Олег Михайлович Боровских 7 страница

Увидел ещё пустой, только подающийся под посадку, поезд на Краков. Выбрав удачный момент, тайком от проводниц открыл дверь и залез в вагон.

Так и миновал город.

Помогло ещё и то обстоятельство, что в ранние утренние часы пассажиров было мало, в купе я был один. Кроме того — в Польше проводницы не бегают по вагонам, проверяя билеты. Люди, после посадки, сами подходят к ним. Во всяком случае — так было тогда.

Впрочем — зима, есть зима. А чужая страна — есть чужая страна. Вечно везти мне не могло. А идти пешком, по заснеженным полям и лесам, без нормального ночлега и обогрева — было почти невозможно.

Хотя вообще-то, с сегодняшним моим опытом бездомной жизни, я конечно сумел бы пройти эту несчастную Польшу — причём, без особых проблем. Но в том-то и дело, что тогда у меня не было сегодняшнего опыта (будь он тогда у меня, я бы и из армии не побежал — скорее побежали бы от меня " деды" ). Поэтому, в конце концов, опять произошёл арест. Просто недостаточно учёл небольшие размеры Польши и наличие в стране военной диктатуры — во времена которой, патрули ходили даже по поездам. Вот на один из таких патрулей и нарвался. Опять всё было прозаически просто и совершенно лишено каких-либо эмоций и страстей. Я был слишком голоден, холоден и измучен бессонницей, чтобы впадать в какие-то истерики по этому поводу. Все чувства были как-то заторможены. Сам себе виделся как бы со стороны…

И вот опять застава, опять уже знакомые физиономии польских солдат-пограничников, которые кормят меня колбасой и тушёнкой (то и другое у поляков какое-то безвкусное — но я человек непривередливый), отпаивают горячим чаем, дружески хлопая по плечу рассказывают о том, какой у них был переполох после моего перехода. Вообще-то я, как нарушитель границы, должен сидеть в камере. Но — дверь камеры раскрыта настежь, я сижу за столом в дежурке, среди каких-то телефонов и, криво усмехаясь, порой матерясь, повествую о своих злоключениях. Иногда в помещение заглядывает на минутку какой-нибудь офицер и, хмуря брови, качает головой — ну совсем уж никакой дисциплины!..

На советской погранзаставе — иная картина. Полуживые солдатики, клюют носами и ими же беспрерывно шмыгают. Их опять заставили, за каким-то хреном, по морозу, без сна и отдыха, прочёсывать занесённую снегом приграничную местность. А то ведь вдруг это не я, а какой-нибудь шпион-диверсант коварный, границу перешёл — и теперь, быть может, подсыпает, гад этакий, отраву в котёл колхозной столовой!

На беду погранцов, я, не мудрствуя лукаво, сказал, что обронил в снег бывший при мне штык-нож, когда через сетку-путанку ломился. И вот уже мы едем к границе. И солдат заставляют голыми руками шарить в снегу — искать этот самый штык-нож. На робкое замечание какого-то служивого о том, что, мол, весной тот штык-нож сам под ногами нарисуется, брюхато-усатый полковник грозно орёт: " Штык-нож, — это оружие! Найти его — необходимо!.. " Сам-то он, правда, не только в сугроб не лезет, но и из машины выходит редко — ему и из кабины неплохо видно, как подчинённые в снегу копаются. А у пограничников уже руки красные, как в кипятке обваренные — аж мне, глядящему со стороны, не по себе становится. Сопли вытирать не успевают…

Наконец, у одного из них щёлкает в мозгу. Какой-то задубевший хитрец подбегает к полковнику: " Товарищ полковник — разрешите обратиться!.. "

— " Чего тебе? "

" Я вспомнил товарищ полковник, я видел — сюда польские пограничники на машине подъезжали. Они штык-нож нашли и уехали. "

Полковник косится недоверчиво: " А ты часом не врёшь? Станут тебе пшеки в снегу копаться!.. "

— " Чес-слово, товарищ полковник! Сам видел — взяли и уехали…" Голос солдатика полон отчаянья. В глазах жуткая тоска — как у собирающегося повеситься.

Начальство долго сопит, кряхтит, брови хмурит — но в конце концов, то ли верит, то ли делает вид что верит (может ему самому домой попасть скорее охота). Поиски прекращаются…

Тем временем с заставой " разбираются" за мой " прорыв" (так на ихнем жаргоне именуется удавшийся переход кем-либо границы — в отличие от " попытки" ). На сей раз никакие отмазки погранцам не помогают — их ведь заранее предупредили. И тем не менее — переход состоялся. Второй раз — на участке одной и той же заставы.

Один из офицеров заставы — майор Шишкин — увезён в госпиталь с сердечным приступом. Другие ходят повесив головы, в ожидании " выводов", которые должна сделать какая-то комиссия, специально для этого прилетевшая из Киева. Ну как же — ведь согласно уверениям советской пропаганды, у нас граница на замке: птица не пролетит, мышь не проскочит!..

Сами пограничники уверяют, что когда сработала сигнализация, " зазвенело" на всём четырёхкилометровом участке. И поэтому они " побежали не в ту сторону". Дескать, не знали же точно, где именно " прорыв" — тем более, что из-за мороза, на КСП не осталось никаких следов…

Оправдание малоправдоподобное. Не могли все пограничники, выведенные в наряд, кучковаться в одном месте и все разом ошибиться. И непонятно — как могли ошибиться собаки?

Можно конечно допустить мысль, что начальство само сбило с панталыку солдат — понарассказывав ужасов о трёх вооружённых дезертирах, которые вот-вот через заставу в Польшу ломанутся. Поэтому, когда сработала сигнализация, погранцы, не желая рисковать жизнью, сознательно двинули в сторону, обратную от нужной. Выговор не страшнее пули.

Но я не уверен, что эта догадка справедлива. Неужели всё-таки осмелились так откровенно уклониться от выполнения приказа? Кто-то же ведь этими солдатами командовал…

И вот меня заводят в большую комнату, где заседает вышеупомянутая комиссия из Киева, перед которой дрожит вся застава. Я захожу и осматриваюсь… Что такое??!.. Они что — близнецы??..

Все лысые, все в очках с золотой оправой, у всех большие звёзды на погонах, все скорчили заумно-суровые рожи…

Мне подают стакан горячего чая. Я ощущаю себя — не то ценным музейным экспонатом, не то белым человеком среди раскрашенных папуасов, ломающих голову над вопросом: слопать его прямо сейчас, или приберечь до праздника?.. Хлопая глазами, разглядываю эти лысо-очкастые манекены. Манекены, в свою очередь, созерцают мою особу — с видом голодных удавов. Задают кучу идиотских вопросов (но — тон! Какой многозначительный тон!.. ), типа: а горел ли свет на фонарях у дороги? А какие звуки были слышны с заставы? А на что именно были похожи эти звуки — на скрип, или скажем, на лай собачий?.. А не видел ли я пограничников?..

Отвечал им как попало, находясь в таком состоянии, что плевать мне было даже на самого себя — и уж тем более на их проблемы, и на них самих. Понятно, что при переходе границы не приглядывался я ни к каким фонарям и до лампочки мне были все окрестные скрипы и стоны. Тем не менее, после каждого моего ответа, лысые переглядываются с таким видом, будто говорят — ага, мы ведь догадывались! Так-так, мы именно это и предполагали — вон оно что…

Такое тягание кота за хвост, продолжалось довольно долго.

Но всё когда-нибудь кончается. Окончилось, в конце концов, и это странное рандеву.

Вновь — несколько месяцев в одиночке следственного изолятора (тюрьмы) КГБ во Львове.

Потом суд.

Разумеется, меня и моих " подельников" (грузина и чеченца) держали в разных камерах. Но зэки всегда найдут способ общаться друг с другом. Кроме того, на суд возили нас в одном воронке. Чеченец сказал, что его родители сунули прокурору 10 тысяч рублей. По советским ценам, это — два автомобиля " Волга" (лучшие легковушки в СССР — иномарок тогда практически не знали. Польские " Полонезы" и восточногерманские " Вартбурги", которые можно было узреть на Львовских улицах, не в счёт — это была полная рухлядь). А прокурору как раз на пенсию выходить (наш процесс был последним в его практике) — ему эти деньжата пришлись весьма кстати.

И вот заседает трибунал. Прокурор мечет громы и молнии в адрес грузина. И чего он на него так взъелся? Видимо и тут надеялся поживиться — а родители (школьные учителя) ничего не заплатили…

И этот же прокурор, не устаёт повторять душещипательные фразы о несчастных чеченцах, которые были когда-то безжалостно высланы в Казахстан (хотя не только сам " Эдик", но и родители его, родились уже в Чечне), об их нелёгкой судьбинушке, о необходимости обязательно и тщательно учитывать все эти нюансы, решая судьбы бедных горцев… Несколько лет спустя, я услышал подобные же речи от многочисленных правозащитников, журналистов, политиков, с пеной у рта защищавших дудаевско-масхадовских бандитов. Сразу вспомнил того прокурора.

У меня на суде никого из родных не было, поэтому я оставался как бы в тени, между злобным грузином и несчастным чеченцем. Ни для кого из нас не было тайной, какие примерно срока нам светят.

Действительно, хотя всё делали практически наравне, не делясь на старших и младших, командиров и подчинённых — чеченцу дали три года общего режима и признали его " психопатической личностью". Это означало, что месяца два-три он перекантуется в психушке в Грозном, а потом — домой. Во время следствия и на суде, он вёл себя недостойно, пытался всю вину свалить на нас с грузином — за что был своими сокамерниками " посажен на метлу" (то есть — должен был в камере за всеми мыть и убирать, исполняя роль прислуги).

Нам с грузином дали по 6 лет усиленного режима. Грузину, правда, намеревались припаять побольше. На меня по этому поводу пытались наехать — и прямо во время суда явно подталкивали, чтобы я его топил. Но такие игры были не для меня. Я ведь всё равно не имел денег на взятку. Значит — мне поблажек и скидок ожидать не приходилось. А становиться мразью, ради похвалы и улыбки прокурорской — не многовато ли чести?..

Человек всегда должен оставаться человеком — в любых обстоятельствах.

После суда, перевели нас в " обычный" следственный изолятор (тюрьму). Думаю, не стоит утомлять читателей описанием тюремного быта — об этом уж писано-переписано и ещё писать будут (хотя, далеко не всегда пишут правду — а в кинофильмах про зоны и тюрьмы, вообще почти одна фантастика, частенько переходящая в бред).

Моё пребывание в той тюрьме более-менее примечательно лишь тем, что пришлось как раз на то время, когда " перестройка", начатая Горбачёвым, стала " набирать обороты". Во Львове попёрли первые митинги. С учётом того, что дело происходило на Западной Украине, появились первые симптомы болезни, которую тогда, вначале, деликатно называли " пробуждением национального самосознания", а позже назовут " националистическим угаром". По радио стали изо дня в день крутить положенные на музыку стихи Тараса Шевченко — человека безусловно талантливого, но предельно озлобленного жизнью (да к тому же не имевшего сколько-нибудь серьёзного образования), а потому, в определённый период своей жизни, ударившегося в вульгарнейший украинский национализм. Разумеется, в его " Кобзаре" хватает стихов, в которых нет и намёка на политику — но о таковых как раз в то время и не вспоминали.

Именно тогда я пришёл к выводу, что национализм — это своеобразная форма помешательства.

Вот, например, сидит на нарах длинный, худой как жердь, белобрысый эстонец, с тыквообразной головой. Слегка раскачиваясь в такт собственным словам, он захлёбываясь бормочет: " Кагда Эстония-а станит низависимая-а, у нас будут сваи-и атамныи-и падводныи лодки-и, сваи-и ваенна-марскии базы-ы, свая-а риактивная авиация-а…"

Говорю ему: " А ты знаешь, сколько стоит одна атомная подлодка? Всей Эстонии штаны снять придётся, чтобы её купить. А на то, чтоб потом её содержать, в боевом состоянии поддерживать, топливо и запчасти покупать, регулярно учения проводить — и штанов не хватит. Огромный Китай имеет только одну такую лодку. Про Эстонию и говорить нечего. Даже если всех своих баб на нью-йоркскую панель пошлёте (тюрьма есть тюрьма — излишняя деликатность там не в ходу) — они вам на подлодку не заработают. Нахрена вам вообще такое счастье? С кем воевать собираетесь? Против России всё равно не потянете — а Латвия или Финляндия нападать на Эстонию вряд ли будут…"

Но эстонец настолько зациклен, что даже не обижается. Он продолжает бормотать как заведённый — напоминая кришнаита, без устали повторяющего свои мантры. Его собственное положение бесправного зека, своя дальнейшая судьба — всё отошло куда-то на задний план. Человек выглядит как одержимый…

А вот в углу сгуртовалась кучка азербайджанцев. Сидящая на корточках молодёжь, сверкая глазами и сипло дыша, внемлет лопотанию пожилого, худощавого, с проседью в волосах, земляка. Время от времени громкие возгласы " вах-вах! ", прерывают импровизированную лекцию. Когда кто-нибудь из русских или украинцев начинает ворчать насчёт " зверьков", которые непонятно о чём " гыргочут", " лектор" переходит на ломаный русский язык. Правда, голос приглушает. Слышатся лишь обрывки фраз… — " Гарбачов хатэл Карабах атдат армянам. Иво жина радня, ест армяне… Всэ луды паднималыс — и билы армян!.. Жилэзни дарога в Нахичеван, луды фсю ламалы… Грузыя тожи нас паддэржывает… Нахичеван фсех армян уже пабилы…"

Молодёжь жадно внемлет. Глаза всё больше разгораются. Руки хлопают по ляжкам… — " Давайте миски — обед приехал! " Этот окрик застаёт азербайджанцев врасплох. За обедом они проносят ложки мимо рта, пытаются что-то лопотать, не прожевав. Один поперхнулся и сильно закашлялся…

— " Ну мамеды завелись — не остановишь! " — бормочет какой-то русский дед.

Вот коренастый грузин (неплохой, начитанный парень, но тоже заразившийся общим националистическим поветрием), беспрерывно жестикулируя, рассказывает (уже в двадцатый раз) о том что во времена царицы Тамары, Грузия владела всем Закавказьем, Северным Кавказом, да ещё половиной Турции и Ирана впридачу.

Какой-то ростовский наркоман, едва отошедший от ломки, выдаёт циничный комментарий: " А ты лучше расскажи кацо — ты у нас такой начитанный — как турки грузинок в гаремы утаскивали и там во все дырки имели. А пойманным грузинам муди отрезали, евнухами делали и свечку держать заставляли. А то и самих вместо баб использовали. Турки — они ведь на все руки от скуки…"

Грузин, с пеной у рта, лезет на стену: " Наш Сталин — самый выдающийся человек в истории, да!.. "

Тут высовывается с верхних нар, озабоченная рожа какого-то осетина: " А ти знаищь, щто Сталин — аситин?! Иво фамилия — Дзугаев. Он — кударец. Это южни аситины так называюца. Чиво ви Сталина грузином завёти? Не била, слущай, у вас никаких видающихся лудэй! Как какой-ныбуд извесни грузин — так, на самом дэлэ, аситин. Ну, или какой-ныбуд армян. Это ми — панимаищ — ми, аситины, вес Северни Кавказ кантралиравалы! И в Грузии всэ вайска из аситин састаялы. Ви ваиват никагда не умели! Кто тока вас ни бил, слущай — турки, персы, греки, всэх ни запомныщ! А нас дажи манголы баялысь. Ти знаещ рэка Дон? Дон, па-аситински, значит вада. Дажи Лондон, катори в Англии — аситинскае название. Вот куда ми дахадылы!.. "

— " Слушай, гандон — тоже аситинский название?.. "

Между осетином и грузином назревает драка. Оба глядят, тяжело дыша, друг на друга — вытаращив глаза, как разъярённые бараны. Лишь окрики славян, густо пересыпанные матом, мешают им вцепиться друг другу в глотки.

" Ты аситина Сталина в грузины записал. А грузина Берию куда запищищь? "

— " Слушай, кто тебэ сказал, што Берия — грузин?! У грузин вабще нет такой фамилия! В васточнай Грузии — это Иберия, знаиш? — фамилии на " швили" заканчиваюца. Например — Джугашвили. Это — васточни грузин. Я таво маму ибал, кто придумал, што он аситин!.. А в западной Грузии — Колхида знаиш? — фамилии на " дзе" заканчиваюца. Например — Шеварднадзе. А на " ия" фамилии заканчиваюца у мегрелов. Например — Гамсахурдия. Мегрелы — это грузинскии евреи. Ани на атдэльнам язике гаварят. Их пакрестили — но ани на магилы кресты не ставят, толька абелиски. В Расии, канешна — грузинами себя називают. Но в Грузии их не лубят. Ани вездэ пралазят, без мыла в жоп лезут, да! Берия — мегрел. Из Грузия знаиш сколька мегрелы в Израиль уехали? Пол-Кутаиси уехали, слушай! Пирдатэли — да!.. "

" А если ви ат Расии атдэлица хатити — ви, нэ пирдатэли?!.. "

Спор грузина с осетином, можно слушать часами — вместо радио. Время от времени, кто-нибудь из русских или украинцев, смеху ради, внезапно орёт: " Бамбарбия! Киргуду! Режь всех подряд — потом разберёмся!.. "

Впрочем, как и следовало ожидать во Львове, больше всего в своих обидах копались украинцы. Оказывается — их оккупировали. Их угнетали, их подавляли. Тот факт, что в руководстве СССР и у руля КПСС украинцев было не меньше чем русских, как-то постоянно упускался из внимания. А о том, что до воссоединения с Россией в 1654 году, Украина представляла собой выжженное поле, по которому постоянно перекатывались орды всевозможных иноземных грабителей и насильников — многие из украинцев (между прочим — все худо-бедно в школах учились) понятия не имели.

" Ото ж, колы Украина була нэзалэжна, мы жили як в раю — масло на хлиб, и зверху и знизу мазалы…"

— " А когда, в каком году это было? "

" Ну в нэзалэжной Украини…"

— " А когда в истории она была независимой? Хмельницкий пытался независимости добиться, но не сумел — потому и присоединил Украину к России. Когда ж, интересно, был тот период независимости? "

" Ну було ж таке…"

— " А может хватит врать? В школе-то учился? Само название " Украина", произошло от слова " окраина". Там веками был стык границ — России, Польши и Турции. Вот, от смешения русских, поляков, турок, крымских татар, евреев и венгров, образовалась украинская нация — так же как в Латинской Америке многие нации образовались от смешения испанцев, негров и индейцев, в разных пропорциях. И до сих пор процесс образования украинской нации не завершён. На востоке украинцы очень похожи на русских, на западе — на поляков, в Закарпатье — на венгров. Только в центре Украины и есть то, что можно назвать украинским этносом. И зародился этот этнос в конце шестнадцатого века. А если вам, националистам, верить, так человек произошёл от украинца и обезьяна произошла от украинца, и пирамиды украинцы построили. А хлеб маслом, с двух сторон — только в дурдоме мажут. Ты знаешь как город Острогожск в Воронежской области появился? Хмельницкий Польшу тряс, пока у поляков было безкоролевье — своё смутное время. Потом поляки устаканили свои заморочки, с силами собрались и постановили украинцев напрочь с лица земли стереть — как американцы индейцев. И начался тотальный геноцид. Вот тогда, куча крестьян, под защитой отряда в тысячу казаков, выломилась в Россию и основала Острогожск. И не только Острогожск так возник. То, что вы называете Слободской Украиной — Харьков, Сумы, Донбасс — это всё русская земля, на которой селились бежавшие от польского геноцида украинцы. Оттого и наименована была " слободской", что под властью русских свободней жилось, чем на остальной Украине — в чёрном рабстве у поляков, да под постоянными набегами крымчаков. Какой уж там, нахуй, хлеб с маслом — сверху и снизу!.. "

Впрочем, читать лекции националистам — это всё равно что пытаться что-то объяснить пьяному.

" Та Украина кормить усю Росию и увесь Радянський Союз! Отделимси — будэмо самые сытые у мирэ!.. "

— " Давайте, отделяйтесь к ёба*ой матери! Учитесь нефть и руду покупать по нормальным ценам. А то берёте нефть дешевле газировки — и думаете что кого-то там кормите. Никогда такая маленькая страна как Украина, полностью независимой не будет. Вопрос лишь в том — от кого зависеть. Только других таких дураков как русские, в мире больше нет. Американцы со своих людей последнюю рубаху снимать не будут, чтобы на вас напялить…"

Какой-то приблатнённый мужичок, видимо утомлённый нашим спором и может быть не очень довольный моими, чересчур " книжными" аргументами, решил сказать своё веское слово: " Слышь, хохол — ты тут бубнишь об оккупантах. А у нас в армии говорили, что если хохол из армии домой без лычек на погонах вернётся — его родной отец побьёт. Вы всю жизнь советской власти жопу лизали, как никто другой. Таких ретивых советских холуёв — не было больше в Союзе! И вдруг — вас оккупировали! В какой нахуй войне вас оккупировали?!.. Лапшу-то на уши своей бабе вешай!.. "

Начинается взаимная перепалка, в которой отборный мат перемежается со словами: " нэзалэжнисть", " москали", " хохлы", " кацапы", " Мазепа", " Петлюра", " Екатерина". Не забыты даже Иван Грозный и князь Святослав…

Один кричит, что украинцы крестили Русь и брали дань с Византии, а москали — дикари, в шкурах бегали. Другой глубокомысленно резюмирует, что: " Хохлы — это просто выблядки, понародившиеся от переёбанных турками, татарами и поляками несчастных русских баб, которые прятались плохо; либо — от украденных казаками полячек, турчанок и татарок. Да ещё русский язык, падлы, исказили! По шее дать, чтоб разговаривали нормально — а то нянчатся с ними, как дураки…"

Когда эта баталия чуть затихает, в другом углу разгорается новая. Там трое татар, пытаются убедить сурового русского старика (сидит за то что бабку свою на куски порубил), что Татарстан должен быть независимой страной. Старик, насупив брови, их материт, аргументируя (вполне, впрочем, резонно) несбыточность их надежд тем, что Татарстан со всех сторон окружён территорией России.

" А мы по Волге будем плавать в океан — оптимистично заявляет один из татар. "

— " Будете вы плавать, ага! Ермака на вас нет! Он бы вас крестил по-своему!.. "

Татары обиженно умолкают. Им, разумеется, хорошо известно, что во всех тюрьмах непоколебимо уверены: Ермак " крестил" аборигенов Сибири, положив на пень свой половой член и заставляя его целовать.

Впрочем, учитывая тот факт, что войско Ермака представляло собой, по сути, крупную банду, а сам Ермак лишь после покорения Сибири получил прощение грехов от царя (а до того и грабежами промышлять доводилось) — не исключено, что народный герой и вправду мог позволять себе " нестандартные" выходки, по отношению к покорённому населению. Нравы того времени вообще излишним гуманизмом не отличались.

Конечно, не всегда тюремные споры носили столь безобидно-карикатурный характер. Всякое бывало. Доходило и до откровенной ненависти, до готовности пустить в дело заточки.

И всё же у меня лично сложилось впечатление, что в целом, уголовный мир, при всех его страшнейших недостатках, явно более интернационален и аполитичен, нежели мир " вольных" людей. Пусть меня поднимут на смех, но я готов утверждать, что если бы вместо благопристойных лощёных политиков, страны СНГ возглавлялись простыми, ранее судимыми мужичками — они куда быстрее профессиональных политиков нашли бы друг с другом общий язык, утряся все спорные вопросы на обоюдовыгодной основе…

А время шло.

Изменение общей обстановки в стране, ослабление идеологических тисков, довольно благотворно повлияло на уровень жёсткости тюремного режима. Вертухаи притихли. Обращение с подследственными и осужденными, стало более-менее приличным. Порой заключённые начинали позволять себе даже наглость и хамство по отношению к охране. Кормёжка тоже стала более-менее пристойной. Всё это как-то обнадёживало — хотя выматывающая душу тоска, в тюремных стенах неизбежна.

В некоторых странах, в старинных зданиях бывших тюрем, создают отели — и богатые придурки платят деньги за то, чтобы пожить в бывших камерах. Для меня такие причуды — абсолютная дикость. Там столько скапливается негативной энергии — уму непостижимо! Каждый кирпич пропитан злобой, ненавистью, тоской и отчаянием нескольких поколений!

Хотя — есть ведь извращенцы, которым нравится нюхать чужое исподнее, или подглядывать за испражняющимися людьми…

Наступил в конце концов день, когда меня вызвали с вещами на этап.

Этап был до Харькова. Ехали какими-то зигзагами, через кучу областей. Вагон-зак (" Столыпин" ) неоднократно перецепляли от одного пассажирского поезда к другому. Области на Украине маленькие, но густонаселённые. За чуть приоткрытым окном, мелькали очаровательные сельские ландшафты, залитой летним солнцем, цветущей Украины. Даже сознание того, что изрядная часть этой земли подверглась удару радиационного заражения, не могло перечеркнуть общую привлекательность природы благословенного края. Может быть впечатление усиливалось от того, что ехали мы по северной, более-менее лесистой, красивой части Украины — а не южной, степной. Да к тому же из-за решётки " воля" всегда выглядит ужасно привлекательной…

В Харьковской пересыльной тюрьме, мы попали как будто на другую планету. Огромное бетонное помещение транзитной камеры с трёхъярусными железными нарами, напоминало грязную конюшню. Охрана, состоящая почему-то сплошь из азиатов и кавказцев, по малейшему поводу и без повода, врывалась кучей, с дубинками и овчарками, избивая всех без разбору. А на тех, кого уволакивали в изолятор, там натягивали смирительные рубашки — и забивали до полусмерти. Львовской вольницей в Харькове и не пахло. Там было не до национально-политических споров.

Почему-то много было бывших военнослужащих, из воинских частей, расквартированных в Восточной Европе — в ГДР, Польше, Венгрии, Чехословакии. Какие-то прапорщики, лейтенанты (естественно — уже не в военной форме). Кто-то из них попал в тюрьму за изнасилование, кто-то за грабёж, кто-то за воровство. Невольно напрашивалась мысль, что в западных группировках советских войск, началось какое-то обвальное падение дисциплины. Впечатление эти вояки производили жалкое, выглядели сопливой шпаной (я говорю именно об офицерах, а не о простых солдатиках), постоянно грызущейся между собой и панически боящейся " настоящих" уголовников.

Одно было хорошо — этапы из Харькова уходили часто. Город расположен на перекрёстке железных дорог. Долго на той пересылке люди не задерживались. Вскоре и я " ушёл" — на Воронеж.

В Воронеже было веселее — и как-то дружнее. В стенах между камерами зияли дыры (" кабуры" ) — пользуясь которыми, зэки передавали друг другу всё что угодно. Вертухаи (там их называли " попкари" ) бегали наперегонки, высунув языки, покупая зэкам чай, курево, продукты, водку, одеколон — всё что угодно, только плати. Правда, бардак имел и обратную сторону — все постели состояли из старых-престарых и драных-передраных матрацев, обильно населённых клопами. Больше на нарах не было ничего. Не всем и такое богатство доставалось. Но дышалось куда легче, чем в Харькове!

Промариновав с месяц в Воронеже, отправили меня в конце концов в колонию, расположенную на окраине этой же Воронежской области, в городе Россошь.

В Россоши я отсидел четыре года, из предназначенных мне шести. Не испытываю особого желания описывать лагерные будни. Без меня хватает тех, кто смаковал и будет смаковать тошнотворные подробности жизни в этих зверинцах для людей, воспевая несуществующую блатную романтику, или потешаясь над нравами зэков (а сам-то каков будет, если попадёт за решётку? ). Память останавливается лишь на тех или иных " деталях", связанных именно с той, переломной для всей страны эпохой, аккурат в которую довелось мне отбывать заключение. Так уж случилось, что сидеть довелось — и " при коммунистах", и " при демократах".

Это было время огромных надежд — и не менее огромных разочарований. Чувствовалось, что целый пласт истории сдвинулся с места и началось какое-то движение к плохо представляемому финишу. Невольно вспоминались строки: " Блажен, кто посетил сей мир — в его минуты роковые…"

Иной раз, несмотря на трагизм моего личного положения, доводилось даже ловить себя на мысли, что жить становится интересней.

Придя этапом на зону, пристроился там относительно сносно. Работал маляром. Красил детали сельскохозяйственных машин и автоприцепы — не кисточкой, разумеется. И хотя в то время половину заработка у заключённых высчитывали, получал более-менее прилично. В зоновском ларьке особых разносолов не водилось, но тех продуктов которые были — вполне хватало. Выписывал двадцать наименований газет и журналов, стоивших сущие гроши. В одном цеху со мной работал " смотрящий" отряда (бараки именовались и именуются отрядами — отголоски тех времён, когда зэков пытались организовать по армейскому образцу) — то есть, неформальный лидер, уголовный " авторитет". Никто ничего удивительного в этом не усматривал — тогда работали все. Всем работы хватало и всем за работу, хоть что-то да платили. Невозможно было представить себе " блатного", нигде не работающего. Правда, если в лагере оказывался какой-нибудь проворовавшийся директор — его старались пристроить где-нибудь в библиотеке, парикмахерской, либо сапожной мастерской. Тем не менее, факт остаётся фактом — директора и прочие шишки, в те времена тоже сидели, пусть и не в слишком большом количестве, и с кой-какими поблажками.

Для всех, не имеющих законченного среднего образования, было обязательным обучение в средней школе. Помимо этого, можно было бесплатно получить профтехобразование.

Учителя в школе подобрались приличные — с громадным стажем, пожилые, выдержанные. Глядя на них, я невольно вспоминал педагогов из обычных школ, в которых когда-то учился. В массе своей глуповатые, неопытные, интересующиеся не столько знаниями ученика, сколько сплетнями о его родителях, нередко истерично-агрессивные, они оставили скверный след в моей памяти и паскудный осадок на душе. Когда сегодня я слышу как иные учителя жалуются на жизнь, торгуя на рынках трусами и лифчиками — не могу найти в себе силы на сочувствие. Многих учителей " советской закалки", к детям просто нельзя подпускать на пушечный выстрел — также, впрочем, как и детсадовских воспитателей. Особенно это касается женщин. Пусть кто угодно со мной не соглашается, пусть смеётся или негодует, но я давно пришёл к выводу, что среди молодых женщин трудно найти большое количество таких, у которых разум довлел бы над эмоциями, которые умели бы не делить учеников на " плохих" и любимчиков, умели бы не быть мелочными, мстительными, тщеславными, могли бы поставить себя на место другого человека. Недаром и Библия запрещает женщинам учить.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒