My Friend Michael by Frank Cascio 2 страница

Мои родители придерживаются активной жизненной позиции. Двери их дома всегда открыты для мира, и каждый переступивший порог находит в этом доме тепло и уют. Такие уж они люди. Доминик Касио, мой отец, вырос в южной Италии. Он жил между Палермо и Кастельбуоно – маленьким городком, который я упоминал ранее. Эта деревушка – особое место, где людям не нужно много зарабатывать, чтобы знать цену важным для них вещам. Любовь, семья, религия, еда – вот удовольствия, которые ценятся в Кастельбуоно. Знаю, звучит как клише из фильма о романтике солнечной живописной Тосканы, но такие места действительно существуют. Мой отец вырос там, и хотя мать родилась в Нью-Йорке, ее семья тоже родом из Кастельбуоно.

Когда я рос, на наших воскресных ужинах всегда собиралось больше гостей, чем наша ближайшая (хотя и быстрорастущая) семья. Еще до того, как родились все пятеро детей, для моей матери было обычным делом готовить почти на двадцать человек. Наш дом в Нью-Джерси походил на отель: в нем постоянно появлялись какие-то люди, оставались на ужин, жили у нас днями, неделями, а иногда и месяцами. Неудивительно, что отец был так успешен в Hemsley Palace, – после многолетнего опыта управления нашим «Касио-Палас». Мои родители были центром своих семей и всегда собирали родственников на совместные обеды. Семья для них была на первом месте, и они привили детям такие же ценности.

Думаю, Майкл распознал наши ценности с самого начала. Ему уже было легко с моим отцом, и, познакомившись с остальными членами семьи, он, должно быть, увидел, что в душе мы – сердечные, честные люди, у которых нет иных мотивов, кроме как жить своей жизнью и жить счастливо. Это лучшее объяснение, какое я могу найти тому, почему Майкл влюбился в мою семью: мы никогда не видели в нем Майкла Джексона-суперзвезду. Мои родители не учили своих детей думать о людях в таких категориях. Мы уважали талант и успех Майкла и требования, которые они на него налагали, поэтому приспосабливались к его нетрадиционному расписанию. Мы шли на компромиссы в логистике, но никогда не изменяли себе и не воспринимали его как-то по-особенному. То есть, откровенно говоря, мне важнее всего было то, что он – взрослый, которому нравятся Детишки с Капустной Грядки и мультики. Черт с ней, с суперзвездностью: вот это было круто!

***

Следующие несколько лет такие отношения и сохранялись у нас с Майклом. Если поздно ночью раздавался звонок, мы с Эдди знали, что это он. Мы просыпались, бежали к нему обниматься и показывать свои новые игрушки и выученные фокусы. Вся семья разговаривала одновременно, приветствуя его как любимого родственника, прилетевшего издалека поздним рейсом.

Я никогда особенно не любил спать. Часто по ночам я шатался по дому, шпионя за родителями и исследуя темные загадки мира взрослых. Но время от времени я восполнял потерянные часы, отключаясь намертво. Вероятно, это была одна из таких ночей, когда звонок в дверь не разбудил меня. Вместо этого, открыв глаза, я обнаружил прямо перед своим лицом издающего звуки шимпанзе. С хладнокровием, которое сейчас удивительно вспоминать, я предположил, что это всего лишь сон, и спокойно наблюдал, как шимпанзе перепрыгнул на кровать Эдди, чтобы разбудить и его. Потом я осознал, что в нашей маленькой спальне столпились Майкл, Билл Брей, родители и еще один человек – как я позже узнаю, Боб Данн, тренер обезьяны. Было уже за полночь, и шимпанзе, в тот момент пугавший моего брата, был легендарным Бабблзом, любимым питомцем Майкла.

По мере того, как Майкл становился привычной частью моей жизни, я узнавал больше о нем и его музыке. Как-то в первые месяцы, вскоре после знакомства с ним, я заявил воспитательнице в детском саду: «Я умею играть на пианино. Сейчас я буду играть “Thriller”», – и начал стучать по клавишам в уверенности, что моя интерпретация «Триллера» впечатлит класс. Но воспитательница сказала: «Отойди от пианино, ты его сломаешь!»

Примерно год спустя, когда я учился в первом или втором классе, нам дали задание принести в школу что-нибудь важное, о чем можно рассказать историю. Я все не мог придумать, что же принести, пока мама не предложила взять фотографию Майкла. Хотя я по-прежнему воспринимал его как своего друга, я начинал понимать, что люди знали Майкла как кого-то большего, как человека, которого я видел выступавшим на огромной сцене стадиона Giants в свете прожекторов и под гром аплодисментов. И я взял в школу фотографию – ту самую, что была сделана в первый день, когда я познакомился с ним. Мальчик, который выходил передо мной, прошел по классу, показывая ученикам плюшевого медведя. Он рассказал, как зовут медвежонка и чем он особенный. (Простите мне, что я не запомнил подробностей.) Потом встал я и сказал: «Это фотография Майкла Джексона. Он мой друг. Он – певец и артист». Учительница возраста лет шестидесяти подозвала меня к столу и попросила взглянуть на снимок. Вид у нее был слегка изумленный.

– Это настоящее фото? – спросила она.

– Да, настоящее, – ответил я.

Тогда она объявила:

– Класс, это Майкл Джексон. Он очень, очень известный певец.

И хотя я не вполне понимал, почему, я испытал прилив гордости.

***

Когда Майкл жил у нас, одним из его любимых занятий было помогать маме убираться в доме. Он обожал пылесосить. Он рассказывал нам, что в детстве они с братьями и сестрами пели, проводя уборку. Один из братьев пел первый куплет, второй придумывал B-секцию, а третий сочинял припев или, как Майкл его называл, «хук». Потом кто-нибудь из братьев пел второй куплет, а кто-то еще – связующую часть. Так они сочиняли отличные вещи, пока убирались. Во всяком случае, если верить его словам… Я всегда подозревал, что эта история была хитрой уловкой, чтобы мотивировать нас с братом работать. Наши кровати заправляла мама, и в комнате убиралась мама. В этом смысле мы были избалованы. Но Майкл всегда настаивал, чтобы мы ей помогали.

– Вы даже не представляете, какая ваша мама особенная! – говорил он нам. – Однажды вы поймете.

Майкл признавался, что наша мама, Конни, напоминает ему его собственную мать, Кэтрин. Никогда не забуду случай, когда я разозлился на мать и накричал на нее. Майкл резко отчитал меня, сказав: «Никогда не смей говорить так с матерью, никогда! Она тебя родила. Если бы не она, тебя бы здесь не было. И она умрет за тебя. Ты обязан уважать свою мать». Будучи итальянцем, я и так был научен уважать мать, но выговор Майкла придал старому наставлению дополнительный вес, и я принял его слова близко к сердцу.

Больше всего, помимо доброго и заботливого сердца, в моей маме Майкл ценил ее стряпню. Каждый раз, придя к нам в гости, он умолял ее приготовить на ужин фаршированную индейку с картофельным пюре, бататом и клюквенным соусом. Майкл обожал клюквенный соус. И неизменно персиковый пирог на десерт: о персиковом пироге Майкл говорил так, что можно было подумать, будто речь о втором пришествии.

У моего отца и дяди Алдо был ресторан под названием «Aldo’s». Когда мы приводили туда Майкла, мы обедали в приватной комнате, чтобы ему было комфортно и он мог спокойно поесть, не испытывая на себе посторонних взглядов. Но где бы мы ни ели – дома или в «Aldo’s», быть с Майклом казалось нам совершенно естественным. Забавно то, что никто из нас никогда толком не говорил о нем с другими людьми. Мы любили его, но в то же время всегда оберегали. Он был одним из нас.

Глава 2. Ранчо

В те ранние годы моей начальной школы Майкл регулярно, хотя и зачастую неожиданно навещал дом нашей семьи в Хоторне. В 1987-м, когда мне было семь лет, вышел его седьмой альбом Bad. Майкл прислал нам копию альбома до официального релиза, мы сходили на концерт и посмотрели всей семьей по MTV видео “Man in the Mirror”, когда оно только вышло (после этого я смотрел его миллион раз – это было в те старые добрые времена, когда канал MTV показывал видеоклипы нон-стоп). Bad был продан тиражом более 30 миллионов копий и пользовался огромным глобальным успехом. Майкл был на вершине мира.

В течение следующих нескольких лет при каждой встрече Майкл играл нам песни, над которыми работал в тот момент, спрашивал наше мнение и знакомил нас с новыми направлениями своей музыки. Когда через четыре года после Bad в наш почтовый ящик прибыл альбом Dangerous, я с удивлением обнаружил, что некоторые из песен, которые я слышал от Майкла, не были включены в альбом – например, трек “Turning Me Off” и еще один под названием “Superfly Sister” (он был издан позже на альбоме Blood on the Dancefloor). Dangerous продавался еще быстрее и лучше, чем Bad. Мировая база поклонников Майкла росла, и мои знания о его музыке постоянно расширялись, хотя мои друзья по большей части оставались в неведении о Майкле Джексоне. Мы все еще были в том возрасте, когда в основном перенимали музыкальные вкусы своих родителей, а родители моих друзей не увлекались Майклом. С моими же родителями была другая история: Майкл считался членом нашей семьи, и я гордился каждым его успехом. В 1993 году наши отношения вышли на новый уровень, когда он впервые пригласил мою семью к себе домой на ранчо Неверлэнд.

К тому времени я уже несколько лет знал, что Майкл строит жилье в Калифорнии. Надзирая за строительными работами на ранчо, он часто говорил нам: «Вы должны побывать в Неверлэнде. У меня есть кинотеатр, зоопарк, аттракционы. В Неверлэнде нет правил. Там можно делать все, что хочется, просто отдыхать и быть свободным». Я и понятия не имел, что меня ждет. Ни малейшего понятия.

Реальность оказалось такой, какой я даже предположить никогда бы не смог. Когда моя семья впервые поехала в Неверлэнд в весенние каникулы, мне было двенадцать. К тому времени все мои братья и сестры уже родились: родители взяли меня, Эдди, брата Доминика, сестру Мари Николь, младшего брата Алдо – еще младенца – и двух наших кузенов, Даниэль и Алдо. Наша семья часто путешествовала, даже с детьми, потому что родители считали обязательным регулярно навещать родных в Италии, но в Калифорнию это была наша первая поездка. Я не представлял себе, какой именно будет Калифорния. Майкл сказал: «У меня есть колесо обозрения», и когда самолет пошел на посадку, я в полнейшей наивности выглянул в окно, ожидая увидеть колесо прямо на аэродроме. Мне было невдомек, что ранчо находится в двух часах езды к северу, возле Санта-Барбары.

Прибыв в Лос-Анджелес, мы провели день в парке Universal Studios, но на этом наша обычная туристическая программа окончилась. Следующим утром, ближе к полудню, супердлинный черный лимузин Майкла забрал нас из отеля, чтобы отвезти в Неверлэнд. Позже, став взрослым, я привыкну к этому маршруту, но когда я был маленьким, мне показалась, что дорога занимает целую вечность. Мы, дети, (кроме малыша Алдо) метались по салону роскошного лимузина как рой мух, пойманных в банку. Когда мы, наконец, прибыли к воротам Неверлэнда, нас встретила охрана. Водитель сказал: «Здесь у нас семья Касио», – и охранник открыл ворота.

Как будто езда из Лос-Анджелеса была недостаточным испытанием на выносливость для шести маленьких детей, от ворот нам пришлось проделать еще немалый путь до дома. Но теперь мы, наконец, попали в Неверлэнд, и это действительно был иной мир. По всей территории разносилась классическая музыка, перемежающаяся с саундтреком из диснеевских фильмов «Питер Пэн» и «Красавица и Чудовище». Кругом были платановые деревья, цветы, фонтаны и акры красивейшего американского ландшафта. Дорога изгибалась между железнодорожной станцией справа и озером слева. Повсюду стояли бронзовые статуи играющих детей, и со всех сторон нас окружали горы. Виды были сногсшибательные. Неверлэнд оказался самым волшебным местом, где я когда-либо бывал. И до сих пор им остается.

Прихожая дома в стиле тюдор была украшена статуями и картинами. Величественные красные дорожки разбегались по лакированным деревянным полам. Менеджер дома, Гайл, провел нас внутрь, мимо блестящей деревянной лестницы и холла в крыло Майкла и дальше по коридору в гостиную. «Мистер Джексон сейчас выйдет к вам», – сообщил Гайл.

Через несколько мгновений появился Майкл. «Добро пожаловать в Неверлэнд, – сказал он просто. Потом добавил: – Чувствуйте себя свободно». В том или ином виде все его гости получали эту инструкцию.

Нас провели в столовую, где персонал сервировал обед, и мы поели вместе, обмениваясь последними новостями. После обеда Майкл устроил нам экскурсию по своему владению. Мы посетили зоопарк, прокатились на поезде и сделали круг на колесе обозрения. Всё на ранчо было в полной работоспособности и под присмотром персонала: смотрители за животными и операторы аттракционов возникали, будто магически сотканные из воздуха, в тот самым момент, когда требовалась их помощь.

Кататься на каруселях в Неверлэнде было весело, но меня всегда больше впечатлял зоопарк. У Майкла было несколько работников, присматривавших за животными: были дрессировщики рептилий, отдельные люди, ухаживавшие за медведями, львами и обезьянами, отдельный человек для жирафов и слона, и так далее. Дрессировщики выводили для нас животных, позволяли их кормить и рассказывали об их нравах. В питомнике рептилий жили анаконды, тарантулы, ошейниковая кобра, гремучие змеи, пираньи и крокодилы. Крокодилы питались только раз в неделю и поглощали свежих куриц сразу целиком. Было четыре или пять жирафов. На жирафов и лошадей у Майкла была аллергия – ему приходилось принимать лекарство, если он хотел их потрогать, но я обожал гладить жирафов: вблизи их дыхание почему-то пахло мятой. Моими любимцами были шимпанзе и орангутанги. Они всегда ходили полностью одетыми – в подгузники, рубашки и штаны OshKosh. Шимпанзе почему-то были одержимы мелкими деталями: если, например, у меня была заусеница, они моментально ее замечали, изучали, трогали и целовали. Они пили сок из пакетиков через трубочки и любили конфеты «Jujubes» и «Nerds». Каждую драже они брали отдельно и внимательно осматривали, прежде чем съесть. Не буду утверждать, что конфеты были самым питательным, одобренным обществом по защите животных рационом для зверей, но могу сказать, что маленький медвежонок был совершенно без ума от «Skittles». Он лизал прутья клетки, выпрашивая еще и еще. Ах да, и слоны обожали пить содовую и есть «Starbursts». Как, говорят, домашние животные похожи на своих хозяев, так и звери в Неверлэнде развили пристрастия в еде, подозрительно похожие на вкусы самого Майкла.

Дорога к кинотеатру Неверлэнда отличалась особым изяществом. Посетитель проходил по выложенной камнями тропинке мимо красиво подсвеченного фонтана с танцующей водой, и фоном играла великолепная музыка, как и везде на ранчо. Миновав две пары дверей, вы попадали в театр. Слева от входа располагалась аниматронная выставка героев из «Пиноккио», которую специально для Майкла изготовили работники студии Disney. Внутри можно было заметить фигурку Майкла, одетого в костюм из видео «Smooth Criminal». Фигуры разыгрывали небольшую сценку, в которой голос говорил: «Смотрите, это Майкл!», и аниматронный Майкл оживал, проходя по кругу лунной походкой.

Справа, напротив Пиноккио и Майкла, была представлена аниматронная версия Страшного Серого Волка. А прямо по ходу вас встречал конфетный прилавок мечты, со всеми сортами конфет, известными человечеству. В «буфете» также имелся аппарат по производству мороженого, попкорн-агрегат и любые желаемые напитки. Дома в Нью-Джерси, если аппарат по производству мороженого доставался нам с братьями и сестрами на пару часов субботним днем, это было поводом для большого праздника. Здесь же это был лишь один маленький элемент полноценного сна наяву.

Красная ковровая дорожка вела в кинозал с сотней красных плюшевых кресел. В последующие визиты мы наряжали орангутанга Грейвьярда (от англ. graveyard – «кладбище») и брали его с собой в кино. Он сидел между мной и Майклом, чавкая попкорном и попивая содовую из своей собственной банки. В кинотеатре также были две отдельные спальни – по одной с каждой стороны зала, – так что можно было, если захочется, смотреть кино на регулируемой больничной кровати. За годы своих визитов я не раз отправлялся в театр посмотреть кино поздно вечером и в итоге засыпал там до утра.

Может, Неверлэнд и был по-настоящему волшебным местом, но это не изменило моего отношения к Майклу. В своем доме он был так же скромен, как и в нашем. Я не отождествлял великолепие этого места с богатством или властью – ведь я уже видел Майкла на концерте, где его превращение в мегазвезду было гораздо более впечатляющим.

Может быть, это в ту поездку – точно в одну из них, а их было много – гуляя со мной на гольфмобиле, Майкл заговорил о том, что его Неверлэнд будет музеем, как Грейслэнд Элвиса. Притворно гнусавым голосом экскурсовода он начал рассказывать:

– Справа от нас находится форт для сражений на водяных пистолетах. Майкл выиграл на этом поле множество битв...

– А когда ты планируешь это организовать? – спросил я.

– Я планирую прямо сейчас, – ответил он. – Но его не откроют до моей смерти.

***

В ту поездку мы провели в Неверлэнде три или четыре дня и жили в гостевых бунгало. Это были простые, но изысканные домики в сельском стиле, разделенные на четыре независимых помещения, с полами и мебелью из темного дерева и белым постельным бельем на всех кроватях. В ванной было заказное мыло с выгравированным логотипом Неверлэнда: мальчиком, сидящим на луне. (Похожее лого было у киностудии DreamWorks, но Майкл разработал своего «мальчика на луне» задолго до того, как образовалась DreamWorks. Должно быть, Стивен Спилберг вдохновился идеей, когда был в гостях на ранчо.) В номере Элизабет Тейлор была «королевского» размера кровать. Если я правильно помню, в нашу первую поездку мы с братом жили в Бунгало номер 2 с двумя двуспальными кроватями. Это был чуть ли не единственный случай, когда я ночевал в бунгало – во все свои последующие визиты в детстве я жил в главном доме. Утром, когда мы просыпались, повара готовили для нас завтрак по заказу и приносили его в наши комнаты, либо накрывали в кухне. Они готовы были сервировать еду 24 часа в сутки. По всей территории поместья журчали ручейки. Играла музыка. Мы передвигались по местности на гольфмобилях: от кинотеатра к парку развлечений, от аттракционов к зоопарку.

Родителям на ранчо очень понравилось. Отец сказал, что будто «прошел сквозь врата рая», и что ранчо пробуждает юность и простодушие, спящие в каждом госте. Он расхаживал по владениям, счастливо дымя своей сигарой. Тем временем моя мать, одна из тех суперженщин, что не прекращают работу с утра до ночи, наконец сбавила темп. Неверлэнд был единственным в мире местом, где она могла расслабиться и отдохнуть – особенно в кинотеатре. Время от времени родители даже принимали участие в наших боях на водяных пистолетах.

В течение дня каждый гулял сам по себе, но вечером мы все собирались вместе на общий семейный ужин. Однажды вечером мы устроили ужин в вигвамах. Майкл создал у себя маленькую индейскую деревушку с вигвамами и большим костром. Мы сидели на полу, закутанные в одеяла, разговаривали и смотрели на огонь. Это было так здорово, что в каждый следующий визит мы обязательно устраивали хотя бы один ужин в вигваме.

Другой нашей любимой традицией было кататься ранним утром на воздушном шаре. Почему-то – должно быть, это было связано с погодой – просыпаться нужно было обязательно на рассвете. Все еще сонные, но возбужденные, мы ехали к специальному месту на территории ранчо, и взбирались на борт шара. И вот вскоре мы уже парили над Неверлэндом, глядя вниз на буйные пейзажи.

Мы с Эдди большую часть времени проводили с Майклом. На ранчо каждый посетитель чувствовал абсолютную свободу и был предоставлен сам себе, но, без сомнения, возможность исследовать Неверлэнд с его создателем, подле него и через его глаза, дополняла волшебство. Нам хотелось быть с ним. Он был духом этого места.

В сказке про Питера Пэна Неверлэнд – это страна, где детям никогда не приходится вырастать. Когда Майкл был ребенком, он жил во взрослом мире. Он работал с пяти лет, ездил в турне. Его время ему не принадлежало. Когда он слышал, как другие дети играют, больше всего на свете ему хотелось присоединиться к ним, но было нельзя. Во взрослом возрасте Майкл, как он сам выражался, тянулся к детству, которого у него никогда не было. Он говорил: «Мне десять лет. Я никогда не хочу вырастать». Конечно, взросление – это часть жизни, но Майкл был намерен заново переоткрыть все то лучшее, что было в его потерянном детстве, и не отпускать его. Ему нравилась мысль о том, что можно сохранить в себе простодушие, радость и свободу. Неверлэнд был отдельным миром, где дети были свободны, а любой посетитель мог отринуть заботы и снова стать ребенком. Как только ты проходил через волшебный портал в Неверлэнд, внешний мир переставал иметь значение.

Майкл продумал Неверлэнд во всех деталях, и здесь постоянно велись работы. Майкл обладал видением – иногда безумным видением – и когда ему в голову приходила идея, он, не колеблясь, принимался проводить ее в реальность. Если он хотел домики на деревьях, он планировал домики на деревьях. Если он решал, что у него должен быть остров с фламинго, чтобы они услаждали взор въезжающих гостей, он насыпал остров и заселял его птицами фламинго. В более поздние годы, когда на ранчо бывали только мы вдвоем, мы гуляли по территории и проверяли всевозможные мелочи. Иногда мы заглядывали в гостевые покои, и если ароматическая смесь была Майклу не по душе, он велел ее заменить. Он подвигал часы на два дюйма левее, чтобы их местоположение было идеальным. Он переставлял мебель. Он любил, чтобы цветы были свежесорванные. Он хотел, чтобы деревья были аккуратно подстрижены. Во время наших неспешных прогулок он давал указания по рации: «Здесь нам нужно больше цветов. И сделайте музыку погромче», или сообщал управляющим, если не слышна фонограмма птиц, поющих безустанные трели. Неверлэнд был его фантазией, воплощенной в жизнь. Он знал в точности, где каждый элемент должен располагаться и как содержаться. Он был художником и перфекционистом во всем, что делал.

Майкл построил Неверлэнд, чтобы разделить его с людьми, в особенности с детьми, и когда ранчо стало более открытым и его начали посещать школы и приюты, Майкл устраивал для своих гостей волшебные визиты. Каждая минута была тщательно спланирована, с самого момента прибытия гостей к воротам. Весь персонал дома выходил и выстраивался на лестнице, чтобы встретить вновь прибывших и поприветствовать их в Неверлэнде. Во время завтрака гости могли вдруг увидеть проходящих за окном слонов (включая Джипси, подарок от Элизабет Тейлор), или разгуливающую ламу.

Поездка в Неверлэнд еще больше сблизила нас всех с Майклом. До того момента он был другом семьи, чьи неожиданные визиты были всегда желанны в нашем доме. Теперь же, на его территории, мы увидели его истинное существо. Неверлэнд олицетворял сердце и душу Майкла, и мы сочли большой честью и привилегией находиться там в его обществе. Когда мы все погрузились в лимузин и отправились в долгий путь назад в аэропорт, никто из нас не мог даже вообразить себе, что однажды мрачная тень затмит эту красоту.

***

Неудивительно, что как только я распробовал Неверлэнд, все, чего мне хотелось, это попасть туда снова. Но у меня были дела поважнее, а именно – закончить седьмой класс. Только когда наступили летние каникулы, родители наконец разрешили нам с братом Эдди вернуться туда на неделю-другую, на этот раз самостоятельно.

Когда мы с Эдди сошли с самолета в Лос-Анджелесе, нас встречал водитель по имени Гари с табличкой, гласившей: «Касио». «Мистер Джексон ожидает вас», – сказал он и спросил, голодны ли мы, – можно было остановиться перекусить чего-нибудь по пути. Может быть, мы были голодны, может быть, нет. Так или иначе, мы ответили отрицательно. Нам хотелось поскорее увидеть Майкла.

На тот вечер была назначена церемония American Music Awards 1993 года, где Майкл получал свою первую награду «Международный Артист», поэтому вместо того, чтобы отвезти нас прямо на ранчо, Гари привез нас в тайную квартиру под названием «Укрытие», которая была у Майкла в Сенчури-сити. «Укрытие» представляло собой трехэтажные апартаменты и своего рода мини-Неверлэнд. Там был целый этаж видеоигр – личная игротека Майкла. На стенах весели фотографии кумиров Майкла – Three Stooges, Чарли Чаплина, Лорел и Харди – и рисунки диснеевских персонажей. Конечно, играла музыка. Майкл любил, чтобы играла музыка, – всегда, где бы он ни был.

Когда Майкл нас встретил, ему, казалось, было неловко, что он будет занят получением награды в самый вечер нашего прибытия, и он сказал, что вместо того чтобы оставлять нас в компании одних лишь охранников, он пригласил в гости кузена составить нам компанию. (Майкл, кстати, называл всех, кто был близок к нему, кузенами или троюродными братьями – как если бы ему хотелось быть окруженным одной большой, многочисленной семьей.) «Кузеном» оказался парнишка примерно моих лет по имени Джорди Чандлер.

Я подошел к Джорди и пожал ему руку – он казался хорошим парнем. Это был уже не первый раз, когда я знакомился с другим ребенком через Майкла. Семья Джорди – как и моя – была одной из многочисленных семей, с которыми Майкл подружился (хотя Касио были единственными, кого он звал своей «второй семьей»). Мы, Касио, были более чем рады принимать друзей Майкла. Мы сами были большой семьей, и у нас всегда было место для новых людей. Мне Джорди и его семья показались приятными и ничем не выделяющимися.

Перед тем, как уйти, в тот вечер Майкл обратился ко мне: «Эплхэд, как ты думаешь, что мне надеть на шоу?» Мы как-то посмотрели эпизод «Three Stooges», где Керли или Мо называли кого-то «Applehead», и с тех пор звали друг друга и всех вокруг этим прозвищем. Каждый был Эплхэд. У нас был клуб Эплхэдов.

Я заглянул в гардероб Майкла и выбрал белую футболку с угловым вырезом, черные брюки, ботинки и куртку, которую он надевал на фотосессию для видео «Remember the Time». Когда он вышел в выбранном мною наряде, я чувствовал, что буквально свечусь. Он не изменил ни единой детали.

После отбытия Майкла мы с Эдди и Джорди остались предоставлены сами себе, но развлечение найти было несложно, учитывая, что в нашем распоряжении имелась целая игротека. Я быстро сошелся с Джорди – он увлекался наукой и головоломками, и мне казалось, что это круто. В конце концов мы решили передохнуть от видеоигр, и Джорди отправился со мной на балкон, чтобы побросать шары с водой, целясь в припаркованные внизу машины. Какое-то время это было очень весело. Потом Джорди начал дурачиться с рогаткой. Не знаю, чем он ее зарядил, но определенно не водяным шаром, потому что прежде, чем я успел сообразить, что происходит, он выстрелил, попал в стекло припаркованной машины и разбил его. Черт! Мы спрятались из виду и отползли обратно в квартиру. Охране о происшедшем мы рассказывать не стали. Бедняга Джорди был в отчаянии. Он, как и мы с Эдди, имел страсть к приключениям и забавам, но не был хулиганом. Он шагал по квартире взад и вперед, напуганный, что приедет полиция, и переживал, что Майкл разозлится. Его трясло от страха. Я пытался его успокоить: «Расслабься, не волнуйся. Ничего страшного, никто не рассердится». В конце концов мы пошли в ванную, чтобы он умылся, и после снова взялись за видеоигры – универсальное тонизирующее средство для перепуганного подростка.

Позже вечером, когда Майкл вернулся и мы собрались вместе, мы рассказали ему о том, что произошло. Мне показалось, что так будет правильно. «Вы, ребята, в порядке? Никто не пострадал?» – спросил он. Мы ответили, что мы-то в порядке, а вот насчет машины мы не уверены. Он не разозлился. Только сказал: «Давайте выйдем и посмотрим, там ли она сейчас. Если там, расскажем хозяину, что случилось, и договоримся о замене стекла». Мы вышли на балкон, но машины и след простыл, и никто из нас ничего об этой истории больше не слышал.

В ту ночь мы с братом и Джорди растянули на полу спальные мешки и смотрели фильмы, пока не заснули. Не считая проказы с рогаткой, Джорди был приятным парнишкой, во многом похожим на меня. Я не заметил в его отношениях с Майклом ничего необычного или вызывающего беспокойство.

На следующий день Майкл повез нас в Диснейленд вместе с Джорди, его мамой Джун и сестрой. Я никогда до этого не бывал в Диснейленде, но даже мне несложно было заметить, что из-за нашего сопровождающего к нам относились как к особо важным гостям. На каждый аттракцион мы проходили без очереди.

Майкла, конечно же, узнали все без исключения люди в парке. Он совершенно не прикладывал усилий к тому, чтобы скрыть свою личность. Он даже одет был в свой обычный наряд: темные очки, шляпу, красную вельветовую рубашку, черные брюки и мокасины. То, что носил почти каждый день. Позже, когда я узнал его лучше, я, бывало, прикалывался над ним, пока он одевался. Он стоял перед гардеробом, где было море красных рубашек и черных штанов, и размышлял: «Хм, что бы мне сегодня надеть… М-м, может быть, черные штаны и красную рубашку. Надену-ка я шляпу, просто для разнообразия». А я подыгрывал: «Эй, у меня идея! Почему бы не поддаться безумию и не надеть сегодня что-то совершенно неожиданное?» – и доставал… другого фасона красную рубашку и другого фасона черные брюки, чем те, что он обычно носил.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒