Константин Дмитриевич 15 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 15 из 19Следующая ⇒

И прощально печаль мне свевает, оставляя меня в темноте.

В полутьме, озаренной по скатам и ростущей из впадин

холмов,

Он уплыл, осиянный закатом, уходя до иных берегов.

Вот он срезан водой вполовину. Вот уж мачты содвинулись

вниз.

Вот уж мачты маячат чуть зримо. С воскуреньями дыма

слились.

Он уплыл. Он ушел. Не вернется. Над вспененной я стыну

волной.

Чем же сердце полночно зажжется? Или мертвой ущербной

Луной?

«ТОФА! »

Прощальный марш играют в бесконечности,

Ты слышишь ли его?

Я слышу. Да. Прости, мои беспечности.

Погасло торжество.

Ушел от нас в ликующей багряности,

Нам радостный пожар.

Он скрылся там, без нас, в безвестной пьяности

Влюбленно-алый шар.

И мы следим в седеющей туманности,

Где сладко так «Люблю»,

Чтоб в верный путь не впуталось нежданности

И нам, и кораблю.

ДУХ ТРЕВОЖНЫЙ

Мной владеет жар тревоги,

Он ведет мою мечту.

Люди медлят на пороге,

Я сверкаю на лету.

Мной владеет дух тревожный,

Ранит, жалит, гонит прочь.

Миг касанья — праздник ложный,

Тут нельзя душе помочь.

Манит берег неизвестный,

Восхотевший досягнул: —

Мир широк был — стал он тесный.

Замер Моря дальний гул.

В путь, моряк. В иные страны.

Стань, глядящий, у руля.

Сказку ткут в морях туманы.

Свежесть в скрипах корабля.

Это я водил круженья

Финикийских кораблей,

И людския достиженья

Разбросал среди морей.

Скандинавские драконы,

Бороздившие моря,

Я, презревший все законы,

Вел, как день ведет заря.

Мной живут в Океании

Вырезные острова,

Мной живут пути морские,

Только мною жизнь жива.

ПРАЗДНИК ВОСХОДА СОЛНЦА

Семь островов их, кроме Мангайи,

Что означает Покой,

Семь разноцветных светятся Солнцу,

В синей лагуне морской.

В сине-зеленой, в нежно-воздушной,

Семь поднялось островов.

Взрывом вулканов, грезой кораллов,

Тихим решеньем веков.

Строят кораллы столько мгновений,

Сколько найдешь их в мечте,

Мыслят вулканы, сколько желают,

Копят огонь в темноте.

Строят кораллы, как строятся мысли,

Смутной дружиной в уме.

В глубях пророчут, тихо хохочут,

Медлят вулканы во тьме.

О, как ветвисты, молча речисты,

Вьются кораллы в мечте.

О, как хохочут, жгут и грохочут

Брызги огней в высоте.

Малые сонмы сделали дело,

Жерла разрушили темь.

Силой содружной выстроен остров,

Целый венец их, — их семь.

Семь островов их, кроме Мангайи,

Что означает Покой.

Самый могучий из них — Раротонга,

Западно-Южный Прибой.

Рядом — Уступчатый Сон, Ауау,

Ставший Мангайей потом,

Сказкой Огня он отмечен особо,

Строил здесь Пламень свой дом.

Аитутаки есть Богом ведомый,

Атиу — Старший из всех.

Мауки — Край Первожителя Мира,

Край, где родился наш смех.

Лик Океана еще, Митиаро,

Мануай — Сборище птиц.

Семь в полнопевных напевах прилива

Нежно-зеленых станиц.

Каждый тот остров — двойной, потому что

Двое построили их,

Две их замыслили разные силы,

В рифме сдвояется стих.

Тело у каждого острова зримо,

Словно пропетое вслух,

С телом содружный, и с телом раздельный,

Каждого острова дух.

Тело на зыбях, и Солнцем согрето,

Духу колдует Луна,

В Крае живут Теневой привиденья,

Скрытая это страна.

Тело означено именем здешним,

Духам — свои имена,

Каждое имя чарует как Солнце,

И ворожит как Луна.

Первый в Краю Привидений есть Эхо,

И Равновесный — второй.

Третий — Гирлянда для пляски с цветами,

Нежно-пахучий извой.

Птичий затон — так зовется четвертый,

Пятый — Игра в барабан,

Дух же шестой есть Обширное войско,

К бою раскинутый стан.

Самый причудливый в действии тайном,

Самый богатый — седьмой,

С именем — Лес попугаев багряных,

В жизни он самый живой.

Семь этих духов, семь привидений,

Бодрствуя, входят в семь тел.

Море покличет, откликнется Эхо,

Запад и Юг загудел.

Все же уступчатый остров Мангайя,

Слыша, как шепчет волна,

Светы качает в немом равновесьи;

Мудрая в нем тишина.

Эхо проносится дальше, тревожа

Нежно-пахучий извой,

Юные лики оделись цветами,

В пляске живут круговой.

Пляска, ведомая богом красивым,

Рушится в Птичий Затон,

Смехи, купанье, и всклики, и пенье,

Клекот, и ласки, и стон.

В Море буруны, угрозные струны,

Волны как вражеский стан.

Войско на войско, два войска обширных,

Громко поет барабан.

Только в Лесу Попугаев Багряных

Клик, переклик, пересмех.

Эхо на эхо, все стонет от смеха,

Радость повторна для всех.

Только Мангайя в дремоте безгласной

Сказке Огня предана.

Радостно свиты в ней таинством Утра

Духов и тел имена.

Ключ и Море это — двое,

Хор и голос это — два.

Звук — один, но все слова

В Море льются хоровое.

Хор запевает,

Голос молчит.

«Как Небеса распростертые,

Крылья раскинуты птиц

Предупреждающих..

В них воплощение бога.

Глянь: уж вторые ряды, уж четвертые.

Сколько летит верениц,

Грозно-блистающих.

Полчище птиц.

Кровью горит их дорога.

Каждый от страха дрожит, заглянув,

Длинный увидя их клюв».

Хор замолкает,

Голос поет.

«Клюв, этот клюв! Он изогнутый!

Я птица из дальней страны,

Избранница.

Предупредить прихожу,

Углем гляжу,

Вещие сны

Мной зажжены,

Длинный мой клюв и изогнутый.

Остерегись. Это — странница».

Хор запевает,

Голос молчит.

«Все мы избранники

Все мы избранницы,

Солнца мы данники,

Лунные странницы.

Клюв, он опасен у всех.

Волны грызут берега.

Счастье бежит в жемчуга.

Радость жемчужится в смех.

Лунный светильник, ты светишь Мангайе,

Утро с Звездой, ты ответишь Мангайе

Солнцем на каждый вопрос».

Хор замолкает,

Голос поет.

«Ветер по небу румяность пронес,

Встаньте все прямо,

Тайна ушла!

Черная яма

Ночи светла!

Лик обратите

К рождению дня!

Люди, глядите

На сказку Огня! »

Хор запевает,

Голос молчит.

«Шорохи крыл все сильней.

Птица, лети на Восток.

Птица, к Закату лети.

Воздух широк.

Все на пути.

Много путей.

Все собирайтесь сюда».

Хор замолкает,

Голос поет.

«Звезды летят. Я лечу. Я звезда.

Сердце вскипает.

Мысль не молчит».

Хор запевает,

Голос звучит.

«Светлые нити лучей все длиннее,

Гор крутоверхих стена все яснее.

Вот Небосклон

Солнцем пронзен.

В звездах еще вышина,

Нежен, хоть четок

Утренний вздох.

Медлит укрыться Луна.

Он еще кроток,

Яростный бог.

Солнце еще — точно край

Уж уходящего сна.

Сумрак, прощай.

Мчит глубина.

Спавший, проснись.

Мы улетаем, горя.

Глянь на высоты и вниз.

Солнце — как огненный шар.

Солнце — как страшный пожар.

Это — Заря».

АТОЛЛЫ

Атоллы зеленые,

Омытая утром росистым гора,

В сне сказочном.

Атоллы-оазисы,

В лазурной — и нет — в изумрудной воде,

Взнесенные.

Кораллы лазурные,

И белые-белые диво-леса,

Подводные.

Кораллы пурпурные,

Строители храмов безвестных глубин,

Скрепители.

Атоллы-вещатели,

Связавшие тайность и явность Земли,

В их разности.

Из бездны изведшие

Потонувших в глубинах на вольную высь,

Для счастия.

ЗОЛОТОЕ ЯЙЦО

Корми — как Земля кормит,

учи — как Земля учит, люби —

как Земля любит.

Русская поговорка

ЗОЛОТОЕЯЙЦО

Из золотого яйца,

Чуть разобьются скорлупы,

Солнце выходит в наш мир.

Жизнь молода без конца,

Вовсе не мертвые — трупы,

В травах готовится пир.

Свадебно вспыхнут цветы,

Взорам открыты расцветы,

Сердце — горячий цветок.

Милая, слышишь ли ты?

Всем есть вопросам ответы,

Стебли зажгли нам намек.

ЧЕТВЕРО СВЕТЛЫХ

Полдень и Полночь, Заря и Закат,

Было их, светлых, четыре.

Утром Заря поднимала набат,

Счастью звонила быть в мире.

В мантии огненной Западный брат

Ей откликался вечерней.

Кровь проливать для желанной был рад,

Вил он гирлянды из терний.

Полдень всегда устремлялся на Юг,

Нежил зеленые стебли.

Быстрым потоком прорезавши луг,

Был там он в радости гребли.

Полночь ковала серебряный круг

Из непослушных светлянок.

И, набросав звездоогненных дуг,

К Пламенным шла спозаранок.

ВОЛШЕБНЫЙ ТЕРЕМ

На самом крае света,

Где красный пламень, Солнце,

Из синей Бездны всходит,

Как утренний цветок, —

Есть терем златоверхий,

На нем четыре башни,

На башне по оконцу,

У каждой есть глазок.

Одно оконце красно,

Как красная калина,

Другое голубое,

Как утром небеса,

И третье белоснежно,

Как самый белый бархат,

Четвертое златое,

Как осенью леса.

И под оконцем белым

Есть пташка первозимья,

Снегирь там- красногрудый,

Он оттепель зовет.

И над оконцем синим

Там жаворонок звонкий,

Пред золотым — синица,

А в красном — кровь течет.

В том красном — все чудное,

Петух поет про утро,

Огонь поет про счастье,

Придет, мол, в должный срок.

И из того оконца

Пожаром рвутся птицы,

И Солнце, пламень красный,

Возносит свой цветок.

ДЕНЬ И НОЧЬ

День кольцом и Ночь колечком

Покатились в мир,

К этим малым человечкам,

На раздольный пир.

Ночь — колечко с камнем лунным,

День — весь золотой.

И по гуслям сладкострунным

Звон пошел литой.

Льется, льется День златистый,

И смеется Ночь.

От людей огонь лучистый

Не уходит прочь.

День и Ночь, смеясь, сказали: —

«Вот покажем им».

В светлом пиршественном зале

Коромыслом дым.

Месяц в Небе, в Небе Солнце,

Светы пить так пить.

На заветном веретенце

Все длиннее нить.

Месяц тут, — но не приходит

С круторогим Ночь.

Солнце тут, — и не уходит

День стоокий прочь.

Два кольца играют в свайку,

Год без перемен.

Ходит луч, пускает зайку,

Зайчика вдоль стен.

Зайчик солнечный сорвется

К полу с потолка,

Вкось стрельнет и улыбнется,

Жизнь ему легка.

Взор слепит он... «Злой ты зайчик,

Убирайся прочь.

В детский спрячься ты сарайчик,

И зови к нам Ночь».

Ночь катается колечком,

День бежит кольцом.

Пир не в радость человечкам,

Все у них — с концом.

А по гуслям, словно в чуде,

Звонкая игра.

И в слезах взмолились люди: —

«Будет. Спать пора».

Если люди даже в чуде

Видят боль сердец,

Пусть и в звоне-самогуде

Будет им конец.

День и Ночь сейчас плясали

Вместе возле нас, —

Вот уж Ночь в высокой дали,

Вот уж День погас.

Перстень злат стал весь чугунным, —

Тут уж как помочь.

И колечко с камнем лунным

Укатилось прочь.

НАД РАЗЛИВНОЙ РЕКОЙ

Я видел всю Волгу, от капель до Каспия,

Я видел разлившийся Нил,

Что грезит доднесь — и навек — Фараонами,

Синея меж царских могил.

Я видел в Америке реки кровавые,

И черные токи воды,

Я знаю, что в Майе есть реки подземные,

Которым не нужно звезды.

Оку полюбил я, с Ильею тем Муромцем,

Когда я влюблен был и юн,

И завтра на Ганге увижу я лотосы,

Там гряну всезвонностью струн,

Но странно Судьбою прикованный к Франции,

Я серую Сену люблю,

И духом идя до отчизны покинутой,

Я там — засыпаю — я сплю.

Я сплю лунатически, сном ясновидящим,

И вижу разрывы плотин,

И слышу журчание волн нерасчисленных,

И звон преломления льдин.

ОТ ПОКОЯ ДО покоя

Я тебе построю терем далеко от мглы людской,

Из павлиньих перьев домик на равнине на морской,

И от Моря до покоев будет лестниц там игра,

Днем ступени золотые, по ночам из серебра.

Много будет полукруглых изумрудных там окон,

И опаловый над Морем высоко взойдет балкон.

И еще там будет башня из гранатовых камней,

Чтоб на этот мак взнесенный Зори глянули ясней.

От покоя до покоя мы с неспешностью пойдем,

Будут радуги светить нам, воздвигаясь над дождем.

И на всем безбрежном Море засветлеет бирюза,

Увидав, что сердце любит, и глаза глядят в глаза.

А КРОВЬ?

А кровь? А кровь? Она течет повсюду.

И это есть разлитие Зари?

Душа, терзаясь, хочет верить чуду,

Но нежных слов сейчас не говори.

Я чувствую жестокую обиду.

Я слышу вопль голодных матерей.

И как же я в свое блаженство вниду,

Когда есть боль вкруг радости моей?

Все ж ведаю, что радость неизбежна.

Но от лучей да поделюсь огнем.

Склоняюсь к темным. Горько мне и нежно.

О, боль души! Замолкнем и уснем.

ПОГОРЕЛИ

Голодали. Погорели.

В бледном теле крови нет.

Завертелись мы в метели,

В вое взвихренных примет,

Мы остывшие блуждали

Вдоль замерзших деревень.

Видишь вьюгу в снежной дали?

Это наш посмертный день.

Голодая, мы заснули,

Был напрасен крик: «Горим! »

Дым и пламень, в диком гуле,

Пеплом кончились седым.

Голодать ли? Погореть ли?

Лучше ль? Хуже ль? Все равно.

Из чего ни свей ты петли,

Жалким гибнуть суждено.

Отгорела гарь недуга.

Пламень гибнущих пожрал.

Вот, нам вольно. Вьюга! Вьюга!

Пляшет снежно стар и мал.

Час и твой придет последний.

Дай богатый. Сыпь хоть медь.

Не откупишься обедней.

Нужно будет умереть.

БЕЗ ПРЕДЕЛА

Снежная равнина без предела.

По краям все лес и лес и лес.

Почему так стынет это тело?

Отчего напрасно ждешь чудес?

Черные и серые деревни.

Зябкое, голодное лицо.

Отчего тот голод, страшный, древний?

Кто сковал железное кольцо?

Белая равнина без предела.

Льнет мятель, снежинками шурша.

Отчего так сердце онемело?

Как же в плен попала ты, душа?

ГИЕРОГЛИФЫ

Удел мой начертил гиероглифы мысли,

Такой узорчатой, что целый мир в ней слил.

Россию вижу я. Туманы там нависли.

И тени мстительно там бродят вкруг могил.

Но странно-радостно мне в горечи сердечной.

Я мыслью — в золотом: Там, в юности моей.

Как я страдал тогда. Был в пытке бесконечной.

Я Смерть к себе призвал, и вел беседу с ней.

Но Смерть сказала мне, что жить еще мне нужно,

Что в испытаниях — высокий путь сердец.

И светел я с тех пор. Мечта моя жемчужна.

Я знаю — Ночь долга, но Зори вьют венец.

ВЕЛИКОЙ МАТЕРИ

Каждый день, по утрам, по опушке лесной,

Я один прохожу, лишь поля предо мной.

Каждый день, ввечеру, близ плакучих берез,

Я в душе проношу закипания слез.

Неоглядная ширь. Неностижная тишь.

Я горел. Я пришел. Почему ж ты молчишь?

Ты моя, не моя. Ты родимая мать.

Но с тобой не могу я медлительно ждать.

Но с тобой не могу быть в бесславных боях,

Потому что в крылах есть могучий размах.

Все твои сыновья это братья мои.

Все! И вор, и злодей! Всех кажи! Не таи!

Но, родимая мать, как палач палачу,

Буду брату в борьбе! Палача — не хочу!

И убить не хочу. Но и быть не хочу

Там, где вольно нельзя быть дневному лучу.

Я крылатый твой сын, я певучий певец,

Я восторгом обжег много быстрых сердец.

Ну и вот наконец... Вижу долю мою...

Я один средь полей... И как нищий стою...

Помоги же мне, мать! О, родимая мать!

Научи же меня, с кем войну воевать.

А не хочешь войны, — а довольна собой, —

Отпусти же меня на простор голубой.

НОЧЬЮ

Для каждого есть возжеланье быть в тихом покое.

Для каждого змеем ползущим приходит черед.

Уж скоро я буду светиться как Солнце Ночное,

Как Месяц багряный, когда он на убыль идет.

Уж скоро туманы сплетут мне седые покровы,

И стебли согбенно холодную примут росу.

За лесом заснувшим скликаются зоркие совы,

Над темной трясиной я факел полночный несу.

ТЕ ЖЕ

Те же дряхлые деревни,

Серый пахарь, тощий конь.

Этот сон уныло-древний

Легким говором не тронь.

Лучше спой здесь заклинанье,

Или молви заговор,

Чтоб окончилось стенанье,

Чтоб смягчился давний спор.

Эта тяжба человека

С неуступчивой землей,

Где рабочий, как калека,

Мает силу день-деньской.

Год из года здесь невзгода,

И беда из века в век.

Здесь жестокая природа,

Здесь обижен человек.

Этим людям злое снится,

Разум их затянут мхом,

Спит, и разве озарится,

Ночью, красным петухом.

НА ОПУШКЕ

Луг, золотой от весенних цветов.

Томные зовы печальной кукушки.

Скорую смерть повстречать ты готов?

Трижды «Ку-ку» пронеслось по опушке.

Три мне еще обещает весны

Эта кудесница гулкого леса.

Полно. Не нужно. Я видел все сны.

Пусть поскорее сгустится завеса.

ТОСКА

По углам шуршат кикиморы в дому,

По лесам глядят шишиморы во тьму.

В тех — опара невзошедшая густа,

Эти — белые, туманнее холста.

Клеть встревожена, чудит там домовой,

Уж доложено: Мол, будешь сам не свой.

Не уважили, нехватка овсеца,

И попляшет ваш коняга без конца.

Челку знатно закручу ему винтом,

И над гривой пошучу, и над хвостом.

Утром глянете, и как беде помочь,

Лошадь в мыле, точно ездила всю ночь.

В поле выйдешь, так бы вот и не глядел.

Словно на смех. И надел как не надел.

На околице два беса подрались,

Две гадюки подколодные сплелись.

А придет еще от лешего тоска,

Хватишь водки на четыре пятака.

Ну, шишиморы, пойду теперь в избу.

Ну, кикиморы, в избе как есть в гробу.

БЕЛЫЕ БЕРЕЗЫ

Эти белые березы

Хороши.

Где ж мой милый? В сердце слезы

Утиши.

Поспеши.

Или больше он не хочет?

И алмаз

Мой погас?

Вот кукушка мне пророчит

Близкий час.

Смертный час.

Или нет мне поцелуя?

Милый мой!

Если из лесу пойду я, —

Не домой.

Быть с тобою, или в землю.

Там, в сырой,

Пламень скрой.

Там, в могиле, тайну скрою,

Милый мой!

ВОДОВЕРТЬ

В водокрути, в водоверти,

Пляшут ведьмы, скачут черти.

Расступись-ка, водокруть,

Дай в тебя мне заглянуть.

Я среди людей бывала,

Знаю разных лиц немало.

Истомилась там, смотря,

Что ж мне медлить в мире зря.

Вот, я здесь еще девица,

Но иные вижу лица.

Покрутитесь предо мной,

Буду Дьяволу женой.

Мне наскучило людское,

Предо мной пляшите вдвое.

Закрутись, моя душа,

Пляска в полночь хороша.

Мчитесь в пропасть, лица, лица,

Я венчанная царица.

От людей хоть прямо в Смерть,

Замыкайся водоверть.

СЛОВО

От Моря до Моря другого,

От воды до великой воды,

Смутьянило мертвое слово,

Не песню рождало, а льды.

Бродило как будто благое,

Ходило как вольная весть.

«Пребудьте в могильном покое.

Молчите. Вам нечего есть.

Молчите. За вас в говорильне

К словам громоздятся слова.

Могильнее. Тише. Могильней.

Стелитесь, как в ветре трава».

Так тешится мертвое слово,

Не чуя грядущей беды.

От Моря до Моря другого,

От воды до великой воды.

СКИФ

Мерю степь единой мерою,

Бегом быстрого коня.

Прах взмету, как тучу серую.

Где мой враг? Лови меня.

Степь — моя. И если встретится

Скифу житель чуждых стран,

Кровью грудь его отметится.

Пал — и строй себе курган.

У меня — броня старинная,

Меч прямой и два копья,

Тетива на луке длинная,

Стрел довольно. Степь — моя.

Лик коня, прикрытый бляхами,

Блеском грифов, птиц, и змей,

Ослепит огнем и страхами

Всех врагов меты моей.

А мета моя — высокая,

Византийская княжна,

Черноокая, далекая,

Будет мне мечом дана.

Полетим как два мы сокола.

Звон бубенчиков, трезвонь.

Кто вдали там? Кто здесь около?

Прочь с пути! Огонь не тронь!

ДВА СОКОЛА

Белый сокол, светлый сокол, он отец,

Серый сокол, соколица, — это мать.

Светлый сокол, клюв и когти — в глубь сердец,

Он когтями так умеет обнимать.

Белый сокол, сильный сокол, солнцеок,

Серый сокол, темный сокол — в глубь гнезда.

Светлый сокол, твой полет в лучах высок,

Темный сокол, над тобой во тьме звезда.

СТЕПЬ

Я иду, иду. Всюду степь и степь.

Небо шлет звезду. Упадет за степь.

Небо шлет еще. Свет умрет в пути.

Этот звездный счет мне ль умом пройти!

Я пою себе: Дух смутьян, свирель.

Говорю себе: Да порви же цепь.

День уходит в тень. Всюду степь и степь.

Ночь уходит прочь. Не проходит степь.

В СТЕПЯХ

Здесь мы бродим на степи. Говорим себе: Терпи.

Говорим себе мы: Спи. Сон — спасение в степи.

Здесь мы веселы тогда, — лишь тогда, когда мы пьяны.

Разрушаем ровность дней, — лишь как строим мы курганы.

Здесь напрасно смотрит глаз. Ищет, ищет, — гаснут силы.

Ровность степи давит нас. Здесь высоки лишь могилы.

Так и бродим по степям. Телом здесь, а сердцем там.

Кто в степях поможет нам? Так и бродим по степям.

ПЕРЕКАТИ-ПОЛЕ

Я один на воле,

Перекати-поле.

Пляшет, скачет шар-клубок.

Корни дуба крепки,

Мне ни в чем зацепки.

Путь свободен, мир широк.

У иного сила

Вся ушла в стропила,

Как гробницу строит дом.

Мне иная доля —

Перекати-поля: —

Хочешь воли, так уйдем.

КОГДА ЖЕ?

Когда же он, тот безымянный кто-то,

Кто в наши незапамятные дни

Лес победил и выкорчевал пни, —

Кому земля отрада и забота,

Кто был кормильцем темным искони, —

Когда же он, кто ведал гнет без счета,

И сам, другим кормилец, голодал, —

Когда же он узнает дни иные?

Я жду. Молюсь. И пусть я слаб и мал,

Моя молитва в выси неземные

Идет как крик. Я Небу говорю: —

Пошли же темным яркую зарю.

ПОСЛЕ БУРИ

Зеленовато-желтый мох

На чуть мерцающей бересте.

Паденье малых влажных крох,

Дождей отшедших слабый вздох,

Как будто слезы на погосте.

О, этих пиршественных бурь

В ветрах сметаемые крохи!

Кривой плетень. Чертополохи.

Вся в этом Русь! И, в кротком вздохе,

Сам говорю себе: Не хмурь

Свой тайный лик. Молчит лазурь.

Но будет: Вновь мы кликнем громы,

И, в небе рушась, водоемы,

Дождями ниву шевеля,

Вспоят обильные поля.

ИГЛЫ-ИГОЛЬЧИКИ

Стебель овса,

Это — краса

Наших безбрежных полей.

Иглы-игольчики,

Звон-колокольчики.

Небо, пошли нам дождей!

В колосе ржи,

Возле межи,

Шелест и шепот расслышь.

Нива зеленая,

Словно с амвона я

Слышу молитвы и тишь.

Хлеб мой ржаной

Весь предо мной.

Солнце, пошли нам огня!

Свет-колокольчики,

Иглы-игольчики,

Тешат, не колют меня.

Тихо звеня,

Корм для коня

Вызлатил ровность пустынь.

С желтыми нивами

Быть нам счастливыми.

Колос да спеет! Аминь!

КОЛОС

Колос полный, колос спелый, золотой,

Ты, возросший из единого зерна,

Ты, узорный, ты, резной, и ты, литой,

Ты, дремотный, колос к колосу — волна.

Зерна в числах, звезды в небе, нити сна,

Пряжа грезы, всходы радуг, Млечный Путь,

Как красива перекатная волна.

Веруй в даль. Беги вперед. Себя забудь.

РУСЬ

Русь — русло реки всемирной,

Что дробится вновь, — и вновь

Единится в возглас пирный: —

«Миг вселенский приготовь! »

Русь — русло реки свободной,

Что, встречая много стран,

Тихо грезит зыбью водной: —

«Где окружный Океан? »

КАПЛЯ

Семьюдесятью горлами,

В то море, во Хвалынское,

Втекает Волга водная,

Что с капли зачалась.

Семьюдесятью ветками,

Древа в лесу могучия

До неба умудряются,

Да небо не про нас.

По небу только молнии

Прорвутся и сокроются,

По небу только с тучами

Проносятся орлы.

А мы с землею связаны

Семьюдесятью связами,

И лишь слезой любовною

Как дым взойдем из мглы,

ЮРОДИВЫЙ

Есть глубинное юродство

Голубиной чистоты,

Человека с зверем сходство,

Слитье в цельность я и ты.

Все со мною, все со мною,

Солнце, Звезды, и Луна,

Мир я в Церковь перестрою,

Где душе всегда слышна

Псалмопевчества струна.

Был один такой прохожий

Схвачен. — «Кто ты? » — «Божий сын».

«— Песий сын? » — «И песий тоже».

В этом крае Господин

Порешил, что он — безумный.

Отпустили. И во всех,

Средь толпы бездушно-шумной,

Вызывал слепой он смех.

Вот мужик над жалкой клячей

Измывается кнутом.

Тот к нему: — «А ты б иначе.

Подобрей бы со скотом».

«— Ты подальше, сын собачий»,

Рассердившийся сказал.

Тот, лицом припавши к кляче,

Вдруг одну оглоблю взял,

И промолвил: — «Кнут не страшен,

Что ж, хлещи уж и меня.

Для телег мы и для пашен.

А тебе-то ждать огня».

И хлеставший, удивленный,

Лошадь больше не хлестал.

Юродивый же, как сонный,

Что-то смутное шептал.

«— Если Бог — Отец превышний,

Все мы — дети у Отца.

В Доме — все, никто — не лишний.

Черви сгложут мертвеца.

Без червей нам быть неможно,

Смерть придет, и жизнь придет.

В мире шествуй осторожно.

Потому что пламень ждет.

Хоть червя здесь кто обидит,

Побывать тому в Аду.

Кто же мир как правду видит,

В сердце примет он звезду.

Он с огнем в душе здесь в мире,

Согревая всех других,

Смотрит зорче, видит шире,

И поет как птица стих.

Если спросят: — Кто вам предки? —

Молвим: — Волны предки нам,

Камни, звери, птицы, ветки.

Ходит ветер по струнам,

Дождь скопляется на камне,

Птице есть испить чего.

Сила виденья дана мне,

Всюду вижу — Божество».

Так ходил тот юродивый

По базарам меж слепых,

В сером рубище — красивый,

Вечно добрый — между злых.

Шла за ним везде собака,

С нею жил он в конуре.

И вещал: — «Вкусивши мрака,

Все проснемся мы в Заре».

КАЛИКА ПЕРЕХОЖИЙ

Я калика перехожий,

Я убогий богатырь.

Только с нищим я несхожий,

Как и камень алатырь —

Не булыжник сероцветный,

И не гость песков, голыш,

Я пою мой стих заветный,

Я не крыса, я не мышь.

Крыса в мире — лик заразы,

Мышь дырявит пол в избе.

А мои слова — алмазы,

Мой удел — зарок Судьбе.

Если девушке пригожей

Вдруг под сердце подошло, —

Я, калика перехожий,

Поколдую ей светло.

Если духом никнет юный, —

Он воспрянет предо мной,

Увидав, как звонки струны,

Как горит струна струной.

Если старая и старый

Смотрят все на жизнь свою, —

Я им мудрость полной чарой

Словно пьяный мед пролью.

Если чья судьба бездольна,

Я, калика, возвещу: —

Полно, брат, и мне ведь больно,

Жду весны — и не ропщу.

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 141516 17 18 19 Следующая ⇒