Мишель Цинк 3 страница

– Ох, как же я по вам обеим скучала! Когда вы приехали?

Луиза с тихим звоном опускает чашку на стол.

– Корабль причалил сегодня утром, ни днем раньше, чем следовало! Меня страшно укачивало всю дорогу.

Я тут же вспоминаю качку во время нашего с Соней плавания из Нью‑ Йорка в Лондон. Я не так подвержена морской болезни, как Луиза, но все равно путешествие вышло не из приятных.

– Знай мы о вашем приезде, встретили бы вас в порту! – говорит Соня.

Тетя Вирджиния осторожно взвешивает слова.

– Это было… довольно спонтанное решение.

– А что случилось? – спрашивает Соня. – Мы ждали Луизу только через несколько месяцев, и… ну…

Она замолкает, боясь показаться грубой.

– Да, понимаю. – Тетя Вирджиния отставляет чашку. – Не сомневаюсь, что меня вы не ждали и вовсе. Во всяком случае, так скоро.

В глазах видно нечто такое, что мне становится не по себе.

– Так почему ты приехала, тетя Вирджиния? То есть, я страшно рада тебя видеть. Просто…

Она кивает.

– Знаю. Я же сказала тебе, что мой долг состоит в том, чтобы остаться с Элис и присматривать за ней, пусть даже она и отказалась исполнять роль Хранительницы. – Тетя ненадолго умолкает и смотрит куда‑ то в угол комнаты. Такое впечатление, будто она мысленно не тут, в Лондоне, а в Берчвуде, где видит что‑ то ужасное и непостижимое. – Должна признаться, невзирая на все произошедшее, я все‑ таки чувствую себя виноватой, что покинула ее.

Соня бросает на меня многозначительный взгляд из кресла‑ качалки близ камина, но я выжидаю, не задаю никаких вопросов. Я вовсе не спешу услышать то, что расскажет нам тетя Вирджиния.

Тетя встречается со мной глазами и возвращается из прошлого.

– Элис стала… своеобразной. Да, я знаю, ее давно уже было трудно понять, – объясняет она, заметив мой пораженный вид. Слово «своеобразная» весьма неточно характеризует поведение сестры за минувший год. – С тех пор, как ты уехала, она сделалась и вовсе жуткой.

До недавней поры я была надежно ограждена от любых действий со стороны Элис – и теперь отчаянно не хочу расставаться с блаженным неведением, пусть даже и мнимым. Впрочем, опыт научил меня: знание о том, что делает враг, – ключ к победе в любой битве. Даже если враг – моя родная сестра.

Соня первой нарушает молчание.

– Вирджиния, что вы имеете в виду?

Тетя Вирджиния переводит взгляд с Сони на меня и понижает голос, точно боится, что нас подслушают.

– Она упражняется в колдовстве все ночи напролет. В спальне вашей матери.

Темная комната.

– Делает там ужасные вещи. Упражняется в запретных чарах. И что хуже всего, достигла такого могущества, что и представить невозможно.

– Совет Григори карает за запретное колдовство! За любое колдовство здесь, в физическом мире! Ты же мне сама говорила… – В голосе моем звенит истерика.

Тетя медленно кивает.

– Совет Григори обладает властью лишь в Иномирьях, и наложенные им наказания всего‑ навсего ограничивают твои права и возможности там. Совет Григори уже осудил Элис. Лия, в это трудно поверить, я понимаю, но она очень осторожна и крайне могущественна. Она странствует по Иномирьям так, что Григори не замечает ее – совсем, как ты, когда стараешься, чтобы тебя не заметили падшие души. – Тетя Вирджиния пожимает плечами. – Ее неповиновение совершенно беспрецедентно. А Совет Григори не может ничего поделать с тем, кто обитает в этом мире. Иначе им пришлось бы пересечь границы, пересекать которые запрещено.

Я ошеломленно качаю головой.

– Но если Совет Григори запретил Элис появляться в Иномирьях, то он должен бы следить за ней! – почти кричу я от досады и горькой злости.

– Разве что… – начинает Соня.

– Что? – Внутри у меня все так и сжимается от паники, мне просто плохо становится.

– Разве что ее это совершенно не волнует, – договаривает вместо Сони Луиза, устроившаяся на софе рядом с тетей Вирджинией. – А ее и не волнует, Лия. Ей дела нет до того, что говорит или делает Совет Григори. Дела нет до законов и наказаний. Ей не требуется дозволение Совета, не требуется никаких разрешений. Она стала слишком сильна.

Мы молча пьем чай, и каждая из нас представляет себе набравшую силы и не скованную никакими запретами Элис. Тетя Вирджиния первой нарушает молчание, хоть заводит речь о другом.

– Для нашего приезда есть и еще одна причина, Лия, хотя довольно было бы и первой.

– Что? Какая причина?

Я даже представить себе не могу ничего такого, что заставило бы тетю Вирджинию внезапно сорваться с места и поехать за океан.

Тетя Вирджиния со вздохом опускает чашку на фарфоровое блюдце.

– Тетя Абигайль очень больна и просит, чтобы ты немедленно явилась в Алтус.

– Я все равно собиралась туда в самом скором времени. У меня было какое‑ то чувство… насчет Элис. – И я продолжаю, не вдаваясь в объяснения: – Правда, я не знала, что тетя Абигайль больна. Она поправится?

Глаза тети Вирджинии полны печали.

– Не знаю, Лия. Леди Абигайль очень стара. Она правила Алтусом много лет, и, быть может, просто пришло ее время. В любом случае настала пора тебе туда отправиться, особенно учитывая развитие событий с Элис. Тетя Абигайль – хранительница страниц. Только ей известно, где они спрятаны. Если она умрет, не сказав тебе, где их искать…

Ей нет нужды заканчивать фразу.

– Да‑ да, понимаю. Но как мне найти дорогу туда?

– Эдмунд тебя проводит, – говорит тетя Вирджиния. – Ты отправишься через несколько дней.

– Несколько дней! – недоверчиво восклицает Соня. – Но как мы успеем подготовиться к такому путешествию за несколько дней?

На лице тети Вирджинии отражается изумление.

– О! Но… леди Абигайль говорила об одной Лие.

Соня поднимает руку, показывая тете медальон у нее на запястье.

– Я храню медальон. Все эти восемь месяцев я была ближайшим доверенным лицом Лии. Не сочтите за неповиновение, но я не останусь тут, пока Лия одна едет навстречу опасности. Ей нужны союзники – а вернее меня не найти.

– Ну, я бы не стала так утверждать! – возмущается Луиза. – Быть может, я и торчала в Нью‑ Йорке, пока вы были тут, но я имею к пророчеству такое же отношение, как и ты, Соня.

Я пожимаю плечами и гляжу на тетю Вирджинию.

– Они – два из четырех ключей. Если нельзя доверить им местонахождение Алтуса, то кому вообще можно доверять? Кроме того, хотелось бы иметь хоть какую‑ то компанию. Уж верно, тетя Абигайль не откажет мне в такой малости.

Тетя Вирджиния вздыхает и пристально глядит на Соню с Луизой.

– Что ж, мне почему‑ то кажется, что возражать бесполезно. – Она потирает лоб, в глазах ее усталость. – Кроме того, должна признать, долгое путешествие сказалось на мне не лучшим образом. Давайте просто тихо посидим у огня и побеседуем о чем‑ нибудь более приятном, ладно?

Я киваю. Луиза ловко переводит разговор на другую тему, расспрашивая нас с Соней про нашу жизнь в Лондоне. Весь следующий час мы проводим за рассказами. Тетя Вирджиния слушает вполуха, рассеянно глядя в огонь. Я не могу отделаться от чувства вины. После разговоров о Элис и пророчестве пересказы светских скандалов и сплетен кажутся мелкими и никчемными.

Однако нельзя же каждую минуту жить в мире пророчества. Разговоры на посторонние темы напоминают нам, что есть и другой мир – тот, в котором, возможно, нам еще доведется когда‑ нибудь жить.

– Пожалуй, настало время рассказать мне, что именно вам известно.

Голос мой эхом разносится над полом каретного сарая, где Эдмунд при свете тусклого фонаря протирает карету. Наш кучер несколько секунд молчит, а потом кивает.

Уж коли Эдмунд знает достаточно, чтобы стать нашим проводником в Алтус, то явно занимает в моей жизни и жизни нашей семьи место большее, чем просто друг и помощник.

– Присядете? – Он показывает на стул у дальней стены.

Кивнув, я подхожу туда и сажусь.

Сам Эдмунд отходит к верстаку, что стоит в нескольких шагах от меня, и принимается перебирать и протирать ветошью какие‑ то здоровенные железные инструменты. Непонятно – и в самом ли деле это ему так необходимо, или же он хочет руки занять, однако я прикусываю язык и не задаю вопроса, что бьется у меня в голове. Я хорошо знаю Эдмунда. Как будет готов, сам заговорит.

Наконец он нарушает молчание, и голос его звучит негромко и спокойно, как будто рассказывает волшебную сказку.

– Я с самого начала знал, что Томас, ну, ваш отец, чем‑ то отличается от всех других людей. Больно он был скрытен – и хотя люди его положения нередко много путешествуют, он держал причины своих частых отлучек в тайне.

– Но вы же ездили с ним!

Отец и в самом деле обычно брал Эдмунда с собой, оставляя нас на попечении тети Вирджинии, нередко на несколько месяцев, покуда сам странствовал в каких‑ то смутно упоминаемых экзотических странах.

Эдмунд кивает.

– Это уже потом. А сперва я был как любой другой из слуг. Возил Томаса в карете, присматривал за работниками в полях, да следил, чтобы самые ответственные дела по дому доставались кому надо. Только после того, как ваша мама… изменилась… ваш отец доверил мне правду о пророчестве.

Я вспоминаю письмо мамы, и те строки, где она описывала, как падшие души довели ее почти до безумия.

– Тогда он вам все и рассказал? – спрашиваю я.

Эдмунд снова кивает.

– Думаю, у него не оставалось иного выбора. Больно тяжело было тащить этакий груз в одиночку. Даже Вирджиния, которой он доверил тех, кто был ему всего на свете дороже – вас, ваших сестру и брата, – не посвящена была в тайны книги и его путешествий. Я так думаю, он бы просто свихнулся, если бы никому не рассказал все остальное.

– Что – остальное? – Как же одиноко, верно, было отцу, пока он отчаянно пытался сохранить тайну. Эдмунд колеблется, и я вспыхиваю от досады. – Эдмунд, мой отец мертв. Задача покончить с пророчеством легла на мои плечи! Не сомневаюсь: он бы хотел, чтобы вы мне все рассказали.

Кучер устало вздыхает.

– Наняв Филиппа для поисков ключей, ваш отец взял на себя обязанность самому каждый раз ездить и проверять его донесения. Томас хотел лично убедиться, что ничего не упущено. Он встречался с каждой девочкой, в которой были основания подозревать один из ключей, – чтобы самому подтвердить или опровергнуть это предположение. И если убеждался, что отметина подлинная, как в случае с мисс Сорренсен и мисс Торелли, то устраивал так, чтобы они попали в Нью‑ Йорк.

Я вспоминаю печальную историю Сони – родители отослали ее к миссис Милберн, потому что не понимали ее природного дара. А Луиза! Луизу отдали в школу в Вайклиффе, хотя собирались отправить в Англию.

Эдмунд тем временем продолжает:

– К тому времени призрачное воинство уже неотступно досаждало ему, терзало, насылая постоянные видения в облике вашей мамы. И он хотел сделать так, чтобы у вас было все необходимое разгадать пророчество – на случай, если сам не сможет вам помогать.

– Так вы ездили с ним на поиски ключей! – Это не вопрос.

Он кивает, опустив взгляд на руки.

– И знали про Генри? Что он прятал от Элис список?

– Нет. Ваш отец никогда не говорил мне, где хранит список ключей. Я всегда думал, что в книге. Знай я только… – Он поднимает голову, глаза его исполнены муки. – Знай я только, что список у Генри, уж я бы все сделал, лишь бы его защитить.

Мы молча сидим в каретном сарае, каждый в плену своих воспоминаний. Наконец я встаю и кладу руку ему на плечо.

– Эдмунд, это не ваша вина.

«Моя, – думаю я. – Это я не сумела его спасти».

Я направляюсь к двери.

Однако на полдороге мне приходит в голову новая мысль – вопрос, на который у меня еще нет ответа.

Я поворачиваюсь к Эдмунду, который теперь сидит на стуле, уронив голову на руки.

– Эдмунд?

Он поднимает глаза.

– Да?

– Даже со всем тем, что отец вам рассказал, как ты можешь быть нашим провожатым в Алтус? Ведь его местоположение держится в строгой тайне. Откуда вы знаете дорогу?

Он пожимает плечами.

– Много раз бывал там с вашим отцом.

А я‑ то думала, что меня уже ничто не удивит. Однако…

– Но… но зачем мой отец ездил в Алтус? Уж в любом случае он не входил в орден Сестер, – с легкой иронией замечаю я.

Эдмунд медленно качает головой и смотрит мне прямо в глаза.

– Нет, не входил. Зато входил в Совет Григори.

– Все сложено и готово к отъезду.

Эдмунд стоит у кареты, рядом с упряжкой, сжимая шляпу в руке.

С приезда из Нью‑ Йорка тети Вирджинии, Эдмунда и Луизы прошла неделя, а кажется – целый год. Путешествие в Алтус – дело нешуточное. Для него требуются лошади, припасы и провожатые. Когда мы впервые обсуждали детали, я думала, невозможно подготовить все так быстро. Однако каким‑ то непостижимым образом все встало на свои места. Филипп в наше отсутствие продолжит поиски ключей, хотя он не в восторге от того, что в поездке меня будет охранять только один Эдмунд.

Я все еще не пришла в себя после открытия, что мой отец был членом Совета Григори – однако для дальнейших расспросов времени не было. Ясно одно: я многого не знаю о своих родителях. Возможно, поездка в Алтус поможет мне отыскать не только недостающие страницы.

Спустившись по ступеням Милторп‑ Манор, я вижу всего одну карету и удивляюсь, куда делось все остальное, подготовленное за целую неделю.

– Эдмунд, а где запасные лошади и припасы?

Эдмунд медленно кивает.

– Мы решили, что не стоит поднимать шум при выезде из города. Все готово, а остальное присоединится к нам в должный срок. – Он вынимает из кармана часы. – Кстати, о сроках – нам пора.

Я оглядываюсь на Луизу, что присматривает, как в карету грузят последние дорожные сумки, и с трудом сдерживаю смех. Нам с Соней не составило труда обойтись минимумом вещей, как и предлагал Эдмунд, – но Луиза‑ то не участвовала во всех наших с Соней сборах за минувший год. Она озабоченно следит за тем, как Эдмунд запихивает в карету очередной саквояж, и я почти слышу, как она мысленно пробегает по списку упакованных шляпок и перчаток, хотя ни то, ни другое в дороге ей не понадобится.

Я выразительно закатываю глаза, но тут замечаю, что Соня о чем‑ то негромко переговаривается с тетей Вирджинией у подножья лестницы. Луиза присоединяется ко мне, мы спешим туда же, и скоро уже стоим все вместе, сбившись в группку. Так трудно прощаться, когда мы только что встретились!

Как всегда, тетя Вирджиния изо всех сил желает облегчить расставание.

– Ну все, девочки. Вам пора. В дорогу, в дорогу. – Она целует Луизу, а потом чуть отстраняется, заглядывая ей в глаза.

– Дорогая, было так приятно провести с тобой всю дорогу от самого Нью‑ Йорка. Мне будет недоставать твоего отважного сердечка. Только не забывай смирять его, если того требует безопасность или благоразумие. Ладно?

Луиза, кивнув, напоследок еще раз проворно обнимает тетю и направляется к карете.

Соня не ждет тетю Вирджинию, а сама шагает к ней, протягивая руки.

– Как грустно уезжать! Мы ведь даже познакомиться толком не успели!

Тетя Вирджиния вздыхает.

– Увы, тут ничего не поделаешь. Пророчество ждать не станет. – Она бросает взгляд на Эдмунда, который снова смотрит на часы. – И Эдмунд, сдается мне, тоже.

Соня хихикает.

– Пожалуй, вы правы. До свидания, Вирджиния.

Выросшая без дома и без семьи, если не считать ее опекунши, миссис Милберн, Соня все еще стесняется выказывать привязанность кому‑ то, кроме меня. Она не обнимает тетю, хотя с улыбкой заглядывает ей в глаза перед тем, как повернуться к карете.

Мы с тетей Вирджинией остаемся вдвоем. Все, что окружало меня прежде, утрачено, и от необходимости проститься с тетей к горлу у меня подступает комок. Я сглатываю его.

– Как бы мне хотелось, чтобы ты поехала с нами, тетя Вирджиния! С тобой я чувствую себя гораздо увереннее. – Лишь произнеся эти слова, я осознаю, что это и в самом деле чистая правда.

– Мое время прошло, а твое только начинается, – отвечает она с грустной улыбкой. – Со времени отъезда из Нью‑ Йорка ты стала сильнее, и теперь полноправная Сестра. Пора тебе занять свое место, дорогая. А я останусь здесь, буду ждать, чем закончится эта история.

Я обнимаю ее и поражаюсь – какая же она хрупкая и маленькая. Несколько мгновений я не могу говорить, настолько захлестнули меня эмоции.

Наконец совладав с собой, я чуть отстраняюсь и заглядываю ей в глаза.

– Спасибо, тетя Вирджиния.

Она еще раз сжимает мне плечо.

– Будь сильной, детка, я же знаю, какая ты на самом деле.

Я ступаю на подножку, поднимаюсь в карету. Эдмунд взгромождается на козлы. Устроившись рядом с Соней, напротив Луизы, я высовываю голову в окно, что выходит на переднюю часть экипажа.

– Поехали, Эдмунд?

Наш кучер – человек дела: вместо ответа он просто шевелит вожжами. Карета трогается с места. Так, без единого слова, начинается наше странствие.

Первое время мы едем вдоль Темзы. В полутьме экипажа мы с Соней и Луизой молчим. Наше внимание занимают лодки на реке, другие кареты, снующий туда‑ сюда народ, занятый разными делами. Постепенно все это кончается, и вот уже остается лишь вода с одной стороны и равнины, простирающиеся к невысоким горам – с другой. Мерное покачивание кареты и царящая вокруг тишина убаюкивают нас. Я дремлю урывками, откинувшись на спинку обитого бархатом сиденья, и наконец проваливаюсь в глубокий и крепкий сон.

Через некоторое время я рывком возвращаюсь к действительности: карета резко остановилась. Голова моя покоится на плече Сони. Тени, серыми расплывчатыми пятнами таившиеся по углам кареты, вытянулись и сгустились, набрали силу и кажутся почти живыми, точно выжидают момента поглотить нас. Я выбрасываю эту случайную мысль из головы и прислушиваюсь к голосам, раздающимся снаружи.

У Луизы сна ни в одном глазу. Она смотрит на нас с Соней с каким‑ то странным выражением, в котором мне почему‑ то мерещится гнев.

– В чем дело? – спрашиваю я. – Почему мы остановились?

Она пожимает плечами и отворачивается.

– Понятия не имею.

Вообще‑ то мне больше хотелось спросить не про шум снаружи, а про ее странную манеру держаться. Однако, вздохнув, я прихожу к выводу, что она раздражительна потому, что всю дорогу из Лондона была предоставлена самой себе.

– Давай‑ ка выясним.

Я поднимаю оконную шторку. В нескольких шагах от кареты, возле купы деревьев, Эдмунд о чем‑ то говорит с тремя мужчинами, почтительно склонившими головы. Это почтение не очень вяжется с их грубой, неотесанной внешностью и неуклюжей манерой держаться. Они хором кивают в сторону чего‑ то, что с моего места не видно. Потом все трое снова поворачиваются к Эдмунду, он пожимает им руки, и они идут прочь, перестав загораживать мне обзор.

Я отодвигаюсь в глубь кареты и снова опускаю шторку. Ради моей безопасности, равно как и ради безопасности Сони с Луизой, мы условились до самого Алтуса держать в тайне, кто мы такие.

За каретой раздается глухой перестук копыт, постепенно стихающий вдали. На некоторое время воцаряется тишина, а потом Эдмунд распахивает дверцу кареты. Шагая на солнечный свет, я нисколько не удивляюсь, обнаружив пять лошадей и груду всевозможных припасов. Меня удивляет другое – что в число лошадей входят наши скакуны из Уитни‑ Гроув.

– Сарджент! – Я бросаюсь к черному коню, моему спутнику в стольких скачках. Обхватываю его руками за шею, целую мягкую шкуру, а он тычется носом мне в волосы. Смеясь, я поворачиваюсь к Эдмунду.

– Как ты его нашел?

Он пожимает плечами.

– Мисс Сорренсен рассказала мне о вашем… гм, загородном домике. Она считает, на знакомых лошадях путь будет легче.

Я с благодарной улыбкой оглядываюсь на Соню. Та счастливо гладит свою лошадку.

Эдмунд снимает с крыши кареты саквояж.

– Надо ехать как можно скорее. Неразумно слишком долго стоять у дороги. – Он протягивает мне сумку. – Только сначала, сдается мне, вы захотите переодеться.

На то, чтобы уговорить Луизу облачиться в мужские штаны, уходит масса времени. Она превосходная всадница, но ее не было с нами в Лондоне, когда мы начали ездить верхом в мужской одежде. Она спорит с нами битых двадцать минут, но даже согласившись, никак не может успокоиться. Уже переодевшись и стоя рядом с каретой, мы с Соней слышим изнутри ее ворчание и отчаянно стараемся не глядеть друг на друга, пытаясь сдержать неудержимый хохот.

Наконец Луиза появляется из кареты, держась очень скованно и поправляя на ходу подтяжки. Надменно задрав подбородок, она марширует мимо нас к лошадям. Соня откашливается, стараясь подавить смешок. Эдмунд вручает нам поводья. В Алтус поскачем верхом. Он уже прикрепил к крупам коней мешки с провиантом, и нам остается лишь приготовиться к скачке.

Внезапно я замираю, так и не успев сесть в седло. Вода, провиант и одеяла поедут на крупах коней, но кое‑ что я предпочитаю везти сама. Развязав вьючный мешок Сарджента, я роюсь там, пока не нахожу лук и колчан со стрелами и маминым кинжалом. Тот факт, что нож этот некогда использовала Элис, чтобы уничтожить защитные чары, которыми мама окружила мою комнату, ничуть не омрачает уверенности, которую клинок придает мне сейчас. Ведь до того, как им завладела Элис, он принадлежал моей матери.

А теперь мне.

Что же до лука, то я не знаю, придется ли мне пустить его в ход, хотя надеюсь, что мои уроки стрельбы в Уитни‑ Гроув не пройдут даром, и забота о нашей безопасности не будет всецело предоставлена одному Эдмунду. Повесив лук на спину, я креплю заплечный мешок так, чтобы его содержимое оказалось под рукой.

– Все хорошо? – Сидя в седле, Эдмунд пристально смотрит на мой мешок.

– Да‑ да, спасибо.

Чувствуя себя куда как увереннее, я вскакиваю на Сарджента.

– А что с каретой? – интересуется Луиза, разворачивая коня вслед за Эдмундом.

Голос его звучит чуть приглушенно.

– За ней придут попозже. Она возвращается в Милторп‑ Манор.

Луиза хмурит лоб и оглядывается.

– Постойте… мои вещи так и остались лежать на крыше!

– Не беспокойтесь, мисс Торелли. – Голос Эдмунда даже не предполагает возможности спорить. – Все лишние вещи отвезут в Милторп‑ Манор.

– Но…

Луиза клокочет от возмущения, переводит взгляд с Сони на меня, но под конец понимает тщету споров. Выпрямившись в седле, она пронзает спину Эдмунда взглядами, столь же острыми, сколь настоящие стрелы.

Соня у нее за спиной тайком усмехается. Мы все едем вслед за Эдмундом к деревьям на краю леса. Я наслаждаюсь возможностью посмеяться, пусть и за счет Луизы, но как только мы вступаем с залитой солнцем опушки в таинственную сень леса, что‑ то в глубине души подсказывает мне: путешествие в Алтус будет чем угодно, но не приятной поездкой.

– Ох! Кажется, я уж никогда сидеть нормально не смогу! – Соня, кряхтя, опускается на камень рядом со мной.

Я понимаю, что она имеет в виду. Верховые прогулки для собственного удовольствия не подготовили нас к шестичасовой езде.

– Ну, наверное, через пару дней привыкнем. – Я силюсь улыбнуться, но от боли улыбка выходит похожей на гримасу.

Странный был день. Мы всю дорогу ехали молча, словно загипнотизированные безмолвием леса и мерным покачиванием в седле. Эдмунд ехал впереди: ведь только он знает дорогу.

Глядя, как он заканчивает ставить палатки, что послужат нам убежищем на ночь, я невольно дивлюсь: сколько же в нем энергии. Возраст Эдмунда мне неизвестен, но верный кучер неизменно присутствовал в моей жизни с тех пор, как я была совсем крошкой – и казался очень взрослым уже тогда. Однако весь этот мучительно долгий день он провел в седле и ни разу не пожаловался на усталость.

Я обвожу лагерь взглядом. Луиза сидит, прикрыв веки и прислонившись спиной к дереву. Хорошо бы поболтать с ней хоть несколько минут, но вдруг она уснула? Тревожить ее совсем не хочется.

Я перевожу взгляд на Соню, однако та тоже уже почти спит.

– Если я не тронусь с места, то больше не шевельнусь, – говорю я ей. – Пойду помогу разбивать лагерь.

Бедный Эдмунд! Совсем один в глухом лесу с тремя девчонками и без всякой помощи. Я даю зарок как можно больше делать по лагерю.

– Я тоже пойду. Через минутку. – Сонин голос звучит невнятно от изнеможения.

Соскользнув на землю, она опускает руки на камень и кладет на них голову. Не успеваю я пройти и пяти шагов, как она уже крепко спит.

Подойдя к Эдмунду, я спрашиваю у него, чем мне заняться. Он рад ответить и тут же вручает мне несколько картофелин и маленький ножик, хотя я в жизни даже тоста самостоятельно не приготовила, а картошку до сих пор видела только в печеном, вареном или жареном виде. Однако повертев клубни в руках, я прихожу к выводу, что сами собой они не приготовятся, а потому принимаюсь чистить и резать. Оказывается, даже столь простая задача, как резка картошки, требует сноровки. Раза три я промахиваюсь, но потом вроде бы у меня начинает получаться.

Несколькими часами позже я уже научилась готовить на костре и даже пробовала вместе с притихшей усталой Луизой мыть посуду в реке неподалеку от лагеря. После гибели Генри и того, как сама я чуть не утонула, вода внушает мне почти первобытный страх, поэтому я держусь у самого берега, хотя течение тут слабое.

Уже темно и поздно, хотя точно времени я не знаю. Соня с Луизой отправляются в нашу палатку переодеться перед сном. От костра тепло, на душе мир и покой, и я догадываюсь: это от того, что Эдмунд рядом. Повернувшись к нему, я смотрю, как на лице его пляшут отсветы пламени.

– Спасибо, Эдмунд. – В лесной тишине голос мой звучит громче обычного.

Он смотрит на меня. В свете костра лицо его кажется моложе.

– За что, мисс?

– За то, что поехали с нами, – неуверенно говорю я. – За то, что заботитесь обо мне.

Он кивает.

– В такие времена… – Ненадолго умолкнув, он смотрит в темноту леса, как будто явственно различает опасности, что ждут впереди. – В такие времена рядом с вами должны быть надежные люди. Люди, которым можно доверять. – Он снова переводит взгляд на меня. – Мне нравится думать, что я возглавляю этот список.

Я улыбаюсь.

– Чистая правда. Вы же член нашей семьи, Эдмунд, как тетя Вирджиния и… ну…

Я не могу произнести при Эдмунде имени Генри. При Эдмунде, который любил моего брата, как собственного сына, и заботился о нем. При Эдмунде, который со слезами переживал утрату, но не обратил ко мне ни единого заслуженного упрека.

Взгляд его снова уходит в сторону. Глядя в ночь, Эдмунд вспоминает то, что ни он, ни я не хотели бы вспоминать.

– Смерть Генри почти раздавила меня. А потом, когда вы уехали… ну, казалось, мне уже больше и жить‑ то незачем. – Взгляды наши встречаются. Я вижу в его глазах боль, столь же острую, как в день после похорон Генри, когда Эдмунд возил меня попрощаться с Джеймсом. – Я поехал в Лондон с Вирджинией только из‑ за Элис.

– Из‑ за Элис? – Представить себе не могу, чтобы сестра посылала мне какую‑ либо помощь.

Он медленно кивает.

– После вашего отъезда она стала совсем нелюдима. Я не видел ее много дней, а когда наконец увидел, то понял: она потеряна. Ушла в Иномирья.

– А потом? – спрашиваю я.

– Увидев ее взгляд, я осознал, что душа ее с каждым днем становится все черней, и понял: вам никакой союзник лишним не будет. Она, быть может, сейчас отделена от вас океаном, но не обольщайтесь. – Он умолкает на миг и глядит мне прямо в глаза. – Возможно, сейчас, в эту самую минуту она среди нас. И представляет собой ничуть не меньшую угрозу, чем когда вы жили под одной крышей. А быть может, учитывая, какая она отчаянная, – и большую.

Слова его повисают в воздухе между нами. Я машинально провожу пальцами по неровной отметине у меня на запястье, пытаясь охватить разумом мир, в котором моя сестра, мой близнец, за время моего отсутствия стала еще более могущественной и злой волшебницей. Разве не довольно того, что она столкнула Генри в реку? Что выдала меня падшим душам, уничтожив мамины защитные чары? Однако эти мысли – мысли, которые едва хватает духу додумать до конца, – не в состоянии подготовить меня к тому, что говорит Эдмунд дальше.

– И потом, Джеймс Дуглас…

Я вскидываю голову.

– Джеймс? Что с ним?

Эдмунд разглядывает руки так пристально, точно никогда не видел их раньше. Ему явно не хочется говорить то, что придется сказать.

– За ваше отсутствие Элис очень… очень сдружилась с мистером Дугласом.

– Сдружилась? – Слова душат меня. – Что вы имеете в виду?

– Она захаживает к нему в книжную лавку… Приглашает на чай.

Перед глазами у меня возникает яркий мгновенный образ: Элис и Джеймс у реки. Джеймс смеется, запрокидывая голову.

– И он рад ее вниманию? – Мысль невыносима, хотя я уже давно заставляю себя смириться и не думать о Джеймсе, пока до конца пророчества еще далеко.

Эдмунд вздыхает.

– Быть может, это еще ничего и не значит. – Голос его ласков и тих. – Мистер Дуглас был… весьма потрясен вашим внезапным отъездом. Думается, ему сейчас одиноко, а Элис… понимаете, Элис ведь так похожа на вас. Вы же близнецы. Возможно, Джеймсу просто хочется почаще вспоминать вас, покуда вы не вернетесь.

Сердце бьется у меня в груди быстро‑ быстро. Я почти всерьез удивляюсь, как это Эдмунд не слышит стука в ночной тишине. Я встаю, пошатываясь, как от болезни.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒