Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





2. МОНАСТЫРЬ 3 страница



           Несколько выше я завёл речь об одном богословском институте, в котором прежде учился этот священник. Вот тоже для меня непростая и болезненная тема! Он распространял по Церкви как раз таких людей - полных теоретических знаний, стремящихся к учительству и наставничеству, но, к сожалению, часто не могущих нам ничего действительно важного и полезного сообщить. Не знаю, действительно ли это было решающим в данном случае, или же речь шла, в основном, о личных особенностях характера данного священника. Но, во всяком случае, тема этого богословского института мне тоже кажется достаточно важной, и я постараюсь ещё уделить ей некоторое внимание.

......................

           Другой священник был в этом отношении полной противоположностью первому. Исповедоваться ему было легко и приятно. Он почти ничего не выспрашивал, не вёл долгих разговоров, ничему не " учил" - и в то же время всегда было чувство, что он полностью тебя понимает. Во время такой исповеди ты чувствовал, что исповедуешься самому Богу, и как-то особенно близко ощущалось присутствие Божие.

           Этот священник тоже приехал к нам с Афона. Но, в отличие от своего уже описанного мной собрата, который умел говорить только о Льве Толстом и о когда-то взбунтовавшихся на Афоне монахах, он был повёрнут своим сознанием к нашему времени. С его именем связано одно необычное явление в тогдашней московской церковной жизни - так называемый " храм на крыше". Насколько я понимаю, это было оборудованное на верхнем этаже, или даже на чердаке одного из московских театров место для богослужений, где он мог общаться с актёрами и другими представителями московской культуры. Сам я там не был, но уважение и доверие к этому священнику побуждают меня считать, что раз он сам выбрал такой необычный способ общения с людьми, то, значит, он имел для этого основания.

           К сожалению, судьба этого храма сложилась не очень удачно. Впоследствии, со сменой церковного руководства его, попросту говоря, " прикрыли". Возможно, это было связано с тем, что он не вписывался в стройную картину новой московской церковной жизни, которая виделась новому правящему епископу. Действительно, в " храме на верхнем этаже театра" есть что-то необычное, эту ситуацию довольно трудно контролировать. С другой стороны, ведь есть же храмы при больницах, детских домах, тюрьмах, различных учебных заведениях - например, при больших институтах?.. Почему бы, в таком случае, не быть и храмам при театрах?.. Быть может, смущает то, что в театры люди приходят, в основном, для развлечения? Но, с другой стороны, именно люди театра, о вообще люди творческие часто особенно сильно стремятся к вере! Короче, не знаю, не могу судить!.. Жаль, конечно, что этот храм в тот момент " не вписался в систему" - и, возможно, что Церковь к этому ещё придёт!..

           Что же касается самого этого священника, этого теперь тоже давно уже нет в Москве. Будучи монашествующим, и к тому же благодаря своей связи с Афоном он теперь уже давно служит где-то на другом конце планеты. В тот период, когда я посещал наш монастырь, это был, безусловно, один из самых духовно опытных его священнослужителей. Он, как я уже сказал, ни с кем не вёл долгих разговоров, никого ничему не " учил". Его все искренне любили. Он оставил по себе самую добрую память в церковной Москве. Жаль, что впоследствии с ним всё так получилось. Тем не менее я стараюсь здесь, хотя бы кратко, запечатлеть его образ.

....................

           И последний священник, которого я хотел бы здесь описать. Приходя в монастырь, я в какой-то момент заметил, что по будним дням здесь служит какой-то незаметный батюшка. Я не видел его в храме по воскресеньям, он не преподавал на наших вечерних занятиях, и, судя по всему, не выполнял в монастыре никаких важных поручений. Постепенно я пригляделся к нему. Он служил очень ревностно, суда по разговору, был культурным и образованным человеком, серьёзно относился к исповеди. Позже я узнал, что он служил здесь " вне штата". Как и почему так получилось, я не знаю. Что это такое - быть в монастыре " в штате", или " вне штата", я тоже до конца не понимал. Но меня здесь интересуют именно эта возможность разного участия человека в церковной жизни. Ведь не секрет, что Церковь - это очень необычная организация. В ней есть круг активных, деятельных людей, которые занимают в ней определённые места, за многое в ней отвечают, составляют прочную организацию и, в частности, получают за свою работу определённую оплату. И есть люди менее ответственные, которые никаких определённых мест не занимают, никакую определённую деятельность не исполняют, и вносят свой вклад в общую церковную жизнь, как говорится, " по мере возможности". Но и те и другие Церкви нужны, и те и другие принадлежат к общему церковному организму. Вот, например, этот батюшка. Он, конечно, был священником, т. е. принадлежал к иерархии, к некоторой прочной и постоянной церковной структуре. Но уже в этом качестве он не занимал в ней какого-то ответственного места, не отвечал за какое-то серьёзное дело, а только заботился о совершении богослужений. Видимо, он не обладал достаточными деловыми качествами, чтобы ему что-то серьёзное можно было поручить, и поэтому просто служил здесь " вне штата". Но и его деятельность вносила свой вклад в обстановку нашего монастыря, наполняла содержанием эту обстановку. Весь монастырь жил в каком-то смысле общей жизнью, и богослужения этого священника тоже были её частью.

           Размышляя об этом, я в первую очередь имею в виду положение в Церкви мирян. Миряне, на первый взгляд, представляют в Церкви некую " аморфную массу" людей, пребывающих в ней как бы " вне штата". Мирянин не принадлежит к церковной иерархии и, как правило, ни за что серьёзное в Церкви не отвечает. Его главная задача - заниматься собственной душой. Но от каждого мирянина, а тем более от них от всех, вместе взятых, зависит чрезвычайно многое в жизни Церкви. Внутренне, в своей душе мирянин, так же, как и священник, чувствует ответственность за жизнь Церкви. Он заботится о том поле церковной жизни, с которым оказался связан, на нём лежит задача свидетельствовать о своей вере, приводить в Церковь новых людей. Отсюда - множество " добровольных служений", которые берут на себя в Церкви миряне, и без которых невозможно было бы себе представить церковный организм. Не обязательно эти служения упорядочены, и не всегда их можно привести в некоторую " систему". Иногда мирянин " по зову сердца" может предложить Церкви что-то неожиданное. С такими людьми не просто, ими не всегда удаётся управлять. Но если бы не было в Церкви этого всеобщего стремления позаботиться о Церкви, послужить Церкви " каждый тем даром, который получил", то, пожалуй, и сама Церковь не была бы Церковью.

           Говоря это, я в какой-то степени имею в виду и самого себя. Мне пришлось служить Церкви именно в качестве мирянина, и при этом, делая это, я почти никогда не имел в ней какого-то определённого " места", или " положения", как это бывает с некоторыми более активными и деловыми мирянами. Сначала, только придя к вере, я некоторое время просто ходил в ближайший соседний храм. Потом пробовал найти себе место, где можно получить духовное образование. Потом, когда время пришло, стал помогать одному священнослужителю в создании воскресной школы. Потом, в силу естественной необходимости, поступил на наши Курсы и стал посещать этот монастырь. Нигде (я имею в виду, конечно же, воскресную школу, наши Курсы и этот монастырь) я не работал " официально". Все эти усилия я совершал по зову сердца, " от души". Слава Богу, что обстоятельства жизни позволяли мне их совершать! Сколько раз, закончив свою несложную мирскую работу, я вновь и вновь спешил сюда, в этот монастырь, чтобы вновь заняться какими-нибудь делами по Курсам, или какими-нибудь другими совершавшимися здесь делами! Я не жалел на это ни времени, ни сил, и вопреки очевидности, т. е. вопреки тому, что я не работал здесь официально, считал именно это моим главным жизненным занятием. Я или общался с людьми на наших вечерних занятиях, или помогал моему знакомому священнику в его важных церковных делах, или, когда обстановка позволяла, просто брал лопату и чистил снег на дорожках монастыря. Хорошее было время!.. И всегда у меня было чувство, что здесь, таким образом я служу Церкви, и никогда не было сожаления о том, что у меня нет определённого " места", или " положения" в этом монастыре!..

           И точно так же и множество других мирян - каждый на своём месте, в своих обстоятельствах - всегда брали и берут на себя ответственность за Церковь. Вот, например, восстанавливается или строится храм. И всегда найдётся человек, который ночи не спит, думает, как всё организовать, готов поехать куда угодно и обо всём договориться, достать стройматериалы, пригласить рабочих - лишь бы освободить своему священнику время и силы для его служения в храме. И всегда впоследствии, не преуменьшая роли священника (у него здесь своё, особое служение) всем бывает понятно, что именно на этом человеке здесь всё держалось. И, хотя с такими людьми бывает не просто (как и со всякими лидерами), вновь повторю - если бы не было в Церкви стремления так вот послужить Церкви, если бы люди так вот не брали бы на себя за неё ответственности - то и сама Церковь не была бы Церковью!..

           Вот на такие мысли навели меня наблюдения за скромным священником, который не был " в штате" в нашем монастыре, но совершал здесь богослужения. Впрочем, может быть, я не прав, и эти размышления действительно касаются больше не священников, а мирян. Но меня здесь привлёк сам образ человека, который вносит несомненный вклад в жизнь некоторого места, но при этом отчасти не принадлежит складывающейся здесь " системе".

           Один мой хороший знакомый, который, в силу своих духовных и деловых качеств, работал в этом монастыре как раз " в штате", как-то несколько пренебрежительно выразился об этом священнике, и вообще о таких людях, которые " не полностью" вписываются в систему. По его мнению выходило, что всё это не очень серьёзно, и на таких людей нельзя по-настоящему положиться. Но, я думаю, он не прав. Церковь - это такая удивительная организация, что в ней не такую уж и большую роль играет принадлежность к " системе", и что многие её члены проявляют свои духовные таланты и иным образом. Множество действительно серьёзных духовных явлений в Церкви, включая многие явления подлинной святости, родились как бы " вне" её системы, или же в ситуации " не полной принадлежности" к этой системе. Посвящаю это моё размышление всем тем людям, которые тоже чувствуют себя полностью ответственными за всё, что происходит в Церкви, ставят перед собой самые глубокие и высокие духовные цели - и при этом не принадлежат слишком прочно к иерархической и деловой системе Церкви, чувствуют себя в ней как бы " вне штата".

           Впрочем, пора мне всё-таки переходить к более глубоким и серьёзным вопросам.

­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­

РАДОСТИ И БЕДЫ ЦЕРКОВНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

 

           Я недавно описал священника, которому чрезвычайно трудно было исповедоваться из-за его высокой " интеллектуальности". Конечно, это могло быть связано с личными особенностями его характера. Но я высказал также вполне правдоподобное предположение, что это могло быть связано с тем, что он перед этим учился в православном учебном заведении, известном чисто книжным, интеллектуальным характером своего образования. Попробую теперь развить эту тему. Это, как говорится, у меня " наболело". Ведь я тоже следил в своё время за возникновением и развитием нашего духовного образования, связывал с этим определённые надежды. Было это в начале 90-х годов. В те годы духовного подъёма и оживления открывались новые храмы, новые церковные учебные заведения - и в том числе открылся и этот институт. Разумеется, возникновение нового православного учебного заведения вызвало в церковных кругах определённый энтузиазм. К достоинствам его можно было отнести то, что на обучение принимались взрослые люди до 35-ти, а в некоторых случаях и до 50-ти лет, и что образование было совершенно бесплатным. Но прошло время, и начали выясняться странные вещи. Студенты этого института почему-то переутомлялись, их почему-то в необычных масштабах отчисляли после первого и второго семестра, стали проявляться обычные явления учебного стресса, страха перед сессией. Впечатление было такое, что здесь собрали людей не для того, чтобы дать им свободу, полноту и радость жизни, а для того, чтобы использовать их для определённых целей, заставить работать " на износ" - а от неподходящих (т. е. не способных так работать) избавлялись. Далее, через несколько лет стали появляться выпускники. В них совершенно ясно стали проявляться качества характера, не соответствующие современной реальной жизни, а одновременно - настроения разочарования и недоумения. Люди не понимали, чему их столько лет учили, жизнь вокруг оказалась совершенно иной, они не могли найти в ней своего места, и т. д. Получалось, что сами цели, для которых их учили, были поставлены неверно, что они не обрели для себя реальной опоры в жизни.

           В этом сплетении обстоятельств, конечно, хотелось бы разобраться. Я, видимо, не смогу сделать это полностью, поскольку наблюдал эту ситуацию, в основном, со стороны. Тем не менее, попробую, как обычно, поставить некоторые вопросы и высказать некоторые размышления.

           В первую очередь бросается в глаза, что институт этот с самого начала имел ориентацию на дореволюционную реальность. Ещё при его возникновении в программу его был включён вступительный экзамен " История России до 1917-го года". Т. е. человек, уже поступая, должен был иметь представление о дореволюционной российской истории, что ещё совсем незадолго до этого, в советских учебных заведениях далеко не приветствовалось. В этом проявлялось отвержение советского периода российской истории, стремление сделать вид, что его вовсе не было, стремление " склеить" две разошедшиеся половинки истории - дореволюционное время с теперешним. Но такие " операции" в истории не проходят. Советское время вовсе не было чем-то случайным и неестественным, оно являлось прямым продолжением дореволюционного времени, вытекало из него, и, кроме того, явилось основой нашего теперешнего, постсоветского времени. Тем, кто хочет трезво жить в нашей теперешней реальности, его совершенно невозможно игнорировать. С этой точки зрения любые попытки снова основать свою жизнь на уже ушедшем в прошлое, завершившемся дореволюционном времени являются чистой мечтательностью.

           Вот тут-то, может быть, и разгадка того, что произошло с этим институтом. Здесь была сделана попытка восстановить (хотя бы только в рамках этого института! ) дореволюционную реальность. Студенты его и выпускники (обычные современные люди, наши с вами друзья и знакомые) были использованы как материал для этого " исторического эксперимента". И вот тут уже становится действительно не по себе. Возникает чувство, что никто, даже из самых лучших побуждений, не имеет право позволять себе это, делать это с другими людьми. Но смотрим дальше. До революции вера была государственной. Потому и институт этот стал государственным - он не довольствовался тем, чтобы готовить просто верующих людей, он стремился готовить " специалистов для общества". Отсюда такая забота о государственных лицензиях. Но, готовя людей для общества, он, по существу, вкладывал в них понятия, характерные для нашего общества с отставанием на 80 или 100 лет! Люди эти выходили в реальную жизнь - и не могли найти " контакта" с этой реальной жизнью! Они как бы " потерялись во времени", оказались " зажаты между двух эпох"! Единственная обстановка, в которых они могли как-то существовать - это была обстановка, которая как-то, худо-бедно, но всё-таки складывалась вокруг их института! Людям, вообще, свойственно создавать свои " виртуальные миры", объединяться на этой основе, общими усилиями делать так, что эти миры в какой-то степени воплощаются в реальность. Видимо, нечто подобное произошло и в этом случае. Для того, чтобы создать такой мир, и понадобились эти чрезвычайные усилия - выбрать из общества наиболее талантливых людей, посадить их за книги, использовать их для воспроизведения давно ушедшей в прошлое обстановки, вовремя " отсеивать" тех из них, у кого это не слишком получается, постоянно их контролировать и проверять - и, таким образом, строить и создавать этот свой искусственный, нереальный мир. Здесь необходимы такие усилия, иначе он не возникает. Люди же эти, над которыми это совершалось, принимали это благодаря обычному " гипнозу", существующему в нашем высшем образовании - что, если ты поступил в государственный институт, то нужно положить на это всю свою жизнь, терять свои здоровье, силы и время, сидеть над книгами и сдавать экзамены - для того, чтобы в результате получить сомнительное удовольствие от того, что ты его " окончил", и некоторые связанные с этим права. Иначе, якобы, ты не сможешь устроиться в жизни. Вот ради этого привычного " гипноза" здесь всё и было устроено. Для этого этот институт и приложил все усилия к тому, чтобы стать государственным - чтобы подчинить себя и своих студентов этому скучному, серому, привычному порядку вещей.

           Нужно сказать, что система здешнего образования и действительно брала своё начало из образования мирского. Об этом я узнал случайно. Как оказалось, сам ректор этого института, теперь уже давно священник, когда-то в юности учился в Московском Университете, на физфаке. Давние воспоминания вдруг всколыхнулись во мне. Дело в том, что я когда-то в молодости учился на соседнем факультете, на мехмате. Казалось бы, какое отношение это имеет к нашей теме? Но вот какие воспоминания у меня остались от того времени. Помню постоянную усталость и страх экзаменов. На лекциях почти невозможно было что-то понять. Постоянное переутомление накапливалось и сказывалось на здоровье. Многие мои товарищи, я знаю, чувствовали то же самое. Некоторые не выдерживали и начинали обращаться к врачам. Врачи по-настоящему ничем помочь не могли, а просто ставили психиатрический диагноз. Человек брал академический отпуск на полгода или год - но потом возвращался, и начиналось то же самое. Как-то всё-таки удавалось протянуть эти пять лет. В конце, я помню, наступала полная апатия, отсутствие всякого представления о целях обучения, о том, что будет дальше. Дальше тоже не было ничего хорошего - люди, как правило, просто не могли найти себя в жизни. Самым ярким воспоминанием о годах обучения для некоторых было пребывание в больнице соответствующего профиля перед получением академического отпуска. Некоторые просто не доживали до окончания, и во время обучения (обычно на 2-3 курсе) кончали жизнь самоубийством. Вот такие необычные черты носило обучение на одном из самых известных факультетов столицы.

           Не думаю, чтобы ситуация с преподаванием физики сильно отличалась. Мне приходилось позже слышать подобные же отзывы об обстановке на физфаке. Очевидцы говорили о сильном переутомлении, обращениях к врачам, попадании некоторых студентов в то же психиатрическое отделение. Сравнительно недавно я услышал от одной моей знакомой историю её подруги, сын которой, студент физического факультета, покончил жизнь самоубийством. Итак, обстановка довольно сходная. Причём эта ситуация не зависит от времени - такое происходило на этих факультетах и в 60-х, и в 80-х, и в 2000-х годах, может происходить и сейчас. Речь идёт о стабильном характере преподавания в Московском Университете (а, может быть, и в некоторых других крупных ВУЗах) этих серьёзных, сложных теоретических дисциплин.

           Впоследствии, по окончании обучения некоторые люди совсем теряют интерес к изучавшейся столь долгое время науке (так это произошло со мной - а ведь в детстве и юности я, помню, испытывал к ней живейший интерес). Другие всё же сохраняют некоторые знания и пополняют собой тот серый, нетворческий круг людей, которые " умеют кое-что вычислять по готовым формулам". Подлинными учёными, художниками и мастерами своего дела становятся лишь единицы. При этом у многих возникают проблемы с последующей реализацией своих знаний. Учёба их, квалификация оказываются никому не нужными, всё это оказывается никак не связанным с реальностью. Многие на долгие годы так и застывают в тягостном недоумении - что вот, я столько лет учился, и что же теперь?.. Годы уходят на то, чтобы развить в себе новые интересы, как-то по-новому построить свою жизнь.

           Я не знаю, почему так происходит. У меня нет возможности проводить здесь серьёзный исторический, психологический и духовный анализ этой ситуации. Но я знаю одно - то же, что поймёт и всякий, узнавший об этих обстоятельствах - то, что с преподаванием этих сложных теоретических дисциплин у нас что-то далеко не так.

           И вот, именно эта " традиция", или этот подход к организации обучения, видимо, и был использован в данном случае! Это так, потому что, будь человек наполнен хоть самыми добрыми намерениями, и гори он хоть самой искренней верой, он неизбежно возьмёт в этом деле за основу свои юношеские впечатления! Если поставлена цель организации массового духовного образования для мирян, и причём именно в форме обычного мирского института, то непременно он станет строить его по образцу того обучения, которое сам проходил когда-то в молодости!

           С удивлением я узнавал давно знакомые черты в жизни нового, недавно открытого института. Всё то же состояние постоянного переутомления, когда всё время нужно ещё что-нибудь выучить, сдать, прочитать. Всё то же желание избавиться от " неудобных", которые не выдерживают этого темпа жизни, не могут учиться в такой обстановке. Всё то же связанное с этим болезненное желание людей постоянно " контролировать" и " проверять". Всё те же бесконечные лекции, объединённые к тому же в циклы длиной в полгода или год, на которых никто уже не может вспомнить, что же там было в начале, и не может представить, что же там будет в конце. Бесконечное сидение над книгами, служащее тому, чтобы люди окончательно отвыкли от реальной жизни и полностью погрузились в " виртуальный мир" изучаемых дисциплин. Правда, здесь не было уже таких крайних проявлений подобной системы обучения, как окончательные переутомления, попадание в больницу, постоянные академические отпуска и самоубийства. Духовное содержание обучения всё-таки действовало успокаивающе и облагораживающе, и в какой-то степени исцеляло. Но зато налицо был главный результат такого обучения - " Его Величество Человек, умеющий кое-что вычислять по готовым формулам". Роль " формул" в данном случае играли решения древних соборов и изречения древних святых отцов. Собственная мысль, собственное творчество, собственное постижение духовных вопросов в данном случае не требовались. Люди эти выходили полностью и окончательно неприспособленными к реальной окружающей жизни. Они были полностью и окончательно приспособлены к существованию в том уютном, искусственном и виртуальном мирке, который складывался вокруг их института.

           Ну таким ли должно быть православное образование?.. Подлинное церковное образование начинается со знакомства людей, их взаимной молитвы, их взаимной заботы и поддержки - и лишь потом дополняется чтением некоторых книг, причём увлекательных и интересных, действительно просветляющих душу. В нём огромную роль играет реальная жизнь, ответы на реальные, живые вопросы людей - и причём эти ответы даются не " окончательно", а лишь ориентировочно, оставляя за людьми свободу и возможность впоследствии во всём разобраться самим. В нём всё идёт от реальной духовной практики - а вовсе не от книг, написанных когда-то людьми, ставившими перед собой, возможно, совсем иные цели и жившими совсем в других условиях. Даже и сроки обучения совсем другие. Нормальный срок духовного обучения для мирян - два, максимум три года. Именно этот срок соответствует действительным внутренним потребностям человека. За это время как раз закладываются основы, задаются главные духовные и жизненные ориентиры - остальное должны дополнить реальная жизнь, общение, практика. Срок обучения в пять лет в современной церковной жизни немыслим, он не имеет никаких реальных ни духовных, ни практических обоснований. Те, кто так долго и нудно чему-то учат людей, убеждая их, что после этого в их жизни настанет что-то великое, в действительности учат людей " ничему", и отправляют их " в никуда". Не удивительно, что после этого в жизни таких людей ничего и не наступает.

           Вот таковы некоторые черты нормального, естественного церковного образования. Несомненно, здесь эти принципы были нарушены. И что же из того, что, как уже было сказано, мы не встретим здесь тех " ужасов", которые сопровождают обычное мирское обучение на некоторых наших особенно " суровых" и " теоретических" факультетах!.. Да, смягчающее, облагораживающее влияние Христианства несомненно, будет проявляться здесь. Но это не сможет " замаскировать" главной особенности такого обучения - что здесь не церковное Предание, не опыт, накопленный прежними столетиями служат реальному спасению и просветлению современных людей - а, наоборот, эти реальные современные люди используются для чисто книжного, теоретического сохранения этого Предания и этого опыта! Такие вещи не замаскируешь! И, вглядываясь в это дело, начинаешь понимать, что здесь, при всём его " церковном" колорите, делается дело, быть может, не очень доброе. Но как самим этим людям это объяснить?..

           Да, здесь было, в каком-то смысле, сделано большое, важное дело. Наше мирское, обычное институтское образование было в какой-то степени наполнено светом веры. Но одновременно с этим наше церковное образование было наполнено чем-то, чего в нём не должно быть - чем-то, пришедшим в него из образования мирского, и причём из самых мрачных и нездоровых его сторон. В результате здесь обрела распространение вера " над письменным столом", вера " на кончике пера", или (в лучшем случае) на " кончике языка". Здесь читают книги о Церкви, говорят о прошлом Церкви - но, к сожалению, здесь нет самой Церкви. К такому результату привели усилия некоторых людей, с трудом, чисто книжно сохранивших веру в советское время, и потом уже решивших обучать вере людей на той же чисто книжной, теоретической основе, с ориентацией на дореволюционную эпоху и характерную для этой эпохи связь Церкви и государства.

...............................

           Не хотелось бы слишком много посвящать внимания этой теме. Но я начал говорить о ней - и поэтому должен высказать некоторые завершающие, результирующие мысли. Итак, в этой организации церковного образования, основанного на чисто книжном, теоретическом постижении основ веры, было что-то неправильное. Подлинное церковное образование основано на молитве, личных, внутренних усилиях человека, приобретении им собственного духовного опыта, общении верующих людей, прочных, долговременных отношениях между ними. Однако, такое, безжизненное отношение к церковному обучению в нашей Церкви по-прежнему существует, оно в ней по-прежнему живёт. То и дело в наших храмах, воскресных школах, других церковных учебных заведениях приходится встречать подобных " безжизненных" людей. Вот, казалось бы, с таким человеком возникло какое-то взаимопонимание. Вот, казалось бы, его взгляд прояснился, в нём заиграли какое-то живое чувство, живая мысль! Но нет! Вот уже снова взгляд его тускнеет, и он снова начинает сыпать на тебя цитатами из древних " святых отцов", или вновь заводит привычный разговор о времени репрессий или о дореволюционной истории. Ну ничего невозможно поделать с такими людьми! И что самое главное - что они обычно находятся в необъяснимой уверенности, что всё это безжизненное и бессильное, чем они обычно занимают своё сознание, не имеющее связи с нашей реальной современностью - и есть настоящее, " подлинное" Православие! (Понятно, что я в данном случае имею в виду не настоящих Святых Отцов, и не те глубокие уроки, которые действительно можно извлечь из нашей истории, а то, как всё это воспринимается и преподносится такими людьми. )

           Мне кажется, главная ошибка таких людей - в стремлении к излишней " фундаментальности". Они слишком увлеклись идеей " на чём-то очень прочно стоять". Это в их адрес постоянно звучат шутки о том, что они " стоят" (или, правильнее сказать, " сидят" ) на чужих плечах. Они не остаются в долгу и отшучиваются, пытаясь оправдать такое положение и доказать, что нет, на самом деле, ничего более естественного. Но, как ни шути, любому ясно, что это положение, на самом деле, неестественное и ненормальное. Суть его, видимо, в том, что они слишком привыкли " пользоваться", " получать". Они так заворожены тем, что предшествующие века церковной истории накопили столько духовных богатств, что у них, видимо, невольно мелькает мысль, что на этих накопленных другими богатствах можно прожить. Они похожи на внуков, которым досталось богатое наследство от бабушки - и вот теперь они без конца вновь и вновь открывают этот сундук, перебирают хранящиеся в нём наряды, примеривают их на себя... Но почему бы не жить своим трудом, почему бы не сшить свои наряды, более соответствующие месту и времени - а заодно иногда и заглядывать в этот сундук?.. Почему бы не учиться у других людей, не брать с них пример - но при этом твёрдо стоять на своих собственных ногах?..



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.