Пьер Леметр 9 страница

Они лихорадочно толкались вокруг веревки и поочередно грызли ее. Алекс не знала, как именно, но каким‑ то образом они договорились об очередности и не нарушали ее, не дрались, чтобы оттеснить друг друга.

Впрочем, какая ей разница. Она нанесла себе очередную рану – в нижней части икры, возле щиколотки. Там виднелась обильная кровью жилка. Труднее всего оказалось отогнать крыс от веревки, чтобы как следует намочить ее кровью.

Сейчас веревка уже почти в два раза тоньше. Между Алекс и веревкой как будто происходило соревнование – кто не выдержит первым.

Алекс не переставая трясла и раскачивала клетку – это усложнило бы крысам задачу, если бы они вдруг решили наброситься на нее. К тому же она надеялась, что из‑ за тряски веревка быстрее порвется.

Чтобы все получилось так, как она рассчитывала, клетка должна упасть не плашмя, а углом об пол, тогда доски треснут или сразу сломаются. Поэтому она продолжала раскачивать клетку, прерываясь лишь на короткое время, чтобы отогнать крыс и снова смочить веревку кровью. Когда одна из крыс начинала грызть веревку, Алекс старалась держать остальных на расстоянии. Она страшно устала и умирала от жажды. С тех пор как разразилась та страшная гроза, продолжавшаяся едва ли не сутки, она перестала чувствовать некоторые участки своего тела – они будто онемели.

Большая серая крыса проявляла особое нетерпение.

Вот уже почти час, как она не приближалась к веревке, предоставляя грызть ее всем остальным. Когда подходила ее очередь, она ее пропускала.

Очевидно, с некоторых пор ее больше интересовала не веревка, а что‑ то другое.

Она смотрела на Алекс, то и дело испуская резкий пронзительный визг.

И вот впервые за все время она просунула морду в щель между двумя досками и зашипела.

Зашипела совсем как змея, вздернув верхнюю губу и обнажив передние резцы.

То, что отпугивало других, на нее не действовало. Алекс кричала, вопила – все впустую. Крыса не шевелилась, намертво вцепившись когтями в дерево, чтобы удержаться, несмотря на то что клетка ходила ходуном.

И все это время она пристально смотрела на Алекс.

Алекс тоже не отрывала от нее взгляд.

Как влюбленные, которые целуются, неотрывно глядя друг другу в глаза.

– Ну иди сюда, – свистящим шепотом произнесла Алекс, судорожно улыбаясь. Она крепко уперлась руками и ногами в противоположные стенки клетки и затрясла ее изо всех оставшихся сил. Не прекращая улыбаться и по‑ прежнему глядя на крысу, сидящую у нее над головой, она снова заговорила, с трудом переводя дыхание: – Ну… иди сюда… дорогуша… У меня… для тебя… кое‑ что есть…

Странное ощущение вызвала у него эта дневная полудрема в бывшей комнате Натали. С чего вдруг ему пришла такая блажь? Камиль и сам этого не знал. Деревянная лестница поскрипывала, на площадке лежал потертый коврик, дверная ручка оказалась фарфоровой, духота под крышей была такая, словно тепло со всего дома сконцентрировалось именно в мансарде. Здесь царила атмосфера загородного семейного дома с его обычно пустующими комнатами для гостей, которые открываются только летом, а все остальное время стоят запертыми.

Сейчас она служила чем‑ то вроде склада ненужных вещей. Судя по виду, в ней никогда не было особой индивидуальности – она напоминала гостиничный номер или стандартную гостевую спальню. Несколько покосившихся олеографий на стенах, комод, у которого недоставало одной ножки (вместо нее была подсунута книга), кровать, напоминавшая гамак – настолько глубоко был продавлен матрас… Впечатляюще, ничего не скажешь. Камиль сел, подложив под спину подушки, и потянулся за блокнотом и карандашом. Пока эксперты суетились вокруг рекуператора с дождевой водой, он рисовал лицо. Свое собственное. В молодости, готовясь к экзаменам в Школу изящных искусств, он нарисовал сотни автопортретов – его мать утверждала, что это единственное стоящее упражнение, потому что только оно дает возможность установить «четкую дистанцию». Сама она рисовала автопортреты десятками, но сохранился только один – написанный маслом, великолепный. Камилю не нравилось об этом думать, однако Мод оказалась права – его извечная проблема заключалась в том, чтобы установить правильную дистанцию с кем бы то ни было: он либо подходил слишком близко, либо оставался слишком далеко. Либо отношения захлестывали его с головой, и он ничего вокруг не видел, думая лишь о том, как бы удержаться на плаву, либо он оставался на расстоянии, осторожно наблюдая за объектом издалека и тем самым обрекая себя на то, чтобы ничего в нем не понять. В обоих случаях ему не удавалось «ухватить фактуру». На бумаге мало‑ помалу возникало изможденное лицо, на котором читалась растерянность, – лицо человека, не знающего, как справиться с грузом проблем.

Боковая стена представляла собой покатый склон крыши – любому, кто бы здесь ни жил, приходилось наклоняться, перемещаясь по комнате. Ну, кроме него разве что… Камиль продолжал водить карандашом, но без особого вдохновения. Он чувствовал дурноту. На сердце кошки скребли. Он вновь перебирал в памяти недавний разговор с Сандриной Бонтам, вспоминал собственное нетерпение и раздражительность. Иногда он невыносим, это точно. Но ему так хотелось побыстрее покончить с этим делом, покончить раз и навсегда.

Ему было не по себе, и он знал почему. Он «ухватил фактуру».

Такой эффект произвел портрет Натали Гранже. До того он видел на фотографиях из мобильника Трарье только жертву. Иными словами, один из элементов дела. Именно с делом о похищении в первую очередь ассоциировалась эта девушка. Но, когда был создан фоторобот, она стала личностью. Фотография – это ведь только реальность. Рисунок – это ваша собственная реальность, созданная вашим воображением, вашими фантазмами, вашей культурой, вашей жизнью. Когда он протянул рисунок Сандрине Бонтам, он увидел лицо изображенной на нем женщины запрокинутым, словно лицо утопающей. Сейчас оно снова предстало перед ним в этом ракурсе. Неужели она и вправду убила этого кретина, Паскаля Трарье? Да, это весьма вероятно, но не важно. Запрокинутое лицо вызывало тревогу. Эта женщина была пленницей, и только от него зависело, останется ли она в живых. При мысли о возможном поражении у него сдавливало грудь. Он не сумел спасти Ирэн. А что на этот раз? Он снова допустит, чтобы женщина умерла?

С самых первых шагов, буквально с первой секунды этого дела он пытался блокировать аффекты, которые все копились и копились по другую сторону преграды, – и вот эта преграда уже готова рухнуть, бреши появляются в ней одна за другой, еще немного – и она завалит его, погребет под обломками, после чего его отвезут прямиком в морг – иными словами, в уже знакомую психиатрическую клинику. Теперь он набрасывал в блокноте другой рисунок – огромный камень, размером почти со скалу. И себя в роли Сизифа.

Вскрытие началось в среду, в час ночи. Камиль присутствовал на нем, Луи тоже.

Ле‑ Гуэн, как всегда, опаздывал, и, когда он наконец появился в Институте судебной медицины, картина в основном уже прояснилась. По всей вероятности, речь действительно шла о Паскале Трарье. Все совпадало: возраст, рост, волосы, предполагаемая дата смерти, – не считая свидетельства бывшей соседки Натали, которая клятвенно уверяла, что узнала кеды Паскаля, хотя точно такую обувь с равным успехом могли носить еще полмиллиона человек. Предстояло сделать тест на ДНК, чтобы удостовериться окончательно, но уже очевидно, что Натали Гранже убила этого человека, предварительно нанеся ему сильный удар в область затылка чем‑ то вроде мотыги (все садовые инструменты, обнаруженные в небольшом сарайчике, увезли на экспертизу), – после чего размозжила ему голову лопатой.

– Видно, он ей здорово досадил, – пробормотал Камиль.

– Что‑ то около тридцати ударов, – сказал судмедэксперт. – Чуть позже я вам назову точное количество. Часть ударов нанесены боковой стороной лопаты, отчего создается впечатление, что их наносили затупившимся топором.

Камиль был удовлетворен. Не доволен, конечно, но удовлетворен. Общая картина вполне соответствовала тому, о чем он раньше уже догадывался. Будь тут этот засранец, судья Видар, Камиль, конечно, не удержался бы от пространного комментария, но, поскольку тут только старина Ле‑ Гуэн, он довольствовался лишь тем, что подмигнул шефу и вполголоса произнес, обращаясь к нему:

– Я же говорил тебе – эта девица мне не нравится.

– Что касается едкого вещества, нам еще предстоит сделать все нужные анализы, но это почти наверняка кислота, – продолжал судмедэксперт.

После того как этот тип получил тридцать ударов лопатой, его убийца, фальшивая Натали Гранже, залила ему в глотку почти целый литр кислоты. Судя по масштабам разрушения тканей – концентрированной.

– Очень концентрированной, – добавил судмедэксперт.

В результате ткани превратились в бесформенную пузырящуюся массу со скоростью, прямо пропорциональной степени концентрации.

Камиль первым решился вслух задать вопрос, который не давал покоя остальным с того самого момента, как они обнаружили тело:

– В тот момент, когда она залила кислоту, Трарье был жив или уже мертв?

Он знал, что на такой вопрос почти всегда следует стандартный ответ: надо подождать, пока будут готовы результаты анализов. Но на сей раз судмедэксперт ответил без всяких околичностей:

– Судя по отметинам на теле, особенно четким на запястьях, этого человека предварительно связали.

Какое‑ то время все молчали, переваривая эту информацию.

– Хотите знать мое мнение? – спросил судмедэксперт.

Разумеется, никто особо не горел желанием знать его мнение, но именно это и побудило его высказаться:

– Я думаю, что сначала ему нанесли удар по затылку, затем связали и залили в рот кислоту. И уже потом убийца нанес ему множество ударов лопатой, чтобы прикончить. То есть до последнего момента он был жив.

Как ни печально это признать, для полицейских правота либо неправота эксперта в данном вопросе пока мало что значила. В отличие от жертвы.

– И присяжных. – Это Камиль произнес уже вслух.

Вечная проблема с Камилем заключалась в том, что он не отступал. Никогда. Если уж он что‑ то вбивал себе в голову… Ле‑ Гуэн однажды сказал ему:

– Ну ты и упертый! Даже фокстерьер иногда соображает, что надо сдать назад!

– Очень изящное сравнение, – хмыкнул Камиль. – Ну хоть не с бассетом сравнил и не с карликовым пуделем. Спасибо и на том.

Будь на месте Ле‑ Гуэна кто‑ то другой, дело вполне могло бы кончиться дуэлью.

Вот и сейчас всем своим видом Камиль ясно показывал, что не собирается сдаваться. Начиная со вчерашнего дня Ле‑ Гуэн замечал в нем перепады настроения: порой он казался озабоченным, порой словно бы молча торжествовал победу. Они несколько раз пересекались в коридорах, Камиль едва здоровался; потом, через пару часов, прошедших с момента последней встречи, он без приглашения вошел в кабинет Ле‑ Гуэна и какое‑ то время маялся, ничего не говоря и не решаясь уйти, – он как будто раздумывал, стоит ли сообщить комиссару то, с чем он пришел, и наконец, не сказав ни слова, вышел, хотя и с явным сожалением, напоследок бросив на шефа взгляд, в котором сквозила горечь. Однако Ле‑ Гуэн проявил терпение. В очередной раз они столкнулись в туалете (стоя рядом у соседних писсуаров, они являли собой впечатляющее зрелище) – и Ле‑ Гуэн сказал только: «В любое удобное для тебя время» – что можно перевести и как: «Я собрался с силами и теперь в состоянии дать отпор».

И вот они сидят за столом на террасе кафе, ожидая заказанного ланча. Камиль демонстративно отключил мобильник и положил его перед собой на стол, давая понять, что полностью сосредоточился на предстоящем разговоре. Присутствовали все четверо – Камиль, Ле‑ Гуэн, Арман и Луи. После недавней грозы небо расчистилось, снова стало тепло. Арман до дна осушил заказанную кружку пива и тут же на всякий случай заказал еще чипсов и оливок – за счет того, кому предстояло расплачиваться за всех.

– Эта девушка – убийца, Жан, – произнес Камиль.

– Может быть, – кивнул Ле‑ Гуэн. – Но все же подождем результатов анализов. На данный момент действует презумпция невиновности, и ты это знаешь не хуже меня.

– Довольно шаткая презумпция, прямо скажем.

– Даже если ты и прав – что это меняет?

С этими словами Ле‑ Гуэн повернулся к Луи, призывая его в свидетели. Ситуация щекотливая, но Луи – молодой человек из влиятельной семьи, который обучался в лучших коллежах, имел одного дядю архиепископа, а другого – депутата от крайне правой партии; иначе говоря, с юных лет умел отделять моральные соображения от практических. К тому же в начальных классах он учился у иезуитов. Иными словами, по части дипломатии ему нет равных.

– Да, это совершенно законный вопрос, – спокойно произнес он. – В самом деле, что это меняет?

– Луи, я думал, ты более догадлив, – с упреком произнес Камиль. – Это полностью меняет подход к делу!

От удивления все застыли – даже Арман, который уже собирался стрельнуть сигарету за соседним столом, отказался от своего намерения и вновь повернулся к своим коллегам.

– Подход?.. – недоуменно переспросил Ле‑ Гуэн. – Черт возьми, Камиль, бросай эти штучки и говори нормально!

– Да, я вижу, вы и впрямь не понимаете, – произнес Камиль.

Обычно в подобных ситуациях он либо шутил, либо иронизировал, – но сейчас он говорил серьезно.

– Вы не понимаете, – повторил он.

Он вынул из кармана блокнот – тот самый, в котором постоянно что‑ то рисовал. Записи он делал редко, полагаясь на свою феноменальную память, и, как правило, на обратной стороне рисунков – в этом было что‑ то от Армановой манеры экономить на всем подряд, хотя Арман ухитрялся писать не только на обложке, но даже на обрезе. Луи успел заметить на страницах блокнота многочисленные изображения крыс. Ничего не скажешь, Камиль в самом деле чертовски талантливый художник.

– Эта девушка меня очень серьезно заинтересовала, – ровным тоном сказал он. – Очень серьезно. И история с серной кислотой тоже показалась мне интересной. А вам нет?

И, словно осознав, что на последний вопрос в принципе нельзя получить утвердительного ответа, он добавил:

– Итак, я провел одно небольшое расследование. Правда, там еще надо будет уточнить ряд деталей, но главное я выяснил.

– Ну давай, не тяни кота за хвост! – слегка раздраженно потребовал Ле‑ Гуэн.

После чего залпом допил еще остававшееся в кружке пиво и сделал знак гарсону повторить заказ. Арман в тот же момент скопировал этот жест: «Дайте две! »

– Тринадцатого марта прошлого года, – произнес Камиль, – некоего Бернара Гаттеньо, сорока девяти лет, нашли мертвым в номере отеля «Формула‑ 1» недалеко от Этампа. Умер от разрушений, причиненных концентрированной серной кислотой – восьмидесятипроцентным раствором.

– О нет!.. – пробормотал Ле‑ Гуэн. Он был полностью уничтожен.

– Учитывая состояние дел в семейной жизни, выдвинули гипотезу о самоубийстве.

– Можешь обойтись без подробностей.

– Нет‑ нет, погоди, это забавно. Сам увидишь. Восемь месяцев спустя, двадцать восьмого ноября, убит Стефан Масиак, владелец кафе в окрестностях Реймса. Тело обнаружили утром в его же заведении. Заключение эксперта: подвергался побоям и пыткам с применением серной кислоты. В той же концентрации. Точно таким же образом залитой в горло. Из кафе похищено чуть больше двух тысяч евро.

– Думаешь, это сделала та самая девушка? – спросил Ле‑ Гуэн.

– А вот скажи мне: если бы тебе пришла в голову идея покончить с собой, ты бы стал использовать серную кислоту?

– Но как, черт возьми, это связано с нашим делом? – прорычал Ле‑ Гуэн, ударив кулаком по столу.

– Тихо, Жан, тихо.

Среди гробовой тишины гарсон принес пива Ле‑ Гуэну и Арману и протер стол, приподнимая другие кружки.

Луи прекрасно знал, что сейчас произойдет, – при желании он мог бы заранее расписать ход разговора вплоть до отдельных реплик, потом убрать протокол в конверт, спрятать, а по завершении разговора снова достать его и сравнить детали – подобное развлечение бывает в мюзик‑ холлах, когда нужно заранее угадать, что сейчас произойдет. Камиль собрался продолжать. Арман с наслаждением докурил выпрошенную у кого‑ то сигарету (своих он, кажется, вообще никогда не покупал).

– Только одно, Жан…

Ле‑ Гуэн закрыл глаза. Луи внутренне улыбнулся. В присутствии Ле‑ Гуэна он всегда улыбался только внутренне, это было правилом. Арман выжидал. В поединке Камиля с Ле‑ Гуэном он всегда готов поставить на первого, тридцать к одному.

– Вот скажи мне одну вещь, – продолжал Камиль. – Как ты думаешь, сколько лет подряд у нас не было ни единого дела об убийстве с применением серной кислоты? Я имею в виду – ни единого нераскрытого дела.

Он сделал паузу, но Ле‑ Гуэн явно не расположен играть в эти игры.

– Одиннадцать лет, друг мой, – продолжал Камиль. – Само собой, время от времени встречаются шутники, которые используют серную кислоту в подобного рода делах, но всегда – только как вспомогательное средство. Для большей надежности, так сказать. Их находят, арестовывают, судят, сажают – одним словом, государство оберегает своих граждан, как и положено. Что касается нетрадиционного применения серной кислоты – на этот счет мы, демократическая полиция, придерживаемся строго однозначного мнения.

– Ты меня достал! – рявкнул Ле‑ Гуэн.

– Я вас понял, комиссар. Но что поделать, как говорил Дантон, «факты – упрямая вещь». А факты именно таковы.

– Ленин, – неожиданно сказал Луи.

Камиль, слегка раздраженный, обернулся к нему:

– Что – Ленин?

Луи невозмутимо поправил прядь волос, упавшую на лоб.

– «Факты – упрямая вещь» – это слова Ленина, а не Дантона.

– И что это меняет?

Луи, слегка покраснев, уже собирался принять вызов, но Ле‑ Гуэн его опередил:

– В самом деле, Камиль, – ну, допустим, десять лет не было ни одного дела об убийстве, где фигурировала бы серная кислота, – и что?

Он действительно вышел из себя, его голос громом раскатился по всей террасе – но этот достойный шекспировской пьесы рев напугал только других посетителей. Камиль всего лишь наклонил голову, посмотрел на мыски своих ботинок, болтавшихся в двадцати сантиметрах над полом, и мягко ответил:

– Не десять лет, комиссар. Одиннадцать.

Среди недостатков Камиля далеко не последний – его пристрастие к театральности. Театральности в духе Жана Расина, классического толка, если можно так выразиться.

– И вот теперь, – продолжал он, – мы имеем два таких убийства всего за восемь месяцев. В обоих случаях жертвы – мужчины. Заметь, вместе с убийством Трарье – уже три.

– Но…

Луи отметил про себя, что комиссар буквально поперхнулся, – чтобы не сказать грубее (но Луи вежлив даже в разговоре с самим собой).

Ле‑ Гуэн и в самом деле смог выдавить из себя всего несколько слов:

– Но какая связь с этой девушкой?..

Камиль улыбнулся:

– Ну вот наконец‑ то правильный вопрос.

На сей раз Ле‑ Гуэн ограничился лишь замечанием:

– Ты и святого доведешь до греха.

Давая понять, что его терпение иссякло, он встал из‑ за стола. На его лице читалось: «Поговорим в другой раз». Затем слегка махнул рукой с видом: «Может, ты и прав, но все равно – в другой раз». Любой, кто не знал Ле‑ Гуэна достаточно хорошо, решил бы, что он обескуражен. Он бросил на стол несколько монет, потом в знак прощания поднял руку таким жестом, словно приносил торжественную клятву, – и в следующий миг, повернувшись к остальным широкой, словно кузов грузовика, спиной, тяжелыми шагами направился к выходу.

Камиль вздохнул. Проявить сообразительность слишком рано – это всегда тактический просчет. Он несколько раз постучал себя по носу указательным пальцем, словно для того, чтобы лишний раз подтвердить в присутствии Армана и Луи, что обладает хорошим чутьем. Только сейчас оно проявилось некстати. На данный момент девушка была жертвой, и никем иным. И не найти ее теперь, когда она расплатилась за свою вину, тоже своего рода вина. То, что речь шла об убийце‑ рецидивистке, не очень‑ то годилось в качестве контраргумента.

Они расплатились, встали и вышли. Напоследок Арман стрельнул у одного из посетителей небольшую сигару – сигарет у того не оказалось. Спустившись по ступенькам террасы, все трое направились к метро.

– Я сформировал три группы, – сообщил Луи. – Первая…

Камиль резко остановился и быстрым движением положил ему руку на запястье – можно подумать, что он внезапно заметил у себя под ногами ядовитую змею, на которую едва не наступил. Луи поднял голову и прислушался. Арман тоже навострил уши. Камиль прав – у его спутников тоже возникло ощущение, будто они где‑ то в джунглях. Все трое переглянулись, чувствуя, как земля под ногами вибрирует, содрогаясь от тяжелых ритмичных ударов. Затем одновременно обернулись, готовые к любым неожиданностям. Метрах в двадцати они увидели монументальную слоновью тушу, которая мчалась к ним с невероятной скоростью. Ле‑ Гуэн несся им навстречу, полы его куртки распахнулись, отчего силуэт стал абсолютно квадратным, одна рука высоко вздымала мобильный телефон. Камиль рефлекторно сунул руку в карман в поисках собственного мобильника и вспомнил, что так и не включил его, выйдя из кафе. Но он не успел ни включить его, ни сделать еще что бы то ни было – Ле‑ Гуэн оказался уже совсем рядом. В несколько прыжков он вплотную приблизился к Камилю и при этом, что удивительно, сумел затормозить, не сбив его с ног, – удивительно четко рассчитал траекторию. Еще удивительнее то, что комиссар даже не запыхался. Кивнув на свой телефон, он произнес:

– Ее нашли! Это в Пантене. Срочно едем туда!

Ле‑ Гуэн сел в машину вместе с ними и за время поездки успел решить множество вопросов по телефону. Судье позвонил тоже он.

Луи ухитрялся полностью сохранять спокойствие и при этом вести машину на бешеной скорости. Они прибыли на место всего через несколько минут.

Старый заброшенный склад на берегу канала выглядел как огромный промышленный блокгауз, напоминающий одновременно завод и корабль. Крашеное охрой массивное здание, которое своим сходством с кораблем было обязано наружным галереям, опоясывавшим его со всех сторон на уровне каждого из четырех этажей, а с заводом – высоким и узким окнам, расположенным почти вплотную друг к другу. Шедевр бетонной архитектуры тридцатых годов. Величественный монумент, на котором еще и сегодня угадывались почти стершиеся буквы: «ЛИТЕЙНОЕ ПРОИЗВОДСТВО».

Вокруг царило полное запустение. Здание, очевидно, не снесли только потому, что планировали перестроить под какие‑ то другие нужды. Снизу доверху его покрывали разноцветные граффити – белые, синие, оранжевые, но, несмотря ни на что, оно продолжало царить над набережной, напоминая тех индийских слонов, которых украшают на праздники цветными лентами и серпантином и которые, не обращая на это внимания, движутся среди толпы, сохраняя свою тяжелую величественную поступь.

Как выяснилось, прошлой ночью каким‑ то граффитчикам удалось забраться на галерею на втором этаже, – что казалось абсолютно невозможным, потому что все проходы были давно разрушены или заблокированы. Но этим ребятам все нипочем… И вот на рассвете, когда они уже заканчивали свою творческую работу, один из них мельком взглянул сквозь разбитое окно – и увидел подвешенную к потолку деревянную клетку и чье‑ то тело внутри. Все утро они прикидывали степень риска, который мог повлечь за собой анонимный звонок в полицию, но в конце концов все же позвонили. Их вычислили через два часа и учинили допрос по поводу их ночной активности.

На место прибыли полицейские и спасатели. Здание годами стояло запертым, новые владельцы замуровали все входы и выходы. Между тем как одна команда спасателей развернула лестницы, другая принялась с помощью кувалды ломать кирпичную кладку, закрывающую один из дверных проемов.

Вскоре вокруг собралось довольно много людей: полицейские в форме и в штатском, а также невесть откуда взявшиеся зеваки, которые, завидев множество машин с мигалками, стянулись к заброшенному зданию – в конце концов пришлось выставить ограждение.

Камиль поспешно вышел из машины и, даже не доставая служебное удостоверение, направился к зданию. Он едва не упал, споткнувшись о груду битых кирпичей. Затем, восстановив равновесие, окликнул спасателей, расчищающих проход:

– Подождите!

Он приблизился. Капитан спасателей, в свою очередь, шагнул ему навстречу, загораживая проход. Камиль даже не стал тратить время на препирательства и просто скользнул в дверной проем – сейчас как раз такой, что человек его роста мог войти внутрь, не наклоняясь. Для того чтобы смогли войти его спутники, понадобилось еще несколько ударов кувалдой.

Внутри было абсолютно пусто. Огромные помещения заливал тусклый свет, сочившийся из узких окон с треснувшими или выбитыми стеклами. Сквозь дырявую крышу капала вода, скопившаяся за время дождей, грохотали плохо закрепленные листы шифера – и эхо разносило эти звуки, многократно усиливая их, по гулким пустым цехам. То и дело налетали порывы ветра. Словом, сама атмосфера этого места способствовала тому, что любому становилось не по себе. Громадными масштабами оно напоминало кафедральный собор – и в то же время являло собой печальную иллюстрацию заката индустриальной эпохи. Обстановка и освещение в точности напоминали те, что удалось различить на фотографиях, сделанных похитителем. Снаружи по‑ прежнему доносился грохот кувалд, напоминавший набат.

– Есть тут кто‑ нибудь?! – крикнул Камиль.

Подождав немного и не услышав ничего в ответ, он бросился вперед. Первый зал оказался очень большим, примерно двадцать на пятнадцать метров, с потолком высотой метров в пять. Стены сочились влагой, на полу повсюду виднелись лужи дождевой воды. Здесь царила ледяная промозглая сырость. Дальше располагалось еще несколько точно таких же залов – видимо, раньше это были складские помещения. Камиль бегом миновал их – и еще раньше, чем войти в очередной дверной проем, он уже знал, что достиг цели.

– Есть тут кто‑ нибудь?! – на всякий случай еще раз крикнул он – и не узнал своего голоса. Это ничем не объяснимое состояние, связанное с его профессией, выражалось в том, что, приближаясь к месту преступления, он испытывал нарастающее напряжение, которое проявлялось и в голосе. И еще сильнее такое состояние обострил запах, принесенный порывом ледяного сквозняка. Резкий запах гнили, мочи и дерьма.

– Есть кто‑ нибудь?.. – повторил он почти машинально.

И снова побежал. Эхо его шагов разносилось по залам, служа ориентиром полицейским, устремившимся за ним. Ворвавшись в смежный зал, он застыл на пороге, бессильно опустив руки.

Через несколько секунд рядом с ним оказался Луи. Он услышал от Камиля одно‑ единственное слово:

– Черт!..

Деревянная клетка валялась на полу, две боковых доски были выломаны. Возможно, они треснули от удара об пол, а потом пленница довершила работу собственноручно. Резкий запах гнили шел от трупов крыс – их было три, два из них придавило упавшей клеткой. Их густо облепили мухи. Вокруг на полу виднелись полузасохшие кучки дерьма. Одновременно взглянув вверх, Камиль и Луи увидели кусок оборванной непонятно каким образом веревки, свисавший с конца лебедки под самым потолком.

Пол в радиусе нескольких метров забрызган кровью.

И – никаких следов жертвы.

Прибывшие полицейские отправились на ее поиски по соседним залам. Глядя им вслед, Камиль лишь скептически покачал головой – он знал наверняка, что это бесполезно.

Она словно испарилась.

Хотя, учитывая ее состояние, это могло оказаться вовсе не метафорой…

Но как же ей удалось освободиться? Впрочем, эксперты скоро все выяснят… Каким образом и через какой выход она убежала? Это тоже будет понятно очень скоро. Но результат налицо: девушка, которую они собирались спасти, спаслась самостоятельно.

Камиль и Луи молча стояли на пороге, пока отовсюду доносились распоряжения одних и ответные возгласы других, разносимые эхом по всему огромному зданию. Они словно никак не могли осознать странный финал этой истории.

Девушка исчезла – и, куда бы она ни делась, она не обратилась в полицию, как сделала бы на ее месте любая другая жертва подобного преступления.

Несколько месяцев назад она убила человека – размозжила ему голову ударами лопаты, а потом, еще живому, залила в горло серную кислоту. После чего похоронила его в городском предместье.

Лишь удачное стечение обстоятельств позволило найти этот труп, в связи с чем неизбежно возникал вопрос: а были ли другие?

И сколько их было?

Не так давно имели место два очень похожих убийства, и Камиль прозакладывал бы последнюю рубашку, что они связаны с убийством Паскаля Трарье.

Сам факт, что девушка сумела освободиться в такой, казалось бы, абсолютно безвыходной ситуации, свидетельствовал о том, что она отнюдь не заурядная особа.

Ее обязательно нужно найти.

Но сейчас это казалось едва ли не сложнее, чем раньше.

– По крайней мере, я уверен, – наконец разжав губы, процедил Камиль, – что теперь комиссар Ле‑ Гуэн наконец‑ то осознает истинный масштаб наших проблем.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒