Послесловие переводчика 11 страница

Нет, запасных частей пока нет в наличии. Гроза, насланная нашим Богом, голосом пола, кратчайшим путем гонит нас к гибели. Оставим мужчине его чувства, чтобы он в тишине и покое мог прочувствованно поразмышлять о себе! Мы, женщины, должны обустраивать сами себя и прислушиваться к гулкой и далекой тишине, доносящейся из ваших безжизненных приборов, уважаемые господа, из приборов, сотрясающихся даже под слабым напряжением гарантийного талона в страхе, как бы не вышел срок их годности. О нас мужчины думают в последнюю очередь! Михаэль поселился в ней чужаком, чужаком он ее и покидает. Может быть, с его полувялого отростка упадет еще несколько капель Герти на лицо, которое не удалось вовремя уберечь. Друзья и подруги с горящими от веселья и жизненной полноты лбами возвращаются в теплые края и восстанавливают свои силы, прежде чем станут рабочей силой с высоким положением в обществе. Ничего не поделаешь. А потому — из-за стойки бара шагай прямо в гущу жизни и не заботься ни о чем! Столик, накройся, и Герти снова упаковывают в одежду. Михаэль, не разогревшийся даже для скромного дебюта, от всей души смеется. Все они намерены теперь наперегонки скатиться вниз с Альп, словно несущий свежесть поток. Так они поднимут бучу и снежную бурю в этом ярком свете, и все для того, чтобы им, сыновьям долины, довелось еще разок как следует размахнуться и похлестать вокруг своими хвостами. Они нетерпеливо вливаются в ряды тех, кто скоро тихо уснет навеки. Они пробиваются в первые ряды, и те, кто рожден в нищете, не будут на них в обиде! Им хорошо известны заповеди отца! Между нами не возникнет недоразумений перед станцией подъемника, где все вокруг завалено пластмассовыми стаканчиками. Недоумков, отправившихся на чужую территорию и встретившихся здесь, отталкивают в сторону, пусть они побудут в компании им подобных. Пусть терпеливо выстаивают в очереди вместе со своими прекрасными долгоиграющими пластинками, которые собирали всю жизнь. Их князья поют сейчас в хоре, и поют намного громче! Кроме того, молодость проходит сама по себе и проходит вовсе неплохо.

Я понимаю, вы выглядите вполне согревшимися.

Их вовсе нельзя назвать детьми печали. Они помогают женщине подняться на ноги, отряхивают ее, снег под ней насмешливо скрипит. Из-за этих сынков ей не пришлось слишком сильно страдать. Кто-то сует ей в руки мокрые трусики — открытку на память. На ней даже застегивают шубу. Пищевая установка ее тела снова начинает пропитывать волосы жиром. Она уже подписала чек, осталось только подогнать по фигуре новые платья из бутика. Она хотела заново обтянуть свое тело, однако с каждым днем все сильнее ощущает тяжелые мешки, которые тащит на себе ее кожа. Эти сыновья и дочери, золотые яйца в гнезде общеобразовательной школы, не имели в виду ничего дурного. И нас в любой момент могут стряхнуть с нашего хлипкого дерева! И тогда мы как листва упадем в прекрасный сад владельца, усеянные мучнистой росой. Жена директора может считать и рассчитывать сколько угодно — ей не удастся собрать себя в кучку, чтобы запалить из своих листьев сколько-нибудь пристойный костер. Одни лишь дети, ведомые небом, поют в хоре, когда они попадают в этот дом и смеются над своими родителями, стоя на роскошном ковре. Потом мы этого не услышим. Михаэль готов теперь с ней поболтать, ведь уже слишком поздно. Он с шумом роется в ее шубе и под платьем, со смехом оттягивает и крутит ее соски. Другую руку он сует ей между ягодиц. А потом вдобавок забирается своим рассудительным языком в ее рот. Свой член он добровольно отозвал назад, чтобы еще раз подвергнуть его обработке. Михаэль всегда рад, когда он может с ним позабавиться. И где только не шастает этот тип! Не завершилось ничего, кроме времени. Хлопают дверцы машин, они разговаривают о друзьях и о приятных вещах, за которые заплачено, которым они доверяются, как спортивным снарядам, которые у них есть или которые им приходится изображать самим. Но все напрасно! Божественные люди никогда не станут равными обычному человеку, они могут только радоваться, что постигают себя. В людей беспомощно прокрадывается то, что они выпили, и прокрадывается им в самую голову. Пусть оно в них отдохнет! Их тошнит прямо в снег. Женщины шумят, дети жалуются. Отлично, машина уезжает, однако содержимое этих людей остается тут и дремлет на природе, где происходит все подлинное и где товары обманывают собственные этикетки. Все они громко кричат, требуя вечно держать при себе, удерживать в своих руках привлекательного человека. Однако господа бросают нам корм только раз в месяц, и мы слишком расходуем себя, время это покажет.

Герти сажают в машину. Тихо! Помогите мне подобрать слова: чужие руки и языки взяли ее в полон. Она почти спаслась бегством, яростно переключая передачи своих мускулов. Ремни безопасности не могут ее удержать. Другие связанные люди посоветовали ей это. Как художник тянется к искусству, так и дети деревни вереницей тянутся к ней, чтобы терпеть ритмическую муку, доставляемую этой женщиной. Ребенок склоняет голову над скрипкой, а мужчина склоняется над ребенком, чтобы наказать его. Фабричный хор поет по воскресеньям, чтобы выразить свою индивидуальность. Они поют, обращаясь ко многим, но поют как единое тело. Этот хор существует, чтобы его участники, как один человек, тянули себя за нити голосовых связок, пока высоко над ними гнездится фабрика. Время от времени она ощущает жажду и впускает в себя стадо, чтобы мачты линии электропередач слышали, как внутри гудят бедные люди, телами своими образующие шеренгу. Словно дети. Многих позвали, но мало кто призван исполнять соло. Директор занимается своей работой как хобби, поэтому с ним все в порядке. Молодые люди россыпью заполнили свои автомобили, теперь все двинулись на отпускные квартиры, где они еще больше напитают себя и пропитаются собой. Все комнаты уже сданы. Благословенные дороги тянутся по середине долины, чтобы каждый мог отдохнуть, кроме жителей окрестных домов, у которых от шума сочится кровь из ушей, но ведь и сами они когда-нибудь поедут в отпуск.

Женщина гонит машину по дороге. Мозг яростно бьется в голове, ударяет в стенки черепа, где он хранится, упирается в свои границы. За нею гонятся лыжники, а потом автомобильные скворечники (иногда размером с большой шкаф, а в нем — маленькие зайчата! ) с чириканьем везут их назад, в клетки. Мы созерцаем мир и наблюдаем покой, который природа посеяла в наших сердцах, и сразу же съедаем его, развернув бумажку. Электрические лампочки одиноко светят нам. Убирают оставшийся мусор. Отцы семейств, следуя своим прихотям, обрушиваются на непослушных родственников и, вспоминая прошедший день, зыркают вокруг в поисках пищи — можно ли еще что-нибудь из этого съесть. Перед темным лесом появляется косуля, мы возьмем ее с собой, она покроется жиром, когда мы завернем ее в бутербродную бумагу. Они снова и снова жуют ее, а потом успокаиваются за красивой книгой или под легкую телепередачу. Для последних неудержимых спортсменов еще раз осуществляется поход наверх по узкой тропе, по которой они тут же сверзятся вниз. А в это время по берегам уже крадутся дикие животные, и с семнадцати часов в их ведение передается весь ландшафт. Местные жители лениво прячутся в своих домах, мужчины вверяют себя телевизору, смотрят передачи про животных и про родной край и узнают кое-что о собственных нелепых обычаях. Женщины — безработные. Ветер шумит над вершинами и успокаивает боль настолько, насколько необходимо, чтобы отвлечься от нее, смотря по телевизору сериал о пивоварах и о крестьянах, выращивающих оливы. Да, телевидение — штука слишком быстрая, не разбери поймешь, какой там отправляют культ, я имею в виду — пульт, которым люди отключают себя и включают телевизор.

День настроен серьезно и больше не раскидывает вокруг себя голубизну. По дороге домой Герти делает основательный привал в трактире. Ее засыпало волшебным снегом из далекого далека. Она пьет из любви к питию, многие пьют по обязанности, мирно расставшись с любимыми, которые радостно требуют что-нибудь выпить точно так же, как они требуют, чтобы воздух играл с ними, когда они мчатся вниз по склону. Целая шайка отдыхающих, которой увенчан этот день, толпится у стойки и продолжает заливать себя под самую завязку. Природа снова становится простой и одноцветной. Утром ее снова разбудят человеческие голоса, и она бодрыми ударами молота будет сбивать свою публику с горнолыжных трасс. Да, эту публику стянули с покрывала природы, но ее разноцветная повседневность еще лепится к нему, дежурное заведение набито туристами доверху. Заварушку, разгорающуюся вокруг источника пьющих людей, утихомиривает хозяйка. Как прекрасно, мы приехали сюда из дальней дали, мы сверзились с горы в долину, и наши животы уже разбухли от пива. Несколько лесорубов, самых услужливых слуг этих гор, уже скандалят вовсю в пивном зале, подзуживаемые горожанами, прежде чем они, словно топоры, врубятся в единственную опорную стойку своих жен. Герти с наморщено-мятым лбом молча сидит среди посетителей, которые терзают прихваченные с собой из дома бутерброды и заказанные здесь салатные ассорти. Завтра, а может, уже и сегодня вечером женщина будет стоять перед домом, в котором Михаэль обитает на каникулах, и высматривать сквозь окно, как его друзья пользуются своими благами. Она же, отверженная, унесется как быстрая мысль в дальнюю даль, никто не знает куда. А муж ее в это время прочесывает местность и убивает музыку. Мне холодно. Они забрались друг в друга, и все они роются в отбросах в поисках милой фотографии, которую они еще вчера получили в фотоателье. Еще вчера. А сегодня они уже отправились на поиски нового партнера, чтобы сотворить улыбку на его лице, прежде чем щелкнет затвор. Да, это мы!

Полные страданий, мы предстаем на всеобщее обозрение и хотим выглядеть привлекательно для других, ведь сколько всего мы отдали за нашу одежду, и нам теперь этого не хватает, когда мы раздеваемся перед нашим любовным партнером и отдаем ему себя. Тем временем женщина накачивает себя алкоголем; ей не собрать урожая других людей, которые пьянствуют здесь напропалую в своем разноцветном многообразии. Поднимается легкий скандал из-за ее норковой шубы, на которую наступил какой-то лыжник, но вскоре утихает. Человеческое племя здесь, под люстрой в деревенском стиле: как им удается реализовать свои формы в этих разноцветных синтетических границах, которые они себе устанавливают, чтобы их формы и нормы не устаревали, а уж тем более модели, по которым они построены? Они украшают себя столь же обильно, как и свои жилища, и вышагивают вокруг для всеобщего обозрения.

Все происходит так, словно валится с неба. Женщина бесцельно отступает. Перед ней ставят бокал, день кажется слишком торопливым, на горы уже опускаются сумерки. На Герти проливается жидкая народная молва, словно вода из детской ладошки. Бедняки, тяжело ступая, покидают круг своих близких, чтобы грязными руками выплеснуть себя в трактиры, чтобы журчать как ручей от всего, что они заливают в глотки. Однако этой женщине нужно отправиться домой, никто не желает пить с ее одобрения, ей следует оставаться безгласной, здесь обитает стадо вместе со своим добрым пастырем-модератором, программу можете посмотреть на соответствующей страничке телетекста! Жена директора — словно подгулявшее облако, по крайней мере, она так выглядит, поскольку сползает с сиденья на пол, на котором укладывается так, как сама себе постелила. Хозяйка основательно и по-доброму держит ее под мышки. По подбородку у Герти стекает маленький ручеек, набирая силу. Каждый день так нельзя. Природа еще раз, в последний раз, освещает все снаружи своим блеском, и стада, пасшиеся на ней, терпеливо согнув спины, шествуют в трактир, радостные оттого, что смогут, наконец, поднять кого-то с пола, вместо того, чтобы выпрямляться под ударами хлыста олимпийских трансляций и гнать себя по холмам. Если этих людей оставить в покое, то вы увидите, как быстро они утрачивают то, что составляет их главное обаяние: взгляд как у кинозвезды и прекрасные фотографии в альбоме, по которому мы соизмеряем наши требования к самим себе. Однако здесь волны перекатываются через них, и им приходится пробиваться сквозь массу однообразных местных жителей. Они достигают этого громкими звуками, яркими цветами, сильным запахом и деньгами. Песня приспосабливается к своим потребителям, время дня изменилось, переменилась погода. Ветер завывает в кристалликах льда, свисающих с деревьев. В пустоты женщины вцепляется еще несколько человек, поглядите-ка, теперь ее поднимают с пола двое мужчин. Их монеты сыплются на женщину. Они платят за ее бокал вина и за рюмку водки. Под предлогом, под которым им трудно скрыть свои грубые гениталии, они ощупывают Герти со всех сторон. Их жены исторгают из себя залп смеха, они, пока не изменилось освещение, быстро приводят в готовность свои поросшие волосами щели и занимают выгодную позицию. Они все еще пропитаны природой, настолько напитались они жизнью. Приходится много платить, чтобы восседать здесь, у трактирной стойки, словно на одиноком острове, и изрыгать из себя слизь. Какой-то мужчина в шутку сажает себе на закорки одну из женщин, между ее бедрами что-то растет и багровеет, между бедрами, которыми она слева и справа прижимается к ягодицам мужчины. Никому не хочется уходить. Они пляшут вокруг, ведь когда-нибудь и самая скучная послеполуденная программа заканчивается. Короткое расстояние преодолевают за несколько секунд, пах распахивается, и вот они уже оседлали друг друга и прибавляют газу, умоляют об избавлении, и в их потрохах гром гремит от многочисленных стаканчиков, которые выстроились в них про запас, для более буйных времен. В темноте кое-кто уже выпрастывается из пут своей одежды. Герти щиплют за грудь, на виноградниках Господних взрастаем мы радостно и невинно, словно овощи, мои милые дамы! Все это нисходит на нас с небесных вершин, на которых мы пребываем и любим, когда нас приятно удивляют желаниями, вдруг выскакивающими наружу из наших лыжных брюк.

Гоп-ля, женщина снова восседает на скамейке. Ей пододвигают еще стаканчик, в котором алкоголь быстро стареет, и она сметает его на пол одним движением руки. Спонсоры в подтяжках злобно кричат и трясут ее за плечи. Хозяйка посылает официантку за тряпкой. Герти поднимается и бросает свой бумажник на пол, в нем сразу же начинают рыться люди, деньги искажают злобой их залитые потом лица. Бедняки сбились в кучу в задней комнате и вспоминают о работе, которая еще недавно без всяких просьб добровольно раскидывала перед ними ножки. А вот теперь им нет туда хода. Эх, если бы они ее еще имели! Они теперь каждый день дома и заняты там своей упряжью. А что другие посетители? Они молят только об одном — о хорошей погоде и о пушистом снеге. Завтра их жизнь в горах снова наполнится отвагой, а может быть, упадет дождем, если температура, как предсказывают, сильно поднимется. Хозяйка мягко устилает путь к добру. Она смотрит поверх пены отпускников, плавающей по поверхности, и держит Герти под руку, шагая с нею, словно по поверхности вод. Видите, как уверенно эти туристы возникают из ниоткуда, осыпают себя дарами, рожденными на ярмарках спортивных изделий, и устремляются навстречу смерти в горах. Кто-то без всякого стеснения запевает национальный гимн. У певцов мало общего с сиренами — не в том, что касается звучания, а в том, как они выглядят. И все же они поют и поют, уже на полную катушку! Местные жители, которым не дано быть даже рабочими на бумажной фабрике, испуганно сидят перед телеэкранами, уставившись в свое хитроумное изобретение, неужели никто не посочувствует их горю? И почему, по какой причине их бросила жизнь, почему она их уволила, прежде чем их вместе с лыжами поставили на лето в подвал?

В этом состоянии нельзя садиться в машину ни в одиночку, ни, тем более, компанией, иначе на всю жизнь перестанешь доверять сам себе! Однако Герти протягивает ножки по своей одежке и отталкивается от берега веслом. Она укладывает себя в ремни безопасности. Она беззаботно углубляется в свои чувства. Михаэль — мы отправимся к нему и вызовем его из дома, чтобы он не простудился. Скоро эта женщина, которую подталкивают чувства, будет реветь во весь голос перед чужим домом, потому что в нем никого нет. Позвольте двинуться дальше! Фары включены. В компании, в которой мы чаще всего проводим время, — один на один с самими собой, — она отправляется за своей добычей, за другими автомобилистами на шоссе. С ней ничего не случается, словно благодаря затянувшимся чудесным обстоятельствам. Дома у нее грозно шумят ее повелители в домашней одежде, потому что им приходится дожидаться еды, дома собаки бросаются на посетителей и, полные здоровья, рвут их на куски. Поэтому каждый из нас любит жить для себя и держать в укрытии самих себя, как собственных мирных животных. Лишь иногда мы делаем робкий глоток, отпивая от другого человека, который уверяет, будто его переполняет сладостное желание. Но уж если действительно пожелаешь чего-нибудь, то получишь это не от него!

Шорох гальки перед домом, собаки скачут на цепи и тянутся к нашим глоткам, открывается дверь. Женщина делает еще один шаг навстречу мягкому свету, который падает на ее теплого и нетерпеливо ждущего мужа. Детей давно уже отослали по домам, не утешив ни музыкой, ни ритмами. И там они наполовину торчат из своих укрытий, попадая под горячую руку отцов. Дети, облегченно вздохнувшие оттого, что источники искусства оказались запечатанными, радуясь, как радуются дети на семейных фотографиях, на обратном пути в лесу устроили потасовку, разодрали в клочья одежду и растрепали свой приличный вид. Не следует слишком часто сводить вместе соседей, они ничего не породят, кроме раздора! Все, чего пожелал господин директор, он снова получил, для нас его слово — это приказ. С его губ с грохотом срываются поцелуи. Ложку с распущенными в ней чувствами он подставляет под луч света, однако ничто в ней не нагревается. Он обцеловывает жену, как корова облизывает теленка, его язык забирается к ней даже под мышки. Ему автоматически становится тепло при взгляде на нее, однако его влажная фигура пока еще не распахнута настежь. Он сложён, как гора, и ручьи уже сбежали вниз по его лбу, хотя это не идет в никакое сравнение с потом, что заливает его рабочих, когда они, несущие на себе тяжелые отметины пребывания в санатории (после того, как им нанесли раны и заставили раскаяться в собственном существовании), получают в голубом конверте уведомление об увольнении. Никто из них не смог бы понять свою жену так, как понимает ее раздутый от величия директор, который намерен вернуть ее в привычные берега. Что у нее там, в мешке? Всего лишь мокрые трусики, он швыряет их на пол. Как часто такое уже приключалось, однако чаще всего эту обязанность выполняет прислуга, если жене вновь не удалось удержать воду в кране. Завтра прислуга устранит этот след ее жизни. Герти должна прошествовать в свой немалых размеров загон. Появляется ребенок, который целый день гонял туда и сюда. Он бормочет и лепечет что-то мало понятное, устремляется к матери, весь потный от тех неприятностей, которые сегодня доставил своим друзьям. Мать, посланная небом, шлет ему нечто небесное и домашнее, слетающее с ее губ и доставленное туда самим небом. Она — вечная обуза, которую несут на себе и перед которой трепещут целые народы. Кто сейчас снова нажал на пусковую кнопку этой семьи? Чтобы до них, наконец, дошло: они — три человека, и если разверзнутся хляби небесные, они должны призвать к порядку саму погоду. Они — семья. Женщина явно пьяна, муж добродушно записывает сей факт на ее счет, он всегда носит чековую книжку с собой. Больше всего он любит свою собственность. Муж с улыбкой гладит жену, однако уже секундой позже он, как с цепи сорвавшись, словно терьер в чужом доме, шарит под ее шубой, тянет за отворот ее платья, которое следует немедленно сорвать с этой женщины, сорвавшейся с цепи. Он с любовью проводит пальцами по ее щеке, словно творец преждевременно сломал грифель и теперь самой жизни придется исправлять его творение. Женщине не нравится это автоматическое управление. Она всем весом виснет на своих ходунках.

Кто из нас не хотел бы, чтобы его вдруг позабыли где-нибудь на широких лугах жизни, чтобы потом он снова неожиданно появился в расхристанной одежде (все маленькое и по узкому ранжиру, как ряд домишек, составляющих общую улицу, но мы не поменялись бы даже с королем)? Отдать себя на волю человеку, который как раз спешно проходит мимо тебя, так быстро, что он уж точно с нами познакомится!

Быть извлеченным из стада, выйти из колеи, которая устремляется к деньгам! Броситься к ребенку, появившемуся наконец перед тобой, для женщины это — больше чем простая мысль, да, эти небожители теперь отпразднуют как следует, отпразднуют каникулы среди сволочей и скрипачей! Вперед, в Вену, на концерт! Она возится с сыном на ковре в прихожей, пытаясь изобразить веселую игру, но рука ее (она не потеет) активно шарит у ребенка за поясом. Муж вымученно улыбается, потому что он желает вновь иметь эту женщину только для себя одного, если только ему удастся умертвить такое количество жизни сразу. Посмотрим. Его требовательный кусок мяса тяжело свисает с него. Он весит больше, чем голова, которой этот человек думает и смотрит. Теперь вот снова возникла связь, но он не хочет висеть. Плоть часто принуждает нас к терпению и выдержке, как в междугородном автобусе, в котором мчишься сквозь ночь с опущенными занавесками, окна пролетают мимо окон, и хотя все движется, люди никогда не приезжают друг к другу.

Директор уже запустил руку в карман и через ткань гладит свою дубинку. Совсем скоро его обильно отмеренная струя обрушится на женщину. И ребенок бурно излучает радость. С ними ведь непросто, ребенок уже никнет, словно трава для мелкого скота, под лезвиями матери, которая сурово впивается в его плоть.

Мать хихикает, волосы ее выпачканы пылью, хозяйка здесь не заботится о чистоте пола. Ребенок жаждет рассказать, какие пакости с ним устраивали его приятели. Однако у отца нет времени, которое есть у вас, чтобы проявлять любовь к детям. Он беспомощно стоит на коленях, возвышаясь над своей семьей, над той единственной малостью посередине цельного величия, которое он создал. Все от души заливаются смехом. Отец попеременно щекочет то жену, то сына, словно желая извлечь из них жизнь. Смех не прекращается, растроганные чувства в мужчине все более скукоживаются. Ребенок ему явно до лампочки! Отец берет на прицел материнские колени, на которых он сам бы с удовольствием посидел. Ребенок не задавлен счастьем, но и несчастье его сильно не гнетет, тут что-то надо предпринять. Ребенка следует призвать к порядку, да, более того, он должен привести свою комнатку в порядок! Присутствие матери всегда смягчает тяготы болезни. Женщинам приходится сохранять в себе мужчину, чтобы тот в траурном зале мог уберечься от огненной бури, которая ночью исторгает из себя тела, словно собачка свои фекалии, чтобы все могли облегчиться и крепко спать после этого. На жидкие веточки развешивают пышные рождественские украшения. Главное то, что мы жили и что нас светлым почерком записали на табличках, а то, что мы ели сначала, прописано в меню со святыми дарами сверху донизу! Нет, здесь, на этих обоях, только вкус ощущает себя в своей тарелке! Сын, наша публика, многое знает о вязании тел и накрашивании ногтей по другим предыдущим ситуациям. Он выторговывает у отца обещание, в котором главную роль играют Бог и идол спортивных увлечений. Его зовут обещания, доносящиеся с захватывающих снежных ковров, наброшенных на самые отдаленные горы. Я имею в виду — будет интересно посмотреть, как множество лыжников понесутся по склону до самой пуповины земли. Ребенку обещают сюрприз, потому что отец ожидает много чего от тела матери и от ее закоулков, устремляющихся в ночь: в этом ландшафте не поместятся пять тысяч человек!

На них, на этих господах, чуть не лопаются от целеустремленности брюки, сын тоже в этом участвует. Этому ребенку, которого мать не может упрекнуть в слишком быстром росте, она сама бросила себя как скудную пищу. Ребенок, принадлежащий к свежей поросли, воспитан матерью, заведен, как механическая игрушка, и теперь его никак не остановить, он бегает и бегает! Однако вернемся к господам, среди которых господин директор выше всех. Его плоть в любую минуту за одну секунду может возродиться из теплой пены в ванной и торчать оттуда. Он может трудиться, а потом его снова с удовлетворением примет в себя судьба, в которой достанет силы для занятий теннисом, катания на мотоцикле и на прочих средствах передвижения. Уважаемые господа, при ходьбе у вас раскачиваются причиндалы, мужчины в жидком кустарнике горазды на приключения, а вот я остаюсь одна. Ребенок задумался об одном из периодов в геологической истории земли, который ему, к сожалению (слишком поздно! ), невозможно пережить задним числом. Отец принес ему том энциклопедии и поучительно склонился над своим дитятей, над своим разумно малочисленным произведением. Будь ребенка больше, интересы матери слишком бы сильно отвлекали ее от отца. Он хочет приковать жену к постели самим собой, проникая в нее столь же ядовито, как болезнь: Бог непристоен, но он тут не пристроен.

Директор подобно колоколу звонит над сидящими, к которым он добрался по лесенке. На улице стоят и ждут темные деревья. Семья пребывает в умиротворении, тяжело и бесцеремонно свисает мошонка, облаченная в самые лучшие одеяния, свисает в шкафах, проложенных бумагой, в пузырях трусов и спортивных костюмов. Однако достаточно маленького вмешательства, и все снова выпрастывается наружу. Пол, к которому мы принадлежим, каждый к своему, эластично выпрыгивает на свет, словно резиновая лента, которой обвязаны бедные кучки людей (ведь по отдельности они не в счет), появляется наружу из мешочка, когда Одинокий обращается к своей собственности как к своей тени, которая среди прочих существ единственная подогнана по его размеру. Кусочек жизни, да, этот кусочек выпирает из подбрюшья, и дела у нас обстоят прекрасно. Тому, кто пожелает многого, придется раскошелиться. И ребенку тоже: он уже сияет, словно полновесный мужчина, который подминает одних и гнет шею перед другими. Ребенок переходит от одного родителя к другому, показывает на свою фигуру, которую невозможно исправить, и становится на завистливую лыжню, чтобы со свистом пронестись мимо нас. Одно уже впечатление от него достаточно глубокое. Да, этот ребенок еще мал, но он, как я считаю, специально спроектирован как настоящий мужчина.

Пока он совсем еще заморыш, такой крохотный, но он с такой силой воздействует на наши барабанные перепонки, что мы отлетаем в сторону, к бедным соседям, которые уже разок на него пожаловались, набравшись смелости. Мать любовно опускает губы на его волосы. Отец уже совершенно неисчерпаем, он едва себя сдерживает. Обычно он не показывает виду перед своими подчиненными, теперь же ему не удержаться от того, чтобы не давить вовсю на рычаги своих желаний. Он пододвигается к жене сзади. Женщина презрительно наклоняется вперед, чтобы в ее глубине заиграла жизнь. Ребенок, которого щекочут, от смеха выпускает газы прямо в лицо матери. Ничего страшного. Мы дурачимся, мы просто срыгнули. Женщина старается держать ухо востро, однако слишком поздно, сзади ее уже наполовину оголили, пока она спереди присосалась к ребенку, увещевая его, чтобы он убрал свои игрушки. На большее муж не отваживается, и все-таки он выигрывает. Подобно штурмовику в бреющем полете, он пластается на ягодицах своей жены, словно птица, взмывающая к свету. Нынче отец чувствует, как в нем клокочет здоровье, выигрывая все призы. Прикрывшись широким халатом, он прикладывает свою набухшую боеголовку к дорожке, разделяющей женщину пополам, и как следует обследует все, чем он располагает. Ему нужно лишь провести глубокую борозду, словно крестьянину, который помогает земле. Никто из нас не должен нести на своих плечах жизнь в одиночку. Но почему же никто не помогает ему во время покупки автомобиля, чтобы попутчик разделил с ним ношу? Посмотрим на половые органы друг друга широко раскрытыми глазами, чтобы предстать довольными и стройными, какими мы стараемся стать при помощи медикаментов и диеты. В усердной конкуренции с другими, которые пришли, чтобы проложить свой след. Даже стоя перед открытой дверью, директор размышляет, каким входом ему воспользоваться, чтобы въехать внутрь, какая честь быть принесенными в дар, словно сноп на празднике урожая! О, Боже мой, как прекрасно быть тяжелым грузом на повозке, которая с удовольствием застревает в грязи и идет юзом. Люди дерзко посбивали все дорожные знаки!

Семья продолжает расточать поцелуи и источать газы. Счастливое ожидание закончилось. Счастливое выражение заполняет комнату. Князь этого дома подает голос, голос его взывает к битве, которую он выиграет. Его неудержимо несет вперед, небо едва не позабыло о его рабочих и служащих, которых обводит вокруг пальца их верховный шеф вместе со святой церковью и которым за это положено благообразно и благопристойно стоять в своих стойлах, где они нетерпеливо позвякивают колокольчиками и натирают себе шею веревкой. Что вы сказали? Они не берегут даже свое единственное помещение, колотя в него копытами?

Женщина знает, в каком месте у мужа жмет башмак, которым он наступит на ее изгородь. Иногда муж не выдерживает до вечера и заказывает ее прямо в директорский кабинет на фабрике, где этот дневной пернатый хищник не в состоянии более сдержаться и яростно жаждет освоить привычные помещения. Он роется в облаке своего паха, и оттуда быстро растет и распространяется нечто, подобное пожару. Маленького победителя тащат на свет божий из тесной каморки, в которой он притаился до тех пор, пока ему не выдадут особый бонус для волшебного путешествия, чтобы он пролился золотым дождем ей под юбку. Какая радость для владельца, что собаки чуют его по запаху издали и набрасываются друг на друга. Каждый день как праздник. Удастся ли нам дождаться, когда нас посетит сон? Мы его заслужили, тихо и терпеливо ожидая его на вершинах под нашими теплыми оболочками, чтобы не истоптать снежного покрова. Вспомните хотя бы о многочисленных складках на мужских сорочках, словно на горных склонах, из которых мужчины выплескивают свои священные ручейки.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 9 101112 13 Следующая ⇒