Послесловие переводчика 13 страница

У каждого из нас своя забота: кого любить и чем питаться.

Никто не посчитал бы их чувства поддельными, наоборот, каждый принял бы их за истинные драгоценности, которыми украшают себя другие: толпы потертых тел, которые, изменившись к лучшему (новая обувь! ), бредут путями своих мелких влюбленностей и беспокойно скользят по паркету. Человеческий хор, который направляет многоголосое эхо в кресле-подъемнике к отцу Небесному прямо на небо. Он создал эрогенные зоны, которыми украшает себя женщина по вечерам, и она прячет под ними свою работу, прежде чем кто-нибудь успеет достойно ее оплатить. Мужчины потрясенно заглядывают в дырки женщин, которые проделала жизнь, и застывают в ужасе, словно они и раньше знали: коробочка, из которой им много лет сыпали зерно, давно пуста. Однако на человеке повисла любовь. А завтра рано утром им нужно успеть на первый автобус, и не важно, сколь беспомощно они подлаживаются к своим женам, которые лепятся к ним и к их коротким стволам, все равно: огонь, пли! Работа не валяется на улице.

Другие тоже проходят этими путями смерти. Некоторое время они идут вместе, громко дышат перед воротами, чтобы им открыли. И туда приходит еще больше людей, которые упали в объятия своих слабых ветвей, чтобы членами своего тела сплестись воедино. Чтобы быть вместе, когда им придется предстать перед Прорабом. Надо же что-то уметь делать! Для начала неплохо бы было стать побольше и большим числом, если уж человек никнет под взмахом косы, которой фабрика размахивает каждый день. Владельцы выбирают среди добычи самое лучшее, лучшее из того, что они в этом году получили на пляжах Римини и Каролы, где они, расцветая пышным цветом, оказываются погребенными под осыпью недолговечных радостей.

Директор фабрики волочит жену к машине, чтобы сократить и без того короткий перерыв в работе своей еще большей работоспособностью. Его передатчик шлет ей в ухо слова любви, она принимает их, топая ногами и что-то бормоча, словно пары влюбленных слушают танцевальную музыку после полуночи без стереоустановки. Окно, в проеме которого мы видим один из разноцветных спортивных костюмов, представленных во всех кафе для отдыхающих, обычно более невзрачных и меньшего размера, по-прежнему упорно освещено. Молодой человек одергивает рукава с вязаными манжетами и вглядывается в этих бесцветных людей, которые в своем роде совершенны, если учитывать их доходы от людских трудов и их влияние на политику в федеральном собрании. Как чудесно петь вместе с богатыми и все же не принадлежать к их фабричному хору! Научиться их обычаям, но при этом не торчать в полях и не стричь себе волосы во время сбора урожая! Оба автомобиля, словно огромные буйволы, пасутся бок о бок перед домом, и одно из животных сейчас начнут потрошить. Открывается дверь, включается лампочка. В родные края Герти летят слова ласки. Отец семейства пришел сюда не карать, а утешать и вновь брать в свое владение, и за его воротами уже разливается сияние, словно над большим городом в ночи. У него нет других желаний, кроме как заполучить свою жену, которой ему вполне достаточно, в противоположность другим, что никак не могут перестать развлекаться, петь и болтать о том, какая из фотографий в специальных журналах им приглянулась больше. Как они вкалывают на своих половых предприятиях после окончания рабочего дня! И взгляните, что они выловили для себя, эти щуки в пруду, где водятся карпы: мне кажется, иногда природа не выказывает никакого снисхождения. Директор тянется к своей жене, ему знакомы ее широкие переулки. И пока тихий домосед за своим окном все еще парит в вышине, листая любимый каталог мотоциклов, директор опрокидывает Герти на передние сиденья (он нажал на специальную кнопку, я вам не скажу, на какую), задирает ей платье и берет в оборот ягодицы, чтобы через дамбу проникнуть в ее внутренности, куда доступ посторонним воспрещен. Руки нежно мнут ее вымя, язык дружелюбно извивается в ухе. Этим он занимался уже не раз, ведь одно здание так любит пристраиваться к другому, не для того, чтобы подставить плечо соседу, а чтобы помучить его хорошенько. Правда, здесь немножко неудобно, лето давно прошло, дорога расположена в стороне, животные приятны на вкус, и все попадает в предназначенные для этого помещения или, по меньшей мере, недалеко от входа в ее пещерку. Прибой накатывает на нее, словно во сне, и занимает место на охотничьей вышке, высящейся посреди ландшафта. Внизу, в расплывчатой зоне видения полевого бинокля, сплетаются друг с другом руки и ноги, которые мечутся туда и сюда между работой, деньгами и сильными мира сего, не любящими одиночества. Им требуется постоянно ложиться друг на друга и непрестанно вкладывать друг в друга. Труд людской стремится к новой цели, погода холодная, и каждый раз, когда директор вытаскивает наружу своего крепыша, он бросает торжествующий взор на молчаливого почитателя, торчащего в окне. Для этого ему приходится слегка повернуть шею. Может быть, молодой человек тоже сейчас гоняет себя на полную катушку! Мне кажется, он действительно этим самым занят. Мы, мужчины, образуем сообщество ниже пояса. То есть мы принадлежим нашим женщинам и, не сопротивляясь, прямо на улице берем протягиваемые нам счастливые лотерейные билеты. Займем место друг в друге! Мне кажется, Михаэль запустил руку в спортивные штаны и набивает собой свою одежду. Платье Герти полностью расстегнуто, и мешки ее грудей вываливаются наружу, прошу прощения! Не страшно, если директор при этом выпускает из себя газы, в глубине он уважает праздничный вид и качество, мы его простим. Женщину вжимают лицом в сиденье, словно в этих кожаных тенях скрыта желанная дрема. Ее ноги торчат из распахнутой дверцы справа и слева. Муж, громко ревущий туземец, в распоряжение которого мы отдали нашу родину, чтобы он сделал из нее бумагу (деревья все равно и так были приговорены к бритью наголо), чувствует себя здесь как дома намного больше, чем мы когда-нибудь! Я слышу, как этот кенарь орет во время пения. Он заходит к Герти со стороны и втискивает в нее свои влюбленные пальцы.

Он говорит с ней ласково, описывая точные попадания в мишень, которые принесут ей приз. Потом он снова с грохотом обрушивается в ее дыру. Он ненадолго выходит наружу и ощупывает свой скипетр: мы видим, сколь несоразмерны и неизмеримы шаги его. Женщину исследует специалист своего дела, который копит силы под капотом и снова посылает вперед своего маленького коммивояжера, да, более того, он лично сопровождает своего полномочного представителя, это дело мы обделаем как надо, а потом задвинем за ним все прочные засовы.

Все тайны Герти давно раскрыты нараспашку, ее запертые ворота распахнуты, директор отвешивает ей удары по седалищу и спине, так приветствуют близких друзей, тут уж мы точно не разминемся друг с другом. Директор въезжает в нее на колесах своего языка, кто нам об этом расскажет? Молодые мужчины в деревне заняли свой пост перед постерами с обнаженными женщинами и надеются, что на них обратят внимание, когда придет время распределять посты. Они хотят получать, но не любят платить. Их женщины помогают им своим бессмертием и высоким уровнем смертности рабочих мест. Директор идет своим пылким путем в одиночку. Каждому известна его по-юношески могучая струя. Жене, беспорядочно перемешанной с ним, приходится терпеть его присутствие в своей заднице, там есть еще много тропок, и много таких, которые протоптаны основательно. В то время как другие люди отданы на произвол болезней, этот господин невозмутимо угощается за привычной стойкой, откуда родом, тут, по соседству, и его ребенок. Нет причин для страха, в этих краях его член обретает надежный покой. Возбужденный зверь совершает пробежку в женщине, в которой он пошел в рост. Теленочек легко ловит себя цепью, которую сам и порвал, и, наконец, замирает, пока не выстрелил на полную катушку. Женщина отмечена тяжелой печатью пребывания в ней знакомых шагов. Ничего страшного, зато она получит в награду хороший крем и хороший денежный подарок. Не подмажешь, не поедешь. И скоро свежая зелень вновь растопырится в разные стороны, чтобы мужчина мог щипать ее побеги.

Что за божественная скульптурная группа, которой вскоре все же придется отдохнуть. Прижавшись телом к телу, они угрожают друг другу. Визжа из-за нескольких последовавших промахов, директор вяло падает на жену, столь удачно оснащенную. Он собрал основательный урожай на ее самом дорогом, настоятельно рекомендуемом поле, новые корма тут уж не скоро взойдут. Его поток бурно изливается наружу, и боги вместе с заместителями директора по персоналу с силой отбирают то, что принадлежит только им, у слуг, преподнесенных на золотой тарелочке. Выберите и вы самое лучшее из этого множества и посмотрите: у вас это уже есть дома, назовите ее своей лучшей половиной, и пусть она стоит перед раковиной с грязной посудой, пусть чистит, драит и потеет!

В этот раз директор проявил себя и осчастливил жену. Однако завтра он снова может переборщить, выстрелить от бедра и купить билет в любом направлении. В любом случае, женщину по-прежнему охраняют и вожделеют, дорожки вокруг могут разбегаться в разные стороны, ведь есть столько путей, чтобы по ним шагать, в театр, на концерт, в оперу по абонементу, и можно облизать и вновь упаковать вещь, которую директор с визгом протягивает жене. Он перевернул ее на спину и обрабатывает себя прямо над ее лицом. Вниз тянется тонкая ниточка слюны, и на губы женщины снова укладывается крупная мясистая ягода, залитая соусом, мягкий усталый сосунок. М-м-м, так — хорошо. Он требует, чтобы она снова очистила его от всего, что он выудил из ее кухни, окунаясь в самую глубину. Сначала кромку берега, потом весь ствол, так создается порядок, и в мельчайших складках тоже, ведь сегодня придется еще ехать на машине, и чехлы надо поберечь от его активной пены. А еще Герти предстоит обцеловать покрытый волосами мешочек, если только это не приведет к печальным последствиям. Директор разрывает на жене платье одним единственным рывком, словно шкуру на змее, одновременно нашептывая ей, что завтра она получит два новых. Он с силой распахивает платье спереди. Тело Герти с удобной высоты покрывают поцелуями, затем его снова пристегивают к сиденью, с которого оно свешивается, не реагируя ни на один взгляд, на него устремленный. Директор рвет на Герти белье и обнажает весь ее покосившийся фасад; скоро вновь, пусть и снаружи, за пределами потертых портфелей, появится приветливая зеленая травка, после одного-двух месяцев ярма! Здание, в теплой тени которого побарахтался господин директор, доступно взорам встречного ветра и людей, бредущих домой поодиночке. Женщина не похожа ни на одну из киноактрис, по меньшей мере, ни на одну из тех, которые мне известны. Вокруг тишина. Михаэль подглядывает из окна и вновь старается вырасти и укрепиться, чтобы добыть из себя самое лучшее и самое обильное. Далеко не каждый способен явить красивую плоть, чтобы вести с нею доверительную беседу. Верность — прирожденное качество директора, ему тут самое место. Мы — послушное стадо этого дома, и мы согреваем господ, когда в том есть необходимость.

Вспоминая о бесчисленных друзьях, в которых он готов с выгодой вложить свое нынешнее приключение, молодой человек становится под очень сильную струю душа. Он владеет своими чувствами, и они ложатся на пол словно собаки, которые спят на предназначенных для них ковриках. Возможно, чуть позже к нему заглянет подружка, в то время как снаружи слуги силой отбирают то, что им принадлежит. Он так долго покоился, устремляя взгляды на стареющую женщину, и он, дитя этого мира, заслужил на сегодня покой. Я думаю, он еще будет спать, когда завтра рано утром местный люд станет топтать друг друга в смертельной автобусной давке и своим имуществом колотить по головам, хватая через край.

Директор и его жена вместе едут домой, словно поменявшись жизнью со своими автомобилями, один — подопечный другого, перекатываясь из одного жизненного положения в другое. Эти люди без всякой опаски могут трахаться где попало, их деяния вновь и вновь будет опекать любовь и заботливая прислуга. Служащие отдыхают. Вскоре их заставит взмыть вверх звук будильников. Автомобиль бесшумно расчищает дорогу. Горы замерли до завтра, когда начальник отдела по туризму снова раздаст всем солнце на радость спортсменам. Директор с женой доставляют себя домой на большом плоту, на умеренной скорости и следуя всем правилам движения по автостраде. Оба они на короткое время приблизились друг к другу своими телами, чтобы заправить горючее, источники под ними бьют фонтаном, да, богатый люд освежает себя, сколько ему заблагорассудится. В маленьких домах тихо, потому что там, прежде чем заправиться, надо посчитать имеющиеся на бензин деньги. Единственное, что властвует в них, — это насилие, но завтра на фабрике сыновей мелкой крестьянской бедноты снова приставят к делу, а днем их жены увязнут в простынях сильного пола. Любовь, излитая в чашу, свежа и плодоносна, но во что она превращается в нас?

Работа полов, исполненная сегодня директором и директоршей, — спасибо за двойной аксель и за тройной ритбергер — работа, под тяжестью которой они с трепетом расцвели, чтобы потом вытереть рот, словно жадно нахватавшись еды, эта работа на сегодня, возможно, закончена, но полностью быть уверенным нельзя. Завтра, в такую рань, в темноте, мы с радостью вновь явимся на свет от фар почтового автомобиля. Ничто, кроме этого света, не ласкает бедные тела, которые бесстыдно являют себя в утренней вони своих выхлопных газов. Лотерейные билеты, о которых они постоянно думают, нужно уметь прикарманивать, а не только раздавать.

Директор лепечет любящие и направляющие слова, он, это частное лицо, объявляет о себе и о своей программе. Он снова живет в своей стихии, в деньгах. Чем бы он был без своей жены, как он упорно ее называет. Свободной от руля рукой он обнимает ее тело, руля, по крайней мере, и там. Горы нависают над ним, словно теплый и смирный зверь, он уже обрил их наголо. Лишнюю машину они усыпили и, закрыв, поставили на стоянку, как сделали это со своим ребенком. Они сосредоточились только на своих половых органах, пробудившихся к веселью. Женщина отправится покупать разные товары, как это приличествует женщине. Они строят планы на следующий день, обсуждают все его возможности. Директор говорит о том, как неутомимо и разнообразно он будет брать свою жену завтра и в последующие дни. Наверху, в бюро, ему нужна сумятица, чтобы внизу его член мог удовлетвориться и быть взятым в полон женой. Может быть, жене нравится что-то особенное, за чем она завтра слепо последует, когда отправится за покупками? Надежная путеводная звезда жены сверкает над этим мужчиной до завтрашнего утра, он нежно пасется на ее шее: водители, смотрите на дорогу, не отводите взгляда! С мужчины еще летят капли пота и спермы, он от этого не становится меньше, не умаляется, не скукоживается. Он с улыбкой обращает к своей жене встречную молитву, к жене, которую он оросил своей струей. Его мясистая мошонка тихо прилепилась к жилистому стеблю. Какое это облегчение — отдаться обаянию ночи, если завтра не придется торопливо покидать дом, ослепленный светом кухонной лампы, вместе с другими окунаясь в темноту. Как прекрасно, когда огонь в человеке, да еще умноженный усилиями партнера, разгорается в нашем моторе. Очищенный и обновленный директор вновь ляжет со своей Герти в постель и увековечит себя в ее зарослях, ведь никто другой не способен так быстро задрать ногу и нестись в пылающем потоке. Кто знает, может быть, сегодня их снова зальет половодье сладких стонов, издаваемых телами, желающими снова перекусить? Женщина пытается запахнуть платье на груди, холод пробирает ее до костей. Муж требует, чтобы она еще немного поразвлекала его и жителей округи, обитающих в маленьких преддвериях ада: «Прошу тебя, Бригитта, оставь так, Герти! » Платье, которое она запахнула на груди, он распахивает вновь, она ведь еще не совсем выдохлась, эта Герти, я имею в виду, у нее что-то тлеет еще под золой. Печка в машине пока не нагрелась, а вот муж уже разогрелся вовсю. У него это быстро, на подбородке у него царапина, оставленная ногтем Герти. Навстречу им не попадается ни один одинокий путник, который хотел бы еще немножко покрасоваться перед своим домом вместе с каким-нибудь приятелем. Не видно никого, кто увидел бы печать власти на челе директора фабрики. И поэтому ему придется поставить печать хотя бы на своей жене, как знак, что она заплатила за вход и действительно храбро вышла на улицу из уютного тепла своего пола. Тепло на кухне бедняков поддерживают только в печурке.

Муж называет жену своей самой любимой, да, и ребенок тоже относится к таковым. Они живут в золотой середине, в ластовице деревни. Правительство большим половником с умом распределяет специальные предложения среди людей. Чтобы владельцы фирм могли принимать решения и придумывать оправдания, как они обходятся с государственными дотациями и с человеческими телами. Их счастье должно возрастать посреди окружающего их добра, а все прочие пусть повествуют о своих заботах, сидючи на узкой полоске земли, которую они засаживают заборами, и семенного материала при этом едва хватает на двоих. А им уже приходится задумываться еще об одном человеке!

Мы приехали, ребенок спит в своем покое.

Сын терпеливо дремлет, посаженный на поводок от акционерного общества «Химические заводы Линца». Отправимся и мы на боковую, чтобы ощутить тот привкус, который дает нам смерть. Для этого надо просто лечь, беднякам это давно известно, они и умирают раньше, и время до той поры кажется им по-прежнему слишком долгим. Муж еще раз проходится по участкам кожи своей жены, густо покрытым косметикой, сейчас он, словно выстрел из ружья, с грохотом последует за ней в постель. Из ванной доносится деловитый шум воды и потрясений. Тяжелое тело беспощадно бросают в горячую воду, чтобы сделать его съедобным. На его груди покоятся мыло и щетка. Зеркала запотевают. Жена директора с силой трет мужу спину, с удовольствием окунает руку в мыло и массирует его мощный член, полностью отданный в ее распоряжение. За окном катится с небосклона луна. Жену уже призывают, призывает муж и призывает полкило плоти (ну уж никак не меньше), которая распоряжается им. В теплой воде снова что-то набухает и рвется ввысь к Господу над пышным холодным буфетом тела. А потом он искупает жену после трудов дневных, нет проблем, ему это нравится. Вокруг живут смертные, живут трудом и зарплатой, живут они не вечно и живут худо. Но теперь они уже перешли от трудов к покою, в их груди дремлет острое жало, потому что у них нет собственной ванной комнаты. Тело директора размягчается в воде, однако у него остается еще достаточное количество погонных метров. Он еще раз зовет жену, теперь громче, это приказ. Она не идет. Ему предстоит в одиночестве размякнуть в воде. Он миролюбиво скользит к другой стороне ванны, что ему, орать, чтобы она пришла? Как приятно, что вода не изменяет человека и что не нужно учиться ходить по воде пешком. Такое удовольствие, и такое дешевое. Оно каждому по карману. Пусть жена остается там, где она сейчас, о, клубы горячего пара, окутайте меня! Он открывает свой кран с горячей водой, массирует его и приходит в добродушное и веселое состояние духа. Потоки с шумом обтекают тяжелое тело, твердые жевательные мускулы которого перемалывают жизнь и проглатывают другие фирмы. Бедняков, словно воду, сбрасывают со скал, но они остаются там, где они есть, в своих маленьких постельках, и они не пристают к тебе с постоянными просьбами, эти несчастные люди, к жалованию которых приходится доплачивать. Как они слепо, час за часом, попадают в машины своими священными струнами, которые их жены с большим трудом натянули на деку их тела! Столько крови! И все понапрасну, понапрасну и громкий, словно удары бича, стук их сердец, ведь больше нет крови, которая приводила бы их в действие. А дети, как мне кажется, иногда носятся вокруг до четырех ночи. По крайней мере, один или два таких нетрезвых детеныша возвращаются сейчас домой с дискотеки.

Сын его, которого здесь недолюбливают уже много лет, лежит сейчас в своей кровати, и мирная луна уходит прочь. Ребенок тяжело дышит, он покрыт потом, в его жилах — таблетки, он успокоится сейчас совсем по-другому. Ребенок неудобно лежит под приглядом матери, которая подходит к постели и поправляет ее. Ребенок выглядит увядшим, и все же он — весь ее мир: он молчит так же, как молчит этот мир. Ребенок радуется, что растет, как растет плоть у его отца. Мать нежно целует свою маленькую лодчонку, плывущую по миру. Потом она берет пластиковый мешок, натягивает ребенку на голову и затягивает внизу, чтобы детское дыхание спокойно прервалось внутри. В палатке, внутри мешка, на котором пропечатан адрес модной лавчонки, жизненные силы ребенка пышно раскрываются еще раз, а ведь ему еще совсем недавно обещали, что он будет расти и что ему купят спортивный инвентарь. Так вот происходит, когда природу хотят улучшить с помощью инвентаря! Но нет, он вовсе не хочет жить. Затем сын выплывает в открытые воды, где он сразу оказывается в своей стихии (мама! ) и использует дыхательную трубку, сквозь которую его приятели познают мир с самого начала, словно через соты: настолько явно он был их главарем, маленьким богом войны, подвижным в труде, в спорте и в игре. Они видят все, но мало что видят. Мать выходит из дома. На руках она несет сына, как куст с набухающими почками, который надо высадить в землю. С вершин, с которых ребенок съезжал сегодня и хотел вновь скатываться завтра (собственно, новый день уже нетерпеливо начинается! ), земля шлет прощальный привет. Возмутительные следы на снежном покрывале. Ну что, плутаете, кружите вокруг огня, хорошая была ночка?

Мать несет ребенка, а когда ее охватывает усталость, она волочит его за собой по земле. Луна укрылась за нежным одеянием. Женщина доходит до ручья, и в следующее мгновение сын с облегчением соскальзывает в воду. Его манит прекрасный покой, и спортсмены при случае тоже машут руками, когда на них смотрит публика. Сейчас вопреки ожиданиям вышло так, что именно самый младший член семьи первым заглянул в тупое лицо вечности, скрытое за всеми теми деньгами, которые, предназначенные для покупок, носятся по земле, если никто не сажает их на привязь. Люди с громким шумом бегут наперегонки и молят о хорошей погоде. А спортсмены-лыжники отправляются в горы, какая разница, кто там живет и кто хотел бы оказаться в победителях.

Воды объяли ребенка и несут его вслед за собой, на таком холоде тело его еще долго будет оставаться целым. Мать живет, и время ее увенчано венком, время, в путах которого она бьется. Женщины стареют рано. И ошибка их в том, что они не знают, как бы им спрятать это время за спиной, чтобы никто его не увидел. Проглотить его, как пуповину собственных детей? Убийство и смерть!

А теперь отдохните немного!

Послесловие переводчика

Роман Эльфриды Елинек «LUST»[2] вышел в 1989 году и открыл новую страницу ее творческой биографии. Впрочем, тематические слои ее прежней прозы («Любовницы», «Перед закрытой дверью», «Пианистка») не претерпели кардинального изменения и легко и быстро определяются читателем: властные структуры социума и их доминирование в частной и интимной сфере, «слабая позиция» женщины в мире тотального потребительства, мифы обыденного сознания и их брутальная реализация в пространстве межчеловеческих отношений, неизбывное одиночество человека перед лицом каждодневного умирания. Не изменилось и поведение автора в сфере минимальной сюжетности повествовательного текста, более того, в романе прогрессирует ее дальнейшее усыхание, сведение «событийного» начала почти к нулевой отметке: в истории Герти и Германа, ее господина и повелителя (в имени Herrmann — удвоение властного: Herr — «господин» и Mann — «мужчина»), не происходит никаких историй. Живые события подменяются бесконечной цепью механических соитий. Боковая дорожка сюжета, связанная с попыткой «ухода» женщины к студенту Михаэлю (к Михаилу-архангелу «страсти», в котором женщина видит своего спасителя, способного противостоять ее мужу, безжалостному дракону «похоти»), тоже оказывается короткой и тупиковой. Сохранилась и привязанность автора к сюжетным «заимствованиям» — истории ее персонажей не выдуманы, взяты из жизни, почерпнуты из масс-медиальных источников.

Перемены касаются & #233; criture Елинек, ее письма, литературной манеры. В первую очередь, колоссально вырастает аллюзивность ее прозы, включающей в свою орбиту обильный интертекстуальный материал, как педалированный, выставленный напоказ, так и спрятанный, сокрытый, криптографический: Библия, Гораций, христианская мистическая литература, песенная лирика немецких романтиков, Бюхнер, Рильке, Карл Май, Арно Шмидт, Габриеле д'Аннунцио и мн. др. И на первом месте — en masse и en gros — поэтические строки Фридриха Гельдерлина, то выныривающие на поверхность повествовательного потока, то вновь исчезающие в его бурлящих водах.

У этой изощренной литературности — две стороны медали. Елинек блестяще владеет культурным материалом, давая читателю шанс на «удовольствие от чтения» (Деррида), на «радость» обнаружения, узнавания знакомого в новых и неожиданных констелляциях. Одновременно хорошо известно, что уникальность, неповторимость индивидуума Елинек считает мифом. «Вторая реальность уничтожила реальность первую; тривиальные, массовые мифы разрушили, заменили собой действительность». При этом «виртуализация» глубоко затронула и пространство художественной реальности. Уникальность, неповторимость творческого индивидуума — тоже миф, и проза Елинек — уникальное и (почти) неповторимое тому подтверждение. «Мы пишем о том, что происходит, и написанное тает у нас в руках, как истаивает и сочится сквозь пальцы время, потраченное на то, чтобы описать все происходящее, — время, отнятое у жизни… То время, когда люди еще писали, втиснулось в книги других пишущих. Оно ведь способно на все и сразу; ведь оно — время: оно способно втиснуться в твою работу и в работы других, обрушиться на прически слов, уложенные другими, взлохматить их, словно свежий, но злой ветер, нежданно-негаданно задувший со стороны реальности. Уж если однажды что-то вздыбилось, оно, пожалуй, не скоро уляжется» (Нобелевская речь Эльфриды Елинек).

Другая существенная перемена касается работы Эльфриды Елинек непосредственно с поэтическим языком, со словом. «Склонность» к словесной игре, намеченная еще в «Пианистке», разворачивается в «Похоти» до предела, не прекращаясь ни на абзац, ни на одну-единственную фразу. Творческое «желание» писательницы ощутимо буквально в каждом словосочетании, сформулировано оно и напрямую, в обращении к читателю: «Все это я хочу здесь и сейчас заново облечь в слова! » Директор бумажной фабрики в романе «Похоть» «занимается производством бумаги — эфемерного товара, который исчезает в пламени его страсти». «Производством» знаков на бумаге — эфемерного продукта, который возникает и исчезает в «пламени страсти» ее творчества — занимается австрийская писательница.

Слова Елинек своевольны, они способны отвязаться от привычных грамматических и синтаксических форм и, наоборот, назойливой сворой увязаться вслед за клишированной конструкцией и замызганным от постоянного употребления оборотом. Слова ее то плотно смыкают синонимические ряды, то размыкают семантическое пространство, распадаясь на пары антонимов, повязанных фразовым единством. Саркастические неологизмы мыкаются в поисках выхода из смыслового лабиринта, в который попадает читатель. Слова устраивают ассонансную перекличку, из произвольного звучания которой рождаются диссонансы значений и смыслов. Работа и игра эта — почти немыслимое занятие, провоцирующее читателя, ставящее его в тупик. Оно вызывает в нас и неудовольствие, и «увлеченность», и раздражение, и «потребность» в чтении. Именно эти (по словам Елинек) «художественные механизмы» делают «эмоционально постижимой» ту жесткую проблематику, которой насыщена книга — и от которой не застрахована ничья жизнь.

Достаточно тупиков возникало и перед переводчиком, пытавшимся в медиуме другого языка, в иной знаковой системе хоть сколько-то приблизиться к значению и звучанию оригинала, сохранить (при всей сложности языковых конструкций книги) ее художественную логику и передать ее ироническую тональность. На все это ушло немало времени и труда. А теперь отдохнем немного!

А. Белобратов

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib. ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

[1] Уроженец Линца — имеется в виду Адольф Гитлер.

[2] Слово это в немецком языке многозначно: «удовольствие», «увлеченность», «потребность», «страсть», «похоть», «желание», «радость», «склонность».

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 9 10 11 1213