Сьюзен Джонсон 14 страница

Флору пробрала зябкая дрожь – невзирая на жаркую ночную духоту. Девушка поспешила стряхнуть с себя эту гнусную меланхолию. Надо быть взрослой и разумной. Нельзя рассыпаться на части из‑ за того, что тебя бросил мужчина – каким бы красивым и желанным он ни был. В ее наполненной жизни достаточно устремлений и занятий – попросту некогда скулить и жалеть себя в связи с окончанием любовной связи. Это недостойно независимой умной женщины.

Она рывком встала с постели и решительным шагом направилась в гостиную, словно хотела побыстрее удалиться из спальни, где каждая вещь напоминала о любовных играх, где сам воздух, казалось, еще дышал страстью. Лучше не дразнить попусту свои чувства напоминаниями о прошедших упоительных часах, твердила она себе.

Но и гостиная наводила на все те же мрачные мысли – ибо здесь они занимались любовью чуть ли не в каждом углу. Тут, там, и там, и там…

Обведя комнату взглядом. Флора горестно вздохнула. Схватив со стула небрежно брошенную на спинку Адамову сорочку, она порывистым жестом прижала ее к своей голой груди – как будто этим куском шелка могла закрыться от горестных размышлений. Куда там! Сорочка пахла Адамом.

Наплыв эмоций был так велик, что Флора проворно отшвырнула сорочку прочь, словно змею. После этого нервы разыгрались до того, что она, по‑ прежнему голая, стала вышагивать по периметру комнаты. Черт побери этого Адама! Никогда раньше мужчины не приводили ее в состояние внутреннего смятения и душевного разброда. Никогда! Чтобы вот так переживать, маяться и голышом метаться по комнате – нет, такое впервые! Обычно мужчины были милым развлечением, способом развеяться между учеными трудами – забава в ряду других забав. Душа ее почти не участвовала в любовных приключениях. Было занятно лишиться девственности, было занятно опробовать разных мужчин в постели. Но чтобы трепетно любить, трагически страдать, охать, ахать и суетиться и вообще переживать весь тот вздор, что описан в романах, – такого не бывало. И вот – пожалуйста! Это отвратительно, глупо и недопустимо!

Натыкаясь на какие‑ то предметы мебели, Флора раз десять обежала всю гостиную, постепенно доводя себя до состояния, близкого к исступлению.

И к своему величайшему ужасу, когда Адам вошел в номер, она сделала то, что достойно лишь самой последней дуры: кинулась к нему, обхватила его, как испуганный темнотой и одиночеством ребенок, и разрыдалась у Адама на груди.

– Извини… извини, пожалуйста, – лепетала она между всхлипами, но взять себя в руки никак не могла, и потоки слез продолжали литься из ее глаз.

Молодой человек был несколько ошарашен.

– Что случилось? – снова и снова спрашивал он, ласково поглаживая ее по волосам.

– Ничего… все замечательно, – выдавила из себя Флора и заплакала пуще прежнего.

Он обнял ее и нежно зашептал:

– Прости, золотце, я не должен был уходить. Скажи же, что случилось?

Его сочувствие, его ласковые слова вызвали новую серию особенно отчаянных всхлипов.

Адам отодвинул девушку от себя и вопросительно заглянул ей в глаза.

– Ничего не случилось, – еще раз между всхлипами подтвердила она.

Но было яснее ясного, что нечто произошло. Что именно?.. Очевидно, сейчас было не время это выяснять. Поэтому он зашептал какие‑ то полубессмысленные слова и повел ее к дивану, сел и усадил себе на колени.

Когда она перестала плакать, Адам решился спросить:

– Ну а теперь ты скажешь, что стряслось? Быть может, я как‑ то помогу.

– Я… я… это просто дурость, – сказала Флора, тяжко хлюпая носом. – Наверное, я просто устала.

Взяв платок и ласково осушая ее мокрые щеки, Адам не оставил попытки докопаться до правды.

– Без меня кто‑ то заходил? – спросил он, безмерно удивленный ее истерикой. Он еще никогда не видел ее в таком состоянии.

Флора мотнула головой – никто не заходил.

– Может, ты ударилась случайно? – спросил он, обегая ее тело быстрым взглядом.

Девушка опять отрицательно мотнула головой.

– Ну ладно, – сказал Адам. – Пожалуй, тебе лучше поспать, если ты так устала… Я, очевидно, сам виноват – не давал тебе толком отдохнуть…

– Ты ни в чем не виноват, – тихо прошептала Флора, вытирая с лица последние слезы. – И спать мне совсем не хочется.

– А чего ты хочешь, золотце? Только скажи – и мы это сделаем.

– Я хочу в Париж, – вдруг брякнула Флора, и в ее глазах вспыхнул проказливый огонек.

– Хорошо, уже пакуюсь, – кивнул Адам с мягкой улыбкой. Нежно пощекотав чувствительный уголок ее все еще немного перекошенного рта, он добавил: – Поужинаем с императором.

– И ты сводишь меня на бега.

– Мы с тобой обязательно побываем на ипподроме, – спокойно согласился Адам. – Все мужчины будут наставлять на тебя бинокли и люто завидовать мне.

– А остановлюсь я в твоем доме, да?

– Конечно. Такую вертихвостку разве можно отпустить от себя хотя бы на минуту! – с серьезным видом сказал Адам, крепко обнимая ее.

– Мы будем танцевать в Тюильрийском дворце!

– А также в Сен‑ Клу!

– И все женщины так будут завидовать мне! – страстным шепотом произнесла Флора.

– Нашему празднику не будет конца!

– Да, вместе навсегда, – тихонько молвила Флора, горестно вздохнула и добавила: – Быстрей поцелуи меня, а не то я опять разревусь.

Адам покорился – и был с ней дивно нежен, как будто она вдруг стала ужасно хрупкой и ее надо было касаться с предельной осторожностью. После того, как он мелкими поцелуями осушил остатки слез на ее розовых щечках. Флора ощутила легкие горячие прикосновения его губ на своих закрытых веках, на надбровных дугах, на лбу…

Его деликатные поцелуи вливали в нее душевную силу, и черные тучи отчаяния постепенно рассеивались.

– Ты потрясающий, удивительный мужчина, – пробормотала она, открывая глаза и ласково ероша волосы возлюбленного. Теперь ей даже захотелось улыбнуться – и она улыбнулась. – Раскрой мне секрет, почему ты такой замечательный.

– Ну, хитрости тут никакой, – отшутился Адам, воспринимая ее слова только в одном смысле – как комплимент его неутомимости в любви. – Начнем с того, что я всегда по утрам плотно завтракаю, много сплю и…

– Ты никогда не спишь.

– Ну уж прямо! Изредка случается и поспать. Хотя в нашей ситуации спать было бы непрости‑ тельным грехом с моей стороны.

– Да, потому что у нас так мало времени…

Он осторожно покосился на девушку, пытаясь оценить стабильность ее эмоционального состояния.

– Да, именно потому, что у нас так мало времени, – сказал Адам наконец, играя с ее золотисто‑ каштановыми локонами. – Мигер убит, мне надо отправляться к себе на север.

– Когда ты уезжаешь? – спросила Флора ровным тоном. Гордость не позволила вскрикнуть.

– Сразу после тебя. Надо полагать, новость уже известна в лагере ополченцев, но за их действиями необходимо еще какое‑ то время последить – эти ребята способны наломать дров, даже оставшись без предводителя. Даст Бог, они сразу подожмут хвост и разбегутся. Однако с пьяных глаз могут и бед наделать. Ну а если все сойдет гладко, то в августе я планирую выставить своих лошадей на бегах в Саратоге.

– Люси говорила, что на этот раз ты возьмешь ее с собой.

Если набраться мужества, то вежливыми фразами не так уж трудно прикрывать истинные чувства.

– О да, ей хочется поглядеть, как будет бежать наш Магнус!

– Полагаю, такой прекрасный конь не может не выиграть главный приз, – сказала Флора со светской улыбкой, хотя на душе у нее кошки скребли.

– Очень рассчитываю на его победу.

– Если ты спешишь в горы к Воронам, то я не смею тебя задерживать…

– Нет, нет, – поспешно сказал он.

– Ты уверен? Я не хочу, чтобы ты считал себя связанным этим глупым условием о сорока восьми часах.

– На самом деле я остался бы намного дольше – если бы мог, – запальчиво возразил Адам.

Флора уже настолько взяла себя в руки, что сумела вызвать на лице свою обычную надменно‑ царственную улыбку.

– Что ж, в нашем распоряжении еще четыре часа.

– Четыре с половиной часа, – с улыбкой уточнил Адам. – Не кради у нас целых полчаса! Ну‑ с, какой сорт шоколада заказать на этот раз? С серой амброй?

– Да ты никак пытаешься меня соблазнить? – серебристо рассмеялась Флора.

– Что ты, что ты! И в мыслях такого не было, – шутливо замахал руками Адам. – Хочу лишь взбодрить тебя. Просто Брийа‑ Саварен в своей знаменитой «Физиологии вкуса» пишет, что шоколад с серой амброй нужно пить тем, кто несчастен, ибо он смягчает всякого рода душевные горести. Или предпочтешь шоколад по русскому рецепту, который я вычитал у того же Брийа‑ Саварена?

– Желаю оба! – весело заявила Флора. – Только чтобы ты потчевал меня ими в постели!

Он остановил на ней свои темные глаза, в которых сразу же заиграл огонь желания. Столько в них было неуемной, прямо‑ таки юношеской страсти – любо видеть!

– Покорный слуга. Все сделаю, чтобы ублажить тебя как можно лучше!

При этом в его воображении встало все, что они творили в последние сорок четыре часа, и голова сразу пошла кругом. Милое упоительное баловство с едой, когда и шоколадный мусс, и торт, и пирожные – все превращается в предмет эротических забав, потому что все это можно слизать с тела, потому что за каждый лакомый кусочек можно требовать особых ласк…

– Ты прелесть и ты так заботлив со мной, – прошептала она с кокетливой ужимкой.

– А как же иначе? Ты истинная королева красоты, и мне только удовольствие доставляет вертеться вокруг тебя.

Девушка улыбнулась немножко грустно.

– Да, отчего бы и не повертеться, если только четыре с половиной часа. Терпеть недолго!

– О нет! – искренне возразил Адам, отзываясь на грусть в ее голосе. – В моем сердце ты остаешься навсегда…

Разумеется, они пробыли вместе больше четырех с половиной часов. И Флора не хотела отпускать возлюбленного, да и он не рвался покинуть ее. Но час расставания все же наступил – через полдня – и был для обоих очень тяжел.

– Прости меня, – произнес Адам, обнимая девушку в последний раз и бессознательно заслоняя ей путь к двери, словно хотел задержать еще на какое‑ то время.

– Да, прошло так мало времени, – сказала она, каким‑ то шестым чувством угадывая, что он говорит о своем неудачном браке.

– После жизни с Изольдой нужно не знаю сколько времени, чтобы прийти в себя, – мрачно подтвердил молодой человек.

Действительно, ему хотелось просить прощения у этой прекрасной женщины за то, что он такой изломанный, такой смятенный и не готов к серьезным отношениям. Изольда нанесла такие раны, которые едва ли быстро заживут.

Все эти свары, эти унижения, эта борьба – все еще свежи в памяти, еще клубятся где‑ то вокруг.

Сказать по правде, Изольда до сих пор рядом с ним, она еще не окончательно покинула его.

Он по‑ прежнему ощущает ее мрачную тень над собой.

– Я понимаю, – сказала Флора. Изольда была причиной того, что стабильных отношений у них не получалось. И это успокаивало, ибо сама Флора привыкла следовать велениям разума, ставить перед собой ясные цели и покоряться логике, а не темным порывам души. Сейчас перед Адамом ясная цель – выдавить из себя по капле мрачное прошлое, восстановить в себе доверие к Женщине. Флора пыталась помочь возлюбленному, но дальше по этой дороге ему идти в одиночку.

– Спасибо за все, – просто сказала она. И так же убрала его руки со своих плеч и отступила назад, чтобы он мог выпустить ее из номера.

– Не за что, – ласково усмехнулся Адам. – Спасибо и тебе за все радости. Нам с Люси будет недоставать тебя.

Он открыл щеколду и толкнул дверь.

Улыбка Флоры была несколько натужной: как девушка ни бодрилась, она понимала, что скучать по ним будет мучительно – и по нему, и по его дочери. Но уж так сложилось, и сложилось правильно и по воле Флоры, что ее жизнь никогда не вращалась вокруг мужчины. И нет таких сокровищ, на которые она могла бы променять свою с трудом добытую независимость. Самые головокружительные соблазны не стоят этой выстраданной и бесценной свободы.

– До свидания, – шепнула Флора, не в силах все же сказать «прощай».

Она подхватила свой полотняный сак и выбежала вон.

После гибели Мигера и возвращения губернатора Клея Смита монтанская милиция была реорганизована. Численность ополчения резко сократили, а все указы покойного исполняющего обязанности губернатора касательно устрашающего расширения полномочий милиции были отменены.

Поначалу Клей Смит, приняв на веру паникерские настроения ближайших сторонников Мигера, издал постановление о новом шестимесячном наборе добровольцев. Однако после совета со знающими и здравомыслящими чиновниками губернатору стало ясно: в Монтане не произошло ничего такого, что оправдывало бы масштабные меры по усмирению индейцев и наведению порядка в штате. Было несколько заурядных выходок со стороны краснокожих, но разговоры об угрожающем положении и беспорядках относятся к разряду досужих выдумок.

Весь сыр‑ бор разгорелся из‑ за политических амбиций Мигера, которые подогревались алчностью волонтеров, увидевших случай пограбить индейцев. Маленькая успешная война с краснокожими подняла бы авторитет Мигера как храброго руководителя, способного на решительные действия, в том числе и с оружием в руках. Газеты на Восточном побережье восхваляли бы новоявленного героя, готовя почву для его перемещения в Вашингтон. Любая война – раздолье для мародеров, а поскольку в Монтане хватало темных личностей, разного сброда и неудачливых золотоискателей, то кандидатов пощипать чужую собственность долго искать не пришлось.

Однако все кончилось для Мигера печально. Он имел неосторожность нажить могущественных врагов среди влиятельных лиц штата, которые самым радикальным способом положили конец его карьере: в ночь на второе июля бедняга свалился за борт с парохода, везшего его по Миссури к Хелене. Обстоятельства смерти Мигера были весьма подозрительны, но в данном деле концы спрятали в воду в самом буквальном смысле.

Губернатор Клей Смит благоразумно не стал докапываться до истины, дабы не дразнить гусей. Во‑ первых, он и сам не слишком‑ то любил покойного вице‑ губернатора… ну а во‑ вторых… во‑ вторых, он плавал еще хуже Мигера.

К концу июля Адам понял, что беды позади и его племени в ближайшее время ничего не угрожает – никаких внезапных налетов, никаких пьяных волонтеров. С возвращением Клея Смита и падением партии Мигера начался новый круг финансовых и политических махинаций, но пока что все ограничивалось возней в столице штата. Что до Адама, то он со спокойным сердцем оставил свое племя и направился на бега в Саратогу.

Путь был неближним – через полстраны до штата Нью‑ Йорк. Сперва добирались на повозках до Шейенна, последней станции на железнодорожной линии с Восточного побережья. Двигались кружным путем, дабы не проезжать через территорию враждебных лакотов. В связи с тем, что Адам взял с собой маленькую дочь, были приняты особые меры безопасности: его караван сопровождали две дюжины вооруженных индейских воинов из племени горных Воронов.

В Шейенне пересели на поезд. С обычным для тех времен размахом закупили два вагона: один для лошадей, другой для Адама с дочерью и их немалой свиты: конюхи, повара, няньки для Люси и прочая обслуга, без которой столь дальний путь был бы весьма тягостным.

В Саратогу добрались к исходу первой недели августа. Как всегда бывало в разгар летнего сезона, на этот известный на всю страну бальнеологический курорт съехалось по меньшей мере тысяч двадцать отдыхающих. Гостиницы были переполнены: от самых роскошных вроде «Юниона», «Конгресс‑ Холла» и «Кларендона», где поселился Адам со всем своим штатом, до скромных небольших пансионов для людей неприхотливых.

Фешенебельная публика жила на водах размеренной жизнью. Вставали рано, завтракали между семью и девятью часами, затем направлялись к одному из многочисленных источников минеральной воды, выпивали положенное количество стаканов, после чего гуляли или посещали концерты на открытых летних площадках. Второй завтрак происходил по преимуществу в гигантских залах больших гостиниц, где разом садилось за столы до тысячи гостей, которых обслуживали две с половиной сотни официантов. Потом снова прогулка по главному променаду или ленивое блуждание по бессчетным лавкам и магазинчикам, а не то посещение еще одного концерта, уже дневного – на лето в Саратогу слеталось видимо‑ невидимо артистов всех жанров, да к тому же и каждый солидный отель набирал на летний сезон свой полный симфонический оркестр. В четыре часа дня совершалась непременная поездка в коляске к ближайшим озерам. Ну а вечером балы, балы, балы – обыкновенные и костюмированные. Любители игры могли коротать время в закрытых игорных клубах, куда доступ женщинам был строго‑ настрого запрещен. Таким образом, жизнь шла неспешная, по раз и навсегда заведенному курортному распорядку: еда, питье сон, разговоры, прогулки, чтение, прогулки верхом или в коляске, танцы или карты. Все это на самом деле было хлопотным делом и требовало по меньшей мере пяти смен костюма в день. Однако женщины упивались возможностью показать роскошные туалеты и бриллианты.

Адам и Люси проводили большую часть дня вдали от курортной суеты – на ипподроме «Хорс‑ Хейвен». Там они наблюдали за тренировками своих коней. В Саратоге были лучшие беговые дорожки в стране и лучшие условия содержания лошадей, поэтому сюда стекались лошадники со всей страны, даже с Западного побережья. Престиж августовских забегов был так велик, что участвовать в них стремились все владельцы достойных скакунов.

Первый ипподром, возведенный в 1863 году, не мог вместить растущее количество публики, и его пришлось снести уже через пару лет, дабы построить на том же месте новый, огромный. Сейчас ипподром во время бегов ежедневно посещало около десяти тысяч человек: ставки принимали уже с девяти утра, а забеги начинались в одиннадцать. Миллионеры просаживали и выигрывали на лошадях целые состояния. На трибунах блистали многочисленные дамы полусвета в вызывающе роскошных нарядах, но держались они достаточно скромно: Саратога была по традиции городом для семейного посещения, открытый грех решительно преследовали. Ну а что творилось втайне – это другое дело. По крайней мере, ипподром был тем местом, где дамы полусвета могли благопристойно и без особого труда познакомиться с владельцами шальных миллионов.

В отличие от Ньюпорта, другой летней Мекки богатой публики, где миллионеры замыкались на своих роскошных виллах и сами цены на жилье исключали появление «шушеры», Саратога была куда демократичней. Сюда мог приехать каждый, у кого было за душой несколько долларов, чтобы оплатить дешевый пансион. И на променадах бок о бок прогуливались люди из разных слоев общества: мелкие чиновники, финансовые воротилы с Восточного побережья, нувориши с Запада, железнодорожные магнаты, солидные вашингтонские политики, аристократы всех мастей, а также богатейшие владельцы конных заводов. Вся эта публика оказывалась рядом также и за обеденными столами, в курзалах, на балах, в игорных клубах. Словом, не Ньюпорт, а именно Саратогу можно было назвать по‑ настоящему американским курортом, ибо именно здесь был «плавильный котел», где каждый энергичный человек с железной волей мог поглядеть на тех, кто уже добился успеха, попробовать себя и сорвать изрядный куш на бегах или за карточным столом, завязать полезные знакомства и просто насладиться зрелищем элегантной публики.

Но были, разумеется, и «истинные» аристократы, которые не желали встречаться со всякой «швалью». Для таких понастроили множество вилл и особняков, сдававшихся на лето. Архитекторы особенно не старались, а возводили копии французских шато, швейцарских шале, итальянских вилл, голландских особняков времен Возрождения и так далее, и так далее. Особенно ценился нарождавшийся викторианский стиль – отчаянная эклектика из башен и башенок, всевозможных украшений и радующих глаз излишеств. Все это выглядело космополитично и отчасти безвкусно – и вместе с тем знакомило с европейской культурой тех американцев, которые так никогда и не собрались пересечь океан и поглядеть на Старый Свет.

Однако все эти шокирующие своей роскошью «коттеджи» строились нуворишами, большинство из которых сколотили свой капитал в «добрые времена», то есть во время лишений и нужд Гражданской войны. Виллы «старых богачей» были поскромнее. Их строили преимущественно в стиле Федерации – так стали называть тот стиль, что царил на протяжении нескольких десятилетий до Гражданской войны. Это были спокойные непритязательные белые усадьбы с коваными оградами и обширными цветочными клумбами. Именно в таком аккуратном и уютном домике жила в Саратоге Флорина тетя Сара – еще с тех пор, когда город был сонной деревушкой, выделявшейся лишь минеральными источниками. Тетя Сара, завзятая лошадница и вообще энергичная особа, уже десять годков как овдовела, хотя выглядела удивительно молодо для своих пятидесяти лет.

Сара Гиббон познакомилась с Адамом Серром в 1863 году, на самых первых бегах в Саратоге. Они не стали близкими друзьями, но как страстные любители лошадей постоянно сталкивались на ипподроме и много общались друг с другом, подобно большинству владельцев собственных конюшен.

Этим августом миссис Гиббон видела Адама лишь издалека. С ним была девочка – по чертам личика и по глазам миссис Гиббон признала в крошке его дочь. Стало быть, граф де Шастеллюкс привез с собой свою прелестную малышку. А вот супруги при нем нет. Это подтверждало слухи о том, что его и без того неудачный брак вступил в еще более мрачную фазу.

Июль, пик лета, на монтанских равнинах время самое жаркое, и становище Четырех Вождей загодя переместилось в предгорья, дабы спастись от нестерпимой духоты. Другие кланы точно так же укрылись в более прохладных местах. Оказавшись поблизости друг от друга, дружественные индейцы часто ходили в гости из лагеря в лагерь. Устраивали совместные праздники, конные состязания, азартные игры. Конечно, сплетничали о племенных делах, а по вечерам и по ночам танцевали под усыпанным звездами небом. Лето было веселым и приятным временем, когда семьи и друзья могли вдо‑

воль пообщаться, а парни завоевывать сердца девушек не только своего племени, но и соседнего.

Лорд Халдейн и его дочь были заняты как никогда: все замечали, все записывали, благо условия позволяли видеть жизнь абсароков в самое лучшее время года, когда они были веселы и открыты.

Флора целиком погрузилась в работу, хотя мыслями она вновь и вновь возвращалась к Адаму. Напряженное изучение абсарокских традиций не могло до конца отвлечь ее от воспоминаний. Девушка твердила себе, что любовная связь с Адамом имеет ясные границы, из которых выступить невозможно. Однако понимать – еще не значит смириться.

Кажется, чего проще – сказал: «Спасибо, было очень приятно», и забыл с той же легкостью, что и приятный солнечный день или купание в холодной чистой воде. Впереди ждут славные дела и великие свершения.

Увы, логикой томление по возлюбленному не задавишь.

Лорд Халдейн, несомненно, догадывался о том, что творилось в душе дочери.

Однажды днем Флора с отцом, сидя в прохладной тени горной сосны, наблюдали за конными соревнованиями индейцев, которые происходили на поросшем травой плато.

– Ты тоже можешь съездить в Саратогу, – вдруг обронил граф, не сводя глаз со скачущих лошадей.

Флора вздрогнула и резко повернула голову в его сторону.

– А что, – сказала она, упирая в лицо отца испытующий взгляд, – неужели это так заметно?

Отец лукаво улыбнулся, посмотрел наконец на нее и сказал:

– Для того, кто знает, – яснее ясного. Да и Генри говорил, что на обратном пути из Хелены ты едва сдерживала слезы.

– Спасибо, что ты попросил его остаться и подождать меня. Вот уж не думала, что моя хитрость вечером после бала у Фисков была белыми нитками шита и ты сразу понял, куда я направляюсь на самом деле. Вообще‑ то, не будь рядом с тобой Алана, я бы тебе честно во всем призналась. Но он же такой пуританин! Его мог запросто хватить удар, проведай он, что я намерена делать.

– Да, – с улыбкой поддержал ее отец, – Алан действительно чересчур серьезно смотрит на наш грешный мир. Но художник он от Бога, а потому приходится терпеть его нравственный ригоризм.

Граф, человек умнейший, однако продукт своего класса, наследник одной из древнейших и богатейших йоркширских фамилий, считал некоторое вольномыслие и даже распущенность характерной чертой аристократии – некоей привилегией голубых кровей.

– Даже если бы я не слышал твоей тихой перепалки с Адамом за карточным столом, – продолжал лорд Халдейн, – я бы все равно угадал, чем все это закончится. И потому, когда ты вдруг воспылала желанием посетить лагерь горных Воронов и заявила, что уезжаешь с Джеймсом, я не удивился. Только улыбнулся про себя.

– Я собиралась вернуться в поселок Четырех Вождей с каким‑ нибудь проводником. Адам наверняка мог бы кого‑ то посоветовать.

– Я бы предпочел, чтобы ты возвращалась с Генри. Он надежный и проверенный человек.

– Ты прелесть, папочка, – ласково вздохнула Флора. – Признаюсь тебе: впервые я охвачена чувством такой глубины. Впервые задействована вся моя душа. И это очень странное ощущение.

– Возможно, это любовь. Она всегда делает человека менее практичным.

Девушка не без тревоги нахмурила брови.

– Ты всерьез полагаешь, что это любовь?

Задумчиво помолчав, она вдруг разразилась целым потоком слов:

– Нет‑ нет! Это просто какая‑ то неясная тоска, род скуки… Я ощущаю себя в мрачном чистилище, между чем‑ то и чем‑ то… Как будто я заблудилась и не знаю, куда теперь двинуться. Очень загадочное чувство. Я пытаюсь взглянуть на Адама Серра с разных сторон – кто он мне: друг? знакомый? любовник? Но в своем будущем я не вижу его ни своим другом, ни знакомым, ни любовником. Все эти роли ему как‑ то не подходят. – Тут Флора снова вздохнула, уже тяжело, протяжно. – И если я съезжу в Саратогу, вряд ли это что‑ либо изменит.

– А вдруг тебе повезет и ты наконец придешь к выводу, что любовь – это не то, что можно разложить по полочкам.

– Бога ради, хоть ты не говори подобного вздора! Методы индукции и дедукции вполне применимы к любви.

Джордж Бонхэм несколько мгновений молча смотрел на дочь. Чудно! Неужели годы ученых занятий подсушили ее душу, и она желает всерьез алгеброй поверять гармонию? Любовь – это нечто волшебное, и сам он никогда в этой области не применял индукцию‑ дедукцию и прочие ученые методики.

– Ну, не знаю, – примирительно молвил граф. – По‑ моему, любовь – будто омут. Бросайся, а там уж как получится: выплывешь или нет – один Бог ведает. Но если до чего добарахтаешься – так лучше того и быть не может! И дурак, кто не решится сигануть в этот омут.

– Очень поэтично! – иронически усмехнулась Флора. – А вот Адам с тобой не согласился бы. Мне кажется, любовь в системе его жизненных ценностей занимает едва ли не самое последнее место.

– Но это всего лишь предположение с твоей стороны. И поскольку в Сарином доме свободных комнат более чем достаточно – отчего бы тебе не отправиться в Саратогу и не проверить свою сомнительную гипотезу на месте?

– По‑ твоему, – задумчиво спросила Флора, – любовь что‑ то вроде поисков истоков Нила – когда поиски сами по себе, независимо от результата, приносят много полезного и нужного?

Лорд Халде йн рассмеялся и подхватил:

– Или что‑ то вроде теории Людвига Росса об эгейской цивилизации, на подтверждение которой ушли годы и годы. Видишь ли, любовь – это задача с заранее неизвестным ответом. И так всегда.

– А если он вовсе не обрадуется нашей встрече? – стояла на своем Флора. – Вполне возможно, что он уже позабыл меня и нисколько не скучает…

Гоняться за Адамом Серром казалось девушке позором, гнусным предательством живущего в ней духа свободы.

– Насчет Адама ничего сказать не могу, – с доброй улыбкой отозвался отец, – а вот Сара по тебе уж точно соскучилась. Да и великое множество твоих саратогских знакомых и ухажеров будут искренне рады твоему приезду.

– Проделать такой путь ради мужчины! – печально проронила Флора. Про себя она добавила: тем более ради мужчины, который так популярен у женщин, что должен заглядывать в свой танцевальный блокнотик, дабы вспомнить имена покоренных им красавиц.

– Да, до Саратоги путь неблизкий, но ведь, как говорится, за любимым не грех помчаться и на край света.

– Ах, папа, ты такой романтик! – воскликнула девушка не без досады. Ей хотелось, чтобы кто‑ то отговаривал ее, чтобы отец действовал отрезвляюще, сбивал ее пыл.

– Видишь ли, – сказал лорд Халдейн, – я в своей жизни имел счастье испытать любовь, большую и настоящую. Конечно же, я имею в виду твою мать; и если тебе повезет так же, я буду безмерно рад. После Хелены ты вся извелась. Признайся себе в этом – и действуй соответственно.

– Но, папа, разве это не унизительно – рвануть ради мужчины через полстраны! На кого я при этом буду похожа? Он и без того надут как индюк… Нет, я не могу так низко пасть.

– А ты не пробовала взглянуть на дело с другой стороны? Быть может, ему в высшей степени польстит, что женщина «рванула ради него через полстраны»?

– Польстит‑ то, конечно, польстит. Да только вообрази, что при нем в Саратоге добрая дюжина красавиц? Хороша я буду со своим сюрпризом. Вваливаюсь: здравствуй, это я! А у него там целый гарем! Ты же сам знаешь курортные нравы: большой номер в гостинице или приватный домик, где вдобавок к секретарше есть и фиктивная племянница, и пара фиктивных кузин. Все внешне благопристойно, а по сути…

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒