Сьюзен Джонсон 13 страница

Адам знал, что она не в силах сказать «нет». Он видел, что ее соски уже как виноградины, уже вытянуты и тверды будто сталь. На этой груди двумя вишнево‑ коричневыми иероглифами было начертано: я хочу тебя, я твоя раба.

– Отвечай же мне, – вкрадчивым тоном приказал он.

– Я не против, – вымолвила Флора. Адам плыл перед ее глазами, приходилось делать усилие, чтобы держать в фокусе его лицо. – Говори мне, чего ты хочешь.

– Сдави их что есть силы, – ласково произнес он. – Чтобы пробило до самой дыры между ног.

Последние слова больно хлестнули девушку и широко распахнули ее глаза.

Теперь Флора четко видела его лицо. И на этом лице играла непонятная улыбка.

– Сдави свои соски так, чтоб я увидел, как у тебя все сжалось под лобком.

– Я не стану, – заявила девушка с дрожью в голосе.

– Станешь, и мы оба знаем, что станешь, – сказал он и сделал театральную паузу, чтобы следующая фраза поглотила все ее внимание. – Ты хочешь меня внутри себя, и это для тебя – единственный способ добиться цели.

Его хамство так возбуждало, что Флора поднесла пальцы к левой груди и легко стиснула сосок. Операция оказалась болезненной, хотя совсем недавно она давила свои соски, что называется, со всей дури – и ничего. Но только прежде это было по своему желанию и под настроение.

– Недостаточно, – процедил Адам, разбрасывая руки по сторонам кресла. – Мне не нужна имитация. Заруби себе на носу: я тебя выиграл на двое суток. И ты обязана выполнять мои указания неукоснительно.

Она подчинилась и так ущипнула себя за сосок, что в глазах выступили слезы. И ни черта под лобком она не ощутила.

В первый раз с лютой ненавистью прожигая его своими чистыми фиалковыми глазами, Флора бросила ему в лицо:

– Ж‑ жопа!

– Не торопись, – врастяжечку отозвался Адам. – Будешь хорошей девочкой – и до этого места дело дойдет.

– Ненавижу тебя!

– Позволь не поверить.

– Я ведь и уйти могу.

– Действительно? – насмешливо повел Адам темной бровью.

– Ты не заставишь меня остаться! – жестко продолжала она. Но ее пальцы машинально теребили сосок. И это не укрылось от него.

– Еще как заставлю, – безмятежно проронил он, кривя губы в издевательской улыбке. – Я что угодно могу с тобой сотворить. А теперь брось кукситься и делай что велено. Ты же сама чувствуешь, как это приятно. Кончай ломаться.

– Как ты груб!

В этой ситуации так сформулированный упрек звучал будто игриво‑ кокетливое одобрение.

– Пусть я груб, но ты‑ то самая горячая штучка всех, что я встречал, – воркующим голосом сказал Адам. – И вспомни, ты первая выдвинула идею о сутках вместе. Я только удвоил ставку.

– Я могу и передумать.

Было трудно сказать, чего в ее фиалковых глазах больше: ярости против него или вожделения.

– Поздно передумывать, – спокойно прожурчал Адам. – Слово чести, и так далее, и так далее. А потому делай что говорю и не тяни время!

Она бросила на него испепеляющий взгляд. Но он, жаростойкий, этот взгляд выдержал с прежней неопределенной улыбочкой на губах.

Флора в растерянности переступила с ноги на ногу. Адам многозначительно повел глазами в сторону часов.

Вся эта комедия закончилась тем, что она, под его инквизиторским взглядом и по его новой команде, должным образом нащипала себе соски, кляня себя и млея от удовольствия.

– Так‑ то оно лучше, – заявил Адам, наблюдая пристально из своего полулежачего положения за тем, как Флора трудится над своими сосками.

А результатом было то, что она довела себя до такого экстаза, что уже по своей воле, без понукания, сунула руку себе между стиснутых ног и ладонью сгребла лобок под тонкой материей, чтобы хоть как‑ то умерить остроту ощущений.

– Уже вся мокрая? – тихонько осведомился Адам.

Голос не сразу подчинился ей. Наконец она хрипло выпалила:

– Я мокрая, да будет вам известно, мистер Серр, с того самого момента, как увидела вас за карточным столом!

Он довольно ухмыльнулся.

– Надо было сразу сказать мне.

– Как будто ты сам не догадался! – Флора дышала короткими хватками, пытаясь умерить дергающее ощущение между ногами.

– Я догадался, – заявил он, надменно пожевав губами. – Я носом почувствовал, что ты вся возбуждена. – Вдруг его голос словно надломился, и он громким, истеричным шепотом выкрикнул: – Я и сейчас слышу запах твоего возбуждения. Покажи мне, какая ты мокрая. И я, может быть, помогу тебе справиться с этим.

Флора с готовностью подняла свою юбку – потому что безумно желала его и потому что понимала: беспрекословное подчинение – единственный путь к его члену.

Сейчас, когда ее заголенные ноги и пах были в двух шагах от него и свет бил прямо на них, Адам видел, что рыжеватые волосы между ее бедрами заметно темнее, обильно орошенные ароматной влагой ее возбуждения.

Обычным голосом, словно заказывая ужин, Адам произнес:

– Та‑ ак… Ну‑ ка, сунь палец внутрь. Хочу убедиться, что ты полностью готова ко встрече со мной.

Продолжая одной рукой зажимать собранную у талии темную тяжелую габардиновую амазонку, Флора ввела себе во влагалище два пальца другой руки. Делать это под его пристальным взглядом было несказанным наслаждением. Она содрогнулась всем телом – повело бедра, и в согласии с ними аппетитно колыхнулись обнаженные груди. Мозг заливала волна горячего удовольствия.

Адам не спускал взгляда с ее правой руки, пальцы которой ходили туда‑ сюда, туда‑ сюда… На эту бесстыжую мастурбацию, на это непристойное представление в театре одного зрителя он смотрел холодными глазами театрального критика, которому наутро писать отчет об увиденном. Конечно, он был возбужден до предела, но сейчас не это было главным. Важней – чтоб она делала все, как нужно, по высшему классу и согласно приказам.

Молча переждав еще несколько движений ее руки, Адам сказал с едва заметной дрожью в голосе:

– А теперь давай сюда доказательства. Покажи мне свои пальцы.

Она тут же подчинилась – сделала шаг к его креслу и протянула к лицу любовника свои влажные пальцы. Все плыло перед ее полуприкрытыми глазами. Голос Адама доносился откуда‑ то издалека; тело приятно ломала истома.

– Э‑ э, да ты вся мокрая, – негромко констатировал он и потрогал пальцем влагу на ее руке. Затем медленно прошелся взглядом по ее телу: от дрожащих колен к слипшимся волосам под лобком и выше, к голой груди с возбужденно торчащими сосками. Увиденным он остался доволен. – Ты явилась в мой номер, чтобы я воткнул тебе?

Казалось, эти слова вошли в ее мозг, словно Адам силой, внаглую взял ее душу. Сказано было так смело, так четко – и так хорошо. Никто из вежливых слюнтяев бывших с ней, не осмелился бы произнести такое. Флоре почудилось, что из ее лона хлынул настоящий поток – до такой степени все ее существо было потрясено происходящим, до такой степени она рвалась ощутить его в себе.

– Отвечай! – тихо прикрикнул на девушку Адам. В его голосе была и нежность, и железная воля.

– Да… нет… я хочу сказать…

По‑ прежнему держа смятую юбку на талии, Флора стояла перед ним как смятенная школьница, робеющая перед строгим ментором. Ее вожделение достигло той степени, когда язык уже не ворочается, когда есть ощущение, что вот‑ вот умрешь, если прямо сейчас не наступит разрядка.

А он с инквизиторским спокойствием и терпением ожидал внятного ответа. И его густые брови начинали грозно сходиться у переносицы.

– Да!!! – выпалила она, избегая холодного испытующего взгляда. – Я пришла сюда для… для этого.

– Стало быть, ты думала не головой, а совсем другим местом, – произнес Адам, снова убирая из голоса все нежные обертоны. Молодого человека бесило, что она так хороша и что он не в силах контролировать свое желание, – и новая черная туча наползала на его сознание. – По пути сюда ты могла наскочить на какого‑ нибудь мужчину. И любой сукин сын сразу заметил бы, что у тебя под блузкой голые груди!

– Я была очень осторожна, я приняла все меры, чтобы никого не встретить, – залепетала Флора. О, сколько он будет мучить ее, когда все так просто! Она бы мигом сорвала с него штаны и села ему на живот… Если бы он только позволил!

– А если бы ты все‑ таки повстречалась в коридоре с мужчиной, – гнул свое Адам, словно одержимый какими‑ то демонами. – Ты бы отдалась тому, кто подвернулся первым?

– Нет. Я хочу только тебя.

– Мне не нравится, что другие мужчины пялятся на тебя, когда ты в таком виде!

– Адам, ради всего святого, прости – и забудем. – Это было произнесено горячечным шепотом. – Я поступила глупо, неосмотрительно. Мне надо было надеть что‑ то более основательное: корсет, нижнюю сорочку и нижние юбки. Или хотя бы просто не такую тонкую блузку. Но, честное слово, никто меня не видел по пути сюда.

– Большая удача, – криво улыбаясь, изрек Адам. – Любой, кто встретил бы тебя в таком виде, не смог бы удержаться. Задрал бы тебе юбку и всадил по самый корень!

Было странно говорить так много, когда ее рыжевато‑ каштановый лобок находился на расстоянии протянутой руки. А он все говорил и говорил – именно для того, чтобы показать себе, как успешно он может преодолевать соблазн.

А у нее в голове колыхнулось едва внятное возмущение: по‑ твоему, любой бы задрал юбку – но ты‑ то чего ждешь?

– Адам, умоляю тебя: Ты не прав…

– Ах, я не прав? Скажешь, ты не заигрывала с Джеймсом? Ну‑ ка, погляди мне прямо в глаза! – грубо приказал он. – Да и откуда мне знать – может, сегодня вечером ты уже успела между делом совокупиться с кем‑ нибудь. Хотя бы с тем же Эллисом Грином. Ты тоже давала ему нюхать это? – Тут Адам вытянул руку и бесцеремонно мазнул пальцами по ее мокрому клитору. – Говори, он заваливал тебя где‑ нибудь перед балом у Фисков?

Флора лишилась дара речи. Ее шатало. Наконец она выдавила из себя дрожащим голосом:

– Я ни с кем не… не совокуплялась… ни с кем… с того времени, как мы расстались.

Адам вскинул голову – до этого его взгляд был словно приклеен к спутанным влажным волосам между ее ногами – и, глядя Флоре прямо в глаза, приказал:

– Повтори!

– Я ни с кем не… не спала… после тебя.

Он сделал глубокий вдох. И взгляд опять соскользнул на ее манящий пах.

Не врет. Она не врет. Кажется. Но ему‑ то что? Спала или не спала… Нет, нужно быть дураком, чтобы делить такое роскошное тело с кем‑ то другим. В этом собственническом чувстве, в этой безумной ревности нет ничего противоестественного, ничего необычного…

Придя к этой практической и удобной мысли, Адам сделал медленный выдох. Выдох облегчения? И облегчения по какому поводу?..

Да, подобную горячую штучку надо держать запертой подальше от других самцов. И его желание единолично владеть своей женщиной старо, как мир.

– Посмотри, как я отреагировал на твое сообщение, что ты так долго не была с мужчиной, – сказал Адам и, отодвигая локоть, показал внушительный бугор в паху.

Очевидно, его член давно был в таком состоянии, но лишь сейчас Адам соизволил явить ей зрелище своего возбужденного естества.

– Умираю, как хочу тебя, Адам, – прошептала Флора. – Прошло тридцать три дня, как мы не…

Он вскинул брови, словно удивляясь точности подсчета.

– Стало быть, ты хочешь…

– Чудовищно хочу, – ответила Флора без промедления. Между ее бедрами поблескивали капли влаги которые собирались в ручейки и стекали вниз по коже, подсказывая, до какой степени она возбуждена.

– Ну так сбрось эту чертову юбку, биа, – тихо предложил Адам. – И периоду твоего воздержания наступит конец.

«Как она прекрасна! И, Боже, мы будем вместе еще целых сорок шесть часов! Настоящий праздник плоти! »

– Итак, с чего начнем?

Упоительная истома разливалась по всему телу Флоры. Казалось, ласковые руки нежно гладят ее кожу – везде, везде, везде. Она ощущала приятное замирание сердца и купалась в сознании того, что это блаженство будет длиться долго‑ долго – вечно. Девушка лениво раскинулась под жарким солнцем в высокой степной траве. Широко раскрытыми глазами она смотрела вверх и видела листья клевера на фоне голубого неба. Ощущение покоя и счастья было восхитительно, бесподобно.

В следующий момент она медленно разлепила веки. Голова еще кружилась от упоительного сна. Но, странное дело, в глубине сознания таилась уверенность, что она просыпается к действительности, которая еще лучше сна. И тут она в ярком утреннем свете увидела его. Ее счастье и блаженство обрели имя. Как только она посмотрела на Адама, он вдруг открыл глаза, словно почувствовав на себе взгляд. И сразу улыбнулся ей с откровенной нежностью, какой она прежде не видела в его лице.

– Как ты себя чувствуешь?

– На седьмом небе.

– Ты прекрасна. Мое седьмое небо – в твоих глазах.

Он придвинулся ближе к ней и ласково поцеловал в лоб.

– Я никогда не испытывала такого умиротворенного счастья, – прошептала Флора. – Быть может, это и есть то, что называют нирваной?

– Наверное, – нежно улыбнулся Адам. – Забыть весь мир… Да, это нирвана. Наша маленькая прекрасная нирвана.

– С тобой случалось такое прежде?

– Нет.

– И со мной – никогда.

Слова были просты, хотя и несколько загадочны. Но им не нужно было слов, чтобы понимать друг друга. Оба чувствовали одно и то же: неописуемое ощущение легкости и свободы от обыденности, отрешенного блаженства.

Однако Адам, всегда практичный, силой заставил себя выйти из состояния эйфории. Он помнил, что времени у них не слишком много и надо использовать его, что называется, на полную катушку. Поэтому молодой человек улыбнулся и спросил почти что деловито:

– Это наше первое утро, когда мы с тобой одни, без детишек и папочек поблизости. Я предлагаю устроить в номере торжественный завтрак. У меня есть гостиничное меню.

Он вскочил и принес ресторанную карту.

– Ну‑ ка, ну‑ ка, – сделав серьезное лицо, произнес Адам и начал перечислять блюда, подаваемые на завтрак.

Пересмеиваясь, они решили, что закажут все подряд, ни от чего отказываться не станут. Яйца, бекон, ветчину, кашу, тосты, сладкие булочки, пирожные и так далее. Ночь безумной любви пробудила в обоих адский аппетит.

– Да ты, оказывается, обжора! – шутливо воскликнул Адам.

– Нет, это ты обжора! – в ответ рассмеялась Флора. – Скажи мне, пожалуйста, каким образом ты умудряешься оставаться таким стройным – при том, что ни в чем не отказываешь себе за столом! Я видела, как ты ешь на ранчо. Уплетаешь за обе щеки, а живот в итоге остается плоским. Чудеса, да и только!

– Это потому, что я постоянно растрачиваю энергию в постели.

Флора вмиг насупилась. Оказалось, что ее ревность всегда поблизости, сторожит за углом даже в такие блаженно‑ умиротворенные моменты.

Не замечая внезапной перемены в настроении любовницы, Адам продолжал шутливо:

– Ну, зовем слугу? Надо хорошенько закусить после замечательной ночи.

– Да, – мрачно заметила Флора, – как бывалый развратник, ты знаешь, что вовремя подкрепиться – самое важное в любви.

– Что такое с нашей королевой? – спросил Адам, проказливо потрепав ее за подбородок. – Ваше величество желает заняться любовью до завтрака, ибо голод тела превыше вульгарного желудочного голода?

– Нет уж, спасибо! – сердито воскликнула Флора. – Ты ко мне и не прикоснёшься.

– Дорогая, я же знаю, как ты любишь, когда я к тебе прикасаюсь, – насмешливо возразил Адам.

– О Боже, Адам, прекрати это безобразие!

– Какое безобразие?

– Вот это! У тебя опять эрекция!

– Мне стоит посмотреть на тебя, послушать, как сердито ты рассуждаешь о том, что не дашь к себе прикоснуться – и вот, «печальный» результат!

– Я должна быть польщена?

– Не знаю. Просто это природный сигнал к тому, что хватит философствовать и пора трахаться.

– Грубиян!

– Синий чулок!

– Хам!

Флора свирепо схватила его возбужденную плоть, словно хотела вырвать с корнем. Но, как только член оказался в руке, глаза ее затуманились, голова закружилась… Она и сама не поняла, как он попал ей в рот.

Секундой позже она обо всем забыла, кроме наслаждения.

Потом они долго приходили в себя, лениво целовались и ласкались. Молча, не думая о будущем, пребывали в сладостной гармонии.

Адаму ни с одной женщиной не было так хорошо. Обычно по утрам ему хотелось побыстрее встать и уйти. Теперь же в душе царило желание, чтобы это утро никогда не кончалось.

И тут в дверь решительно постучали.

– Кто? – выкрикнул Адам.

– Горничная с вашим утренним кофе, сэр, – донесся из‑ за двери девичий голосок. Адам удивленно хмыкнул.

– Странно, я вроде бы ничего не заказывал… Очевидно, штучки Джеймса. Брат любит шутить подобным образом. Минутку! – крикнул он горничной, после чего сказал Флоре: – Можешь не выходить из спальни.

– Мне стыдиться нечего, – решительно заявила девушка. – Дай, пожалуйста, пеньюар.

Адам накинул халат, принес Флоре пеньюар и пошел открывать дверь.

К его удивлению, никакой горничной в коридоре не оказалось. Там стояла богато одетая девушка в маленькой шляпке. Адам был настолько ошарашен в первую секунду, что не сразу узнал Генриетту.

Она быстро проскочила мимо него в открытую дверь и защебетала:

– Надеюсь, вы простите мне столь ранний визит, Адам. Мне хотелось…

Чего ей хотелось, он так и не узнал, потому что в эту секунду Генриетта заметила Флору, сидевшую на диване в неглиже. По гостиной была разбросана мужская и женская одежда. Словом, ситуация была понятна.

У Генриетты дыхание сперло от злости. А она мчалась к нему спозаранку! А она несла ему в дар свою девственность! И вдруг попасть в такой вертеп!..

– Как вы могли! – вскричала Генриетта, в ярости поворачиваясь к Адаму. – Как вы смели! Я думала, что вы мой! И тетушка сказала…

Если бы не присутствие Флоры, Адам рассмеялся бы, слыша столь наивный лепет. Но сейчас ему было не до шуток. Флора могла вообразить черт знает что.

– Послушайте, Генриетта, – строго сказал он, – вам не следовало приходить сюда. Ваша тетушка будет гневаться. Ваши родители весьма опечалятся, если узнают о подобном вашем поступке. И самое главное, вы ложно поняли моё отношение к вам. Я не претендую ни на какую роль в вашей жизни.

При этом молодой человек медленно оттеснял ее к двери, потому что сгоряча, в первый момент, она прошла до середины гостиной. Со стороны это выглядело довольно забавно: Адам наступает на девушку, та пятится, не спуская разъяренного взгляда с соперницы, а Флора, полуголая, восседает на диване и взирает на всю эту сцену с олимпийским спокойствием.

– Возвращайтесь домой, Генриетта, – прошипел Адам. – И побыстрее, пока никто не заметил вашего отсутствия в столь ранний час.

Он буквально вытолкал Генриетту из номера, закрыл за ней дверь и повернул ключ в замочной скважине.

Затем повернулся и привалился спиной к двери, как будто ожидал, что Генриетта будет ломиться и в закрытую дверь.

Флора расхохоталась.

– Что ты смеешься? – несколько угрюмо спросил Ддам. – Эта девчонка разнесет по всему городу, что ты у меня в номере. Ты будешь скомпрометирована.

– Фи! Было бы чего бояться. Во‑ первых, она не разболтает – иначе ей придется объяснять всем, зачем она приходила к тебе в номер до завтрака. А во‑ вторых, ты женатый человек…

Флора осеклась и перестала смеяться. Повисла тишина. Обоим стало неловко. Девушка имела в виду, что, даже будучи публично скомпрометированной, она не смогла бы заставить его жениться на себе – он уже женат. И это упоминание непреодолимой стены между ними смутило обоих, напомнило о временности их отношений. Трудно было затем вернуться к веселой возне беспечных любовников.

Первым прервал затянувшееся молчание Адам.

– Но ты бы смутилась, если бы тебя ославили? – спросил он лишь для того, чтобы хоть что‑ то сказать и не усугублять неловкость.

– Нет, – ответила Флора. – С какой стати мне волноваться? От Хелены до лондонского высшего света – половина земного шара. Да и никто из хеленцев в лондонский высший свет не вхож. А впрочем, в Англии к моим любовным эскападам уже как‑ то притерпелись. Сенсации не получилось бы. – Она цинично усмехнулась. Сейчас ей хотелось быть циничной. – Ладно, хватит. Иди сюда и развлеки меня как следует. Заставь меня забыть глупенькую сердитую мордашку этой девицы.

Когда он сел рядом и принялся целовать ей руки, Флора прибавила с ядовитой усмешкой:

– Наверно, в душе жалеешь, что упустил такой розан. Такая молоденькая… хотя и не слишком невинная.

– Мне плевать на нее. Пусть и молоденькая. Но ума – наперсток. Зачем она мне?

Они еще немного попикировались… и снова занялись любовью – опять позабыв о завтраке. И опять это вышло без умысла, как‑ то само собой. Губы Адама случайно нашли ее соски, ее рука случайно нашла его эрекцию. Ну а потом… потом, употребляя любимое словцо из лексикона вытолканной из номера бедняжки Генриетты, – потом было «божественно».

В то время когда Адам и Флора наконец сели завтракать, Генриетта в ярости вышагивала по ковру в комнате тетушки Молли.

Тетушка еще до конца не проснулась – она не привыкла вставать так рано. Однако сегодня племянница подняла ее ни свет ни заря.

Женщина сидела на постели, опираясь спиной на подушки, и водила глазами вслед за племянницей, которая в расстроенных чувствах металась по комнате.

– Деточка, остановись, у меня от тебя в глазах рябит, – наконец сказала она. – Да и в ковре дорожку протопчешь – дорогой ковер, персидский!

– Негодяй! – восклицала Генриетта. – А эта старуха – как ей не совестно! Развратница, шлюха!

Молли Фиск знала, что «старухе» двадцать шесть лет, но племяннице не перечила: пусть выпустит пар.

Как только Генриетта немного выдохлась и замолкла, тетушка сказала:

– Деточка, ты в своем уме была, когда шла к нему в номер? Если тебя кто‑ то заметил – ты опозорена навек! Ну‑ ка отвечай: кто‑ нибудь из наших знакомых видел тебя в гостинице в столь ранний час?

– Нет. К тому же я надвинула шляпку и шла с опущенной головой.

Теперь, когда ее план не сработал, Генриетте было не по себе от страха. Быть скомпрометированной, не согрешив – что может быть глупее и досаднее!

– То, что Флора находилась в номере Адама, вполне естественно, – рассудительно сказала тетушка Молли. – Они любовники. Женщина она красивая, независимая и неординарная. Неудивительно, что Адам увлекся ею.

– Старая дева! Если девушка до двадцати трех лет не вышла замуж – она старая дева! – истерично воскликнула Генриетта.

– Ты реши, кем ее считать – шлюхой или старой девой, – спокойно осадила тетушка Молли. – Это немного разные понятия.

– Она развратная старая дева!

– Ладно, деточка, успокойся. Все равно Адам будет твой. Только наберись терпения. Ведь леди Флора здесь долго не пробудет. Если я не ошибаюсь, осенью она отбывает на полуостров Юкатан. Это очень далеко отсюда. Край малообжитой и дикий. Край лихорадки, заразных болезней и злых дикарей. Кто знает, когда она оттуда вернется… и вернется ли вообще.

– О, тетушка, вы это верно! Может, она там сдохнет! То‑ то было бы хорошо!

– Побойся Бога, деточка! Это я просто так сказала, без задней мысли. Еще одно могу добавить, чтобы ты совсем успокоилась. Адам любит наши места и намерен жить в Монтане и дальше. Пожелает ли леди Флора засесть до конца жизни в нашей глуши? Вряд ли. А тебе эти места привычны – стало быть, тебе и карты в руки. Поверь мне, деточка, как только Адам окончательно развяжется со своей женой, он будет твой.

– Ну, я в Монтане всю жизнь прозябать тоже не намерена. Хотя рядом с Адамом… Так вы это всерьез говорите? Мне надо только ждать?

– Да, Генриетта, успокойся и жди. Возможно, уже осенью у тебя с Адамом все уладится. Ты красивая и такая соблазнительно молоденькая. Чтоб он устоял – не может такого быть!

– Не извиниться ли перед ним, что я без приглашения ворвалась к нему в номер?

– А‑ а, деточка, разум постепенно возвращается к тебе! Это хорошо. Но извиняться не надо, только еще большую неловкость сделаешь. Я переговорю с графом и попрошу прощения за тебя – у меня это получится как бы между делом: дескать, молодое, глупое и так далее.

Генриетта довольно захлопала в ладоши.

– Тетушка, вы ангел! – воскликнула она.

– Ну и самое главное, – строго сказала тетушка Молли. – Если кто‑ то тебя все‑ таки видел в гостинице в столь неурочный час, ты от всего отпирайся. Не ты, не была, ничего не знаешь. Запомни, деточка, не пойман – не вор. А теперь хватит про это. Вели подавать завтрак, я буду готова через четверть часа.

Июль начался нестерпимо жарким днем, и все окна в многокомнатном номере Адама были распахнуты. Ветерок трепал тонкие занавески, с улицы доносился невнятный гомон: хотя дело шло к полуночи – заканчивался понедельник, – однако зной никак не спадал, а на центральной улице Хелены было еще шумновато. В комнате же единственным звуком было тиканье высоких напольных часов.

Адам сидел в кресле, придвинутом к самому окну, и в задумчивости глядел на серое небо. Голая Флора покоилась у него на коленях – положив голову ему на плечо, она безмятежно спала. Ее тихое дыхание и мерное движение груди вносили особую умиротворенность в его душу.

Но самому ему не спалось. Должно быть, из‑ за духоты. И все‑ таки в глубине души молодой человек смутно ощущал, что у его бессонницы более сложная причина: он чувствует настоятельную потребность поразмыслить о своих отношениях с Флорой Бонхэм.

Сорок восемь часов их совместного пребывания вот‑ вот истекут. Поглядывая на мирно спящую у него на руках обнаженную красавицу, Адам не мог не думать о том, что все сложилось бы иначе, встреть он ее несколько лет назад, до брака с Изольдой, который внес в его жизнь столько мерзкой сумятицы и так дурно повлиял на его характер и на его отношение к женщинам…

Адам тут же приструнил себя, понуждая рассудок к более холодному анализу. То, что они так долго, так упоенно и так замечательно занимались любовью с Флорой Бонхэм, могло быть причиной его странной нежности по отношению к ней. Об этом ни в коем случае нельзя забывать!

Сейчас, когда каждая клеточка тела помнит о веренице чудесных пароксизмов страсти, ему слишком трудно разделить, что в его теперешнем чувстве влюбленности идет от заурядной благодарности за высококлассные постельные утехи, а что имеет более благородные источники. В жизни молодого графа бывали женщины, которым удавалось вызвать в нем на некоторое время снисходительную нежность насытившегося самца. И где эти женщины, на миг умилявшие его? Судя по опыту, к зиме он забудет даже имя своей весенне‑ летней возлюбленной! Конечно, эта связь ничем особенным от других не отличается…

Однако что‑ то в глубине души противилось холодной логике и подсказывало, что на этот раз все обстоит как‑ то иначе… Запутался он в своих чувствах – вот и не спится.

Флора пошевелилась на его руках, теснее пристраиваясь к нему, – как спящий котенок. Адам улыбнулся. Она вернула ему способность быть счастливым. Он ощущал тихую радость: одно то, что она рядом, вызывало счастливую улыбку на его губах.

В приливе чувств Адам наклонил голову и нежно поцеловал завитки волос на лбу девушки. И как раз в эту секунду на улице кто‑ то истошно закричал чуть ли не под окнами гостиницы:

– Мигер умер! Мигер утонул!

Прибывший откуда‑ то курьер осадил лошадь у входа в «Приют плантатора». Не прошло и минуты, как раздались выстрелы. Это толпа мужчин высыпала из салунов: кто‑ то призывал к вниманию, кто‑ то выражал радость или просто бьющие через край пьяные эмоции.

Флора спала так крепко, что ее разбудила лишь вторая волна пальбы.

Она обвила его шею руками, сонными глазами с любовью посмотрела вверх на лицо Адама и спросила:

– Опять перестрелка?

– Не волнуйся, душа моя, – ласково произнес Адам. – Это курьер с известием о смерти Мигера.

Но в следующее мгновение он нежно покрепче обхватил ее и встал с кресла. Отнеся девушку на постель, он сказал, по‑ прежнему ласково, однако твердым тоном:

– Спущусь ненадолго вниз. Выясню детали.

– Как замечательно! – тихонько пробормотала еще толком не проснувшаяся Флора. – Теперь этот дурак не будет преследовать ваше племя.

– Спи, биа, я мигом вернусь.

Адам поцеловал ее и хотел было идти, но она вдруг вцепилась в него и зашептала:

– Не уходи, не уходи… Останься, с тобой так сладко.

Адам продлил поцелуи. Её сонная мольба звучала так приятно, так возбуждающе для его ушей.

– Чудесная моя, – прошептал он, осторожно высвобождаясь из ее объятий, – дай мне только пять минут. И я буду опять весь твой.

– Теперь ты меня не забудешь, – капризно надувая губки, сказала девушка и томно прогнулась всем телом.

– Тебя разве забудешь… такую! – с улыбкой вздохнул Адам. – Не вздумай убежать. Жди меня.

Он оделся с мужским проворством и выбежал из номера, бросив Флоре на прощание воздушный поцелуй.

А Флора вдруг окончательно проснулась – под действием холодной волны страха.

Вот так оно и будет – когда он уйдет по‑ настоящему, окончательно. И это произойдет уже через несколько часов. Он уйдет – и оставит ее похожей на спущенный шар, ибо всю ее энергию, все ее жизненную силу он унесет с собой…

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒