Annotation 8 страница

Отправив свою команду с поручениями на все четыре стороны, комиссар довольно быстро получил первые результаты. Одновременно пришли желанные новости о пани Хавчик и о Зельмусе. Эти сведения едва не стоили ему последних остатков душевного равновесия. Пани Хавчик в настоящее время жила на Вежбне, на улице Пулавской, в элегантной трехкомнатной квартире с кухней. Скончавшийся супруг успел перед смертью выкупить квартиру, а вдова ее унаследовала, тем более что имущество по брачному договору у них и так было общее. Вести о разыскиваемой даме пришли быстро, но результат оказался мизерным, поскольку пани Хавчик дома не было. Ни днем, ни ночью. Ясное дело, что расспросили всех соседей — исключительно бесполезных, ибо они ничего не знали по самой простой причине. Так неудачно сложилось, что соседи с последних этажей за минувший год все массово удалились: кто в лучший мир, кто в дома престарелых, кто к родственникам, чему по причине их весьма преклонного возраста никто не удивился. На их место въехали новые, омерзительные трудоголики, которым было не до контактов с соседями, и они понятия не имели о тех, кто живет рядом с ними. Верхом дружелюбия было знать в лицо соседей со своего этажа, насчет жильцов других этажей уже возникали сомнения. Тем более никто не мог сказать, что творится с жилицей именно этой квартиры. Приемов она не устраивала, не шумела, ни собаки, ни кошки у нее не было, никто с ней систематически не сталкивался, потому что она не выходила и не возвращалась в какие-то регулярные часы. Не умерла, это точно. Возле ее двери не веяло даже минимальным подозрительным душком и ничто не указывало на наличие трупа в квартире. Не могла же она умереть и сама забальзамироваться. Возняк рассердился, да так, что его едва не хватил кондратий, но, к счастью, нашлось утешение в виде Зельмуся. Зельмусь жил в Быдгоще, в старой вилле тети Рыси, с женой и детьми, а тетя Рыся, все еще живая, пребывала по соседству, в роскошном частном доме престарелых. По собственному желанию. Стоило это весьма недешево, но у нее было чем платить. Невыразимо талантливый Зельмусь занимался научным трудом. Он творил великий шедевр: комментарии к произведениям Маркса, Энгельса и Ленина. Сталина он уже трогать не стал. В мыслях он видел пьедестал, на котором навсегда займет заслуженное место. Правда, до сих пор только одна его статья появилась в печати — в одном из последних номеров «Трибуны люду»^[7], а больше ничего. Однако эта статья вышла, и Зельмусь повесил ее на стену, вырезав из газеты и положив в рамку под стекло. На видном месте висело доказательство, что он ученый и писатель! В первый момент Возняк не поверил отчету, не выдержал и лично поехал в Быдгощ — все же не другой конец света! Там он сам все увидел. И доказательство, и Зельмуся. Он поговорил с Зельмусем и записал разговор на диктофон от первого до последнего слова. Позднее расшифровывающая текст помощница комиссара робко спросила, нельзя ли ей в качестве развлечения и отдыха получить приказ собственноручно обезвредить шестерых отпетых бандитов при помощи водяного пистолета, можно даже не заряженного. Она все добросовестно расшифровала и потеряла уверенность, что вообще понимает какой-нибудь человеческий язык. А ведь Возняк всего-то и хотел от Зельмуся — получить сведения, где тот был и что делал шестого июня десять лет назад… Он надеялся заодно что-нибудь разузнать о врагах пана Бартоша, потому что надежду на личное участие Зельмуся Возняк потерял мигом и с некоторым удивлением убедился, что до их пор все допрошенные свидетели были правы и говорили исключительно правду и ничего, кроме правды. Права была и эта Иоанна насчет того, что Бартош прямо-таки состоял исключительно из врагов, как змея из хвоста. И Феликс, который не только ничего не преувеличил, а напротив, будучи человеком хорошо воспитанным, сильно смягчил образ юнца. Самым страшным врагом пана Бартоша мог бы быть сам Зельмусь, если бы не то, что пан Бартош был еще худшим врагом Зельмуся, которому испортил карьеру и отравил жизнь, чему мамуля свидетель. Зельмусь раскрыл перед комиссаром свою биографию нараспашку, с мельчайшими подробностями. Вот уже двадцать пять лет — а может, и дольше — будущий великий человек вел дневник в трех разделах. Почти тридцать сохранившихся ежедневников, густо испещренных записями и заметками, тысячи встреч и фамилий, дни и часы, регулярные посещения прачечной, ремонта обуви, зубных врачей и магазинов, — словом, вообще все, что может встретиться в человеческой жизни. Записи Зельмусь вел микроскопическим почерком наподобие мушиных следов, но и так они не умещались на странице. Второй раздел составляли толстые общие тетради в количестве одиннадцать штук, в которых Зельмусь записывал конкретные события, старательно указывая не только даты, а даже часы. Третье собрание сочинений, самое важное для творчества гения, составляли творения большего формата, в твердом переплете, содержащие возвышенные мысли, взгляды, открытия и следующие из них выводы великого автора. Эту последнюю часть биографии Возняк постарался украдкой проигнорировать сразу же по прочтении фразы: «…целостность, как бы вечная, вдруг и внезапно взорвавшаяся с треском, но в тишине, неровным следом в виде острых и капризных треугольников…». Треск в тишине, равно как и капризные треугольники резко отвратили комиссара от сего шедевра, и он тут же стал притворяться, что он сии премудрости разумом объять не способен, чтобы случайно не обидеть бесценного свидетеля. Ему даже особенно притворяться не пришлось. Зельмусь, однако, действительно оказался бесценным. То самое шестое июня десятилетней давности было описано с пугающей точностью, потому что именно в тот день тетя Рыся переезжала в свой приют мечты под частную медицинскую опеку. Переезд, невзирая на незначительное расстояние, продолжался целых четыре дня. В Быдгоще — в отличие от Варшавы — дождя не было, но жара стояла не меньшая, и молоко прокисло, а свежайшая ветчина утратила свою девическую прелесть. Возняк узнал даже про то, что ветчины было сто семьдесят пять граммов, и в результате ее съели бездомные кошки. Зельмусь, ясное дело присутствовал во всей истории от первой до последней секунды, он сам занимался всем, во главе с мамулей, а на поиски запасной вставной челюсти тети Рыси он потратил вместе с женой и детьми сорок восемь минут. Общество, которое сопровождало этот переезд, было названо в календарике поименно и с номерами телефонов, было оно многочисленным и достойным всяческого уважения. Ни на миг ни у кого не было шансов потерять Зельмуся из виду. Таким образом, враг номер один пана Бартоша получил железное алиби. Не он угробил парниковую жертву. Ну так и что, что не он лично? Зато он обладал впечатляющим списком возможных недругов жертвы. Пока у Зельмуся еще были непосредственные контакты с наставником, все перипетии пана Бартоша увековечивались автором почти столь же подробно, как и его собственные. Ясное дело, речь шла только о тех ситуациях, о которых Зельмусь знал, потому что, например, о пани Хавчик он не имел ни малейшего представления, а про Анну Бобрек ведал лишь то, что она существует. Другие особы женского пола смутно маячили на горизонте, их он пронумеровал и изысканно называл дамами. Дама I, дама II, дама III… В зависимости от очередности, в какой про них узнавал или догадывался. Бартош явно старался держать дам в тайне от ученика, не желая его смущать. Особы мужского пола были представлены четче, иногда встречались имена, фамилии, адреса и телефоны, а у одного был вписан даже адрес могилы на Брудненском кладбище в Варшаве, что позволило Возняку сразу вычеркнуть обитателя могилы из числа потенциальных убийц. Остальной список составили явные враги Бартоша. Призвав на помощь коллегу из быдгощского управления полиции, Возняк сделал ксерокопии творчества Зельмуся и всю эту добычу приволок в Варшаву. Зельмусь не только радостно на все согласился, но еще и усердно помогал. Сбор информации продолжался недолго, но зато достал до печенок всю бригаду, проверяющую врагов пана Бартоша. Если учесть, что список был составлен на основании весьма устаревших данных, большая часть упоминавшихся в нем людей пропала из поля зрения еще до убийства, однако другие остались, и проверка их алиби десятилетней давности почти повергла в невроз весь отдел по расследованию убийств. «Почти» — потому что самые тяжелые каторжные работы продолжались только три дня, зато одна находка оказалась крайне интригующей. Это был большой серый конверт, в котором лежали личные документы особы женского пола, на момент их запечатывания в конверт пока еще очень немногочисленные в силу младенческого возраста особы. В дополнение к документам в конверте имелись и более поздние бумаги. Помня о рассказе Феликса, Возняк моментально сообразил, что наткнулся на стибренную тетей Рысей полную информацию о наследнице, которая так; и не получила свое наследство. Наследницу звали Барбара Росчишевская. Возняк почувствовал своего рода умиротворение. * * *

Прежде чем он успел что-либо сделать, очередные сведения принесла эта ужасная Иоанна, которая после Зельмуся показалась комиссару ангелом небесным. Она не пересказывала всю свою биографию, не перечисляла виновных в своих поражениях, не прославляла собственные успехи и не завалила комиссара горой макулатуры в твердом переплете. Она просто позвонила ему на мобильный и сказала: — Я только сейчас вспомнила… извините, что не раньше… У этой пани Хавчик была закадычная подруга. Одна-единственная. Другие были просто приятельницы, и я про них ничего не знаю, а эта одна — исключительная. Звали ее Идалия Красная. Один и тот же круг общения, жили они неподалеку друг от друга. Кто-кто, а эта Идалия должна знать, куда подевалась пани Хавчик. Возняк тут же принялся жадно расспрашивать: — Расскажите о ней побольше! Возраст, внешность, чем она занималась, где ее можно найти? — Понятия не имею. Возраст — как у подруги. Я ее в жизни в глаза не видела, но знаю по описанию. Мощная бабища, вульгарные черты лица, кричащий макияж, волосы — огненно-рыжие. Не уверена, что она рыжая от природы, может, крашеная. Мне ее описывал мужчина, а мужчины в парикмахерских фокусах не разбираются. Но если она планомерно красилась в молодости, то она и сейчас рыжая. Даже тем более. — Она где-нибудь работала? — Говорили, что какое-то время она была надзирательницей в женской тюрьме. Не знаю только в какой. — Откуда вам вообще о ней известно, если вы ее никогда… Я сразу перебила его: — По телефону. Она упорно мне звонила, представляясь по имени и фамилии и сообщая, что пан Бартош как раз с пани Хелюсей в постели тилибонится. — Что делает?! — Тилибонится. Так изысканно она называла личные контакты сексуального свойства. Временами изысканность ей наскучивала, и тогда она называла вещи грубо и прямо. Надеюсь, мне ее цитировать не надо? — Нет-нет, я… то есть мы… знаем эти слова… более или менее. — Ну, тогда вам легко понять, что я с ней в длительные беседы не вступала. Но в памяти у меня остался факт ее верной дружбы с Хелюсей. Может, эти сведения вам как-нибудь пригодятся. Возняк уже открыл рот, чтобы спросить про Росчишевскую, но тут же снова его закрыл. Это не телефонный разговор, нужно будет побеседовать с ней лично, может, она о чем-нибудь и проболтается, а Росчишевская не заяц, не убежит. Хотя… что они там рассказывали про зайца в самолете? Он опомнился и немедленно бросился на поиски Идалии Красной, отчего искателям врагов Бартоша из списка Зельмуся стало чуть полегче. Однако еще до того, как появились первые результаты поисков, Возняк определенно почувствовал, что должен — просто обязан — поговорить с человеческим существом не только невинным и нормальным, но и каким-то умиротворяющим с любой точки зрения. Марленка пригласила его на свой день рождения. В этом не было никакого умысла. Конечно, Марленка прекрасно отдавала себе отчет в своих чувствах, переживаниях, мечтах, желаниях и жизненных планах, идиоткой она вовсе не была, но и от иллюзий давно избавилась. Ей не везло. Каким-то странным образом каждый мужчина, который ей нравился, если и отвечал ей взаимностью, то тут же чего-нибудь от нее хотел. Утешения в постигшем его несчастье. Решения какой-нибудь противной бюрократической проблемы. Помощи, чтобы раздобыть что-нибудь не вполне легальное. Медицинской помощи — если не для себя самого, то для больной мамочки, сестры, брата… Диапазон потребностей был столь широк, что у добросердечной Марленки ум заходил за разум, и в конце концов она взбунтовалась. Хватит! Первая же жалоба на жизнь — и она развернется и уйдет от любого мужчины! Это было нелегко, врожденное добросердечие и желание помочь активно протестовали, однако на ее счастье в последнее время она сталкивалась только с садоводческими просьбами. С этим Марленка вполне справлялась — данная область была ей близка, к тому же от нее ничего не требовали, а напротив, помогали. Чувство новое и интересное. Комиссара Возняка она внезапно увидела на участке, куда он пришел в надежде, что место преступления его вдохновит. В своих ожиданиях он не обманулся: первым и единственным человеком, которого он там увидел, была Марленка. В усталой душе комиссара словно проросло зернышко блаженства. Возняк отлично понимал, что после сенсаций Зельмуся необходимо встретиться с Феликсом и вместе с ним упорядочить этих проклятых старых врагов Бартоша, а заодно и страшно подозрительную историю с Росчишевской, но он остро нуждался в минутке отдыха. Марленка же, избавившись от своих соратников по садовому участку, занималась октябрьскими садовыми работами и на сегодня как раз закончила все дела. Она чистила и складывала в беседке садовый инвентарь. При виде стоящего у калитки Возняка что-то у нее в сердце громко пискнуло, но Марленка придушила это чувство в зародыше, поскольку выражение комиссарова лица не предвещало ничего хорошего. — У вас какие-то проблемы? — спросила она подозрительно вместо приветствия. Не успела она договорить, как мрачная физиономия новоприбывшего засияла, словно вознамерилась заменить заходящее солнце. Смело, отважно и мгновенно Возняк признался себе, что на самом деле просто хотел повидать Марленку, и никто другой в его мыслях даже не появлялся. — Да, — радостно кивнул он. — То есть нет, наоборот, проблемы у меня как раз закончились, остался только избыток информации, и он меня уже просто задавил. В жизни не сталкивался с таким идиотским расследованием! А эту пленку надо подсунуть под колеса, потому что ее ветер может сорвать, предсказывают перемену погоды. Я вам помогу. Для Марленки тоже засиял луч света: это не она должна помочь, это он ей поможет! И она с радостью приняла мужскую помощь, чтобы укрыть от непогоды газонокосилку. — Тут ее придется немножко подтолкнуть под навес… Косилка разрядила атмосферу, словно само солнце решило одобрить их действия и помедлить с закатом. Возняк и Марленка убрали все, что нужно, а потом Возняк совершенно естественно усадил ее в машину, и они поехали вместе, тем более оказалось, что сегодня у Марленки день рождения. Марленка пригласила Возняка спонтанно и из благодарности. По дороге он украдкой купил шампанское. Он оказался единственным гостем, потому что у Марленки в планах не было никаких приемов, об этом дне рождения она вообще не помнила, он напрочь вылетел у нее из головы, хотя накануне она для собственного удовольствия приготовила себе вкусненького на ужин: овощной салатик и говяжьи котлеты с травами, в сметане и йогурте, обильно приправленные для остроты карри, перцем и паприкой. С рисом. Красное вино у нее дома было, а шампанское выпили на десерт под весьма своеобразную закуску в виде маринованных груш. С живейшим интересом и подлинной радостью Марленка выслушала все служебные тайны, которыми Возняк прямо-таки должен был с ней поделиться, иначе просто лопнул бы. Конечно, это не были государственные тайны, скорее — секреты Полишинеля, но отдел по расследованию убийств даже такие мелочи обычно скрывает от общественности. Но Марленка была не какой-то там общественностью, а ею, Марленкой, а как не рассказать про этого Зельмуся или про красотку Идалию… Не красотку, конечно, а Красную! Минутку… В какой же книжке это было? Польский юноша хотел сказать русской барышне: «Какая у вас красивая роза! » — потому что у барышни на корсаже была пышная алая роза, а вместо этого выговорил: «Какая у вас красная рожа! », после чего, естественно, барышня насмерть обиделась. Возняк ни за что не мог вспомнить, где он это читал. Жеромский? Или кто-то из русской классики? Да нет, скорее из польской… Марленка тоже не помнила. Они вместе усиленно ломали головы, и в результате красная рожа связала их куда более прочными узами, чем отрубленная голова, скелет в парнике и даже день рождения. Красная рожа быстро напомнила им о Красной Идалии. Марленка о ней не слышала, зато смутно припомнила себе Зельмуся, которого видела пару раз в раннем детстве вместе с дядюшкой. Зельмусь наверняка улетучился бы у нее из памяти, если бы не его весьма специфические глазки. — Я его испугалась, — призналась она теперь Возняку, который уже превратился в Анджея. — По-моему, он мне даже один раз приснился. Я думала, что это у него один такой глаз посреди лица, над носом. Потом решила, что это косоглазие. А потом я вообще о нем не думала, потому что он куда-то пропал, и все. Да и вообще это была чужая родня. — Меня мучают эти его враги, — признался в свою очередь Возняк. — Я не вижу в них никакого смысла. По сути, их очень легко найти, но это чистая потеря времени. До сих пор среди тех, кто еще жив, не имеется ни одного подозреваемого без алиби. Трудно себе представить, например, что покойника прикончил товарищ, который именно тогда дрыхнул себе за столом президиума на собрании городского совета в Сувалках. И при этом якобы храпел так, что все его слышали. А также видели. Или кто-нибудь такой, кто шестого июня платил штраф в Щецине и при этом еще и скандалил. А остальные… неловко даже говорить, это твой дядя… — Я его не любила, — энергично напомнила Марленка. — Так вот: на самом деле никто не относился к нему всерьез. Он постоянно подавал какие-то иски и пытался засудить разных людей, но из этих исков получался только пшик. И своих знакомых уговаривал поступать так же. Я недавно прочитал чисто случайно, что склонность к сутяжничеству — один из симптомов паранойи. Марленка кивнула. — Пани Иоанна говорила то же самое, — буркнула она, отчего Возняку стало гораздо легче. — Может, и в самом деле… Что-то в этом есть, что у него отобрали водительские права, удостоверение пловца^[8], разрешение на ношения оружия… — У него был штык. Я один раз видела. — На старинный штык разрешения не нужно, и он никому этим штыком травм не нанес, я проверял. Штык этот куда-то пропал, мы никак не можем его найти. Кстати, у него был сын, и его мы тоже не можем найти. Ты его, случайно, не знаешь? — Я даже не знала, что у него был сын. — Что касается жены — тоже ничего не известно, — сетовал Возняк. — Я имею в виду мать его сына. Ведь какая-то жена у него должна была быть? — А, вот именно! — оживилась Марленка. — Минутку, я же что-то такое слышала один раз, такие семейные сплетни. Еще жива была та моя тетка, которая потом умерла. И это она сказала, что он на той какой-то женщине не женился, таким злым и ядовитым голосом, что я до сих пор помню. И еще — да, вроде бы она сказала, что из этого получился сын. А сколько мне тогда было? Лет двенадцать? Но тетя уже тогда тяжело болела, еле-еле могла говорить, а тут вдруг так громко у нее это вырвалось, как из иерихонской трубы. — Ну на тебе! Значит, этот сын может носить фамилию матери, черт знает какую. А больше на эту тему не сплетничали? — Сплетничали, но я уже ничего не помню. Их от дядюшки тошнило, это я помню. Наверняка больше всех помнят эти две, как их там… Анна Бобрек и пани Иоанна. Тебе нужно с ними побольше поговорить, это же не пытка, они обе красавицы. Если бы сейчас Возняк, пусть даже в шутку сказал что-нибудь вроде: «Значит, ты мне больше ни на что не сгодишься», — это было бы для Марленки как нож в сердце, и она больше никогда не пригласила бы Возняка к себе. Но он сказал нечто совершенно другое, к тому же с невольной досадой: — Чепуха. У каждого свой вкус. Для меня ты в десять раз красивее, чем обе они вместе взятые, и менять точку зрения я не намерен. А вот для задушевной беседы мне нужно срочно изловить эту холеру Идалию Красную, которая красотой как раз не блещет. — Только не ошибись и не ляпни ей, как тот офицер, что у нее такая красная рожа, — захихикала Марленка, чувствуя, что ей на сердце словно кто-то капнул теплым медом. Настроение изменилось в мгновение ока, так быстро, что Марленка не успела даже подумать насчет кофе, а Возняк, не колеблясь, решил серьезно отнестись к тому, что они выпили по полбутылки вина и по полбутылки шампанского, потому что пили они поровну, и оставить машину под окном Марленки, а утром забрать. Что он и сделал. После чего единодушно, хотя пока что порознь, оба они решили, что такого чудесного вечера в их жизни еще не было. Ни с кем другим. * * *

Идалия Красная отыскалась на удивление легко. По месту жительства, правда, ее трудно было застать, но данные о месте ее пребывания моментально прилетели отовсюду, и уже через час Возняк мог лично любоваться столь желанной дамой. Он и полюбовался немного, сидя у стойки бара в маленькой забегаловке с очаровательным названием «А фиг вам» и убедившись, что описание разыскиваемой ему дали удивительно точное. Мощная баба, темно-рыжие кудри; крупное вульгарное лицо должен был украшать и омолаживать макияж слоем в сантиметр. Макияж надежд не оправдывал. Из-под него просвечивал возраст: ближе к шестидесяти, как пить дать. Однако сила и энергия в даме были неисчерпаемые, и Возняк всерьез задумался над выбором, от кого бы он предпочел получить в морду: от кого-нибудь из сидящих в тошниловке клиентов или от этой бабищи. В конце концов он решил, что от клиентов, хотя и у них все было на месте и с избытком. Идалия царила в забегаловке. Комиссар уже знал, что заведение наполовину принадлежит ей, а наполовину — совладельцу, который давно отсидел свое и теперь был законопослушным гражданином. Первую скрипку, однако, играла пани Красная, подвижная и вездесущая, она следила сразу за всем: барной стойкой, несколькими столиками, посетителями, обслугой и кухней. Возняк с интересом присмотрелся к лицам клиентов, но узнал только двоих, остальные были ему незнакомы. Он прекрасно понимал, что кабачок служит целям возвращения преступных элементов в общество, что искушенная в своей профессии Идалия дает теплый угол персонажам, находящимся в противоречии с законом, уже отсидевшим свое (или выпущенным условно досрочно). Она только внимательно следит, чтобы никто не был в розыске. Планировать следующий разбой они могут сколько угодно, потому что план — это одно, а его воплощение — совершенно другое. Возняка не удивляло ни отсутствие знакомых лиц, ни нетипичное для такого шалмана обилие прекрасного пола. В конце концов, он работал в отделе по расследованию убийств, встретить своих клиентов на свободе он не боялся, потому что одно дело мордобой, взлом, кража, грабеж, разбой и поджог, а совсем другое — убийство, пусть даже в состоянии аффекта, за такие развлечения в тюрьме сидят дольше. Два знакомых лица — это были двое подозреваемых, которые отделались при расследовании легким испугом, потому что настоящий преступник был форменным кретином и сам подставился. Возняк даже лично их не допрашивал, и узнать его они не могли. Женский пол. Что ж, пани Красная действительно была когда-то надзирательницей в женской тюрьме — трудно удивляться ее многочисленным знакомствам. В настоящее время ее знакомства представляли собой отнюдь не фривольных дамочек легкого поведения, а подлинный срез женской половины общества, без ограничений. От престарелой кучки несчастья в лохмотьях до высокомерной богини в дорогущем костюме. К тому же из ранее судимых пани Идалия последовательно комплектовала свой обслуживающий персонал, который или смертельно ее боялся, или был благодарен ей до гробовой доски. Обогащенный полученными знаниями Возняк раздумывал, как лучше действовать. Пригласить эту Горгону в отделение? Договориться прийти к ней с визитом? Поймать ее на месте и обменяться парой слов? Поймать на месте и застать врасплох! Увидев мускулистую мужскую фигуру и отлично знакомое ей удостоверение, пани Идалия моментально пригласила комиссара в уютную каморку, которую она называла кабинетом. Там она предложила гостю многочисленные напитки, но Возняк удовольствовался минеральной водой. — Так, для порядка, чтобы покончить с формальностями, — сказал он любезно. — Где вы были шестого июня десять лет назад? Пани Красная, вместо того чтобы возмутиться глупым вопросом (ну кто помнит, где он был и что делал десять лет назад, если только аккурат не выходил замуж в этот день! ), гордо выпрямилась. — Я была в Колобжеге. Я из года в год езжу на курс лечения в Колобжег, с двадцать четвертого мая по восьмое июня, и тогда я как раз была там в первый раз. А в этом году получился юбилей, мне там даже небольшой праздник устроили: я ведь у них постоянная клиентка, ежегодно приезжаю, как часы. И на следующий год мне там обещали десять процентов скидки, а ведь цены у них высокие. А что? Почему вы спрашиваете? В это время что-нибудь случилось? Гордость от оказанных ей почестей сменилась в голосе Красной обычным любопытством. Беседа с очень красивым мужчиной родственной профессии явно доставляла ей огромное удовольствие, без малейшего оттенка беспокойства. — Нет, это просто формальность, — снисходительно пояснил Возняк. — Як вам с другим делом. У вас была подруга, некая Хелена Хавчик? — Была? — удивилась пани Идалия. — А что с ней случилось? Была и есть, почему бы и нет? Она же не умерла внезапно, нет? Я ни о чем таком не слышала. — А когда вы ее последний раз видели? — Ну как когда? В Колобжеге! Она на этом моем празднике была, даже меня поздравляла. Она там с недельку пожила, поплескалась в море немножко. А что? — А сейчас она где? До сих пор раскрепощенная и даже радостная пани Идалия слегка смутилась. «Сейчас соврет! » — подумал Возняк и вдруг осознал, что во всем этом расследовании он столкнулся с чем-то невероятным. Изобилие свидетелей, которые не врут, не упрямятся, почти беззаботно говорят только правду. Одиннадцать лет близких контактов с подозреваемыми всякого разбору выработали в нем почти животный инстинкт распознавать правду. Сначала все эти люди старались раскрывать как можно меньше, а когда выяснилась личность жертвы, из них фонтаном забила искренность. Конечно, он мог ошибаться, мог глупо выдавать желаемое за действительное, но инстинкт уверял его, что эти люди не лгут. Не лгали и не лгут, правда сама из них так и рвется. Его осенило. Они просто совершенно не боятся полиции! Повезло ему — такие люди… И только сейчас, в присутствии пани Идалии Красной, деликатно повеяло враньем. Впрочем, она не замедлила ответить на вопрос. — Где она сейчас — не знаю, — проговорила пани Идалия осторожно. — Я ее с самого Колобжега в глаза не видела. — Но вы же с ней подруги. — Ну и что? — Она, должно быть, вам что-то рассказывала, делилась планами? Пани Красной стало неудобно сидеть в кресле. Она несколько раз изменила позу, потом устроилась как-то странно, словно хотела раздвинуть тесные подлокотники. Приятное выражение лица куда-то пропало. — А на что она вам понадобилась? Возняк решил придерживаться дружеской тактики. — О, ничего особенного. Просто как свидетель. У меня к ней пара вопросов. Ее все время нет дома, и я надеюсь, что вы мне подскажете, где ее найти. — Каких вопросов? — Разных. Она вроде как присутствовала при одном инциденте… Пани Идалия взяла себя в руки. — Может, я сумею вам на эти вопросы ответить? Мы с ней всегда вместе держались, и если она что видела, то наверняка и я тоже. — Но если вы с июня с ней не встречались, как вы сами говорите, как же вы могли видеть то же самое, что она? — А это недавно случилось? Не в прежние времена? — И так, и этак. Но закон есть закон: если мне говорят, что свидетель — Хелена Хавчик, то я должен допросить Хелену Хавчик, и без этого не обойтись, это вы и сами должны знать. А когда я ее допрошу, даю вам честное слово, что вы узнаете, какие вопросы я должен был ей задать. И все будут довольны. На этих ободряющих и любезных словах Возняк едва не захихикал. Он подумал, что в отсутствие лживых свидетелей сам взялся врать, должно быть, чтобы сгладить нетипичность следствия. Потому как он очень сильно сомневался, что все на самом деле будут довольны. Пани Красная что-то чувствовала, это за версту заметно, и ее тоже надо было бы прижать, но во вторую очередь. Сначала — красотка Хелюся. После минутного колебания пани Идалия вдруг сдалась. Словно гневная трещина пробежала по штукатурке ее грима. — Ну, если так… то она дома по-разному бывает. Сейчас она стережет жилье одним людям, которые за границу уехали. Возняк все еще вежливо, но весьма решительно попросил фамилию и адрес этих «одних людей». Пани Идалия, уже не сопротивляясь, выдала и фамилию, и адрес. Оказалось, что это не какие-то далекие места, а Секерки, совсем рядышком. Там еще сохранились довоенные трущобы, которые теперь переделали в элегантные виллы с довольно большими садами, и пани Хавчик караулит дом и в саду копается, потому что ей это нравится. У себя она тоже иногда бывает, почему бы и нет. — Что-то трудновато с ней встретиться, — заметил Возняк. — А все потому, что она предпочитает на люди не показываться, пока не похорошеет, — прошипела по-гадючьему подруга, и тут-то выяснилось, почему она с такой готовностью дала адрес Хелюси. — Эта Стасиньская, когда приедет (а они временами приезжают), она косметичка. Вот она Хелюсе рыльце-то помассирует, маски всяческие наложит, омолодит — Хелюсе с десяток лет и убудет. Вот почему она там сидит и от людей прячется, потому что другой выгоды ей от этого никакой нет. А еще там всякие ванны, души, жакузя еще какая-то стоит… Вот она во всем этом как сыр в масле катается! А как я ее просила, чтобы она и меня туда пустила, когда Стасиньских нет! Так нет же, нельзя мне туда! Потому что на кой мне мол, такое омоложение. А ей на кой?! А я еще за нее в Колобжеге словечко замолвила! Дикая ярость фонтанировала из пани Идалии со сверхъестественным напором. Это была не та бурная ярость, которая швыряется тарелками, рушит стены, выдирает врагу глаза или всаживает нож в сердце. Эта ярость напоминала глубоко засевший клубок гадюк, с бешеным шипением брызжущий ядом во все стороны. Яд копился в этой даме давно и внезапно прорвал плотину. — Ее еще десять лет назад хахаль бросил. Я ей, как кому умному, говорю: глупая ты швабра, он уже не вернется, это точно! Нет же, упертая как баран: для нее — обязательно вернется, а она ему свои прелести под нос подсунет и будет все тип-топ! Ага, как же, будет! Дерьмо в клеточку будет и из козьего хвоста валторна! И чтобы для лучшей подруги на грош ничего не сделать, а ведь я ей этого долбодятла надутого зубами и когтями выгрызла!.. Тут пани Идалия слегка захлебнулась собственной яростью, и из нее исходило только шипение, как из старинного паровоза в отличном состоянии. Память Возняку не изменяла, он уже на середине доверительной тирады стал догадываться, что именно он слышит, а самый конец прекрасно понял. Надутый долбодятел произвел на него сильнейшее впечатление, которое он постарался скрыть. У пани Красной, однако, открылось второе дыхание. Застарелые обиды на подругу явно обладали магической силой и преодолели все: осторожность, недоверие, знание мира, в котором они оба, и полицейский, и тюремная надзирательница, годами работали, — и вырвались, словно кипящая лава из вулкана. — Ну, успех-то она всегда имела. Вон, с этим Валюсем крутит, а он за ней с юности бегает. А ведь она ему все отказывала и отказывала, принца у судьбы когтями выцарапывала! Хавчик-то копыта откинул, она и разгубастилась: мол, вот он, принц, считай, в кармане! А он что? Смылся, как вода в сортире! И знаете что? Она же свадебный наряд себе уже сшила! Нет, этого Возняк на самом деле не знал. Пани Красная отхлебнула из стакана, чтобы промочить горло. — Ну, с белой фатой она уже не заморачивалась, костюм заказала: красный, юбка в пол, с таким как бы хвостиком сзади, шляпка тоже красная, но тут уж она не выдержала: белую вуаль прицепила. Тоже мне девственница нашлась! Валюсь-то на коленях с ней к алтарю пополз бы, он ведь и разводиться собрался ради нее, а она все нет и нет, потому что обожаемый идол к ней непременно вернется… Возняк вдруг опомнился: — Минуточку! Какой Валюсь? Пани Красную несло, как по кочкам. — Рептилло, Валериан. На улице Мадалиньского живет, смышленый такой парень: из партийного аппарата по-умному дал стрекача, притаился, а сейчас большим бизнесменом стал, клоп мерзкий. — Адрес, телефон, место работы! — Да пожалуйста, пожалуйста, он лапоть сермяжный, куда ему до Бартоша, но пусть этой великосветской шлюхе и такой не достанется! Глубоким сочувствием и пониманием Возняк сумел утолить печали пани Идалии, что принесло еще длинную и чрезвычайно полезную тираду. Он волнения у комиссара разгорелись щеки. Он уже знал, что делать и как ловить недоступную пани Хавчик. А также на всякий случай и Валюся Рептилло. * * *

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒