Дубль 4. Слава 1 страница

Ну а сейчас, ты меня уж извини,

но я пойду домой и упаду там с сердечным приступом.

«Криминальное чтиво»

Есть такие дни, когда все идет наперекосяк.

Просыпаешься с квадратной головой и как-то сразу понимаешь — все будет очень паршиво, позитив не поможет преодолеть царящий вокруг беспросвет. А есть такие недели. Месяцы. Годы. Есть такая вечность, и это уже совсем хреново.

Да здравствует депрессия, детка.

Я открываю глаза и сразу осознаю, что ничего хорошего не произойдет. Стоит поменять график, начать высыпаться, дать утомленному мозгу нормальный отдых. Но достаточно трудно осуществить такой план, если отправляешься спать далеко за полночь, а на работу нужно явиться к девяти утра.

Возможно, когда-нибудь я стану большим начальником, смогу приходить после обеда, чтобы просто наорать на подчиненных, сбрасывая стресс. Но пока приходится жить по графику для простых смертных.

Широко зеваю, потягиваюсь. На автомате плетусь в ванную, вяло чищу зубы, умываюсь, стараясь смыть тягучую усталость.

— Доброе утро, — мама одаривает меня неодобрительным взглядом.

К счастью, она уже в коридоре, отправляется на йогу сразу после утренней пробежки.

Боже, ее точно забросили сюда инопланетяне. Человек не может быть настолько идеальным.

— Доброе, — бросаю, еле шевеля губами.

Полощу рот, потом тянусь за расческой и буквально захлебываюсь зевком.

Топаю в сторону кухни, по пути врубаю фильм на телефоне и, брезгливо скривившись, взираю на завтрак.

Паскудство.

Имбирная настойка, салат из капусты и сельдерея. Оглядываюсь по сторонам, крадучись движусь к раковине и медленно выливаю настойку в сливное отверстие.

— Ты взвесилась? — доносится из коридора суровый вопрос.

— Да, — бросаю уверенно. — Так же.

— Точно?

— Да.

Бросаю взгляд на весы. Момент истины? На экране мобильного Дензел Вашингтон лихо мочит всяких бандитов.

Сбрасываю тапки, закрываю глаза, делаю шаг вперед.

— Я вешу килограммов сто, — говорит Дензел.

Я тоже.

Смотрю на безрадостные цифры.

Ну, не совсем сто.

Но почти.

Шестьдесят два.

Вот фигня.

Если мама узнает, ее хватит удар.

— Шестьдесят! — кричу. — Я еще раз проверила.

Поспешно занимаю место за столом, ковыряю вилкой салат. Боевик начинает утомлять, захожу в популярную соцсеть, мониторю ленту новостей и застываю с открытым ртом.

Вилка падает на пол.

Обалдеть. Не может быть. Зрение подводит меня.

— Что случилось? — спрашивает мама.

Как ответить без отборного мата? Затрудняюсь.

— Ничего, — выдавливаю наконец. — Все нормально.

— Ты уверена?

Нет, не уверена.

П*здец что творится.

Просто п*здец среди бела дня. Среди раннего утра. Бля.

Извините, обычно я выражаюсь гораздо приличнее.

— Да, супер, — придаю голосу запредельную бодрость. — Отличной тренировки!

Веки тяжелеют, хочется упасть в обморок, отрешиться от свалившегося на меня кошмара.

Господи, что это?

Зачем? Почему? За какие грехи?

Рита выложила фото с нашей прошлой встречи. И, судя по виду на этих фото, я вешу раза в два больше Дензела. Какие там шестьдесят или шестьдесят два. Надо прибавить сто или сразу двести.

Как вообще можно такое уродство вывалить в инет?

Я выгляжу как гигантская баварская колбаска. Куча складок и огромное количество лишних подбородков.

Ладно, неудачный ракурс, камера типа полнит.

Однако сколько же на мне этих камер?!

Помню, эти фото делал официант, на телефон Риты. Хм, официант? Нет, сам сатана покинул ад и снял это.

Начинаю звонить Нике, чтобы выплеснуть наболевшее.

— Ты права, она нам завидует, — хочу сказать я. — Даже с кучей подбородков выгляжу очаровательно. Ты видела? Нет, ну ты видела?!

Но абонент временно недоступен.

Набираю несколько раз, вдруг сеть глючит. Напрасно.

Вот фигня. Где Ника, когда она так нужна? С кем поделиться реальной проблемой?

Мне уже плевать на безответную любовь и на мировой финансовый кризис.

Уродское фото — это реально то, с чем нельзя смириться.

Хуже и не придумаешь.

***

Рабочий день движется неспешно. Продолжаю тщетные попытки дозвониться до Ники.

Куда она пропала? Загуляла с Артуром? Что за фигня? Почему мне некому пожаловаться?

Скорбно вздыхаю, продолжаю дыроколить бумаги.

Благодаря приоткрытой двери могу любоваться тем, как босс развлекается на перекуре. Стоит в компании мужиков, рассказывает что-то, улыбается. Тоже улыбаюсь, помимо воли, на автомате. Хоть со стороны понаблюдаю, попускаю слюни счастья.

Я разрываюсь между потребностью поклоняться ему и желанием приковать его наручниками к своей кровати.

С одной стороны, мои чувства достаточно приземлены и спокойны, а с другой — смахивают на концентрированное безумие. На одержимость. Как чокнутая фанатка, собираю крохи внимания, лелею годами, мечтаю о нереальном. Остается обклеить комнату его фото. Вот только мама не поймет, точно отправит в дурдом.

А может, меня действительно нужно пролечить? Сколько еще буду млеть и строить воздушные замки на пустом месте?

Градский не из тех, кто женится. Хотел бы семью, давно бы получил. Но у него уже есть любимая супруга. Работа. Никаких серьезных отношений. Случайные связи, не более. Я же мониторю. Как заправский маньяк, отслеживаю любые перемены.

Он одиночка. Харизматичный лидер. Ни к кому не привязывается, не допускает развития эмоциональных связей. Друзей держит на расстоянии. Если говорить про наш отдел, тут скорее приятели. Близок только с братом и племянницей. Чужаков не подпускает.

Я отвожу взгляд, опять набираю Нику.

Абонент по-прежнему не намерен выйти на связь.

Хмурюсь и сбрасываю вызов, прежде чем приятный женский голос завершит озвучивание стандартного скучного текста.

Вновь смотрю вперед, беззастенчиво разглядываю босса.

Он хохочет, запрокинув голову назад. Мощная шея напряжена, ритмично движется кадык. У меня во рту скапливается слюна. Условный рефлекс.

Господи.

Как же ему идет форма. И погоны, и все знаки отличия. Хотя в неформальной обстановке выглядит еще в разы круче. Носит рваные джинсы и кожаные куртки, одевается в стиле дворового хулигана. Предпочитает серебряные украшения. Браслеты со стальными заклепками и кулоны на тонком черном шнурке. Иногда молот Тора, иногда фигурку волка. Ника их ему дарила, хотя выбирали мы вместе.

Шумно сглатываю.

Как же меня к нему тянет. Прямо сейчас встать и подойти, наплевать на окружающих и впиться поцелуем. В губы. Или же просто обнять, впечатать тело в тело, оценить реакцию. Хотя все и так понятно. Отстранит, отправит куда подальше.

Градский принадлежит к высшей лиге. А я бледная моль.

Поправочка — жирная бледная моль.

Никаких шансов, никаких вариантов. Даже на скамью запасных не попаду.

Вдруг на горизонте возникает неизвестный парень, закрывает обзор. Сердито выдыхаю. Смех резко затихает.

В чем дело? Обращаюсь в слух, однако разговор разобрать не удается. Отрывки фраз не помогают добраться до сути.

Когда парень отступает, я снова вижу босса.

Черт.

Что происходит?

Лицо у него каменное, будто маска. Привычные краски схлынули, черты заострились. А глаза ничего не выражают, словно мертвые.

Краткий миг — и Градский смотрит на меня, ловит встревоженный взгляд.

Не могу отвернуться, краснею. Невольно сжимаю телефон.

Босс отворачивается, направляется к выходу. Остальные расступаются, пропуская его. В коридоре царит звенящее напряжение.

Я медлю недолго. Около минуты. Хватаю плащ и сумку. Оглядываюсь и выскакиваю из кабинета.

Очертя голову, бросаюсь следом, опять повинуюсь порыву. Сердце мерно стрекочет под гортанью. Воздуха не хватает. Спешно спускаюсь по лестнице, выскакиваю на улицу.

— Куда вы? — цепляюсь за плечо Градского.

Он оборачивается. Не сбрасывает мою руку, не отстраняется, но выглядит так, словно я ошпарила его кипятком.

— На место преступления, — отвечает сухо.

— Тогда возьмите меня, — шепчу, тщетно пытаясь отдышаться. — Вы обещали.

— Нет, — бросает глухо. — Только не сегодня.

— Почему? — не намерена отступать. — Жаль, не могу дозвониться до Ники, иначе бы прямо сейчас рассказала ей, как вы…

— Ники больше нет.

Он закрывает глаза и отворачивается.

— Что? — закашливаюсь. — В смысле?

— Ее убили, — произносит бесцветным тоном. — Этой ночью.

Я отказываюсь воспринимать услышанную информацию.

Отказываюсь.

— Нет, не может быть.

Мои губы дрожат, а голос предательски срывается.

— Возвращайся на рабочее место, — строго говорит Градский, шагает дальше, снимает сигнализацию с авто, открывает дверцу.

Молча обхожу машину, усаживаюсь на переднее сиденье.

— Какого хрена ты творишь? — раздраженно спрашивает он.

— Я должна поехать с вами, — смотрю перед собой, стараюсь не моргать. — Должна.

— Дура, — выдает, не скрывая ярости.

Он не станет тратить время, чтобы выгнать меня из салона.

Бьет по рулю, заводит двигатель.

— Даю последнюю возможность убраться отсюда, — цедит сквозь зубы.

Никак не реагирую.

Если начну говорить, если скажу хоть слово, если хоть просто моргну… разрыдаюсь, впаду в истерику.

Я стараюсь абстрагироваться. Замерзнуть изнутри. Отключить чувства.

***

Наркоманский притон. Ночлежка для бомжей. Квартира мелких аферистов. Вот на таких объектах доводилось бывать прежде. Ничего приятного, ничего интересного. Достаточно обыденно и банально. Грязь. Вонь. Бардак. Встречались относительно приличные места. На серьезные преступления меня никогда не брали.

До этого момента.

Я захожу в знакомый подъезд и очень стараюсь не упасть в обморок.

Странное ощущение. Касаюсь перил, но не чувствую опоры. Ступеньки, по которым поднималась столько раз, уходят из-под ног, будто рассыпаются.

Все кажется иллюзорным. Движусь точно сквозь сон. Не верю. До самого последнего момента не верю.

Я не слышу, о чем беседуют люди вокруг. Точнее — я не понимаю. Вижу с трудом, едва различаю контуры. Воспринимаю окружающую реальность с заметным опозданием.

Прохожу в спальню, жмурюсь.

Вспышки фотоаппаратов ослепляют.

Я смотрю вниз и понимаю, что весь ковер в крови. Я стою в крови. Кровь медленно пропитывает подошву моих ботинок.

Это настолько жутко и чудовищно, что последние остатки мыслей покидают сознание.

Ступаю вперед, словно под кайфом. Шаг за шагом, все ближе к огромной кровати. Замираю.

Боже.

Мне кажется, сейчас идеальное время остановиться. Прекратить фарс. Пусть кто-нибудь взорвет хлопушку и сообщит, будто все происходящее лишь дурацкий, абсолютно не смешной розыгрыш.

Конечно, работа в прокуратуре избавляет от иллюзий, закаляет, делает гораздо циничнее. Как и учеба на юридическом. Рано или поздно ты понимаешь, что не всех преступников позволено отправить за решетку, что есть процедура и против нее никто не попрет, что перестроить систему невозможно, что нужно смириться и делать карьеру. Справедливость живет исключительно на экране кино.

Привыкаешь ко многому. Но не ко всему. Разве можно привыкнуть к осмотру трупа твоего близкого друга? Лучшей подруги. Родного человека.

Я смотрю на окровавленное тело Вероники. Не моргаю. Глазам чертовски больно. Но я не моргаю. И не чувствую ничего. Ни боли, ни ужаса.

Немею изнутри, цепенею, леденею.

Я хочу проснуться. Очнуться в ледяном поту. Пусть мама опять отругает за найденную в сумке упаковку от шоколадного батончика, пусть пожурит за чипсы.

А потом раздастся привычная трель мобильного и звонкий голос насмешливо протянет:

— Ну привет, подруга.

Я сжимаю телефон так сильно, что пластиковый корпус трещит. Я понимаю, Ника больше никогда мне не позвонит.

Абонент недоступен. Попробуйте связаться позже.

Я вылетаю из квартиры и впиваюсь зубами в плотно сжатый кулак, прислоняюсь к стене и дрожу. Прокусываю кожу до крови.

— Пойдем. — Градский хватает меня за руку и тащит за собой, вниз по лестнице, на выход.

Жадно ловлю ртом свежий воздух.

— В бардачке есть антибактериальные салфетки, — говорит он, когда мы снова оказываемся в автомобиле.

— Зачем? — выдаю чуть слышно.

— Твоя ладонь, — отвечает ровно.

— П-простите, — бросаю сбивчиво.

— Да что ты вечно извиняешься? — Поворачивает ключ в замке зажигания. — Нужно быть увереннее. Особенно сейчас.

Киваю.

— Номер Артура Хары знаешь?

— Нет, — выдыхаю пораженно.

— Она же с ним встречалась, так? Плевать она хотела на мои запреты, да? Мнение отца ей тоже не авторитет.

— Думаете… — запинаюсь. — Думаете, он?

— Посмотрим, — заявляет коротко. — Давай, обработай рану.

Подчиняюсь.

— Там в бардачке есть телефон с левой симкой, я тебе продиктую номер, бери и набирай.

— Хотите, чтобы я позвонила Артуру? — уточняю.

— Вызови его на встречу.

— Но как? — нервно посмеиваюсь. — Что я ему скажу?

— Не знаю. — Тормозит на стоянке перед рестораном. — Что угодно. Очаруй. Вымани на свидание.

— Я не… я… это плохая идея.

Нервно барабаню пальцами.

— Поверь, это лучше, чем если я ему позвоню, — криво усмехается. — Женский голос пробуждает больше доверия.

— Можно отправить повестку, — осекаюсь, почти сразу сознаю всю абсурдность данного предложения.

— Звони, — повторяет с нажимом. — Сама понимаешь, даже если он когда-нибудь явится по повестке, я не смогу допросить его как полагается.

Проклятье.

Он прав.

Последняя фраза эхом отбивается в ушах.

Как полагается.

Меня передергивает. Отлично понимаю, порой признание нужно выбить. Буквально. И хоть я против подобных методов, в случае с Харой иначе не выйдет.

Если парень действительно виновен, то бесполезно действовать официальным путем. Гад легко откупится, технично свалит в другую страну, будет мирно загорать на пляже и дуть коктейли.

Нам нужно поймать его прямо сейчас, по горячим следам. Прижать и расколоть. Есть шанс на раскаяние. Ничтожный.

— Постойте, — бормочу глухо. — Для адвоката такое задержание окажется настоящим подарком. Линия защиты воспользуется…

Замолкаю под тяжелым взглядом.

Я смотрю на Градского и четко осознаю: суда не светит. По крайней мере, в привычном формате.

Босс разрывает зрительный контакт, достает свой мобильный и начинает диктовать номер Артура. Покорно жму на кнопки.

Хорошо, что я сегодня в черной кофте, на такой ткани не заметны пятна от пота. Спина абсолютно мокрая. Насквозь.

Меня бросает то в жар, то в холод. То в кипящий котел, то в студеную воду. Содрогаюсь изнутри, комкаю куртку, прикрывая дрожащие колени.

Череда гудков кажется бесконечной.

Нет ответа.

Вдруг он уже успел уехать? Подстраховался? Как раз проходит регистрацию на самолет, поставил телефон на тихий режим?

— Набирай еще, — мрачно произносит Градский.

Не решаюсь протестовать.

Опять занудные гудки. От каждого из них мой желудок скручивается в новый, очень замысловатый узел.

Наверное, сегодня мне не слишком везет на звонки…

— Да, — грубо бросает Артур.

— Привет, — заявляю игриво.

Откуда только беру силы?

Перед глазами стоит наша прошлая встреча. Его ленивая манера здороваться. Дымящаяся сигарета, небрежно стряхнутый пепел.

Воспоминания всплывают покадрово. Слайд за слайдом. Гребаная презентация. А в конце все полыхает красным.

— Чего надо? — резко спрашивает Хара.

— Неужели не узнаешь? — интересуюсь сладко.

— Либо говори, кто ты, либо иди на х*й, — выдвигает не слишком вежливый ультиматум.

— Разве что на твой, — парирую со смешком.

— Стань в очередь, — самодовольно хмыкает.

— Зря, — цокаю языком, ничего не соображаю, импровизирую на ходу. — Многое теряешь. Ты сам сказал, что настолько глубоко еще никто не заглатывал.

— Заливаешь, — голос слегка смягчается. — Тогда бы я забил твой номер в список контактов.

— Новая симка, старую посеяла.

— Ну ладно, — выдерживает паузу. — Позже наберу. Я не в настроении.

Почему? Потому что после кровавого убийства совсем не тянет на секс?

Больной урод.

— Значит, прощаешь долг? — действую наугад. — Я могу не возвращать деньги?

— Чего? — фыркает. — Какие деньги?

— Ой, у меня батарея садится, а зарядить негде, — картинно вздыхаю. — Часик потусуюсь в кафешке напротив твоего ресторана, потом на…

Сбрасываю вызов и отключаю мобильный.

Перевожу дыхание.

— Деньги? — спрашивает Градский.

— Не вышло придумать другой повод, — бормочу виноватым тоном. — Послушайте, я понятия не имею, как общаться с…

С мужчинами.

С парнями.

Странно, что я вообще заводила отношения с лицами противоположного пола, а не осталась хронической девственницей.

— У меня мало практики общения с подозреваемыми, — формулирую более обтекаемо.

— Ты отлично справилась, — бросает взгляд на часы. — Уверен, примчится.

Ох, сомневаюсь.

Стоило затронуть что-нибудь более личное. Может, упомянуть особенные темы. Ника дала кучу информации, ей нравилось пересказывать все до мелочей.

Ника.

Господи.

Нельзя думать о ней. Нельзя. Не сейчас.

Но слезы градом льются по моим щекам, и я не могу ничего с этим поделать. Не могу ничего исправить.

А если бы я набрала Нику вчера? Если бы пригласила прогуляться или поболтать? Если бы просто решила опять разныться?

Мой звонок мог спасти ее жизнь.

Мог.

Но не спас.

Теперь все в прошедшем времени.

— Ты не виновата, — Градский читает мысли. — Успокойся.

Шмыгаю носом.

Черт, мне действительно лучше подвязать со стенаниями. Ведь сижу рядом с человеком, который потерял родную племянницу. Ему явно больнее, хуже и гаже.

— С-сорвалась, — зуб на зуб не попадает.

Дальше мы молчим. Минута за минутой проходят в абсолютной тишине. Пробую направить внимание на Артура.

Попался на крючок или нет?

Разбираю разные варианты, раскладываю подробно, на атомы.

Час на исходе, и рядом вдруг останавливается знакомый автомобиль. Сверкающий черный «Кайен».

— Мне выйти? — мигом хватаюсь за дверцу.

— Не высовывайся. — Градский блокирует замок и покидает салон.

Хара тоже выходит из своей машины, лениво потягивается, оглядывается по сторонам и собирается перейти дорогу.

— Закурить не найдется?

Босс преграждает ему путь, достает пачку сигарет.

— Отвянь.

Артур снимает солнцезащитные очки, прячет в карман.

— Не так быстро, — отрицательно качает головой Градский.

Спасибо тонированным стеклам, дарят возможность наблюдать за происходящим, не выходя из тени.

Сжимаюсь в комочек, впиваюсь тревожным взором в сцену, разворачивающуюся напротив. Страшно до чертиков.

Может, вызвать подкрепление? Идиотка, только подставишь начальника. Может, изначально не стоило идти у него на поводу, звонить этому подонку? Плевать, он бы справился без посторонней помощи, нашел бы иной подход, вот и все.

— Ты не местный? — издевательски хохочет, демонстративно закатывает рукава светлой рубашки. — Не видишь, на кого тявкаешь?

Градский молча бьет его кулаком прямо в лицо. Резко и жестко, не оставляя шанса увернуться.

От силы удара Артура заносит в сторону. Он взвывает, закрывая лицо ладонями. Опирается на нашу машину, на стекло у места водителя. Окровавленные пальцы соскальзывают ниже по гладкой поверхности.

Зажимаю рот рукой.

Перед глазами вспыхивают кадры с места преступления. Изуродованное тело Вероники. Залитый багрянцем ковер.

Меня начинает мутить.

— Ты труп, — Артур сплевывает кровь на землю.

Я вижу, как Хара тянется к поясу, хочу закричать и предупредить об опасности. Однако Градский замечает угрозу без дополнительных предупреждений. Он хватает бандита за запястье, выкручивает, вынуждая того заорать.

Пистолет падает вниз.

— Что это у нас? — без эмоций спрашивает босс. — Вооруженное нападение на сотрудника прокуратуры?

— Да ты оху*л, мудак, — хрипит Артур.

— Сам признаешься или нужно отправить в камеру, где таких голосистых особенно ценят?

— Чего? Бл*. Что за х*рня? Ты хоть осознаешь, кого тронул?

— А ты? — бросает холодно. — Помнишь Веронику Градскую?

— Нет! — заявляет со смешком. — Я не обязан помнить всех баб, которых тр*хал.

— Сейчас освежим твою память.

Босс вынимает свой мобильный.

— Гляди какие снимки.

— Отвали, у*бок.

Хара пытается вырваться, отвернуться. Однако тщетно. Его буквально утыкают лицом в экран.

— Бл*дь, — выдыхает он, скривившись. — Что это?

— Ты скажи, — отступает. — Гребаный урод.

Артур закашливается, сгибается от рвотных позывов.

— Н-не выйдет, — произносит наконец. — Не выйдет повесить на меня мокруху.

— Значит, не твоих рук дело?

Поднимает пистолет, приставляет к подбородку противника.

— Не знал Веронику? Не звонил ей?

— Ну звонил, — бросает отрывисто. — И чего теперь?

— Об алиби позаботился?

— Я всю ночь провел на клубе.

— Проверим.

— Я больше ни слова не скажу.

— Правда? — прижимает дуло плотнее.

— Ты на понт не бери, — отмахивается. — Ты же не выстрелишь.

— Серьезно? — смотрит на него в упор.

— Не посреди улицы, — кривится.

— А мне терять нечего. Своих детей нет. Вероника мне была как родная дочка. А ты, дерьма кусок, ее погубил.

— Я здесь не при делах, ясно? — бормочет поспешно. — Мы встречались, но бл*дь я не делал ничего такого, о чем она сама бы не просила.

— Следствие разберется, — отпускает его, разряжает пистолет, забирая патроны. — Поверь, следствие разберется.

Градский возвращается в авто, заводит мотор и трогается с места.

— Это не он, — осторожно говорю я.

— Не он, — подтверждает скупо.

Артур не смог смотреть на снимки. Увиденное явно вызвало у него отвращение.

— Хотя сидит на наркоте, может, не соображает ничего, просто не помнит, — продолжает хмуро. — Зрачки у него более чем выразительные.

— Я не думаю, что он способен, — осекаюсь. — Думаю, только посторонний человек мог.

Снова запинаюсь, завершить не удается.

Меня душат рыдания.

Отказываюсь воспринимать реальность.

Боже, почему нельзя взять и проснуться? Или перемотать назад? Исправить прошлое? Вычеркнуть лишнее, переписать, как неудачный эпизод, начать заново.

Требую повторный дубль.

— Это я, — ровно произносит Градский. — Я убил ее.

— Нет, не надо, — кусаю губы, чтобы опять не разреветься. — Не обвиняйте себя.

— Но я виновен.

Его глаза сверкают, наполняются слезами.

— Я должен был предвидеть. Не подпускать ее к этому Артуру. Я беседовал с ней. Но слишком мало. Не уделял ей времени, а теперь... Из-за этого подонка могла влипнуть в темную историю.

— Нет, — кладу ладонь ему на плечо. — Вы всегда заботились о ней, она безумно вас любит.

— Любила, — поправляет сухо.

— Мы обязательно найдем того, кто это сделал, — стараюсь вложить всю уверенность в данную фразу.

Градский кивает, остаток дороги проходит в тишине.

***

— Ты совсем охренел? — прокурор раскраснелся от воплей, кажется, его круглая физиономия сейчас лопнет. — Ты кем себя возомнил?

Градский молчит.

— Ты сериалов насмотрелся? Ты сейчас в «Карпове» или в «Глухаре»? А может, у этого, который вечно кровищу снимает, у Тарантино на подтанцовке?

Никакого ответа.

— Ты зачем на Хару набросился? Еще и пистолетом угрожал? Ты вообще понимаешь, что творишь?

Босс не проявляет особой реакции, спокойно заявляет:

— Самозащита.

— Само… что?!

Прокурор подскакивает на стуле.

— Тебе лечиться пора. Преследуешь людей. Дальше — куда? Скоро начнешь палить посреди улицы.

— Людей я не преследую.

— Ах вот оно как.

Медлит и взрывается потоком отборного мата.

Смотрю в пол, краснею. Тянет вмешаться, заявить, что я тоже находилась рядом. Но мне слова не дают.

— Никогда не приближайся к Артуру Харе. Понятно? Никогда. Чтоб за километр его обходил, чтоб даже мысли не допускал… Твою мать, проваливай, пока я тебя сам не размазал!

Совещание проходит не слишком удачно.

Я стараюсь не усугублять положение. Когда показательная порка завершается и все расходятся по кабинетам, просто утыкаюсь в бумаги, перебираю, листаю.

— Зачем ты изучаешь старые дела из архива? — вдруг спрашивает Градский.

Вздрагиваю, судорожно сглатываю.

— Обычная процедура, — прячу взгляд.

— Нераскрытые дела за последние десять лет, — произносит с нажимом. — Что ты пытаешься там найти?

— Не только нераскрытые, самые разные…

— Отвечай.

— Я ищу сходство.

Он мрачнеет.

— Похожих случаев может быть много, — пристально изучает меня.

— На самом деле, нет, — роняю тихо. — Именно таких, практически идентичных. Их совсем мало. Ну, чтобы ничего из вещей не пропало, то есть никакого намека на ограбление. И чтоб никаких следов сексуального насилия, просто ножевые ранения.

— Надеешься поймать маньяка?

— Не знаю, — нервно веду плечами. — Я только хочу понять, попробовать. Вдруг чутье не подводит и удастся вычислить убийцу.

— Ты представляешь, сколько материала придется пересмотреть?

— Меня это не пугает.

Тереблю документы.

— Я занимаюсь исследованием в свободное время, поэтому…

— Не оправдывайся, — прерывает он. — Возможно, мы ищем одно и то же. Будет разумнее объединить усилия. Пойдем, хочу кое-что показать.

Послушно следую за ним, слегка вздрагиваю, когда за моей спиной захлопывается дверь. Щелчок замка вынуждает поёжиться.

После случая с Артуром я впервые остаюсь с Градским наедине. Прошло несколько дней, мы едва общались, ограничивались скупыми приветствиями и формальными прощаниями, общими фразами.

Стоит хоть на миг прикрыть глаза — вижу похороны Вероники. Мрачный, пасмурный день. Дождь не шел, но запах грозы пропитывал прохладный воздух. Я безуспешно пробовала спрятать слезы за солнцезащитными очками, в горле саднило. Мне очень хотелось напиться, снова онеметь изнутри, перестать чувствовать, отключить эмоции.

— Ты искала не там, — говорит он, открывает сейф, достает несколько папок, раскладывает на столе, жестом приглашает приблизиться. — Я просмотрел несколько раскрытых дел. За текущий месяц произошло много интересного. Взгляни.

Пролистываю документы, добираюсь до фотографий.

— Боже, — судорожно выдыхаю.

С трудом удерживаюсь от истеричного вопля.

Отворачиваюсь, закрываю глаза. Опускаюсь на стул, комната плывет перед глазами, очертания смазываются.

— Это определили как суицид, — ровно продолжает Градский.

— Что?! — буквально взвиваюсь, даже в обморок упасть уже не тянет. — Какой же здесь суицид?

— Так гласит заключение эксперта, — хмыкает. — Пятьдесят семь ударов ножом. Нужно очень постараться, чтобы нанести подобные увечья самому себе.

Вновь вглядываюсь в снимки.

— Нереально, — бормочу пораженно. — Только идиот назовет это суицидом.

— Верно, — кивает. — Идиот или тот, кому не нужны «висяки».

— Слить дело ради успешных показателей?

— Да, такое происходит постоянно. Кто станет возмущаться? Погибшая была из неблагополучной семьи, проститутка, наркоманка. Всем на нее плевать.

Звучит ужасно, однако чистая правда.

Беру фото, внимательно изучаю, стараюсь беспристрастно оценить детали. Сначала вижу только кровь. Гигантское багровое пятно. Из последних сил пытаюсь сосредоточиться.

Проклятье.

Ошибка исключена.

Тот же почерк.

Девушка застыла в до боли знакомой позе. Руки раскинуты в разные стороны, бедра сведены, ноги чуть согнуты в коленях, повернуты немного набок.

Похоже на распятие.

— Еще один случай, только в другом районе, — протягивает новую папку. — Муж погибшей признался в убийстве.

Быстро исследую материалы.

— Чистосердечное признание, — пробегаю взором по путаным строкам. — Сам вызывал бригаду «скорой помощи», думал, жена жива, надеялся спасти. Он отрицал всякую причастность, а потом вдруг решил покаяться.

— Его отпечатки нашли на орудии преступления, но, учитывая то, что нож был взят на кухне, из набора, это вполне логично. Любой из членов семьи мог им неоднократно пользоваться.

— На одежде мужа не обнаружено никаких следов крови, — перебираю отчеты. — Сорок восемь ударов. Что-то должно было остаться. Однако окровавленную одежду не нашли, предположили, будто преступник заметал следы.

— А про нож забыл и про алиби.

— Бред какой-то, — шепчу возмущенно. — Необходимо пересмотреть дело, учитывая новые обстоятельства. Признание явно выбили.

— Никто не пересмотрит дело без веских оснований, — уверенно заявляет Градский.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒