Олег Михайлович Боровских 5 страница

В этом поезде ехал на восток весь день и почти всю ночь. А это не так-то просто — попробуйте всю ночь оставаться на ногах (на голое железо не приляжешь — тем более, на постоянном ветру). На рассвете вылез из вагона на какой-то маленькой станции и пошёл пешком по линии, надеясь встретить речку, или ручей. Так оно и случилось. На берегу небольшой речушки постирался, искупался и твёрдо решил больше не пользоваться товарняками (слишком грязно и холодно) — только электричками.

Обсушившись на солнце, оделся и пошёл на восток, не зная точно, к какой станции выйду. Довольно скоро показалась окраина какого-то городка. Когда дошёл до вокзала, прочёл название — Вязьма. Ну что ж, неплохо. Значит до Москвы уже не очень далеко. Дождался электричку, идущую на Гагарин. Оттуда доехал до Можайска. От Можайска — до Москвы.

В столице жизнь тогда была полегче, подешевле чем теперь. Вокзалы — бесплатные. Туалеты — тоже. Москва позднесоветской эпохи не была одним из самых дорогих городов мира, каковым является сегодня.

Посольство США тогда располагалось на улице Чайковского. Побывал я там. Посмотрел. И показалось, что осуществить мой замысел будет трудновато. А может быть во мне говорило внутреннее предубеждение — я к тому времени уже допускал мысль, что затея с проникновением в посольство попахивает полнейшей авантюрой. В конце концов — почему другие перебежчики таким образом не сваливают за бугор (хотя, откуда знал — может и бежали)? Почему вынуждены даже самолёты угонять?

Ведь даже если удастся проникнуть на территорию посольства — как оттуда перебраться за пределы Советского Союза? Аэропорты находятся под контролем советских властей. Пойдут ли американцы (или кто-то иной) ради меня, на откровенный дипломатический скандал и обострение отношений с СССР? Сомнительно…

Покрутившись в Москве и даже, от нечего делать, побродив по Кремлю (тогда вход в него был совершенно свободным) я, в конечном итоге, решил не тратить время на хождение вокруг хорошо охраняемых посольств. Да и вообще, пора было ставить точку в затянувшихся скитаниях и раздумьях. Необходимо было действовать решительно, надеясь при этом лишь на самого себя, на собственные ноги.

Конечно — скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Не так-то легко давались те или иные решения. Были и колебания, и приступы неуверенности. При этом совета спросить было не у кого. Как мог в такой ситуации чувствовать себя 19-летний парень, находящийся один на один со своими проблемами, среди чужого ему города и народа, которому приходилось в экстренном порядке решать свою судьбу?

В то же время, просто бездельничать и ждать с моря погоды, было нельзя — не было у меня ни денег, ни знакомых, ни тёплой одежды, ни каких-либо документов. А стоял уже август, до конца лета оставалось немного. Мне, в моём положении, опасно было даже на вокзалы заглядывать.

Вот в такой ситуации и было принято решение — уходить в Западную Германию, через Польшу и ГДР.

Конечно — далеко и опасно. Но зато можно было надеяться на самого себя. Не было зависимости от каких-нибудь лодок, или от милости работников посольства (которые могли ведь оказаться шкурами).

Умным ли, глупым ли, было моё решение — оно было принято. А значит — подлежало исполнению. Тот кто готов меня за него осудить или высмеять, пусть вспомнит, насколько мудрым и дальновидным он был в свои 19 лет и пусть поставит себя на моё место. Всё ведь познаётся в сравнении…

На Киевском вокзале я сел на электричку до Малоярославца. Вообще-то на том направлении самые дальние пригородные идут до Калуги. Но калужскую электричку предстояло ждать долго. А зачем ждать, когда можно ехать? А там глядишь, что-нибудь своё до Калуги пойдёт…

В Малоярославце на вокзале менты лихо скрутили ласты какому-то подвыпившему бедолаге и заволокли его к себе в дежурку. Потом вышли искать понятых для обыска (всё ж таки во времена Горбачёва не было у них таких беспредельных прав как сегодня — обыскивать задержанного могли лишь в присутствии понятых). Народу на вокзале было мало. Позвали в понятые меня и какую-то дамочку, жутко раздувшуюся, подобно лягушке, от сознания собственной значимости — её пригласили в понятые!..

У меня вообще-то была опаска — как бы документы предъявить не потребовали. Но стражи порядка увлеклись шмоном чем-то проштрафившегося алконавта, который только таращил глаза, шмыгал носом и, время от времени, заплетающимся языком изрекал нечто вроде: " б-б-бляхха м-м-мухха" …

Милиционеры то и дело поворачивались к нам и, тряся какой-то ветошью из его сумки, сурово изрекали: " Вот видите?! Видите?!.. " По правде говоря, нихрена мы там не видели и не совсем понимали, чего его вообще сцапали. Но головами кивали дружно: " Да-да, это ужасно!.. " Слишком уж насупленные брови были у блюстителей закона. Спорить с ними не хотелось.

Но в конце концов этот спектакль закончился. Нас сердечно поблагодарили как шибко сознательных граждан — и выпроводили. Дождался я своей электрички. Потом от Калуги доехал до Сухиничей. От Сухиничей — до Брянска. От Брянска — до станции Хутор Михайловский. На самом-то деле это никакой не хутор, название — всего лишь дань истории. В годы Отечественной войны прославились эти места активными действиями партизан — в том числе отрядов, возглавляемых Ковпаком и Фёдоровым. Ну как же — Брянский лес, да ещё стык границ трёх советских республик, — РСФСР, Украины и Белоруссии…

На подъезде к Хутору Михайловскому, бросались в глаза плакаты (установленные так, чтобы их могли читать пассажиры поездов): " Орденоносная Украина приветствует вас! "

Какой-то дед, в стоптанных кирзачах и с насупленными бровями, выдал комментарий: " Ну начинается хохлячий выпендрёж!.. "

Хотя, честно говоря, сколько-нибудь существенного различия между жителями украинского Хутора Михайловского и русского Брянска, не ощущалось. Слово " граница", в этой местности, ничего кроме улыбки не вызывало. Вообще, на мой лично взгляд, все конфликты между народами возникают не от каких-то естественных и непреодолимых противоречий между этими самыми народами, а из-за мании величия и непомерной жадности власть имущих, из-за шизофренических выходок и взаимных претензий политиканов. Поэтому, когда говорят что теми или иными вопросами " должны заниматься политики" — это бред. Политики, сами по себе, сроду ни до чего хорошего не договорятся. Они такого нарешают — несчастные народы потом сто лет эти решения расхлёбывать будут. Политики должны быть наёмными клерками своих народов (обслугой — вроде официантов). Они должны отстаивать (лоббировать) те решения, которые принял народ — в лице своих всенародно избранных представителей. Никакой " своей" линии, политик вести не вправе. Иначе — беда.

От Хутора Михайловского шла электричка на Киев.

В Киеве, на вокзале — настоящий муравейник. Впечатление это усугублялось ещё и безалаберностью железнодорожного начальства, создавшего запутанную систему отправления электричек, следующих в один и тот же пункт назначения с совершенно разных платформ, отстоящих порой очень далеко друг от друга. Кроме того, некоторые электрички были приравнены к поездам дальнего следования и искать данные о них в расписании пригородных поездов было бесполезно…

Ну да ладно, разобрался кое-как, сел на электричку до Здолбунова. Это небольшой городок, километрах в 12 от областного центра Ровно, на Западной Украине. До самого Ровно электрички не доходят, потому что железнодорожная ветка Здолбунов — Ровно не электрифицирована. Кстати — электрички на Украине и в Белоруссии, идут порой на очень большие расстояния. Например, те из них, которые следуют по маршрутам: Киев — Здолбунов, Киев — Хутор Михайловский, Киев — Вапнярка, Вапнярка — Одесса, Минск — Брест, идут на расстояния, чуть менее 400 километров. Это примерно столько же, сколько от Москвы до Брянска, или до Костромы, Рыбинска, Орла, Иваново, Бологое. Однако для того чтобы добраться перекладными от Москвы до той же Костромы, нужно сменить три электрички: Москва — Александров, Александров — Ярославль, Ярославль — Кострома. То же самое — от Москвы до Брянска (электрички: Москва — Калуга, Калуга — Сухиничи, Сухиничи — Брянск). В этом не грех бы России взять пример с Украины и Белоруссии (не забыв однако установить в электричках туалеты — хотя бы по одному на три вагона).

От Здолбунова доехал до Львова, который удивляет приезжих обилием старинных зданий, неплохо сохранившихся. С питанием проблем не возникало — всегда, на конечной станции, в опустевшем вагоне (при людях стеснялся), можно было собрать несколько пустых бутылок из-под пива, или лимонада. В СССР не знали столь распространённых в наше время пластиковых баклажек. Все жидкости — пиво, молоко, минералка, лимонад — продавались в стеклянной посуде (только молоко — иногда в бумажных пакетах). Причём, лимонадно-пивные бутылки были совершенно одинаковыми (так называемые " чебурашки" ). За одну пустую бутылку, в пункте приёма стеклопосуды давали 20 копеек. Буханка хлеба (в среднем) стоила 16 копеек (кроме Закавказья — там хлеб, по советским меркам, был дорогой). Килограмм ливерной колбасы — 40 копеек (иногда — чуть дешевле, или чуть дороже). Холодец — 36 копеек. Пол-литра молока (без посуды) — 12 копеек. Килограмм самых дешёвых шоколадных конфет — 1 рубль. Вот, две бутылки поднял (а только в одном из вагонов, на конечной станции, их редко было меньше 4 штук) — покупай буханку хлеба и полкило ливерки. Уже более-менее сыт. Если поставлена цель одеться (простенько — рубашка, костюмчик, брюки, штиблеты), один день усиленно пособирай бутылки — и за 13–14 рублей, в уценённом магазине (сейчас сказали бы " секонд-хэнд", любят у нас попугайничать и обезьянничать на иностранный лад) оденешься.

Так что я в общем-то могу понять тех, кто с тоской вспоминает советские цены. Это однако вовсе не означает, что СССР был раем для бродяг. Бездомных в Советском Союзе сажали в тюрьмы только за то, что они бездомные. Лагеря были под завязку забиты несчастными калеками, пьяницами и просто теми, кто по каким-то (порой надуманным) причинам, не нравился властям — например, верующими. Оттого в СССР, формально и не было безработицы — потому что безработных в лагеря загоняли. Правда, в Сибири, на Дальнем Востоке, " на Северах", было в этом плане некоторое послабление. Поэтому все теплотрассы в таких городах как, например, Магадан, или Комсомольск-на-Амуре, были забиты " бичами" — советскими бродягами, лишёнными всех человеческих прав. Рабочие, уходя на ночь из своих вагончиков и всевозможных подсобок, заколачивали двери огромными гвоздями. Тем не менее, на утро, двери почти всегда оказывались открытыми и в вагончиках находили — либо самих бичей, либо следы их пребывания.

А когда отдельные, излишне ретивые стражи порядка, пытались проявить неуместную в тех условиях инициативу, бичи не слишком-то пасовали. В Комсомольске-на-Амуре был случай, когда какого-то не в меру любопытного опера, сунувшегося в канализационный люк, там раздели догола и выкинули на мороз. Покрывшийся инеем, трясущий заиндевевшими причиндалами мент, едва не повторил подвиг генерала Карбышева.

Человек, освободившийся из советских лагерей, был (за редким исключением) обречён — либо скитаться по теплотрассам (если находился к востоку от Урала), либо, через месяц-другой, попасть обратно в лагерь " за тунеядство" (то есть — за то, что он умолял принять его на работу, а ему всюду отказывали), — если забрасывался жизнью на запад от Уральского хребта. В западных районах страны существовала чёткая установка — судимых на работу не брать. Разве что в самый глухой колхоз, под личную ответственность необычайно человечного председателя… Направление на работу освободившимся, в принципе, давали. Но это направление было (обычно) филькиной грамотой, на которую никто не обращал внимания. Либо (в лучших, редких случаях) — приглашением в беспросветное рабство.

Так вот и пытался Советский Союз расцвести, на подлейшей эксплуатации несчастных людей, не совершивших, по сути, никаких преступлений. Поэтому странно сегодня слышать лепет некоторых недотёпистых граждан, уверяющих что " при советской власти бомжей не было". Эти же умники порой хнычут по поводу того, что многие предприятия, возведённые когда-то руками бесправных рабов, сегодня, либо остановлены и разрушаются, либо работают в полсилы, либо оказались в руках мафии. По-моему в таком финале нет ничего удивительного. Удивляться надо другому: как они ещё существуют, эти тысячу раз проклятые, залитые потом и слезами (порой — и кровью), памятники людского бездушия, подлости и издевательств?!!..

Так что, подымая пустую бутылочку, приходилось оглядываться.

Прибавьте к этому чисто человеческую неловкость того, кому приходится эту самую стеклопосуду собирать, а потом сдавать — нередко простаивая часами в очередях. Ведь пропаганда вдалбливала в людей, буквально с детского сада, определённые стереотипы поведения, согласно которым, молиться Богу или поднять пустую бутылку, считалось чем-то позорным — или, по крайней мере, смешным. А вот стать стукачом, типа Павлика Морозова, отречься от родителей, от веры отцов, сжечь икону, или въехать в чужую страну на танке — это конечно хорошо, правильно и почётно. Песенку такую детсадовскую, наверное кое-кто ещё помнит: " Я маленькая девочка, играю и пою. Я Ленина не знаю — но я его люблю" …

Вот так — люби Ленина, даже если понятия не имеешь, кто он, собственно говоря, такой. Сказали любить — значит люби, не задавая лишних вопросов. Велели смеяться над верующими — смейся, не размышляя: во что именно и почему они верят. Смейся над Библией — не прочитав в ней ни строчки. Презирай " тунеядцев-бичей", не задумываясь: почему же люди становятся бездомными? Будь овцой в стаде, которая грустит и пляшет по приказу, и по приказу же топчет других овец. Да разве и сегодня, не подобные ли мысли (если не похуже) втискиваются в миллионы голов?.. Впрочем — я несколько отвлёкся.

От Львова шла электричка до пограничной станции Мостиска. На ней доехал до предпоследней станции — на конечной могли документы проверять. Дошёл пешком до границы с Польшей. Посмотрел. Да — впечатляет… Два ряда колючей проволоки. Контрольно-следовая полоса (КСП). Между рядами колючей проволоки — очень высокие вышки, с прожекторами наверху. Второй ряд проволоки — под сигнализацией. Вдоль границы, спорым шагом, регулярно, мотаются с собаками пограничники. Иной раз и машина проедет. Подходы к проволоке преграждает " живая изгородь" — густо насаженные заросли каких-то колючих полудеревьев-полукустарников, через которые не так-то просто продраться… Сколько же денег ухлопано на всю эту галиматью?!.. И ладно бы на " внешних" границах с " капиталистическим миром" — например, на границе между ГДР и ФРГ, или между Болгарией и Турцией, между СССР и Норвегией. Ну что, спрашивается, представляла собой тогдашняя Польша? 16-я республика Советского Союза…

Однако присмотревшись повнимательнее, заметил я, что собачка-то у погранцов, не ахти. На киношного Мухтара явно не тянет. Иначе учуяла бы меня — я за ними наблюдал почти что в упор, из-за ближайших кустов. Да и сами пограничники изрядно сбивали свою псинку с понталыку — вместо того чтобы обуть удобную, лёгкую обувь (кеды, или скажем, кроссовки), они накручивают на ноги вонючие портянки, а сверху напяливают не менее вонючие кирзачи, которыми топают словно лошади (да ещё болтают всё время друг с другом — видимо от скуки — вопреки уставу). Попробуй тут собака что-то учуять, или услышать!

Впрочем — кого на польской границе всерьёз ловить? Жутких шпиёнов-диверсантов вроде меня?..

В общем — дождавшись ночи, перелез я под вышкой через ограждение (на ночь, как оказалось, на этих вышках никто не остаётся — а для чего ж, спрашивается, было строить? Кто днём полезет? ). Разумеется сигнализация сработала. Но мне-то что за дело? Вот если бы я в СССР из Польши шёл, тогда конечно ужас — дураки с большими звёздами на погонах, заставляют солдат прочёсывать каждый куст, в радиусе 30 километров от границы. Кстати — именно так было и в этот раз. Несмотря на то что я и не думал как-то путать следы на КСП (ходить, допустим, задом-наперёд, или одевать на руки и на ноги какие-нибудь прибамбасы — как это изображают в фильмах про шпионов), просто прошёл и всё, наплевав на все хитромудрости — тем не менее (как позже узнал) несчастных солдат заставили двое суток, без сна и отдыха (будто в военное время, словно речь шла о жизни и смерти государства! ), обыскивать каждую канаву в округе.

Ещё одна странность (или закономерность — чисто советские понты? ) заключалась в том, что в ту самую ночь когда я переходил границу, немного поодаль от места моего перехода, проводились учения. То есть — через границу ломился условный нарушитель. Нужно ли пояснять, что он был молниеносно схвачен и скручен доблестными погранцами? Поэтому, когда (в результате моих действий) зазвенела сигнализация — не все и не сразу поняли, что это не учебные заморочки.

Так, во всяком случае, рассказывали потом в своё оправдание доблестные стражи священных рубежей отечества.

Но в том-то и дело, что на польскую сторону бегать, они права не имеют. А у поляков не было никаких пограничных наворотов, как не было и самих пограничников. Точнее — были, в принципе, но вдоль границы как укушенные не бегали. Сидели себе на заставе, кофе пили. Не то поляки умнее русских, не то просто понимали что Иван стережёт за двоих, поэтому напрягаться не имеет смысла. Да и дороговато для маленькой Польши, так кошмарно огораживать и стеречь свои границы.

Сразу же за советским ограждением, начинались бобовые поля и яблоневые сады — довольно ухоженные. Добротные каменные дома, на вид не хуже чем у самых зажиточных прибалтов, или кавказцев.

На Западной Украине я слышал много насмешек в адрес " пшеков", которые, подобно саранче, сметали с полок магазинов во Львове всё подряд — включая утюги и детские игрушки. Дескать — нищета и лодыри вроде цыган, сидят, мол, на шее у Советского Союза, а также у немцев и чехов, работать не хотят и не умеют; если у них кто и работает, так это живущие в Польше украинцы, белорусы, чехи, словаки, немцы, литовцы и прочие национальные меньшинства, а " стандартный" поляк — это торгаш, спекулянт, лодырь и трепло. Когда-то, дескать, поляки были величайшей славянской нацией, их королевство простиралось от Балтики до Чёрного моря. Но потом один из королей пригласил в Польшу евреев (для развития торговли) и Польша " объевреилась". А объевреившись — превратилась в ничтожное посмешище, которое соседи делили, как хотели. Сами же поляки, мол, из славных витязей, превратились в торгашей и трусливых любителей вкусно поесть и сладко поспать. А полячки все поголовно " слабы на передок" и думают не головой, а другим местом — и только об одном…

Подобные высказывания я слышал от самых разных людей. Антипатия во Львове к полякам, ощущалась очень даже заметно. Может быть здесь сказывался и тот факт, что в Польше в это время как раз свирепствовал кризис, в то время как в СССР сохранялся ещё призрак благополучия. Не стоит сбрасывать со счетов и застарелую неприязнь украинцев (особенно западных — на востоке подобное редко услышишь) к полякам, уходящую корнями в глубь веков. Наверное и " компетентные советские органы" постарались в негласном раздувании подобных настроений — нужно ведь было объяснять чем-то тот факт, что поляки, начиная с 1980 года, затеяли антикоммунистическую бузу. Вот, дескать, они какие плохие, объевреенные, ленивые, неблагодарные и т. д. и т. п. — оттого и мутят воду…

Но — перейдя границу, я увидел не нищую орду, населённую лентяями и спекулянтами, а довольно зажиточное (по нашим советским представлениям) государство, с очень ухоженной землёй, на которой работали явно старательнее, чем в советских (в том числе — украинских) колхозах. Достаточно сказать, что по разные стороны от проволочного ограждения, яблоки на яблонях (метров 100 друг от друга — смотри и сравнивай) были разного цвета: на советской стороне — однозначно зелёного; на польской — жёлтые и красные. И сами поляки, разъезжающие свободно по Турциям и Франциям (вещь неслыханная для наших граждан), ощущали себя не цыганами собирающими подаяние, а относительно свободными гражданами такого государства, которое, не будучи в состоянии само обеспечить им богатство и процветание, тем не менее, хотя бы старается не очень их стеснять, не мешает своим людям зарабатывать самостоятельно — настолько, насколько это вообще было возможно в стране, входящей в состав " социалистического лагеря".

Думаю, нигде в соцстранах (ну разве что в Югославии — да и то под вопросом) не было такого снисходительного, терпимого отношения к своему народу, к его нуждам и традициям, как в Польше — даже в период диктатуры генерала Ярузельского.

Разумеется мне трудновато было — не зная ни польского, ни немецкого языков, добраться до Западной Германии. Трудно было долго держаться одной наглостью, да слепой удачей — особенно при социалистической системе, которая, как бы там ни было, господствовала и в Польше. Поэтому в конце концов, я был задержан. Произошло это достаточно прозаически, без погонь и перестрелок. Задержал меня армейский патруль, скрытно дежуривший у входа на один из мостов — диктатура Ярузельского давала себя знать. В то время даже телефоны обычных граждан в Польше тотально прослушивались; людей останавливали где угодно (в подъездах жилых домов, у входов в кинотеатры, на автобусных остановках…) и обыскивали — даже женщин. И хотя делалось всё это как-то спокойно, без истерики и придурковатого злобства, что называется спустя рукава, всё же — диктатура, есть диктатура.

После утрясения всех юридическо-дипломатических формальностей (хоть и " 16-я республика", а всё-таки…) я был выдан советским властям.

Интересно что поляки (за редким исключением) как-то стыдились такого исхода. Особенно — рядовые солдаты. Когда машина, в которой я находился, стояла на границе, солдаты накупили на свои деньги мне еды, лимонада, сластей. Офицеры делали вид, будто в упор ничего не замечают. На меня смотрели как на человека, которого своими руками выдают на расправу людоедам.

Хотя, впрочем — не так уж сильно и ошибались. Если бы я был пойман советскими пограничниками, они забили бы меня до полусмерти. Это — негласная " привилегия" солдат, которым несколько суток не дают нормально спать и есть, заставляя ловить " нарушителя". А когда (и если) он пойман — им позволяется на нём отыграться. Так специально натаскивают людей, подобно собакам, на охоту за другими людьми; выковыривают, выжигают у них человечность, а заодно " повязывают" совершённым преступлением с правящей системой, заставляя бояться за себя лично, если эта система рухнет. И 18-19-летние, психически не окрепшие, не умудрённые жизнью пацаны, ломаются морально, участвуя в издевательствах над задержанными, в избиениях, а то и убийствах людей.

Иной раз пограничников натаскивают и в качестве подсадных уток — заставляя какого-нибудь солдатика демонстративно не принимать участия в избиении, проявлять якобы сочувствие к задержанному, влезть к нему в душу, что-нибудь выпытать во время откровенного разговора (если задержанный представляет какой-то интерес, или просто начальству хочется покуражиться) чтобы, разумеется, потом обо всём доложить " кому следует".

Люди служащие в погранвойсках, морально уродуются не меньше, чем солдаты из внутренних войск, охраняющие и убивающие заключённых. Но если о стоящих на вышках вэвэшниках как-то не принято было много писать, даже в советское время (лагеря и вышки — тема щекотливая и достаточно табуированная в СССР), то погранцов захваливали во всевозможных книжках и кинофильмах. Поэтому искусственно создалось в обществе абсолютно ложное мнение, что пограничники лучше вэвэшников, что служба в погранвойсках — не столь позорна и мерзопакостна, как в войсках внутренних. Сами же погранцы, после демобилизации, предпочитают о своих " подвигах" помалкивать в тряпочку — точно так же как и вэвэшники (другое дело что тем меньше верят). А на любые подковырки обычно отвечают, что, мол, " службу не выбирают", " куда послали — туда пошёл", и так далее, в том же духе. Однако по большей части — это лишь словоблудие. Даже во внутренние войска не посылают с бухты-барахты. Да и вообще, как правило, это неправда, что люди попадают служить в какие-то рода войск совершенно случайно. Те кто рулит распределением солдат по местам службы, опираются на чёткие инструкции — даже в наши дни. Солдата из Курска, никогда не оставят служить в Курске, а солдат из Новосибирска, обязательно будет служить за пределами Новосибирской области. Эта практика сложилась ещё в годы Гражданской войны, когда (например) уроженцев Кубани, обязательно посылали за пределы своего региона, чтобы они не примкнули к мятежным казакам; а уроженцы Тамбовщины, обязательно посылались за пределы Тамбовской губернии, чтобы у них не возникло желания присоединиться к повстанцам Антонова. По этому принципу действовали и действуют все призывные комиссии. И по родам войск, кого попало и куда попало не распределяют. В " личные дела" призывников, очень даже смотрят. В том числе — и в наше время, что бы там ни говорилось с высоких трибун о свободе, равенстве и демократии. А погранвойска, если кто не в курсе — подчиняются не министерству обороны, а КГБ (в настоящее время — ФСБ). То есть, это даже, строго говоря, не армейцы и не солдаты как таковые. Это — кагэбэшники (эфэсбэшники). Туда берут, в основном, соответственно " зарекомендовавших" себя (например — стукачей), либо детей подобных родителей (если дети не ведут себя совсем уж " неправильно" ). Допускаю, что бывают исключения. Но это именно исключения, которые лишь подтверждают общее правило.

Так что подозрения поляков в отношении советских пограничников, были вполне оправданными.

Но — меня выдают из-за границы. Целого и невредимого, в присутствии каких-то дипломатов и под пристальными взглядами целой толпы польских солдат и офицеров, которые как раз и ожидают какой-нибудь зверской выходки со стороны советских " братьев" — прямо на границе.

А с иностранцами (даже с задрипанными союзниками по соцлагерю, вроде монголов, ангольцев, или эфиопов) в СССР (равно как и в Российской империи, и в сегодняшней России) всегда считались куда больше, чем с родными русаками. Плюс к этому — уже началась " перестройка". Пятнистый Миша уже начал толкать многочасовые речи о гуманизме и " социализме с человеческим лицом". Видимо и эти " веяния" как-то сказались.

В общем, советские погранцы тоже начали свои понты садить — привезя к себе, первым делом повели в столовую, поставили на стол борщ, кашу, кисель. Ешь мол, дорогой товарищ, да любуйся нашей добротой…

Правда некоторые солдаты, втихаря передавая мне сигареты (не знали что я не курю), шёпотом рассказывали, как их заставляли под каждый куст заглядывать и поля чуть ли не с граблями прочёсывать; оказывали и другие знаки внимания. Но это были единичные, редкие исключения. При этом они всё время оглядывались, опасаясь не только офицеров, но и своих сослуживцев-солдат. Они-то (и не только, впрочем, они) и рассказали мне, что бывает с теми, кого удаётся задержать при попытке перехода границы.

Я в свою очередь, закормленный поляками, позволил себе слегка покапризничать — дескать, пошли вы нахрен со своим угощением; ещё отравите, волки позорные!..

Во Львове держали меня в тюрьме КГБ (в изоляторе, то есть — у нас ведь нет тюрем, мы такие стыдливые…). Это огромное старинное здание в несколько этажей — не считая подвалов. Здесь ещё австрийская тюрьма располагалась — когда Львов был Лембергом. Потом там разместилась польская каталажка, затем — советская; после — германское Гестапо. Потом — опять советская тюряга, созданная специально для " государственных" преступников. Спецслужбы Австрии, Польши, СССР, гитлеровского Рейха, и вновь СССР (наверняка и сегодняшней незалежной Украины), заботливо передавали друг другу, из рук в руки, в целости и сохранности, сей ценный объект. Рушились империи и диктаторские режимы, вдребезги разносились заводы и фабрики, школы и больницы, клубы и жилые дома. Беззастенчиво попирались границы и отправлялись в мусорные корзины международные договора, исчезали одни и рождались другие государства; войны огненным валом проносились — то с запада на восток, то с востока на запад, перехлёстывая, кажись, через каждый камень. А тюрьма — стояла и стоит. Она всем нужна.

И во всём этом громадном здании, нас — таких жутких государственных преступников — было два-три человека единовременно. А охраны, естественно — полный штат. То есть — гораздо больше чем нас.

Несколько месяцев я провёл в одиночке. Впрочем — книги были. Поэтому одиночество не было слишком тяжким. От нечего делать я даже проштудировал Большую Украинскую Энциклопедию — на украинском языке. Естественно, понимал — с пятого на десятое. И всё же, какая-никакая, пища для ума. Потом появился сокамерник — солдатик, сбежавший из воинской части, дислоцировавшейся в ГДР. Сам — родом из Павлодара, что в Казахстане. Облик: полуевропейский-полуазиатский. Фамилия чешская — Рачек. В общем — типичный представитель " многонационального казахстанского народа", той этнической каши, которая была намешана ссылками в Казахстан самых разных народов, а затем массовым загоном в казахские степи громадных толп " целинников" со всей страны. Этот " условно русский" парень из Казахстана, служил в десантуре. Только бежал он не от нас, а к нам (бывают оказывается и такие чудаки). Прошёл и Восточную Германию (правда, при помощи какого-то старика-немца), и Польшу. Преодолел советскую границу. Сам явился сдаваться на погранзаставу в Раве-Русской (Львовская область). Почему-то вообразил, что, раз он бежал не на Запад, а на Восток — его похлопают по плечу, восхитятся проворством и преданностью, погрозят для приличия пальцем и домой отпустят (ну, или пошлют служить в другую часть). Да ещё имел глупость честно рассказать о том — где, когда и как, воровал еду и сохнущую на солнце одежду. А слова-то в протокол заносятся. А из ГДР (там вообще ничто плохо не лежит и люди по любому поводу в полицию стукнуть рады), да из Польши, подтверждения приходят — верно, мол, пропадало там-то то-то и тогда-то… В общем навис над ним срок — не только за дезертирство и нелегальный переход границы, но и за кражи. И ведь всего в 60 километрах от границы с Западной Германией служил — возможность уйти на Запад была, если бы он этого только захотел.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒