Глава седьмая

До межи добрались на редкость быстро. За это нужно было благодарить подмерзшую дорогу и великолепных коней, которых Хлопуша купил у какого-то заезжего торговца, пока трое товарищей дожидались его в яру за густыми зарослями орешника. Торговец отдал коников за бесценок, не торгуясь и сказав: «Все одно ведь твари сожрут. Пусть хоть так».

Кони были столь сильны и выносливы, что почти всю дорогу, без отдыха, несли седоков галопом, лишь изредка переходя на медленный аллюр (и то лишь затем, чтобы дать путешественникам отдохнуть от бешеной скачки).

У межи, наконец, спешились. Ходили с трудом, зады у всех четверых были сбиты, ноги затекли.

– Никогда так много не ездил верхом, – кривясь от боли, сказал Прошка.

– Ничего, – усмехнулся Хлопуша и потрепал мальчишку пятернею по тощему плечу. – Еще поездишь.

– Жалко коней, – сказал, немного размяв ноги, Рамон. – Растерзают их твари. Или звери съедят. А кони славные.

Хлопуша стряхнул с плеча суму, залез в нее широкой пятерней, что-то поискал. Затем достал маленькую оловянную банку и показал ее Рамону и Глебу.

– Это что? – осведомился Рамон.

– Волколачья кровь. Обмажем вокруг – ни один зверь близко не подойдет. Да и оборотни, ежели за межу выберутся, поостерегутся.

– Кодьяк не испугается, – возразил на это Прошка. – Кодьяк темных тварей не боится.

– Настоящих кодьяков нынче мало, – веско возразил Хлопуша. – Хорошо, если во всей чащобе пяток наберется. А обычные медведи волколаков за три версты обходят.

Кони стояли у кривого, разбитого молнией дерева и жевали снег пушистыми губами.

Отойдя подальше от коней, толстяк открыл крынку и принялся брызгать волколачьей кровью траву и комели деревьев. Кони, почуяв запах волколака, захрапели и сбились в кучу.

– Ничего, милые, ничего, – ласково успокоил их Рамон. – Это для вашего же блага.

Вскоре вся лужайка на осьмушку версты вокруг была помечена волколачьей кровью.

Оставив стреноженных коней на лужайке, путешественники зашагали к меже.

С полчаса, а то и больше, шли без всяких приключений. Лес вокруг становился все мрачнее и угрюмее. Огромные папоротники вытеснили вереск, по обе стороны в соснах замелькала черная ольха. Потом на смену папоротникам пришла юная березовая и рябиновая поросль, но какая-то кривая, будто скрученная артритом. Почва становилась мягче, по всему было видно, что суглинок скоро закончится, и на смену ему придет рыхлая заболоченная земля. Вдруг Прошка остановился и, указав на что-то пальцем, негромко вскрикнул:

– Глядите, кто это там?

Странники тоже остановились и взглянули туда, куда указывал воренок.

– Волколак! – выдохнул Хлопуша.

И впрямь на пригорке стоял волколак. Огромный, черный, стоял и внимательно смотрел на путешественников.

– Первоход, что будем делать, коли бросится? – спросил Рамон.

– Не бросится, – небрежно ответил Глеб. – Солнце светит слишком ярко, а мы идем по открытому месту. К тому же нас четверо и все мы вооружены. Матерый волколак чует белое железо издалека и никогда не станет рисковать понапрасну.

Хлопуша облегченно перевел дух, но тут Глеб добавил:

– Если, конечно, он не сильно голоден.

– А этот? – тревожно спросил Хлопуша. – Этот голоден?

Глеб усмехнулся:

– Если тебе так интересно, сбегай к нему и спроси. А мы тебя подождем.

Хлопуша насупился и хотел что-то сказать, но Глеб его уже не слушал. Он спокойно зашагал дальше, и путешественникам не осталось ничего иного, как догнать его и пойти следом. Пойти-то пошли, но то и дело оглядывались на волколака. А он все так же стоял на пригорке, под тенистой сенью дуба, и внимательно смотрел на них.

Вскоре тропа повернула вправо, и деревья скрыли волколака из вида.

Еще полтора часа шли без происшествий. Раза три за это время Рамон вежливо интересовался, знает ли Глеб, куда в точности нужно идти? И все три раза Глеб лишь пожимал плечами в ответ.

Глеб действительно не знал, где искать пещеру, и вел своих спутников обычным маршрутом – все дальше и дальше от межи, надеясь, что рано или поздно интуиция подскажет ему верное направление.

Наконец пришло время отдыха. Глеб, Рамон, Хлопуша и Прошка расположились на берегу реки, разожгли костер, чтобы просушить мокрую обувь, и достали провизию, намереваясь немного подкрепиться.

Солнце стояло еще довольно высоко, так что путешественники могли не тревожиться о внезапном нападении темных тварей (тем более что на всякий случай Глеб воткнул в землю пару дозорных рогаток, и при появлении оборотней они должны были захлопать, как хлопает на ветру развевающийся флаг). Костер согрел путников, еда восполнила растраченные силы. Пока Глеб прикидывал дальнейший маршрут, Хлопуша и Прошка отошли к реке, чтобы вернуть часть выпитой воды природе.

Оправившись и затянув на штанах тесьму, Прошка вдруг к чему-то прислушался. Ему вдруг показалось, что он слышит женский смех.

– Хлопуша, ты слышишь? – удивленно спросил он. – Вроде как бабы смеются. Как же они сюда попали?

Хлопуша взял мальчишку за плечо и осторожно оттащил его от воды.

– Не подходи близко, – тихо пробасил он.

– Почему?

– То не бабы, то русавки. Они токмо издали на девок похожи. А вблизи – страшилища чешуйчатые с костистыми плавниками. Пойдешь после заката к реке, потеряешь осторожность, мигом на дно утащат. Днем они слабы и к людям не суются. Но все равно не стоит с ними играть.

Прошка поежился, глядя на серебристую воду реки. Затем осторожно спросил:

– А эти русавки – они умные?

– Не умней собаки, – ответил Хлопуша.

– А говорить они умеют?

Верзила покачал головой:

– Нет.

– Зато поют красиво, – вмешался в разговор подошедший и вставший рядом Рамон. – Я однажды слышал. Вечером дело было, на закате. Если бы товарищи не остановили, так бы в воду и полез.

Прошка тревожно нахмурился:

– А коли и меня в воду потянет, что делать-то?

– Услышишь их песню, затыкай уши и уходи подальше, – наставительно произнес Хлопуша. – Или резани ножом палец до крови, чтобы больно было. Иначе заманят на глубину, утопят и сожрут. А ежели вблизи увидишь, бей их и руби чем придется, без жалости.

На солнце наползли тучи, но Глеб, погруженный в свои мысли, этого не заметил. На душе у него было тяжело. Сколько уж раз зарекался ходить в Гиблое место, а вот, поди ж ты, опять здесь. И ныне все еще хуже, чем прежде. Тогда хоть знал, куда идти. А сейчас? Где искать эту чертову пещеру? Да и мало ли в лесу пещер? Наверняка счет идет на сотни.

Глеб вздохнул и прикрыл глаза. Погруженный в размышления, он не заметил, как из верескового куста высунулась огромная черная морда. Два пылающих злобой глаза уставились на Глеба, а из оскаленной пасти на траву закапала слюна.

Тяжко было у Глеба на душе, ох тяжко. Последние полтора года сделали его почти счастливым. Жизнь была столь насыщенной, а сделать хотелось так много, что глаза просто разбегались по чертежам и картам. Но главное, что все рисунки и замыслы воплощались в жизнь!

Сейчас бы работать да работать, но нет – вечно найдется какая-нибудь мразь, которая перечеркнет твои планы и испортит тебе жизнь. Просто закон подлости какой-то. Глеб тяжело вздохнул и потянулся в карман за сигаретами.

И в это мгновение волколак черной и быстрой тенью выскочил из кустов и бросился на Глеба.

Нападение было столь стремительным, что Глеб не успел схватиться за ольстру. Волколак – огромный, матерый, с мордой, испещренной шрамами, – на полном ходу подмял под себя Глеба и попытался вцепиться ему клыками в горло.

Лишь каким-то чудом Глебу удалось извернуться, и он сам схватил чудовище за мохнатое горло. Черное, почти человеческое лицо с толстыми, яростно искривленными губами, между которыми сверкали длинные белые клыки, нависло над Первоходом, обдавая его смрадным дыханием.

Глеб побагровел и взмок от усилий, мышцы на его руках вздулись, будто узлы. Однако страшная морда твари медленно приближалась, а зубы – острые, чуть загнутые внутрь – клацали уже у самого его лица.

– Гиблое место… – прохрипел Глеб, изо всех сил сдерживая тварь, – помоги… мне…

Дыхание твари было горячим, а к смрадной вони примешивался запах собачьей шерсти. Едкая слюна капала с оскаленных зубов и падала Глебу на лицо. Силы стремительно покидали Первохода.

– Гиблое место… – снова взмолился он. – Помоги мне…

Подтянув ноги, Глеб уперся ими в живот волколаку и яростным, нечеловеческим усилием отпихнул его от себя.

Все дальнейшее произошло стремительно, будто боги Гиблого места и впрямь решили помочь Первоходу и поделились с ним своей силой. Сорвав с себя кожаный пояс, Глеб откатился в сторону, вскочил на ноги, захлестнул пояс вокруг мускулистой шеи волколака и одним прыжком запрыгнул ему на спину.

Зверь хотел взвыть, но пояс крепко впился ему в горло. Волколак захрипел, извернулся и попытался достать Глеба когтистой лапой, однако когти его ухватили лишь воздух. Глеб, побагровев от усилий, повалил волколака набок и придавил коленями к земле.

Из пасти твари вывалился синеватый язык, глаза угасли. Еще раз волколак сильно дернулся, а потом затих. Глеб соскользнул с хребта чудовища, быстро отбежал в сторону и поднял с земли ольстру. Впрочем, ольстра уже была не нужна. Тварь издохла.

Глеб, обливаясь потом, опустился на траву. Дышал он тяжело и прерывисто. Руки его были ободраны в кровь, но он этого не замечал. Искоса поглядывая на огромную тушу волколака, Глеб не мог до конца поверить, что сам, и почти голыми руками, прикончил чудовище.

Немного отдышавшись, он поднял глаза к сумеречному небу и взволновано проговорил:

– Бог Хорс, спасибо тебе за по…

И вдруг осекся. Осекся, потому что вспомнил – что не призывал он на помощь бога солнца Хорса, а призвал каких-то неведомых богов Гиблого места. Как так получилось? Видимо, в пылу сражения у него слегка помутилось сознание. Иначе как это объяснить?

За спиной у Глеба хрустнул валежник. Глеб стремительно обернулся. Рамон, Хлопуша и Прошка стояли перед тлеющим костерком и смотрели на волколака. На их оцепенелых, бледных лицах застыл испуг.

Первым овладел собой Рамон. Переведя взгляд на Глеба, он тихо пробормотал:

– Этот волколак… Ты убил его?

Глеб прищурил недобрые глаза и с усмешкой ответил:

– Да. Обычно это называется именно так.

Брови Рамона дрогнули.

– Прости, что не поспешили на помощь, Глеб. Мы не слышали выстрела.

– Я не стрелял, – сказал Глеб.

Хлопуша и Прошка уставились на него недоверчивыми взглядами. А Рамон внимательнее оглядел волколака и нахмурился.

– Я совсем не вижу крови, – сказал он.

– Я тоже, – сиплым голосом подтвердил Хлопуша. – Должно быть, ты ударил его мечом прямо в сердце, Первоход.

Глеб дернул уголком губ:

– Если бы. Когда эта тварь напала на меня, при мне не было ни ольстры, ни меча.

– Как же ты убил его? – изумленно спросил Хлопуша.

– Задушил ремнем.

– Ре… мнем? – не поверил ушам Прошка. – Ты задушил волколака ремнем?

Теперь Хлопуша, Рамон и Прошка смотрели на Глеба с изумлением.

– У меня не было другого выхода, – сказал Глеб.

– Два дня назад ты едва держался на ногах от слабости, – напомнил Рамон. – А сегодня убил волколака голыми руками. В это трудно поверить.

– И тем не менее это так. – Глеб глянул на друзей снизу вверх и усмехнулся: – Вы как будто не рады. На чьей вы стороне, ребята?

Хлопуша двинулся с места, несмело подошел к мертвому чудовищу, присел рядом и осторожно заглянул ему под брюхо.

– Матерый пес, – уважительно определил он. – Больше десяти пудов весу. Отличная была зверюга.

– Прости, я не знал, что он был твоим другом, – с холодной иронией произнес Глеб. – Будешь его оплакивать или наполнишь его кровью свою флягу?

Хлопуша насупился и зашагал к сумке. Глеб, наконец отдышавшись, нащупал в кармане сигареты.

– Первоход… – позвал его вдруг Прошка, и в голосе мальчишки Глебу послышался испуг.

– Что?

– Твое лицо.

– Да. И что с ним?

– Оно… переменилось, – сдавленно пробормотал Прошка.

Глеб поднял руку к лицу, ощупал щеки, нос и лоб, но не нашел ни одной царапины.

– Опять выдумываешь? – нахмурился Глеб. – Если решишь снова пошутить, то предупреждай. В последнее время у меня туговато с чувством юмора.

– Рамон! – дрогнувшим голосом позвал Прошка, не сводя глаз с лица Глеба. – Рамон, посмотри на Первохода!

Глеб повернул голову и взглянул на толмача. Тот впился взглядом в лицо Глеба так, будто увидел перед собой привидение. Глеб нервно дернул щекой.

– Ну? – с натянутой усмешкой осведомился он. – И что ты увидел?

– Прошка прав. Твое лицо стало другим.

Глеб досадливо поморщился и снова ощупал пальцами лицо. Ему и впрямь показалось, что кожа стала грубее и что кости как-то слишком сильно стали выпирать из-под кожи. Да и подбородок его под стриженой бородой будто бы разросся и слегка отяжелел.

– Хлопуша! – позвал Глеб толстяка. – Иди сюда!

Хлопуша подошел, вопросительно воззрился на Глеба.

– Взгляни-ка на мое лицо, – потребовал Первоход. – Тебе тоже кажется, что мое лицо изменилось?

Хлопуша несколько секунд, сдвинув брови, разглядывал Глеба, после чего пожал плечами и сказал:

– Я ничего такого не вижу. Вот только взгляд твой стал злее и холоднее, но после драки с волколаком иначе и быть не может.

Глеб облегченно вздохнул:

– Я так и думал. Ладно, парни, хватит фантазий. Нам пора идти дальше.

Солнце еще не зашло, когда путники вышли из заболоченной местности и оказались в густом сосняке. После ходьбы по зыбким мшаникам идти по твердой земле казалось так легко, словно ноги сами несли их вперед. Хвоя тихонько хрустела под ногами, у корневищ вывороченных деревьев поскрипывал песок, пахло смолой и жухлой травой.

– Первоход, – заговорил после долгого молчания Прошка. – Я никогда не встречал человека, который был бы сильнее тебя.

– Спасибо за комплимент, – усмехаясь, откликнулся Глеб.

– А ты бы смог одолеть кодьяка?

– Легко, если бы в руках у меня была ольстра, а в ней – патроны.

– А без ольстры?

– Без ольстры вряд ли.

– Жаль, – протянул Прошка. – А правда, что Гиблое место делится с ходоками своей Силой?

– Только с теми из них, кому посчастливилось выжить.

Несколько шагов Прошка шел молча, а потом вдруг заявил:

– Когда я стану совсем взрослым и окрепну, тоже буду ходить в Гиблое место.

Глеб хмуро взглянул на мальчишку, но ничего не сказал. В голову ему вот уже полчаса лезли мрачные мысли. Он вдруг припомнил слова кузнеца Вакара о том, что люди не заслуживают жалости. Вспомнил разрушенные школы и стертую с лица земли водонапорную башню. Вспомнил прибитых к стене школы преподавателей и изнасилованную учительницу.

Будто какой-то червь окопался в душе у Глеба и беспрерывно грыз ее. Он хотел было поделиться мыслями со своими спутниками, но вдруг остановился и напрягся.

Что-то происходило в его организме. Какая-то тяжесть охватила левое плечо, будто на него положили холодный железный брус.

– Первоход? – вопросительно окликнул Рамон.

Глеб тряхнул головой и двинулся дальше, но вдруг снова остановился и, схватившись за плечо, смертельно побледнел. Плечо будто сжали в ледяных тисках.

– Что случилось? – взволнованно спросил Рамон. – Тебе плохо?

– Нет. Я в порядке. – Глеб снова потер рукою левое плечо, и вдруг лицо его оцепенело. Несколько секунд он ошалело смотрел прямо перед собой, а потом запрокинул голову и рассмеялся. – Голица! – смеясь, проговорил он. – Румяная стерва!.. Не обманула!

Рамон и Хлопуша переглянулись. Глеб оборвал смех и, сжав пальцами плечо, тихо застонал.

– Дьявол, – процедил он сквозь стиснутые зубы. Затем глянул исподлобья на своих спутников и сдавленно проговорил: – Не волнуйтесь, я не рехнулся. Кажется, я знаю, куда нам идти.

Рамон удивленно моргнул и пробормотал:

– Первоход, я…

– Знаю, знаю. – Глеб прищурил темные глаза. – Я веду себя странно. Не удивляйся. Года четыре назад я подцепил ядовитую стрелу. – Глеб поморщился и снова потер пальцами левое плечо. – Подонок, который ее выпустил, смазал наконечник ядом лиловой ящерицы. Боль была такая, что сводила меня с ума.

– Я много слышал про этот яд, – пробасил Хлопуша. – Говорят, человек, ужаленный лиловой ящерицей, кончается в страшных муках.

– Муки были, – согласился Глеб. – Но, как видишь, я остался жив. Однако теперь моя рана снова болит. И, кажется, она болит неспроста. Не знаю, как это объяснить, но боль… она словно указывает мне направление.

– Направление? – удивленно переспросил Рамон. – Ты говоришь о направлении, которое…

– Думаю, чем ближе мы будем подходить к пещере, тем сильнее будет болеть моя рана, – сказал Глеб.

Рамон наморщил смуглый лоб и вдруг спросил:

– Как думаешь, сколько нам еще идти?

– Недолго. – Глеб вытер потный лоб. – Скоморохи не могли забраться далеко. Думаю, до пещеры верст двадцать, не больше.

Рамон поднял голову и посмотрел на солнце, почти касавшееся вершин деревьев.

– Успеем ли дойти туда до захода солнца? – тревожно вопросил он.

– Если поторопимся, то успеем. – Глеб убрал руку с плеча и поправил за спиной кобуру. – Ладно, топаем дальше. Старайтесь идти за мной след в след и не сходите с тропки.

И Глеб, придерживая рукою ножны, снова зашагал вперед.

* * *

За два часа пути путники два раза натыкались на упырей, но это были шатуны-одиночки, и Глеб, молниеносно вскинув арбалет, просто сшиб их с пути, почти не замедлив хода. Он то и дело потирал пальцами плечо, а порою на несколько секунд останавливался, чтобы перевести дух. Рана, оставленная когда-то ядовитой стрелой, болела все сильнее.

После трех часов ходьбы путешественники решили передохнуть и подкрепиться вяленым мясом и сушеными яблоками. После трапезы продолжили путь.

Похолодало. Щеки путников стегал ветер, посыпавшая вдруг снежная крупа забиралась за вороты кафтанов, замерзшие ноги каменели, но остановиться и разжигать костер было нельзя. Никто не разговаривал, и даже Хлопуша перестал ворчать и сомкнул побелевшие от холода губы.

Солнце уже закатилось за верхушки деревьев, и значит – нужно было спешить. Глеб чувствовал себя отвратительно, но он скорее бы умер, чем показал друзьям свою слабость.

Постепенно все его мысли сосредоточились на одном – выдержать, не застонать и не остановиться. Колючая пыль припорошила его одежду и шапку, выморозила лоб и щеки.

«Долго ли еще? » – спрашивал себя Глеб, снова и снова прислушиваясь к своей боли, как к темному, говорливому существу, чей жуткий язык был понятен лишь ему одному.

– НЕТ! – отвечала боль. – УЖЕ РЯДОМ!

И Глеб, стиснув зубы, шагал дальше. Наконец он остановился и оперся рукою на ствол дерева. Дыхание его было тяжелым, на побелевшем лбу выступили крупные капли пота. Прошка подошел, легонько коснулся пальцами его руки и участливо спросил:

– Больно, Первоход?

– Больно, Прохор, – выдохнул Глеб и облизнул пересохшие, потрескавшиеся губы.

– Видимо, уже совсем близко? – спросил Рамон.

– Видимо, так, – ответил Глеб.

Лес вокруг был жуткий. Влажную землю покрывали огромные ржаво-черные папоротники. Дальше виднелись сухие осины и густой, тоже корявый и спутанный в какие-то невообразимые колтуны орешник.

– Дремучее место, – прогудел Хлопуша и поежился. – И как их угораздило забраться в такую глушь?

– Ты про скоморохов?

– Угу.

Глеб взглянул на замшелые стволы деревьев, на их мрачные, перепутанные ветви.

– Гиблое место умеет заманивать путников в свои сети, – пояснил он.

– И правда, похоже на сети, – согласился Прошка. – Где же нам искать эту пещеру?

Глеб, сжав зубы, снова прислушался к своей боли.

– Близко, – выдохнул он. – Уже близко. Идем!

Они двинулись дальше. Вскоре земля снова зачавкала под ногами, а спустя еще немного почва превратилась в настоящее болото. Топь была неглубокая, однако жидкая. Кое-где ноги проваливались по колено, покуда не нащупывали скользкое дно.

Уже в сумерках болото, наконец, осталось позади. Путешественники, ворча и ругаясь, уселись на пни и принялись вытирать сапоги о ржавую осоку и сухие заросли таволги.

Впереди виднелся косогор, склон которого густо порос липами, кустами орешника и редкими вязами. Почва здесь была глинистая, покрытая кое-где тонким слоем мха.

Глеб вдруг замер, а затем болезненно процедил:

– Совсем рядом. Плечо будто клещами дерут. Надо идти.

Он поднялся первым, поправил перевязь, кобуру и колчан и снова пошел вперед. Хлопуша, Рамон и Прошка, едва перебирая ногами, двинулись за ним. Вскоре путешественников стали донимать комары. Хлопуша и Прошка нарвали пучков полевицы и отмахивались ими от назойливых комаров. Глеб и Рамон шли вперед молча и невозмутимо, будто комары облетали их стороной.

– Совсем остервенели, сволочи, – ворчал Хлопуша, отмахиваясь от гнусов. – Жалят, что твои осы. Да еще норовят в самые глаза.

Наконец они вышли на большую, поросшую вереском поляну, несколько минут шли по ней, замечая, что вереск постепенно вытеснила березовая поросль.

– Скоро совсем стемнеет, – недовольно проговорил Хлопуша. – А по всему видать, что впереди еще одна топь. Может, разбить лагерь здесь?

Все посмотрели на Глеба. Он отрицательно покачал головой:

– Нет. До пещеры не больше версты. Надо идти.

Хлопуша наморщил лоб:

– Полно тебе, Первоход. Ты ведь не знаешь этого наверняка. Здесь хорошее место для лагеря, а впереди будет только хуже. Вон и Прошка еле ворочает ногами. Пожалей хотя бы мальца.

– За себя говори! – взвился Прошка, сверкнув на Хлопушу сердитыми глазами. – Я пойду туда, куда скажет Первоход!

Хлопуша стушевался и отвел взгляд.

– Да разве ж я спорю? – прогудел он. – Я как все. Но мы давно идем, не мешало бы передохнуть. Сейчас бы развести костерок да посушить обувку. Ноги до мяса сопрели.

Верзила хотел добавить еще что-то, но Глеб поднял руку, делая знак замолчать, и внимательно к чему-то прислушался. Вдруг лицо его осветила улыбка, и он громко сказал:

– Это здесь!

– Чего здесь? – не понял Хлопуша.

– Пещера! – Глеб кивнул подбородком на косогор. – Вон там. Под гнилыми ветками.

– Там пещера? – удивился Прошка.

– Да.

Воздух от сумерек стал совсем темным. Перед косогором, покрытым чернолозом и перекрученными в жгуты березами, лежал рухнувший полусгнивший дуб. За ним виднелись гнилые колодины. Чуть в стороне темнела заполненная грязью канава.

– Не знаю, как вам, ребята, а мне чуток не по себе, – сильно понизив голос, проговорил Хлопуша. – Что, ежели в пещере притаилась тварь?

– Ты не в первый раз в Гиблом месте и знаешь, что делать с темными тварями, – сказал на это Рамон.

Верзила вздохнул:

– Я-то знаю. Так ведь и тварь знает, что делать со мной.

Подул ветер, и Рамон поежился.

– Холодает, Первоход. И сумерки сгущаются, а мы в Гиблом месте. Может, все-таки разведем костер? Ты присядь и отдохни, а мы…

– Тихо! – резким шепотом оборвал его Глеб и навострил слух.

Странники замерли и тоже вслушались в звуки вечернего леса. Глеб облизнул пересохшие губы.

– Вы слышали это?

– Чего? – севшим от волнения голосом спросил Хлопуша.

Глеб холодно усмехнулся:

– Кажется, к нам идут гости.

– Гости?

– Да, гости. Они все время шли за нами. И теперь, похоже, нагнали. – Глеб хрипло перевел дух. – Я ведь говорил, что вернемся мы не все. Однако выбор у нас, ребята, небольшой: либо сдохнуть, либо превратиться в темных тварей.

– Это как всегда, – заметил Рамон и вынул из-за пояса обоюдоострые кинжалы.

– Иначе и не бывало, – поддержал его Хлопуша и с лязгом вытянул из ножен свой огромный гофский меч.

– По-другому уже не будет, – охрипшим от волнения голосом сказал Прошка и дрожащей рукой выхватил из золоченых ноженок меч-скрамасакс.

Глеб снял с пояса арбалет и негромко приказал:

– Прячемся за поваленное дерево. Быстро!

Едва путники спрятались за поваленный дуб, как ветви вереска затрепетали, и из колючих кустов, опутанных черным вьюном, вышли лысые твари.

– Вот и гости, – тихо проговорил Глеб и поднял арбалет.

Сперва тварей было четверо. Ветер дул в их сторону, и они прищурили красные глаза от колкого снежного крошева. Спустя несколько секунд кусты дрогнули вновь, и еще три твари присоединились к первым.

– Пора! – тихо выдохнул Глеб, прицелился и быстро пустил стрелу с тетивы.

Один из уродов, взвизгнув, рухнул на землю. Глеб выстрелил снова. Еще одна тварь опрокинулась навзничь и судорожно задергала лапами.

Из кустов выскочили новые твари, и вся стая быстро рассредоточилась, окружая поваленный дуб и косогор. А Глеб все стрелял и стрелял – с такой быстротою, что тихий скрежет зарядной скобы и свист выпускаемых стрел превратились в монотонное рычание.

Вскоре пять тварей валялись на земле, дергаясь в предсмертной агонии. Глеб отшвырнул арбалет и выхватил из заплечной кобуры ольстру. И в этот миг лысая тварь вскочила на бревно. Глеб выпрямился в полный рост и нажал на спуск. Выстрел разорвал голову чудовища на куски.

– Глеб, наверху! – крикнул Прошка.

Глеб вскинул голову и увидел скачущую по деревьям тварь. Чудовище с шипением прыгнуло на Глеба, но за миг до этого он нажал на спуск. Пуля пробила лысому уроду грудь. Тот сорвался с дерева и, сшибая острые ветки и обдирая бледное тело в кровь, полетел на землю.

И в этот момент сразу семь или восемь тварей вскочили на поваленный ствол и, раскрыв утыканные зубами пасти, бросились на путников.

Рамон рассек ближайшей твари грудь кинжалом, но другая уже прыгнула ему за спину. Толмач быстро развернулся и ударил вторым кинжалом. Удар пронзил чудовищу горло и заставил его рухнуть на колени. Из рассеченной шеи на тощую бледную грудь хлынула черная кровь.

Глеб, прикрывая собой Прошку, отшвырнул бросившуюся на него тварь ногой и выстрелил ей в голову. Второй он перебил пулей ногу. Третьей расшиб челюсть прикладом ольстры. Четвертой прострелил живот.

Воспользовавшись секундной передышкой, Глеб взглянул на сражающихся рядом друзей. Хлопуша, бранясь сквозь зубы и размахивая огромным мечом, сдерживал натиск наседавших на него тварей, ломая им грудные клетки и сшибая с тощих плеч головы. Он был похож на разъяренного медведя, однако на смену убитым тварям приходили новые.

Прошка внезапно вырвался вперед и вонзил скрамасакс в шею долговязому лысому чудовищу. Затем вырвал клинок и наотмашь поразил еще одну тварь.

Рамон, взмокший от пота, отбивался от напирающих на него монстров длинными кинжалами и вертел головой, отыскивая путь к отступлению. Но твари наступали со всех сторон, отступать было некуда, так что оставалось только продать жизнь подороже.

«Пора! » – подумал Глеб и закричал:

– В канаву! Все в канаву! Быстро!

Хлопуша, Рамон и Прошка, привыкшие беспрекословно подчиняться указаниям и распоряжениям Глеба, и тут исполнили его приказ. Увернувшись от когтей лысых тварей, все трое кинулись к канаве. Глеб опустил ольстру на землю, выхватил меч и мощным ударом надвое разрубил подскочившую тварь, затем быстро вынул из кармана грязно-серый шарик, похожий на теннисный мяч, и подбросил его в воздух.

Раздался громкий хлопок, и над тварями, подобно огромному белесому зонту, раскинулась паутина. Твари успели задрать морды, и тут паутина накрыла их. Четыре десятка тварей забились, заизвивались и задергались на земле.

– Все сюда! – снова зычно крикнул Глеб.

Прошка выскочил из канавы первым. За ним последовал Рамон. А там подоспел и Хлопуша.

– Бейте их, пока не выбрались! – прорычал Глеб.

И сражение продолжилось. Глеб, прыгая по спинам тварей, наносил быстрые колющие и рубящие удары, рассекая бледную, морщинистую плоть чудовищ.

Прошка, уворачиваясь от скрюченных когтистых пальцев, колол тварей острым как бритва скрамасаксом. Хлопуша крушил им черепа своим огромным мечом, а Рамон прыгнул в самую гущу копошащихся под липкой сетью монстров и принялся с дьявольской ловкостью орудовать кинжалами.

Ночная мгла еще не успела окончательно сгуститься, а сражение уже закончилось. Глеб отдал мысленный приказ – Паучья ловушка взмыла в воздух и стала быстро уменьшаться, словно ее затягивала воронка. Прошло несколько секунд, и грязно-белый мячик плавно опустился на вытянутую ладонь Глеба.

Лужайка перед ним была завалена обезображенными трупами чудовищ. В воздухе стоял смрад, но усталые путешественники не замечали этого.

– С тварями покончено, – тяжело дыша и опираясь на воткнутый в землю меч, сказал Глеб.

Прошка, Рамон и Хлопуша, запыхавшись так, что не могли говорить, обессиленно опустились на землю. Одежда их была перепачкана глиной, лица окровавлены.

– Скоро пойдем назад, – ободряюще сказал Глеб. – Осталось немного.

– НЕ ТАК БЫСТРО, ПЕРВОХОД! – громко прошипел кто-то.

Путешественники вздрогнули и повернули головы на голос. Две черные фигуры вышли из-за деревьев. Глеб вынул меч из земли и сжал его в руке. Фигуры были закутаны в темные плащи, лица их скрывали наголовники.

– Крысун, это ты? – громко спросил Глеб.

Одно из существ нагнулось вперед и откинуло с головы капюшон. Глеб хмуро взглянул в его страшное бледное лицо и, качнув головой, проговорил:

– Ты не Крысун. Кто ты?

– Ваш новый участковый инспектор, – прошипело чудовище. – Пришел оштрафовать вас за грубое обращение с животными.

– Охоронец Бун? – припомнив свой ответ пособнику Крысуна, спросил Глеб.

Монстр усмехнулся зубастым ртом:

– Да, это я.

Что-то просвистело у самого уха Глеба, это Рамон метнул в грудь чудовищу нож, однако тварь резко дернула рукой, и нож, сбитый в воздухе, отлетел в сторону.

– Вот это да, – пробормотал за спиной у Глеба Прошка.

– Не высовывайся! – не оборачиваясь, сказал ему Глеб. – Рамон, Хлопуша – вы тоже!

Несколько мгновений взгляд красных глаз Буна был устремлен на Глеба. Первоход почувствовал противный холодок между лопаток. Уж не пытается ли тварь подчинить его своей воле? Глеб резко тряхнул головой, и наваждение исчезло.

Бун принялся осторожно и медленно кружить вокруг Глеба, выбирая место для удара.

– Я отправлю тебя в пекло… – зашипел Бун.

– Мне там будет тесновато, – холодно парировал Глеб. – А вот такому тощему козлу, как ты, в аду самое место.

И вдруг Бун бросился на Глеба, метя разинутой пастью ему в шею, а вытянутыми когтями – в глаза. Первоход рубанул урода по вытянутым рукам и возвратным движением полоснул наискось, вспоров чудовищу брюхо от ключицы до паха.

Бун рухнул в подмерзшую грязь. Глеб тут же повернулся ко второму монстру, закутанному в плащ.

– Неплохо, – прошипел тот. – Но ты все равно проиграешь, Первоход.

Крысун, а это был он, расстегнул серебряную фибулу, стянул с плеч плащ и швырнул его на землю. Теперь он был гол. В полумраке его белое тело казалось высеченным из мрамора. Несмотря на худобу, от него исходило ощущение силы. Тонкие, жилистые руки были увенчаны длинными когтями. Кожа на груди выглядела твердой и походила на панцирь.

– Как я тебе нравлюсь? – спросил Крысун. Он поднял руку и повернул увенчанную когтями кисть и так и этак, любуясь ею. – Мое тело совершенно, не правда ли?

– В цирке уродов ты стал бы гвоздем программы, – ответил на это Глеб. Затем облизнул пересохшие губы и сказал: – Мы прикончили твою армию, Крысун. Теперь ты один, и ты перед нами беззащитен.

– Армию? – Красные глаза Крысуна запылали ярче, когда он обвел взглядом громоздящиеся на лужайке трупы. – Ты называешь этих выродков «армией»? – Крысун усмехнулся и покачал лысой головой. – Нет, ходок. Настоящая армия еще только готовится. Эти – всего лишь неудачная попытка. Я создам воинов, столь же совершенных, как я сам!

Тут Рамон, все время сидевший тихо, вскинул кинжалы и темной молнией бросился на Крысуна, но тот быстро поднял руку. Толмач остановился, ноги его подкосились, глаза закатились под веки, и он рухнул на мокрую от грязи и крови траву. За спиной у Глеба послышался шорох, он обернулся и увидел, что Хлопуша с Прошкой тоже повалились на траву. Лицо Глеба гневно дернулось, когда он снова воззрился на Крысуна.

– Что ты с ними сделал, ублюдок?

– То же, что сделаю с тобой, ходок, – последовал спокойный ответ.

Глеб взревел от ярости, поднял меч и пошел на Крысуна. Однако монстр с ледяным спокойствием выставил перед собой ладонь, и Глеб резко остановился, будто натолкнулся грудью на невидимое препятствие. Смертельный холод вполз в жилы Глеба, быстро распространился по телу и достиг мозга. Меч выпал из его разжавшихся пальцев, а сам он обессиленно рухнул на колени.

– ПОДЧИНИСЬ МНЕ! – прошипел Крысун, и от этого шипения волосы на голове у Глеба встали дыбом, а в висках болезненно запульсировала кровь.

– Нет, – прохрипел Глеб и усилием воли попытался взять над собой контроль.

– ЗАКЛИНАЮ ТЕБЯ БОГАМИ ГИБЛОГО МЕСТА – ПОДЧИНИСЬ МНЕ! – снова зашипел Крысун.

Глеб застонал и заткнул уши ладонями, но голос Крысуна проникал в самый мозг.

– ПОДЧИНИСЬ МНЕ, ХОДОК! ПОДЧИНИСЬ МНЕ!

В голове у Глеба что-то лопнуло, из ушей и носа его заструилась жаркая кровь.

– Нет… – хрипло простонал Глеб. – Боги Гиблого места… пожалуйста… помогите мне…

Крысун холодно усмехнулся.

– ОНИ НЕ СЛЫШАТ ТЕБЯ, ХОДОК. ТЫ ДЛЯ НИХ ЧЕРВЬ.

Глеб сжал зубы и повторил:

– Помогите мне, боги Гиблого места… дайте мне вашу силу…

Крысун засмеялся, и смех его словно бы выжег мозг Глеба изнутри. Закричав от нечеловеческой боли, Первоход упал на землю, но тут же стиснул зубы и поднялся снова.

Глаза Крысуна вспыхнули, подобно горящим углям, словно кто-то раздул огонь.

– НУ, ХВАТИТ! – раздраженно прошипел он и, выставив когти, быстро зашагал к Глебу, намереваясь одним ударом отсечь ему голову.

И боль вдруг отступила. Глеб схватил меч и мигом вскочил на ноги. Крысун с воплем бешенства бросился на него. Глеб издал горлом воинственный клич и ринулся навстречу врагу. Увернувшись от когтей Крысуна, он рубанул монстра мечом, но тот тоже увернулся, и меч Глеба рассек лишь пустоту.

Затылком Глеб почувствовал, что Крысун уже у него за спиной. Глеб быстро отскочил в сторону, и как раз вовремя – когти твари полоснули воздух перед его лицом.

Глеб сделал ложный выпад мечом, но вдруг резко сорвал с плеч плащ и швырнул его чудовищу на голову. Лишившись обзора, Крысун взревел от ярости и попытался сбросить плащ, но Глеб быстро шагнул вперед и ударил его мечом в живот.

Крысун взвыл от боли, судорожным движением сорвал с головы плащ и попытался схватить Глеба когтями, но тот увернулся, обхватил рукоять меча двумя руками, вскинул его над головой и изо всех сил рубанул монстра по лысому черепу.

Крысун замер на месте.

– Нет… – прохрипел он. – Не-е-е…

Левая половина тела Крысуна слегка опустилась, отчего правая часть черепа взмыла вверх, подобно кровавому гребню. Затем левая половина отделилась от правой и, медленно оплывая, рухнула на землю. Еще несколько секунд правая часть Крысуна стояла перед Глебом, нелепо моргая единственным глазом, потом глаз закатился под веко, и жуткая половина тела повалилась к ногам Глеба.

Рядом хрустнул валежник. Глеб быстро повернулся на звук, готовый сразить нового врага. Однако это были не враги. Хлопуша, Рамон и Прошка сидели на траве и обалдело трясли головами, с трудом приходя в себя.

Выглядел Глеб жутко. С ног до головы он был выпачкан студенистой серой жижей. Щеки его были расцарапаны когтями тварей, из глубоких ссадин сочилась кровь. Кафтан на груди пропитался багряным.

– Первоход, ты сильно переменился.

На этот раз даже Хлопуша смотрел на его лицо с испугом. Глеб поднял руку и ощупал подбородок, щеки, нос и лоб. Кожа плотно обтянула череп, а из-под нее выпирали и бугрились отвратительные твердые наросты.

Рамон осторожно шагнул вперед, как бы невзначай заслонив собою Прошку и Хлопушу, и тихо спросил:

– Первоход, ты – это все еще ты?

– Да, – ответил Глеб. – Это все еще я.

Несколько секунд они молчали, затем Рамон вновь разлепил распухшие губы и сказал:

– Что будем делать дальше?

– Закончим нашу работу.

Глеб достал из кармана темную горошинку и показал ее друзьям.

– Эта штука называется Собиратель, – сказал он.

– Что еще за Собиратель? – нахмурился Хлопуша.

– Что-то вроде пушечного ядра, начиненного порохом, – ответил Глеб. – Но взрыв его будет сильнее, чем взрыв ста ядер сразу.

Хлопуша, Рамон и Прошка с опаской уставились на темную горошину.

– Если сто ядер взорвутся сразу, нам несдобровать, – неуверенно проговорил Прошка.

– Эта штука смертоносна только для порождений Гиблого места, – сказал Глеб. – Но все же отойдите подальше. Ощущения будут не из приятных.

– Ты собираешься взорвать пещеру? – спросил Рамон.

Глеб кивнул:

– Да.

– А как же ты? Взрыв не убьет тебя?

– Не должен. Однажды мне уже доводилось использовать Собиратель, и, как видишь, я жив.

Рамон взглянул на Хлопушу и сказал:

– Сделаем, как говорит Первоход, и отойдем подальше.

Хлопуша кивнул, схватил Прошку за шиворот и одним рывком поставил его на ноги.

– Убираемся отсюда, малец, – пробасил он. Поднял взгляд на Глеба и добавил: – Пусть Хорс и Семаргл помогут тебе!

– Удачи тебе, Глеб! – пожелал Прошка.

– Да пребудет с тобой господь! – выдохнул Рамон и перекрестил Глеба.

Дождавшись, пока они отойдут на двадцать саженей и укроются за деревьями, Глеб повернулся и зашагал к груде гнилых веток, прикрывающих вход в черное, зловонное жерло пещеры.

Эпилог

Гулянье в пиршественном зале шло горой. Огромные, длинные столы были заставлены блюдами с брашном так густо, что не было видно просвета. Вино, мед и пиво лились рекой. Бояре, икая от обжорства и посмеиваясь от гуляющего в головах хмеля, то и дело подымали тосты за здоровье князя Добровола и процветание Хлынского княжества.

Сам князь Добровол восседал во главе стола, на резном троне, укрытом персидским ковром и собольими мехами. Вид у него был спокойный и удовлетворенный, как и подобает сильному, уверенному в себе правителю. По правую руку от него, на таком же троне, только чуть поменьше, сидела княгиня Наталья. Чело ее было словно бы отуманено. Бледные губы – плотно сжаты, глаза пусты, руки бессильно опущены на подлокотники кресла.

– Пресветлый княже! – крикнул один из бояр, толстый, пьяный, багровый от выпитого. – Позволь поднять здравицу!

– Ну, поднимай, – усмехнулся Добровол.

Боярин, гремя серебром и сверкая драгоценными камнями, поднялся на ноги, но не удержал равновесия, покачнулся и рухнул задом обратно на лавку. Зал взорвался добродушным хохотом.

Князь Добровол тоже усмехнулся и хотел что-то сказать, но тут дверь с грохотом распахнулась, и в залу влетели два охоронца. Перекувыркнулись через головы и замерли на полу. А следом за ними в зал вошел высокий человек в охотничьей куртке и длинном суконном плаще. В правой руке он держал ольстру.

Окинув взглядом зал, он задержался на княгине, однако она никак не отреагировала на его появление. Лицо Натальи было неподвижным, спокойным и бледным, как лицо восковой куклы.

Смех в зале стих, сановитые бражники и их слуги испуганно уставились на Глеба Первохода, лицо которого показалось им странным и незнакомым. Он же пристально и тяжело воззрился на Добровола и холодно проговорил:

– Я вернулся, Добровол! Посидел на троне, и хватит! Пора уступить место истинному хозяину!

Добровол, однако, не испугался и не ретировался. Он прищурил светлые глаза и спокойно заявил:

– Я ждал тебя, Первоход!

– Да ну?

– Правда, ждал. И ты пришел. – Добровол откинулся на спинку кресла и с небрежной усмешкой сказал: – Ты ведь не думаешь, что смог сбежать из узилища без моей помощи? Это я приказал подменить сонный гриб безобидной травой. Я отозвал охрану перед темницей.

Глеб нахмурился.

– Ты хотел, чтобы я расправился с Крысуном и его тварями? – недоверчиво спросил он.

– Верно, – кивнул боярин. – И я в тебе не ошибся, Первоход. Ты ведь пришел к нам с хорошими вестями, верно? Проходи к столу и присаживайся! Я не собираюсь отказываться от твоей помощи. Ты умен и силен, как никто другой. Мы с тобой начнем все сначала и вместе завоюем мир. Я буду править, а ты…

– Рисовать чертежи новых пушек и мушкетов? – Глеб покачал головой. – Ничего не выйдет, Добровол. Ты не будешь править княжеством. Там, откуда я родом, говорят: «Колесо истории не повернуть вспять».

– Ты всегда умел говорить непонятно, – сухо сказал на это Добровол. – Но я к этому привык и даже научился понимать тебя. Мы придумываем свои истории сами, ходок. Твоя история людям не понравилась, и теперь я буду рассказывать им свою. Она им ближе.

– Ты в этом уверен? – прищурился Глеб.

– Да, Первоход, я в этом уверен. Начальник с плетью в руках, который кидает тебе корки хлеба, милее бродяги, который обещает тебе пряники и лупит за это плетью. – Добровол замолчал, выдержал паузу, чтобы слова его звучали внушительнее, а потом громогласно проговорил: – Опусти ольстру, Первоход! Ты ничего не сможешь мне сделать!

– Не смогу?

Добровол мотнул головой:

– Нет. – Он поднял руку и показал что-то Глебу.

– Что это? – прищурился Глеб.

– Амулет богини Сорни-Най! Кажется, это единственная богиня, которую ты боишься?

Глеба прошиб пот. «Когда духи злятся, много плохого делают, – прозвучал у него в ушах давно забытый голос проводника Бахтияра. – Сорни-Най злится на тебя»…

«Сорни-Най отправила тебя сюда… – сменила Бахтияра ведьма Мамелфа. – И теперь ты должен пройти путь, который тебе уготован».

– Взгляни на свои шрамы, Первоход! – потребовал Добровол.

Глеб задрал рукав. Четыре шрама на предплечье были четкими, а пятый поблек и почти исчез.

– А теперь – гляди! – рявкнул Добровол.

Боярин небрежно провел ногтем по амулету. Тотчас же выцветший шрам на предплечье Глеба потемнел и вспух, подобно разрезу, и из него просочились капельки крови.

– Ну как тебе это? – весело спросил Добровол. – Ты теперь в моей власти, ходок. Стоит мне провести ногтем по амулету еще раз, и у тебя появится еще один шрам. А потом еще. И еще. Я могу сделать так, что ты никогда уже не попадешь в свой мир. Хочешь ли ты этого?

Глеб окаменел. Мысли у него в голове судорожно заметались. Что выбрать – возвращение домой или новый мир, который ему по силам построить? Полузабытые лица друзей и родных или возможность осчастливить тысячи и миллионы незнакомых людей?

Ответ был готов, но сформулировать его для себя Глеб не успел. Он заколебался всего на секунду, и эта секунда оказалась роковой. Охоронец-свей метнулся к нему со скоростью рыси и одним мощным ударом выбил из рук Глеба ольстру.

Тут же подоспел второй и схватил Глеба за руки, не давая ему возможности достать меч. Третий навалился на плечи. Не прошло и нескольких секунд, как Глеб был обезоружен и повален на пол.

– Вот и все! – с усмешкой произнес Добровол. – Ты не сумел ничего изменить, ходок!

Глеб отнял лоб от холодного пола, посмотрел боярину в глаза и уверенно проговорил:

– Это еще не конец, Добровол. Ты не напугаешь меня ни пытками, ни смертью.

– Я не собираюсь тебя убивать, ходок, – отчеканил Добровол.

– Тогда что? Посадишь меня в темницу?

Добровол отрицательно качнул головой:

– Нет. Я придумал для тебя кое-что пострашнее, ходок. Отныне твоя жизнь будет похожа на кошмарный сон – без единой надежды на пробуждение. Охоронцы, погрузите его на возок и отвезите в Морию!

– В Морию? – в ужасе выдохнул Глеб. – Н-нет… – Он побелел и мотнул головой. – Только не это… Прошу… Лучше убей!

Охоронцы подхватили связанного Первохода за плечи и подняли его с пола.

– Я вернусь за тобой, Добровол! – в ярости и отчаянии прокричал Глеб. – Вернусь и убью тебя!

Боярин усмехнулся:

– Едва ли. Оттуда, куда я тебя упрячу, никто и никогда не возвращался. Прощай, ходок. Благодарю за то, что помог мне.

Добровол отвернулся от Глеба, словно потерял к нему всяческий интерес. Глеб хотел что-то сказать, но кулак охоронца врезался ему в лицо. Первохода грубо выволокли из зала, и тяжелая дубовая дверь захлопнулась за ним, как захлопывается крышка гроба.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 78