Annotation 94 страница

Замечу, что «Лидой» Лидию Леонидовну Ивченко я называю в данном очерке из своей принципиальной позиции придерживаться законов жанра честных мемуаров. Именно так я называл ее в те годы в бытовых беседах с коллегами (с теми же Сироткиным и Кавтарадзе, с сотрудницами музея-панорамы «Бородинская битва», с которыми я также познакомился в раннем детстве, постоянно приходя в специализированную библиотеку). Законы стиля — превыше всего: и в одежде — и в текстах. Поэтому в главах академического стиля данного исследования та же Ивченко проживает уже другой текстовой жизнью, а здесь — как будто мне не 35, а 85 — и все давно умерли (чтоб она была здорова!). Что могу сказать (опять-таки в жанре). Тетка она неплохая, если бы не лезла в историю на концептуальном уровне. Ее планка (препарат профессора С. Савельева) — музейная сотрудница: святое дело: попробуй атрибутировать хотя бы век, вешай бирку, храни, береги, выставляй, сдувай, демонстрируй пионерам — главное, не делай из лубочной гравюрки 1813 года пропагандистское орудие века генной инженерии. Все должны знать свое место в нейрофизиологии. Рожденный Алексеем Пешковым — улететь от тешащих самолюбие подарков от Сталина не сможет. И вот Лида не удержалась и стала строчить «книжки про героев» (типа рабовладельца Кутузова, оставившего Наполеону около 30 тысяч русских раненых, предварительно вывезя инструмент для тушения пожара). Хотя в общении она адекватная, все можно весело обсудить: как она ездит по красивым странам (бывшим в походе Наполеона против России). Вообще, хотелось бы, чтобы в России было, как в цивилизованном Британском парламенте: можно как угодно изничтожать оппонента на заседании, в публикациях, а потом отправиться дружески полдничать (но для этого нужен уровень многовековой культуры: так что проведем над тов. Ивченко подобный лабораторный научно-культурный опыт…). Вообще ведь всё сотрется, и век интернета и выращивания искусственных органов отметет байки про «отечественную войну», а вот чеховского стиля тексты немного задержатся — и пусть все их персонажи будут мне благодарны за вбарельефенье!

Вспоминается «из прекрасного»: пару лет назад меня пригласили на открытие выставки в Бородинской панораме, посвященной «засели мы в траншее» (заграничные походы), и Лида произнесла в микрофон пламенную речь в смысле «на нас напали, а мы спасали, и мы великие», а потом в личной беседе сообщила мнение «может, и не надо нам было в Европу». Однако вскоре после этого (в Фейсбуке сохранился мой пост от 15 мая 2015 г.) я ее встречаю в гастрономе ГУМа, изымаю без сопротивления корзину — и узнаю, что в ней нет ни одного (!) товара, произведенного в России: все западные! Равно как и костюм, что был на ней, и уже купленная парфюмерия в аккуратном фирменном пакетике! А как же «дым Отечества» и «русский дух»? Зачем иностранные флаконы? И это в те дни, когда мы так справедливо боремся и вводим антисанкции! Что еще показательней — сын патриотической Лидии Леонидовны, Миша — реконструктор в (если я не ошибаюсь номером) 5-м французском кирасирском полку (раньше, до 2014 г., был в 1-м полку пеших егерей Императорской гвардии Наполеона: и это очень хороший уровень). В данном контексте не могу не подчеркнуть: для ученого надежным источником для анализа, например, гражданских чувств объекта является именно потребительская корзина, то, что стоит дома, куда персонаж мечтает съездить отдохнуть, что носит, а вовсе не то, что человек показушно декларирует. Так и в 1812 году — я придавал особое значение тому, что было в домах знати, где они жили, что носили, на каком языке говорили, куда отправлялись путешествовать, а не тем залихватским лубочным фразочкам, которые они временно мяукали.

Замечу, что Ивченко долго была всего лишь музейщицей, но в 49 лет стала (ну, чего мучить — все «свои люди») «кандидатом исторических наук» (с давно научной темой про источники и историографию изученного вдоль и поперек Бородинского сражения — но и там она умудрилась наделать кучу крупных ошибок и несуразностей). Как вы понимаете, кандидат (да еще по историографии…) лишь в 49 — это, значит, совсем немощь: нейрофизиологу Савельеву неинтересно. Несмотря на все вышеперечисленное «героическое», на четкое следование «линии партии» и типовые выпады против «бездуховной» Европы, недавно в Бородинской панораме в очередной раз сменился директор — и Лиду фактически выкинули на улицу «свои» же (что плохо, т. к. она мне обещала панорамный альбом: громоздкая макулатура, но жанр тематической коллекции требует всего — и даже макулатурного, а тратить деньги, если ты не прихлебатель под властью и деньги не «шальные», лучше на красивое и антикварное…). Как говорится, не суетись — и «биография» любителя Кутузова и крепостного рабства проплывет мимо.

Но вернемся к поездке на поле. Так вот: я предложил не мучиться в поезде и проехаться на машине — и Лидия любезно согласилась (да, сидеть три часа в обе стороны с тем, кто лишает войну звания «отечественная», наверное, неприятно — но и ехать в поезде…). Но если не ерничать — мы замечательно весело болтали, и время прошло незаметно.

Проехать на машине между самими памятниками и редутами оказалось сложно. Надо было купить бумажку-пропуск, отец купил, но и с ней также было невозможно проехать. В итоге пошли по грязной дороге: холодный дождь намыл на нее (в стране Гагарина же грунт выше бордюра…) глину и прочий мусор. Вместе с листочком-пропуском я прошел за веревочку: а за веревочкой, поддерживаемой криво и косо одетыми голодного вида милиционерами или солдатами (уже не помню — помню, что голодного и косого вида), были всажены в глину «трибуны»: наспех сколоченные необработанные рубанком доски. На этих узких рейках еле умещались огромного «водоизмещения» попы. Тогда — в юности — мне запомнилось впечатление отторжения от неопрятности (это я еще не ведал этого «духа» подле себя в радиостудии…), габаритов, странных нарядов и того, как они высокомерно смотрели на уставших людей, не прошедших веревочку — и всю церемонию официальных речей у батареи Раевского смотревших стоя. Тогда я еще не читал знаменитого письма В. Белинского Н. Гоголю, не знал о будущих кошмарных историях (вроде позорного дела Торфянки) — но физиологически, эстетически мне уже стало все ясно.

Но были и приятные открытия! Именно в тот день я впервые увидел целый ряд офицеров, которые так разнились с местными: ткань их униформы была иного качества, все пиджаки выглажены, осанка прямая; и они, и их жены обладали талией! Они вели разговор — и меня удивляли их вполне рафинированные манеры и мимика. Замечу, что позднее, когда я уже стал историком, у меня появились публикации — и я стал получать приглашения на вечера в посольство, я познакомился с одним из военных атташе Франции в России (с Жилем Галле). Этот интеллигентнейшего вида бригадный генерал окончил военную академию во Франции, но был до того разносторонне образован, что мог цитировать Тургенева и Лескова по-русски! Задумайтесь, могут ли наши…

Однако вернемся под дождь и в глину батареи Раевского. На толпе тогда еще не было ленточек: не спустили сверху, а у нас, если не спускают через «ящик» — значит, такого и не носят. После скучных речей попов про «победу над антихристом» (Санта РозалИя — это в 2000 году: и не где-нибудь в тундре, а в Европе!) все отправились наблюдать «реконструкцию» боя. По традиции таких розыгрышей вместо Наполеона (как было в истории) побеждает «дружба» (бензопила), а какой-то голос в микрофон сообщает отсыревшему населению, что «наши чудо-богатыри покрыли себя…» и дальше про славу. Иногда между начальниками клубов реконструкторов происходят мордобои (все это в эполетах…), потому что «французы» не очень хотят кривить истиной, но приходится.

На разного рода открытия памятников Кутузову (например, в Малоярославце — кошмарное, позорящее человека изображение поставили) еще зачастила ездить Н. Нарочницкая — дочка советского академика, вся из себя религиозная, громкая патриотка, которая, однако, «не вылезает» из Парижа (там она возглавляет наш, вслушайтесь в эти поразительные слова: российский «Институт демократии и сотрудничества»). Помню, однажды направляюсь к выходу аэропорта «Шарль де Голль» — и вижу, как кто-то впереди всех, по ногам людей с чемоданами спешит попасть в «бездуховную» Европу — так вот это была она. Как-то я делал доклад на «Секции истории» в Доме ученых — и она просто злобнейшим взглядом меня буравила, но ничего критического не сказала.

Следующим моим визитом на поле (примерно год спустя) был уже основательный заезд на несколько дней — участие в научной конференции, организованной Бородинским музеем. Приглашение для участия мне прислал тогдашний директор Алиса Качалова. Женщина, созданная для игры без грима в пьесах Гоголя и Островского в прежнем Малом театре. Ее несколько плоское лицо и прическа с забором в высокий нахлобученный конус (а ля «Фёкла») придавали музею атмосферу эпохи Ноздрева и Коробочки. Она не особенно разбиралась в том, что сообщают докладчики, а вот ее заместитель по науке тов. Горбунов все дни конференции смотрел на меня с крысиной ненавистью. Бородач с маленькими злобными глазками, смотрящими исподлобья, малорослый и коренастый. До сих пор помню запах перегара в метре от него. Тоненькие университетские мальчики в костюмах и с идеями — подобным персонажам ненавистны априори! Бывший тогда же на конференции профессор Сироткин мне даже сказал (не только про перегарного): «Если бы они могли — они бы тебя убили». Тысячу и одну ночь раз был прав Оскар Уайльд, который заявлял: «Нет ничего более поверхностного, чем НЕ судить о человеке по его внешности».

Еще там был (специально завезли — как неформальное противодействие мне) один мерзотный тип с порчей на лице и вечно воняющий. Он не историк, просто приблудный «любитель», но он сразу меня возненавидел (когда я еще только начинал ходить на конференции в возрасте 15–16 лет!) с особенной силой: и много лет подряд люди со смехом наблюдают его истерику — вечные гадкие и беспомощные записки в интернете, попытки что-то выкрикивать на моих творческих вечерах и т. д. Вообще, это научно показательно: симпатии и антипатии определяются на физиологическом уровне — по внешности. Меня всегда ненавидели ущербные, уродливые типы и почти всегда хорошо или просто спокойно относились люди привлекательные, успешные, самодостаточные, люди без комплексов. Отношение ко мне в этом смысле есть некая лакмусовая бумажка каталогизации индивида. Более того, по отношению к знаковым личностям легко определить человека: я, например, часто типологизирую людей по их отношению к Наполеону, Пушкину, Дарвину, Уайльду, Лукино Висконти. И всегда безошибочно.

Мне вспоминается превосходная фраза блистательного французского актера, драматурга и бонвивана Саша Гитри: «Когда я лучше узнал людей, которых я так раздражаю, я стал это делать намеренно». Кстати, в судьбе этого замечательного человека так сложилось, что его крестным был император Александр III, а в 1955 году он сыграл роль Талейрана в снятом им же фильме «Наполеон».

Еще на конференцию по наивности приехал француз — директор Центра исследований Наполеона Фернан Бокур. Высокий человек (примерно моего роста) с европейским профилем и манерами. Таким образом, мы были единственные двое из примерно 50 участников, кто сменял костюмы два — три раза в день (соответственно, под завтраки, выступления и вечерние променады). Однажды он заметил, что я переоделся и, промолвив: «Эжен переоделся, а я забыл!», — поспешил сменить пиджак. Если профессор Сироткин над подобным только иронизировал, то прочие «Фёклы» и «бородачи» смотрели на это весьма недобро (вспоминаю манекены музея палеоантропологии).

Я много раз рассказывал в своих телевизионных интервью, но расскажу еще раз — так как в тему. В один из дней участников повезли на раздолбанном скрипящем автобусе на экскурсию по славному городу Можайску (Кутузов и там бросил несколько тысяч раненых, после чего начался пожар). По пути пожилой профессор Бокур спросил у меня (прочие «исследователи» 1812 языков не знали…), где можно найти туалет. Я переспросил водителя — но тот поглядел на меня отнюдь не как на «культового интеллектуала нового поколения»… Проще говоря, туалетов не было (как и кафе). В итоге мы отправились искать «счастья» на местный рынок (в уже упомянутых костюмах…). Примерно за 100 метров до цели мы почуяли, что на верном пути, однако именно сила запаха заветной цели француза остановила. Он стал отнекиваться, сопротивляться, говорить, что, мол, уже не хочет, и вообще никогда в жизни ему это было не надо! Но я же, как ученый, понимаю, что в таком возрасте терпеть нельзя! Я его толкаю — а он упирается: вспоминает маму, папу, детство, Эдит Пиаф, Латинский квартал! Уж не буду доканчивать историю — скажу одно: «не ходите, дети, в Африку гулять».

О собственно «научной» стороне дела на упомянутой конференции говорить нет никакого смысла. Все эти нищие интеллектом «мнс-ы» и музейщики дряхло выходили на советского стиля трибуну — и названия докладов всегда были ни о чем. Вроде: «к вопросу о» — и далее любая ерундовина: «…об участии представителя семьи калужского асессора по некоторым письмам из недавно сгоревшего амбара», «…об использовании тряпочек в деле подтирания одной из пушек на непостроенном редуте возможного поля несостоявшегося боя по новым данным»… И тому подобная ахинея.

Еще на такие собрания обычно (как в Можайске, так и на конференциях в Бородинской панораме) приходили какие-то приблудные «потомки»: особенно некая странная курносая и слегка «датая» тетка, выдававшая себя за «родственницу Кутузова» (при всем моем к нему… научном отношении, она просто оскорбляла образ европейски образованного царедворца 18-го века). Обычно эта «родственница» съедала все сухарики и выпивала весь «Святой источник»: больше никому не доставалось.

С годами, «колеблясь вместе с линией партии», еще более деградировали и подобные сборища. Сейчас я взял сборник — публикации материалов юбилейной конференции на поле (2012 г., изданы в 2013 г.): иллюстрации научного (!) сборника начинаются не с исторических портретов и карт, а с фотографий президента и попов. Абсолютное большинство докладов — просто в макулатуру сдавать! Деградировала и сама непреложная академическая форма текстов: в этом сборнике у статей часто отсутствуют ссылки или, что еще позорнее, авторы ссылаются на Википедию. Как говорится, копают «на дне».

Но я не сказал пару слов о гостинице, где разместили участников «международной научной конференции». Не помню, была ли она единственная в Можайске, но точно «главная и лучшая». Про эстетику я даже не упоминаю — это адская совковая хибара. Розетки в номере не работали, потом одну по моему требованию починил какой-то ханурик. Постельное белье я предусмотрительно привез свое. Из столовой неслась неприятная вонь, поэтому я питался только в номере тем, что привез с собой из Москвы (и отец дня три еще подвозил). Это, конечно, не добавляло моему образу «народной любви». «У него в комнате еда, он ест один…», — иногда слышал я шепот участников международной научной конференции.

Профессор Сироткин хотя и работал в свое время корреспондентом в Париже, но оставался вполне советским по сути, и регулярно отмечал мои «буржуазные замашки» (правда, со свойственным ему юмором и общей несерьезностью). С легкой хриплой кашей в горле, а-ля артист Алексей Грибов в роли советского бюрократа или дореволюционного нищего, Владлен Георгиевич перефразировал Окуджаву: «вы перепутали век, улицу и город».

Когда участников «международной» вывозили из гостиницы на Бородинское поле — там их кормили из «походного» котла (такая облупившаяся мини-цистерна), подвезенного грузовиком к какому-нибудь пролеску. «Научные сотрудники» и несколько штук кандидатов и докторов сидели на корточках с жестяными или порванными пластиковыми мисками. Такое я видел только в гнусавом переводе жеваных видеопленок в фильмах про побег африканцев из мексиканской тюрьмы ночью в 80-е. Вместе с ними же кормились и какие-то ряженые брюхатые «казаки» (с орденами за взятие Трои и Карфагена) — уж не помню, то ли они посещали конференцию, то ли обретались на самом поле. А я опять-таки отбивался от «коллектива» и прогуливался между деревьями, вглядываясь в игру листвы, уже чувствующей приближение осени.

Теперь, дорогой читатель, я предлагаю перенестись в Австрию. В последний день августа 2015 года я отправился из Вены в городок (аналог нашего поселка) Ваграм (Deutsch-Wagram), где 5–6 июля 1809 года разыгралась одна из крупнейших баталий наполеоновской эпохи. Был прекрасный теплый солнечный день, дорога из Вены заняла всего минут 25 и поднимала настроение красивыми видами.

Выйдя с крохотного, но весьма элегантного вокзала, я обратился к местным жителям с вопросом, как пройти в музей? Дама и ее (мне запомнилось) очень высокого — метра два — роста сын отходили от своей машины, но когда я поинтересовался насчет музея, они ответили (на прекрасном английском языке), что это в 10 минутах ходьбы, но сразу поспешили предложить отвезти меня на машине. Я хотел прогуляться, поэтому поблагодарил их и отправился пешком. Меня сразу восхитила (вернее, после почти двух недель в прекрасной Вене продолжила восхищать) идеально чистая с опять-таки безупречно спроектированными и отштукатуренными коттеджами улица. Поразительно, но часто машины (естественно, до блеска вымытые) совпадали оттенком с цветом здания.

Минут через пять я уже подходил к музею. Нам в это сложно поверить, но государственный музей, созданный в память о поражении австрийской армии в генеральном сражении, в котором вдобавок в 1809 году находилась ставка командующего австрийской армией эрцгерцога Карла, называется «Музей Наполеона»!!! Вы можете себе представить подобное в России, на поле Бородина?! Так вот в этом и есть разница цивилизаций. Австрийцы открыты миру и используют имя гениального представителя человечества, так сказать, лейбл, популярный по всему свету. Примечательно. Наполеон, к примеру, прошел Пруссию вдоль и поперек (правда, после того, как она первая напала на Францию), отрезал от нее крупные провинции — но вот в 2016 году состоялась масштабная инсценировка вступления Наполеона (его изображал известный реконструктор Марк Шнайдер) в Берлин — причем через Бранденбургские ворота! Жители и пресса встречали «Наполеона» и радовались жизни. Для них, лишенных комплексов и мифов пропаганды, это всего лишь театр, история, праздник (и доходы от туристов, укрепление дипломатических отношений, между прочим). Однако продолжим про цивилизацию.

На весь музей оказался всего один сотрудник, охраны не было (а большинство ценнейших экспонатов весьма легкодоступны…). Билет не потребовался. Когда я захотел заинтересовавшее меня сфотографировать, я спросил разрешение, и упомянутый сотрудник разрешил — более того, предложил мне помочь сфотографировать и меня самого на фоне экспозиции. Редкие миниатюрные портреты, гравюры, статуэтки Наполеона из самых разных материалов, портреты австрийских генералов на эстетском богемском стекле 19-го века, оружие и ядра, большой бюст Наполеона при входе — экспозиция воодушевляла. Затем я решил купить все имеющиеся музейные брошюры и прочие издания, как и несколько сувениров: все мне было отпущено с большой скидкой, и еще какие-то буклеты и открытки я получил в подарок.

Изучив музей Наполеона (то есть здание ставки Карла), я захотел подкрепиться — и заметил сразу через дорогу (в 20 метрах) ресторанчик. При входе меня встретила блондинка-официантка: классическая красотка австрийского (немецкого) стиля, буквально сошедшая с кинопленки фильмов эпохи расцвета карьеры моей любимой Марики Рёкк (про нее я даже снял документальный фильм из цикла «Поэзия судьбы»). Высокая, со стройными крепкими ножками и бюстом на зависть Джейн Мэнсфилд. Она приняла меня за американца и стала объяснять мне меню (хотя моего знания немецкого для меню было достаточно…) на великолепном английском — с изысканным выговором Стивена Фрая. Удивляло, что сельский ресторан типажа пиццерии располагает винной картой (и с наименованиями из списка Паркера), а также англоговорящим персоналом. Вскоре я отведал отменный ароматный стейк!

Выйдя из ресторанчика, я вначале пошел не обратно в городок, а в сторону поля (это буквально через перекресток от музея). Как обычно, распаханное и урожайное — и качественно выложенная дорога вдоль него, розы и спелый виноград, свисающий с забора с противоположной полю стороны. Прогулявшись в эту сторону, я повернул обратно в сторону городка.

И снова — идеально чистые улицы, прекрасные разные по конструкции коттеджи, оплетенные иногда диким виноградом или вьюнком. Но разве в подобном комфорте возможна подлинная глубина и «космизм»?! Весьма сомнительно — подумал я. Цветы, тенты, зонтики, гамаки, беседки, декоративные купидоны и фигурки обаятельных гномиков, улыбчивые лица. За одним из участков фрау снимала плоды — и почему-то предложила мне, я, поблагодарив, отказался. Далее я заметил магазины, аптеку, стоянку такси, большую заправку (почему-то без запаха бензина). Чистый и светлый, по всей видимости, протестантский костел был открыт и пуст. В нем не было чада, вони и старух со злобными взглядами, буравящими всякого входящего. Еще мое внимание привлек длинный составной и идеально чистый, насыщенного красивого желтого цвета трактор, за рулем которого сидел не привычный с детства «тракторист», а опрятно одетый блондин модельной внешности. Трактор двигался, но почему-то почти без звука.

Вскоре я набрел еще на один ресторан — на этот раз, очевидно, более высокой категории: двухэтажный, выстроенный в стиле классицизма, с гербом, множеством украшений по фасаду и флагами Евросоюза и Австрии перед ним. При входе стоял бюст Наполеона и множество табличек с именами известных посетителей. Среди них я заметил имя певца Фалько и знаменитого артиста оперетты и киноактера, который выходил на сцену до 107 (!!!) лет — Йоханнеса Хестерса (про него я также снял в свое время документальный фильм из упомянутого цикла). Интерьер был просто поразителен: старинная мебель, полотна, витрины с коллекционным фарфором. Я не был голоден, но не смог не задержаться. В итоге опять-таки модельной внешности загорелый официант с красивыми руками принес мне вкуснейшую рыбу! «Почему-то они не называют себя победителями Наполеона», — подумал тогда я…

И после ужина — снова прогулка по уже упомянутым очаровательным улицам, раскрашенным лучами заходящего солнца…

Вернувшись в Вену, я отправился к Ратуше: перед ней были поставлены трибуны — и на огромном экране демонстрировалась запись концерта многолетней давности, пел легендарный Фрэнк Синатра. Атмосфера была поистине волшебная.

Dixi

Иллюстрации

Бонапарт на Аркольском мосту (фрагмент). Художник Антуан-Жан Гро, холст, масло, 130× 94 см., Версальский музей. Портрет выполнен с натуры в Италии в 1796–1797 гг. Приводится здесь по состоянию холста на 1936 год (в издании: Октав Обри. «Наполеон», Париж, 1936, тираж 100 экз., первая цв. вклейка. Находится в личной коллекции Е. Понасенкова). Из письма А.В. Суворова к А.И. Горчакову (октябрь 1796 г.): «О, как шагает этот юный Бонапарт! Он герой, он чудо-богатырь, он колдун! Он побеждает природу и людей. …В действиях он свободен как воздух, которым дышит».

Наполеон Бонапарт в битве при Риволи. Фрагмент картины Ф.Э.А. Филиппото (1815–1884), 1845 г., Версальский музей. Фото полотна до реставрации — по состоянию на 1902 год, опубликовано в альбоме Дж. Л. Стоддарда «Наполеон» (Вустер, 1902, с. 16). Из частного собрания Е. Понасенкова. И.В. фон Гёте о Наполеоне: «Свет, озарявший его, не потухал ни на минуту; вот почему судьба его была так лучезарна».

Бонапарт. Гравюра Джеймса Хопвуда-младшего (1800–1850). Париж, 1840-е гг. По живописному оригиналу, выполненному Ж.-Б. Изабе (1767–1855) с натуры. Из частного собрания Е. Понасенкова.

Табакерка с медалью в честь битвы под Маренго 14 июня 1800 г. Модельер — знаменитый Жан-Бертран Андриё (1761–1822). Роговая масса, черепаховый панцирь, золото, медные сплавы, золочение. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые.

Наполеон. Бюст начала XIX века. Из частной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые. Это уникальное аутентичное скульптурное изображение полководца было открыто мной недавно (по неверной атрибуции продавалось как «Цезарь») — и требует пристального внимания и изучения. Характер изображения лица говорит о влиянии Антонио Кановы. Автором сделан акцент на символический образ Древнего Рима. Фридрих Ницше: «Наполеон — последнее воплощение бога солнца, Аполлона».

Наполеон. Этот неизвестный портрет императора (видимо, вариация на тему работы Фр. Жерара) сохранился благодаря обнаруженной мной единственной фотографии на «визитке» второй половины XIX в. Из частного собрания Е. Понасенкова.

Из дневника Марины Цветаевой: «Наибольшим событием (и наидлительнейшим) своей жизни я считаю Наполеона».

«Это благодаря ему к нам вернулись прекрасные дни»: апофеоз Бонапарта-реформатора. Гравюра Жирара по оригиналу Буазо, начало 1800-х гг. (из альбома Армана Дайо (1851–1934) «Наполеон» (Париж, 1908, с. 280); в личной коллекции Е. Понасенкова).

«Наполеон — великий император французов и король Италии». Гравюра начала XIX в. С открытки начала XX в. из собрания Е. Понасенкова. Слова Александра I — физику Г.Ф. Парроту в 1812 году: «Я не надеюсь восторжествовать над гением и победить его армии. Но я ни при каких обстоятельствах не подпишу постыдного мира, я предпочитаю быть погребенным под обломками моей империи». Напомню, что по итогам встречи в Тильзите Наполеон стал кавалером двух высших наград Российской империи: ордена Святого апостола Андрея Первозванного с девизом «За веру и верность» и ордена Святого благоверного князя Александра Невского (девиз — «За труды и Отечество»); сегодня они хранятся в Государственном историческом музее в Москве.

«Счастливая звезда»: «Наполеон Бонапарт — пожизненный консул». Гравюра начала XIX в. (опубликована в альбоме Армана Дайо (1851–1934) «Наполеон» (Париж, 1908, с. 276): в личной коллекции Е. Понасенкова). Интересно отметить, что пятиконечная звезда с лучом вверх присутствовала на эполетах дивизионных генералов Великой армии, как символический элемент масонской ложи, посвященной Жозефине, в качестве декоративного узора на многочисленных картинных рамах и деталях ампирной мебели, в росписи по фарфору и т. д.

Виктор Гюго (1802–1885) о Наполеоне: «Этот человек, сперва бывший звездой нации, со временем превратился в ее солнце».

Император Наполеон. Миниатюра на слоновой кости, Франция, XIX век. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые. Этот ранее неизвестный портрет выполнен с большим мастерством и помещен в оправу с характерным для стиля ампир узором из пальметт.

Наполеон, апрель 1816 г.: «Даже когда я уйду, я останусь жить в умах людей, как путеводная звезда их борьбы за свои права, мое имя станет их военным кличем, девизом их надежд».

Наполеон на поле битвы при Ваграме. Художник Жозеф Шабор (1786–1848). Обложка журнала Телемагазин, 19–25 апреля 1769 г. (№ 704) — в частном собрании Е. Понасенкова. Само полотно находится в Наполеоновском музее в Риме.

…И миру вечную свободу

Из мрака ссылки завещал.

А.С. Пушкин о Наполеоне, 1821 г.

Наполеон. Гравюра 1811 г., изданная в Лейпциге. Этот ранее неизвестный портрет я лишь два года назад обнаружил в антикварном магазине в Вене — публикуется впервые.

Крупнейший немецкий философ Г.В.Ф. Гегель (1770–1831) о Наполеоне: «мировая душа, сидящая на коне и мчащаяся через мир, овладевающая им».

Александр I. Император Всея Руси («Всех Россий»). С оригинального рисунка, сделанного в Лондоне во время его визита в 1814. Цветная гравюра Х. Мейера, Англия, сентябрь 1814 г. Из личной коллекции Е. Понасенкова. Публикуется впервые. После катастрофической для русских людей войны 1812 г. царь несколько лет путешествовал по Европе, а Бородинское поле так никогда и не соизволил посетить. При этом развязал конфликт именно Александр — после чего в самом начале военных действий он сбежал из армии в Петербург. А.С. Пушкин об Александре I:

Властитель слабый и лукавый,

Плешивый щеголь, враг труда,

Нечаянно пригретый славой…

«М.И. Голенищев Кутузов, князь Смоленской». По оригиналу Ф. Кинеля. Из книги Рихарда Зузманна «1813–1815» (Берлин, б/д — около 1913 г., с. 79) — в частном собрании Е. Понасенкова. У Кутузова в биографии было всего два генеральных сражения (Аустерлиц и Бородино) — и оба он проиграл (при этом в Москве он бросил около 30 000 русских раненых, большинство из которых сгорели в пожаре, устроенным Ф.В. Ростопчиным). Командующий Союзной армией князь К.Ф. Шварценберг, 1814 г.: «Никакой, даже самый идиотический, идиот не сможет приписать неслыханные катастрофы Наполеона слабоумному Кутузову и его безвольному повелителю».

⇐ Предыдущая 166 167 168 169 170 171172173 174 175 Следующая ⇒