты Майкла вызывали у меня ощущение, что мир стал меньше, теплее и гармоничнее.

Мне очень нравилось наблюдать за фэнами из-за кулис: множество людей кричали, плакали, падали в обморок, жадно ловили каждое движение своего идола. Я сидел там и думал: это богоподобное существо, которому они поклоняются – тот же парень, который помогает мне делать уроки. Нередко я задавался вопросом, как получается, что в первом ряду на каждом концерте, в каждом городе стоят одни и те же люди. Откуда у них средства на то, чтобы бросить работу и повседневные заботы и следовать за артистом из одного города в другой? Те из нас, кто был частью турне, летали из страны в страну на шикарных частных самолетах, но как этим фэнам удавалось добраться до города и успеть на концерт? Среди них был один поклонник по имени Джастин, которого мы называли Вальдо, в честь персонажа детской книги «Где же Вальдо?», потому что, если приглядеться, его можно было найти в любой толпе.

Последней песней шоу была «Heal The World», и всякий раз, когда Майкл исполнял ее, к нему на сцену выходили дети, одетые в национальные костюмы разных стран мира. Мы с братом откапывали костюмы разных народов, натягивали их прямо поверх одежды и выходили на сцену вместе с остальными детьми. Мы придумали дурацкий танец, который назвали «Хаус», потому что на этот танец нас вдохновил Скотт Шаффер, слуга Майкла, которого прозвали «Хаусом». Нам нравилось подшучивать над Хаусом. Мы стучали в дверь его гостиничного номера со словами: «Хаус, у нас к тебе дело». Он открывал дверь, и мы бомбили его подушками. Поверьте, это очень смешно, когда вам тринадцать.

Увидев как Хаус танцует, мы создали совершенно уникальный танец, на который нас вдохновила его техника. Перед началом концерта мы обычно говорили: «Хаус, сегодня вечером мы исполним для тебя танец твоего имени». И вот, недолгое время спустя, Майкл, Эдди и я исполняем этот танец на сцене – он заключался, главным образом, в том, чтобы переминаться с ноги на ногу в абсолютно идиотской манере. Одно дело – видеть, как на сцене странно танцуют два подростка, но что мне по-настоящему нравилось – это то, что Майкл, величайший в мире танцор, забывал на время о многочасовых репетициях, чтобы исполнить такой глупый танец на виду у десятков тысяч людей. И все ради того, чтобы рассмешить одного парня.

Как бы ни были смешны эти шутки для своих, ни один фрагмент шоу не мог сравниться с тем моментом, когда Майкл исполнял «Billie Jean». Майкл был моим другом. Он помогал мне делать уроки. Мы дрались подушками. Но когда он пел «Billie Jean», превращение вызывало трепет. Едва услышав звук ударных, я практически впадал в транс, пожирая глазами каждое движение Майкла.

Блистательным исполнение Майклом этой песни было отчасти потому, что оно казалось простым, не требующим особых усилий. Но я видел, что за этой простотой скрывается глубокое понимание Майклом того, что такое композиция и как надо рассказывать истории. Исполняя любую из своих песен, Майкл четко понимал, что именно он хочет показать, довести до зрителей, что намеревается дать им. Во время выступления это стремление пропитывало каждую частичку его существа; он сам становился песней. Лучше всего это видно на примере «Billie Jean», но это есть и в «Thriller». Помимо музыки, танца, вокала, публики на стадионе, присутствовало ощущение энергии и волшебства, оно пронизывало отдельные элементы представления. Результат превосходил каждое из слагаемых, он был масштабнее и уникальнее, чем все, что кто-либо, включая меня, мог себе представить. Публика чувствовала, насколько великолепным было представление Майкла. Каждый момент исполнения «Billie Jean» вел к этому единственному мгновению, словно все предыдущие исполнения Майклом этой песни были лишь подготовкой к тому, чтобы явить ее публике именно в этот вечер. Майкл и его искусство были единым целым.

Это превращение было искусством, в котором Майкл практиковался и которым овладел в совершенстве. Он говорил мне: «Если ты хочешь что-то сделать, сказать или показать миру — вообрази это и оно обязательно станет реальностью». Майкл проповедовал о том, что нужно использовать энергию вселенной задолго до того, как были опубликованы книги вроде «Секрета». Он говорил, что я могу достичь чего угодно, если верю в это. Я стараюсь применять эту философию ко всем аспектам своей жизни. Зная, чего хочу, я полностью представляю себе конечный результат. Таким образом, вся энергия, которую я прикладываю, двигаясь к цели, помогает мне сфокусироваться и смотреть в правильном направлении: на конечный результат.

“Billie Jean” первоначально носила название “Not My Lover”. Куинси Джонс, сопродюсер Майкла, который работал с ним над альбомом “Thriller”, не хотел включать песню в альбом, но Майкл настоял и оказался прав. Все, что делал Майкл, было потрясающе, но если бы мне пришлось выбрать одно выступление, как квинтэссенцию и кульминацию его творчества, это была бы “Billie Jean”. Каждый раз, когда я смотрел, как он исполняет ее, это было безупречно, я был очарован. По спине всегда бежали мурашки.

В ходе продвижения турне от страны к стране я познакомился с некоторыми из старых друзей и помощников Майкла. В Сантьяго Майкла навестил его дерматолог. Майкл страдал заболеванием кожи, которое называется витилиго. Он рассказал мне о нем ранее, в Неверленде, и объяснил, что из-за этой болезни кожа теряет пигментацию и на ней появляются пятна. Он показал мне фотографии людей, у которых болезнь прогрессировала: у людей с темной кожей по всему телу были ужасные, уродующие их белые пятна. Майкл сказал мне, как он ненавидит свою болезнь и как ему повезло, что он может позволить себе лечение, которое заключалось в осветлении оставшихся темных участков кожи, чтобы выровнять ее цвет. Майкл сказал, что его дерматолог, доктор Арнольд Кляйн, был лучшим специалистом в этой сфере. К нему обращались все, даже Элизабет Тейлор.

Женщина по имени Дебби Роу, которая работала у доктора Кляйна, прилетела вместе с ним в Сантьяго, чтобы лечить кожное заболевание Майкла и посмотреть пару концертов.

Они оба сразу мне понравились. Кляйн был эдаким медведем, очень обаятельным парнем. Дебби, напротив, была резкой и резала правду-матку. Она всегда говорила то, что думает.

Во время турне я наблюдал, как Майкл работает над песней “Stranger In Moscow” с музыкантом Брэдом Баксером. Турне останавливалось в Москве до того, как приехали мы с Эдди. Во время своего пребывания в этом городе Майклу было очень грустно и одиноко из-за обвинений, которые были ему предъявлены. Он сидел на полу в номере отеля и плакал, когда к нему пришла эта песня.

Брэд был в то время музыкальным директором и персональным музыкальным продюсером Майкла, их объединяло уникальное, тесное сотрудничество. Майкл поделился с Брэдом идеей песни, напев ему мелодию. Брэд, который установил звукозаписывающую студию с своем номере, написал песню на основе этой мелодии. Они все время работали над песней: Майкл напевал ее фрагменты и ритм Брэду, а Брэд переводил их в музыку. Наблюдая за их совместной работой, я узнал, как песня начинается с идеи, с простых аккордов, и как она постепенно развивается. Майкл говорил, что любит, чтобы песня развивалась сама собой. Мелодия сама говорила ему, что еще нужно. Он спонтанно начинал петь и танцевать в номере, пока песня формировалась у него в голове и в сердце.

“Stranger In Moscow” позднее была опубликована на альбоме “History”. Она навсегда останется одной из моих любимых, потому что я наблюдал, от начала и до конца, за тем, как Майкл пишет и продюсирует ее. Я даже присутствовал на съемках видео к песне тремя годами позже. Это была песня, с которой началась моя любовь к искусству написания музыки.

Майкл знакомил меня с экстраординарным миром. Помимо концертов и музыки, я путешествовал, видел новые места, встречался с фанатами и высокопоставленными людьми. Мир, в котором я жил, неожиданно и навсегда расширил свои границы. Я увидел, что мир был гораздо больше средней школы. Я научился с уважением относиться к другим культурам. Но самым большим открытием для меня стало то, как это захватывающе - создавать значительные произведения искусства и видеть, как люди отзываются на них. Майкл, будучи моим учителем, уловил этот импульс и развил его.

Что касается Эдди, Майкл разглядел его интересы и способности и повел его в этом направлении. Эдди всегда был фантастическим музыкантом. С возрастом он углубил свои знания, изучая технические аспекты звукозаписи. Майкл часто повторял Эдди: «Будь профессионалом. Твое время придет. Наберись терпения. Пиши музыку. Твердо иди к цели». Я смутно догадывался, что под руководством Майкла мы с Эдди идем параллельными путями. Будучи близки, мы, тем не менее, почти не говорили о том, что происходило во время турне с Майклом и нами самими. Мы были слишком захвачены проживанием этих моментов.

Но для нас было практически невозможно понять, что давая нам уроки, которые изменят нашу жизнь, Майкл в то же время переживает один из тяжелейших моментов своей собственной жизни.

Глава 5. Цена обвинений

Год 1993-й. Припомните все ужасные вещи, которые вы слышали о Майкле Джексоне в этот период. Вспомните все шутки на вечерних ток-шоу, все грязные слухи, все обвинения и все прозвища. А теперь представьте, каково быть человеком – невинным человеком, – на которого вся эта ненависть, насмешки и отрицательная энергия направлены. Вообразите, какой удар это нанесет даже по самому сильному из людей. Майкл был профессионалом. И хотя его выступления ни разу не пострадали за время этого испытания, сам он пострадал. Он говорил: «У меня толстая кожа, я сильнее их всех», – но нам с Эдди за этой бравадой видна была правда.

Обвинения, которые отец Джорди выдвинул против Майкла, стали для него источником неотступной тревоги. Иногда по вечерам он давал ей выход: «Вы, похоже, не понимаете, – и мы, определенно, не понимали, – меня весь мир считает растлителем детей! Вы не знаете, каково это, когда тебя ложно обвиняют, когда тебя называют “Wacko Jacko”. Изо дня в день я должен подниматься на эту сцену и выступать, притворяясь, будто все отлично. Я выкладываюсь полностью, я даю представление, которое все хотят увидеть, а тем временем моя личность и репутация под непрерывной атакой. Когда я схожу со сцены, люди смотрят на меня так, словно я преступник!»

Думаю, что, сами того не подозревая, мы с братом Эдди обеспечили Майклу поддержку, которая помогла ему продолжать тур так долго, как это было возможно. Особенно Эдди, тогда всего лишь одиннадцатилетний мальчик. Майкл был ответственен за нас. Он не мог рассыпаться на глазах у детей. Он должен был быть сильным – для нас – и это немного помогало ему держаться.

Когда мы прибыли в Мехико, никто, включая самого Майкла, не знал, что этот город станет последней остановкой турне. От душевного ли расстройства на почве обвинений или просто от физической изможденности после стольких концертов, но по ночам Майкл мучился сильнейшими болями. Во время каждого шоу он терял много воды и оказывался на грани обезвоживания, поэтому после нуждался в помощи доктора, а иногда и двух, чтобы восстановиться. Они приходили днем и давали ему питательные вещества и влагу внутривенно. Майкл пил «Ensure» – проитеиново-витаминную добавку, дабы восполнить недостаток веществ. Но после, по вечерам, непосредственно перед тем, как он ложился спать, всегда появлялся еще один врач и давал Майклу что-то, что он называл «лекарством». Я был ребенком. Все, что я знал, это что лекарство доктора помогало ему заснуть. Только позже я узнаю, что это был Демерол.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒