Симон Львович Соловейчик. 9 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 9 из 32Следующая ⇒

нравственность их страдает.

...И снова мы подходим к горячей точке педагогики, к чему-то, определяющему успех или

неуспех воспитания.

Все наши представления о любви и совести, все доброе и умное рушится перед простым

фактом: ребенок должен аккуратно складывать одежду перед сном, а утром быстро

одеваться, прилично учиться, помогать по дому и вести себя так, чтобы за него не было

стыдно и чтобы на него не жаловались. Должен! С этим невозможно спорить. Если он не

учится, не помогает, не слушается, если на него жалуются, то жизнь становится

невыносимой.

Педагоги говорят родителям: "Ваш ребенок должен делать все, что положено, вы должны

научить его, и при этом, конечно, нельзя унижать его достоинство, ругать его, кричать на

него, бить".

Уже знакомое нам "и"-чернильное, "и"-педагогическое. Легко сказать! Но нет в жизни

"и", нет у родителей ни времени, ни сил, ни терпения, ни умения! Все это правильно для

совершенных родителей-отличников.

Но что же делать несовершенным?

Совершенные родители, да еще если они в педагогически выгодных условиях, например, с

помощниками, могут добиваться своих целей нравственными способами. Они дают детям

навыки культурного поведения, дети у них хорошо учатся без особых, казалось бы, усилий,

и ни один их урок ¦ 1 не противоречит уроку ¦ 2.

Но что же - еще раз - делать нам, несовершенным? Неотличникам? Замотанным жизнью и

работой? Встречающимся со своими детьми на полчаса в день? Не обладающим великой

воспитательной силой? И взгляд-то у нас вовсе не такой, что посмотришь на ребеночка -

он и стихает. Что нам делать?!

Вывод, мне кажется, может быть только один.

Если у нас не хватает способностей, не хватает сил, времени и дети не ангелы, если

невозможно достичь и того и этого - и культурное поведение дать, и нравственную

культуру, то надо каким-то из двух этих рядов поступиться. Сделать выбор. Отказаться от

некоторых целей, поскольку мы в нынешних условиях не можем достичь их

нравственными средствами, не посягая на ребенка.

Тут с двух сторон сходится:

только нравственное, духовное воспитание - подлинное воспитание, а не скрытое,

разрушающее детей;

и только нравственное, духовное воспитание возможно в нынешних условиях, без

помощников, работающими родителями, в полчаса.

Если бы воспитание заключалось в одних лишь мерах прямого воздействия, из одних

"уроков ¦ 1", из того, что принято считать воспитанием, то дела наши были бы плохи. К

счастью, это не так. Воспитание в полчаса возможно.

Но мы должны привести образ воспитания в соответствие с образом жизни. Или мы

добиваемся культурных целей за счет нравственности, или мы отдаем предпочтение

нравственности - и тогда должны смириться с тем, что не все, и быть может, далеко не

все культурные наши цели могут быть достигнуты. Можно не соглашаться с таким

решением, с таким ответом, но не отбрасывайте вопроса! Главное - не замазывать

противоречия, не говорить с серьезным видом, что и то важно, и это, не прятать

истинную причину неудач в воспитании: мы добиваемся нравственных (культурных)

целей безнравственными (бескультурными) средствами, а для достижения двух целей -

культура и нравственность - у многих из нас нет воспитательной силы.

Тут ничего нового нет, все родители делают и всегда делали этот выбор, но многие

выбирали и выбирают культурный ряд за счет нравственного. В результате вырастают

дети и безнравственные, и бескультурные. Дети вырастают бескультурными не потому,

что им дают мало культуры, а потому, что им пытаются привить одну лишь культуру, без

нравственности.

В воспитании, как и всюду, действует жесткое правило: "По одежке протягивай ножки".

"Мы покупаем вещи по средствам, мы строим дом по средствам, мы все в жизни делаем

по средствам. Почему же не хотим мы понять, что и для воспитания нужны средства,

условия, возможности, силы, способности, и коли их не хватает, то надо и подвинуться,

попридержать свои амбиции. Будем чемпионами, но, простите, в своем весе. Что ж

заглядываться на сверхтяжелых атлетов?

Включил телевизор и поймал случайную фразу из спектакля:

- Ему не хватает воспитания, но душа у него прекрасная.

Позвольте, а что же прекрасная душа - сама по себе появилась? Без воспитания? Вот это и

есть воспитанный человек - с прекрасной душой.

Воспитанный - значит с прекрасной душой, а не с одними лишь прекрасными манерами.

Из двух целей выберем важнейшую, сделаем крен на воспитание нравственности - это и

значит перейти в новую педагогическую веру.

И сразу решаются многие задачи и загадки!

Культурно-гувернерское воспитание невозможно в полчаса, мы только зря тратим силы и

нервы, зря ссоримся с детьми. Наш ребенок не виноват, что у него нет гувернера, а мама

ведет себя так, словно она гувернер, но безответственный, исчезающий на весь день и

пытающийся в полчаса замазать свои грехи и навести порядок. Нельзя в полчаса добиться

того же, чего прежде профессионалы и за сутки добивались с трудом.

А нравственное, духовное воспитание возможно, потому что оно идет не полчаса, а сутки

напролет, все двадцать четыре часа, и не требует никаких специальных педагогических

действий. Нужна трата души, а не времени, души, а не одних только нервов.

Педагогическая работа идет в душе отца, в душе матери, но дети от нее становятся лучше.

Ребенок видит только щелочку света, но в ней больше педагогической силы, чем в тысяче

поощрений и в миллионе наказаний.

Нравственное воспитание - это воспитание без воспитания, то есть без особых

педагогических мероприятий и мер, которые сами по себе могут быть и полезными, и

вредными. Если мы выбираем первый, культурный ряд, но ничего не можем добиться от

ребенка, мы становимся все злее, все нетерпимее, мы все меньше любим разочаровавшего

нас ребенка, и он становится все хуже и хуже. Если же мы делаем второй выбор,

нравственный, мы постепенно научаемся находить выходы, у нас развивается

изобретательность, некая педагогическая хитрость, мы становимся лучше, даже не

занимаясь самосовершенствованием, не думая о нем, - и лучше становятся наши дети.

Дети становятся лучше или хуже не сами по себе, а в зависимости от того, что происходит

с нами. Лучше становимся мы, лучше становятся и дети.

Слышу возмущенные голоса: "Вместо того чтобы призывать к полноценному воспитанию

- и культуры, и нравственности, - он призывает к чему? Вы подумайте, к чему он

призывает!"

Но еще и еще раз: я не призываю. Я ни в коем случае не против культуры поведения, я

очень не люблю невежливых людей, и в конечном счете не наученный культурному

поведению человек постоянно посягает на других и затрудняет их. Я лишь утверждаю, что

есть два пути к культуре поведения: гувернерский и материнский, и что в наших условиях

надо, во-первых, сделать выбор, а во-вторых, отдать предпочтение второму пути. К

культуре поведения - через нравственность.

Должен повторить: несовершенные, мы хотим вырастить совершенных детей. А это

возможно лишь тогда, когда мы отдаем себе отчет в том, что с нами происходит.

Разберем такой парадокс.

Мы всегда с интересом слушаем рассказы о воспитании детей в других странах. В США

вышла книга профессора Ю.Бронфенбреннера, который доказывает, что в СССР детей

воспитывают лучше, чем в США, и призывает перенять советские методы воспитания (эта

книжка пользовалась большим успехом и переведена на восемнадцать языков). В нашей

стране с особым интересом говорят о воспитании детей в Японии - считается, что в

Японии прекрасное воспитание. Думаю, что в Японии тоже кого-нибудь ставят в пример.

Но предположим, в Японии детей воспитывают лучше, чем у нас. Однако даже там не

согласятся с утверждением, будто взрослые японцы лучше (или хуже) взрослых русских

или украинцев. Нет таких методов воспитания, к которым не прибегали бы хоть в какой-

нибудь стране: там детей держат в ежовых рукавицах, здесь распускают; в этой стране

особо уважают мальчиков, а, например, на Кубе - все внимание и уважение девочкам; там

детей секут, а здесь считается неприличным и пальцем тронуть ребенка; там дети чуть ли

не в пять лет в работу впрягаются, а здесь - до двадцати пяти лет учатся... Любые краски

найдешь на педагогической палитре мира, и можно сколько угодно спорить о

преимуществе тех или других методов или подходов. Педагогика всюду разная.

А результаты ее нельзя не признать одинаковыми, если не впадать в расизм. Нормальный

человек не станет утверждать, что один народ лучше другого.

Воспитание разное - результаты одинаковые.

Как это может быть?

Я обращался ко многим людям, спрашивал ученых - как так? Воспитание разное, а

результаты одинаковые!

Никто не может ответить.

А ответ, по-моему, в том, что и воспитание во всем мире одинаковое. Оно разнится

методами, и методы, конечно, накладывают отпечаток на характер - есть ведь и

национальный характер у каждого народа, он зависит и от форм воспитания. Но

нравственное содержание у всех народов одно. В разных формах живет общее

содержание, которое делает людей прежде всего людьми, а потом уж кубинцами или

японцами.

Суть воспитания во всех странах и во всех семьях одна: обучение миролюбию и

совестливости, обучение средствам достигать цели, не посягая на человека.

Говорят: какая может быть семейная педагогика? В каждой семье свое, все семьи разные,

никакой науки и быть не может!

Все семьи разные, все народы разные, все времена разные, все условия воспитания

разные, но высшая нравственность одна, но правда одна, но слово "любовь" на всех языках

означает одно и то же. Вот и будем учить детей жить нравственно - это возможно и в

полчаса, и в десять минут, и во всех условиях.

Воспитание воздействиями - это пассивная педагогика. Мы наметили в голове некий курс

в виде образа Ребенка, и теперь все наши действия определяются не нами, а ребенком.

Чуть он отклонится - мы начинам реагировать. Если бы он следовал по заданной

траектории поведения, мы бы спали. Мы не замечаем ребенка, мы замечаем одни лишь

его недостатки.

Нравственно-духовное воспитание - это активная педагогика. Мы зовем к

самоосвобождению, вызываем чувство симпатии, пробуждаем добро. Сами не спим душой

и не даем заснуть душе ребенка.

Одна педагогика делает упор на то, что ребенок должен знать, должен уметь, должен

понимать. Она говорит нам: надо, чтобы... надо, чтобы...

Другая педагогика делает упор на то, каким путем добиваться этих всем известных

"должен, должен, должен". Она говорит: чтобы... надо, чтобы... надо.

Чтобы дети выросли нравственными людьми, надо добиваться от ребенка лишь того, чего

мы можем добиться, не посягая на него. Будет нравственность - будет все; не будет

нравственности - ничего не будет.

Так - получается, а так - нет.

Матвей наш - детсадовский, и притом из честных. На вопрос о любимых кушаньях он

отвечает: "Котлеты, компот, картошка и еще макароны".

Сегодня дома на завтрак макароны. Мы с ним вдвоем. Он тычет вилкой лениво, он

набросал вокруг тарелки. В детском саду ему сделали бы сто замечаний, но я молчу. Он

показывает самому себе, что он свободный человек: как хочет, так и ест. А я его сегодня

не воспитываю, он у меня как гость, у нас выходной - и от воспитания выходной. У меня

нет страха за его будущее: а вдруг он вырастет и всю жизнь будет есть неаккуратно? Не

будет! Я знаю, я чувствую, я верю - все будет с ним хорошо. Некоторые педагоги советуют

сажать детей до пяти лет за отдельный столик, потому что не всякий выдержит, когда в

тарелку лезут пятерней (и хорошо если в свою, а то ведь и в чужую!), - не всякий это

выдержит, но ведь и нельзя, чтобы завтрак сопровождался бесконечными: "Ешь

аккуратнее! Ты почему все разбросал? Ну что же это такое! Вот, опять пролил!

Позавтракать спокойно нельзя! Сейчас ты у меня получишь! Сейчас кое-кто у меня

схлопочет!" Не в таких ли завтраках, обедах и ужинах с острой приправой в виде

понуканий и угроз закладывается будущая язва желудка? Воспитание должно быть,

напомню, антиязвенным.

Но и отдельно мальчика не посадишь - он год будет возиться. И чтобы не портить

воскресное утро замечаниями и ссорами, я завожу речь о дяде Сереже, моем новом

знакомом, - он и конструктор ЭВМ, и сочинитель сказок. Мы все давно ждали его в гости,

и вот он сегодня впервые придет к нам.

Но мальчик настроен все делать наперекор.

Что-то, видимо, я не так сказал ему, какое-то раздражение он все-таки уловил в моем

голосе, и вот следует мщение.

- Я не хочу, чтобы дядя Сережа приезжал к нам, - вдруг объявляет он, рассматривая

макаронину на свет.

- Почему?

Подумал. Не сразу ведь придумаешь причину. Нашел:

- Потому что у нас тесно. У нас такие маленькие комнаты.

И вправду, не хоромы у нас, но все-таки дядя Сережа как-нибудь поместится. Я хотел

было сказать: "Не болтай глупостей!" - но сдержался, решив, что это вовсе не глупость.

Пойди придумай такой необыкновенный довод! Мне бы обнять, поцеловать и похвалить

мальчика, заодно превратив все это в шутку. Но я возражаю серьезно:

- Мы же договорились с дядей Сережей. Все должно быть честно.

Он проглотил макаронину и задумчиво сказал:

- Я тебя ненавижу.

Вот те раз!

И так все время. Во мне словно двое воюют, воспитатель и просто человек. Любящий и

раздражающийся. Любовь к мальчику борется с раздражением.

А говорят, не нужно никаких наук о воспитании, никаких книг о воспитании - надо

ПРОСТО ЛЮБИТЬ детей.

Культ ПРОСТО ЛЮБВИ весьма распространен в наши дни. Слушайся, дескать, своего

сердца, и оно не подведет.

Подведет, еще как может подвести!

Наша педагогическая вера возникла, как уже говорилось, до нас. Но еще старше чувство

любви к детям, на котором замешена вера. Память чувств - самая древняя память. Мысли

могут быть новые хоть каждый день, а чувства складываются и созревают веками.

Детей своих всегда любили, но это была любовь без быта, без ухода за детьми, без

соприкосновения с ними, без общения с ними... В таком виде она и передана нам. Но

уход за ребенком требует такого сосредоточения и напряжения, что его далеко не каждый

выдерживает. За всеми этими тягучими завтраками, макаронами, сборами на прогулку

любовь теряется.

Вот и меня в то утро, когда должен был прийти дядя Сережа, словно раздирало на части.

Старая, древняя, внебытовая любовь была возмущена, все кричало во мне: "Да что же это

такое? Пятилетний пацан, мой собственный сын заявляет мне: "Я тебя ненавижу" - а я его

должен любить?"

А новое чувство, постепенно зарождающееся во мне, еще слабое, еще вынужденное

отстаивать себя, это новое чувство помогает мне искать выход. "Все было - этого еще не

было, - говорю я себе. - Но ничего страшного... Услышал где-то. В детском саду и не такое

услышишь. Обидеться? Обидно, конечно... Но ведь я люблю мальчика, - говорю я себе, - и

ведь на самом-то деле я не обижен, не чувствую обиды. Я люблю его, и ему не обидеть

меня ни за что. Притвориться обиженным из педагогических соображений? Чистая

глупость. Превратить все в шутку? Но ему не до шуток, он ненавидит".

И самым спокойным из всех серьезных своих голосов я интересуюсь, за что же он меня

ненавидит. Чистейшая серьезность и невозмутимость - вот что мне нужно в голосе.

Кажется, удалось, поскольку он объясняет деловито:

- Потому что ты хочешь, чтобы дядя Сережа пришел, а я не хочу.

Снова вскипает во мне раздражение. Снова побеждает прежняя, абстрактная любовь! Я

люблю сына - но я люблю хорошего мальчика, а не капризного, не такого, у которого на

каждом шагу "хочу" да "не хочу". Людей, постоянно повторяющих: "я люблю", "я это не

люблю", "хочу", "не хочу", - таких людей я терпеть не могу.

Но ведь пятилетние буквально сотканы из этих "хочу" и "не хочу". Станет старше -

пройдет само собой, а одергивать и поучать - еще опаснее. Я видел детей, которых в пять

лет отучили говорить "я хочу", а в пятнадцать схватились за голову: "Он ничего не хочет!

Его ничего не интересует". А в двадцать пять и вовсе были в ужасе: "Что делать? Ему

ничего в жизни не нужно..."

И вот новая моя, человеческая, а не педагогическая любовь, кажется, побеждает:

- А мы его во дворе встретим, дядю Сережу, - удалось придумать мне. - Если у нас тесно,

мы подождем его во дворе.

Ура! Его величество согласилось на такой шаг. Я чувствую себя счастливым. А что

делать? Кто скажет, как НАДО поступать в таких случаях? Или еще сложнее вопрос: кто

скажет, что должен был делать, говорить и чувствовать я - такой, какой я есть?

Уверен в одном: я не укрепил случайно вспыхнувшее зло в душе мальчика, и оно

улетучилось. Я победил. Не мальчика, нет! Победил зло. В это утро в мире зла стало на

один атом меньше, чем могло быть.

Но так ли все? Правильно ли я поступил? Читательница из Кемеровской области Елена

Михайловна Елисеева пишет мне, что я не прав, что ребенок в то утро понял одно: можно

говорить "ненавижу" по любому поводу и в любое время, и если кто-то обидится, то

ребенок удивится и не поймет, почему человек обиделся. "На месте отца я бы

отреагировала сразу, - пишет она, - сознательно и доходчиво объяснила бы сыну, что

нельзя говорить "ненавижу" без особой причины, ненавидим мы очень плохих людей,

например, фашистов. Это страшное слово - "ненавижу", хорошего человека оно может

оскорбить и обидеть, а ты понимаешь, как это - обидеть? Тебе было когда-нибудь обидно?

Вот видишь, так и мне обидно. Мне кажется, сразу надо было пресечь это. А отец

промолчал, и слово это злое не исчезло, оно только затаилось".

Вот случай показать, что такое разные педагогические веры.

Сначала кажется, что Елена Михайловна совершенно права и возразить ей нечего. Все ее

доводы убедительны и вызывают уважение. Но права она по-своему, в своей логике, в

своей вере.

А я верю, что мир в то воскресное утро был дороже всего и что если я каждое слово

мальчика начну принимать как предлог для поучения, то мне придется поучать его с утра

до вечера. Пусть даже и ласковым голосом, но поучать. В конце концов мои поучения

станут надоедливыми. И однажды, когда придет минута сказать решительное слово и

нужно будет, чтобы мальчик услышал его и послушался, - у меня такой силы влияния не

останется, я всю ее истрачу на поучения по мелким поводам. Поучения - как

антибиотики, они лечат поначалу, а потом вирусы привыкают к ним.

Я думаю, что мальчик в пять лет, сказав "ненавижу", уже знал, что это обидно, что он

сознательно хотел обидеть меня, чтобы добиться своего, своей цели, и если бы я показал

ему, что обиделся, - то и вышло бы так, как он хотел. Я показал бы ему, что, обижая

человека, можно иногда и добиться своего. Я дал бы ему урок обидчивости, показал бы,

что одна из возможных человеческих реакций на чужой поступок - это обида. Но обида -

беспомощная реакция, самое слабое средство, я не хочу его учить обижаться. Я показал

ему, что можно выработать и другую реакцию, можно поискать путь к согласию - мы

стали искать его и нашли. Я учил его быть миролюбивым.

Я считаю, что, обидевшись, я отошел бы от мальчика, а мне важнее всего, чтобы не было

между нами ни рва, ни канавки. Пока мы вместе, я могу влиять на него, а если я обиделся,

отступил, отвернулся (обиделся - это отвернулся, как маленькие девочки отворачиваются

и трут глаза кулачками: "Я на тебя обиделась!"), если бы я отвернулся, то мои

возможности повлиять на ребенка уменьшились бы.

Я уверен, что, произнеся сердитое слово "ненавижу", мальчик все-таки не до конца еще

понимал его серьезность, иначе (я его знаю, своего мальчика) он бы его не произнес.

Сказал и забыл. Мог бы и похуже что-нибудь сказать... Но если я это дурное слово

пропущу, не заметив, если ничего в ответ не произойдет, то спустя какое-то время

мальчик и сам перестанет пользоваться сильными словами - ведь не в безвоздушном же,

не в безлюдном пространстве он живет. А если бы я сконцентрировал его внимание на

дурном слове, то он навсегда запомнил бы его, оно укрепилось бы в его сознании и

мальчик знал бы, что при случае можно воспользоваться этим словом - он видел бы,

какой эффект оно производит.

И я не верю в педагогику пресечения ("сразу надо было пресечь это"). Чуть что - пресечь!

Я больше верю в педагогику противопоставления: злу противопоставляется добро. Я

уверен, я верю, что мальчик отметил в своем сознании, как я отреагировал на сильное

слово, на попытку обидеть, и он стал чуточку лучше, мой мальчик. Да и я, признаюсь

открыто, любовью победив обиду, почувствовал, что я тоже стал лучше, и вот это мое

незаметное, тонкое, неуловимое движение к лучшему - но движение! движение! -

несомненно передалось и мальчику, иначе он ни за что не согласился бы на мое довольно

глупое предложение встретить Сережу во дворе. Ведь мальчик пошел мне навстречу,

словно извинился передо мной, и насколько такое извинение дороже того, к какому я

мог бы его принудить, если бы потребовал: "Ты меня обидел, проси прощения! Не

хочешь? Не будешь? Упрямый мальчишка! Становись в угол!" И потом из угла услышал бы

тягучее, душевно-ленивое: "Я больше не буду..." А потом пришел бы наш гость, и мы с

Матвеем натянуто улыбались бы ему и изображали хозяев, чувствуя враждебность друг к

другу. Я - потому что маленький мальчик посмел сказать мне "ненавижу", мальчик -

потому что я устроил скандал по пустякам.

А к тому же - отчего это никогда не приходит нам в голову? - он маленький, он бессилен

передо мной. Я могу делать что хочу: звать в гости дядю Сережу, не звать в гости дядю

Сережу, а мальчик никаких прав не имеет. От этого можно и возненавидеть! И отчего не

приходит нам в голову, что когда мальчик говорит нам "я тебя не люблю", "я тебя

ненавижу", то он не только повторяет чужие, а может быть, и наши собственные слова (не

говорили ли мы ему "я тебя не люблю!", а?), но и в самом деле ненавидит. Он маленький,

его чувства сильнее наших! Прочитав ему нотацию о том, в каком случае надо

употреблять слово "ненавижу", а в каком - нет, я бы поучил его, как за словами прятать

чувство. Хороший ли это был бы урок? Это был бы урок вежливости, не спорю, но урок

чувства - дурной, а чувства в этом возрасте важнее вежливости. У мальчика сильный

характер. Когда он любит - он умирает от любви, когда он ненавидит - он кричит:

"Ненавижу!" Что ж! Я не должен его ломать, но я не должен и поощрять его ненависть,

его злобные чувства. Я не могу искоренить их в один миг - я могу противопоставить им

добро, могу освободить мальчика от злого чувства, если оно было. Елена Михайловна

победила бы дурное слово, а я, мне кажется, победил дурное чувство.

Если мальчик произнес злое слово просто так, я не должен заострять его внимание на

этом слове.

Если мальчик хотел меня обидеть, я не должен поддаваться и обижаться.

Если мальчик ненавидел меня, я должен помочь ему справиться со своим чувством,

сделать так, чтобы он сам победил его.

Но главное в этой истории заключается в следующем. Мама Елена Михайловна с ее

педагогическими убеждениями, с ее педагогической верой должна поступить так, как она

предлагает, - и она будет права. Она не может принять мой совет и поступить так, как

предлагаю я, потому что мой вариант ответа, но без веры в него приведет к худшим, а не к

лучшим результатам. Ведь это лишь кажется, будто я попустительствовал мальчику, нет, я

действовал, я сильно потрудился в ту минуту.

А Елена Михайловна, если бы она поступила, как я предлагаю, пошла бы против себя,

против своих убеждений, и вышло бы, что она просто промолчала бы, проглотила обиду.

Вышло бы то самое попустительство злу, против которого - и в этом мы несомненно

согласны - мы вместе восстаем, и я, и незнакомая мне Елена Михайловна, и почти все

люди.

Конечно, я не произнес в уме и десятой доли тех фраз, которые здесь для наглядности

воспроизведены в виде доводов и рассуждений, но все же эти фразы, эти мысли и доводы

жили во мне, их подсказывала моя педагогическая вера. Но и я, разумеется, не могу

принять вариант Елены Михайловны: он возмущает меня точно так же, как возмущает ее

мое поведение.

Такова педагогика. В каждом слове, в каждой интонации, в каждом самом маленьком

поступке отражаются все наши убеждения. В любом слове - вся педагогика во всем ее

объеме, и потому, чтобы суметь сказать ребенку толковое слово, имеющее

воспитательную силу, нужно вырабатывать в себе сильную, эффективную педагогику,

сознательно обновлять свою педагогическую веру.

...А дядя Сережа все-таки пришел к нам в гости, приехал на велосипеде диковинной

марки и раскраски. Он рассказывал детям во дворе сказку о том, как дружили

полицейский и паук и как на птичьем рынке купили живую летающую подушку, он дарил

детям апельсины из авоськи, предварительно вырезав перочинным ножом на каждом

апельсине веселую или грустную рожицу. И вечером, укладываясь спать, мальчик сказал,

что он очень любит дядю Сережу.

- Я его всегда знал, - сказал он.

Я почувствовал ревность, но подавил ее. В конечном счете не обязательно, чтобы мальчик

любил родителей - любил бы он кого-нибудь. Бывает и безответная любовь, надо быть

готовым и к этому. Лишь бы он любил кого-нибудь! Был способен любить!

Тоненький стебелек детской любви - любви к отцу с матерью, к чужому человеку, к кому-

нибудь... Вдумаемся: ведь все, что в мире есть хорошего, в конечном счете вырастает на

этом стебельке.

Глава III. СРЕДСТВА ВОСПИТАНИЯ.

Воспитание без воспитания - общение с ребенком без прямых средств воздействия, без

команд, угроз, без одергиваний, замечаний, нотаций, без наказаний, битья и других

мероприятий подобного рода. Предположим, что это понято и принято. Без чего - ясно.

Но с чем? Что воспитывает ребенка? Почему все-таки происходит воспитание?

Из рассмотренных нами целей и условий воспитания выведем и соответствующие

средства.

Вместе с педагогической верой, полученной нами в детстве, вместе с образом Ребенка,

который создается под влиянием этой веры, живет почти в каждом из нас и страсть к

воспитанию - не замечали ее в себе?

Страсть к воспитанию себе подобных - одна из самых первых человеческих страстей и

самых неискоренимых. Психологи почему-то не замечают ее.

Дана ли она нам от природы? Ведь если заложена в человеке страсть, ведущая к

рождению детей, то должна быть заложена и страсть воспитывать.

Или она дана нам из первых наших жизненных опытов? Если бы можно было спросить

шестимесячного младенца: "Кто такие люди? Чем они занимаются?" - он ответил бы, что

люди - это воспитатели, и занимаются они с утра до вечера только воспитанием, больше

ничем. Все воспитывают всех!

Оставьте трехлетнего мальчика с годовалым младенцем - и старший тут же начнет

воспитывать младшего и будет учить его, как жить, пока тот не заорет на весь дом.

Поднимаешься по лестнице, и на каждой площадке из-за каждой двери крики: там муж

воспитывает жену, там жена - мужа, а там они оба воспитывают своего сына. Бушуют

педагогические страсти!

И человек не просто едет в автобусе, куда ему нужно, но еще воспитывает по дороге весь

автобус.

Продавщица в магазине на вопрос "Сколько стоит сырок?" отвечает: "Там написано!" А

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒