Глава вторая

Боярин Добровол осадил крепкого коня. На боярине была парчовая шуба, на пальцах, с которых он снял рукавицу, сверкали самоцветные перстни. Небольшой меч боярина, усыпанный яхонтами, бился по бархатному чепраку. Небрежно бросив поводья, Добровол повел бровью, слуга мгновенно соскочил с пегой лошадки и схватил боярского коня под уздцы.

Добровол ловко спрыгнул с коня и зашагал к двери дома, из которой навстречу ему уже вышли двое, по виду и одежде – бояре. Поприветствовав Добровола, они ввели его в дом и вдвоем накинули на скобы двери дубовый засов. Затем, освещая дорогу слюдяным светильником, прошли в сени, из сеней, пригибаясь в осевшей двери, в избу с лавками и русской курной печью.

Добровол огляделся. Это была довольно большая курная изба с высоким, почерневшим от копоти потолком. Посреди горницы стоял большой стол, и за ним сидели бородатые, хмурые люди в богатых одеждах, усыпанных самоцветами и драгоценными камнями.

Каждый из них поздоровался с Доброволом, после чего его усадили на почетное место за столом и поставили перед ним серебряный кубок с горячим таврийским вином, приправленным пряной гвоздикой.

– Дожили, бояре, – посетовал один из собравшихся за столом, мрачный, косматый, как медведь, и такой же здоровенный боярин Иловай. – Встречаемся леший знает где, под покровом ночи.

– Сему безобразию недолго длиться, – заверил боярин Добровол спокойным и мягким голосом. Погрев о кувшин пальцы, он отхлебнул горячего вина, затем обвел собравшихся властным взглядом и добавил: – Затем мы здесь и собрались, чтобы придумать, как избавиться от свалившейся нам на голову беды.

– У беды есть прозвище, – заметил рассудительный купец Колыван. – И это прозвище – Первоход.

– Верно, – поддакнул светловолосый купец Луд. – Наша беда – этот наглый ходок.

– Князем себя возомнил, – обиженно сопнул молодой боярин Буяк. – И княгинюшку в оборотец взял. Только под его свиристелку теперь и пляшет. Сегодня утром сунулся к ней с жалобкой, так она меня даже на порог не пустила.

– Говорят, сей самозваный советник собирается прикрыть торговлю бурой пылью, – сказал купец Колыван, поглядывая на Добровола. – Возможно ль такое?

Добровол снова отхлебнул вина, отер рукою густые усы и собрался ответить, но молодой боярин Буяк нетерпеливо выпалил:

– Это не может быть правдой. Чем же будет жить княжество, коли не станет бурой пыли?

Добровол метнул на него грозный взгляд, и тот поспешно замолчал и ссутулился, всем своим видом выражая почтительность. Добровол снова оглядел лица собравшихся за столом знатных бояр и богатейших купцов и сказал:

– Первоход зарвался, это понятно. Наделает в княжестве делов, все по миру пойдем. Будем с дырявой котомкой у христянских храмин побираться. И кости по оврагам глодать, как смердячие псы.

Лица мужчин перекосились.

– Я этого не дозволю! – прорычал боярин Иловай.

– И я тоже! – горячо поддержал его боярин Буяк. – Не для того мой дед князя Аскольда на трон посадил, чтобы теперь я от этого трона обиду терпел.

– Да и мы, торговые люди, по миру идти не собираемся, – прогудел в бороду купец Колыван.

Собравшиеся замолчали и уставились на Добровола.

– Что ж делать-то, Добровол? – спросил Иловай упавшим голосом.

Добровол допил вино, отставил кубок и заговорил властным, веским голосом:

– Разумейте сами. Вот ты, Маламир, торгуешь досками. Что ты сделаешь, коли в кубе попадется доска, поеденная шепелем?

– Брошу в костер и сожгу. Иначе шепель переберется на другие доски, и товару конец.

– Правильно мыслишь, Маламир. Так же мы должны поступить и с Первоходом. Он нам мешает? Не беда. Мы уберем его с дороги и пойдем дальше.

– Справиться с Первоходом будет трудно, – сказал Иловай.

– Ой ли?

– Иловай прав, – подтвердил купец Луд. – Первоход – первейший в княжестве убийца темных тварей!

Боярин Добровол усмехнулся в густую бороду.

– Уж не себя ли ты мнишь темной тварью, Луд? А может, меня? Или боярина Иловая? Похожи мы на темных тварей, а, Луд?

– Я не про то хотел сказать, – угрюмо отозвался купец. – Первоход силен. И у него есть огнестрельный посох.

– Посох? Всего один посох? И он заставляет тебя дрожать? – Боярин Добровол презрительно усмехнулся. – Скоро и по родному дому будешь ходить, вцепившись в бабью юбку.

Лицо купца побагровело, глаза сверкнули гневом и обидой.

– Ладно, Луд, – примирительно произнес Добровол. – Прости, ежели обидел. Не с тобой я хочу воевать. Ты мне не враг, а союзник. И все мы теперь союзники, брате. Коли не объединимся против Первохода, всем нам будет скорый конец.

– Что же ты предлагаешь? – поинтересовался Иловай.

– А вот что. – Добровол мрачно прищурил глаза и чуть наклонил вперед голову. – У боярина Грибка есть новые охоронцы из свеев. Воины лютые и бесстрашные, но слову хозяина послушные. Свеи эти мастерски владеют ножами. Каждый из них в бою стоит десятка степняков.

– И что с того, что владеют? – нетерпеливо проговорил молодой боярин Буяк. – Против ольстры с ножами не попрешь!

– Про ольстру я разузнал, – сказал на это Добровол. – В ней всего пяток зарядов. А после того как заряды кончатся, Первоходу надобно время, чтобы вложить в ольстру новые. Свейских воинов – семь человек. Даже ежели все пять молний попадут в цель, двое оставшихся свеев изрежут Первохода ножами на куски.

Бояре и купцы задумчиво поскребли пятернями бороды.

– Так-то оно так, – заговорил боярин Иловай, – но у Первохода тоже будут охоронцы. Да и сам он парень не промах. Как только увидит свеев в зале, тут же прикажет выставить их вон.

И снова Добровол веско возразил:

– Свеи в городе люди новые. Их мало кто знает в лицо. Мы нарядим их боярами и проведем в зал.

На мгновение купцы и бояре, сидевшие за столом, онемели от удивления. Потом кто-то спросил:

– А как же советники княгини? Рогдай и Будислав знают всех бояр. А они на стороне Первохода.

Добровол метнул на вопрошавшего огненный взор и отчеканил:

– Рогдаем и Будиславом я займусь сам.

– Как займешься? – не понял боярин Луд.

Добровол перевел на него взгляд, усмехнулся:

– Как-нибудь да займусь, но на пиру их не будет.

– Точно?

– Точнее не бывает. Будем пировать и во всем слушаться Первохода. Но как только дам сигнал, бросайте на пол тарелки и шумите кто как может.

– А это зачем?

– Первоход, не дождавшись своих друзей-советников, будет настороже. Шум отвлечет его и собьет с толку. Тут-то и подоспеют свеи со своими кинжалами.

– А ну как Первоход поранит кого-нибудь из нас? – усомнился купец Колыван.

Добровол дернул уголками губ и сказал:

– Это я тоже обдумал. Как только увидите, что ходок достал ольстру, падайте на пол. А теперь давайте обо всем этом поговорим подробней. Кому и как себя вести, что говорить, как пить да улыбаться. Первоход умен, но и мы не дураки. Начнем с тебя, Буяк…

Не меньше часа ушло на замечания и обсуждения. Наконец разговор был окончен, и Добровол поднялся из-за стола.

– Мне пора, – сказал он. – Все сразу не разъезжайтесь. Уезжайте по одному, с перерывами. Желаю нам всем удачи, братья, и пусть Велес и Сварог помогут нам!

– Пусть нам поможет Велес!

– Пусть нас выручит Сварог! – поддержали призыв Добровола приободрившиеся бояре и купцы.

Распрощавшись с ними, Добровол попросил Иловая проводить и вышел вместе с ним в сени. В сенях, плотно прикрыв за собою дверь, Добровол сказал боярину:

– Ну, как тебе наш план?

– Не нравится мне то, что ты замыслил, – честно признался Иловай. – Уж очень опасно. Коли со свеями не выйдет, Первоход нас не пощадит.

Добровол секунду или две мешкал, будто решал, стоит говорить или нет, после чего тихо произнес:

– При прочих я говорить не хотел, но тебе скажу. Только держи язык за зубами, Иловай. Будет у меня в пиршественном зале свой человечек. Он встанет у Первохода за спиной, а в нужный момент накинет ему петельку на шею. Так, чтобы ходок и дернуться не успел.

Иловай улыбнулся, но во взгляде его все еще читалось сомнение.

– А ну как освободится? – предположил он. – Первоход парень сильный.

– Пока будет с петелькой возиться – тут и свеи подоспеют. А пока будет разбираться со свеями, там и охоронцы наши в зал вбегут. Против такой толпы Первоходу никак не совладать.

– Вижу, ты и впрямь все рассчитал, Добровол.

Боярин усмехнулся и заверил:

– На том стоим, Иловай. На том стоим. Ну, пошли на улицу.

Он прошел через сени, распахнул тяжелую дверь и вышел в черную морозную ночь.

Советник княгини по военным делам Рогдай, темный лицом и волосами, но светлый душой, встал в этот день раньше обычного. Спал он мало, и сон его был беспокоен. Снилась нечисть. Будто забрел Рогдай в Гиблое место (хотя сроду там не бывал) да и заблудился. Принялся искать дорогу к меже и вдруг услышал вой темных тварей и шум валежника под их когтистыми лапами. А вскоре и сами твари выскочили из леса-глушняка. Были они огромные, косматые, с красными сверкающими глазами. Рогдай потянулся за мечом, но рука его – вместо рукояти меча – схватила лишь пустоту.

Тогда он поднял с земли тяжелую палку и поднял ее над головой, намереваясь дорого продать свою жизнь. Но тут, пристальней вглядевшись в морды тварей, Рогдай с ужасом понял, что пред ним – домовые бояре, обернувшиеся оборотнями.

Этот вон – с самой густой шерстью – боярин Добровол. Рядом с ним – коренастый боярин Иловай, бывший советник по военным делам, отставленный княгиней от дел за пару дней до приезда Глеба Первохода. Узнал Рогдай и других бояр. Твари, глядя на Рогдая ненавидящими глазами, быстро окружили его.

– Брось палку, Рогдай! – пролаял оборотень Добровол. – Тебе с нами не совладать!

– Со всеми, может, и не совладаю, – угрюмо ответил Рогдай, крепче перехватив в руках дубину. – Но твою поганую харю сомну.

Оборотни переглянулись и вдруг засмеялись – хриплым лающим смехом, от которого по коже Рогдая пробежал мороз.

– Не того ты себе в хозяева выбрал, пес! – пролаял боярин Иловай.

– Я не пес, у меня нет хозяев, – резко ответил Рогдай.

– Не пес, говоришь? А на ноги-то свои смотрел?

Рогдай, не опуская дубины, покосился на свои ноги и вдруг увидел, что они покрыты такой же косматой шерстью, как у бояр, и что на пальцах у него теперь заместо человечьих круглых ногтей – огромные острые когти!

Рогдая прошиб пот. Он хотел закричать от ужаса, но из глотки его вырвался звериный вой. От этого своего воя Рогдай и проснулся.

Открыв глаза, Рогдай с тревожно бьющимся сердцем ощупал свое туловище. Убедившись, что плоть его не стала плотью оборотня, военный советник еще с минуту лежал на кровати и таращился в темный потолок. Подушка его взмокла от пота. Наконец он разлепил губы и хрипло окликнул слугу:

– Четырь! Четырь, леший тебя забодай!

Вопреки обыкновению, слуга не откликнулся. Рогдай сел на кровати и опустил босые ноги на холодные половицы.

«Странно», – подумал он. Протянул руку и пошарил по столу в поисках свечи и огнива. Свеча была на месте, а вот огнива на прикроватном столике не было.

– Ох, Четырь, – с досадой проговорил военный советник. – Ну, гляди у меня. Найду, за волосы оттаскаю, чтоб не забывал свои обязанности.

Сердито хмуря черные и ломкие, словно у степняка, брови, советник Рогдай взял со столика свечку и сунул ее за пазуху исподней рубахи, которую всегда заправлял в подштанники. Потом нащупал мягкие валенки со срезанными голенищами, сунул в них ноги и поднялся с кровати. Прихрамывая, пошел по комнате. Суставы, застуженные в многочисленных военных походах, болели так, будто кто-то скручивал их в жгут.

«Надо будет попробовать новое снадобье бабки Яронеги, – подумал Рогдай, морщась от боли при каждом шаге. – От прошлого-то толку было мало. Ну, да авось Перун поможет».

Он вышел из спальни в большую комнату для приемов и обедов, где часто пировал со своими бывшими боевыми друзьями, превратившимися теперь в таких же больных стариков, как он сам. Прохромал несколько шагов, но вдруг остановился и втянул воздух ноздрями. В зале пахло свежей кровью!

Рогдай прислушался. Ничего подозрительного он не услышал. И все же в зале действительно пахло кровью, этот запах он знал с юности и ни с чем не мог его спутать.

Военный советник осторожно двинулся дальше. Воин, доживший до сорока пяти лет и убивший в боях не меньше сотни врагов, не должен испытывать страха перед темнотой. И все же руки Рогдая слегка подрагивали, когда он повернул налево и пошел к дубовому шкафу, за которым был спрятал меч. Один из трех мечей, припрятанных Рогдаем в пиршественной комнате на тот случай, ежели придется усмирять перепившего и нарывающегося на неприятности гостя. (В пиршественную комнату никому не полагалось вносить оружие, однако гости попадались разные, и кое-кто из них плевал на запреты хозяина дома и тайно проносил под одежей кинжалы и ножи, не в силах расстаться с ними даже на час. )

До сих пор Рогдаю ни разу не приходилось пользоваться тайными мечами, но сейчас он был рад, что они есть. Подойдя к шкафу, он сунул за него руку и обнаружил, что меча там нет.

Рогдая прошиб пот. Он повернулся и двинулся в другой угол зала, туда, где был спрятан второй меч. Но тут в темноте кто-то застонал.

Советник Рогдай остановился и позвал:

– Четырь! Радош! Цукан!

Это были имена трех верных слуг Рогдая, которые находились при нем безотлучно вот уже пять лет. Ответом ему был тяжкий хриплый стон, донесшийся из угла зала.

Рогдай двинулся на стон. Под ногой что-то стукнуло и откатилось по полу. Рогдай быстро нагнулся и пощупал руками. Пальцы нащупали огниво. Наконец-то!

Прошло несколько секунд, и огонек свечного огарка тускло осветил пиршественный зал. Заметив в углу что-то темное, Рогдай отпихнул ногой лавку и увидел всех троих слуг. Четырь лежал на спине, раскинув руки, с дырявой раной в горле. На нем громоздился Цукан с рассеченной мечом грудью. В полушаге от них лежал на полу Радош. Этот был еще жив, хотя рана в животе ясно говорила о том, что жить ему осталось совсем немного.

Советник Рогдай хотел склониться к бедняге, но почувствовал, что в комнате еще кто-то есть. Рогдай бросился к лежащим на лавке ножнам, схватил их, но и они оказались пусты. Тогда он метнулся к столу, схватил бронзовый трехрогий подсвечник и повернулся лицом к своим врагам.

Их было трое, все белобрысые, широкогрудые, рослые, со свирепыми харями – по виду настоящие берсерки.

– Гляди-ка, братцы, он собирается биться с нами подсвечником! – усмехнулся один из убийц.

Говорил он со свейским акцентом, но слова строил правильно. То ли был наемником на службе у русичей, то ли промышлял здесь «ночной работой», подкалывая ножом купчиков и обирая до нитки припозднившихся прохожих.

Тут второй убийца разомкнул толстые губы и, пришепетывая, проговорил:

– Прижимай его к стене, братцы.

А третий усмехнулся и насмешливо спросил:

– Что будешь делать, воин Рогдай?

Рогдай обвел взглядом жесткие лица свеев-душегубцев и жестко ответил:

– То же, что делал всегда, – убивать.

– Жалкий старик, – усмехнулся душегубец. – Мы перерезали самых лучших и верных твоих охоронцев. А теперь пришел и твой черед. Берем его!

И убийцы ринулись на Рогдая. Рогдай вскинул подсвечник и, издав воинский клич, бросился им навстречу. В это мгновение он не чувствовал ни страха, ни боли в суставах; он словно бы снова стал тем Рогдаем, который мог когда-то вступить в схватку с тремя опытными, вооруженными до зубов воинами и выйти из этой схватки победителем.

Подсвечник с лязгом ударился о лезвие меча. А слева и справа к шее Рогдая уже стремительно неслись мерцающие клинки длинных свейских кинжалов.

– Боярин, там у дома странники. Говорят, что много слышали о тебе и теперь хотят поговорить.

– Странники? – Советник Будислав поставил кружку с горячим пряным сбитнем на стол и взглянул на слугу с интересом. – Сказали, откуда пришли?

Тот качнул головой:

– Нет. Но по виду – издалека. На языке нашем говорят, но спотыкаются через слово.

– Гм… – В глазах грамотея Будислава загорелось любопытство. Ничто так не развлекало его, не занимало его ум и не грело его душу, как беседы со странниками. – Впусти их в дом и проводи в комнату для гостей, – приказал он слуге. – Выставь еду и питье. И скажи, что сей же час выйду, только кафтан наброшу.

Слуга поклонился и вышел из покоев.

Будислав зябко поежился, допил теплый сбитень и торопливо встал из-за стола. Будучи радушным и добрым хозяином, советник Будислав не хотел долго томить гостей без своего внимания.

Он торопливо оделся, пригладил ладонями растрепанные волосы, подумал, не пройтись ли гребенкой по бороде, но махнул рукой – и так сойдет. В спешке он неправильно застегнул кафтан, но сам не заметил этого. Грамотей Будислав, как и многие мудрецы да умники, был рассеянным и не слишком опрятным человеком.

Когда он вошел в гостевую комнату, странники уже сидели за столом. Были они крепкие и рослые, и это слегка удивило Будислава. Обычно странники были невысокими и сухонькими и легко могли насытиться коркой хлеба и ковшиком воды.

Иногда странникам приходилось по нескольку дней брести неизвестными дорогами без крошки хлеба во рту, и только мелкая и сухая стать помогала им сносить голод и тяготы пути.

Эти же двое были здоровы, как ратники. Да и лица у них были под стать – суровые, жесткие.

Все эти соображения пронеслись в голове у Будислава за один миг, но он не остановился на них и не дал волю своим подозрениям, потому что сердце его учащенно билось от любопытства в предчувствии интересной беседы. Кроме того, к чему нужны подозрения, если в комнате, помимо советника Будислава, его слуг и двух странников, находятся четыре широкогрудых, вооруженных мечами охоронца?

Окажись странники разбойниками, охоронцы тут же изрубят их мечами, словно капусту.

Поприветствовав гостей на нескольких языках и получив ответ на своем родном (исковерканном, но понятном), Будислав указал им на блюда с едой, которые уже выставили на стол слуги, и сказал:

– Угощайтесь, братья, чем Сварог послал. Уверен, вы сильно проголодались. Час сейчас ранний, а вид у вас усталый. После того как подкрепитесь, можете поспать. У меня для странников есть специальная комната, в ней полно мягких тюфяков.

Один из странников положил на грудь широкую ладонь и поблагодарил на какой-то странной смеси языков. Будислав нахмурился, ибо говор показался ему слишком непонятным, но едва открыл рот для вопроса, как в комнату вошел толмач. Будислав был рад появлению толмача. Усадив его по правую руку от себя, он снова воззрился на странников своими добрыми близорукими глазами и сказал:

– Значит, вы путешественники. Это хорошо. Из какой же страны вы к нам прибыли, братья?

Один из странников, тот, что был светлее мастью и не так суров лицом, ответил что-то на чирикающем языке. Будислав улыбнулся ему, затем покосился на худосочного толмача, владеющего двумя десятками языков и наречий, и спросил:

– Понял ли, что он сказал?

Толмач поскреб пятерней в затылке и со вздохом ответил:

– Понял, боярин, да не больно хорошо. Их язык похож на язык северных данов, но все ж отличается.

– И что он сказал?

– Говорит, что прибыл из маленькой страны, близ северного приморья.

Будислав кивнул, снова улыбнулся и открыл рот для следующего вопроса. Открыл – да так и замер с открытым ртом. Странники вдруг вскочили из-за стола и выхватили из-под плащей кинжалы и короткие мечи.

Охоронцы Будислава отреагировали почти молниеносно и все же на мгновение опоздали. Один из странников перепрыгнул через широкий стол, сбил Будислава с лавки и с размаху ударил его кинжалом в живот. Будислав закричал от боли и увидел, как голова одного из охоронцев слетела с плеч, срезанная мечом лжестранника.

Второй охоронец упал на пол с рассеченным надвое лицом. Но двое других бросились на лжестранников. Те со скоростью молнии скользнули к окну, распахнули створки и по-кошачьи быстро и ловко выпрыгнули на улицу.

Грамотей Будислав опустил затылок на пол, чувствуя, как внутри у него разгорается пламя боли, а потом все поплыло у него перед глазами, и он потерял сознание.

Столы в зале расставили в три ряда. Рядом водрузили длинные дубовые скамьи и накрыли их мягкими коврами и волчьими шкурами. За три часа до захода солнца стольники начали суетиться. Расставляли на столах посуду – расписные блюда, серебряные кубки, ложки, ножи да вилки.

Глеб стоял чуть в стороне и, сложив руки на груди, наблюдал за приготовлениями к пиру. Завидев сытника, плотного красноносого мужика, заведующего княжьими погребами, Глеб окликнул его и подозвал к себе.

– Ну, как дела? – спросил он.

Сытник вздохнул и горько проговорил в ответ:

– Дела у нас неважные, советник. Погреба почти пусты. Все, что наскребли, выставим на стол.

– А что за вина будут на столе?

– Вин будет мало, боярин. Всего-то и осталось, что двадцать бурдюков да две бочки. Вот думаю, заради скаредного интереса, выставить на стол водку и разбавить ее медом. Сгодится ли?

Глеб покачал головой:

– Нет, не годится. Боярам выставишь вино. А их охоронцам, что будут ожидать в верхнем зале, выкатишь водку и мед.

– Охоронцам – водку? – выпучил глаза сытник. – Да не жирно ли им будет, боярин? Водка нынче в большой цене!

– Ничего для хорошего дела не жалко, – усмехнулся Глеб. – Идем в погреб, хочу посмотреть, что там и как.

Глаза сытника забегали:

– Не понравится тебе в погребе, боярин. Там сыро и нечисто. А у тебя ферязь белее крыла голубки. Запачкаешься.

– Ничего. Запачкаюсь – отряхнусь. Идем в погреб.

И Глеб первым шагнул к коридору, ведущему к кладовым, в которых хранились кожи, зерно и бочки с маслом и вином.

Навстречу им шли слуги, несущие на блюдах холодные яства для пира – блины с икрой, студни, вяленое мясо, селедку с луком. От запаха еды в желудке у Глеба заурчало. Он подхватил с одного из блюд кусок мяса и отправил его в рот.

Сытник глянул на него хмурым, недовольным взглядом, и Глеб сделал вид, что не заметил этого.

В кладовых, куда они спустились спустя пять минут, было прохладно и царил полумрак, чуть подсвеченный пламенем двух жировых факелков.

– Зажги смоляные, – потребовал Глеб.

Сытник нахмурился, но подчинился – вынул из скобы факел и прошел с ним по коридору, зажигая остальные. Вскоре здесь стало светло, как в пиршественном зале. Глеб никогда прежде не бывал в княжьих кладовых, а потому принялся осматривать их с огромным любопытством. А посмотреть, вопреки словам сытника, здесь было на что.

В одних клетях хранились кожи, другие были заполнены зерном, в третьих Глеб увидел огромные бочки с маслами. В четвертом были навалены кожаные бурдюки с вином.

– По-моему, здесь всего в избытке, – сказал Глеб, осмотревшись.

– Это только кажется, – хмуро возразил сытник. – В прежние времена об эту пору запасов было раза в три больше, нежели теперь. В прежний осенний корм по селам да деревням столько всего собирали, что и на двадцати подводах вывезти не могли. А теперь что – пшик, да и только.

– Ничего, – усмехнулся Глеб. – Дай срок, и мы заполним клети под завязку. Где водка, которую ты вынесешь боярским охоронцам?

– Вот тута. – Сытник пристукнул кулаком по пузатому боку баклаги.

– Принеси чарку, хочу попробовать.

Сытник вздохнул, повернулся и зашагал за чаркой, недовольно бубня под нос:

– И чего ее пробовать, водка как водка.

Как только грузная фигура сытника скрылась за поворотом, Глеб быстро откинул крышку баклаги. Затем вынул из кармана сушеный сонный гриб и, задержав дыхание, растер его между ладонями. Все еще не дыша, швырнул получившийся порошок в водку и быстро закрыл крышку. Потом обтер руки об тряпку и лишь затем позволил себе вдохнуть – но и тогда сделал это вполсилы и отвернув голову в сторону, чтобы не затянуть случайно ноздрями частички сонной пыли.

Едва он это сделал, как из-за угла вывернул сытник. Подошел, с хмурым видом протянул Глебу чарку.

– Отведай, боярин. Чарка чистая, непыльная.

– Уже не хочется, – небрежно отозвался Глеб. – Идем дальше, покажешь мне, где у тебя колбасы и вяленое мясо.

– Что ж, покажу, коли желаешь.

Сытник поставил чарку на полку, затем взял с бочки тряпку, которой Глеб вытирал руки, поднес ее к лицу и шумно высморкался.

– Стой! – Глеб хотел вырвать тряпку из рук толстяка, но не успел.

Сытник покачнулся, нелепо загребая руками воздух, а потом грузно, будто куль с мукой, рухнул на пол кладовой. Глеб быстро подошел, присел рядом и тряхнул толстяка за плечо:

– Эй, сытник! Ты жив?

Тот не ответил. Тогда Глеб наклонился и приложил ухо к жирной груди смотрителя погребов. Сердце толстяка билось размеренно и спокойно. Глеб выпрямился, вгляделся в бледное, рыхлое лицо сытника и виновато пробормотал:

– Я слышал, что сонный гриб насылает на людей кошмарные сны. Прости, если это случится с тобой, приятель.

* * *

В одном из коридоров княжьего терема Глеб столкнулся с советников Кудеяром. Тот выглядел, как всегда, опрятным, ухоженным, задумчиво серьезным.

– Кудеяр, где советники Рогдай и Будислав? – осведомился Глеб.

Белокурый советник пожал плечами и ответил:

– Не ведаю, Первоход. По времени уж давно должны были прийти. Однако их все еще нет.

Глеб нахмурился:

– Может, послать за ними кого-нибудь?

– Уже послал.

– Давно ли?

– Давно.

Глеб хотел еще что-то сказать, но передумал, кивнул и отправился по делам.

Тяжелая весть застала его в молодеческой комнате, где он сам давал наставления ратникам княгини, от которых зависела безопасность пира.

– И чтобы с охоронцами бояр не якшаться, – строго наставлял их Глеб. – Кстати, есть ли у вас среди них друзья?

– Никак нет, – ответил за всех пожилой широкоплечий десятник. – Не дружим мы с ними, советник, уж прости. А сказать правду, так иной раз и деремся. Не до смерти, конечно, но кровушку проливаем.

Глеб усмехнулся и сказал:

– Это хорошо.

– Чего? – не понял десятник.

Глеб задорно блеснул глазами.

– Я хотел сказать, что не одобрил бы вашей дружбы, коли б она была, – объяснил он спокойно. – Вы служите княгине, а значит – княжеству. Ваша служба почетна. А охоронцы бояр – всего лишь наемники. Вот я и говорю: не гоже доблестным воинам якшаться с продажными наемниками. Прав я или нет?

– Прав, – ответил десятник. Потом покосился на заулыбавшихся ратников и пояснил, улыбнувшись сам: – Ежели честно, то мы тоже так рассудили. Пусть на боярских охоронцах броня богаче и сапоги красивше, но наши мечи – крепче, а копья – острее.

– Вот это дело! – одобрительно улыбнулся Глеб. – А что до брони и сапог, то и у вас будут не хуже. Дайте только срок.

В этот момент дверь молодеческой распахнулась, и порог переступил советник Кудеяр. Был он взволнован и напряжен.

– Первоход, беда! – проговорил Кудеяр хриплым и перепуганным голосом.

– Что случилось? – быстро спросил Глеб.

– На советников Рогдая и Будислава напали!

По лицу Глеба пронеслась тень, брови съехались на переносице.

– Они живы?

– Живы. Но ранены. Будиславу проткнули живот. Рогдаю отрубили руку.

Ратники вскочили с лавок и схватились за мечи, но Глеб жестом приказал им расслабиться.

– К ним уже вызвали лекарей? – спросил он у бледного от горя Кудеяра.

– Да, – вымолвил тот. Вытер рукавом глаза и лоб и горестно добавил: – Это они, Глеб… Это Добровол и его приспешники. Клянусь Сварогом, это он подослал к Рогдаю и Будиславу убийц.

Несколько секунд Глеб стоял, сложив руки на груди и напряженно о чем-то размышляя. Кудеяр не выдержал молчания и резко спросил:

– Прикажешь отменить пир?

Глеб взглянул на него, потом покосился на ратников, снова перевел взгляд на советника Кудеяра и сказал:

– Пойдем-ка выйдем. Нужно переговорить. А вы… – повернулся он к ратникам, – будьте настороже. Если прикажу, пускайте в ход мечи. Но до той секунды ведите себя смирно.

– Как прикажешь, Первоход, – ответил за всех пожилой десятник.

Глеб кивнул ему, повернулся и вышел вместе с Кудеяром из молодеческой.

В коридоре он взял советника за плечо, приблизил к нему лицо и сказал:

– Никаких резких движений, понял? Веди себя, как вел.

– Но мы должны отменить пир, – дрожащим голосом произнес Кудеяр.

Глеб отрицательно качнул головой:

– Нет. Мы проведем пир в назначенное время.

– Но бояре что-то задумали!

– Может быть. Но врасплох им нас не застать. Верь мне.

Кудеяр нахмурился.

– Кажется, я тебя понимаю, Первоход, – медленно выговорил он. – Ты собрал пир, чтобы встретить всех своих врагов лицом к лицу. Я прав?

– Да, Кудеяр, – тихо ответил Глеб. – Ты прав. Пока я не набрал силу, мои противники не особо таятся. Я хочу нанести удар прежде, чем они расползутся по своим логовам и норам.

– Ты хочешь устроить бучу в пиршественном зале? – В голосе Кудеяра звучало сомнение. – Это может плохо для тебя кончиться. Бояр будет много. И все они явятся со своими охоронцами. Правила это допускают. Может, проще действовать не напрямик, а хитростью?

Глеб усмехнулся и холодно прищурил свои темные недобрые глаза.

– Хитростью, говоришь?

– Ну да, хитростью. Если узел не развязывается, нужно постепенно и неторопливо ослабить его, а затем развязать. Не стоит рубить по живому.

– Что ж, может, ты и прав, – сухо проронил Глеб. – Однако развязывать узлы я не мастер. А вот рубить… – Глеб положил пальцы на рукоять меча: – Рубить я умею хорошо. Поэтому просто доверься мне и ни о чем не думай.

Пир начался в означенное время. Бояре долго рассаживались по лавкам, стараясь занять места попочетнее, с приветливыми и дружелюбными улыбками интригуя промеж собой за эти места.

Боярин Грибок, самый старый из этой братии, едва передвигался, и поэтому двое слуг, самого смиренного вида, поддерживали его под локти.

– Я просил, чтобы все слуги и охоронцы остались за дверью, – громко сказал Глеб, завидев этих двоих.

– Я это помню, – кивнул стоявший рядом боярин Добровол. – Но ты видишь сам, советник, что Грибок не пройдет без помощи своих слуг и двух шагов. Дозволь его слугам остаться.

Глеб нахмурился, но поборол свою досаду и согласился:

– Ладно. Пускай остаются. Я ведь не зверь.

Вскоре бояре расселись. Грузные, широкобородые, разодетые в парчу и меха, величественно восседали они на покрытых шкурами и коврами лавках. Добровол выделялся и на их фоне. Он был ладнее, величественнее и горделивее прочих. Мех на полах и вороте его парчового плаща был гуще и ровнее, чем у других, и даже камни на его одежде и пальцах сверкали ярче, чем у прочих.

Княгиня, сказавшись больной, не пришла на пир. (На деле же сам Глеб отговорил Наталью от выхода, опасаясь за ее жизнь. ) Глеб, восседающий во главе стола на правах первого советника, был одет в роскошную белую ферязь, которую ему подарила княгиня Наталья, а на плечи набросил алый плащ, скрепленный золотой фибулой. Поначалу он чувствовал себя в этом одеянии неуютно. Черт его знает – будто римский патриций какой-то. Но вскоре пообвыкся.

Кравчий и разносчики умело и незаметно суетились вокруг стола, выставляя блюда, наполняя тарелки, наливая вино в кубки. Вначале бояре все больше отмалчивались, лишь тихо переговариваясь промеж собой, и бросали на Глеба скользящие, хмурые взгляды. Им не понравилось, что охоронцев и слуг оставили в комнате подле молодеческой. Но вслух они не роптали, и на том спасибо.

Глеб быстро поборол смущение и держался с боярами приветливо и по-свойски. За несколько часов до начала пира он долго беседовал с княгиней Натальей, расспрашивая ее о каждом из бояр. Кто что любит, чем грешит и чего избегает. Теперь, когда он глядел на бородатые лица бояр, ему казалось, что он давно уже знаком с ними.

Играя роль тамады, Глеб пытался развлечь бояр разговорами, но те отвечали лишь из вежливости, а ответив, быстро умолкали, чтобы вновь приняться за еду. Есть и пить было намного безопаснее, чем болтать и отвечать на вопросы.

И все же спустя полчаса после начала пира бояре – то ли благодаря приветливости Глеба, то ли благодаря выпитому вину – стали вести себя немного раскованней и уже не глядели на Глеба волками. Неприязнь в их взглядах сменилась любопытством. Должно быть, они ожидали от Глеба неприкрытой вражды и, не встретив ее, слегка растерялись и пооттаяли.

Наконец, на шестом или седьмом питейном круге боярин Добровол встал со своего места и поднял серебряный кубок. Бояре тут же замолчали, уставившись на своего сановитого вождя.

Добровол посмотрел на Глеба спокойным, приветливым взглядом и сказал:

– Позволь мне поднять кубок за твое здравие, советник Первоход! Я неласково тебя встретил, это правда. Но это от незнания. Сам понимаешь: мы, бояре, чураемся всего нового. Мы ценим спокойствие, Первоход. А посему… не держи на нас зла. За тебя, Первоход!

Бояре загудели, закивали головами и взялись за свои украшенные самоцветами серебряные кубки.

Кравчий легонько хлопнул в ладоши, и столовые холопы внесли в зал новую порцию горячих блюд – петухов с пряной травкой, пару жареных молочных поросят с чесноком и уток, обложенных огурцами. На самых доступных и видных местах стола поставили серебряные чаши с горячей чесночной подливой.

Кравчий снова хлопнул в ладоши, разносчики тут же подхватили кувшины и вновь наполнили кубки вином.

На этот раз Глеб решил выступить с ответным словом. Он встал, дождался, пока умолкнет гул голосов, и, обращаясь к Доброволу произнес:

– Ты сказал, что ценишь спокойствие, Добровол. Я тоже люблю спокойствие. Но когда тать тащит из твоего дома добро, трудно оставаться спокойным, верно?

– Верно, – отозвался боярин Добровол, глядя на Глеба недоверчивым, подозрительным взглядом.

Глеб кивнул.

– Вот и сейчас то же самое. Хотел бы я быть спокойным, но, увы, чтобы остановить татей, приходится шевелиться. Нам всем придется пошевелиться, друзья.

Глеб сделал паузу, чтобы перевести дух, и тут Добровол громко спросил:

– Ты задумал большие перемены, советник Первоход, не так ли?

– Да, это так, – кивнул Глеб.

– В чем же причина этих перемен? Тебе не нравится то, что здесь есть?

– Скажем так: мне не нравится многое из того, что есть. Но не все. – Глеб обвел взглядом насупленные лица бояр. – Если вы подумаете обо всем непредвзято, бояре, вы найдете в существующем положении вещей много плохого.

Бояре тихо загудели на своих местах, но сановитый Добровол поднял руку, и гул голосов стих.

– Княжество наше держится на традициях, Первоход, – спокойно и громко проговорил он. – В разные годы бывало разное. На смену процветанию приходила беда. Затем она снова сменялась процветанием. Жизнь княжества сродни полосам на шкуре индийского тигра. За черной полосой следует белая, за ней – снова черная, а потом – опять белая. То, что творится в княжестве сейчас, – это черная полоса. Но необязательно что-то менять и ломать, Первоход. Иногда полезнее просто сесть, сложив руки на коленях, и подождать, чем все закончится. Все эти годы мы так и делали, и, как видишь, княжество наше стоит незыблемо.

Бояре, выслушав монолог Добровола, одобрительно загудели. Затем воззрились на Первохода, с любопытством ожидая, чем же он возразит. И тогда Глеб сказал:

– Ты прав, Добровол. Черная полоса сменяет белую, и так далее. Но однажды всему на свете приходит конец. Великий Рим тоже процветал, и длилось это столетиями. А потом его захватили и разграбили дикие кочевники. Не думаешь ли ты, боярин, что то же самое может случиться и с нашим княжеством?

Добровол прищурил серые глаза и холодно ответил:

– Нет, советник. Я не мыслю такой участи для Хлынского княжества.

– Однако опасность развала есть всегда, – возразил Глеб. – Если княжество хочет уцелеть, оно должно меняться и развиваться. Это как в торговом деле. Ежели постоянно не вкладывать в него средства и не расширять дело, то рано или поздно супротивники сожрут тебя, и ты останешься у разбитого корыта.

Бояре снова загудели, благосклонно оценив пример с торговым делом, но Добровол вскинул руку, призывая их к молчанию, усмехнулся и спросил:

– Много ли ты занимался торговлей, Первоход?

– Нет, – вынужден был признать Глеб.

– Может быть, тебе случалось править княжеством?

– Нет, не случалось.

– Тогда, быть может, ты был сельским главой или старостой общины?

– Нет, – снова признал Глеб.

Добровол прищурил блестящие глаза и холодно осведомился:

– Тогда почему ты решил, что лучше нас знаешь, как вести дела в княжестве?

– Потому что я…

«…Потому что я прибыл из будущего и знаю, что рано или поздно вашему миру придет конец», – хотел бы ответить Глеб, но это было невозможно. В самом деле, как он сможет объяснить этим бородачам, что знает «базовую теорию» развития человеческого общества и цивилизаций? Как объяснить, что все, что он намерен сделать, будет сделано для их же блага?

Немного поразмыслив, Глеб решил, что не стоит говорить о времени, нужно поговорить о пространстве.

– Видишь ли, Добровол, – начал он рассудительно, – в той стране, откуда я прибыл, все эти новшества давно действуют. Они, эти новшества, трудно приживались, не все воспринимали их как должное. Но закончилось все благом. Все остались довольны и счастливы.

Глеб замолчал. Молчали и бояре. Добровол же прищурил свои невыносимо проницательные и блестящие глаза и пробасил, сверля Глеба холодным, невозмутимым взглядом:

– Значит, говоришь, ты прибыл к нам из лучшей страны?

Глеб насторожился, почувствовав в словах боярина подвох, и осторожно ответил:

– Пожалуй, что да. А что?

Добровол улыбнулся и сказал:

– Отрадно это слышать. Но что же заставило тебя сбежать из столь прелестной страны и осесть в Хлынь-граде? Да еще и стать ходоком в погиблые места. Может быть, тебя изгнали?

Лицо Глеба омрачилось. Почувствовав гнев, он с трудом взял себя в руки, улыбнулся и ответил:

– Нет. Просто я…

– Прости, что я задаю столько вопросов, – мягким, насмешливо доброжелательным голосом перебил его Добровол. – Ты не должен перед нами отчитываться, Первоход. И тем более не должен открывать нам свою тайну, если она у тебя есть.

– Я вовсе не собираюсь от вас что-то скрывать, – раздраженно возразил Глеб.

– Вот как? – Боярин усмехнулся и пригладил ладонью бороду. – Тогда ты, конечно же, скажешь нам, как называется страна, из которой ты прибыл?

– Пожалуйста, – нервно дернул Глеб плечом. – Она называется Россия.

– Россия? – Добровол прищурился. – И где же она находится? В отрочестве я много путешествовал с отцом и повидал много стран. Может быть, я слышал и про твою страну?

– Вряд ли. Она находится… слишком далеко.

Добровол усмехнулся.

– Гм… Вот оно что. А развито ли в твоей стране торговое дело? Есть там купцы?

– Конечно! – все больше гневаясь, ответил Глеб.

– Тогда почему мы никогда не слышали о них? Торговое дело гонит купцов чрез моря и океаны. Мы повидали много странников из самых диких и отдаленных земель. Но никогда не слышали о земле с названием Россия.

Внезапно взгляд блестящих глаз Добровола похолодел, и губы презрительно вытолкнули:

– Уж не дуришь ли ты нам головы, советник Первоход?

Бояре зашевелились, засверкали недовольно глазами.

– Почему мы должны верить твоим словам о лучшем будущем, Первоход?! – крикнул кто-то.

Глеб потемнел от ярости и гневно отчеканил:

– Потому, что у меня есть ольстра! И если кто-то из вас, бояре, вздумает…

Что-то быстро прошелестело по лицу Глеба и коснулось его шеи. Глеб среагировал молниеносно – за мгновение до того, как струна стянула его горло, он успел просунуть под нее пальцы. В следующее мгновение тонкая удавка впилась в пальцы, больно сдавила шею с боков. Глеб, побагровев от усилий, попытался ослабить стяжку.

Советник Кудеяр и несколько охоронцев, приставленных княгиней к Глебу для защиты, бросились ему на помощь. Однако четверо убийц, переодетых боярами, уже вскочили со своих стульев и выхватили из-под парчовых одеяний кинжалы. Как коршуны настигают убегающих зайцев, так они настигли охоронцев и закололи их ножами в спины, а Кудеяра сбили с ног и оглушили.

Затем убийцы бросились к Глебу. Глеб вскинул ногу и отшвырнул первого из нападавших ударом сапога в грудь. Второй увернулся от ноги Глеба и резко чиркнул кинжалом. Сверкнувшее лезвие прошило воздух и расцарапало Глебу щеку.

– Зовите охоронцев! – закричал кто-то.

Бояре зашумели и закричали, призывая на помощь своих охоронцев.

В глазах у Глеба потемнело, он начал задыхаться. Он видел все как бы сквозь темную пелену и словно бы в замедленном кино. Несколько переодетых боярами убийц неслись к нему с разных концов зала. Кинжалы, зажатые в их руках, сверкали в ярком свете десятков свечей.

Глеб зажмурил глаза и представил себе Паучью ловушку – и в то же мгновение светлый шерстяной шарик выскользнул из кармана Глеба.

На долю секунды Глебу показалось, что шарик, взлетев над столом, взорвался фонтаном белых нитей. Огромная белая сеть, и впрямь похожая на паучью, накрыла убийц-свеев и бояр, опутала им руки и ноги, прилипла на лбы, щеки и плечи. Запутавшиеся бородачи попадали на пол. Борясь с липкой сетью, они завопили от ярости и бессилия.

Глеб извернулся и ударил стоявшего у него за спиной человека локтем в лицо. Тот на мгновение ослабил хватку, и этого оказалось достаточно – Глеб дернул удавку, расширяя петлю, и нырнул под струну.

Тонкая струна удавки болезненно чиркнула его по носу и лбу, выдрала клок волос из темени, но в следующий миг Глеб вскочил на ноги, схватил со стола нож, которым до этого резал мясо, развернулся и с размаху вогнал лезвие в толстую шею предателя-сытника.

Сытник захрипел, рухнул на пол и, вытаращив глаза и захлебываясь кровью, заскреб пальцами по торчащей из-под кадыка рукояти ножа.

Один из свеев, самый мощный и свирепый, сумел прорвать сеть и, взревев, как дикий зверь, кинулся на Глеба. Глеб молниеносно выхватил из-за спины ольстру и нажал на спуск. Громыхнул выстрел. Пуля прошила грудь здоровяка-свея насквозь. Ударом приклада Глеб сбил с ног второго убийцу и выстрелил в третьего. Четвертого он ударил прикладом ольстры в грудь, а затем припечатал к полу ударом кулака.

Когда все было кончено, Глеб оглядел зал и крикнул:

– Хотели меня убить? – Потом усмехнулся и холодно прорычал: – Забыли, кто я?

Бояре тряслись на полу.

– Прости нас, Первоход, – хрипло взмолился кто-то.

– Прости, – поддакнул ему другой. – Не уразумели твоей мощи.

– Прояви к нам милосердие, и мы сделаем все, что ты скажешь, – продребезжал третий.

Глеб перевел взгляд на боярина Добровола. Тот сидел на полу, распутывая паутину и отрывая клейкие нити от щек и одежды.

– Ты, Добровол! – громко и жестко окликнул его Глеб.

Боярин поднял взгляд и с презрительной усмешкой проговорил:

– Убей меня, ежели хочешь. Я тебя не боюсь.

– Я не стану тебя убивать. Смерть для тебя слишком легкий исход. Ты будешь сидеть в темнице. Вечно. На воде и хлебе.

Добровол хмыкнул и небрежно произнес:

– Если ты хочешь напугать меня, чужеземец, придумай чего пострашнее.

– Пострашнее? – Глаза Глеба холодно сощурились. – Хорошо. Кажется, последние два года ты заведовал княжьими дознавателями? Значит, ты не понаслышке знаешь, что такое дыба, пыточные колодки и раскаленные клещи. Я дам тебе возможность испытать на собственной шкуре то, чем ты угощал других.

Глеб вытер рукавом потный расцарапанный лоб и грубо приказал:

– Подымайтесь с пола, бояре. Пришло время поговорить о деле. Хотел я с вами добром, но добрых слов вы не понимаете. Отныне пряников больше не будет. Только плеть и кнут. Живее! – прикрикнул Глеб, яростно сверкнув глазами.

Бояре хотели встать, но снова в ужасе повалились на пол – за дверьми послышался топот множества ног. Глеб быстро наставил ольстру на дверь и положил палец на спусковой крючок.

Двери распахнулись, и в зал вбежали охоронцы княгини во главе с пожилым десятником.

– Мы слышали шум, Первоход! – громко доложил он. – Что случилось?

Глеб опустил ружье, усмехнулся:

– Да ничего особенного. Добровол пытался меня прикончить и натравил на меня убийц. Но я с ними уже разобрался.

– Нужна ли наша помощь, советник Первоход? – осведомился десятник.

Глеб окинул взглядом трясущихся на полу бояр и окровавленные трупы убитых наемников. Перевел взгляд на десятника и хмуро ответил:

– Можете. Вынесите отсюда мертвецов и уведите Добровола в темницу.

Десятник кивнул, отдал распоряжение ратникам, и те рьяно взялись за дело. Кудеяр, на левой скуле которого темнел большой синяк, встал рядом и тихо сказал:

– Поздравляю с почином, Первоход. Теперь тебе придется привыкнуть к виду мертвых бояр и подосланных ими убийц.

Глеб сдвинул брови и холодно ответил:

– Да. Возможно. Но после Гиблого места я ко всему привыкаю быстро.

Ожидая княгиню Наталью, Глеб лежал на укрытой мягким ковром софе и смотрел на язычок ароматной свечи, оплывающей в золотом шандале.

Он вдруг припомнил, как ездил с Катей Корольковой по заданию редакции в Прагу на какую-то не то конференцию, не то выставку. Жили они в соседних номерах, и вечером Глеб здорово надрался в баре с пражскими коллегами.

Шагая по холлу отеля, он увидел впереди молодую стройную девушку. Подкрался к ней потихоньку сзади, наклонился к уху и проворковал:

– Девушка, простите, мы с вами не встречались раньше?

Девушка развернулась и вдруг – влепила ему пощечину. Глеб отшатнулся и с растерянным видом схватился рукою за щеку. Поморгал немного и вдруг понял, что перед ним стоит Катька Королькова.

– Катюх, ты чего? – обиженно спросил Глеб.

– Решила, что тебе нужно освежиться, – с усмешкой ответила Катя.

– Да… – выдохнул Глеб. – Ты молодец. – Он потер рукою пылающую от удара щеку и поморщился: – Прямо не знаю, что на меня нашло. Иду, смотрю – фигуристая брюнетка. Наверно, слишком много выпил.

Катя усмехнулась:

– Так много, что принял меня за «фигуристую брюнетку»?

Поняв, что оплошал, Глеб поспешил исправить ситуацию.

– Прости, Кэт, я не то сказал. Я не имел в виду, что ты не фигуристая. И уж тем более глупо отрицать, что ты брюнетка. Я просто хотел сказать, что сзади твоя фигуристость в сочетании с темными волосами…

Глеб совсем запутался и замолчал, рассеянно хлопая ресницами.

Катя усмехнулась:

– Зарапортовался, да?

Глеб кивнул:

– Угу. Но ведь ты меня поняла?

– Эх, Орлуша, Орлуша, – вздохнула Катя, – и кто ж тебя еще поймет, если не я? Топай к себе в номер, у нас завтра трудный день. Подниму тебя ровно в семь. И чтоб был как огурчик.

Вспомнив сейчас о том давнем случае, Глеб улыбнулся. Какой же он тогда был дурак. Хорошо еще, что Катька такая необидчивая. Эх…

Дверь открылась, и в комнату вошла княгиня Наталья. Высокая, красивая, с бледным, словно высеченным из мрамора лицом, одетая в темные одежды.

– Вечер добрый, Глеб.

Он приподнялся на софе и обрадованно улыбнулся:

– Ты все-таки пришла?

– Ты звал. Я не могла не прийти.

Глеб подвинулся, давая княгине место:

– Присаживайся, Наталья.

Княгиня замерла в нерешительности, не зная, как поступить.

– Да садись же, – с улыбкой сказал Глеб. – Не укушу я тебя. Честное слово.

Княгиня присела на краешек софы. Лицо ее было таким же суровым, как всегда, а по краям рта пролегли две едва заметные морщинки. Глеб с удивлением понял, что эти морщинки притягивают его. В них, в этих морщинках, были прожитые годы, пережитые страсти, горести и радости. Это те самые морщинки, которые придают хорошенькому юному лицу отпечаток настоящей красоты, испытанной временем и ставшей частью вечности.

Наталья перехватила взгляд Глеба и слегка поежилась:

– Почему ты так смотришь на меня, Первоход?

– Сам не знаю. Наверное, потому, что ты мне нравишься.

По губам княгини скользнула грустная усмешка.

– Ты ошибаешься. Я нравилась тебе, но это было много лет назад. Теперь я другая. Во мне мало осталось от женщины. Иногда мне даже кажется, что я неживая и что сердце мое давно перестало биться.

Глеб как бы невзначай положил ладонь Наталье на бедро. Княгиня осталась неподвижна, но на щеках ее проступил легкий румянец. Глеб улыбнулся:

– Вот это точно не так. Ты все еще женщина. И не просто женщина, а красивая женщина.

На этот раз Наталья взглянула ему в глаза. Глеб заметил, что взгляд ее потеплел, а брови слегка дрогнули. Тогда он взял ее руку в свою и легонько сжал.

– Между нами все еще что-то есть? – спросил Глеб.

– Ты – мой спаситель, – тихо сказала княгиня. – И всегда был таким. Что бы ни случилось, я всегда знаю, что ты придешь на помощь.

Глеб помолчал. Потом произнес с легкой досадой:

– Странные у нас отношения, княгиня.

Она качнула головой и тихо попросила:

– Не называй меня княгиней. Называй Натальей. Меня давно уже никто не называл просто по имени.

– Наталья… – тихим эхом повторил Глеб и провел кончиками пальцев по теплой руке княгини. – Наташа…

Несколько секунд оба молчали, каждый задумавшись о своем. Первым молчание прервал Глеб.

– Сколько уж лет я здесь, – сказал он. – Иногда забываю, что когда-то у меня была другая жизнь. Но вижу тебя – и снова вспоминаю, кто я и откуда.

– Ты тоскуешь, когда видишь меня?

Глеб качнул головой:

– Ты тут ни при чем. Просто со знакомства с тобой начались мои мытарства.

– Да, помню. Из-за меня ты в первый раз пошел в Гиблое место. Тогда я была молода и глупа. Если бы вернуть все назад…

– Я бы все равно попал в Гиблое место, – прервал ее Глеб. – И твоей вины в этом нет. Думаю, это написано у меня на роду. А то, что написано на роду, не могут изменить даже боги.

Княгиня помолчала.

– Ты приказал бросить Добровола в темницу и подвергнуть его пыткам, – негромко сказала она затем.

– Да, – сказал Глеб, вмиг охолодев лицом. – Он это заслужил.

– Не слишком ли это жестоко, Глеб? Что подумают о тебе люди?

Глеб сжал зубы и процедил:

– Мне плевать на то, что они подумают. Этим идиотам нравится жить в дерьме. Но я вытащу их из дерьма, даже если они будут упираться. Кстати, сегодня пришло первое поступление в казну.

– Деньги Добровола? – напряженным голосом уточнила Наталья.

– Да.

Княгиня долго сидела молча, потом вздохнула, подняла руку и погладила Глеба ладонью по голове.

– Ты и впрямь изменился, Первоход, – тихо сказала она. – В твоих глазах – ярость и злоба.

– С волками жить – по-волчьи выть, – отчеканил Глеб. – Я хотел действовать добром, да, видно, здесь это невозможно.

– И тогда ты решил действовать силой?

– Это единственный язык, который вы… Прости, который они понимают.

Княгиня убрала руку с его головы.

– Не знаю, Глеб, не знаю. – Она вздохнула. – На сердце у меня нехорошо. Будто быть беде.

– Не думай о плохом. – Глеб протянул к Наталье руку и осторожно обнял ее за плечи.

Наталья повела плечами, но руку его не сбросила. Тогда он придвинулся ближе и обнял ее крепче. Княгиня хотела что-то сказать, но Глеб поцеловал ее.

Слегка отпрянув, Наталья тихо попросила:

– Только будь со мной нежнее, Глеб. – Веки ее дрогнули, и она добавила: – Я так соскучилась по ласке.

Колеблющийся отблеск свечи коснулся прекрасных глаз Натальи, четче очертил губы полуоткрытого рта. И Глеб больше себя не сдерживал. Он вновь прижал княгиню к груди и нежно поцеловал ее в шею. Она прикрыла глаза и покорно расслабилась.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 Следующая ⇒