Изнанка мести 17 страница

Ярослав уже поднял двумя пальцами её подбородок:

– Сколько я тебе должен?

От недоверия Вика закрыла глаза. Слезы мгновенно набухли под веками. Это было в его манере: сделать ей больно, а потом ещё больнее. Как жаль, что её не тренировали давать колкие и быстрые ответы. Сквозь серую пелену она видела, как неторопясь, он достал бумажник. Её охватил ужас, но ещё с большей силой – ярость. Ей хотелось кричать, исцарапать ему лицо. Из всех мужчин, которые сегодня лапали её, он был самым мерзким. Именно это она и должна сказать. Она должна выгнать его, она должна ненавидеть его!

Но она не сделала ничего подобного. Она не хотела играть в его войну. Нет! Она давно уже проиграла. Она стиснула зубы, чтобы он не увидел дрожащих губ, чтобы слезы не посмели показаться на глазах. Опустила веки.

Он убрал бумажник в карман:

– Извини. Нет наличных.

Она даже не встала, когда он захлопнул дверь.

Она пролежала несколько часов, глядя в потолок и ничего не видя. Она не плакала.

Это не он использовал её и её тело. Это она сама позволила ему использовать себя. Она хотела его силы и тепла. Его ласк, ревности, жадных взглядов. Прикосновений. Она не сопротивлялась, не сказала «нет» - наоборот выгибалась ему навстречу, с готовностью принимая в себя. Она заглушила голос разума, позволяя неудержимым страстным рукам насладиться собой. Она принадлежала ему, и он брал её, когда и как ему хотелось. Он не любил её никогда. Может быть, ему нравилось её тело. Даже, вполне могло такое быть, что их тела обоюдно скучали друг по другу. Но даже они не в силах были изменить прошлого. Их прошлого и прошлого их предков.

Сердце её готово было выпрыгнуть из груди: боль, гнев, обида раздирали душу. Она не могла вдохнуть. «Нет, – поправила себя Вика, – она должна быть откровенной хотя бы сама с собой: это не её тело тянулось к нему – это рвалось её сердце. Она была влюблена в Выгорского! Она не должна была этого делать, но… делала».

Скользя взглядом по неровной стене, Вика проследила за рисунком трещинок. Давно застывшие часы блестели матовым стеклом. Узорные стрелки показывали без двух минут четыре. Медные римские цифры выделялись на темном фоне. Под часами замер маятник, похожий на шишку. Вике захотелось разреветься. Чудовищность происходящего становилось все прозрачнее и прозрачнее. На Вику нахлынула паника – настоящая нестерпимая мука, которую она не могла выразить ни движением, ни словом, вообще нечем, потому что бездна, внезапно открытая её душе, грозила превратиться в конкретную и ощутимую реальность. Каждая клетка её крови и плоти покрылась льдом. И душа. Она завернулась в одеяло. Она ведь знала, что теперешний момент настанет, знала, что от холода сожмется сердце, так что же теперь горевать?

Глава 18. Неожиданность.

И шарфом ноги мне обматывал

там, в Александровском саду,

и руки грел, а все обманывал,

все думал, что и я солгу.

Б. А. Ахмадулина

Новый год Вика встретила дома, прямо заявив Ольге, что не собирается тратить последние силы на бессонную, пусть и новогоднюю ночь. Легла спать и проснулась в следующем году. Просто, и хвастаться нечем. Если б не израненная, кровоточащая душа, эту ночь можно было бы смело отнести к лучшей за последние полгода. Вика изо всех сил старалась не думать о причинах внезапной страсти Ярослава и не ругать себя за отклик на неё. Она велела себе принимать жизнь такой, какой она была.

За окном, да и внутри лачуги, стояла невообразимая стужа. Вике приходилось закутываться в десять одеял и отходить на боковую в спортивном костюме, хотя печь она топила по вечерам, и частенько подкладывала дрова в голландку ночью. Теперь Вика понимала, почему был так романтизирован камин в европейской культуре: единственное место, пригодное для существования в бесконечной, семимесячной зиме.

Раньше она любила это время года: снег, лыжи, веселый хруст мороза под каблуками; ловила языком снежинки, летящие с неба, строила снежных баб, каталась с ледяных горок. Теперь же каждый божий день Вика пыталась заткнуть дыры в избе, подобной решету. Она перебралась спать на печку, пусть не очень удобно, но тепло всю ночь. Сначала, правда, только придвинула ближе койку, беспокоясь, что на жестких кирпичах узенькой лежанки будет неудобно. Куда там! Настывающая к полночи кровать ни в какое сравнение не шла с обволакивающим уютом печи. Вика втащила на неё перину, подушки, одеяла. Соорудив гнездышко, она наконец-то стала почивать глубоко: оставляла терзания дню и проваливалась в дремоту, как только ложилась.

Вика пыталась конопатить прорехи старой одеждой, тряпками, но жилище оставалось негостеприимным и промозглым. К январю она смирилась с этим, как смирилась и с тем, что приходилось носить по обледенелым тропинкам воду из колодца, готовить на допотопной плите, которая жара почти не давала, купаться в металлическом корыте. Что ж, это было лучше, чем искать прибежище у знакомых, чувствовать вечное неудобство за то, что занимаешь не свое место.

Не тяжелый быт и мороз на дворе и в халупе пугал Вику. Её истощал иней на собственном сердце. Вечный озноб, не позволяющий согреться даже во сне на теплой лежанке. Как бы ни было жарко, рядом с сердцем пульсировала опостылевшая холодная точка, готовая в любой момент облить внутренности ледяной водой. Облить и заморозить.

Порой Вика топила так сильно, что кислорода в комнатах не оставалось. Но и тогда внутренний лёд не таял. Вечно холодные руки и ноги раздражали, вызывали бессильную злобу, потому что спасения от них она не находила.

Второго января к ней вдруг снова явился Ярослав. Она увидела свет его машины сквозь маленькое отверстие, согретое дыханием меж узоров на стекле. Затем услышала мягкий хлопок калитки и его знакомый силуэт на дорожке. Сердце истошно завопило, но она приказала ему заткнуться и сделала вид, что не одна. Она была так растеряна его приездом, что целый час просидела, застыв, словно в коме. Он искалечил и истерзал её, и собирался делать это ещё столько раз, сколько взбрело бы в лихую голову.

Нет, она не готова была взойти на гильотину, ещё хотела дожить до лета, увидеть чистое небо, смеяться беззаботно. Поэтому и заставила себя не оставаться дома в каникулы: сходила на пару шумных, совершенно не интересных вечеринок, покаталась с ребятами на коньках, поддалась на уговоры Ольги встретить Рождество у неё, когда родители уехали в деревню. Ольга обещала, что будет старая теплая компания, никто не посмотрит на Вику косо и не задаст глупого вопроса.

Компания-то была тёплая, однако присутствовала Вика не в качестве участника, а, скорее, в качестве наблюдателя. Не смеялась с девчонками, не флиртовала с парнями, почти не разговаривала. К угощениям она давно стала равнодушной. Салатик такой, салатик сякой, аккуратные суши, красная рыбка, жаренная с яблоками утка, маленькие пирожные с кремом и шоколадом, бананы, апельсины, клубника, белое вино, мартини, ликеры, водка – все это стояло плотными рядами на столе и вызывало лишь мысль об излишней расточительности. Вика положила в рот всего две виноградины. Музыка гремела, заглушая шумный разговор. Неяркий свет рассеивался над головами нетвердо стоящих на ногах одноклассников, смешивался с сигаретным дымом. Смог проникал с то и дело распахиваемого балкона вместе со скрипучим сквозняком и тянулся по потолку. Открываемая каждую секунду дверь, в которую устремлялось тепло, тоже казалась Вике расточительностью. Она подумала о своем доме, попытках продать и его, и участок, купить квартиру. Она перерыла весь интернет, зачитала до дыр все газеты по недвижимости, которые только смогла раздобыть бесплатно. Несколько недель бредила идеей найти хоть что-нибудь. Ничего. Участок был слишком маленьким – всего четыре сотки, а дом слишком ветхим. За эти деньги предлагали купить только комнату, и то за пятьдесят километров от Москвы. Ездить оттуда на работу было нереально. Да и жить в комнате? Иметь общую с чужими людьми ванную, кухню, туалет? Брр! На это Вика решиться не могла. Уж лучше бегать на улицу.

Она смирилась со своим жалким существованием. Сейчас она мечтала отложить деньги на самую дешевую машину, какую только смогла бы найти. Может быть, взять кредит на Дэу матиз, чтобы не ездить на этих ненавистных электричках! О, как низко она пала! Дэу матиз! Ребята и без того судачили о ней, теперь будут хохотать в голос. Плевать!

Вика вырвала себя из невеселых размышлений и постаралась поучаствовать в общем разговоре. Сейчас она готова была отдать этот блеск и шум за тихое место в тепле с альбомом или книгой, за скамейку в летнем саду, за кусочек солнца, за покой в душе. Что же раньше ее развлекало на вечеринках? Флирт? Неужели вся жизнь будет одинокой? Вика огляделась по сторонам в поисках мало-мальски приятного молодого человека. Виталик, Женька и Сашка пили водку, их беседа давно перешла на тему «а вот я». Вика отвернулась. Ромка сидел тихонечко в уголке, играл в игрушки на телефоне. До какой степени надо дойти, чтобы делать это на тусовке? Ушел в себя – вернется не скоро. Хотя кто она такая, чтобы осуждать? Юрка целовался с Дианой. Кого она здесь искала? Она в пятнадцать знала этих парней как облупленных, что уж говорить о том, когда ей двадцать?

Вика вздохнула, сегодня она должна была остаться ночевать у Ольги, поэтому не имело смысла злиться. Надо было раньше подумать, что может значить душевная компания? Поискала Ольгу. Та ворковала с Денисом на кухне. Вика не стала мешать, только озадаченно вернулась в комнату. Эта парочка не давала ей покоя. Было что-то в отношениях наигранное, капризное. То ли чувства сходили на нет, то ли… что? Недомолвки? Вот Ольга. Вроде бы влюблена, но на взгляд лучшей подруги – не факт. Ольга часто надувала губки, Денис заглядывался на других девчонок. Он вообще Вике не особо стал нравиться, хотя при первой встрече, летом, произвел приятное впечатление. Куда оно делось позже?

В этот миг Вика понимала матерей и тещ. Ворчливые и гадкие, они знали, что их дочери не оценены по достоинству. Как можно равнодушно смотреть на притворную влюбленность Дениса, если она сама не раз видела, как достойные молодые люди, готовы были носить ее подругу на руках? Тот же Андрей Зуев.

Конечно, теперь он не казался таким замечательным. От воспоминания какой он был сдержанный и вежливый у нотариуса, Вику передернуло. Она в тот день была безмерно ему благодарна за помощь, а он всего лишь исполнял волю хозяина. Да уж, сети были расставлены мощные. Как ей осточертело вспоминать это! И все же, Андрей видел внутреннюю красоту ее подруги. Ольге – умнице, красавице – нужен был человек такого уровня. Тот, кто поставил бы высоко ее незаурядные личные качества: преданность, красоту, спокойствие. Были у нее такие. Коля Герасимов, например, и еще один, невысокий, сутулый. Имени Вика не помнила. Заботились о ней, окружали лаской.

Как назло, Ольга их не воспринимала серьезно, потому что обычно это были ребята ближе к тридцати.

– Вик, – гундела она, – ну похожи они на стариков.

– На каких еще стариков!? – возмущалась Вика.

– Будто я с отцом целуюсь, как ты не можешь понять?

Вике оставалось только усмехаться:

– Я все понимаю, любительница юных мальчиков!

Что она могла поделать? Она сама не была экспертом в любви. Теперь вот сидела и следила за чужими романами. Хоть бы напилась, что ли?

На следующее утро, едва забрезжил рассвет, Вика поторопилась улизнуть. Темнота сменилась зыбким полусветом. Забытый хозяевами светильник побледнел. Пока влюбленная парочка и другие алкоголики не проснулись, Вика начертила записку, оставила её на кухонном столе, надела шубу и по-тихому закрыла дверь.

В электричке раскрыла книгу – рисовать в вагоне, где пальцы щипал мороз, не хотелось. Ей попался рассказ о суде над молодой бедной служанкой, убившей новорожденного ребенка. По ходу повествования выяснилось, что девушку соблазнил и оставил племянник хозяев, но она все же решилась родить ребенка, заготовила приданное. Когда же у бедняжки родилась двойня, она пошла на душегубство, потому что понимала, что двоих вырастить не смогла бы. Девушку оправдали. Вика захлопнула страницы и посмотрела в окно. Даже чтиво она выбирала какое-то разнесчастное.

Поезд проехал мимо станции с рабами-деревьями. Как всегда в такие минуты, ее окутало воспоминание летнем дне, когда она впервые увидела их. Оно тяжестью легло на сердце. Верхушки припорошил снег, уже ничто не говорило о том, что это фруктовая роща, но Вика помнила кандалы на стволах. Серый, студеный туман растерянности заполнил мозг. Почему она так близко все принимала к сердцу? Это ведь только деревья. Раньше она и внимания бы не обратила. Почему везде чудилась тюрьма, горе? Почему бы не почитать что-нибудь про весну, ласточек, победу, а не про убийство? «Заканчивай! » - строго сказала она себе и отвернулась от окна.

На работу после новогодних каникул Вика вышла с некоторым волнением: вдруг будут спрашивать про Выгорского? Или еще хуже: он потребует ее уволить?

Но ничего – обошлось. Шеф в первый день поинтересовался:

– Как провела праздники? Летала куда?

– Нет, дома просидела. Мне и там было хорошо, – соврала Вика.

– Вижу, – он окинул цепким взглядом её ножки, затянутые в черные чулки и Вика поспешила ретироваться.

Каждый день, сидя в приемной директора за компьютером, она ждала прихода Ярослава. Умом Вика прекрасно понимала, что если он не показался за первые полгода, с чего ему вдруг материализоваться сейчас? И разве не она отшила его несколько дней назад? Однако разуверить тонкую струну чаяния не получалось. Теперь, когда она знала, что он имел отношение к её конторе, невозможно было не ждать. Пригорюнившиеся часы походили один на другой, хотя и были заполнены рабочей суетой. Они нанизывались на нитку времени, так же как и дни, и недели.

Радость доставлял только старый особняк. Вика разузнала, что земля, на которой он располагался, принадлежала одному акционерному обществу, которое когда-то было фермерским хозяйством, а до этого совхозом. Сейчас все было разорено, и владелец, неприятный дядька с засаленными усами и длинным ногтем на мизинце (Вика добилась личной встречи с ним), продавал все скопом, нимало не заботясь о том, будет ли отреставрировано историческое здание. Сердце Вики ныло и плакало, когда она представляла, что милые стены могут быть сравнены с землей. Она долго копалась, осваивая новую науку и, наконец, создала страницу в интернете, на которой с ворчливого разрешения владельца напечатала информацию об усадьбе, его продаже. Вставила рисунки и описала, каким образом, по ее мнению, поместье можно было восстановить. Дима Выгорский крутился рядом, норовил отобрать мышку и давал неподходящие советы.

– Слушай, ну что ты залила все таким мрачным цветом? – вопил он, и Вика подпрыгивала от неожиданности.

– Отстанешь ты или нет? – отпихивала она его.

– Сделай шрифт крупнее, а фотографии помести одну за другой! – не унимался «помощник».

В общем, она сама плохо понимала, как ей удалось что-то создать в его присутствии. Так же как и то, почему она вообще его терпела в собственной жизни. Порой Димка доводил до белого каления. Например, когда, как ни в чём не бывало, спрашивал:

– Скажи честно, сколько еще будешь сохнуть по моему брату?

Поначалу Вика замирала, но вскоре привыкла к глупым вопросам и в ответ на них только улыбалась: «Так приятно, когда никто не лезет в личную жизнь»!

Сайт стал для Вики отдушиной. На нем она каждый день с волнением читала комментарии, вставляла новые зарисовки, фотографии, которые делала прямо на телефон. Штудировала сеть в поисках интересных статей на похожие темы. Как было жаль, что у неё не имелось той суммы, которую нужно было выложить владельцу. Восстановив усадьбу, можно было бы заработать, например, сдавая ее для организации романтических мероприятий, тех же свадеб. Либо отреставрировать поместье и продать его богатому новому русскому. Идей было множество, к сожалению, средств не имелось вовсе.

Вика нашла и другие подобные строения. Не специально, просто взгляд наткнулся. Одно располагалось недалеко от железной дороги: Вика увидела его из окна электрички. Оно было разрушено меньше, чем ее знакомец-особняк. Здесь, казалось, остались не только старые стены, пороги и зияющие проемы окон – целы были двери, рамы, внутренние перегородки. Здесь, как узнала Вика, располагалась почтовая станция, построенная тоже в начале прошлого века. Размеры ее были гораздо скромнее особняка, но душу оно рвало не меньше.

Второе здание, бывшая богадельня – дом презрения, вид имело красивый, классически строгий, но находилось в, казалось, невосстановимом состоянии. Внутренние конструкции были давно разрушены, интерьеры полностью утрачены. По фасаду шли многочисленные трещины. Построено оно было в 1883 году и располагалось рядом с действующей белокаменной церковью. После революции его занимала школа, а с восьмидесятых годов двадцатого века оно было заброшено. Реставрация никогда и не планировалась. Вика не могла пройти и мимо них: разместила снимки в сети, описала, узнала, продаются ли. Это было то дело, которое вдыхало в нее жизнь, давало силы двигаться дальше, не унывать, не хандрить.

Забота (пусть не о живых людях, а о полуразрушенных стенах) придала ее существованию что-то новое, ранее недоступное пониманию. И это новое, пока еще не определенное, обогащало и самое главное, укрепляло её сознание. Вика всё также не представляла своего будущего, да ей и не хотелось делать этого. Но оно было незримо связанно со старинной архитектурой. Она станет больше думать о тех вещах, которым может помочь, и больше наслаждаться простыми радостями жизни. Да, у неё нет денег на реставрацию, но есть силы на живопись, фотографирование, поиски спонсоров. У неё как будто появилась связь с чем-то невидимым, лежащем в основе всех человеческих поступков.

За январем приполз февраль. Месяц метелей, пурги и отчаянно сопротивления зимы несмелой весне. Холодный ветер, пронизывающий до костей даже под одеялом и спортивным костюмом, не оставлял в маленькой хижине ни одного теплого местечка. Намерзшись дома, Вика и на работе не могла согреться. Она постоянно куталась в палантины, шарфы, платки. Частенько коллеги поддевали ее по этому поводу.

– У тебя там мишки белые нигде не бегают? – шутил Володя, когда она рассказывала, что порог снова замело, и она подумывала о приобретении валенок.

Дни шли за днями, и постепенно она научила себя отбрасывать мысли о Ярославе. Время не вылечило её раны. Время научило её жить с болью. А это было уже немало. Она уразумела жизненный урок и не роптала больше. Она стала всерьез думать о новом мужчине. О ком-то, кто смог бы растопить холодную точку у сердца, отвлечь от постоянной борьбы с прошлым, уберечь от террора.

Однажды Вика шла с обеда, когда в длинном узком коридоре второго этажа ее догнал Ромка Матвеев, менеджер хозяйственного отдела. Она привыкла, что ребята относились к ней тепло и приветливо, и приписывала это занимаемой должности. Всем что-то рано или поздно требовалось от директора, а она была кнопкой доступа.

– Вика, – молодой человек пошел рядом, – ты с каждым днем всё хорошеешь и хорошеешь.

– Спасибо, Ром! – она посмотрела на него с благодарностью.

– Раньше чернота твоих глаз веяла могильным холодом – уж извини за грубость, – он придержал её за талию, – но теперь она напоминает тёплую весеннюю землю. Ты будто оттаиваешь, – он улыбнулся, сверкнув ровным рядом белых зубов.

«Заигрывает? – спросила себя Вика и кокетливо повела головой, присматриваясь внимательнее. Матвееву было лет двадцать пять, может чуть больше. Подтянутый, даже худощавый, он производил впечатление энергичного юноши. Строгий костюм, темный галстук усиливали впечатление, добавляя красок деловитости. Темные волосы шелковой волной падали на лоб. – Может, стоит поощрить его? »

– Хоть я и не верю ни одному твоему слову, – хихикнула Вика в тон ему (Роман слыл известным сердцеедом), – мне приятно это слышать, спасибо.

Может быть, он – то, что ей сейчас нужно? Ни к чему не обязывающие отношения? Легкий флирт?

Позади послышались шаги, и она напряглась. Была ли нужда поворачивать голову, если она знала, кто это? Что-то изменилось в самой атмосфере серого помещения. Возможно, появился тонкий аромат апельсина. Мысль о том, что она до сих пор помнит его запах, почти испугала её, и она обернулась. Выгорский. Его взгляд облил её презрением с ног до головы, он сухо поздоровался и обогнал их. Они промямлили приветствие: хозяйственник испуганно, Вика – растерянно.

Что он здесь делал? Почему именно сегодня? Именно сейчас? За все время она впервые встретила его в салоне, он никогда не приходил и не звонил её начальству. Как много он слышал? Что о ней подумал? Вика оглядела себя: белая блузка с рукавами три четверти, строгая голубая юбка, телесные чулки.

Она подняла руку к волосам. Сегодня она заплела косу и уложила ее на голове змейкой. Вроде ничего не выбилось, но и королевской прическу никто бы не назвал. Она настоящая серая мышь: еле накрашена, нет губной помады. Последний раз она оттеняла веки… наверное, лет сто назад. Утром было лениво наносить косметику – только немного подмалевывала ресницы. Хорошо хоть шла на каблуках, а не в балетках. Эх! Не мог он разве предупредить, что сегодня приедет? Позвонить…

Вика разозлилась на себя. Вот дура! Дура! Дура! Кого предупредить? Сколько это будет продолжаться? Сколько ты будешь мечтать о нем? Разве не он использовало тебя зимой как подстилку и даже имени не спросил? Разве не он отобрал всё, что у тебя было? Разве не он выставил тебя из квартиры родителей? Разве не из-за него тебе пришлось оставить институт и каждый день теперь таскаться на работу? Стоять в электричках? Мерзнуть на платформах? Дура! У него красивых, накрашенных, стройных, беззаботных толпы! Хочешь пополнить список? Вперед! С песней!

Вика кивнула Роме, вошла в приемную, села за стол и закрыла лицо руками. Как бы она себя не ругала, внутри пламенела надежда: он здесь из-за неё. Приезжал же он к ней второго января. Зачем ему это делать, если она ему опостылела? Сердце нашёптывало: «Да, да, ты – соль его желаний! », опыт смеялся: «Мало намаялась? » Вика окостенела. Положила руки перед собой и посмотрела, как они тряслись мелкой дрожью. Боже, она отдала бы остатки своей жалкой жизни за один день рядом с ним: провести рукой по морщинкам на лбу, поцеловать веснушки на плечах, посмотреть на широкую спину и тугие мышцы под кожей, найти пристанище в глазах, руках, губах, отсрочить боль.

Когда Ярослав вышел из кабинета Игоря Евгеньевича, он даже не взглянул на неё. Вика сжала кулаки так, что ногти оставили колючие отметины на ладонях. Она раскаялась в том, что слушала сердце.

Проснувшись этой ночью и лежа в темноте, она думала о прошлом и заглядывала в будущее. Она не хотела смотреть этот кинофильм, но лента воспоминаний кружила перед ней глаза Ярослава, его губы. Руки. В следующую бессонную ночь ей в голову пришли слова Цветаевой: «Я разбилась о Вас всем размахом доверия о стену». Как точно сказано. Будто про неё, про Вику. Зачем она думала о нём снова и снова? Внутренности скручивало от тоски, от невозможности возврата прошлого, и Вика что было силы, гнала от себя боль.

Пришла весна, начал потихонечку стаивать снег. Начало марта принесло солнце и тепло. Прилетели птицы и несмело принялись насвистывать в голых кустах. Ветер всё также пробирал до костей, но это был уже весенний ветер: порывистый, игривый и ароматный. Он дебоширил, хлопая листьями железа на крыше сарая, ерошил волосы прохожих, преждевременно освободившиеся от шапок, доминировал на улицах и обещал лето. Пусть нескоро, пусть взаем, но рано или поздно он клялся прибуксировать его.

Однако в середине месяца обманщик сменил направление и превратился в ледяного злюку, не оставившего ни единого теплого местечка на улице и, конечно, в её доме. Вика куталась теплее, чем в январе. Она чувствовала себя потерянной, и ей было неуютно. Новое, неведомое доселе беспокойство будто прилетело с вихрем.

В пятницу Вика ушла с работы, не задерживаясь, – сегодня они топали с Ольгой гулять. Последнее время подружка ходила как в воду опущенная: её отношения с Денисом давали сбои. Вике всё недосуг было вдумчиво поговорить, посекретничать по телефону, приехать в гости. Она так уставала на работе и в дороге, что дома, не ужиная, залезала на печь, пригревалась и засыпала. Она вообще стала спать слишком много. Клевала носом с утра до вечера. Если в электричке удавалось присесть, она проваливалась в сон тут же. «Может быть потому, что по ночам часто просыпалась? » – спрашивала себя Вика. В выходные даже вопрос не стоял «что делать»? Спать. Что же ещё?

Вика свернула на брусчатую мостовую к метро. Край неба еще розовел, а плотные перистые облака, обведенные золотистой каймой, уже стали бледно-зелеными. Сгущались сумерки, разливался вечер, успокаивающий, словно молитва. Город приятно гудел шумом автомобилей, голосами людей, топотом обуви, призывами рекламщиков. «Как только получается, – думала Вика, – жить столько месяцев вдали от центра, не дышать загазованным воздухом, перемешанным с душистыми ароматами кофеен? » Торопливый вечер встречал так хорошо, так знакомо и суетливо, что Вике захотелось сесть на тротуаре и никуда не уходить. Следить за москвичами, приезжими, огнями, загорающимися в уличных фонарях, голубями, опускающимися и поднимающимися стаями, чирикающими у обочин воробьями.

Подруга ждала у метро, она была тепло одета – в темно синюю курточку, эффектные штанишки и аккуратные сапожки – как раз для прогулки. Нежно чмокнув щеки друг друга, они перебежали дорогу у светофора и двинулись по бульвару. Вика взяла Ольгу под руку, радуясь теплу и, такой редкой в последнее время, близости. Гравий хрустел под ногами, галки озабоченно мерили лапками газоны. Сизари ворковали и крутились у полупустых лавочек, подбирали крошки хлеба, выискивали в шелухе крупинки семечек.

Ольга выглядела невеселой. Не такой как обычно: молчаливой и внимательной, нет. Сегодня она казалось по-настоящему удрученной. Она думала о каком-то невыносимо тягостном событии. Горькие складски у рта не сделали девушку некрасивее, но придавали лицу какую-то непримиримую трагичность. В сгущающихся сумерках воздух легким теплым паром кружил у рта.

– Оль, ты что? – спросила Вика, чувствуя безрадостное настроение. Не было смысла делать вид, что она ничего не заметила.

Ольга горестно вздохнула, прежде чем сказать:

– Ой, Вик, – ещё один тяжелый вздох вырвался струйкой пара, – я беременна.

Ольга не посмотрела на неё, продолжая шагать размеренно и неторопливо. Опустила глаза долу, но кажется, прижалась крепче. Вроде как давала возможность свыкнуться со сказанным, искала поддержку, и в то же время размышляла. Вика не сразу приняла новость. У Ольги это была не первая беременность. Два года назад, в семнадцать, она залетела от одного своего хахаля, который настоял на том, чтобы она сделала аборт. Сколько тогда Вика её не уговаривала, у себя жить предлагала, упрашивала, Оля не решилась родить. Боялась родителей, осуждения окружающих. Но в основном, конечно, из-за парня, который не хотел ребенка. Не поддержал, струсил, шарахнулся в сторону. Это было кошмарное время. Возвращаясь к нему в памяти, Вика задавала себе вопрос: что бы она сделала на месте Ольги? Никогда не говори «никогда» – это Вика за недолгую жизнь уяснила хорошо. И все же она не знала, что должно произойти, чтобы она решилась сделать аборт. Да, не хотелось бы быть матерью-одиночкой, растить ребенка самостоятельно, полагаясь только на себя, чувствовать презрительные взгляды друзей, родных. Да и родители встречались разные. Вика не представляла, что будь живы мама с папой, они не помогли бы ей. Но в то же время… они не были живы. Поэтому было нечестно сравнивать себя с Ольгой. Подругу родители бы по головке не погладили. Первые бы стали позорить. Тем более что они её содержали, и у Ольги еще брат был.

– Правда? – только и смогла промолвить Вика.

– Да, – Ольга продолжала смотреть на землю под ногами, на носки сапожек.

После первого раза, когда парень достал деньги, и Ольга прервала беременность, она часто говорила, что боится остаться бездетной. Нет-нет, да проскальзывал в разговоре страх, сомнение, невеселая шутка, горечь. Она спрашивала у Вики, должна ли говорить об этом своему будущему мужу. Вика считала, что лучше сказать. Откроешь правду: считай, нести её уже легче. Ну вот, теперь страхи оказались беспочвенными.

У Вики всплыли перед глазами заинтересованные взгляды Дениса, бросаемые на всех подряд подружек Ольги, в том числе и на неё, на Вику. Да уж, натерпится она с ним. Но Вика тут же отбросила эти мысли. Он будет хорошим отцом и прекрасным мужем. Сколько ему лет?

– Поздравляю! Чего ты так горестно вздыхаешь? Это же отличная новость!

Ольга повернула к ней испуганно-усталое лицо.

– Да уж отличная! Только отец, ты не думай, не Денис.

Вика так и охнула: – Не Денис? А кто?

– Только не убивай меня, – взгляд Оли напоминал взгляд беспризорного щенка. У Вики засосало под ложечкой. Кто это мог быть? Она почувствовала нехорошее, недоброе. Остановилась и молча уставилась на Ольгу.

– Пойдем, – подруга потянула её, а, не достигнув результата, двинулась одна, – это Зуев, – еле слышно сказала она.

Глава 19. Подруга.

Зачем я здесь, зачем ступаю

на темную тропу в лесу?

Вину какую искупаю

и наказание несу?

Б. А. Ахмадулина

Вика бросилась следом:

– Зуев? – она заглянула подруге в лицо.

– Да, – Ольга кивнула, не подняв на Вику глаз.

– Андрей Зуев? – на всякий случай переспросила Вика.

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 161718 19 20 21 Следующая ⇒