Послесловие переводчика 8 страница

Их невыполнимые желания падают жертвой, попав под нож жесткой экономии (о, эта экономия человека! ). Да, директор находится в своей стихии. Он ограничивает несоразмерные шаги, потому что он неизмеримо богат для людей, которые учатся падать к его ногам тихо, как листья с деревьев. Чтобы не мешать ему играть на скрипке. Он не видит причин, по которым ему следует сдерживать себя в пределах собственного ремня, который ему очень подходит: возможно, в его жене побывал кто-то другой, побывал так, как привычно бывать только ему, бывалому. Большое спасибо, что вы выслушали мои оскорбления.

Нежно, словно укрощенный гром, а он бывает таким, когда хорошо расположится на своей жене, директор склоняется над ее кожей, издающей животный запах. Женщина хочет спать. Однако ее недружелюбно настроили, когда она прониклась подобным желанием. Ее переполняет недавнее прошлое. Если мы тесно прижмемся друг к другу, мы тоже заметим: будущее принадлежит молодым, если они получили образование, а родители научились натравливать их друг на друга на дешевом мясном прилавке жизни. Дети соседей падают, словно гнилые плоды с дерева. А женщина уже открыта навстречу безнадежной любви, нежной, словно кроличья клетка на другой день после забоя; она втащила вовнутрь всю мебель и наклеила на себя обои в цветочек! Лишь узенькая тропка ведет от ее мохнатки туда, где вместе с моими читателями стоит студент и ждет, чтобы ему снова позволили войти, ему, образованному, с мягким чутьем. Если мы будем держаться вместе и держать в руках все, что имеем, то наши предчувствия оправдаются. В нас нет никакой необходимости! Если нам вообще позволено жить хорошей жизнью, то самое большее — жить в воспоминаниях милой скотинки, которой мы принесли корм, или в памяти милого человечка, которому мы целиком себя скормили.

Директор в любой момент может вышвырнуть свою жену в сад, пусть поостережется, если еще раз намажет тушью ресницы. Тогда он ей как следует вмажет, и тогда вновь, словно родник в лесу, пробьется на поверхность его желание и бесполезные слезы испачкают ее лицо до неузнаваемости, а пурпурные пятна (Герти! ) расцветут на лугу ее тела. Каждого можно усмирить не только нищетой, но и другим способом, когда день разгорается спозаранку и кофе разливается в глотке. Нам плохо, когда мы, женщины, ничего не любим, кроме уборки наших комнат, и когда никто не открывает нас ежедневно заново, чтобы проверить, не прибавилось ли что-нибудь к нашему постоянному содержимому. Не надо бояться, мы остаемся прежними. Скоро нами прикроют пропасть, как мы пытаемся покрыть наши домишки на одну семью свежей мягкой кровлей, и проценты за кредиты падают на нее словно тень. Шеф после этого отправляется к нам на конюшню — к скотинке, где мы прикованы цепями наших желаний и где нас топчут. У кого есть небольшой двор и домик в придачу, тот первым почувствует вкус безработицы. Так говорят люди, которые делают покупки в небесных бутиках, а затем втискиваются за свои письменные столы, где уже никто не сможет их умилостивить. Не поможет даже легкое трение, с которым вода льется на половую кисточку, на кисть, которой вы размалевываете свои желания, даже это не смягчит вас, чтобы вы стали добрыми по отношению к вашему одушевленному добру, к этим робким служащим в ваших камерах смертников. Многим из них приходится добираться несколько часов, прежде чем они появятся дома перед своим любимым партнером и смогут включить ток, который заставляет стулья вздрагивать.

Если вы построили чудесный дом, в котором вас трясут, словно мешок, за воротник, то вам незачем питаться в чужих ресторанах. Тень падает на улицу. Люди, возвращающиеся с работы, хотят завернуть на огонек, выпить кружку пива. Лоб директора не отмечен печатью особого усилия. Скрипач-виртуоз из него — как из мелкой задницы, но, несмотря на это, он прочесывает жену вдоль и поперек за пять минут. Он хорошо подбит и подстеган, торкаясь своим теплым голубчиком в ее вымя. Вы видели, как он снова заклепал ей рот? Его крылья испытывают некоторые трудности при парковке. Но ведь господа всегда любят обрушиваться в маленькую лавчонку словно водопад, и они всегда торопятся. В них пылает яростный огонь, когда они истекают в вашу промежность! А по улице идет по своим делам полицейский, отмечая что-то в записной книжке. Ему не раз доводилось видеть такого вот сильного человека, робко застывшего перед запретительным знаком, но своих женщин в тихом и теплом месте такие, как он, гонять умеют! (Эта дичь всегда наготове. Занавеси скользят в его холодных ладонях, которые не касались ничего иного, кроме белья. ) Этот господин является этой женщине как знак свыше, в нем пробудилась потребность в возбуждении. Язык его отмеряет удары пульса в ее сочной воронке, зажатой между ног. Надо уметь и кулак показать, ударить им по столу. Где-то в иных местах тарахтящие люди регулируют свои выхлопные трубы и разогревают моторы, чтобы не опоздать на работу. Однако вечером они, как пожар, перехлестывают через ограду, если женщина плохо приготовила еду! Тут уж берегись, и женщина тянет голову кверху, словно она вместе со своими синяками и шишками пробиралась напролом через Альпы. У этих людей не осталось лишнего времени, чтобы страдать и чахнуть из-за прекрасной цели, у которой спереди оттопыриваются груди (где имеет смысл, чтобы все пылало). Даже наши машины съедают наше последнее горючее.

Директор вцепился в свою постельную соседку. Неужели он хочет ее устранить, ведь он так долго ее уничтожал? Она живет по соседству, взгляните только, ее кормят искусством, и нечего ей бегать по чужим домам в поисках кого-то, кто сыграет с ней в папочку и сунет язык в ее мамочку. Директор не использует противозачаточных средств, потому что любит видеться с самим собой несколько раз подряд, пусть и в малом виде, лишь бы никому и ничему не быть выше его. Он выходит на широкую просеку и своим коловоротом растягивает женщине рот. От этого приема, который он использует и который оставляет на ней отчетливые следы, на нее нападает кашель. (Он проходится по всей ее прекрасной фигуре. ) Мужчина приходит в восторг от того, что может сам, в одиночку, выродить свою штуковину на всю длину, он меняется так, что ссорится с женой из-за своей долгоиграющей печки. Какой же это полубожественный фермент, Бог ему в помощь, коли он в состоянии обеспечить свой собственный рост, и ему не нужно для этого висеть на стене, как святому мученику! Вот это мужчина! А потом он нисходит дождем на своих близких! Так вот, значит, где-то в другом месте к домишкам пристраивают лесенки, хотя никто добровольно не пожелает там жить. Да, самые бедные идут маленькими шажками, чтобы, наконец, прийти к самим себе.

Господин директор с воплем ввинчивается в ее рот. Перед этим ему пришлось выйти из себя, ему пришлось явить себя на обозрение, правда, еще в молодости его поддерживали со всех сторон (и на всех струнах). Он командует всеми своими звуками, всеми своими подчиненными. Это не трудно, сын его тоже играет на инструменте, и склоны холмов стряхивают с себя убитые кислотным дождем стволы деревьев. Женщина выступает на первый план, и на нее наступают так, что она кричит. Нет, сейчас по дому никто не разгуливает, не выкуривает сигарету, не пьянствует и не грозит прислуге в приступе ярости. С женщины снова стягивают ночную рубашку, чтоб ощупать ее со всех сторон. Мы часто пользуемся кроватью, на которой нам удается проспать войну полов. При этом мы могли бы бесконечно расти в своем воинском чине, чтобы дослужиться до самой низости. Ни в какой иной сфере не растешь так быстро, если твое собственное лицо (лицо одной из нас, женщин) более или менее хорошо на тебе смотрится. Ведь скала не идет на пастбище сама, звери прибегают к ней и трутся мордами о ее выступы. Женщина беспорядочно отбивается от мужа, словно хочет добиться бессмертия, окруженная своими электроприборами. Она отзвучала словно крик, издаваемый тогда, когда молния среди бела дня не может сдержаться и попадает в телевизор. Этот прибор, наш вечерний провиант, необходимо настроить. Директор намерен еще раз пальнуть сегодня из своего ружья, чтобы удостовериться в наличии своей женщины, которая лежит рядом и истекает кровью, потому что попалась ему на пути в неблагоприятное время. Она дышит и давится. Сон улетучивается из ее глаз. Ее тошнит от того, кто сейчас вламывается в ее шумящий и пенящийся дом.

Ясное дело, своими лапами он распрекрасно растянет ей зад! Это ведь его собственность, как Бог — наше общее достояние. Мышцы ее скрипят, как старые башмаки, и меньше чем через пять минут рольставни мужа снова закроются. Выезд всегда должен быть открыт, ведь, в конце концов, этому мужчине не приходится переносить жизнь в одиночку, а другие вынуждены терпеть жизнь ежедневно. Женщина служит мужу своим телом большую часть времени, но скоро вновь засияет солнце. Эти люди исчезнут там, где крестьянин оставил борозду слегка приоткрытой! Я покинула их, насытившихся, и возвращаюсь к ним, снова сытым, и ни один луч света не падает к ним на дно. Так они обходятся со своими женщинами и обихаживают со всех сторон могущественных представителей производственного совета, нынче разжиревших, но полностью лишенных могущества. Иногда не успеешь оглянуться, как уже готов новый квалифицированный рабочий, и его можно класть на засолку в цеху. Поле его деятельности ограничено до самого конца. Мало кто из женщин съедает завтрак, поданный хозяйкой, сидя напротив мужа в солнечных очках поверх густо подведенных глаз. Они заняли только одно место. Ночью их гоняли как лошадей небесных, на которых дети учатся скакать. И они еще крепче сидят в седле! Этот мужчина позволяет себе слишком много, почти как наш президент, и таким же тяжелым грузом он лежит на наших плечах, на нас, странниках, отваживающихся сорвать пальто с плечиков и улизнуть. Он говорит, что Моцарт — прекрасный композитор, он и сам любит играть, только не по-крупному, если сравнивать с его форматом. Там остается еще немного места для хобби. На зальцбургском фестивале он может подвергнуть себя длительным испытаниям. Отец находится в согласии сам с собой. Бодро раскачиваясь, он пронзает сфинктер своей жены, которая сдерживает крик, рвущийся с привязи, ведь, в конце концов, она больше не отвязана. Известно же: не помучишься — читать не научишься.

Директор свешивается в ее холодные воды, а потом из сумеречного состояния выбирается на солнце! Значит, он в любом смысле хорошо устроился. Пусть себе молчит! Можно жить в доме, как снег на лугу, само собой разумеется, но можно нагружать звенья своей цепи настолько, что она будет звенеть вовсю. Женщин много, а мужчина один. Он виснет на ее задних лапах и шепчет об эротических переживаниях, которые ему в любой момент может подарить бордель, однако он вкладывает всего себя только в НЕЕ. Эротика — это слово звучит как Эрика, а не как Герти. Это придает праздничной атмосфере особый смысл. Мужчина должен считаться с животным в самом себе, а что получается в борделе? Светская беседа с другими свежесмазанными машинными представителями этого мира помогает скоротать в фойе время, пока к ним не придут на помощь женщины с их темными бороздами, побитыми градом. Земля полностью забудет о трудах и днях таких людей. Однако муж с удовлетворением обнаруживает под собой на постели свой эякулят и нежится в уверенности: его ребенок будет жить после него и продолжит мучить людей в этой деревне. Закроем на это глаза. Кто опустошает все вокруг и, несмотря ни на что, начинает все вновь и вновь? Правильно. Он покупает ребенку новую одежду, а мать, ограниченная, как сама природа, стирает ее. По телевизору это показывают. Мать играет на рояле, пока ее педали носят.

Директор досыта наокунался в воронку своей жены, теперь он смотрит перед собой, видит самого себя и крутит во все стороны своего домашнего зверька, — очень любезный незнакомец, склоняющийся над мотором, который он больше не гоняет на полных оборотах. Так ласкают собаку. Муж брызжет на женщину слюной (прошу прощения). Родина — это не то место, где до тебя побывал уже кто-то другой. Женщина для мужа — это постоянная (взятая на постой) константа, ведь она стоит ногами на земле, а он целится прямо в сердце и пишет любительские компьютерные программы, от которых все должны лишиться дара речи. Свет падает на поле, и завтра Герти тоже наверняка будет здесь. Никакому другому мужчине не позволено увиваться вокруг нее и упиваться ею, когда ей вдруг станет скучно. Теперь директор выстреливает вперед из мертвой зоны. Он выбирается со своей позиции в самое начало, словно ручей, бегущий в долину. Эти гонки по «формуле 1» ему очень нравятся. Стоять и беспокойно переминаться на старте! А вокруг та же самая ночь не в состоянии очистить бедный люд от самих себя, напротив, им холодно, и им приходится согревать себя в печурках своих жен. Они не хотят завтра опоздать туда, где не слишком желанны, но ожидаемы нашим огромным достоянием, нашей фабрикой. Их полет прерывают. Многие вынуждены срезать с фруктовых деревьев побитые морозом ветки. Директор сыплет прямо в ухо жене отвратительные комья словесной грязи. Жену ведь можно просто забыть навсегда, как рюкзак, набитый заплесневелым хлебом, пусть себе другого поищет. В любое время! Она живет до тех пор, пока ему просторно двигаться в ее трусиках. Пока в нее протоптана и посыпана песком по меньшей мере одна дорожка, по которой муж может вернуться, если ему там больше не понравится. Мяч должен влететь в ворота. А она? Он тянет ее за волосы, словно держит руль в руках. Добираясь до конца, его член в конвульсиях вламывается в ее заросли. В последний момент он выскальзывает наружу. Она слишком зажата. Муж бьет ее кулаком по затылку, устремляя свой гневный рык в ее сторону. Неужели эта женщина мечтает о мягких испарениях над более приятным ей членом? Разве такое возможно? Вот и получается, что доверху наполненную чашу директора проносят мимо нее и выплескивают порцию ущербных нечистот прямо ей на кожу. Женщина не заслуживает того, чтобы муж проявлял к ней склонность хотя бы на сорок пять градусов. Наполним себя наполовину, нет, на три четверти! Раньше торжествующим завоевателям не строили таких препон. Нынче же времена переменились.

Жители этого края скоро проснутся, гонимые с одного места на другое, прежде чем узнают, где они вообще застряли. Впрочем, постойте, одно преимущество есть и у них: весна настанет для всех, придет и принесет охи и вздохи и массу свежего воздуха. Однако мы между тем достигнем большего, потому что МЫ идем дальше, мы осмеливаемся: мы идем в театр, на концерт или на выставку, где мы узнаем самих себя, поддерживаемых одним только отблеском, который падает на нас из ВАШИХ бедных глаз. Да, мы в черном списке! Пожалуйста, посмотрите вниз, там — неухоженный холм, составленный из безработных кредиторов, которые зависят от прихоти банков. Свет в этих глазах, ах, он не позолотил на повороте шоссе ничего, кроме дивидендов фабрики. Они позабыли включить знак поворота и, повернув не туда, испуганные блеском наконец-то завоеванной работы, скатились прямо в реку. Нельзя по утрам засыпать за рулем. А что тем временем происходит с налогами, которые мы платим? Их растрачивают, как людей, приобретая дорогой спортивный автомобиль в этой стройной одаренной стране, там, впереди, где промышленность закладывает крутой вираж. Где-то в другом месте живут люди и попадают под колеса, мы же продолжим теперь наш извилистый путь, оставляя еле заметные следы на асфальте шоссе, а нашим детям оставив по цветному телевизору и по видеомагнитофону на душу населения.

За завтраком семейству все кажется неимоверно вкусным. Прибегает ребенок, озорник весело прыгает вокруг отца. Солнечная погодка явно к денежке. Отец хочет, чтобы сын рос мужественным и никогда не останавливался на полпути. Во время прогулок ребенок надолго останавливается перед магазинными витринами. Парнишка покупает все только для себя. Своих далеких приятелей он не станет узнавать в лицо, они издали будут смотреть, как сын директора быстро тратит деньги (и как быстро истекает время, в течение которого им еще позволено стучаться в полуоткрытые двери достатка). Сын сидит за школьной партой вместе с детьми из бедных домов, это логично и педагогично, однако в хижинах у нас война! От некоторых сыновей и дочерей пахнет коровником, потому что они, встав пораньше, ухаживали за скотиной, которая по щиколотку стоит в свинцовом дерьме. Они пришли сюда из запертых домов, поднявшись в пять утра. Дети сидят за партами бок о бок, пока нехватка денег в семье не раскидает их по фабрикам. Вы никогда не видели, как цветут и отцветают эти цветы? Директорский ребенок дерзко шествует прямо по полю, чтобы нарушить соотношение между природой и естественным правом (ребенок прав, когда тычет палкой в крота или мчится на лыжах по склону. Правы и вы, когда идете гулять, одевшись для здоровья в натуральные облака из шерсти! ) Иногда ружье выстреливает лесу прямо в потроха. Канавы защищают природу от человека и от его потомства, но кто защитит его самого от кредиторов, от банковских служащих, встающих пораньше, чтобы поглазеть на Альпы? Ночью, слава Богу, слегка потеплело, что заставляет лыжников постоянно помнить о стоимости абонемента на подъемник. Лед рассыпан под ногами деревьев, словно белая синтетическая упаковка из коробки с красивым прибором, при созерцании которого у нас словно пелена с глаз спадает. Кто-нибудь другой посмотрел бы на это совсем иначе. Появляется домашняя хозяйка с хозяйственной тележкой. Земля, местами еще мерзлая, гремит под колесами, словно она полая. Наверняка под нами тоже есть что-то особое, не только ведь над нами. У вас ведь есть хороший друг, и он обязательно сводит вас в кино. Что, у вас никого нет? Тогда подождите, пока к вам в дверь позвонят, может быть, позвонит кто-то, кому не удалось найти постоянную работу в этом стройном, хорошо сложенном мире, позвонит, чтобы продать вам абонемент. Чтобы вы научились лучше понимать потребности ваших представителей в области искусства, экономики и политики.

Директор как мужчина опять готов проявить склонность к своей жене, потому что она сидит на своем насиженном месте, где на нее не падает свет из окна. Еще темно. На Герти солнечные очки. Прибегает ребенок, взбудораженный своими видениями и телевизором, он врывается в комнату, визжит от жадности, требуя, чтобы на этот раз ему непременно купили что-то определенное, что поможет ему ускользнуть из этого прекрасного мира: скоростной спортивный инвентарь и соответствующую одежду, чтобы дни его были наполнены счастьем. Ибо он, ребенок, хочет отплыть вместе с паводком. Директор с высоты своей могучей темной звезды, которую являет его голова, произносит властное слово. Он выбрал для себя утро, чтобы невзначай нанести матери своего ребенка еще один визит. Совершенствуя свои ночные подвиги, он напросился к ней на самую малую малость. Подобно тому, как опускаются в кресло, чтобы бросить беглый взгляд на наигранную серьезность вечерних теленовостей, он грузно опустился прямо в женщину, подключившись к ней сзади, к раздаточной колонке своей жизнезаправочной станции, куда он отправляется, чтобы утешить себя святыми дарами. Пусть она заправит его до упора! Супер-плюс! Слова его терзают ее слух, он требует, чтобы она еще раз отдала отчет в проступке, совершенном вчера. Он — старший бухгалтер, который в состоянии превратить мелкие волны в мощные валы и водовороты. Когда-нибудь, надеюсь, наружу пробьется настоящая трава, потому что мы по ошибке сажали ее на автомобильных кладбищах и стоянках для отдыха, где даже резину надо разогревать перед тем, как ее стянуть. Да, именно там, где мы вовсю стараемся разбазарить себя, погрузить наш половой орган в глубину и потом умолчать об этом в разговоре с нашим партнером, чтобы наслаждаться в одиночку. Бедра женщины должны быть наготове только для него, для директора, мерзкого и случайного прохожего. Он сварит их в кипящем масле своей алчности. Он похлопочет и о жене, он в конвульсиях сбросит груз на ее погрузочную площадку и подарит ей за это мягкую брошку или стальной браслет. Скоро все закончится, и вот мы снова свободны, у себя дома, там, где нам место, и мы стали богаче, чем прежде, когда мы потешались над соседями. Мы приглашаем их поглазеть на все это! Ничего с вами не случится, если господин из компании любителей понаслаждаться компанейски постучит в вашу дверь, держа в руках шампанское! Вовсе наоборот, женщина будет рада! Не хватает только, чтобы он сам себя упаковал в подарочную коробку! Голубизна неба солидно соответствует окружающему ландшафту, и фирма его процветает.

Наверняка эта женщина при первой же возможности ускользнет из дома, чтобы снова с помощью парикмахера придать себе миниатюрный вид для встречи с Михаэлем. Да, ответственность лежит на ней, чтобы она могла предстать перед ним как лакомый кусочек, мы наедине, яркое солнце! Родители, полные любви, с шумом бьются над своим сыном, который изнуряет себя над своей игрушкой, как его отец изнуряет себя в лоне матери, где играет в одиночку. Ребенка надо срочно отправить. Раньше здесь росла сочная трава, но теперь железные путы охватывают сердце. Никому не дано спокойно оставаться на своей тропе и наблюдать за событиями. Все они вынуждены биться со своим несчастьем или выплескивать из себя творческую струю, чтобы их сразу заметили и полюбили. Ребенка со всех сторон расспрашивают о его высокой прибавочной стоимости по сравнению с детьми бедных крестьян. Мать едва не выплескивает материнское молоко из груди от страха, что у ребенка, по всей видимости, нет бессмертной души, ведь он не доставляет матери блаженства. Он снова хочет без промедления отправиться на горные склоны, туда, куда всех волей-неволей влекут и волокут подъемники. Лишь бы лыжники не переоценили своих возможностей, когда спускаются в долину! Мать жадно целует ребенка, который от нее уворачивается. Отец добродушно водит ногой по ковру, собирая его в складки. Скорей бы снова остаться с женой наедине, чтобы размахивать оглоблей (своим дрекольем)! Когда ребенок на что-то отвлекается, отец сует покрытые пушком пальцы в самую заветную материнскую область, в прогалину, которая притягивает его так сильно, что он покупает жене дорогую одежду, чтобы прикрыть это место. Он тайком нюхает свою руку, такую же удачливую, как и он сам. Такую же резкую, как яркий свет. Мать между тем продолжает любить ребенка все дальше и дальше, любить вниз по течению ручья. Она привязывает его к себе игрушками, погремушками и другим хламом, как это делают влюбленные. Отец в отличном расположении духа бьет кулаком по столу. Он сегодня уже попользовался женой, так почему бы и ребенку не воспользоваться сегодня любовью матери? Но не надо переходить границ! Сын должен научиться скромности, когда он за скромную плату дает покататься на своих красивых новых лыжах тем, кто скромен по необходимости, дает, чтобы потом в кондитерской набить себе рот всякими вкусными сюрпризами. Сын развернул бойкую торговлю своими спортивными снарядами, чтобы счастье коснулось и самых непонятливых. (Они думают, что катание на роликовых коньках поможет им в поиске свободного места в системе, над которой высятся Альпы). Эти дети только и понимают, что нужно платить, если хочешь подержать на горбу спортивные лыжи. Мужчина и его божественная женщина чувствуют себя разбуженными друг другом. Их взгляды приметаны друг к другу крупными стежками.

Пиликающий на скрипке отец непременно воздал бы хвалу предпринимательской жилке сына. Берите с него пример, вы, кто распоряжается снегом здешней общины, с которой вы еще и денег требуете за использование снежинок, этой белесой спортивной белизны! Все останется лежать на уютных пашнях, где вы, один из бесчисленных рабов спорта, еще час назад сносили тяготы своей жизни, одетый в разноцветный комбинезон, в котором вы отправляетесь куда угодно, хоть на горнолыжные соревнования, хоть на дискотеку. Все едино, и вы — единственный и первый. Однако прежде вас должны поднять наверх, поближе к Богу, где время имеет более высокую курсовую стоимость, чем время вашего спуска, застопоренное вашей дорогой супругой, которая сопровождала вас пешком. Жизнь вдруг становится вам более знакомой, когда вы стоите перед снежной пропастью и прижимаете спортивный инвентарь к своему телу, тоже доступному стирке. Бедняки — те не могут удержать воду, которая замерзает под ними, им не остается ничего иного, кроме как осторожно перебираться через нее пред лицом самых возвышенных гор, с которых к ним с глубоким почтением не приходит никакая помощь. Высыпавшие из своих контор разноцветные служащие, красиво одетые, заглядывают на радостях в маленькие ресторанчики и скользят вниз, пригнувшись к лыжам, словно склонившись над любимым человеком, впрочем, они просто скользят вниз. И там, внизу, они сливаются в одно разобщенное целое с теми, кто в худые времена опустился и принял на себя удары судьбы, и участвуют в известной телепередаче, в телепосылке жизни, где царит настоящий народный юмор, например, в «Музыкальном подворье». Местные бедняки тоже глазеют на происходящее, однако ничего толком не разберут. Ибо они не ведают, каким это образом высокое собрание звезд с телеэкрана вздымается ввысь здесь, перед ними. Погода овевает их со всех сторон.

Прислуга подает матери кофе. А меж тем мать давно уже припрятала непочатую бутылку в платяном шкафу. Было бы лучше, если бы детская группа сегодня не пришла поднимать шум. Нет, дети придут только завтра, чтобы репетировать песенки, толкотню и визготню для предстоящего праздника пожарных. В незанятые работой дни все так прекрасно сливается на диске проигрывателя в божественные «Страсти по Матфею» или в какую-нибудь другую мелодию, способную выдержать испытание нашим слухом. Женщина с отвращением смотрит на свои руки, словно они ей совсем чужие. Слова ее вздыбливаются как пенис мужа там, впереди, где звенят цепи и где все с шумом устремляются вниз.

В выходной день ее настигло чувство в тех краях, где природа сверкала белизной: только ли природа тому причиной? Мы все хотим видеть себя красивыми, чтобы познакомиться с человеком и оставаться неизменными в его воображении, только для него одного. Думает ли о ней тот молодой человек, который пересек ее туда и обратно за какие-нибудь полчаса? Он наступил на холмик, который она обособила для него, и это, право, стоит того, чтобы быть чем-то особенным. Женщина пойдет и проверит, каково это, жить для другого человека, словно богиня. Возможно, и мы пойдем к парикмахеру и поглазеем потом на бедных инвалидов труда в рождественских трудовых яслях?

Проходя мимо, директор запускает руку в ее декольте, из которого выглядывает самое существенное из того, что позволяет жене хорошо выглядеть. Привлекательная картинка. Женщине не сойти с его рельсов, ей предстоит обглядеть, облизать и ввести в себя его плоть. Нельзя допустить, чтобы ее увел тот, кто отсюда смылся. Тускло блестит ландшафт, однако те, кто может видеть, не видят ничего, потому что их бедные тени сталкиваются с тенями бодрых спортсменов, жмущихся к своим собственным телам, чтобы быть более юркими в потоке ветра. Боюсь, что где-нибудь в другом месте все не так гостеприимно, все не так радушно, как здесь, ведь там жизнь не проходит и не исходит весельем, словно неудержимый поток туристов. Холодный огонь бьется на грязных кухнях в глазах мужчин, которые в пять утра отправляются на работу. Отвратительную дешевую колбасу в желудке они уже и не чувствуют. Их жены с громким звуком включаются в реальность и требуют, чтобы работа тоже взяла их в приемные дочери (кое-кто из них отправляется в «Детский городок» в венском районе Хаберсдорф, домишки там совсем маленькие, игрушечные. И ребенок научается гибнуть, пригибаясь пониже). Все они хотят дополнительно зарабатывать, чтобы потом, во время отпуска, скатываться словно фурии по крутым горнолыжным склонам. А потом всей этой свежести, которую они с таким трудом втерли себе в кожу, снова приходит конец. Однако в свинцовых камерах бумажной фабрики им нечего искать, тем более, бумагу предстоит испещрить цифрами. Директор уговорился с союзом сильных мира сего увольнять сначала женщин, чтобы по меньшей мере мужчин можно было разгрузить от работы. И чтобы во власти мужчин находился кто-то, на ком они могли бы отвести душу, если их достанет начальство. Великолепная картинка.

Рабочие без всяких помех глазеют друг на друга в фабричной столовой. На свету они распевают, словно птицы, чтобы сделать свою жизнь совершенной и доставить директору радость. Где здесь сокрыт смысл? В их чувственных женах, в которых полностью раскрылась жизнь?

Директору нужна его собственная жена, ведь известно — каждому свое, разве не так? Дневной свет уже явил себя, и продавцы занялись своими делами, в то время как некоторые тщательно скрывают дела от глаз. Муж смотрит на свою жену, которая нервно ведет боевые действия за право на визит к парикмахеру, смотрит на нее с той стороны, с которой он только что заметил, что ее груди несколько поуспокоились. В его памяти они еще живы и подвижны, словно ребенок сам их слепил и придал им форму. В любом случае, Господь небесный, там, куда теперь угодил мой шип, снова придется мять и месить эту женщину. И она принадлежит ему, принадлежит только ему, и обильными плодами нас всякий раз одаряет земля. Ребенок после школы будет скользить вниз с вздымающейся прямо в небо горы, спускаться быстрее, чем вы успеете перевести дух, и сегодня ребенок, унаследовавший себя от отца, переедет вас во время спуска, по крайней мере, он запросто обгонит вас в любое время. Родители балуют это маленькое создание, которое прилепилось к матери и считает, что так будет всегда. Однако женщина хочет заказать себе молодость в новом магазине, вот потому у нее новая прическа. Чтобы показать себя, и чтобы она могла пройти мимо, пройтись перед домом человека, который вчера пробудил в ней животные чувства, пробудил в том загончике, куда животные зимой приходят за кормом. Разве ей не попадались на глаза другие молодые люди, толпящиеся в кафе? Не важно, останутся они или уйдут, они все равно красивы, прежде чем и они покинут наш мир. Они заняты собой, поскольку им предстоит много всего совершить, прежде чем они отправятся на выходные кататься на лыжах и трубить на весь свет вместе со своими подружками, перед которыми стоишь с пустыми руками и диву даешься, как и откуда возникла эта многоцветная печать на гладких страницах жизни и как она способна производить такое глубокое впечатление. Видовые открытки более бережно обходятся с местностью, на них изображенной, чем время обращается с женщиной, как мне кажется. Окрестная природа умиротворенно безмолствует в свой выходной день на маленькой открыточке, которую вы покупаете в киоске и исписываете сверху донизу, однако время заходит слишком далеко! Оно врывается словно буря в давно истертые черты женщины. О, нет — она в испуге закрывает свое лицо перед ярким отражением в зеркале: следует поработать на более широком оперативном просторе, а не только в сфере прически, по-разному растрепанной в разное время дня. Надо постараться и приготовить что-нибудь новенькое, эдакое маленькое разнообразие для маленькой ночной серенады. Ее фигура выламывается из рамы зеркала, забегает далеко вперед, как и ее мысли. Она хорошо знает свой дом, там ее ждет горнолыжник, увешанный ценниками. Мы все ждем, что в нашей мошне снова что-то заведется, в том денежном конверте чувств, где бродят одни облака. Да, климат там очень облачный. Стоит подумать о том, как нам себя украсить, чтобы стать больше, чем мы есть, и доставать себе хотя бы до макушки.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒