4. СБОРЫ. Часть вторая

⇐ ПредыдущаяСтр 4 из 9Следующая ⇒

4. СБОРЫ

Коням строевым засыпали корма

По старому чину,

Рядами.

На диво

Узда в серебре.

Огневая тесьма

И синяя лента

Закручены в гривы:

И то вроде гульбища — масленой — гэ!

Плясать над ордой

Косоглазой — забава,

И в ленточной радуге,

Звездной пурге

Нагайкой — налево

И саблей — направо…

Ого, молодечество,

Выжечь с травой,

Повытоптать — начисто

Смуту в окружье!

Куражься да балуйся,

Ножик кривой,

Да пика кыргызская —

Тоже оружье!

По старому чину

Жены седлали

Коней!

Бровишки насупив зло,

Старая Меньшикова

В кашемировой шали

Вышла старому

Ладить седло,

Старому свому

Покрепче, потуже

Подпругу тянула рукой костяной.

Надо — и под ноги

Ляжет мужу,

Коли ему

Назвалась женой.

Меньшиковская

Рыжая семья —

Двадцать подсолнухов подряд, —

Меньшиков и его сыновья

Хлещут чай и тихо гудят.

Младший сын завистней всех: —

Чо ето приплетать голытьбу,

Курам — в смех,

Рыбам — в смех!

Чо ли не ладно нам

Без помех

Сотней одной

Наводить гульбу?

Тожа, подумаешь!

Что за вояки!

Босых — берут,

Сирых — берут.

Во, погоди,

Только утка крякнет,

Баба ль натужится, — убегут. —

А меньшиковское дитё

У отцовских плеч: —

Батька, ба, пошто эти сабли?

Куда собираться? —

Кыргызов жечь.

— А пошто?

— По то, что озябли.

— А ты бы им шубы?

— Не хватит шуб. —

Дитё задумалось:

«Ую-ю!

Так ты увези им дедов тулуп,

Мамкину шаль и шубу мою! »

А у крепости начинались трубы,

Стучали копыта, пыль мела,

Джигитовали, кричали: «Любо! »

Булькали железной водой

Удила.

Род за родом шли на рысях,

Смаху плетью стелились махом,

Остановившись, глазом кося,

Кланялись есаульским папахам.

«Ей, да не ходи

Смотреть, забава, скачку.

Ты напрасно, любушка,

Д’ не прекословь,

Если не слюбились

Мы с тобой,

Казачка,

Если закатилась

Ранняя

Любовь…»

Тут же разбились на сотни

И — в круг.

Смолкнули, приподнялись на коленях.

Треснуло, развернувшись, знамя,

И вдруг

Выехал казначей!

Ходаненов!

Дал атаману честь

И — айда!

Выплясал дробь,

Не срываясь

С места.

Лошадь под ним —

Не лошадь,

Беда!

Вся разукрашена,

Как

Невеста.

Дал Ходаненову

Голос бог.

Дал ему

Голоса

Сколько мог.

А Ходаненов

К гриве

Прилег

И затрубил,

Что гоночный

Рог:

— Казаки!..

Нехристи! Царя! Супротив! Не допустим! Братья! С нами вера! —

… Чуть покачивались

Птицы грив.

Кто-то ворчал:

— Какого хера

Мылится?

Деньги считал бы… ать! —

Кто-то рядом

Сказал:

— Молчать!..

— Казаки!

Без жалости!

Блюсти дисциплину!

Нас не жалеют,

И их —

Пора!.. —

И сразу на всю

Крепостную

Равнину

Грузно перекатилось:

— Ура!

— Ура-а-а!

Из переулка, войску

Навстречу,

Вынесла таратайка

Попа, —

Сажень росту, парчовые плечи,

Бычий глаз,

Борода до пупа.

Поп отличный,

Хороший поп,

Нет второго

Такого в мире,

Крестит на играх,

Смеючись,

Лоб —

Тяжелою

Двухпудовой гирей.

Конокрадов жердью бил,

Тыщу ярмарок открыл,

Накопил силищу бычью,

Окрестил киргизов тыщу.

Ввек не сыскать

Другого такого.

Слова его — как

В морду подкова.

Он стоит — борода до пупа.

Ввек не сыскать

Такого попа.

Он пошел,

А за ним —

Весь чин,

Выросший

В чаду

Овчин

И кончин.

Дьякон Шугаев

С дьяволом

В глотке,

Пономарь,

Голубой

От чесотки,

Конокрад,

Утекший

Где-то в леса…

Грянули!

С левого клироса голоса:

— …Благочестивое воинство!

Поп пошел

Мимо воинства

Шагом твердым,

Пригоршней

Сыпал

Святой рассол

На казаков,

На лошажьи морды.

Кони сторонились

От кропильницы

Молча, —

Они не верили

Ни воде, ни огню.

Волчий косяк

Поповской сволочи

Благословлял

Крестами

Резню.

Кони отшатывались

От убоя,

Им хотелось

Теплой губою

Хватать в конюшенной

Тьме овес,

Слушать утро

У водопоя

В солнце

И долгом гуденье ос.

Глухо раскачивалось кадило —

Зыбка, полная

Красных углей,

Цепью гремела,

Кругом ходила

И становилась

Всё тя-я-желей…

И попы, по колено в дыму,

Пахнувшем кровью,

Тоской и степью,

Шли и шли по кругу тому,

Пьяные от благолепья.

— Го-о-споди!

— Н-но!.. —

Атаман Ярков

Спешился, пал,

Прильнул к кресту.

Смолкнули.

— Аа-рш! —

Из-под подков

Ропот убежал на версту.

Люди текли,

И на травах мятых

Поп, сдвигая бровей кусты,

В жарком поту,

В парчовых латах,

Ставил на сотнях

Крестом кресты.

И последний, с ртом в крови,

Шашкой

Над головой гуляя,

Меньшиков гаркнул:

— Благослови

На гульбу!

— Благословляю.

Так и стояли они, густой

Ветер поглатывая осенний

Ртами, кривыми от песнопений,

Серебряный дьякон и поп золотой.

А сотни

Уже по степи текли

В круглой,

Как божья земля, пыли.

В бубны били,

Роняли звезду

На солончаковом

Твердом льду.

Песней с их стороны подуло:

«И на эту орду

Я вас сам поведу,

А за мною пойдут

Есаулы».

Шли они

Средь солончаковых льдин,

В крепкий косяк

Востроносый слиты,

Не разрываясь,

И только один

Выскочил,

Крутясь на одном копыте.

Он долго петлял,

Не мог пристать,

Вырванный из пик городьбы,

Будто нарочно показывал стать,

Становя коня на дыбы.

5. СТЕПЬ

Тлела земля

Соляной белизною,

Слышался дальний

Кизячный пал,

Воды

Отяжелевшего зноя

Шли, не плеща,

Бесшумной волною,

Коршун висел-висел —

И упал.

Кобчик стрельнул

И скрылся, как не был.

Дрофы рванулись,

Крылом гудя,

И цветы,

Уставившись в небо,

Вытянув губы,

Ждали дождя.

Степь шла кругом

Полынью дикой,

Всё в ней мерещились:

Гнутый лук,

Тонкие петли арканов, пики,

Шашки

И пальцы скрюченных рук.

Всё мелькали

Бордовые кисти,

Шелковые, нагрудные, и

Травы стояли

Сухи, когтисты,

Жадно вцепившись

В комья земли.

Травы хотели

Жить, жить!

И если б им голос дать,

Они б, наверно,

Крикнули:

«Пить,

Пить хотим,

Жить хотим,

Не хотим умирать!

Жить нет сил,

Умирать не в силах

В душном сне песчаных перин».

И лишь самбурин-трава

На могилах

Тучнела, косматая, самбурин.

Много могил!

Забыв об обиде,

О степях, о черемушнике густом,

Землю грызут безгубым ртом

И киргизы, зарытые сидя,

И казаки,

Растянувшись пластом.

Больно много

Могил кругом легло.

Крепок осенью тарантулов яд,

Руки черные карагачу назад

Судорогою свело.

Суслики, чумные, свистят.

Суслики за лето стали жирны,

Поглупели от сытости и жары,

Скоро заснуть они должны

В байковом рукаве норы.

Скоро мокрый снег упадет…

Первый суслик скользнул вьюном,

Свистом

Оповестил свой народ:

— Впереди белая пыль идет,

Позади люди идут табуном.

Не до песни.

Чубы помокрели.

Лошади ёкают, в поту, в паутах.

Чертова пыль вроде метели,

Седла под задницами — не постели,

Земля качается, как на китах.

На удилах, на теплой стали —

Пенный жемчуг лошадиной слюны.

Лошади фыркают — знамо, устали,

Ой, в степях дороги длинны!..

Тут бы ночь догнать

Да в туманы,

Хоть в прохладу, коль не в кровать.

Федька Палый настиг атамана:

— Таман, а мне бы посрать?

— У Шапера пойдем в разбивы,

Там и дождешься, нно-о!

У меня!

А то, если надо, — рядом грива,

Лучше приладься и крой с коня… —

Хохотнули.

Чья-то плеть

Свистнула.

— Ну, ежели туда

Да доберемся, баб не жалеть!

Баба — она ядовитей.

Н-дда!

Гей! —

Поддакнули.

Снова плеть.

Злоба копилась

Вместе с слюной.

Солнце шло от них стороной,

Степь начинала розоветь.

Пах туман парным молоком,

На цыпочки

Степь приподнялась,

Нюхала закат каждым цветком,

Луч один пропустить боясь.

У горизонта безрукие тучи

Громоздились, рушились, плечи скосив,

Вниз, как снега, сползали с кручи

В дым, в побагровевший обрыв.

И казалось — там, средь туманов,

Мышцы напрягая, не спеша,

Тысячи быков и великанов

Работают, тяжело дыша.

А Шапер пополз навстречу скоро,

Косами маревыми повит,

Перекутав в угарный морок

Земляные титьки свои.

Ой, в степях пути далеки!

Хорошо в траву лечь!

Здесь костры лохматые казаки

Затеплили богу заместо свеч.

Заместо причастья хлебали щи,

Заместо молитвы грели в мать:

— Нам чего рассиживаться?

— Молчи! Подождешь замаевать!

— Нече ждать!

— Есаулы,

Братцы-казаки,

От Шапера дальше

Ведем поход.

Я половину веду, однако,

Меньшиков остальных

Поведет!

— А что же, можна-а!

— Корнило Ильич!

— Нам желанно!

— Любо, желанно!

— Пусть ведет нас

Рыжий сыч!

— Под Меньшикова!

— Под атамана!

И когда разбивались,

Перекличку вели,

Делили доблести и знамена,

Спорили о корысти,

Как лучше аул Джатак,

Аул беспокойный, у купецкой соли,

Выжечь начисто,

Вырвать ему горячие ноздри,

Поделить добро и угнать.

Ой, да угнать — пыль оставить!

Так начинали обход…

Меньшикову дали вперед

Вымчать.

И он, седой,

Пестрый от рыжины, старый,

Гремя тяжелой уздой,

Повел красу Атбасара.

Он держал

Свою награду,

Под ним конь

Ступал как надо,

Оседал

На задни ноги,

Не сворачивал

С дороги.

Он их вел

По травам бурым,

По седым

Полынным шкурам,

Через дымные

Огни,

По курганам,

По крови!

Он их вел, заломив папаху,

Распушив усы густы,

Подбоченившись, и от страху

От него бежали кусты.

Он их вел через мертвые кости,

Через большую тоску степей,

Будто к лысому черту в гости,

Старый сластень, рыжий репей.

Из-под ладони смотрел на закат:

Там горел, пылал вертоград,

Красное гривастое пламя плясало

И затихало мало-помалу.

Рушились балки, стены!

Летели

Полные корзины искр.

Блестело окно…

Через крутьбу огневой метели

Дым повалил.

Стало темно.

6. СОЛЬ

Ты разгляди эту стужу, припев

Неприютной

И одинокой метели,

Как на лысых, на лисьих буграх, присмирев,

Осиротевшие песни

На корточки сели.

Под волчий зазыв, под птичий свист,

На сырую траву, на прелый лист.

Брали дудку

И горестно сквозь нее

Пропускали скупое дыханье свое:

— Ай-налайн, ай-налайн… —

А степь навстречу шлет туман,

Мягкорукий, гиблый:

— Джаман! джаман! —

А степь навстречу пургой, пургой:

— Ой, кайда барасен?

Ой-пу-ур-мой!

Ой-пур-мой!..

Некуда деваться — куда пойдешь?

По бокам пожары — и тут, и там.

Позади — осенний дождь и падеж.

Впереди — снег

С воронами пополам.

Ой-пур-мой…

Тяжело зимой.

Вьюга в дороге

Подрежет ноги,

Ударит в брови,

Заставит лечь,

Засыплет снегом

До самых плеч!

Некому человека беречь.

Идет по степи человек,

Валится одежда с острых плеч…

Скоро полетит свистящий снег,

Скоро ему ноги обует снег…

Скоро ли ночлег?

Далеко ночлег.

А пока что степь, рыжа-рыжа,

Дышит полуденной жарой,

В глазах у верблюда

Гостит, дрожа,

Занимается

Странной игрой:

То лисицу выпустит из рукава,

То птицу,

То круглый бурьяна куст.

Вымерла без жалоб,

Молчит трава,

На смертях замешенный, воздух густ.

Стук далек, туп. Зной лют.

Небо в рваных

Ветреных облаках.

Перекати-поле молча бегут,

Кубарем летят,

Крутясь на руках.

Будто бы кто-то огромный, немой,

Мертвые головы катает в степи.

Человек идет,

От песни прямой,

Перед встречами, перед степью самой.

Человек поет:

— Сердце, терпи!

— Там далеко — аул.

В пыли аул потонул

У соляного

Льда.

— Сердце, терпи!

Беда!

Муялды,

Баян-Коль,

Кара-Коль,

Рыжая рябь песка.

Бела соль, не сладка соль.

Чиста соль.

Горька!

Чиста соль — длинны рубли.

Работают на соли Улькунали, Кишкинтайали,

Джайдосовы.

Горька соль.

Плывут, плывут степные орлы

Прямо на Каркаралы.

Ноги белы, юрты круглы.

Черна вода Кара-Коль.

Степь от соли бела.

Соль хрустит на зубах.

Соль на щеках

Румянцы зажгла.

Соль горит на губах.

Бела соль, страшна соль,

Прилипчива, как тоска.

Муялды, Баян-Коль, Кара-Коль.

По колено песка.

Сначала тряпичные дуаны

Собирали вокруг народ,

Кричали в уши своей страны:

— Горе идет!

Ветер волосы им трепал.

— Горе!

Молчал народ.

Голод к ушам страны припал

И шептал:

— Горе идет.

— Горе! — отвечали ему аксакалы.

Страшна соль,

Как седина бела

Близка зима, лето пропало,

В степь убежал мулла.

Тощи груди у женщин,

Нет молока,

Ни пригоршни хлеба нет,

Дорога к весне

Далека, далека,

Узка, словно волчий след.

Казачий дозор

Порол святых,

Солью сдабривал порку, а где

Ловили беглых, держали их

Долгий час в соленой воде.

— Скушно, — беседовали казаки,

— Держи косоглазых здесь.

Бабы отсюдова далеки,

А бабы что ни на есть…

— У есаула — досада, зло,

Сиди да хлещи кумыс.

Давеча пять киргиз пришло,

Мнутся и смотрят вниз.

— Вам чего?

— Курсак пропал,

Нет ни хлеба, ни одеял.

— Хлеба нет!

Киргиз в ответ:

— Хлеба нет — работа нет…

— Взяли в плети.

Удалось,

Сволочи!

Вашу мать!

Вместо хлеба, чтобы жралось,

Соль заставили жрать.

Наутро всё пошло как надо,

Работа пела на полном ходу.

— Чтоб не найти

На киргиза слада!

Го!

Потуже тяни узду!..

— Покрикивали десятники:

— Пшел, пшел!

Лошадь нашто-е, се одно…

— И людей многоногий потный вол

Тянет соляные глыбы.

Но

Только полдень у костров, в ста

Шагах от черной воды,

Сел на корточки аул

Джатак,

В круг

Сомкнув

Голов ряды.

Женщины медной, гулкой кожи,

В чувлуках,

Склонившие лбы.

На согнутых спинах у них, похоже,

Вместо детей сидели горбы.

Тысяча отцов, отирая пот

Ладонью, другую прижав к груди.

Перебирая белое пламя бород,

Аксакалы впереди.

Плыл и плыл полуденный дым.

Молчал Джатак

В соляной петле.

Молча сидел под небом родным,

Под ветром родным,

На родной земле.

Десятники не поняли:

— Эй, эй! Поднялись!

Начинай работу!

Чо вы!

Некерек!

Пошевеливайся живей!

Поднимайсь!..

— И сбились на полуслове…

Кто-то залопотал темно и быстро.

Джатак качнулся и отвечал,

Будто упала летучая искра

И подожгла сухой завал.

Кто-то мешал молитвы, проклятья.

Джатак

Покачивался,

Сидя на траве,

отвечал на глухое заклятье:

— Йе, йе, йе…

— И вдруг гортанно, долго сзади

Женщины завыли:

— О-о-о-оо!

— Рвали волос травяные пряди,

Острыми ногтями

Вцепившись в лицо.

— О-о!

— И отцы им вторили:

— Йе!

— И степь повторяла:

— О-оо-оо! —

Это раскачивалось

На пыльной траве,

Ноги поджав, горе само.

Десятники схватились.

Пряча хвост,

Ноги в руки и ковыляя — айда!

— Первый прибежал

На казацкий пост:

— Киргизы затосковали!

Беда!

— Беда? Сами бедовые!..

— Коротки сборы.

Есаул оглядел сбор свысока

И всадил коню гремучие шпоры

В теплые, нагулянные бока.

Казаки подлетели вьюгой слепой,

Кони танцевали, разгорячась,

Боком ходили перед толпой.

Есаул выехал:

— Подымайсь!..

— Но аул всё сильней и сильней

Пел и качался, качался и пел.

Женщины бросали

Под копыта коней

Кричащие камни детских тел.

Остановив коня в повороте,

Есаул приподнялся на стременах:

— Дикари!

Чего бунтуете?

Чего орете?

Начисто перепорю!

Говори!..

— В передних рядах, медноскулый,

Скуднобородый, вырос старик.

Он протянул ладонь над аулом.

Аул покачнулся,

Взвыл

И затих.

— Начальник,

Мир тебе.

Ты сыт и рыж.

Мы, собаки светлоглазых людей,

Просим в пыли, начальник,

Пойми ж,

Что соль эта —

Хитрый, горький злодей.

Соль изъела сердце мое. —

Качнулся аул:

— Йе, йе, йе!..

— Начальник, ты мудр,

Золотоплеч.

Владеет нами

Племя твое.

Соль —

Отвратительнейшая вещь.

Мы отвращаемся от нее.

Качнулся аул:

— Йе, йе, йе!..

— Начальник, мы готовы молчать;

Мы черны,

Как степные карагачи.

Ты бел, как соль,

Ты не молчи,

Не заставляй нас

Соль добывать,

Лучше конями нас

Растопчи.

Приятно и мудро слово твое.

— Йе, йе, йе!..

— Соль, страшнее

Всяких неволь,

Держит нас на цепи.

Мы не желаем

Черпать соль!

Оставь нас

В нашей степи!

Соль страшнее

Всяких неволь,

Мы завидуем

Вашим псам.

Если нужна тебе,

Мудрый, соль,

То черпай ее,

Начальник, сам,

Работа твоя, желание твое.

— Йе, йе, йе!..

Есаул побагровел,

Раздулся от злобы:

— Я?! Этак? Начисто перебьем!..

— В самую гущу

Двинул конем,

Саблею

Перекрестил старика плашмя.

Лошади по пузо вошли в толпу,

Каждый казак протоптал тропу,

Взвизгнула плеть в руке,

Но тут

Женщина в чувлуке

Повисла вдруг на луке:

— Эй!.. Атанаузен!!.

— Вслед за ней

Остальные

Рванулись

Из-под подков,

Кучами

Облепили коней,

Стаскивали

С седла седоков.

Хрипя, вырывали из рук клинки,

Били,

Не видя ни глаз,

Ни лица.

Это горе само подняло кулаки,

Долго копившееся в сердцах.

Женщина рвалась к есаулу,

Глаза ища

Его

Ненавистные:

— Ба-а-ай-бича!..

— Двое вырвались, спасая себя

От смерти.

Ложась на висок,

Они скакали, воздух рубя

Плетями наискосок.

Наутро в степь собирался аул,

На верблюжьи горбы грузя

Кошмы и скарб.

Ветер дул

Возле озера, толпясь и грозя.

Стойбище опустело,

Мало-помалу

Сужались песчаной зыби круги.

Степь отступала и отступала,

Вслушиваясь в верблюжьи шаги.

Муялды, Баян-Коль, Кара-Коль,

Бела соль, не сладка соль.

Плывут, плывут степные орлы

Прямо на Каркаралы.

Ноги белы, юрты круглы,

Черна вода Кара-Коль…

Часть вторая

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 Следующая ⇒