Твердыня Фелбарр

Юный дворф Реджинальд Круглый Щит сделался заметной фигурой в твердыне Фелбарр. Во всех городских кланах судачили о «крутом сынке Арр Арра», не называя его больше «Малыш Арр Арр». Ибо, хотя он не бывал еще в деле за пределами тренировочных площадок городской стражи, его сила и мастерство в бою не переставали изумлять, учитывая его нежный возраст и еще детское, неразвитое тело.

Что до самого Реджинальда Круглого Щита, именовавшегося в прошлой жизни Бренором Боевым Топором, шепот, сопровождавший его ежедневно ранним утром по пути на тренировочную площадку и поздним вечером при возвращении домой, никоим образом не льстил его самолюбию, а лишь напоминал о нелепости всего происходящего.

День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, а теперь год за годом он участвовал в пьесе, исполняя свою роль: вундеркинд, так его называли.

— Достойная награда для Арр Арра, — шептались вокруг во время его одиноких прогулок.

И даже:

— Возродившийся Клангеддин!

Довольно долго вся эта болтовня докучала Бренору, особенно самая возмутительная, словно боги дворфов были каким-то образом причастны к абсурду, отправившему его обратно на Фаэрун, вместо того чтобы даровать право сидеть рядом с ними на вполне заслуженном им почетном месте. Теперь, однако, он даже не слышал ни шепота, ни похвал, а если слышал, не позволял словам проникать сколько-нибудь глубоко в свое сознание. Он шел на тренировочные площадки и сражался — зло, без устали и страха, — и возвращался каждый день домой измученный, избитый и в синяках.

Да, прежде всего измученный, потому что изнеможение служило ему защитой от тревожного забытья, в которое он проваливался слишком часто. Даже сны его были отрывочными и нелепыми, и события из прошлой жизни смешивались в них с его теперешним существованием. И, что было хуже всего, в этих снах, как и в его мыслях, слишком часто являлся ему сердитый лик Морадина.

Однажды ночью он сидел у себя в спальне, перебинтовывая свежие раны на предплечье и удивляясь, как это он не сумел поставить такую простую защиту.

— Нет, я сумел, — упрямо сказал он себе, потому что блок был хорош, но его все-таки еще недоразвитым мускулам не хватило силы правильно отбить удар воинаветерана подальше от уязвимой руки, державшей щит. Но он действительно совершил ошибку, не сумев предвидеть это, напомнил он себе. В тренировочном бою он решил обернуть ситуацию в свою пользу, испробовав сложную защиту с помощью деревянного топора вместо более безопасной, со щитом. Будь он старше и сильнее, он должным образом отбил бы этот деревянный меч достаточно далеко, а сам сохранил бы равновесие, дабы влепить дурню «убийственный» удар слева.

Но он не был ни старше, ни сильнее и проиграл бой.

— Не забывай об этом, — посоветовал сам себе Бренор. Пусть и мало что интересовало его в те мрачные дни этой второй юности, больше всего на свете ему хотелось победить их всех, уложить на землю городских стражников одного за другим и встать на вершине этой окровавленной груды.

Зачем?

Во время размышлений он часто упирался в этот вопрос, ярость гнала его мысли все дальше и дальше, пока они не доходили до этой фантазии: полная и решительная победа, кажущаяся бессмысленной.

Что он от этого выиграет?

— О, вид у тебя прескверный, — заметила Увин, его мать, входя в комнату. — Я слышала, однако, что ты хорошо сражался с Приамом Тикбелтом, а он отличный боец, я-то знаю. Сама с ним дралась...

Увин замолчала, и Бренор знал: это потому, что он не удостоил ее даже взгляда из вежливости, когда она болтала. Поняв это, он поморщился, ведь Увин не заслужила такой грубости.

Но все-таки и его матерью она тоже не была. Так он считал теперь и не мог позволить ей продолжать нести подобный бред. Это воспринималось им как настоящее оскорбление и напоминало о том, насколько беспомощным он стал после своего ошибочного выбора в Ируладуне.

Сильная рука схватила его за ухо и рывком повернула голову, так что он оказался лицом к лицу с рассерженной Увин Круглый Щит.

— Смотри на меня, когда я с тобой... — Тут ее голос прервался, перейдя в невнятный возглас изумления и боли, поскольку Бренор, действуя исключительно рефлекторно, как Бренор Боевой Топор, а не Реджинальд Круглый Щит, ударил ее по руке и, схватив за запястье, заставил разжать пальцы, потом дернул за руку вниз и начал ее выкручивать, вынуждая женщину согнуться.

— О! — вскрикнула она, отдышавшись, когда Бренор отпустил ее.

Он отвернулся, смущенный, но все еще злой, и не слишком удивился, когда Увин дала ему подзатыльник.

— Не смей грубить матери! — выговорила она и снова отвесила ему затрещину. — И смотри на меня!

С застывшим от злости лицом он повиновался.

— Я пришла похвалить тебя, а ты пренебрегаешь мною? — недоверчиво спросила Увин.

— Я не хочу от тебя похвал — ничего вообще!

— Клянусь богами!.. — воскликнула выведенная из себя женщина.

— Плевать мне на богов! — взорвался Бренор. Не успев даже понять, что делает, он уже был на ногах, замахиваясь деревянным стулом. Зарычав, он запустил им в противоположную стену. Стул разлетелся в щепки.

— Одумайся, мальчишка! — рассвирепела Увин. — Не смей проклинать Морадина в моем доме!

— Это же все просто дурацкая шутка, ты что, не видишь?

— Что — все?

— Да все! — стоял на своем Бренор. — Вся эта чертова игра им на потеху. Все жалкие попытки достичь жалких успехов, про которые никто не вспомнит и которые никого не интересуют. «Кости и камни» — так обычно говорил один мой друг. Кости и камни, и ничего более. И все наши победные вопли, и все восхваления ушедших сородичей... ну чем не игра? — Он пнул обломок дерева, отлетевший ему под ноги, а промахнувшись, схватил деревяшку с пола и сломал надвое, затем швырнул обломки через всю комнату.

— Прекрати! — потребовала Увин.

Бренор застыл, зло глядя ей в глаза, потом спокойно подошел к другому стулу. С видом величайшего презрения к этой женщине, как бы его матери, он высоко поднял стул и с размаху бросил об пол, разбив в шепки.

Увин разрыдалась и выскочила из комнаты.

Бренор проводил ее ровно настолько, чтобы захлопнуть за нею дверь в спальню.

Он вернулся на прежнее место, хотя стула там уже не было, и поднял бинт, чтобы продолжить свое занятие. Но тут же ощерился, зарычал, сплюнул и запустил бинтом через всю комнату вслед за деревяшкой.

Бренор оглянулся на дверь и лишь тогда до конца понял, что натворил и перед кем, — перед ни в чем не повинной вдовой, которая всегда поддерживала его.

Стыд захлестнул его и заставил упасть на колени, он спрятал лицо в ладони и разрыдался. Бренор Боевой Топор лежал на камнях, усеянных мелкими щепками, и плечи его содрогались от всхлипываний.

Там он и уснул, с лицом, мокрым от слез, и тревожные сны слетелись к нему и принялись кружить над ним на своих черных крыльях. Сны о том, что Кэтти-бри умерла, об орках Обальда, пьющих мед из пивных кружек с изображением пенящейся пивной кружки — символа Мифрил Халла, — и действительно, они пили в стенах Мифрил Халла, и пол в зале был усеян телами дворфов!

Дверь в комнату с грохотом распахнулась, он вздрогнул и проснулся, но долго не мог сообразить, реальность это или очередной эпизод его сна.

Наконец до него дошло, когда король Эмерус Боевой Венец грубо вздернул его на ноги и отвесил пощечину.

Позади короля торжественно стоял Парсон Глейв, молитвенно сложив перед собой руки.

— Что это ты вытворяешь?! — гневно спросил король. — Ч-что? — промямлил Бренор, не зная, с чего начать. — Как ты смеешь позорить своего отца?! — выкрикнул Эмерус прямо ему в лицо. — Как ты смеешь так обращаться с матерью?

Бренор помотал головой, но ответить ничего не мог. Во всяком случае, вслух. Позорить? Это слово звенело у него в мозгу. Могли ли эти двое хотя бы отдаленно понять, что оно означает? Он погиб славной смертью, достойной дворфа, и заслужил место рядом с Морадином, и это место у него отняли, воспользовавшись его чувством вины и глупым выбором.

Позорить? Вот где позор, а не какой-то бессмысленный спор в бессмысленном доме посреди бессмысленной крепости!

Его прошлая жизнь, его прославленное правление в бытность королем Мифрил Халла утратили какое-либо значение! И не из-за его собственного необдуманного, по-дурацки эмоционального решения, а в первую очередь потому, что он вообще был поставлен перед этим выбором. Какой смысл в этом — да и во всем! — если прихоть божества может все изменить?

— Итак, Малыш Арр... Реджинальд?! — прорычал ему в лицо Эмерус Боевой Венец. — Что ты можешь нам сказать?

— Какие же мы все игрушки! — тихо и спокойно ответил Бренор.

Король странно посмотрел на него, потом оглянулся на Парсона Глейва, который открыл глаза, услышав удивительные слова юного дворфа.

— Мы так гордимся собой, — продолжал Бренор. Он беспомощно рассмеялся. — И все наши великие дела — лишь крохи на алтарях смеющихся богов.

— Его отец, — объяснил Парсон Глейв королю. Тот кивнул и снова повернулся к Бренору.

— Вы не знаете моего отца, — огрызнулся на него Бренор. — И отца отца тоже.

Он снова сидел на полу, отправленный туда ударом кулака, и комната неуверенно кружилась вокруг него.

— Твое время на тренировочных площадках истекло, Реджинальд, — объявил Эмерус Боевой Венец. — Ступай сражаться рядом с теми, кто защищает Фелбарр от проклятых орков, а потом вернешься и расскажешь мне об игрушках. Я имею в виду, если будешь жив, чтобы вернуться!

Они резко развернулись, король Эмерус впереди, и Бренор мельком заметил, как он утешающе приобнял Увин, прежде чем Парсон Глейв с глубоким и нарочито громким вздохом закрыл дверь в спальню.

***

Пожалуй, не было в твердыне Фелбарр места более почитаемого и реже посещаемого, чем это, где пирамиды из камней ряд за рядом уходили в бесконечную темноту огромной пещеры. На кладбище клана Боевого Венца много мест было занято, и постоянно сооружались новые.

Войдя в главный зал кладбища, Бренор услышал, как кирка одинокого могильщика врубается в камень, — размеренное, словно биение сердца, позвякивание раздавалось где-то далеко слева. Он пошел направо, через громадный главный зал, древнейшее из помещений, и через низкий туннель в следующую секцию. Он пересек и ее тоже, и следующую, после очередного туннеля, и еще одну.

Теперь он уже не слышал одинокого постукивания работника, высекавшего очередную секцию, которой не воспользуются еще десятки лет. Если бо´ льшая часть этого торжественного места представляла собой завещание из прошлого, то этот неустанный копатель стал обещанием будущего. Твердыня Фелбарр продолжит жить и будет хоронить своих мертвых с почестями и согласно традициям.

Когда Бренор зашел в последнюю секцию по правой стороне старинного кладбища, в голове у него сидела навязчивая мысль.

— Завещание? — с явным отвращением услышал он собственный голос.

Он пришел к могильной пирамиде Реджинальда Круглого Щита, своего отца.

Он не понимал, какие чувства должен испытывать к этому дворфу. Он совершенно не знал его, хотя столь многие прекрасно отзывались о нем. И конечно же, нрав Увин должным образом характеризовал дворфа, решившего взять ее в жены.

Он уставился на табличку с именем своего отца. Своим именем.

— Нет! — решительно возразил он. Это не его имя! Он — Бренор Боевой Топор из клана Боевого Топора, восьмой король Мифрил Халла и десятый король Мифрил Халла.

Ну и что?

— Эх, Реджинальд, — сказал он, потому что чувствовал, что должен что-то сказать. В конце концов, он же пришел сюда, к пирамиде уважаемого воина. — Тебя любовно называли Арр Арр. Может, ты был для Эмеруса вроде Пуэнта, а?

При воспоминании о собственном доверенном телохранителе мысли Бренора обратились к Гаунтлгриму и той последней роковой битве. Казалось, все уже потеряно, но потом подошли дворфы из Долины Ледяного Ветра, и возглавлял отряд Стокли Серебряная Стрела, а замыкал, что даже важнее, старина Тибблдорф Пуэнт — нет, не замыкал, он никогда не бывал в хвосте — шел на острие атаки!

Как всегда, Пуэнт был там, сражаясь бок о бок с Бренором, поддерживая Бренора, помогая Бренору. Без устали, не думая о капитуляции, никогда не теряя надежды и храня в душе заветы Морадина, и преданность, и величие клана Боевого Топора, Пуэнт дотащил Бренора до рычага, положил руку короля поверх него и помог нажать, покончив с угрозой, исходящей от древнейшего из вулканов.

Теперь Бренор плакал, но оплакивал он не Реджинальда, а Пуэнта.

Нет, не одного лишь Пуэнта, понял он, но всех. Традиции, показавшиеся ему вдруг такими странными — даже глупыми. Поклонение богам, не заслужившим этого. Эта последняя мысль глубоко потрясла его.

Он хотел проклясть Морадина, но при этом с неизбежностью проклинал себя.

— Ох, какой же я дурак! — пробормотал он сквозь стиснутые зубы. Он потряс головой и разразился потоком ругани. — Идиотский выбор, — закончил он. — Я сам от всего отказался.

Сказав так, он кивнул, словно пытаясь убедить самого себя. Ибо на всякую возникающую у него в воображении картину, как Морадин вознаграждает его, тут же находилась другая: Кэтти-бри, или Дзирт, или Реджис. Кэтти-бри, его приемная дочь... как мог он покинуть ее в тяжелый миг, когда она особенно нуждалась в нем?

Он надеялся, что через несколько коротких лет снова увидит ее.

— Нет, — услышал он собственный голос, потому что эти годы будут не «короткими», а бесконечными.

Он сосредоточился на Дзирте. Был ли у него когданибудь друг лучше? Преданнее, включая готовность говорить ему, что он не прав? О, Бренор был любим многими, и среди его клана у него были сотни верных слуг и десятки любящих друзей вроде Тибблдорфа Пуэнта. Но Бренор знал, что Дзирт понимает его лучше всех, и Дзирт никогда не обращался с ним с особой почтительностью, как с королем, но скорее с прямотой, которая зачастую требуется от друга.

— О них были мои мысли, когда я выбирал путь из леса, — сказал Бренор холодным камням. — Я был нужен своим друзьям.

Он беспомощно рассмеялся при мысли о том, к кому обращены его слова. Если он и адресовал их Реджинальду, то этим Реджинальдом был он сам. Он не испытывал родственных чувств к мертвому дворфу, у чьей могилы он стоял, да и откуда им было взяться?

Итак, он пришел сюда, чтобы поговорить с самим собой, поговорить с уже ушедшими и с богами, что ожидали их. Он испытывал потребность объяснить свое решение, но еще, говоря о причинах, побудивших его выйти из Ируладуна, вместо того чтобы войти в пруд, сулящий ему Дом Дворфа, Бренор понимал, насколько неубедительно должны звучать его слова для Морадина, а в особенности для Клангеддина, требующего умирать славной смертью, что король Бренор Боевой Топор, безусловно, исполнил.

А потом глупейшим образом сам все испортил! Он отринул традиции, отрекся от всего, что было дорого дворфам, и все это ради друзей, в чьих жилах не текла кровь Делзун. Он чувствовал, что энергетика того момента в Ируладуне подвигла его на импульсивный выбор, поскольку теперь, когда прошло больше половины времени до назначенной встречи, у Бренора не было ощущения, что с каждым годом он приближается к своей заветной цели, — скорее, годы уводили его все дальше и дальше от нее.

Ибо всякий очередной день, когда эта мерзость, по имени Реджинальд Круглый Щит, продолжала жить на свете, оскорблял Морадина, оставленного ради богини, имеющей больше отношения к эльфам.

Голова его поникла под тяжестью вины. Из глаз струились слезы.

Расстроенный дворф побрел прочь, обратно в туннели, но горькие мысли не оставляли его, они были материальными, словно призраки тысяч умерших дворфов поднялись и тыкали в него своими холодными костлявыми пальцами.

Бренору казалось, что мир утратил равновесие. Он мог винить Миликки, но это казалось ему недостаточным. Мог обвинять себя, но при этом чувствовать укоры совести в собственном вероломстве по отношению к тем, кто любил его в прежней жизни.

А еще он мог винить богов дворфов, как сделал это, когда король Эмерус бросил ему в лицо: «Как ты смеешь позорить своего отца! »

— Какие же мы все игрушки! — пробормотал он снова, и разлившаяся в сердце пустота сковала его.

Он остановился, обернулся к могиле Реджинальда и замотал головой.

— Нет, — решил он, — я не мог взять и выбросить все это прочь, потому что нечего было выбрасывать. Нечего!

И снова Бренор понял, что движется по замкнутому кругу, виня то других, то себя, вплоть до того места, что вызывало в нем полнейшее отчаяние: это не его выбор лишил его всего, чем он дорожил, а в первую очередь сам факт, что подобный выбор вообще был ему предложен!

— Будь проклята ты, Миликки, и твой Ируладун! — бросил Бренор. Он зарычал и топнул ногой по каменному полу. — Будь проклят и ты, Морадин! Ты не пришел и не забрал меня. Я заслужил себе место, а ты не пришел и не забрал меня!

Причина случившегося представлялась очевидной:

потому что Морадину было все равно.

Глава 11. Наставник

Год Третьего цикла

(1472 по летоисчислению Долин)

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒