Благодарность 4 страница

Тело Хюррем сотрясалось в схватках; она снова закричала от боли.

Хафса наклонилась к ее ногам, глядя, как во второй раз показываются черные волосы ребенка, слипшиеся от крови.

Она нахмурилась и посмотрела на Хюррем и Сулеймана. Затем жестом подозвала к себе Давуда.

– Давуд! Подойди сюда. Мне понадобится твоя сила, чтобы извлечь ребенка.

Его передернуло; лицо побелело от страха, но он выполнил приказ валиде‑ султан. С трудом подойдя к ней, он положил ладони на внутреннюю поверхность бедер Хюррем. Скоро его руки стали скользкими от крови. Он как мог помогал любимой. Вот его пальцев коснулся затылок ребенка… Он ахнул от ужаса.

Хюррем заплакала от бессилия. Сулейман нежно обнял ее, беспомощно глядя на валиде‑ султан и Давуда. Вдруг фаворитка обмякла и потеряла сознание в его объятиях. Он в страхе вскрикнул.

– Сулейман! – закричала Хафса. – Надави ей на живот! Нельзя допустить, чтобы ребенок снова ушел внутрь, иначе мы потеряем обоих!

Она вскочила и выбежала в соседнюю комнату. Через несколько минут вернулась с острым кинжалом. Наклонившись к Давуду, она заглянула ему в глаза.

– Я рассчитываю на тебя, Давуд. Готовься принять ребенка.

Он кивнул.

Валиде‑ султан приложила острие кинжала к плоти Хюррем – над самой головкой ребенка. Сулейман надавил ей на живот. Лезвие прорезало плоть, и ребенок, захлебываясь, вышел на свет… Хрустнула смещенная кость Хюррем.

Давуд держал на руках маленький комочек. Его жгли слезы радости и горя. Хафса бросила кинжал на диван, выхватив у него младенца, подняла его в воздух и ловко хлопнула по спинке. Вначале он не подавал признаков жизни – как и его мать. Хафса еще раз шлепнула новорожденного. Малыш дернулся, закашлялся и задышал. Потом громко, пронзительно закричал, отчего все находящиеся в комнате вздрогнули. Обессиленная Хафса передала ребенка Давуду и, перевязав пуповину, перерезала ее острым кинжалом. Затем жестом приказала Давуду отойти. Теперь ей предстояло позаботиться о роженице. Давуд молча расположился на диване. Пока Хюр‑ рем лежала без сознания, мужчины согревали ее тело своим теплом и прижимали ребенка к ее едва бьющемуся сердцу. Слезы градом лились из глаз обоих.

Хафса как могла постаралась остановить кровь и обработать рану, которую сама же и нанесла. Она покрыла поверхность раны густым слоем целебной мази и как можно глубже затолкала в зияющую рану тампон. Схватила Хюррем за левую ногу, глядя в лицо лежащей без сознания женщины, а затем перевела взгляд на охваченных ужасом мужчин по обе стороны от нее.

– Держите ее крепче, – прошептала она.

Убедившись в том, что они оба крепко держат Хюррем, она дернула ее за ногу, вправляя сустав. Послышался щелчок; Хюррем передернуло, и она громко вскрикнула, не приходя в сознание.

Младенец взял материнскую грудь и принялся сосать ее.

– Больше я ничего не могу сделать, – с трудом проговорила Хафса. – Нам остается лишь любить ее и просить Аллаха, чтобы Он, если хочет, забрал Хюррем к себе в свой дворец… быстро и без мучений. – Валиде‑ султан подошла к изголовью дивана и взяла на руки ребенка. Нагнувшись, она поцеловала Хюррем и своего сына. А затем коснулась губами щеки Давуда, замешкавшись лишь на миг, чтобы взглянуть в его заплаканные светло‑ карие глаза. Круто развернувшись, она вышла из комнаты.

Глава 102

На небе показался молодой месяц. Сулейман, покачивая Хюррем на руках, нес ее по парку Топкапы. Она безвольно льнула к нему, но все же слабо улыбнулась, прижавшись щекой к его груди.

– Морской воздух пойдет тебе на пользу, мой сладкий тюльпан, – прошептал Сулейман, которого еще тревожило состояние любимой.

Они медленно двигались по парку, под ветвями величественного бука. Сулейман то и дело останавливался, чтобы любимая могла насладиться красотой и ароматом цветов. Когда они дошли до Прибрежного павильона, он крепче обхватил ее обессиленное тело и взошел по ступенькам на закрытое со всех сторон возвышение. Хюррем посмотрела на панораму Золотого Рога и Босфора, которая раскинулась перед ними, и улыбнулась, увидев Давуда, который сидел на мягких подушках, держа на руках маленького Джихангира. Сулейман уложил Хюррем на диван, а затем, после того как Давуд передал ей младенца, оба мужчины обняли хрупкую жизнь, которую они едва не потеряли.

Сулейман пытливо вглядывался в лицо ребенка, он провел указательным пальцем по маленькому ротику, с радостью глядя на пухлые крошечные губки, которые сразу присосались к его пальцу. Потянувшись к Давуду и взъерошив ему волосы, он с удовлетворением заметил, что у младенца такие же изогнутые пухлые губы, как у него. Он широко улыбнулся.

Давуд тихо погладил Хюррем, Джихангира и тыльную сторону ладони Сулеймана. В личике младенца он видел сходство лишь с Хюррем и Сулейманом, но вместе с тем…

Никто из сидящих в беседке не произносил ни слова; они нежились на солнце и слушали, как волны с шумом накатывают на защитный вал. Мужчины исполняли все желания Хюррем, осыпая ее нежными поцелуями, ласками и улыбками, когда она подносила к груди проголодавшегося младенца.

Глава 103

– Глупый мальчишка, – прошипела Хафса, быстрым шагом обходя фонтан и направляясь к Сулейману. Султан с изумлением оторвался от письма; упрек матери как будто озадачил его.

Валиде‑ султан много дней думала, сидя в уединении своих покоев или ухаживая за Хюррем и Джихангиром. И как бы она ни поворачивала свои мысли, она неизменно приходила к одному и тому же выводу.

– Глупый мальчишка! – повторила она, с силой ударяя его по лицу.

Сулейман в замешательстве потер щеку.

– О чем ты, матушка? Что я еще натворил?

– Ты прекрасно знаешь, что творится в твоих покоях весь последний год. Доказательством твоих поступков служит Джихангир. Разве ты совсем не думаешь о доме Османов и о будущем империи? Ты всегда слушал только свое сердце, и оно в конечном счете станет причиной твоего падения – если не падения всей империи!

Губы Сулеймана изогнулись в усмешке, однако она лишь больше воспламенила валиде‑ султан.

– Мама, никто и никогда ни о чем не узнает. Я очень осторожен, так что никто не знает, когда оба моих любимых находятся вместе со мной.

Валиде‑ султан села рядом с сыном и презрительно хмыкнула:

– Значит, сын мой, ты принял все меры предосторожности?

Сулейман кивнул.

– И никто не знает о твоих… забавах?

Он снова кивнул.

Хафса снова влепила ему пощечину.

– Тогда почему мои наушники сообщают мне все пикантные подробности?

Сулейман задумчиво потер щеку.

Хафса прижалась к сыну и, положив руку ему на плечо, зашептала ему в ухо:

– Мы должны действовать быстро и пресечь все сплетни о том, что происходит! Ни у кого не должно возникнуть и тени сомнения насчет происхождения Джихангира – как, собственно, и насчет происхождения всех твоих сыновей. Подданные не должны думать плохо о тебе и твоих наследниках. Вы – наместники Бога на Земле. Твои подданные должны думать, что все твои сыновья – потомки пророка Мухаммеда.

– К черту сплетни, пусть болтают, что хотят, – хрипло прошептал Сулейман, так же пылко, как и валиде‑ султан. – Они будут думать так, как мы им прикажем, матушка. Наши подданные готовы на многое закрывать глаза, лишь бы у них были набиты животы, а на базарах и в хамамах к их услугам имелись все мыслимые удовольствия. Мои предки, как известно, наслаждались и обществом одалисок, и обществом своих пажей. То, что происходит за стенами гарема, никого не касается, кроме меня и моих любимых.

Хафса отодвинулась от сына и задумалась. Она вспомнила своего султана Селима, который часто приглашал к себе красивых молодых придворных. Она прогнала из головы неприятные мысли.

– Сулейман, ты не понимаешь. Твое… безрассудство подрывает наш род. Ты ослеплен своими желаниями. Да, ты прав: многие твои предки наслаждались ласками красавцев обоего пола, однако никто из них не позволял своим любовникам‑ мужчинам отведать изысканных угощений гарема. И уж точно никто из них не обладал даже малой толикой той власти, какой обладаешь ты в Европе, Азии и Африке.

Сулейман внимательно слушал мать.

– Хотя ты их не видишь, любимый, твои враги очень близко и готовы воспользоваться малейшей оплошностью, чтобы коварно нанести тебе удар в спину!

– Но Ибрагим и наши янычары снова выступили в поход на север, – возразил султан, – и сейчас сдерживают Габсбургов у их границ. Даже если Габсбурги узнают о моих любимых и о том, чем мы занимаемся, им все равно.

Валиде‑ султан вздохнула и снова покачала головой:

– Сулейман, ты величайший султан из живших на земле, а Ибрагим – величайший из великих визирей. В этом нет никакого сомнения. Но ты должен усвоить, что твой враг – не воин, который несется на тебя, размахивая саблей и целясь в тебя из пистоли. Воин вражеской армии сражается за то, во что он верит; не он твой истинный враг.

Сулейман вопросительно выгнул брови и стал ждать продолжения.

– Твой соперник, друг мой, – тот, кому ты больше всех доверяешь. Он всегда рядом; ты считаешь его своим самым близким другом. Хотя его тепло и близость, возможно, и утешают тебя, ты не замечаешь, как он, поглаживая рукоятку кинжала, только и ждет удобного случая всадить кинжал тебе в горло и злобно повернуть его в ране.

Сулейман отпрянул:

– Не понимаю, о чем ты говоришь! Я полностью доверяю всем моим визирям и пашам! Они всю жизнь преданно служат мне и империи!

Хафса понимала, что ей не удастся поколебать веру Сулеймана в своих приближенных. Он ни за что не поверит в истинные замыслы Ибрагима, пока не будет слишком поздно. Она вздохнула и решила сменить подход.

– Хорошо, дитя мое, думай как хочешь, но поверь мне на слово и не перечь ни моим словам, ни моим поступкам. Я сама разберусь с теми, кто распускает сплетни в гареме. Я отрежу языки тем, кто прячется в темных углах. В следующем году я по одной переселю всех твоих наложниц в Старый дворец. Пусть наслаждаются жизнью там. Гюльфем и Ханум, которые больше всего рады обществу друг друга, мы отправим в Манису. Там они обретут счастье и заслуженный покой. После всех принятых нами мер в твоем гареме останется одна Хюррем со своими евнухами и мавританками.

Хафса помолчала, желая убедиться, что Сулейман согласен с ее предложениями.

– Ты, сын мой, будешь продолжать вести победоносные войны на севере, но после того, как я опустошу гарем, ты сочетаешься с Хасеки Хюррем браком и всему миру объявишь ее своей женой и единственной настоящей любовью.

Сулейман ошеломленно отпрянул, но затем кивнул в знак согласия: его любовь сильнее, чем потребность придерживаться традиций.

– Остается Давуд… Само его существование должно быть стерто из всех книг и ведомостей… Пусть остается рядом с тобой, но для всех остальных он должен превратиться в невидимку. Никто не должен знать о той роли, которую он играет в твоей жизни и в жизни Хюррем; пусть никто не догадывается о происхождении Джихангира.

Сулейман прислонился спиной к колонне и кивнул в знак согласия.

– А ты, сын мой, никому не доверяй… – Валиде‑ султан ненадолго задумалась и продолжала: – Никому, кроме своего Давуда. Он верен своему слову и своей любви к тебе. Держи его у себя за спиной и верь только мечу в его руке, даже когда будешь окружен своими телохранителями.

Сулейман пытливо заглянул в мудрые глаза матери.

– Понимаю, матушка. Спасибо тебе, – прошептал он.

Глава 104

Уверенность матери заразила Сулеймана. Он знал, что валиде‑ султан верна своему слову. Когда султан и его войско снова отправились в поход на север, стремясь еще раз захватить ускользающее из рук золотое яблоко – Вену, – Хафса осуществила свои планы.

Скача во главе войска, рядом с великим визирем и со своим любимым Давудом, Сулейман добрался до границы Австрии, и его огромная армия осадила крепость Кёсег. Несмотря на стократное превосходство османов в численности, защитники крепости отбили девятнадцать штурмов. После месяца безрезультатной осады среди янычар начались волнения, и османская армия вынуждена была отступить от стен города. Осада Кёсега сильно задержала армию Сулеймана. К тому времени, как впереди снова показались башни и шпили древней Вены, задули зимние ветры и повалил густой снег.

Хотя Сулейман знал, что Карл спешит на помощь своему брату Фердинанду, он решил дать Габсбургам отсрочку до следующего лета, когда вернется тепло. Тогда он разгромит их.

Нехотя отдал он приказ возвращаться в Стамбул, хотя в глубине души жаждал поскорее попасть туда.

Несмотря на неудачу, армия вошла в Стамбул под звуки фанфар. После того как султан въехал в ворота в Феодосийской стене, главный гаремный ага поднес ему маленького Джихангира. Качая малыша на руках, султан скакал в окружении ликующих толп к мечети Айя‑ София. Оттуда он направился в Топкапы.

Рядом с Сулейманом скакал Ибрагим. Давуд шел между ними пешком.

Прошла зима; гарем постепенно опустел. Сулейман сильно привязался к маленькому Джихангиру, который воплощал его любовь к Давуду и к Хюррем. Ребенок проводил с ним каждую минуту, когда не спал, да и по ночам Сулейман часто укладывал его на свой теплый диван. После того как Хюррем окончательно оправилась после тяжелых родов, она проводила ночи рядом с султаном и маленьким сыном. Часто к ним присоединялся и Давуд; тогда они наслаждались ласками друг друга и нежной любовью.

К лету 1534 года Хасеки Хюррем осталась единственной обитательницей гарема, однако его коридоры, дворы и покои часто пустовали, она почти все время проводила в покоях султана.

Хюррем тихо лежала в объятиях Сулеймана. Тот качал на руках Джихангира. Он высоко поднял ребенка и звонко поцеловал его в лоб.

Сулейман смотрел на любимую с радостью, наслаждаясь жизнью, которую он помог создать. Хюррем нежно гладила голое бедро Давуда, уткнувшись лицом в грудь Сулеймана.

Сулейман несколько минут в глубокой задумчивости смотрел на Давуда, а затем заговорил. Голос его срывался, но, когда любимый повернулся к нему, он высказал то, что было у него на душе.

– Валиде‑ султан организует нашу с Хюррем свадьбу, которая состоится в конце месяца, – прошептал он, пытливо вглядываясь в лицо Давуда и стремясь разгадать, как их любимый относится к грядущему событию.

– Знаю, – шепнул в ответ Давуд.

Сулейман и Хюррем затихли, наблюдая, как противоречивые чувства отражаются на лице Давуда. Веки его опустились, он медленно провел языком по губам. Когда он снова открыл глаза, они были полны слез.

– Так и должно быть. Вы оба олицетворяете собой будущее… вы продолжаете великую династию… Клянусь Аллахом, моя любовь к вам обоим гораздо сильнее любой страсти… и наша жизнь останется неразрывно связанной. Брак – не более чем уступка обществу. Мы знаем, что нас объединяет; наша близость важнее любой церемонии, которая порадует толпы народа и надолго займет чиновников в Диване… Пусть все идет своим чередом, а мы по‑ прежнему будем знать правду… что бы ни было написано в тех трудах, которые пополнят собой полки библиотек.

Сулейман положил руку на затылок Давуду и прижал его голову к своей груди. Он нежно поцеловал каштановые пряди и улыбнулся, увидев, как двое его любимых целуют друг друга в губы. Он крепче прижал их к себе.

Вдруг дверь в спальню настежь распахнулась, и на пороге показался молодой черный евнух. Он упал на колени в знак почтения, а затем посмотрел на тех, кто нежился на диване. При виде трех тел, которые сплелись в жарких объятиях, он вытаращил глаза и как завороженный смотрел на султана, его фаворитку и Давуда, лежащего между ними. Он попробовал изъясняться знаками, но руки у него дрожали, и султан ничего не понял. Придя в замешательство, евнух опустил руки вдоль тела, закрыл глаза и ударился лбом об пол.

Сулейман сразу же понял: одно лишь слово мальчишки о том, что он сейчас видел, означает для всех них немедленную смерть. Он выбрался из объятий Давуда и Хюррем и спрыгнул на пол. Нагнувшись, схватил молодого евнуха за горло и вздернул его на ноги.

– Нет, Сулейман! – ужаснувшись, закричала Хюррем.

Давуд прикусил губу, крепко прижав к груди Джихангира. Пальчики ребенка перебирали волосы у него на груди.

Сильные руки и пальцы султана давили на шею евнуха, пока кожа его не стала из угольно‑ черной багровой. Мальчишка разинул рот; глаза у него закатились, на губах выступила пена.

– Нет! – снова закричала Хюррем, вставая с дивана и падая на пол сбоку от Сулеймана.

Давуд молча прижимал к себе Джихангира, повернув малыша лицом к себе, чтобы тот не видел, что происходит. Он тоже понимал, что убийство необходимо.

Сулейман повернулся к Хюррем и сильнее сдавил горло евнуха.

– Никто не должен знать о том, чем мы занимаемся, мой тюльпан. Если о нас пойдут слухи, дому Османов конец, империя рухнет!

– Мне все равно, Сулейман. Даже ради нашей страсти нельзя лишать человека жизни. Оставь мальчишку в покое. Пусть живет! – воскликнула она.

Сулейман увидел, как на глазах любимой выступили слезы. Он повернулся к Давуду; тот подавленно молчал.

Повернувшись к мальчишке и посмотрев в его вытаращенные глаза, он ослабил хватку.

Евнух в обмороке повалился на пол. Хюррем положила его голову себе на колени.

– Ты права, дорогая, – сказал Сулейман надтреснутым голосом. – Только мы в ответе за то, чем мы занимаемся – только наша вина. Мальчишку нельзя казнить за наши поступки…

Он нагнулся и подхватил евнуха на руки.

Вынеся его во двор, к фонтану, он побрызгал ему в лицо водой. Мальчишка пришел в себя и дернулся от страха, когда понял, что султан держит его на руках. Сулейман крепко прижал его к себе и покачивал, утешая:

– Тише, мальчик мой, тебе нечего бояться.

Евнух оцепенел, скованный ужасом.

Сулейман продолжал укачивать его и пытливо вглядывался ему в глаза.

– Пожалуйста, очень тебя прошу, никому не рассказывай о том, что ты сейчас видел. Я твой раб так же, как и ты – мой раб, и мы оба покорны законам и традициям нашей империи. Прошу тебя, друг мой, позволь нам и дальше сохранять нашу тайну, иначе наши законы и традиции будут нарушены, и тогда все потеряно. – Голос Сулеймана прерывался от нежности; в глазах сверкнули слезы. Он разжал объятия.

Евнух снова упал на колени и заглянул в глаза султану. Сулейману показалось, что прошло несколько минут. Наконец он знаком показал, что все понял, и, поклонившись, поцеловал подол черного султанского кафтана.

Сулейман потянулся к руке евнуха и поднес ее к губам. Его мягкие губы щекотали черную кожу. Султан заметил, что евнух по‑ прежнему дрожит.

– Спасибо, брат мой, – искренне прошептал султан.

Они посидели молча еще несколько минут. Наконец евнух знаками сказал:

«Господин, я пришел к тебе потому, что великий визирь ждет тебя в зале для аудиенций. Он говорит, что у него срочное дело, которое не терпит отлагательств».

Сулейман медленно кивнул и жестом приказал евнуху удалиться. Он посмотрел вслед мальчишке, который резво убежал со двора. Ужас наполнил его сердце при мысли о том, что теперь может случиться… Он посмотрел в небо и закрыл глаза.

– Прошу, Аллах, защити нас, ибо все мы твои слуги, и только твои.

Порыв ветра пролетел по двору, шурша листьями и бросая их в лицо Сулейману. Он встал, провел рукой по лицу и направился к залу для аудиенций, где его дожидался Ибрагим.

Великий визирь нетерпеливо расхаживал по возвышению, стоящему в центре зала. Он провел рукой по роскошному трону, который сейчас не был занят; пальцы его ласкали драгоценные камни, вделанные в его спинку; ногти проверяли прочность золотой филиграни.

Когда султан вошел, Ибрагим вскинул голову и, соскочив с возвышения, широким шагом направился ему навстречу. Они сошлись под центральным куполом.

– Сулейман, что ты вытворяешь? – бесцеремонно закричал он.

– О чем ты? – спросил Сулейман, обнимая друга и не ведая о душившем того гневе.

Ибрагим грубо обнял султана в ответ и, положив руки на плечи своему господину, отодвинул его на расстояние вытянутой руки.

– Весь Стамбул сплетничает о том, что твой гарем опустел, а ты собираешься взять свою наложницу Хюррем в законные жены. Почему со мной никто не посоветовался?

– Порадуйся за меня, Ибрагим. Я выбрал ту, которую желаю видеть рядом с собой до самой смерти. И другие мне не нужны.

Султан снова притянул к себе своего верного великого визиря и обнял его. Ибрагим смотрел мимо Сулеймана на пустующий трон.

«Эта предательница Хафса презрела мои желания и поступила по‑ своему. Только она обладает достаточной властью, чтобы добиться своего… Только она обладает достаточной властью, чтобы разрушить мои планы».

– Конечно, я рад за тебя, друг мой, – ответил Ибрагим, отходя от султана. – Жаль только, что ты не доверился мне раньше; я бы поддержал твое решение.

Сулейман расплылся в улыбке. Положив руку на плечо Ибрагиму, он увлек его за собой. Оба сели на ступени возвышения.

– Разумеется, не из‑ за этого ты так срочно потребовал встречи со мной, – сказал он.

Глаза Ибрагима забегали по залу; наконец они остановились на лице его господина. Ибрагим не сводил с него взгляда в продолжение всего разговора.

– Нет, конечно. Я непрестанно веду переговоры с иноземными послами. У меня есть для тебя прекрасная новость. Пусть она станет тебе подарком в это радостное время.

Сулейман, не убирая руку с плеча Ибрагима, вопросительно улыбнулся.

– Империя Габсбургов наша, господин! – вскричал великий визирь.

– Что?! – недоверчиво воскликнул Сулейман.

– Да‑ да, я говорю правду. Фердинанд капитулировал. Он, правда, сохранит за собой небольшую часть Венгрии, зато он уже признал князя Запольяи властителем оставшейся части страны. Оба будут ежегодно платить дань нашей казне и предоставят свои земли для наших дальнейших походов в Европу, чтобы мы могли присоединиться к нашим французским союзникам.

Султан некоторое время сидел в задумчивости, с гордостью глядя на своего друга.

– А как же брат Фердинанда, Карл?

– Его преследуют неудачи на море и на сухопутной границе с Италией. Ему придется отстаивать права на свои земли и после того, как мы с тобой поселимся во дворце Аллаха.

– Ха! Вот в самом деле прекрасный подарок к свадьбе, Ибрагим!

Великий визирь льстиво улыбнулся, думая о счастье человека, которого он обнимал. Он угадал, что под радостью таится и забота. Затем его мысли обратились к предстоящим неделям и скорой свадьбе. «Их союз, несомненно, сделает Хасеки Хюррем такой же влиятельной, как я, если не больше… Она становится все более известной, недаром иностранцы дали ей имя Роксолана. Мне необходимо еще раз тайно наведаться в покои валиде‑ султан. Я должен убедиться, что свадьба мне на руку, а не наоборот».

Ибрагим продолжал крепко обнимать Сулеймана. Затем его взгляд снова упал на пустой трон, застеленный пестрым ковром, на пухлые атласные подушки, лежащие по обе стороны сиденья…

Глава 105

За неделю до свадьбы во Двор фавориток вошел Гиацинт, облаченный в официальный костюм, соответствующий его положению. Он важно прошествовал между колоннами и вышел в центр двора, где на солнышке нежилась Хюррем вместе с Джихангиром и Баязидом. Все они посмотрели на великана, который опустился перед ними на колени и протянул руки. В руках у него была простая белая шаль, расшитая белыми цветами и павлинами. Хюррем приняла свадебный подарок Сулеймана. Внимательно посмотрев на вышивку, она сразу же признала мелкие стежки Хафсы. В углу шали были золотом вышиты инициалы. Вглядевшись в монограмму, она различила там три переплетенных знака: «Х», «С» и «Д».

Разглядывая монограмму, она лукаво улыбнулась.

«Подарок от твоего будущего мужа, красавица», – знаками объяснил Гиацинт.

Хюррем кивнула и мягко погладила его по лицу.

Во вторник Гиацинт снова вошел во Двор фавориток и приблизился к одалиске. Подав ей руку, он повел ее в хамам. Остановившись в прохладном предбаннике, он опустился перед ней на колени и развязал кушак у нее на талии, а затем снял с нее халат. Полностью обнаженная Хюррем смотрела на мускулистого евнуха. Тот тоже разделся и выпрямился во весь рост. Хотя он приближался к сорока пяти годам, его стать и красота по‑ прежнему захватывали дух. Лоснилась черная кожа. Седеющие волосы в паху подчеркивали красоту его совершенного тела.

– Какой ты красивый, Гиацинт, – сияя, прошептала Хюррем.

Великан улыбнулся, взял ее за руку и повел в жарко натопленное основное помещение. Вначале он обильно полил ее водой, затем приступил к массажу. Большие руки нежно скользили по ее телу.

Положив руки ему на плечи, Хюррем почувствовала, как под кожей великана ходят мускулы. Делая свое дело, он радостно улыбался.

«Неужели правда, – подумала Хюррем, – что такое совершенство, как ты, – единственный мужчина, которому женщина может полностью довериться во всех делах? »

Завершив массаж, Гиацинт сел на корточки и, подняв руки, знаками сказал:

«Гости, прибывшие на твою свадьбу, вошли в ворота Стамбула, красавица. Их разместят во дворце великого визиря, а оттуда препроводят в Прибрежный павильон и представят тебе. На закате начнутся празднества».

Когда на закате тени в парке удлинились, Гиацинт проводил Хюррем вниз, по усыпанным гравием дорожкам, к Прибрежному павильону. Тысячи огней горели в ветвях деревьев; разноцветные фонарики подчеркивали красоту тюльпанов и декоративных водопадов. Впереди горел огнями роскошный павильон; оттуда доносились звуки лютни. Хюррем крепко держалась за руку Гиацинта, поднимаясь по истертым ступеням и любуясь Золотым Рогом. Все было готово к празднику.

Свет многочисленных факелов ослепил ее; вскоре глаза привыкли, и она узнала тех, кто ждал ее, раскинувшись на диванах.

Хатидже встала и подбежала к ней. Она нежно поцеловала ее в губы.

– Я так рада, что ты теперь будешь моей невесткой, любимая! – Хатидже прижала Хюррем к себе. – Позволь мне представить тебе гостей.

Хатидже отошла в сторону, и в объятия Хюррем бросилась Марьяна. Подруги стиснули друг друга в объятиях и радостно закружили по комнате. Смеясь и плача от радости, они остановились.

– Дорогая, – сказала Марьяна, – я так горжусь тобой. Вижу, ты цветешь от счастья. – Еще некоторое время они продолжали обниматься и кружить по комнате.

Когда, наконец, они запыхались и остановились, Марьяна улыбнулась и показала глазами на диван у балюстрады, выходящей на море. Хюррем повернулась туда. С атласного покрывала встала валиде‑ султан, однако внимание Хюррем привлекла женщина, сидевшая рядом с ней. Медленно, робко она шагнула вперед. Почтительно целуя и обнимая валиде‑ султан, она не отрывала взгляда от ее соседки. Затем она бросилась на грудь тетушки Барановской.

Слезы жгли глаза Хюррем; губы ее дрожали. Она вспоминала Высокий замок, где виделась с тетушкой Барановской в последний раз. Тогда та утешала ее и учила… Обе они неудержимо разрыдались и прижались друг к другу. Хрупкие пальцы гладили Хюррем по спине, по голове, по щекам. Немного успокоившись, тетушка Барановская откинулась на мягкую подушку и посмотрела на Хюррем с нежностью и любовью. Затем прошептала голосом, севшим от волнения:

– Александра… я ничего не понимаю.

Хюррем погладила старуху по руке:

– Прошу тебя, матушка, знай лишь, что я счастлива и что о лучшем будущем я не мечтала – о лучшем будущем не могла бы мечтать ни одна женщина.

– Твой… Сулейман… любит тебя, милая?

– О да, матушка, очень любит. А я люблю его так, что не передать словами.

Старушка задумалась над словами Хюррем. Потом опустила голову и с неподдельной грустью спросила:

– А как же Дариуш?

В голове у Хюррем сразу стало пусто; она тоже посмотрела на свои колени. Она почувствовала, как уверенные руки валиде‑ султан гладят ее по плечам, как к ней прижимается роскошное шелковое платье.

– Изабель, – прошептала Хафса.

Хюррем удивленно вскинула голову; она прожила рядом с тетушкой Барановской не один год, но так и не узнала ее имени.

– Дорогая моя, – продолжала валиде‑ султан, – Дариуш нашел свое место в жизни и делит его с теми, кого он любит. Он живет в роскоши дворца Топкапы и искренне доволен нежностью и любовью, которые окружают его.

Казалось, старуха целую вечность думает над этими словами; она переводила взгляд с Хюррем на Хафсу и обратно. Затем с задумчивым видом повернулась к Хюррем:

– Ты уверена, дитя мое?

– Да, – ответила Хюррем искренне, и ее слова как будто развеяли страхи Изабель.

– Ну, тогда ладно, – сказала старуха с улыбкой, которая расширилась, когда она снова обняла Хюррем. Она прижала к себе фаворитку, зарывшись губами в густые рыжие волосы и понимающе глядя на валиде‑ султан.

Хафса смотрела в мудрые глаза пожилой женщины.

«Ты очень проницательна, Изабель. И я вижу, что ты сразу угадала то, на что у меня ушло много месяцев, хотя все происходило в моем собственном доме. Очевидно, ты гораздо умнее меня…»

Она улыбнулась новой подруге и, опустившись рядом с ней на диван, подала знак к началу праздника. Она хлопнула в ладоши, и в павильон вошли мавританки, которые несли подносы с угощениями и кувшины со сладким шербетом. Все поздравляли Хюррем, и павильон полнился смехом и радостью. Гостьи отдали должное сладостям. Хафса с удовольствием рассказывала Изабель, из чего и как все приготовлено. Их разговор перешел на различные ремесла и, наконец, на мужчин и их отличительные черты. Изабель лукаво подмигнула Хафсе и слегка закашлялась. Она все больше успокаивалась и радовалась.

⇐ Предыдущая 18 19 20 21 222324 25 26 27 Следующая ⇒