Вождь угнетенных 6 страница

В связи с экономическим кризисом цены на пшеницу упали вдвое, на джут — в два-три раза. Власти резко подняли земельный налог, стараясь переложить тяготы кризиса на крестьян-арендаторов. В ответ Ганди призвал земледельцев округа Бардоли начать сатьяграху и отказаться от уплаты налогов. Против правительственного решения увеличить налог на 22 % выступили 87 тысяч крестьянских хозяйств. Ганди понял, что пора возвращаться к массовым акциям. Он опять руководил движением в Бардоли, ежедневно публикуя статьи в «Янг Индиа» и выступая на митингах. Для помощи крестьянам в Бардоли приехал близкий соратник вождя Валлабхаи Патель, профессиональный адвокат, являвшийся тогда мэром Ахмадабада.

Опять сборщики налогов отбирали скот, конфисковывали на корню урожай, забирали за долги имущество и землю. Следуя призывам Ганди, крестьяне не сопротивлялись насилию. «Практически весь округ Бардоли, — писал в „Янг Индиа“ Ганди, — скоро станет собственностью правительства, и тогда оно может облагать налогом свое дорогое приобретение хоть в тысячу раз выше прежнего. Люди Бардоли, если они смелы духом, не будут хуже оттого, что их лишают собственности. Они потеряют принадлежащее им имущество, но сохранят то, что должно быть самым ценным, — свое достоинство. Того, кто имеет отважное сердце и трудовые руки, не испугать отчуждением имущества». Сотни земледельцев бросили в тюрьму, но крестьяне не отступали.

В поддержку бардолийских земледельцев по инициативе Ганди конгресс 12 июня 1928 года провел «день Бардоли». Он пешком обошел весь округ. Однако Ганди пока отказывался распространить сатьяграху на всю Индию, считая, что подходящий момент еще не настал. Он утверждал: «Предел, за которой последует всеобщая сатьяграха, будет установлен способностью всех индийцев сразу идти на самопожертвование и страдания».

Митинги и демонстрации солидарности могли перерасти в общенациональную сатьяграху. Власть предпочла пойти на уступки и 6 августа сдалась. Из тюрем выпустили крестьян; скот, другое имущество и земельные участки вернули, грабительский налог отменили.

8 апреля 1928 года в зале заседаний центральной законодательной ассамблеи в Дели во время обсуждения закона о безопасности взорвались бомбы. Никто не пострадал. Самодельные бомбы взорвали юные патриоты Бхагат Сингх и Батукешвара Датт, надеясь, что взрывы станут сигналом к народному восстанию. Их казнили. В знак солидарности с мучениками молодые люди объявляли голодовки протеста. Но власти получили еще один повод для введения в действие закона о безопасности.

Ганди осудил бессмысленную акцию Сингха и Датта. Но вину он возложил не только на них, но и на власти. Ганди утверждал, что террор можно было предотвратить путем «великодушного и своевременного признания требований нации. Однако это не что иное, как надежда на чудо. Для правительства такой поступок означал бы изменение не только проводимой им политики, но и своей сущности. Обозримое будущее не сулит никаких надежд на такие перемены».

Как считал Ганди, для достижения независимости нужно, чтобы «Англия осуществляла не империалистическое высокомерное маневрирование, направленное на завоевание мирового господства, а искренне стремилась бы служить общим интересам человечества».

В конце 1928 года очередная сессия ИНК прошла в Калькутте под председательством Мотилала Неру. Перед ее началом председатель ИНК Мотилал Неру встретился с Ганди. Глава конгресса был обеспокоен тем, что делегаты фактически разделились на две фракции. Молодежь, ведомая Джавахарлалом Неру и Субхасом Чандрой Босом, все больше попадала под влияние марксизма и, завоевывая все более сильные позиции в руководстве конгресса, требовала записать в программу в качестве цели достижение полной независимости. Умеренные же во главе с Мотилалом Неру предлагали ограничиться требованием для Индии статуса доминиона.

Ганди, как всегда, не примкнул ни к одной из фракций. Он предложил компромиссное решение, которое примирило отца и сына Неру. Доклад Мотилала Неру о конституции, предлагавшей бороться за статус доминиона, был одобрен, но если к концу 1929 года этот статус не будет предоставлен, конгресс будет добиваться полной независимости и начнет всеиндийскую кампанию гражданского неповиновения. Все понимали, что никто в Лондоне не собирается предоставлять Индии статус доминиона в ускоренном порядке, так что новая сатьяграха становилась неизбежной.

«Настоящий конгресс, — говорилось в одной из резолюций, — исходя из того, что борьба индийского народа за свободу является частью общей мировой борьбы против империализма и его деятельности, считает желательным развитие связей Индии с другими странами и народами, которые также находятся под гнетом империализма и намерены противостоять этому…» Сессия призвала к созыву первой паназиатской конференции в Индии.

Ганди возобновил путешествия по стране. Дж. Неру вспоминал: «В 1929 году он отправился в Соединенные провинции проповедовать кхади. Я сопровождал его при случае по несколько дней и, хотя уже сталкивался с подобным, не мог не поражаться огромности толп, которые он привлекал. Человеческий рой напоминал тучи саранчи. Пока мы ехали на машине по сельской местности, мы видели на расстоянии нескольких километров толпы от десяти до двадцати пяти тысяч человек, а на главное собрание дня порой являлось более ста тысяч». В те времена никакой звукоусилительной аппаратуры, кроме рупоров, не было, и сотни тысяч индийцев, собиравшихся к его приезду, разумеется, не могли его услышать. Его слушали, а потом рассказывали другим только те, кто находился в первых рядах. Но, по словам Неру, для миллионов индийцев, пришедших на встречу с Махатмой, главным было не услышать, а увидеть живого бога. Поэтому на таких встречах Ганди не был особенно красноречив. Неру утверждал: «Он произносил краткую речь, чтобы попусту не тратить силы. Иначе он не смог бы жить в таком ритме час за часом, день за днем».

Такие поездки были изнурительны для Ганди. Ему приходилось выступать по три-четыре раза в день, ночлег каждый раз в новом месте, обширная переписка, которую он не прекращал и во время хождений в народ, статьи, которые он писал в дороге, бесчисленные беседы с крестьянами и горожанами, которые хотели с ним посоветоваться и которым он давал советы на все случаи жизни.

В марте 1929 года в Калькутте Ганди устроил большой костер. Он так объяснил его цель: «Надеюсь, что дубинки сотен тысяч полицейских не смогут потушить костры, которые мы зажгли в тот день в парке Шраддхананд. Ибо огонь дхармы неугасим. Вспыхнув в сердце человека, он будет продолжать гореть, даже если тело уже мертво». Это была подготовка к сатьяграхе.

Тем временем после массового локаута на фабриках Бомбея началась всеобщая забастовка текстильщиков, продолжавшаяся с апреля по октябрь 1928 года. Предприниматели вынуждены были отступить. «Гирни камгар», в котором видную роль играли коммунисты, был официально признан профсоюзом текстильщиков. Властям пришлось отказаться от преследования руководителей забастовки.

Но в марте 1929 года правительство арестовало 31 профсоюзного лидера и инициировало мирутский процесс против руководителей профсоюза «Гирни камгар» и профсоюзных лидеров Бенгалии, Пенджаба и Соединенных провинций. ИНК создал комитет защиты обвиняемых. Ганди говорил, что правительство продемонстрировало «свои кровавые когти, которые в обыденных условиях скрывало под кожей». Он утверждал, что цель этих репрессий — «не столько убить коммунизм, сколько установить террор», т. е. запугать всех участников индийского освободительного движения.

Ганди игнорировал миссию Саймона. Вице-король Ирвин начал понимать, что в такой огромной стране изолировать и наказать десятки миллионов участников кампании гражданского неповиновения невозможно. Ирвин заявил в своей декларации о подготовке конституции, по которой Индии будет дарован статус доминиона. Ганди и умеренное крыло конгрессистов приветствовали это решение.

Лорд Ирвин предложил британскому правительству созвать конференции круглого стола с участием английского правительства, представителей политических партий и религиозных общин Британской Индии, а также правителей самостоятельных княжеств Индии, которых насчитывалось более шестисот. Он понял, что комиссия Саймона полностью провалилась, и решил действовать самостоятельно. Правда, в это время в Англии у власти было лейбористское правительство. Но, не имея большинства в парламенте, оно вынуждено было опираться на поддержку либеральной партии, что делало лейбористов более сговорчивыми.

Министр иностранных дел Бенн и другие члены Кабинета одобрили план Ирвина. Однако либералы — бывший премьер-министр Ллойд Джордж и бывший вице-король Индии Рединг — отнеслись к нему прохладно, опасаясь, что на переговорах с индийцами придется делать слишком большие уступки.

Возвратившись в Индию, Ирвин 31 октября 1929 года опубликовал чрезвычайное сообщение о решении английского правительства созвать в Лондоне конференцию круглого стола. Он утверждал, что «естественным исходом индийского конституционного развития… является достижение ею статуса доминиона». Вице-король пытался сорвать кампанию гражданского неповиновения, которая могла начаться уже через два месяца.

В тот же день лидер Мусульманской лиги Джинна и руководители индийских либералов подписали совместный документ, в котором приветствовали «новый подход» Англии к решению индийской проблемы. 1 ноября совещались лидеры конгресса. Декларацию Ирвина они оценили как вынужденную уступку правительства. Махатма Ганди, Мотилал Неру, Патель, Безант, Джавахарлал Неру и другие подписали манифест. В нем приветствовались усилия английского правительства, но также содержались требования, удовлетворение которых рассматривалось как условие проведения конференции круглого стола. Лидеры ИНК требовали прекращения репрессий, освобождения политических заключенных, преобладающего представительства на конференции членов ИНК и официального заявления, что цель конференции — разработка для Индии конституции доминиона.

Декларация Ирвина и ее принятие политическими силами в Индии вызвали скандал в британском парламенте. Лорд Ирвин был обвинен в мягкотелости. Под нажимом либералов лейбористское правительство дезавуировало заявление Ирвина. Вице-король вынужден был разъяснить свою декларацию в том смысле, что вопрос о предоставлении Индии статуса доминиона еще не стоит на повестке дня.

Лондонская «Тайме» писала в эти дни: «Для каждого из нас без сомнения ясно одно — по сравнению с условиями, существующими в Канаде, Новой Зеландии и в других странах, известных как британские доминионы, обстановка в Индии отличается в самой своей основе, а не в частностях. Поэтому будущее самоуправление Индии должно найти некую более подходящую форму, и на данной стадии по этой причине слово „доминион“ следует вовсе исключить из употребления».

Ганди получил приглашение приехать в Англию. Но он отказался покидать страну в критический момент, когда подходил срок калькуттского ультиматума. Лорд Ирвин 23 декабря 1929 года устроил в Нью-Дели прием-чаепитие, на который пригласил Ганди. Во встрече кроме Ганди участвовали Джинна, Сапри, Мотилал Неру и Патель. Индийских участников встречи интересовал только один вопрос — готов ли Ирвин гарантировать, что на конференции в общих чертах будет оговорена конституция, предоставляющая Индии статус доминиона с правом в дальнейшем при необходимости отделиться от империи. Но барон Ирвин, зная настроения в британском парламенте, не мог дать гарантии такого рода.

Ганди так прокомментировал эту встречу: «Лед не может быть растоплен во время неофициального чаепития. По моему мнению, до тех пор, пока не готовы обе стороны, невозможно достичь никакого прогресса или результата. Мы знаем, что мы не готовы. Англия не пойдет навстречу Индии, чтобы удовлетворить ее желания, до тех пор, пока Англия не будет вынуждена сделать это».

Тем временем в Индии с благословения Ганди полыхали костры с английскими товарами. Теперь даже умеренные националисты не питали иллюзий по поводу намерений британского правительства.

Перед очередной сессией ИНК в Лахоре в конце 1929 года, почти все руководители высказались за избрание Махатмы Ганди председателем партии. Но на заседании Всеиндийского комитета конгресса в Лакхнау он неожиданно для всех отказался стать председателем ИНК, предложив избрать вместо себя сорокалетнего Джавахарлала Неру, который, по словам Ганди, был «кристально чист, неподдельно искренен» и вообще являл собой тип «рыцаря без страха и упрека». Только в Неру-младшем Ганди видел своего политического преемника. Но, в отличие от своего духовного наставника, который искренне верил в Бога и не доверял науке, Джавахарл был светским человеком, конечно, верующим, но резко разделявшим для себя сферы разума и религии, к которой, по его мнению, всегда примешивались «толика волшебства и слепая доверчивость». Неру-младший утверждал свою приверженность к прогрессу, основанному на научном знании. Это, однако, никогда не мешало его близкой дружбе с Ганди, с которым Джавахарлал ощущал духовное родство.

Для правого крыла ИНК Неру-младший был слишком революционен. Но Ганди настоял на своем. Он утверждал, что Неру «обладает не только решительностью и смелостью воина, но и благоразумием государственного деятеля, он чист, как кристалл; его честность выше всяких подозрений. Нация под его руководством будет в безопасности». В критический период борьбы за независимость Ганди видел именно Джавахарлала Неру, решительного противника уступок властям, во главе конгресса. Ганди всегда был готов к допустимым компромиссам в политике, тогда как Неру осуждал их. Ганди никогда не уклонялся от встреч с вице-королями, Неру же считал бесполезным вести с ними переговоры.

В канун лахорской сессии, как мы помним, Ганди вместе с лидерами консервативных партий встретился с лордом Ирвином, пытаясь достичь компромисса, но неудачно. Исчерпав все мирные средства для достижения соглашения, Ганди решил начать новую массовую кампанию гражданского неповиновения.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒