Заключение 3 страница

Поэтому почти все споры и коллизии вокруг научного статуса исторического познания, практически, сводятся к проблеме достижения им объективности или, другими словами, к приданию субъективному творческому опыту и результатам работы историка интерсубъективного характера. В период с XVIII до 30-х гг. ХХ вв. в философии преобладало стремление решить эту проблему путем построения методологии исторического познания по образцу методологии естественных наук утвердившихся в качестве идеала научности.

Поиск другого решения проблемы активизировался во второй половине XIX в. и шел по пути изучения специфики предмета и метода исторического познания неразрывно связанных с творческими актами и состояниями сознания людей в прошлом и настоящем. Исследуется работа историков, проделываемая ими на основании переживания собственного жизненного опыта, для понимания уникальных событий прошлого, недоступная методам познания естественных наук классического образца, понятийному мышлению, жесткой теоретической схематике. Результатом такой работы историков становится сотворение смысла, презентирующего содержательные моменты ситуации настоящего и организующего не только прошлое, но и будущее. Конечно, творческая активность присуща исследователям независимо от познавательной области, но особенно отчетливо она проявляется в гуманитаристике, в том числе и в историческом познании, которое никакими методами не удавалось подчинить прагматически ориентированной субъект-объектной парадигме научного познания. То, что человек открывал в самом себе и как он переживал ситуацию, благодаря чему происходили акты открытия и рождения нового смысла, в естественнонаучном познании долгое время игнорировали. Эти факты относили к побочной истории открытия, сосредотачиваясь на обработке полученного результата с целью получения максимального прагматического эффекта. Но в гуманитарном познании акт и факт самопознания, через которые устанавливался, понимался и изучался мир, трудно было оставить без внимания. Эта особенность гуманитарного познания была отмечена И. Кантом еще в середине ХVIII века. Он остро почувствовал опасность научноредукционистской интерпретации знания непосредственно слитого с пониманием смыслов человеческого бытия, где существует свобода человеческого поступка и не действуют каузальные отношения и связи, поэтому принципиально разделил природу и культуру по методу их изучения. Нравственным должествованием - категорическим императивом вывел культуру из области теоретического поиска возможного для человека, а значит и из научного познания. Осмысление историческим познанием выявленной Кантом специфики гуманитарного познания способствует кристаллизации принципов организации исторической мысли, обозначивших ее новый онтологический статус научной мысли.

Рассмотрим как осмысление гносеолого-методологических проблем в историческом познании приводит к созданию его новой метафизики. Коперниканский переворот в историческом познании совершил В. Дильтей, заявив, что в основу должно быть положено понимание человеческой жизни во всей ее полноте и целостности. Разделив науки на «науки о природе» и «науки о духе», отнеся к последним историю, осуществляя критику исторического разума, он постулирует: «Человек не имеет истории, он сам есть история». Этот постулат означал признание принципиальной открытости исторического познания, так как история, по Дильтею, результат творческого акта сознания историка, который не может быть достигнут объективным номотетическим объяснением, а является итогом понимания. * Для этого необходимо непосредственно пережить во всей целостности уникальную историческую ситуацию, «пропустив» ее через самого себя, находящегося, в свою очередь, в уникальной ситуации настоящего, и на основе эмпатии - вживания, вчувствования, сопереживания - понять мир других, мир истории. * Постулат «человек сам есть история» сознательно акцентирует внимание на имманентной включенности сознания историка в жизненный контекст настоящего. Симбиотическая связь познавательной активности с контекстуальными факторами придает исторической мысли открытый характер, по крайней мере, в трех значениях: непредзаданности рождения уникального смысла истории в актах ее переживания, понимания; одновременное появление множества смыслов истории, так как она по-разному переживается и понимается разными людьми; возможности рождения новых смыслов истории при изменении состояний сознания и социокультурной ситуации. Таким образом, осмысливается открытость исторического познания, которую можно обозначить в качестве первого принципа организации исторической мысли в состояниях смыслопорождения.

Принцип открытости работы мысли историка проявлялся и проявляется при логико-номотетическом подходе к историческому познанию, несмотря на ограничения, налагаемые на познавательную мыследеятельность гносеолого-методологическими принципами. Невозможность игнорировать этот принцип и попытки допустить его на определенных условиях в исследовательскую деятельность вызвал кризисное состояние исторической мысли, работающей по принципам логико-номотетеческой парадигмы познания. Когда в контексте классической рациональности выявлялась специфика исторического познания и знания, выяснялись особенности объекта его изучения, осмысливалась атрибутика исследовательской деятельности, (методов, языка исследования, методики обоснования и критериальной оценки готового знания, формы его организации и т. д.. ), то всегда сознательно или интуитивно апеллировали именно к принципу открытости работы исторической мысли.

Дильтей был одним из первых мыслителей увидевший специфику исторического познания в его открытости. Это означало, что динамика социальной реальности помимо «объективного измерения» имеет и «субъективное» (не субъектное! ) измерение, в которое входят состояния сознания исследователя. Поэтому становится понятным как историки-профессионалы, «здесь-и-сейчас» скурпулезно и критически работающие с одними и теми же источниками, при искреннем желании добросовестно поведать о том, «как это было», не отступая от документального описания событий, предлагают не одну, а много различных (вплоть до противоположных) версий. В результате получается, что историки рассказывают не «как это было» на самом деле, а как это могло быть. И это, во-первых. Во-вторых, у каждого историка это могло быть по своему. Значит открытость всегда предполагает наличие множества возможностей интерпретации одних и тех же фактов, как впрочем и самого установления исторических фактов. * В - третьих, не может быть окончательного прочтения документов, не может быть установлен их окончательный перечень и не может быть окончательно обозначен объект исторического исследования. Так как веер возможных интерпретаций документов, введение в оборот материалов ранее не относимых к источникам и определение новых объектов исследования определяется реальной жизнью в настоящем и изначально задает вероятность и вариативность мысли. Впоследствии Л. Февр резюмировал эту ситуацию в тезисе: «всякая история есть выбор».

Итак, переосмысление историческим познанием своих оснований связывается с его открытостью и осознанием наличия наряду с его объективным процессуальным измерением, другого – экзистенциально-личностного, феноменолого-герменевтического. Новое измерение познания обеспечило признание за научной мыслью ее открытости, связывающей ее с социокультурным контекстом и обеспечивающей ее поисковый смыслооткрывающий и смыслопорождающий характер.

Поисковость и открытость научной мысли требует и соответствующих форм ее организации мысли и иного «параметрического измерения», к которому следует отнести – вариативность, альтернативность, нетехнологичность и другие о которых пойдет речь дальше. Они существенно отличаются от параметров, характеризующих организацию научной мысли в ее техническо-технологическом, деятельностно-процессуальном исполнении.

Дильтей оказался первопрходцем в переосмыслении исторического познания через возвращение познанию истории его собственной самости, обретение им самоидентичности. Это имело принципиальное значение для институционализации социально-гуманитарного знания вообще и для исторического в частности, поскольку подгонка под образцы «лидирующих» отраслей познания грозило ему подавлением событийности. Это хорошо понимали представители Баденской школы неокантианства, которых роднит с Дильтеем и другими представителями философии жизни признание открытости и событийности исторической мысли. Они также связывают ее с выбором фактов и их интерпретацией на основе непосредственного переживания и понимания, но только не жизни в целом, как у Дильтея, а общезначимых ценностей данного времени. Неокантианцы понимали, что история всегда изучает не просто прошлое, а деяния людей в прошлом, наделенных сознанием, поэтому трудно объяснить их индивидуально мотивированные поступки с помощью подведения мысли под действие универсальной исторической необходимости. Процедуры «объективирующего метода» познания в данной ситуации не работали, ибо здесь «важен лишь смысл субъективных актов оценки», исходивших из трансцендентных ценностей. Ценности нельзя вывести индуктивно из множества повторяющихся событий, они осознаются и понимаются историком в актах переживания единичности, неповторимости, уникальности исторического события, сопряженного с ценностноориентированной (набором ценностей с определенным содержанием актуальных в данной ситуации) человеческой активностью в настоящем. Предсказать, на основе линейной детерминации, каким образом имевшая место в истории человеческая активность будет проинтерпретирована исследователем, исходящего из собственных, значимых для него ценностей невозможно, поэтому и здесь проявляется открытость исторической мысли, ведущая к вариативности. Фактом исторической мысли в данном случае является сама эта мысль, понятая как содержательный момент жизни социума, как состояние сознания, ориентированного на определенные ценности.

Неокантианцы все же полностью не избавились от «родимых пятен» классической рациональности, были менее последовательными, чем В. Дильтей и научность истории ими обосновывалось путем уступок естествознанию и «подтягиванию» к его идеальным характеристикам исторического знания. Так Г. Риккерт постоянно повторяет, что история, как и естествознание, производит отличие существенного от несущественного, образует понятия, пользуется абстрактно-теоретическом мышлением, а поэтому является наукой. Другими словами, в логике он усматривал общее метафизическое основание «наук о природе» и «наук о культуре». Тем не менее им удалось обосновать идеографический подход к познанию, артикулирующий уникальные, индивидуальные, случайные явления. Таким образом, в историческом познании, изучающим динамику открытых систем еще за долго до синергетики и философского постмодернизма, происходит отказ от универсалистских интенций научной мысли, характеризующих ее работу в закрытых статических системах и стремящейся к созданию всеохватывающих схематик изучаемой реальности, исходя из найденных метафизических оснований, где нет места уникальным актам события мысли. Идеографизм, подчеркивая уникальность события – условия и факта самоорганизация научной мысли, соотнесенной с ценностями, дефундаментализировал схематику мыслительных процессов на основе установленных типических связей и отношений. Фактически были найдены параметры, фиксирующие уникальность и спонтанность работы научной мысли как открытой неравновесной системы в состояниях порождения нового.

Неогегельянский подход к историческому познанию также артикулирует его открытость, признавая возникновение исторической проблемы и мысли ее познающей в настоящем. «Всякая история - история мысли»1 - пишет Р. Дж. Коллингвуд, а «историческое знание - воспроизведение в уме историка мысли, историю которой он изучает»2 Чтобы ее воспроизвести нужно не противопоставлять свою мысль имевшей некогда место мысли, а необходимо с помощью воображения воссоздать историческую ситуацию, в контексте в которой эта мысль родилась, чтобы помыслить ее самому на основе самопознания. Познание самого себя оказывается познанием людских мыслей и дел в истории. Мысль об историке - «микрокосме всей истории» тождественна мысли Дильтея о том, что «человек сам есть история» и заключает в себе принцип открытости исторической мысли. Она есть мысль человека о человеке, включенного в универсальные макрокосмические связи. Говоря другими словами, в историческом познании, делался вывод о включенности исследователя, вместе со всеми социально-культурными обстоятельствами и его активностью в познавательную ситуацию. Человек не может быть сторонним незаинтересованным наблюдателем изучаемого объекта, открывающим не зависящие от него и от времени вечные сущности, смыслы. В научном поиске он сам творец научной мысли.

Представитель культурно-исторической монадологии в историческом познании О. Шпенглер также считает, что становящийся мир истории, в отличии от ставшего мира природы, открывается только «логике жизни», которую переживает историк. Сторонники этого направления в философии истории середины ХIХ - первой половины ХХ веков, от Н. Я. Данилевского до А. Дж. Тойнби, обосновывали нелинейность, многомерность, вариативность истории.

Итак, переосмысление историческим познанием самого себя на основе признания его принципиальной открытости в неклассической рациональности обозначало обоснование нового онтологического статуса исторической мысли и новых форм ее организации. Новая метафизика истории состоит в отказе от возможности строить работу исторической мысли исходя из принимаемых конечных монистических или плюралистических оснований мышления. Историческая мысль признает относительность всех оснований, постоянно переосмысливая их. В терминах постмодернистской философии данных подход обозначается как деструкция метафизики. Историческая мысль из эксплицирующей идею истории, исходя из определенного метафизического основания, трансформируется в мысль, постоянно изменяющую свои основания. Иначе говоря, она бытует как смыслопорождающая, сотворяющая реальность, и в самом этом самообновлении она обретает свою историчность.

Переосмысление идеи истории на основе принципиальной открытости исторического познания связано, прежде всего, с новым пониманием времени и темпоральности истории. Историческая мысль, организованная посредством развертывания логических причинно-следственных и детерминационных связей по сути дела интерпретировала физическое пространство и время. Пространство трактовалось как однородное, изоморфное и трехмерное, то есть своеобразное вместилище движущихся тел, фиксирующее их протяженность. Только в таком пространстве, задающем определенную систему отношений могла последовательно разворачиваться операционно-процедурно организованная мыследеятельность. Время не могло учитывать изменения в состояниях мышления в актах его преобразования, а лишь фиксировало их линейную последовательность, протяженность во времени. Но исследователь исторической реальности знал, что историческое время измеряется не только календарным (асторономическим) временем, состоящим из дней, годов, столетий, тысячелетий, но и специфическими качественными единицами и формами времени: периодами, стадиями, этапами, фазами, циклами, эпохами, эрами. Историческое время часто не совпадает с календарным и является вариативным, например, когда начался ХХ век? Ответы: последняя треть ХIХ в., 1898, 1914, 1917-1918 гг. 1 К тому же обнаруживалось, что историческое время и пространство неравномерно насыщены событиями, имеют разную плотность и интенсивность. И только принцип открытости исторической мысли, фундаментализирующий настоящее как одно из измерений социальной реальности, обеспечивает дефундаментализацию линейной модели истории. Историческая мысль, как впрочем и любая другая, возникающая в настоящем, живет, строго говоря во всех временах. * В этом случае принципиально меняется онтологический статус мысли как явленности сознания. Последнее в таком случае понимается и трактуется как бытийное образование, а историческое время как Время духовной жизни.

Активность исторической мысли в открытом режиме обеспечивается на основе нелокальных связей. Нелокальная связь – обозначает связанность системы со всеми другими системами составляющими целостность многообразия, не имеющего общего единого для всех метафизического основания. Эта связь одновременно наряду с объективированными и рефлексируемыми параметрами имеет «скрытые параметры», которые могут спонтанно и случайно актуализироваться в познавательной ситуации и инициировать рождение мысли, то есть спровоцировать переструктурирование (самоорганизацию) системы. Одновременно нелокальная связь может быть понята как многомерная связь.

Сознание историка имманентно включено в реальность, которую он изучает. Поэтому историческая мысль является в ней в качестве ее составляющей не выносится за ее пределы. Так создается пространство возможного, потенциализирующего вариативность и вероятность недеятельностное содержание мысли. Возможности субъектно-объектной парадигмы познания в данной ситуации явно ограничены, так как она ориентирована на деятельностно-процессуальную форму выражения мысли, где она выступает уже в качестве проявленной реальности - мышления. Историк повествует о прошлом так, как видит себя включенного в изучаемую реальность, в актах переживания и понимания ситуации на-стоящего. Изменения ситуации и состояний сознания актуализируют идею истории каждый раз заново, связывая их с сотворяющимися реалиями общественной жизни. По сути дела, это означало отказ от платоновской идеи истории. Дефундаментализация мира платоновских идей (в том числе и идеи истории) означает, что идеи не предшествуют миру становления, само это становление есть не что иное как история сотворяющая себя « здесь-и-сейчас».

Переосмысление исторической мыслью самой себя может быть понято как рождение смысла. А смысл может быть понят и протрактован как организующая себя мысль. Это понимание могло возникнуть только в связке с признанием открытости исторической мысли. Значит, история это смыслопорождение, которое связывается мною с явленостями в области возможного. В ней благодаря человеческим деяниям «здесь-и-сейчас», обеспечивается рождение, а не развертывание изначально полагаемой идеи. Только post factum возникающее в «здесь-и-сейчас» объективируется рефлексивным мышлением и соединяется с другими, случившимися прежде актами сознания, выражающих состояния общества и ментальности человека, в логическую хронологическую линию, что, собственно, в платоновско-аристотелевской традиции выдавалось за процесс становления чувственно воспринимаемого мира, а само это становление и признавалось в качестве истории. Закономерность развертывания истории – логический вариант оформленной рефлексивным мышлением идеи истории. Он неизбежно вырождается в схему линейной динамики.

В историческом познании раньше, чем в других областях теоретической деятельности происходит осознание того, что нет законов истории, «пребывающих где-то в трансцендентном мире идей» (М. К. Мамардашвили), а что законы истории устанавливаются и изменяются в результате жизнедеятельности людей. Устойчивые и воспроизводимые структуры социальной жизни, функционирующие как инстституционализируемые формы деятельности, фиксировались и вычленялись научным аналитическим мышлением в качестве инвариантов. Неизменное, повторяющееся и вечное в социальной реальности устанавливались как структурные, функциональные и детерминационные, проявленные в линейном времени, связи и отношения. Именно они являлись основаниями для установления законов истории. Законы выражали типические связи и отношения. Но прежде чем принять устойчивую форму социальные структуры должны были когда-то появиться впервые, возникнуть, образоваться. Возникновение не может осуществляться на основе только типического. Новое в социальной жизнедеятельности возникает образуется в виде практики, понимаемой как «совпадение изменения обстоятельств и человеческой деятельности» (Марксово определение практики). В так понятой практике разнородное и многомерное стечение обстоятельств со-в-местно с человеческой активностью квалифицируется как акт рождения нового. Оно и выступает истоком (а стало быть и началом) иных форм и способов деятельности, которым соответствуют иные социальные структуры. Сотворение нового может быть представлено в качестве закона общественной жизни. «Общественная жизнь, - утверждал К. Маркс, предлагая новое понимание практики, является по существу практической». 1 Таким образом, рожденная мысль вносит новое в состояния социальной реальности. Событийный характер общественной жизни, проявляющейся через акты и в актах возникновения нового, охватывает и духовную ее сферу, где новизна явлена прежде всего рождающейся мыслью.

Итак, рождающаяся мысль, несущая собой новое не может быть просто «продуктом» мышления. Оно возникает и образуется в ходе интеллектуально-мыслительной деятельности. И раз возникнув, новое задает новый вектор самой этой деятельности. В ходе реализации уже этого «нового мышления» формулируются законы и новые нормы исследовательского поиска, методологические принципы и технологические правила, смысл же возможен как герменевтического акт. *

Порождение новой мысли связывается с отказом от процедур логического мышления. Ааналитические процедуры могут либо предварять акт рождения мысли, либо осуществляться после него. Это означает вступление в силу принципа – «допустимо все». П. Фейерабенд, обратившийся к истории научного познания провозгласит этот принцип в качестве метафизического основания организующего работу научной мысли. 1 Аналитическая методология и практикуемые ею процедуры из всего многообразия связей и отношений, образующих познавательную ситуацию, выделяют, как правило, типические на основе и с помощью которых строится весьма приблизительная и абстрактная схематика. При этом остается неэксплицированной часть содержания, составляющая уникальность познавательной ситуации. Но именно в этой части и заключено ее пространство возможного. Насыщение последнего за счет актуализируемых исследователем познавательных процедур, и различного рода когнитивных образований делают познавательную ситуацию открытой, в которой мышлению доступен смысловой горизонт сознания и оно становится вариативным и нелинейным. В пространстве возможного создается прецедент возникновения нового, в качестве которого, как правило выступает новая мысль.

Хорошим примером творческого поиска историков науки, может служить исследование, проводимое М. П. Волковым. Он формулирует его как проблему социокультурных истоков возникновения и генезиса науки в античной Греции. * Новизна мысли ученого состоит в том, что рождение науки не было детерминировано только процессом постепенного вызревания социально-экономических, политических, антропологических, духовно– мировоззренческих предпосылок, а является событийным актом в пространстве возможного. Оно возникло благодаря совмещенности уникальных особенностей «социокультурного пейзажа» (среды) древнегреческого общества (с ярко выраженными чертами гетерогенности открытости) и концентрированной активности людей направленной на обуздание Хаоса и поиск новых форм порядка и способов обновления жизни. Результатом совместного и одновременного действия всех детерминант (а не внутренней логикой развития), включая базовые духовные интенции античного общества, явилось рождение научной мысли в античной культуре. Новизна исследовательской мысли обеспечена новой постановкой исторического вопроса, новым пониманием объекта – наука возникает как презентант состояния древнегреческой цивилизации (в том числе ее ментальных структур), взятого во всей целостности. При этом вопрос и ответ на него сами совмещены и укоренены в современной ситуации «здесь-и-сейчас», вбирающей в себя прошлое и будущее, которая составляет контекст мысли. Современная ситуация осмысливается теоретиком как «процессы, происходящие в духовном климате техногенной цивилизации и связанные с поиском иных оснований цивилизационного развития, втягивают в орбиту своего действия и научное познание, сказываясь на изменении образа науки»1. Причем не все составляющие познавательной ситуации, выражающие изменения понимания научности ипереосмысление позитивистской методологии научного поиска, распространение синергетической парадигмы познания и т. д. могли быть рефлексивно представлены, а в качестве естественной установки сознания присутствовали и реализовывались спонтанно при рождении мысли в переживании познавательной ситуации на основе личного опыта исследователя. Мысль оказалась результатом исследовательских процедур создающих и насыщающих пространство возможного различными объективированными формами исторического знания (научного знания по социально-экономической, политической, культурной истории Древней Греции, Древнего Востока, по истории науки, философии, религии; поэтического знания, например, «Одиссея». Таким образом мысль рождается не в результате установления типических связей и отношений актуализирующих идею истории в классическом варианте, а на основе процедурно-феноменологической актуализации уникальных контекстуальных связей и содержания имеющих родовой статус и базирующихся на смысле рождающимся «здесь – и - сейчас», который затем получает логическую экспликацию в виде идеи.

История в событиях и событийная история требуют и соответствующего языка описания, особых исследовательских выразительных средств. Если иметь в виду, что историческое мышление из генерализующего (фундаментально-общего), трансформируется в индивидуализирующее, то неизбежен и переход с языка понятий на язык концептов и непредикативный язык метафор, образов, символов, симулякров (иначе говоря, на герменевтическо-идивидуальный) язык. В свою очередь полисемантичность языковых образований и множественность интерпретации непредикативного языка обеспечивают во-первых, открытость мышления, а во-вторых повышает его и креативный потенциал. Таким образом, из принципа открытости исторического мышления вытекает ряд требований и следствий. В частности, очевидной становится ограниченность применения формально-количественных методов исследования; необходимость разработки и соответствующего языка описания; создание новой нормативной базы организации исторического знания и др.. Конечно, по данному поводу можно возразить, что сейчас в «различных областях исторического знания, особенно в социально-экономической и политической истории применяются формально-количественные методы»1, включая «новейшие приемы обработки информации источников с помощью компьютера». 2 Появились клиометрические исследования* изобилующие статистическими данными. Но факт использования математических исследований и математического языка нельзя принять в качестве аргумента в пользу парадигмальных изменений в историческом познании. Формализация исторического познания в рамках классической рациональности вряд ли приведет его качественным изменениям. Скорее, это аргумент в пользу наметившихся тенденций к междисциплинарному подходу в историческом исследовании. Внедрение математических методов в историческое исследование следует приветствовать в контексте социологического подхода, исследующего типические отношения, устойчивые структуры в обществе, так как они повышают точность знания, используемого в прагматике. Использование математического языка в историческом исследовании, вместе с другими, может способствовать расширению пространства возможного и провоцировать рождение мысли. Однако, чрезмерное увлечение сравнительно-количественными методами исследования оставляет в стороне событийное содержание истории. Историческая мысль в состояниях открытости и смыслопорождения, имеет дело с нелокальными, многомерными связями, неподдающимися формализации. Поэтому она невыразима с помощью точного математического расчета и специфического исторического систематизированного категориально-понятийного аппарата.

Историческая мысль, мерой которой выступает «настоящее», всегда готова к переоткрыванию и переосмыслению самой себя. Это состояние - быть снова, но в другом качестве, можно охарактеризовать в терминах синергетики* как пребывание в состоянии неравновесности, неустойчивости, бифуркационной креативной потенциальности. Открытость исторической мысли, делают ее чувствительной к любым (в том числе случайным и кажущимся малозначительными) изменениям ситуации, вызывающих флуктуации, ведущие к ее переструктурированию и реорганизации. Точно определить дальнейшее состояние мысли, ее содержание и структуру не представляется возможным. Новая архитектоника связей, реализуемая в актах мыслепорождения, делает ее неопределенной**, а точнее непредсказуемой, вариативной, альтернативной.

Принцип открытости исторической мысли по-иному, чем в классической научной рациональности, поставил вопрос об истинности научной мысли. Достижение истины - объективного и адекватного знания об исследуемой реальности, независимой от сознания человека (корреспондентная теория истины), в историческом познании всегда оказывалось делом проблематичным, так как в силу открытости исторической мысли оно сопряжено с наличием множества идей истории, и их интерпретаций. Множество идей истории, в соответствии с которыми историки устанавливают, отбирают и объясняют факты, предполагает и множество истин в отношении одной и той же реальности, причем оторвать истину от внутреннего мира человека, даже следуя нормам субъект-объектной парадигмы в познании, невозможно. Поэтому не без влияния исторического познания, в современном научном познании укореняется «мысль о том, что истина как нечто независимое ни от человека, ни от человечества, как это трактовалось в классическом естествознании, в указанном контексте перестает быть оптимальным выражением регулятивности идеи истины. »1 Признание отсутствия истины независимой от человека, дефундаментализирует и релятивизирует корреспондентную концепцию истины. Одновременно деонтологизировалась теория абсолютной истины – как соответствие содержания исторической мысли идее истории, где история - это развертывание потенциала идеи истории (Абсолюта), завершающееся ее полной реализацией. Переосмысление модели (схемы) развертывания исторической мысли как движение ее к истине через логическое развертывание идеи истории приводит к кристаллизации иного понимания как самой исторической мысли так и критерия ее истинности. Она являет собой истину в актах события. Отсюда можно сделать вывод о том, что историческое познание внесло свою лепту в постановку вопроса об истине и ответа на него. Историческая мысль как акт и факт открывающегося человеку смысла.

⇐ Предыдущая 1 234 5 Следующая ⇒