Table of Contents 12 страница

- Луйс, - едва слышно сказала Мейси. - Смотри.

Она стояла рядом, но пока он определял степень угрозы, смотрела только на здание Фермерского бюро. Она указывала на белую дверь с блестящей латунной ручкой. На двери что-то было. Темное пятно, которое Луис инстинктивно принял за кровь. Кровь была и на дверной ручке. По пятнам ползало несколько мух. Сглотнув, Луис раскрыл нож и потянулся к двери.

Та оказалась не заперта и открылась почти беззвучно.

Он вошел. Из-за работающего кондиционера воздух внутри был холодным, отчего руки у него тут же покрылись мурашками. Тишина. Там стояла мертвая тишина, но он чувствовал, что в здании он не один. Кто-то здесь есть. Кто-то, кто оставил еле заметный след, темный и зловещий.

Стойка регистратуры была пуста, как и первый кабинет. Везде царил порядок. На стенах были кровавые пятна и несколько отпечатков рук разных размеров, будто их оставили разные люди. Что бы ни случилось здесь, оно носило коллективный характер.

- Думаю, нам нужно уходить, - сказала Мейси.

- Одну минуту.

Следующий кабинет принадлежал Мишель, и когда он заходил в дверь, ему казалось, что сердце у него вот-вот взорвется, настолько сильно оно билось. Потому что он ожидал увидеть ее там, искромсанную и облепленную мухами.

Но это комната была тоже пуста.

Бумаги лежали аккуратными стопками, на столе стояло несколько горшков с растениями, фотографии с их свадьбы и с совместной прошлогодней поездки в Канкун, от вида которых ему захотелось разрыдаться. Картотечный шкаф, компьютер, вешалка, картина какого-то импрессиониста на стене... но ничего, что указывало бы на насилие или на нечто неординарное.

Но что-то здесь произошло.

Луис был уверен в этом. И когда он вышел в коридор, Мейси следовала за ним настолько близко, что натыкалась на него всякий раз, когда он останавливался. Даже без кровавых отпечатков он чувствовал, что здесь случилось что-то плохое. Место напоминало загноившуюся рану, и можно было почувствовать зло, сочащееся из стен и источающее мощные миазмы.

- Луис…

- Еще одну минуту, - сказал он.

Конечно же, Мейси была права. Им нужно было убраться отсюда, пока кто-то или что-то, оставившее эти жуткие отпечатки, не вернулся. Но он не мог заставить себя уйти. Что-то толкало его вперед по коридору и требовало, чтобы он взглянул на то, что поджидало его там. Потому что здесь присутствовала аура угрозы, и он должен был узнать, откуда она исходит, должен был понять ее и посмотреть ей в глаза. В конце коридора была еще одна дверь, вся измазанная кровью.

Луис почувствовал, как Мейси напряглась у него за спиной.

Он взялся за ручку и резко распахнул дверь. Это был офис Дейва Винковски, оценщика. Луис вошел, и запах крови был настолько сильным, что его едва не вывернуло.

- О, боже, - простонала Мейси, отворачиваясь.

На столе лежало тело женщины, залитое подсыхающей кровью. Луис знал, кто это. Это была Кэрол, та самая женщина, с которой он разговаривал по телефону не так давно.

Горло у нее было перерезано, и все вокруг было забрызгано кровью. Но хуже всего было то, что юбка у нее была задрана до талии, и, похоже, что кто-то поработал над ней ножом. С звериным энтузиазмом изрезал половые органы и исполосовал все бедра. Только это было не грубое кромсание, а нечто почти хирургическое, на что требовалось время.

Мейси выдела лишь тело. Слава богу, она не успела все рассмотреть.

Луис схватил ее за руку и потащил по коридору.

- Идем.

Уходили они гораздо быстрее, чем входили. На парковке приятно грело солнце. Оставив позади прохладу здания, они несколько минут стояли и молчали.

- Нам лучше ехать, - наконец, сказала Мейси.

- Да.

- Кто-то же сделал это, Луис. Какой-то сумасшедший. Я не хочу находиться здесь, когда они появятся.

Луис вернулся вслед за ней к машине и сел за руль, впервые за последнее время не зная что делать или что сказать. Мало кому за свою жизнь доводилось находить труп. Но сегодня он обнаружил уже целых два. Кэрол и Джиллиан, конечно же. Пока Луис сидел, он чувствовал, как на языке начинают вертеться слова. Он знал, что должен был произнести их Мейси рано или поздно: Извини, детка, но твоя мама мертва. Она висит в вашем подвале. Тяжелый случай. И они едва не вырвались из него, но в последний момент он сумел их проглотить.

- Что? - спросила Мейси, заметив его терзания. - Ты хотел что-то сказать?

Но Луис лишь покачал головой.

- Нет, ничего.

- И что теперь?

Он снова покачал головой. Вытащил сотовый и позвонил домой, на тот случай, если Мишель вернулась. Он слушал гудки, пока не включился автоответчик. Затем он отключился и набрал номер еще раз. Тщетно. Дома ее не было. И на работе тоже. Где же она, черт возьми?

- Куда ты звонишь? - спросила Мейси.

- В полицию. Нелепица какая-то.

Он набрал номер участка, затем набрал снова, поскольку подумал, что ошибся при наборе. Ответа не было. Очень нехороший знак.

- Ничего?

- Ничего.

- Попробуй " 9-1-1".

Он сделал глубокий вздох и позвонил. Раздались гудки. Затем на другом конце послышался какой-то треск. Он услышал в трубке чье-то дыхание и почувствовал, как руки у него покрылись мурашками.

- Там кто-то есть? - произнес он.

- Эй, похоже, у меня один живой, - раздался мужской голос.

- Кто это? - спросил Луис.

- А вы кого хотите?

Луис сглотнул. В горле пересохло.

- Послушайте. Я звоню из Гринлона. У нас здесь чрезвычайная ситуация. Нам нужна помощь.

- Где вы находитесь?

Луис едва не назвал адрес, но потом передумал.

- Где вы находитесь? - повторил голос. - Скажите... и я пошлю кого-нибудь за вами.

Луис разорвал соединение. Он был бледным и вспотевшим.

- Там, значит, тоже, - сказала Мейси, подавив всхлип. - Нет никакого выхода.

- Мы едем в полицейский участок, - сказал Луи, пытаясь звучать уверенно.

Но даже тогда он понимал, что совершает страшную ошибку...

Охотница ждала за пыльным окном магазина секонд-хэнд.

Она наблюдала, как мужчина и девчонка садятся в машину.

В мужчине было что-то знакомое, будто она встречалась с ним прежде. И чем дольше она наблюдала за ним, тем увереннее она становилась в своих подозрениях. От одного его вида кровь у нее стала закипать, а сердце забилось в новом сладостном ритме. Она облизнула губы. В руке она крепко сжимала охотничий нож.

Охотница уже не помнила, кем была раньше.

Не помнила, почему она раньше была кем-то другим.

Казалось, она всегда жила так, как жила эти последние часы. Исполненная первобытной памяти и возрожденных инстинктов, поглотивших ту, кем она когда-то была, черными древними водами доисторической эпохи, она наслаждалась. Наслаждалась охотой, наслаждалась добычей. А чем же еще?

Машина медленно двинулась по улице.

Другие члены ее клана, ждали, затаив дыхание, спрятавшись в магазине. Им хотелось охотиться. Хотелось настичь жертву своими когтями, зубами и сверкающими лезвиями. Она чувствовала исходящий от них грубый, животный смрад, и он возбуждал ее. Она была их предводительницей, потому что отличалась хитростью. Они же были жестокими и кровожадными, но при этом довольно глупыми в своей простоте. Понимали лишь закон дикого зверя - убей или будь убитым. И при набегах действовали именно так: с неистовством и одержимостью. Она же знала толк в тактике, засадах, скрытности. Они буквально трепетали перед ней.

Один из них хрюкнул, сглотнув слюну.

- Подождите, - сказала она им. - Еще рано.

Она была высокой, черноволосой, стройной и мускулистой, ее глаза были такими же темными, как звериное наследие, затуманившее ей разум. Она была настолько заинтригована мужчиной, что ее охватила дрожь. Все в ней - от сердца до печени и легких - тревожно пульсировало и гудело.

Девчонку Охотница помнила смутно.

Но это было неважно.

Она заставит мужчину удовлетворить ее любопытство насчет него. А вот девчонку? Девчонку она либо убьет, либо поработит ради утоления сексуальных аппетитов клана...

Рэй Хэнсел был жив.

Он брел, пошатываясь, по Мэйн-стрит к своей припаркованной машине. На улицах стояла тишина, мертвая тишина. Повсюду валялись тела и трупы собак. Смрадное, засиженное мухами месиво из крови и внутренностей заливало улицы и тротуары. Рэя мучили головокружение и боли, он плохо соображал. Пока он брел, сильно шатаясь, а садящееся солнце продолжало жечь ему шею, то пытался сложить все воедино, осмыслить то, что казалось ему совершенно бессмысленным. Он помнил, как к ним в участок пришла та безумная женщина. Как она направилась в офис Боба Морлэнда, как они скрутили ее. Морлэнд сказал, что это - его жена, а потом, потом...

А потом ты услышал крики, - напомнил он себе. Жуткие мучительные крики. И ты бросился вниз по лестнице, вслед за Морлэндом, и всеми остальными копами, которые были в участке. Помнишь? Помнишь, как это выглядело? Мужчины, женщины, дети, и... собаки. Десятки людей, и вдвое больше собак.

Хэнсел застыл на месте. У него под ногами, на тротуаре лежал мертвый мужчина. Он погиб в схватке с доберманом. Челюсти пса были сомкнуты у него на горле, а зажатый в руке нож оставался всаженным в брюхо животного. Мужчина и доберман лежали, запутавшись в толстых веревках собачьих внутренностей. Сюрреалистическая скульптура человека и собаки, скованных жуткой смертью. Словно две восковые фигуры, слившиеся воедино. Казалось, будто их обоих окунули в красные чернила.

Поперхнувшись желчью, Хэнсел двинулся мимо них, мимо раскинувшейся вокруг бойни.

Повсюду была кровь и искалеченные тела.

Его мучили рвотные позывы, но в желудке совсем ничего не осталось. Форма превратилась в лохмотья. Тело покрывали порезы, укусы, царапины и ушибы. Он был весь в крови, человеческой и собачьей, смешанных с его собственной.

Увидев свою патрульную машину, Хэнсел потащился к ней, но в паре футов от нее остановился.

Он посмотрел вокруг остекленевшими глазами, лицо у него было расцарапано до кости.

Неужели все они мертвы? Неужели весь город мертв?

Логика подсказывала ему, что этого не может быть, и все же он никогда еще не чувствовал себя настолько одиноким и уязвимым. Где же напарник? - рассеянно подумал он. Где, черт возьми, Пол Макэби? Мертв? Тоже мертв?

Хэнсел стоял и гадал, почему же напали собаки?

Потому что, как только они ворвались в полицейский участок с толпой обезумевших людей, то атаковали все вместе - и собаки и люди. Одновременно. Все визжали и выли с пеной у рта. Это была бойня, натуральная бойня. Копы были сметены и похоронены заживо под лавиной из людей и собак.

То были не люди, Рэй, - сказал себе Хэнсел. Ты же видел их... многие были голыми, как звери, и разрисованными, как дикари из джунглей. Волосы всклокочены и спутаны, лица лишены эмоций, немигающие глаза блестят влажной чернотой. В этой толпе не было ничего человеческого. Дикари. Просто дикари, готовые рвать, убивать, кусать и резать.

То же самое с бегущими рядом с ними собаками.

Да, так оно и было. Он помнил, как вытаскивал пистолет, когда идущий перед ним Морлэнд и остальные пали под когтями, зубами, пальцами и лапами атакующих. Он продолжал стрелять, пока не разрядил всю обойму. Рукояткой пистолета он размозжил головы двум женщинами и бросился обратно наверх, а вслед ему несся вой стаи. Он был покусан, исцарапан, едва не погиб от зубов двух охотничьих псов, но ему удалось сбежать.

Едва удалось.

Что он запомнил больше всего, что он будет видеть всегда, это не только кровь и мертвые тела, не только собаки и безумцы, разрывающие людей на части, вгрызающиеся им в горло, вспарывающие им животы. Не только это, и не только невыносимый, отвратительный смрад или красный туман, повисший в полицейском участке... Нет, что он будет помнить всегда, так это то, что люди, человеческие существа, бегали на четвереньках вместе с собаками, кусали, как они, рвали, как они, загоняли добычу всей стаей, как они. А самое страшное то, что через несколько мгновений он уже не мог понять, кто из них собаки, а кто люди.

Он видел лишь рвущие и мечущие красные, мускулистые фигуры.

Боже милостивый, боже милостивый.

Хэнсел забрался в машину и включил канал связи для чрезвычайных ситуаций. Он даже не думал использовать шифр или полицейский код. Он просто сказал:

- Это... это патрульный Хэнсел! Слышите меня? Патрульный, мать вашу, Хэнсел! Я - в Гринлоне! Мне нужно подкрепление, нужны солдаты! У нас тут повсюду трупы, гражданские беспорядки... Ну же, ответьте!

Какое-то время не было ничего, кроме статического шума, а затем:

- Гринлон! Ответьте, Гринлон!

Хэнсел поднес микрофон ко рту, рука у него дико дрожала.

- Это Гринлон... слышите меня? Это Гринлон!

Снова статический шум. Затем голос:

- Как там у вас проходит охота?

Микрофон выпал у Хэнсела из пальцев.

Они все спятили, мать их. Помоги нам, Господи. Они все спятили...

Затем он сделал то, чего не делал шесть лет, с момента смерти жены: зажал руками лицо и разрыдался. Он не мог остановить рыдания, все его тело содрогалось, по щекам катились слезы. Все это прокручивалось у него в голове, все те ужасы, которые он видел в этот день и которые достигли своего апогея в виде бойни в полицейском участке. Все это лилось из него, и он никак не мог остановиться, не мог делать ничего, кроме как трястись и рыдать, пока в нем не останется ничего.

Он выжил лишь потому, что поднялся на второй этаж, забрался в стенной шкаф и оставался там. Именно тогда, собаки, должно быть, напали на людей, или наоборот. Он помнил, как они царапались в дверь, собаки и люди, а затем послышались визги, крики, рычание и хруст. Они охотились бок о бок, пока не осталось добычи, а потом стали охотиться друг на друга.

Они напали друг на друга.

Дикая бойня продолжалась какое-то время, а затем шум постепенно начал стихать. Когда Хэнсел, наконец, отважился спуститься вниз - минут пятнадцать назад - все уже были мертвы. Зал инструктажа был устлан телами, человеческими и собачьими, а также их частями. Красное море скверны. Десятки трупов, застывших в предсмертной агонии вместе с собаками. Собачьи зубы в человеческих глотках, и человеческие зубы в собачьих. Он не стал задерживаться, чтобы разглядеть что-либо. Выбрался наружу и проблевался на ступеньках участка.

И вот он здесь, плачет, как ребенок.

Это не дело, совсем не дело.

Ему нужно взять себя в руки и начать действовать, как коп. Клятый Гринлон превратился в гребаную зону боевых действий, и кому-то нужно начать улаживать дела, и этот " кто-то" просто случайно оказался Рэем, мать его, Хэнселом. И если тебе пнули по яйцам, это не значит, что ты должен сложиться пополам и расплакаться, и до конца жизни вести себя, как баба.

Нет уж, это совсем не дело.

В этот мир открылась некая мерзкая дверь, все темные, ползучие твари выбрались наружу и устроили себе настоящий отжиг. И чтобы захлопнуть эту дверь потребуется несколько серьезных профессионалов, способных надрать задницу.

Хэнсел понимал, что ему нужно быть готовым.

Но... черт... это распространяется повсюду. Он не может сражаться в одиночку, это просто невозможно. Что, черт возьми, это может быть?

Он завел двигатель и поехал по Мэйн-стрит, на первом же углу повернул и двинулся в южном направлении. Он выберется за город, доедет по проселочной дороге до шоссе, найдет людей, нормальных людей, начнет собирать гребаные войска, как Паттон на Рэйне со своей Третьей армией. Порвем их всех, как тузик грелку.

Проезжая по Провиденс-стрит, одной из главных магистралей, проходящих от одного конца города до другого, он видел разбитые машины, тела на земле, сожженные дома и брошенный городской транспорт. Он видел даже пожарную машину, с открытыми дверями, раскатанными шлангами, подсоединенными к ближайшему гидранту. При этом рядом не было ни одной живой души, обслуживающей их.

Это будет крупнейший и страшнейший кабздец, который когда-либо видел этот мир. Спустя многие годы люди будут ломать над ним голову.

То есть, если кто-то останется.

Если безумие не будет длиться вечно.

Если я доживу.

Если вся клятая страна к тому времени не превратится в скотобойню.

Если...

Если цивилизация сможет пережить эту лихорадку, вся клятая страна, весь клятый мир станет похож на гнилую тушу, и СМИ, словно стервятники, обглодают ее до костей. Пятно этого дня и последующих не смоется еще сотню лет.

Хэнсел продолжил движение, затем замедлился... замедлился, потому что что-то было не так. У него с головой у него... что-то было не так. Будто в череп к нему проник рой черных мух и с гудением заполнял его. Хэнсел ударил по тормозам, и машина, немного проскользив, остановилась. Какое-то время он будто не мог вспомнить, что делал, и даже кем был. Словно некое разрушительное влияние захватило его разум, уничтожив то, кем или чем он был.

Он сидел за рулем, разинув рот и выпучив глаза.

Затем увидел свое отражение в зеркале заднего вида и едва не закричал. На него смотрел незнакомец. Извращенная карикатура на него самого... нечто безумное и порочное.

Это происходит, - прозвучал тоненький голосок у него в голове. Происходит с тобой прямо сейчас, Рэй. Именно так бывает, когда дверь твоего разума распахивается, и наружу выпрыгивают черные, трепещущие, забытые твари...

Такими были его мысли.

Но Хэнсел недолго размышлял или даже понимал ход этих мыслей, потому что внезапно он исчез. Остался кто-то или что-то другое, а рациональной мысли, как таковой, больше не было.

Он спокойно припарковал машину.

Взял дробовик и вышел на солнечный свет. Почувствовал его тепло, последний горячий вздох умирающего дня.

Откуда-то изнутри на него кричал голос, но он его не слушал.

Он ахнул. Рот у него наполнился слюной. Он дрожал и потел, сердце бешено стучало. В районе промежности стало сыро. Хэнсел поднес дуло дробовика ко рту, держа пальцы на спусковом крючке.

Черт возьми, Рэй, не дай этому случиться. Сопротивляйся, борись.

Он не сделает этого, не сможет сделать. Засовывать ствол себе в рот было против его принципов. Да, борись. Он должен бороться. Поэтому он напряг мышцы, но они были мягкими и податливыми, как пудинг. Он больше не контролировал их, как и свой мочевой пузырь. Он сопротивлялся, хотя это было бессмысленно. Его руки подняли дробовик вверх. Дуло то поднималось, то опускалось, пока не оказалось на одном уровне с лицом. Рот у Хэнсела открылся, чтобы принять в себя ствол. Откуда-то изнутри раздался длинный, сдавленный стон.

Дуло дробовика скользнуло в рот, холодное, металлическое, с привкусом машинного масла.

Скользнуло еще глубже, до самого горла, и Хэнсел поперхнулся. Он был обессилен, слаб и опустошен. Он был ничем. Его не существовало. Он просто делал то, что всегда хотел делать, что всегда считал нужным на каком-то подсознательном уровне. Он знал других копов, которые совали дуло себе в рот, и гадал, чувствовали ли они то же самое, прежде чем забрызгать собственными мозгами потолок. Ощущали ли себя такими же обессиленными, раздавленными, сломленными, и поруганными?

Может быть, может быть, может быть.

Делать это его заставляла собственная воля, и все же ему казалось, будто кто-то еще контролирует его. Заставляет делать вещи, противоречащие его принципам.

Его пальцы начали давить на спусковой крючок.

Затем он просто утратил всю силу. Она будто померкла и рассыпалась в пыль.

Ствол выскользнул изо рта, и Хэнсела охватили рвотные позывы. Он упал, дробовик, звякнув, ударился о тротуар. Стоя на четвереньках, мокрый от пота и мочи, густо пахнущий кровью и мертвыми животными, Хэнсел зарыдал.

Тут ращдался голос:

- Какого черта ты делаешь, Рэй?

Хэнсел поднял глаза. Напротив него стоял Пол Макэби. Мундир у него был порван, пуговицы отсутствовали. Руки и лицо испачканы в крови. В глазах блуждали тени. И что самое страшное, через плечо у него была переброшена окровавленная собачья шкура.

- Пол... Господи, Пол... весь гребаный город...

Макэби опустился рядом с ним на колени. От него смердело мертвечиной.

- Конечно, весь город, Рэй. Весь гребаный город. Перестань сопротивляться. Просто... расслабься... и дай этому случиться.

Хэнсел решил, что Макэби спятил, стал таким же, как все остальные. Но он устал, был совершенно вымотан увиденным. Сил к сопротивлению не осталось. Он закрыл глаза и позволил тьме наполнить его, пока та не полилась у него из глаз ручьями ночи. Когда он открыл глаза, Макэби по-прежнему сидел перед ним.

Хэнсел ухмыльнулся ему. Окровавленная шкура у него на плече источала смрад тухлятины. И запах этот был восхитительным...

Уоррен шел по улицам, в сопровождении Шоу и Коджозяна, размахивая своей дубинкой. Он перешагнул через обнаженный женский труп, и миновал пару собак, которые ели из перевернутого мусорного контейнера. Напротив, какая-то машина врезалась в пожарный гидрант, и улицу заливало водой. Коджозян встал на четвереньки и принялся лакать из канавы.

- Ты что? Животное? - спросил Уоррен, указывая дубиной на здоровяка.

Шоу сложил руки на груди и покачал головой.

- Слышал, Коджозян? Он хочет знать, не животное ли ты.

Уоррен слегка двинул Шоу дубинкой по затылку.

- А ты что? Мое эхо? Он слышал, что я спросил. Ты же слышал, что я спросил, верно?

Коджозян кивнул, мокрое лицо блестело, боевая раскраска немного смазалась.

- Я вас слышал. Я просто пил, вот и все.

- Не надо лакать, как собака, - предупредил Уоррен. - Помни, что ты коп. И что на тебе полицейская форма. Если хочешь попить из лужи, сложи ладони чашечкой. Но не лакай.

- Мне очень хотелось пить.

- Конечно, ему просто хотелось пить, - сказал Шоу.

Уоррен остановился.

- Видишь эти нашивки? - спросил он, указывая на сержантские полоски на своей грязной форменной рубашке. - Они указывают на опыт. Говорят, что я здесь главный. И когда я говорю, что коп не лакает воду, как собака, поверь, мне лучше знать.

Они двинулись дальше, не обращая внимания на окружающие их разрушения и хаос.

Да, это был город Уоррена. Он - коп, и он следит за порядком. Если носишь форму, люди чего-то ждут от тебя. Уоррена не беспокоило, что его форменная рубашка не заправлена, выпачкана в крови и грязи, он следил лишь за тем, чтобы его бейдж блестел, и чтобы шляпа была на нем. Правила. Если человек живет не по правилам, он живет зря.

Уоррен продолжил движение.

Солнце клонилось к горизонту. Хороший был денек, - подумал Уоррен. Продуктивный. Он посмотрел на небо, заметив, что над городом кружит огромное количество птиц... чайки, вороны. На почтовом ящике через улицу сидел канюк. Из клюва у него свисал какой-то лоскут.

Они наткнулись на лежащий посреди затопленной улицы белый труп какого-то толстяка. Если вода поднимется еще немного, он поплывет. Терьер с окровавленной мордой грыз его руку, тощая женщина в одной юбке жевала шею. Обоих, казалось, не волновало, что за ними наблюдают.

Уоррен приподнял шляпу.

- Добрый вечер, мэм.

Женщина зашипела на него.

Копы остановились прямо перед ней. Послышались крики. Уоррен посмотрел на коллег.

- Похоже, у кого-то вечеринка. Нам лучше прервать ее.

Они добежали до конца улицы, повернули за угол и увидели что-то, что заставило их замереть на месте. Уоррен постучал дубинкой по ноге. Шоу похлопал по круглому животу и вытащил из-за ремня " выживальщицкий" нож. Коджозян, с голой грудью, боевой раскраской и дикими глазами, сжал окровавленные руки в кулаки. Напротив них, у обочины дороги стояла патрульная машина полиции штата. На тротуаре сидели два офицера в штатском, которые показались Уоррену знакомыми. В руках у них были ножи. Кряхтя от усердия, они аккуратно снимали скальпы с двух трупов.

- Надо же! - сказал Уоррен. - Копы браконьерствуют на нашей территории.

В архаичных руинах его разума промелькнул смутный отголосок воспоминаний. Эти мужчины. Он почувствовал, что знал их. Он видел их... возле костра, да. Они жарили форель на сковороде. Пили пиво. Рыбалка. Да, Уоррен был с этими мужчинами на рыбалке. Рэй Хэнсел и Пол Макэби. Патрульный Хэнсел. Патрульный Макэби. Старые друзья Уоррена. Копы с большим стажем. Уоррен отлично их знал. Выпивал с ними. Рыбачил с ними. Господи, Рэй и Пол...

Затем все куда-то исчезло. Он уже не знал, кто они, и ему было все равно. Браконьеры. Клятые браконьеры.

Он вздохнул.

- Сукины дети, - произнес он.

- Ты видишь это, Коджозян? - спросил Шоу. - Видишь то же, что и я?

Здоровяк покачал головой.

- Вижу, но глазам своим не верю. Думаю, кто-то должен пойти и напомнить этим обезьянам, что это наш район патрулирования.

- Почему бы тебе это не сделать? - спросил Уоррен.

- Думаете, я должен?

- Я настаиваю.

- Ага, я тоже настаиваю, - сказал Шоу. - Надо же!

Коджозян снял с ремня кусок цепи. Она поблескивала в умирающем свете дня... в тех местах, где не была запачкана чем-то темным. Он двинулся через улицу, огромный, с длинными руками и ногами, его походка напоминала обезьянью. Один из патрульных поднял глаза. Вокруг шеи у него был повязан кожаный пояс с пришитыми к нему человеческими скальпами. Увидев приближающегося Коджозяна, он поднялся на ноги и угрожающе взмахнул окровавленным ножом.

Глаза у него вспыхнули диким огнем, и он бросился в атаку.

- У этого парня не все дома, - сказал Уоррен.

- Это точно, - согласился Шоу.

Патрульный нападал, стараясь ударить Коджозяна ножом, в то время как здоровяк размахивал цепью над головой. Он пытался резать и колоть, пытался подобраться ближе, чтобы пустить кровь. Коджозян стоял, не обращая на все его выпады внимания. Он ловил патрульного на приманку. Думая, что ему досталась легкая добыча, патрульный прыгнул вперед, чтобы нанести смертельный удар, и Коджозян обрушил на него цепь, что было силы. Цепь издала резкий свист и, соприкоснувшись с головой патрульного, рассекла ему скальп от лба до уха. Тот с визгом упал на одно колено. Коджозян снова обрушил на него цепь, раскроив ему макушку.

Патрульный еще конвульсировал, лежа на земле, хотя с ним было уже все кончено.

Коджозян стоял над ним, снова и снова опуская цепь, пока та не покраснела и покрылась волосами и кусочками мяса.

Тем временем другой парень подбежал к Коджозяну сзади.

- Эй, берегись! - крикнул Шоу.

Но Коджозян был слишком занят тем, что превращал свою жертву в двести футов сырого мяса.

Второй патрульный ударил ножом и попал Коджозяну по ребрам. Порезал ему лицо, руки, едва не достал до горла, но Коджозян двинул цепью его в висок, и тот упал. Видя, что Коджозян стоит, окровавленный, с остекленевшим взором, Уоррен решил, что пора прийти ему на помощь. Они с Шоу двинулись к коллеге.

- Могли бы помочь, - сказал Коджозян.

- Я думал, что ты справишься с обоими, - ответил Шоу. - Похоже, я ошибался.

Коджозян поморщился.

- Мне не нравится твой тон.

- Расслабься, - сказал ему Уоррен.

- Да пошли вы, - огрызнулся Коджозян и врезал Шоу в челюсть. Когда тот попытался встать, ударил еще раз.

Уоррен встал между ними со свой дубинкой. И это хорошо, потому что вид у Шоу был совершенно дикий.

- Послушайте, - сказал Уоррен. - Вы же, парни, носите бейджи. Так ведите себя, как копы. Воспользуйтесь ножами.

Оба вытащили ножи и принялись кружить друг вокруг друга. Коджозян продолжал вытирать с глаз кровь, а Шоу пытался держаться в его " слепой зоне". Когда Коджозян сделал выпад, Шоу резко взмахнул ножом и рассек ему руку. Коджозян взревел, как разъяренный медведь, и, пытаясь не дать крови залить глаза, дико размахивал ножом в разные стороны. Шоу обошел его, пригнулся и ударил его в ребра.

- Отлично, - сказал Уоррен, закуривая сигарету.

Теперь Коджозян сражался довольно небрежно, просто крутился и вслепую махал ножом, одновременно вытирая кровь с глаз. Шоу играл с ним, подпускал ближе, а затем отпрыгивал назад. Коджозян кинулся на него. Шоу отскочил, позволив здоровяку шатнуться по инерции. И когда кровь вновь залила Коджозяну глаза, Шоу проскользнул ему за спину и всадил нож между лопаток. Один раз. Затем второй. Коджозян с криком упал на колено и резанул Шоу по локтю, а тот ударил его в грудь.

Коджозян выронил нож... неуклюже попытался встать, но был слишком слаб из-за боли и большой кровопотери.

- Дай-ка мне нож, - сказал Уоррен.

Он взял его у Шоу, зашел Коджозяну за спину и перерезал ему горло.

Здоровяк рухнул, выкашливая струи крови и корчась в красном море, созданном им же самим.

- Идем, - сказал Уоррен. - У нас есть работа.

Они оставили Коджозяна умирать на тротуаре...

Мейси не кричала.

Когда они увидели, что произошло в полицейском участке, она не стала открывать рот, давая волю зародившемуся внутри крику. Ничего такого " голливудского" или драматичного. Не стала даже кусать себе кулачок, как несчастная девица в старом фильме. На самом деле, она ничего не стала делать. Просто стояла рядом с Луисом, обозревая представший перед ними кошмар. Казалось, будто между собакой и человеком началась некая безумная война, и теперь они наблюдали ее последствия. Но, возможно, все было еще хуже. Будто какой-то гигантский механизм засосал собак и людей, заполнив полицейский участок мясом и кровавой слизью, которая заливала стены и стекала на тротуар.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒