My Friend Michael by Frank Cascio 3 страница

Так вот, пока мы гуляли по Диснейленду, сотрудники охраны парка образовали вокруг нас защитное кольцо, потому что посетители впадали в безумство при виде Майкла, пытаясь получить автографы и сделать фотографии. Пару раз нам пришлось ехать через парк на машине и заходить на аттракционы со служебного входа, чтобы избежать суматохи, которую подняли фэны. Тут я начал на своем опыте понимать, как к Майклу относятся во всем мире. Но для меня это не имело большого значения. В каком-то смысле это была его работа – просто Майкл делал это, когда бывал на публике.

В конце дня мы уехали на белом лимузине, и если мы думали, что веселье на этом окончено, то глубоко заблуждались! По пути домой мы затеяли масштабное сражение на аэрозолях «Silly String». В конце концов пришлось открыть окна в машине, потому что запах стал невыносимым. В то время я не замечал, что поведение Майкла немного отличалось от того, чего люди ожидали от взрослого человека. Он был таким с тех пор, как я его знал, и – может быть, именно из-за его примера – я не имел привычки проводить четкие различия между детским и взрослым поведением. Даже сейчас у меня бывают моменты ребячества. У всех у нас бывают; у всех должны быть.

Из Диснейленда Майкл привез нас с Эдди, Джорди, его мамой и сестрой на ранчо. В лимузине постоянно играли фильмы, но мы все еще были слишком возбуждены и заняты обсуждением прошедшего дня, чтобы обращать на них внимание. В тот день мы все сблизились друг с другом. Мне было ясно, что Джорди и его семья любили Майкла так же, как моя семья. Они были как будто другой его семьей, и я чувствовал, что это создавало между нами нечто общее. Я не испытывал ревности – я вообще не ревнивый. По правде говоря, я был рад познакомиться с еще одним парнишкой, который воспринимал мои отношения с Майклом без излишней впечатлительности или же подозрительности.

Памятуя о своем предыдущем визите, я ожидал, что дорога будет длинной, но вскоре мы уже были на ранчо. На этот раз мы прибыли ночью, так что нам представилась возможность увидеть, как красиво подсвечивались деревья и водоемы. Играла музыка. Поезд – скорее всего, пустой – весело пыхтел по своей железной дороге. И нас ожидал ужин.

Так как мы приехали без родителей, мы с братом спросили Майкла, можно ли будет остаться с ним в его комнате. Это то, что мы сделали бы на обычной ночевке у друзей-ровесников, а Майкла мы воспринимали, как одного из нас. Конечно, мы знали, что он взрослый, но по ощущениям он был как лучший друг. Ребенок – но ребенок с удивительной властью и средствами. Да у него во дворе был целый парк развлечений! Нам хотелось быть рядом с ним, и Майкл не мог отказать – ни нам, ни кому-либо, кто был ему небезразличен.

Втроем с Эдди и Майклом мы болтали до поздней ночи. Мы лежали на полу перед камином, листая журналы, пока Майкл делился с нами слухами из мира шоу-бизнеса, рассказывая, как он ходил на ужин домой к Эдди Мерфи и как Мадонна пыталась его совратить. Принимая во внимание наш возраст, он постарался деликатно объяснить приглашение Мадонны сопроводить ее в номер отеля, не прибегая к словам вроде «совратить».

– Она… она попросила меня присоединиться к ней в спальне, – на этих словах он закрыл руками лицо. – Я так оробел – я не знал, что делать, – признался он.

– Надо было соглашаться! – сказал я ему. – Я бы сделал что угодно ради ночи с Мадонной!

Я был молод, но уже помешан на девочках. Однако с Майклом дело обстояло наоборот. Он не привык находиться в ситуациях, где от него ожидались романтические чувства или действия. Нет, он не был геем. Он определенно интересовался женщинами, и каждый, кто видел, как он танцует, не мог не признать его яркую сексуальность. Но он был зажатым. Его зажатость отчасти являлась следствием жизни в дороге, которую Майкл вел в детстве. В ту ночь он рассказал нам, как, начиная с пяти лет, был в постоянных турне с Джексонами. Иногда перед выходом Jackson 5 на сцене ставили шуточные номера. Майкл, наблюдавший из-за кулис, видел, как мужчины зачастую плохо обращались с артистками. После шоу они с братом Рэнди прятались под кроватью, пока старшие братья приводили в номер девочек. Когда они начинали хихикать, Джермейн вытаскивал их с Рэнди из-под кровати и вышвыривал из комнаты. Но к тому времени Майкл успевал увидеть и услышать больше, чем положено было ребенку его возраста.

Майкл постоянно рассказывал истории о своих братьях. Некоторые из этих историй он рассказывал с юмором, но теперь мне понятно, что они вовсе не были смешными. Майкл познакомился с сексом в слишком раннем возрасте, и этот опыт оставил глубокие следы на его психике. В результате в том, что касалось женщин, он как будто застрял во времени. Позже, когда его братья женились, члены семьи перестали быть так близки, как раньше, и постепенно это разрушило группу Jackson 5. Вдобавок к своим страхам перед интимностью, Майкл не хотел попасть в ловушку, позволив чему-либо отвлечь себя от музыки.

Начиная с очень раннего возраста первым приоритетом для Майкла шла работа. Он был чрезвычайно профессионален. Он постоянно был в теме. Думаю потому, что за работой он чувствовал себя наиболее комфортно, там он все держал под контролем. Даже когда его старшие браться играли в баскетбол или другие игры, он лишь сидел рядом, наблюдал и напевал мелодии, но никогда не присоединялся к ним (а я полагаю, его бы с радостью приняли, даже если бы это означало неравные команды). Одна из причин – в том, что его отец был против его участия. Он оберегал Майкла больше, чем других братьев. Конечно, это могло быть отчасти и потому, что Майклу, как я не раз наблюдал, на удивление тяжело давался спорт. Я никогда этого не понимал. Вот был человек с самым выдающимся чувством ритма в мире… и он не мог даже как следует провести баскетбольный мяч. А он говорил, что в бейсбол играет еще хуже. Но по сути дела, Майкл не хотел, чтобы что-либо – будь то спорт или женщины – сказывалось на его работе. Став старше, он нередко оставался дома репетировать и ставить танцевальные номера, а когда братья возвращались, учил их этим танцам. Он был самым младшим из Jackson 5, но и самым серьезным.

Позже той ночью разговор зашел о Джорди, который ночевал с мамой и сестрой в гостевых бунгало. Я сказал:

– Ой, он очень-очень классный! Когда в следующий раз приедешь в Нью-Йорк, приводи его к нам в гости.

– Да, надо взять его с собой в Нью-Йорк, он там никогда не бывал, – ответил Майкл.

– А почему Джорди не ночует с нами? – спросил я.

– Не знаю – Джорди у меня никогда не остается, – пожал плечами Майкл. – Но мне нравится, что мы одни и можем посплетничать.

Так мы втроем беседовали у камина часов до двух, а потом решили совершить налет на холодильник и отправились в кухню. Там мы подогрели себе в микроволновке ванильный пудинг (одно из любимых лакомств Майкла), набрали чипсов, апельсинового сорбета, ванильных вафель и пакетиков сока, притащили все это в комнату и не спали до четырех утра, болтая и слушая захватывающие истории Майкла.

Как и всегда в последующие наши визиты, Майкл предложил кровать мне и Эдди и сказал, что сам поспит на полу, но в итоге мы все заснули на полу. Я обожал засыпать под потрескивание гаснущего огня. Начиная с того дня и до тех пор, пока я не стал достаточно взрослым, чтобы желать уединения, я устраивал себе постель у камина. Позвольте мне сразу прояснить этот момент: хотя «ночевки» взрослого с парой детишек и могут показаться странными, в них не было ничего сексуального – ничего, что было бы видно мне, ребенку, тогда, и ничего, что я мог бы увидеть сейчас как взрослый мужчина, анализирующий прошлое. Они были безобидными. Майкл на самом деле был просто ребенком в душе.

На следующий день мы проспали до полудня. Повар Майкла, Бакки, был знаменит своими бургерами, поэтому на обед мы ели бургеры Бакки с картошкой фри. Потом Майкл объявил: «В вашем распоряжении две тысячи семьсот акров. Будьте свободны. Делайте, что хотите». Он побуждал нас исследовать ранчо самостоятельно, но нам больше всего хотелось быть рядом с ним, и чтобы он показывал нам, что делать. Так что мы провели день в игротеке и носясь по Неверлэнду вместе. Майкл был согласен на любое занятие.

В тот вечер он предложил нам всем поехать в магазин игрушек «Toys”R”Us». Я решил, что нас туда отвезет его шофер, но Майкл сказал: «Нет, я поведу». Мы погрузились в страшный коричневый Dodge Caravan. Я сел спереди, а мой брат, Джун, Джорди и его сестра – сзади. И Майкл Джексон, не снимая своей знаменитой шляпы, повез нас в магазин. «Не могу поверить, что ты водишь машину!» – удивился я. Никогда раньше я не видел Майкла за рулем. Это было то еще зрелище.

Когда мы подъехали к «Toys”R”Us», в магазине горел свет, но двери были заперты. У меня упало сердце. Но тут несколько работников подбежали к двери, отперли ее и воскликнули: «Здравствуйте, мистер Джексон! Заходите!» Нашего прибытия явно ждали.

Магазин был полностью свободен от других покупателей. Ощущение было такое, будто наступило Рождество. Майкл вручил нам пустую тележку и скомандовал: «Вперед, берите все, что понравится!» Мы знали, что это означает: весь ассортимент магазина в нашем распоряжении. Никаких ограничений на покупки не было. Но нам с братом было неудобно просто заполнять тележку игрушками. И Джорди, кажется, разделял наше стеснение. Мы прошлись по рядам, смакуя мысль о том, что магазин открыт для нас. Он был нашим. Но когда дело дошло до фактических покупок, мы выбрали лишь горстку мелочей – ничего безумного. Мы вели себя крайне вежливо. Кроме того, нас ждала масса удовольствий в Неверлэнде. Майкл, тем временем, набил три телеги игрушками, которые хотел купить.

Майкл обожал собирать игрушки. При этом он вовсе не обязательно играл в них, или даже вынимал из упаковок. Но он определенно любил их покупать. В Неверлэнде у него была целая комната, полная нераспакованных игрушек, которые он сохранял как коллекционные экземпляры. Он также внимательно следил за новыми игрушками, появлявшимися на рынке. Его интересовало, что популярно: во что играют дети, почему их привлекают эти конкретные игрушки.

Майкл подходил к большинству областей популярной культуры с таким же пристальным любопытством, как и к трендам в игрушках. Он изучал музыкальные списки Top 10 и следил за книжными списком бестселлеров «Нью-Йорк Таймс». Отчасти именно так он развил необычайно широкое, даже универсальное чутье на то, что люди хотят видеть, слышать и пробовать.

Я учился у Майкла. Он научил меня преследовать знания. Он побуждал меня учиться. Он наставлял меня быть скромным и уважать родителей, особенно мать. Он предостерегал меня от бурных вечеринок, употребления наркотиков и курения, говоря: «Выпей, расслабься. Но если не можешь уйти домой на своих двоих, ты лузер». Он вдохновлял меня культивировать в себе все самое лучшее. Поскольку он понимал меня, я был восприимчив к его влиянию. В школе я учился не очень хорошо – с самого детского сада я был мечтателем, витавшим в облаках. Но Майкл показал мне, что школа – не единственный способ учиться. Он рассказал, что некоторые из наиболее успешных людей, таких как Томас Эдисон и Альберт Эйнштейн, отличались слабой успеваемостью в школе. Я мог сам обучиться всему, что мне нужно было знать, чтобы стать мастером в выбранной профессии. Что бы я ни делал, Майкл верил в меня. Я мог быть лидером и творцом. Родители видели, какое влияние оказывал на меня Майкл, и в том числе по этой причине поощряли наши отношения.

Когда лето подошло к завершению, мы с Эдди вернулись в Нью-Джерси. Я пошел в восьмой класс, Эдди пошел в шестой. За лето родители переехали, и мы вернулись в новый дом в новом городе. Майкл, тем временем, улетел в Бангкок. Последний год он провел в зарубежном турне в поддержку альбома Dangerous, и теперь, после коротких каникул, пришло время ему вновь отправляться в путь. Мы с Эдди попрощались с ним, но мы и понятия не имели, как скоро вновь увидим нашего друга, как далеко от дома мы при этом будем, и в каком тяжелом положении окажется Майкл.

ГЛАВА 3. Прощай, нормальность.

В нашем новом доме во Франклин Лейкс, штат Нью-Джерси, влияние Майкла проявилось с еще большей силой. Моему отцу нравились каменные статуи, украшавшие Неверленд, и он пошел и купил похожие, чтобы оформить наш задний двор. Отец любил классическую музыку, которая постоянно звучала на территории Неверленда, и всё на том же заднем дворе он установил акустическую систему, динамики которой были стилизованы под камни. Майкл записал для нас CD-диск с музыкой из Неверленда, и вскоре классические композиции стали постоянными спутниками нашей жизни. Было бы забавно, если бы мой отец еще и завел домашнего питомца - шимпанзе, но так далеко он не зашел.

По словам наших родителей, мы переехали во Франклин Лейкс из-за школы, но все что меня заботило - это была футбольная команда. Я становился старше, и меня считали уже одним из лучших игроков Хоторна. Другой парень, Майкл Пикколи, был лучшим игроком во Франклин Лейкс. На протяжении всего детства ребята из моей команды и команды Майкла Пикколи провоцировали гипотетическое соперничество между нами. Мы никогда не встречались, но знали, что вряд ли понравимся друг другу. А теперь я вторгся на его территорию, и хотя только перешел в восьмой класс, тренер планировал ставить меня на игры со старшеклассниками. Майк был со мной в одном классе, и его так же должны были привлекать к этим матчам. Мы играли бы в одной команде. Об этом ходило множество разговоров в футбольном мире. По крайней мере в футбольном мире северного Нью-Джерси.

Это и являлось на тот момент самыми большими проблемами в моей жизни. А потом, прямо накануне начала школьных занятий, до нас дошли новости, полностью затмившие все мои тревоги, связанные с футболом. В тот день я заглянул в прачечную в поисках рубашки, и моя мама, оказавшаяся там, попыталась что-то сказать, осеклась и, наконец, спросила:

«Ты знаком с мальчиком по имени Джорди?»

«Ага, он, по-моему, классный. Мы как-то зависали вместе в Неверленде», - ответил я. В течение нескольких секунд она обдумывала мои слова, и я видел, что она колеблется. В конце концов мама выпалила:

«Что ж, он обвиняет Майкла в растлении».

Она выговорила эти слова неловко, будто никогда не произносила их раньше. Вполне возможно, так оно и было. Я видел, что мама очень расстроена, но даже не понимал до конца смысла слова «растление». Когда я спросил, она отвернулась к стиральной машинке и, будто не замечая мой вопрос, быстро проговорила: «Майкл когда-нибудь делал что-либо неподобающее по отношению к тебе или тем, кого ты знаешь?»

«Мам, ты о чем?» - спросил я, вдруг замечая, что она плачет.

«Я так переживаю за Майкла», - ответила она.

Глядя на выражение ее лица, я понял - моего друга обвинили в том, что он сделал нечто очень плохое по отношению к Джорди. Я пребывал в абсолютном шоке: сама эта идея не имела для меня ни малейшего смысла. Я провел много времени с ними обоими, и во время моего пребывания в Неверленде Джорди никогда не оставался в комнате Майкла вместе с нами. Ни разу. Никогда я не видел ничего, выходившего за грань допустимого, и ни на секунду я не могу допустить мысль, чтобы что-то подобное имело место. Кроме того, действия Майкла по отношению ко мне или Эдди никогда даже близко нельзя было охарактеризовать как «неподобающие». Вся эта история была совершенно невероятная и неправдоподобная; я просто не мог представить себе Майкла в роли растлителя. Как не мог я представить, чтобы Джорди выдвинул подобные обвинения.

«А с Майклом будет все в порядке?» - спросил я.

«Да, все будет хорошо», - ответила мама.

И пока эти тревожные новости распространялись, я никак не мог выбросить из головы одну вещь, которую Джорди рассказал мне о своем отце во время нашей совместной поездки в Диснейленд и потом еще раз уже на ранчо. Джорди был открытым и добрым мальчиком, и у меня не было ощущения, что он что-то утаивает. В тот вечер, когда мы ездили в магазин игрушек Toys “R” Us, он поделился со мной, что его отец - дантист и амбициозный сценарист по имени Эван - питает в высшей степени невероятную зависть по отношению к Майклу. Он проговорился, что отец полагал, будто близость Майкла к Джорди и остальным членам семьи выглядит ненормально, и что эта дружба становится проблемой для семейства Чендлеров. Обдумывая его слова в свете новых событий, мне припомнилось, как Джорди рассказывал об ужасном взрывном характере Эвана, о том, как тот кричал и расшвыривал вещи в моменты расстройства и гнева.

Оглядываясь назад, нетрудно понять, что Майкл в какой-то момент стал своего рода отеческой фигурой для Джорди, его матери он был очень симпатичен, и это действительно скорее всего способствовало усугублению семейных проблем. Но в тот момент я не мог осознать этой стороны происходящего. Все что я знал, заключалось в моей абсолютной уверенности: обвинения в адрес Майкла ложные, а кто за ними стоял – Джорди или же его отец – не имело никакого значения.

Мама услышала об этих обвинениях из теленовостей. Через несколько дней моим родителям удалось связаться с Майклом, который все еще гастролировал с мировым туром в поддержку альбома “Dangerous”. В своем сообщении они передали, что на все сто уверены в его невиновности, и заверили - если они ему понадобятся, он может полностью рассчитывать на их дружеское плечо. Во время гастролей Майкл всегда пребывал в некой изоляции, и час спустя он прислал ответ факсом. В те дни факс был незаменимой вещью – такая примитивная форма обмена текстовыми сообщениями – и наша семья с помощью него начала переписываться с Майклом, пару раз в день отсылая ему дурашливые рисунки и маленькие послания.

Поначалу Майкл говорил моим родителям, чтобы те не беспокоились за него. Он сказал, что цель этих обвинений обычное вымогательство, и просил, чтобы они не верили всему, что говорится в новостных выпусках. Необходимости пускаться в подробности у Майкла не было. Мои мама и папа уже знали правду. Они верили Майклу вопреки мнениям целого мира, который осуждал его с невероятной яростью, что было настолько же невежественно, насколько и жестоко.

Тем временем мы с Эдди начали посещать нашу новую школу – отличную школу, ради которой наши родители и переехали в этот район. Но спустя всего неделю или две после начала учебного года, еще даже до того как у меня появился шанс взглянуть на этого Майка Пикколи и его хваленые футбольные навыки, раздался неожиданный телефонный звонок от Билла Брея. Он передал моим родителям, что Майкл приглашает всю нашу семью присоединиться к нему во время гастролей в Тель-Авиве.

У мамы был хлопот полон рот с моим братишкой Домиником, которому тогда было 6; сестренкой Мари-Николь, которой было 3; и малышом Альдо. Она никак не могла полететь в Израиль.

Все понимали, если я и Эдди уедем, мы пропустим занятия в школе, а это, безусловно, имело большое значение для наших родителей. Но во-первых и в-главных, у нас был друг, и он нуждался в нас. Кроме того, это была не просто мелкая местная сплетня. Это было событие мирового масштаба. И за счет невероятной известности Майкла Джексона, вред от ложных обвинений, которые уже разнесли по всему земному шару, возрастал в геометрической прогрессии. Мои родители осознавали, что негативные последствия этого скандала могут оказать разрушительное действие как на карьеру Майкла, так и на всю его жизнь. И еще они знали, что наше с Эдди присутствие сможет хоть как-то его подбодрить.

И вот, на следующий после звонка день, мой отец, Эдди и я сели в самолет. Мы летели первым классом в Израиль.

Наше прибытие в Тель-Авив было тщательно организовано. Машина забрала нас из аэропорта и повезла через город. Затем в заранее подготовленном месте водитель подъехал к тротуару и сказал, что теперь мы должны пересесть в другой автомобиль. Мы вышли из нашей машины и сквозь толпу поклонников нас проводили в машину Майкла. Первое, что я сделал, как только влез туда, это крепко обнял его и сказал: «Не волнуйся, мы приехали ради тебя и пройдем через все это вместе».

Майкл улыбнулся и произнес лишь: «Спасибо». Но позже отец поделился со мной, как тот благодарил его за наш приезд. Майкл сказал ему, что никогда не забудет эту поддержу и что пронесет дружбу с нашей семьей через всю свою жизнь.

Так как у Майкла был свободный день, следующие несколько часов мы провели, осматривая местные достопримечательности, а нашим гидом был глава охраны Элизабет Тейлор.

И хотя день был тщательно распланирован, все же не обошлось без пары происшествий. К примеру, когда мы подъезжали к Стене Плача, самое настоящее людское море вдруг окружило нашу машину. Поклонников было не меньше трех сотен. Некоторые прильнули к окнам, пытаясь сквозь тонированные стекла разглядеть нас; другие размахивали подарками для любимого артиста, которые они принесли с собой. В небе кружили вертолеты. Ничего подобного я ранее никогда не видел. Все эти люди были здесь только ради Майкла. Нам не повезло, так случилось, что мы прибыли прямо ко времени общей молитвы, став причиной, мягко говоря, довольно большого перерыва. Майкл и понятия не имел, что это священное время дня, но уже на следующее утро вся утренняя пресса набросилась на него, обвиняя в проявлении неуважения.

Вернувшись в отель, мы с Эдди торчали в номере Майкла, отвлекая и подбадривая его, и смотрели старые фильмы на лазерных дисках. Мой отец периодически заглядывал, проверял все ли в порядке и снова уходил к своему приятелю Биллу Брею. Когда мы смотрели фильм Брюса Ли «Выход дракона», Майкл вдруг поднялся и стал изображать разные приемы каратэ, подражая Брюсу. Он рассказывал нам о каждой детали фильма, комментировал технические моменты всевозможных кадров и объяснял, почему он так боготворит Брюса Ли. Через года я вижу Майкла, внимательно изучающего номера великих шоуменов: от Брюса Ли и Чарли Чаплина до Джеймса Брауна, Фрэнка Синатры, Джеки Уилсона, Three Stooges и Сэмми Дэвиса-младшего. Майкл имел уникальный дар объединять разные приемы, взятые от его кумиров, и перекладывать все это на язык танца. То же самое он проделывал в тот день с фильмом Брюса Ли. Шляпа, перчатка, походка – все это он взял от Чарли Чаплина. В номере на песню “Billie Jean” есть один момент, когда Майкл двигает шеей вперед и вбок, а затем нагибается и совершает странные шаги – это движение он нашел, наблюдая за перемещением тиранозавра Рекса из фильма «Парк юрского периода».

Когда фильм закончился, Майкл сказал: «Брюс Ли был настоящим мастером. Никогда не будет никого, подобного ему. Чем бы вы ни занимались, вы должны совершенствовать свое мастерство. Будьте лучшими в своем деле».

Даже в тот трудный период Майкл открывал мне глаза, хотя я в то время даже и не осознавал этого в полной мере. Он учил меня смотреть на вещи более широко и глубоко, чем я привык. Постепенно, просматривая любое выступление, вместо того чтобы бездумно впитывать лежащее на поверхности, я начинал анализировать элементы искусства, заложенные в его основе.

Но наше общение с Майклом не ограничивалось только изучением тонкостей поп-культуры. Следующей остановкой тура стала столица Турции, Стамбул, где мы поселились в огромном и очень красивом номере отеля. Всякий раз когда мы с Эдди проводили время у Майкла, все заканчивалось играми, подушечными боями и прочей ерундой, но в тот конкретный день в его глазах зажегся особый озорной огонек, и он почти шепотом объявил: «А давайте разгромим номер!»

Идея всем показалась просто превосходной, и прежде чем покинуть Стамбул, Эдди, Майкл и я навели в номере отеля полный хаос. Мы расставили кушетки по всей комнате под странными углами друг к другу; криво развесили картины по стенам; засыпали весь пол лепестками роз. И хотя номер был действительно далек от первозданного вида, нас все еще нельзя было назвать «мастерами своего дела». И тогда Майкл нанес завершающий удар – он вернулся и воткнул в одну из картин столовую вилку.

На следующий день незадолго до концерта мы с Эдди сидели в гримерке и наблюдали, как визажист Майкла, Карен, готовила его к выходу на сцену. Майкл предупредил нас, что Билл Брей очень сердится.

«Билл собирается побеседовать с вами, парни, - произнес он. – Не следовало нам громить номер. Я сказал ему, что это моя вина, и он должен будет обойтись с вами полегче, но все же готовьтесь к разговору».

Пока Майкл был на сцене, Билл Брей действительно появился и дал нам хороший нагоняй за то, что мы натворили.

«Думаю, вы не отдавали себе отчета в том, что теперь нам придется заплатить за тот урон, который вы нанесли, - сказал Билл, внезапно глядя на нас с высоты своего внушительного роста. – Мы не можем позволить себе оставлять номера отелей в таком виде. Это плохо отражается на репутации Майкла». Билл припугнул, что отправит нас домой, и мы с Эдди расплакались. Я чувствовал себя так ужасно, будто это был конец света. Эдди был подавлен ничуть не меньше. Майкл дал ему прозвище «Ангелок», потому что он всегда изо всех сил старался быть хорошим и вежливым. Мы извинились перед Биллом. Мы действительно не хотели стать причиной проблем. Каждый из нас, включая Билла, знал, что инициатором разгрома был Майкла, но все же он хотел, чтобы мы тоже взяли на себя часть ответственности за наши действия.

Не знаю, намеренно ли Билл сделал это или нет, тем не менее, тот суровый разговор стал поворотной точкой в моей жизни. Именно этот момент положил начало моему инстинктивному стремлению защищать Майкла и его репутацию, в случае необходимости даже от его собственных действий. Мы были детьми, это правда, но когда дело касалось некоторых его импульсивных поступков, порой нам приходилось становиться взрослыми. Нужно было каждый раз помнить о последствиях, которые могут повлиять на его имидж, даже когда сам Майкл не задумывался об этом.

По мере того как история с обвинениями семьи Чендлер развивалась, мы говорили с Майклом на эту тему, только в тех случаях, когда он сам поднимал ее. Часто, упоминая случившееся, Майкл делал это в шутливом тоне, и я понимал - он все еще пытается осмыслить тот факт, что этот кошмар действительно происходит наяву.

«Я так много сделал для этой семьи», - говорил он.

Я почти всегда вторил ему гневными репликами, вроде: «Поверить не могу! Как он мог так поступить?»

«Ты не понимаешь, - произносил Майкл в ответ. – Я не виню Джорди. Дело не в нем. Во всем виноват его отец».

Майкл простил Джорди. Он знал, что ребенок не стал бы по доброй воле так безжалостно нападать на него. Он был уверен, что все это исходило от отца. Позже, когда я стал старше, Майкл рассказал мне - Эван Чендлер хотел, чтобы он вложил деньги в фильм, который тот жаждал снять. И первоначально Майклу эта идея понравилась, но его советники были настроены против. Они бездумно и неосмотрительно отказали Чендлеру-старшему, и в итоге вышло так, что Майкл, вовсе не являясь инициатором конфронтации, вошел в число тех, кто отшил его. Он полагал, что именно это, более чем что-либо другое, и завело Эвана Чендлера. (Фильм, сценарий для которого он написал, «Робин Гуд: мужчины в трико», был спродюсирован и снят Мелом Бруксом и вышел в тот же год).

Майкл был крайне расстроен теми обстоятельствами, в которых оказался, но он всегда держал себя в руках, когда мы были рядом. Он помнил, что мы всего лишь дети, и очень тонко чувствовал, чтО мы можем вынести из этого опыта и какой эффект это может возыметь на наши жизни и на его собственную.

Настал момент, когда моему отцу пора было возвращаться к работе в ресторане и к нашей маме. Поначалу Майкл принял это, но когда настало время отъезда, он пришел к отцу и расплакался.

«Знаю, тебе нужно вернуться к работе, - говорил он сквозь слезы. – Но, пожалуйста, я прошу тебя, пускай Френк и Эдди останутся со мной. Мне бы этого очень хотелось. Ты даже представить себе не можешь, насколько мне помог просто факт вашего недолгого присутствия рядом. Я обещаю тебе, Доминик, я позабочусь о них и буду присматривать за ними как за родными детьми».

Мы уже пропустили неделю занятий в школе. И если останемся с Майклом, мы будем путешествовать из страны в страну, завершим европейскую часть турне и затем отправимся в Северную и Южную Америку. Мы не вернемся домой до самого декабря.

Пропуск такого количества занятий ради концертного тура было действительно большим делом, и моим родителям с большим трудом далось это решение. Отец видел, насколько Майкл был одинок. У него не было семьи или друзей, которые сопровождали бы его на гастролях, только команда. А ведь он имел дело, вероятно, с самыми гнусными обвинениями, с которыми только может столкнуться невиновный человек, не важно – известный или нет.

Единственной вещью, которая никак не влияла на решение мамы и папы, были сами обвинения, выдвинутые против Майкла. Люди могут осудить и оспорить решение моих родителей отправить двух маленьких мальчиков и позволить им оставаться наедине с человеком, которого подозревали в совращении другого ребенка. Но для нас само предположение, что рядом с Майклом мы можем находиться в опасности, было совершенно абсурдным. Отец и мама были уверены, что он невиновен. Они знали его достаточно хорошо, дружили с ним долгие годы, и для них он был членом семьи.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒