Екатерина: А вас при рождении как по документам — немкой?

Алиса Бруновна: Все бабушкины дети «разменяли» немецкую кровь: папа женился на русской (на моей маме), его старшая сестра вышла замуж за грузина, младшая — за поляка. Так что мы, бабушкины внуки, уже не совсем немцами были. И моя мама настояла на том, чтобы в графе «национальность» у меня стояло «русская». Это оказалось мудрым решением, впоследствии, наверное, спасшим мне.

Фото: Антон Соколов

Екатерина: А бабушка не огорчалась из-за того, что не на немцах женились ее дети?

Алиса Бруновна: Огорчалась немножко. Но внуков из-за этого любила не меньше. Она была главным связующим центром. Всех кормила, одевала, обувала, обшивала. Она никогда не работала, но всю жизнь была занята. Все мы висели на ней гроздьями. Недаром никто не уходил из дому, а все туда приводили жен-мужей… И даже дядю Ираклия, который учился в Ленинграде в консерватории, но жил-то в Тбилиси, тетя Циля (она тоже училась в консерватории и там со своим будущим мужем познакомилась) как-то умудрилась к бабушке перевезти. Вот таким букетом мы и жили. А мои родители познакомились в ТРАМе — театре рабочей молодежи. Там собирали всех, кто так или иначе пел, танцевал, играл — словом, делал что-то для театра пригодное. Представления в основном давали по областям. Кстати, маму мою этим театром подхватило во Пскове, она ведь псковитянка. Играя вместе в ТРАМе, они с папой и поженились.

Екатерина: А потом началась война…

Алиса Бруновна: И этого светлого, лучезарного мира не стало. Сначала уехал папа — он эвакуировался с ТЮЗом, где к тому времени работал. Улетел буквально последним самолетом, после чего кольцо блокады окончательно сомкнулось. Мы с мамой почему-то с ним не поехали. Не знаю, в чем была причина. Может быть, потому, что всех взять не могли. Кстати, к нам отец так и не вернулся – в эвакуации у него появилась новая семья. Зимой 1941-го не стало нашей квартиры — в нее попал снаряд. Причем, по слухам, это был наш снаряд — то ли недолет, то ли перелет… Я очень хорошо запомнила, как мы вернулись домой и увидели выбитые стекла и двери, рояль, бедный, весь в штукатурке, все разметано… Жить там стало невозможно. Потом наш дом восстановили, поскольку он находился в той части города, которую старались сохранить, — на Мойке, рядом с Исаакиевской площадью. У нас окна выходили прямо на Исаакий. Помню, как скульптуры на нем все были закрыты мешками с песком, а поверх мешков досками заколочены.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 Следующая ⇒