Глава 7. Эпилог 6 страница

Глава 7. Эпилог

Снегг расхаживал по кабинету, освещённому лишь несколькими свечами в высоких тройных подсвечниках, и напрасно старался умерить бушевавшую в груди ярость.
Нет, какова! Неужели у него начался преждевременный маразм, и он настолько поглупел, что не в состоянии распознать все эти примитивные женские уловки? И любая малолетняя сучка при желании может вертеть им, как пожелает? И ладно бы речь шла о какой-нибудь прожжённой вертихвостке, но Грейнджер!..
Святая невинность... А он-то, идиот, ещё утешал её, вообразив, будто эта маленькая лицемерная шлюшка действительно стыдится…
Снегг вдруг остановился, поражённый вопиющим противоречием. До сих пор гнев застилал ему разум, и он был слишком зол на Грейнджер, чтобы оценить ситуацию адекватно. Но ведь она действительно была смущена, когда он растолковал ей, что именно она выпила на балу. И её раскаяние в своём развязном поведении – бог знает, что она там вообразила с его слов! – было непритворным. Не мог он ошибиться… Почему же потом она так изменилась? Что случилось, почему она с такой лёгкостью разделась? Почему позволила дотронуться до себя?
Конечно, он и сам хорош. «Мёртвые точки», хм… Какая-нибудь другая дура, может, и купилась бы на это, но только не она. У мисс Всезнайки, разумеется, достало ума сложить два и два и понять, что, буде он и впрямь озабочен её нежной шейкой на предмет возможных укусов, то давно бы уже всё проверил – когда она спала, например. Нет, эта девчонка положительно вскружила ему голову. Чем ещё объяснить это дурацкое желание прикоснуться к ней, насладиться сознанием её призрачной близости, её эфемерной доступности? Почему его так потянуло сделать это, что он с лёгкостью махнул рукой на все свои принципы, плюнул на здравый смысл и просто поддался импульсу? Что это – прогрессирующий мазохизм? Изощрённое самоистязание? Жёсткая попытка напомнить самому себе, что к подобным радостям ему путь заказан?
Снегг устало прислонился к стене и закрыл глаза.
Как же ему всё это надоело… Будь проклят дядя, чёртов крестраж и его собственный идиотизм. И эта девчонка, настолько наглая и самонадеянная, что пыталась проникнуть в его сознание под самым его носом, с наивным бесстыдством используя для этого собственную юность и красоту… Она что же, вообразила, что это сойдёт ей с рук?
Ладно, чёрт с ней. Он позволил ей. Он дал ей то, что она хотела. Пусть подавится. Всё равно это ненадолго…
Но как же она была хороша… великий Боже, разве может быть что-то чудеснее юной, едва распустившейся розы, такой свежей, чистой, благоухающей? И что за избитые сравнения лезут в голову!.. Просто девушка – такая нежная и прекрасная, что он не мог ею налюбоваться. Зачем она согласилась? Зачем вторгалась в его размеренное скучное существование? Ведь неспроста же он сам – сам! – выбрал её в попутчицы… И какого чёрта дядя вообще потребовал, чтобы он взял с собой девушку? Неужели действительно для того, чтобы передать ей проклятую шкатулку, с помощью Заклятья Собственности избавив себя от искушения попытаться как-то использовать её самому? Нет, ерунда. Старый негодяй не настолько безумен. Скорее всего, он затеял этот гнусный бал изначально, и ему нужно было хитростью заманить парочку, которую он мог выдать за своих ближайших родственников, тем более что это была почти правда… А, может, Серциус, таким образом, проявил… хм… отеческую заботу? Дядя вообще-то всегда старался принимать посильное участие в воспитании единственного племянника, раз уж родному папаше не было до сына никакого дела. Да… какая теперь разница!
Мысленно Снегг снова вернулся к злополучному креслу, в котором ещё недавно расположился этот шестнадцатилетний полуголый соблазн. Да… совсем у него, видать, крыша поехала от одиночества и постоянного напряжения, если он допустил такое… И что теперь? Бессонные ночи? Муки неосуществлённого желания? Запоздалые, никому не нужные и оттого вдвойне смешные сожаления? Сожаления?! Великий Мерлин, он что – сожалеет о чём-то?! Да если в этом двухдневном кошмаре что и было правильно, так это его поведение… правильное поведение. Ему не нужна была эта глупая девица, возомнившая… да плевать, что она там о себе возомнила! Главное, что он поступил, как должен был. Всё-таки ещё не окончательно из ума выжил. А всё остальное… ерунда. Так ему, ослу, и надо. И почему он не нанял за сто сиклей какую-нибудь девицу из «Весёлого Замка»? У Флорибунды были и малолетки тоже… С проститутками всегда было проще. Они честно выполняли свою работу и никогда не задавали лишних вопросов…
Стук в дверь раздался неожиданно и оттого прозвучал особенно неприятно.
Снегг встряхнулся и весь подобрался, словно тигр перед прыжком.
- Войдите.
Гермиона вошла, держа что-то в руках. Это «что-то», без сомнения, было плащом-мимикроном, в который она, должно быть, завернула свой халат, сорочку и недописанный свиток. В джинсах и свитере она выглядела обычной девчонкой, и только видневшееся на шее жемчужное ожерелье напоминало о той юной фее, которой он любовался и которую вожделел с того самого момента, когда понял, что девочка, оказывается, выросла.
- Подите к тому шкафу, - распорядился Снегг, мотнув головой в направлении конца кабинета. – Нижняя полка справа. Возьмите ключ и убедитесь, что ящик на месте.
- Я не сомневаюсь, что он там, сэр.
- И напрасно! – рявкнул Снегг. - Я уже говорил вам, что мне нельзя верить! Извольте убедиться!
Гермиона пожала плечами, положила свёрток на ближайший стол, и, взяв ключ, который он ей вручил, прошла к указанному шкафу и отперла нужную дверцу.
- Всё в порядке, сэр.
- Чудно. Я узнал, что Дамблдор будет в школе послезавтра. У нас как раз урок в этот день. Задержитесь, когда все уйдут, заберёте ящик и отнесёте его директору. Всё ясно?
- Да.
- Послезавтра, - мрачно повторил Снегг. – Заберёте его, и чтоб я не видел вас околачивающейся поблизости.
- Да, сэр.
Что-то она больно смирная. Не дерзит, не пререкается… никак совесть замучила?
- Сэр…
- Я вас более не задерживаю, - резко прервал её Снегг. – Убирайтесь.
Но Гермиона не тронулась с места.
- Простите, профессор, - тихо, но твёрдо произнесла она, смело глядя ему в лицо, - я не хотела оскорбить вас.
- Прощаю. А теперь – проваливайте.
- Я не знаю, что на меня нашло…
Снегг вдруг почувствовал острое желание растоптать её, унизить, задеть её гордость, сделать больно – да что угодно, лишь бы расквитаться с ней. За всё. За её красоту, за её невинность, за её юность… За недосягаемость, за соблазнительность, за дерзость… За развратность, опять же… И невозможность овладеть ею, завлечь в своё мрачное логово и – насладиться, забыться с ней, позволить себе любить… хотя бы её тело, такое соблазнительно-грешное… хотя бы на одну ночь, на один час…
- Зато я знаю, мисс, - перебил он. – И раз уж вы сами заговорили об этом, то я скажу вам, что я думаю по поводу вашего поведения.
И, видя, что она не отвечает, продолжал – холодным, чётким, злым голосом:
- Вам пришла на ум странная фантазия поиграть в женщину. Вы, разумеется, имеете полное право воображать себя кем угодно, но вы неверно выбрали объект приложения ваших сомнительных чар. Если я не польстился на вас, когда вы были под действием зелья, то с чего вы взяли, что сможете заинтересовать меня в нормальном состоянии? Я не знаю, насколько вы низкого мнения обо мне, мисс Грейнджер, но, должен заметить, я ничем вас не оскорбил, в то время как вы разочаровали меня окончательно.
Она молчала, и Снегг продолжал, всё более ожесточаясь:
- Надеюсь, вы довольны сведениями, которые извлекли из моего сознания. Впрочем, полагаю, вы не строите иллюзий относительно ваших способностей. Я уже говорил вам, что вы никудышная актриса. И паршивая волшебница, к тому же.
Она слегка покраснела, но по-прежнему хранила упорное молчание.
- А ещё я позволю себе дать вам совет, причём, бесплатный. В следующий раз, когда вы захотите использовать своё тело, как разменную монету, будьте более последовательны в своих действиях.
Она недоумённо подняла на него глаза – настороженные, вопрошающие.
- Разд еваешься перед мужчиной, - припечатал Снегг с каким-то мстительным удовольствием, - не пытайся дразнить, просто дай. Толку будет больше. Так всегда поступают профессиональные шлюхи. И неплохо преуспевают, чтоб вы знали.
Кажется, он достиг своей цели.
Глаза Гермионы наполнились слезами, она вспыхнула и, развернувшись, бросилась вон из кабинета.
Снегг почувствовал страшную опустошённость после её ухода. Никакого торжества, никакого удовлетворения – только горечь и омерзение к самому себе.
Добился, чего хотел… какая же он после этого сволочь…
Ладно, пора вернуться к себе. Завтра наступит очередной мерзкий понедельник, не худо бы попытаться выспаться перед новой рабочей неделей.
Но не успел он последовать этому благоразумному порыву, как дверь в кабинет распахнулась и на пороге снова возникла мисс Грейнджер.
- Я забыла свёрток, - сказала она, упреждая естественный вопрос.
Снегг молча наблюдал, как она подходит к столу, берёт свёрток, и с тоской ждал, когда же всё это закончится. Как он устал от этой девчонки…
- Сэр, я хочу, чтоб вы знали – я на вас не в обиде.
- Счастлив слышать, - пробурчал Снегг.
- Мне, правда, жаль.
- Оставьте меня в покое.
Но едва она развернулась, чтобы уйти, как у него против воли сорвалось:
- А вы интересная девушка, Грейнджер. Умеете завести мужчину.
Гермиона замерла. Медленно обернулась. И, что совершенно его добило, улыбнулась. Так ласково, так понимающе…
Чёрт бы побрал его глупую искренность, эту наглую соплячку и весь женский род заодно! Опять он дал слабину! Да сколько же можно наступать на одни и те же грабли!
- Я имею в виду, - мрачно пояснил он, - что тот болван, который сумеет заполучить вас в пожизненное пользование, может считать, что ему крупно повезло в жизни.
Гермиона насупилась.
- Опять оскорбляете?
- Разве? По-моему, я сказал комплимент.
И я бы с радостью поменялся с тем болваном, которому ты достанешься, милая. И который будет не в состоянии оценить тебя. И спасибо, что хоть немножко дала полюбоваться собой… и вообще… за всю эту божественную комедию, за иллюзию любви, за невинные ласки… за всё.
Ничего этого он, разумеется, не сказал. Просто снова увидел её в том кресле во всём очаровании юности и заново пережил головокружение от её невинной чувственности, от нежного тела, соблазнительно проступающего сквозь тонкую ткань, от острого, невозможного желания дотронутся до неё, стянуть лямочки с плеч, зарыться лицом в волосы, которые, как ему почему-то казалось (из-за слегка золотистого отлива, должно быть), должны пахнуть осенними листьями… Нет, что ни говори, а это были прекрасные мгновения…
- Идите, - устало сказал Снегг самым миролюбивым тоном. – И не беспокойтесь ни о чём. Напрасно это…
Гермиона вдруг бросила свёрток обратно, быстро шагнула к нему… и каким- то непостижимым образом оказалась в его объятьях. Привстала на цыпочки, слегка запрокинула головку, потянувшись к нему, и поцеловала – неумело, но настойчиво и как-то особенно нежно. Словно прощалась… провожала на смерть…
Впрочем, эти пафосные сравнения пришли в его дурную голову уже потом…
А сейчас он просто наслаждался её нежными губами, её внезапной близостью, её тонкими невесомыми пальчиками, которые она с явным удовольствием запустила в его волосы, её хрупким, девичьим телом, с такой трогательной доверчивостью прижавшимся к нему, её роскошной золотисто-каштановой гривой…
Он целовал её и никак не мог оторваться, зная… слишком хорошо зная, что эти чудесные мгновения никогда не повторятся, и неосознанно пытаясь растянуть их.
А когда она всё же отстранилась – задыхающаяся, счастливая, ошеломлённая – и собственной дерзостью, и его страстью, и той исступлённостью, с которой он впился в её свежие, такие податливые губы, с опозданием сообразив, что тем самым выдал себя с головой (а! да как будто это для неё тайна! ) – Снегг тут же зарылся лицом в её волосы. Они действительно пахли чем-то природным… не листьями, хотя, пожалуй, осенью у них, наверное, был именно такой аромат, а чем-то другим… свежим ветром, первыми весенними цветами, вообще чем-то зелёным, молодым и нежным… весной. Она сама была, как весна – эта чудесная, ласковая, великодушная девочка…
Он почувствовал, что её тело осторожно, неуловимо, но всё-таки ускользает из рук – и тут же отпустил её.
Гермиона отступила назад.
- Прости…- прошептала она одними губами, - …те.
И улыбнулась – такой милой, тихой, всепрощающей улыбкой - как мадонна на картине Рафаэля, что Снегг сразу и навсегда поверил – если он вообще ещё был способен во что-то верить, - что в эту минуту она любила его. Беззаветно и искренне.
Он молча смотрел, как девушка, подхватив многострадальный свёрток, выскальзывает вон и растворяется в темноте. Теперь уже навсегда.
И даже когда её шаги замерли вдалеке, он всё ещё стоял, словно ожидая чего-то, и изо всех сил старался запечатлеть в душе это неправдоподобно прекрасное ощущение – ощущение краткого, эфемерного, как крылья мотылька, счастья. Запечатлеть, подобно художнику-импрессионисту, прекрасное мгновение во всей его ускользающей, неповторимой красоте…
Но всё-таки он заставил себя очнуться, усилием воли вернулся из сказочного сна в постылую реальность.
И сразу почувствовал себя несчастным, заброшенным и бесконечно одиноким.
Что ж… сказка кончилась. Ничего, девочка вскоре забудет обо всём – ведь она так молода и беспечна. Да, собственно, у неё и выбора-то нет – скоро настанет срок исполнить Нерушимый Обет, данный Нарциссе Малфой. А заодно и их договорённость с Дамблдором. Да… паршивая работка, ничего не скажешь. Но, если подумать, в ней и положительные стороны есть – у мисс Грейнджер не будет повода забивать свою очаровательную головку всякими бреднями. Ей не составит труда возненавидеть его до конца своих дней. Тем лучше…
И от этого «тем лучше» ему стало настолько погано, что он почувствовал непреодолимое желание что-нибудь сломать или разбить.
Снегг обвёл задумчивым взглядом кабинет, в котором, в отличие от его прежнего класса, было мало бьющихся предметов, и вдруг вспомнил, что недавно видел, как первоклашки на перемене развлекались довольно смешной забавой – не иначе, как очередной выдумкой шутников Уизли, которые, как он слышал стороной, неплохо зарабатывали, даром, что бросили школу в прошлом году. Он припомнил шуточное заклинание и, достав палочку, произнёс, направив её вверх:
- Пузырялос максимус!
Тотчас же под потолком в изобилии повисли многочисленные пузыри с матовой серой поверхностью, диаметром примерно десять-двенадцать дюймов.
Снегг направил палочку на один из них:
- Банг-Банг!
Крохотный фиолетовый шарик, фосфоресцируя, вылетел из палочки и стремительно врезался в пузырь. Тот лопнул с громким треском, разбросав вокруг мягкие серые хлопья. Снегг поднял один из них – каучук пополам с резиной Бертольда Шварца. Липкий, правда, ну, да этого следовало ожидать. В воздухе запахло серой.
Снегг улыбнулся, подумав, что с чистой совестью поставил бы за такое изобретение «превосходно».
Молодцы парни, смешную штуку придумали.
- Банг! Банг! Банг!
Пузыри лопались один за другим, оглушительно треща и разбрасывая вокруг серые хлопья.
Снегг давно не испытывал такого удовольствия, как сейчас, когда предавался этой невинной забаве. Азартно перестреляв все пузыри, надышавшись серой (да всё равно! ), он уже хотел повторить всё по новой, когда дверь кабинета скрипнула и в неё просунулась испуганная физиономия Филча.
- Э-э-э… профессор? – проблеял школьный смотритель. – Это вы?
Снегг ухмыльнулся, представив, как, должно быть, занятно выглядит сейчас: весь в липких ошмётках, провонявший серой и с диким блеском в глазах, как у нашкодившего подростка.
- Да, Аргус, ко мне тут заглянул Пелле-ложечник, пошалили немножко.
- Ваш… приятель?
Бедняга Филч, ни черта не знает. А уж, казалось, духов из старинных ирландских сказок ему сам бог велел знать!
- Я бы не стал с ним приятельствовать, старина. А что, м ного шума?
- Да, я думал, это Пивз опять.
Филч подхватил на руки вылезшую у него из-под ног тощую пыльную кошку и начал нервно наглаживать её.
- Ничего, - сказал Снегг беспечно, оглядывая царивший в кабинете беспорядок: повсюду валялись серые каучуковые клочья, - домовики завтра всё уберут. Может, ещё пострелять?
- Что вы, профессор, - забормотал Филч, тиская кошку, - скоро десять. Вы весь этаж переполошите.
Снегг поморщился. Пожалуй, Филч прав. Ни к чему ему сейчас лишнее внимание.
- Жаль. Потому что ни на что серьёзное я уже не годен – ведь Пелле перед уходом своей ложкой вычерпал весь мой мозг.
- Спокойно ночи, профессор, - поспешно сказал Филч, убираясь в коридор.
Совсем у бедняги плохо с чувством юмора…
Снегг прислушался, как завхоз торопливо удаляется прочь, и вдруг сорвался с места.
- Филч! – крикнул он, распахивая дверь.
Тот сейчас же вернулся, преданно заглядывая Снеггу в глаза.
- Да, сэр?
- Вискарь есть?
Сквиб довольно осклабился.
- Да, как раз сегодня купил у магглов. «Колли»
- Отличная штука. Идёмте к вам, дружище.
И Снегг вышел вон, оставив дверь в кабинет нараспашку («Пусть проветрится» - пояснил он своему спутнику), чего за ним никогда раньше не водилось.

На другой день Гермиона проснулась в прекрасном настроении. На расспросы друзей она уклончиво отвечала, что была рада повидать родителей, а похороны были недолгими и не сильно её расстроили – ведь она почти не помнила покойного.
В столовой ей бросилось в глаза отсутствие Снегга, но сейчас она была даже рада этому. Едва ли она могла теперь смотреть на него, не краснея. К тому же, её не покидало смутное ощущение какой-то невосполнимой потери, и это так не вязалось с её радостно-приподнятым настроением, что она постаралась отвлечься от тревожных дум всеми возможными способами. Главным образом, уроками.
И, разумеется, почти преуспела, тем более, что оба её друга-лоботряса требовали неусыпного внимания (как и следовало ожидать, без её заразительного примера они и половины заданий за выходные не осилили).
А во вторник её ждало целых два сюрприза.
Во-первых, она получила посылку - белоснежное манто, которое было надето на ней в замке Серциуса. В него была вложена записка:

«Вы забыли эту вещь, а мне бы хотелось, чтобы она принадлежала вам, раз уж ваши плечи её касались. Примите этот скромный дар, как ещё один знак моего восхищения»

С.

- Это моё наследство, - не очень убедительно соврала она в ответ на завистливые взгляды сокурсниц. - Память о дедушке.
Защита от Тёмных Искусств шла у них в тот день третьим уроком. Как-то получилось, что она так и не нашла времени нормально заняться сочинением, заданным Снеггом, поэтому, кое-как дописав работу на перемене, сдала её с мрачным предчувствием, что впервые в жизни получит «Убого», если не хуже.
Но она, скорее, добровольно отправилась бы в Азкабан, чем подошла к Снеггу с просьбой позволить ей переделать работу. Она вообще боялась смотреть в его сторону. Впрочем, к её немалому облегчению, профессор и сам не удостоил её ни единым взглядом. В тот день они писали контрольную, а он в это время проверял их сочинения, периодически окидывая класс цепким ястребиным взглядом.
В конце урока они получили проверенные работы. Гермиона хотела задержаться, чтобы забрать крестраж, но Снегг объявил, что все должны, как можно скорее, покинуть помещение, необходимое ему для испытания новой защитной магии, и ей ничего не оставалось, как выйти вместе со всеми.
Уходя из подземелья последней, она услышала из-за запертых дверей странные лопающиеся звуки.
В гриффиндорской башне она наконец заставила себя развернуть сочинение, чтобы взглянуть на позорный результат. И не поверила своим глазам.
Внизу рукой Снегга было написано:

«Если даже в таком состоянии вы способны выдать вполне приличную работу, то что можно ожидать от вас, когда вы в норме? Даже не лучшее ваше сочинение заслуживает, как минимум, «В».
Но я ставлю вам оценку не за знания – в том, что вы знаете урок, я не сомневаюсь – а за то, что вы удивили меня. Удивляйте меня почаще, мисс, это приятное чувство.

P. S. Ящик заберёте, когда вам будет удобно»

Впервые за весь год она получила по ЗОТИ «превосходно».
И что-то подсказывало ей, что она сохранит этот пергамент. До конца своих дней.

~Конец~

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 56