ПРИНЦИП ФЕРРАРИ

⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 6Следующая ⇒

— Вот стерва, — говорит Кристинка. За вёдрами слышен шорох.

— Да ладно, они до бакалеи не доберутся.

— Угу. Я про свой комбинезон тоже так думала.

Предыдущий Кристинкин комбинезон крысы пожрали, когда она оставила его в шкафу на хранение.

— Да пожрали — ладно! — отмахивается она. — А вот что нагадили — оттого и сменила. Дело принципа.

— Если честно, мне их жалко, — замечаю. — Они, грубо говоря, не виноваты. А их травят.

Кристинка пожимает плечами. — Жалко, конечно. Но — собаки важней. Так что извиняйте.

— Ты сейчас похожа на тех снусмумриков с ярмарки. Которые… что сказали?

Её глаза снова узятся в недоброй улыбке. — О-ой, не напоминай. Бесит.

«Лучше бы о людях заботились! » — фраза, которую мы обе слышали в разные периоды жизни и из уст разной степени интеллигентности. При этом животными у нас дело не ограничивается: свербящее шило под рёбрами заставляет двигаться дальше, дальше, дальше, на пути к улучшению мира.

— Ну вот на них и похожа, — уже троллю откровенно.

— Аль!!

— Девчат, не ссорьтесь, колготки порвёте!

Это в офис с заднего двора зашёл Пахом, один из рабочих. Слово «колготки» он произносит фрикативно, по-южному.

Пахом долговязый, крючковатый, у него очки Джона Леннона и шевелюра Бетховена, только поскромнее и поседее. Имя ему идёт и не идёт одновременно.

Родом он откуда-то из Краснодарского края, но однажды приехал в Москву и поселился в приюте. О себе он говорит, что когда-то был музыкантом. На мой вопрос, что он слушает, он ответил:

— «Айрон Мейден» уважаю!

И браво мотнул головой.

Пахом — единственный приютский рабочий, который действительно любит животных. Остальные — рабочие, не волонтёры — к ним равнодушны, ну или делают вид.

— Вот только вы не начинайте, — просит Кристинка. Пахом садится на стул, положив ногу на ногу — из-за длины ног ему приходится осторожничать, чтобы ничего не покрушить. Уже стемнело, собаки покормлены, и можно покурить и с нами потрещать.

— А я вам вот что скажу, — он с «примой» в зубах достаёт спичку, прикуривает и дирижирует спичкой в воздухе, гася огонь и разбрызгивая запах серы. — Про это естьанекдот.

Мы почтительно замолкаем.

— Ты пиво пьёшь?

— Пью.

— А сколько?

— Пинту в день.

— Сколько стоит пинта?

— Полтос.

—А Феррари стоит стопятьсот полтосов. То есть, если бы ты вместо пива стопятьсот дней откладывал по полтосу, то…

— А ты пьёшь пиво?

— Нет.

— Ну и где твой Феррари?

Кристинка кивает, я смеюсь.

— Фу, Пахом! Сплошные потребляхи. И пивной болван выходит победителем.

Пахом выпускает тоненькую, насмешливую струйку дыма. — Да при чём тут… Вот она поняла, — показывает на Кристинку. — А? Поняла-а.

— Да-да, — Кристинка даже покраснела. — Вот я им этот анекдот и расскажу. Типа: а что вы сделали для людей? Вы-то на приют время не тратили.

— Игоряха любил собак… — вдруг говорит Пахом. — Очень любил.

У Пахома погиб сын. Там, на юге ещё, давно-давно. Сорвался со скалы в море, мечтательный… двенадцатилетний.

Сейчас бы ему было примерно столько лет, сколько нам.

Всё это невообразимо и рвёт на части; поэтому неловко, неуместно, невозможно думать о том, почему Пахом с женой не смогли остаться вместе.

Тогда-то он и продал квартиру, раздал долги и навсегда перебрался на койко-место за пыльными окнами и стенами лая — лая тех, кого так любил его сын.

Может, поэтому-то он сам их и полюбил…

Его историю знают все. Видимо, в отношении к себеон что-то чувствует, потому что в воспоминания ударяется часто и подсвечивает их изнутри ободрением: ну чего вы? Не бойтесь говорить об этом со мной. Я не стеклянный. Я сам хочу.

— Так что, Кристюнь, ты даже не думай. Одно тянет за собой другое… Да что я рассказываю — сама ведь знаешь. Всегда можно совместить и Феррари, и бухло. Ну, в смысле…

— Да понятно! — машем мы руками.

Крыса тихонько шуршит за завалами. Мы её не трогаем.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 Следующая ⇒