![]()
|
|||
Дмитрий Липскеров 14 страница– Кстати, – между прочим сообщил Журов, – Душко к ордену Мужества представляем. – Ага, – отозвался грузин. Хренин завыл побитой дворнягой, а Сашенька вообразила подтягивающегося Душко с орденом на заднице. Картина оказалась столь возбуждающей, что, выйдя на улицу, она потерлась о бедро грузина. – Не вспыхивай! – предупредила, наблюдая, как выводят из отдела лысого. Тот протягивал к Журову руки, улыбался и говорил: «Слизькин… Василий Кузьмич! ». Она, как истинный врач, в работе над кандидатской тотчас забыла про сексуальные утехи и отбыла к больному, велев Зурабу, ждать ее на городской квартире. Журов даже помахал вослед, удаляющейся «скорой». Здесь к отделу подкатили два «галенвагена» с государственными номерами, и полковник понял, что конфликт разрешился вовремя. Хотел было напомнить о министерстве, но передумал и зашагал внутрь родного отдела гордый и усталый. Ни в этот день, ни на следующий Сашенька не принесла сексуального облегчения грузину, так как была увлечена своим новым пациентом. Она добилась полного рентгеновского обследования и не нашла у лысого никаких повреждений костей. Здоровяк, однако, подумала. Невероятные регенерационные способности. Синяки прошли уже к вечеру первого дня, а рана на месте бывшего уха, несмотря на антисанитарные условия милицейской камеры, даже не загноилась. Докторше пришлось лишь обработать рану перекисью водорода. – Ничего, ничего, – успокаивала она лысого. – Сейчас такие протезы делают! Лысый в ответ только улыбался, а когда Сашенька вновь спросила, как его имя, он повторил: – Слизькин… – Это ваша фамилия, – кивнула девушка. – Я знаю… А имя? – Слизькин уме‑ ер, – с трудом выговорил лысый. Сашенька вздрогнула. – А вы кто? Лысый молчал и смотрел на нее домашним животным. – А как он умер, этот Слизькин? – попыталась Сашенька подойти с другой стороны. – Ы‑ ы‑ ы! … – было ей ответом. Что‑ то в этом «ы‑ ы‑ ы» напугало Бове, но она была психиатром и умела брать себя в руки, общаясь даже с самыми буйными. «Пациенту надо сделать компьютерную томографию», – решила, и отправилась добиваться разрешения на дорогую процедуру. Ей отказали, сославшись на очередь, и она отправилась на прием к главврачу. – А, это вы, Сашенька… – совершенно индифферентно встретил коллегу главврач. – Вас уже отпустили? – А зачем меня держать? Я же ни в чем не виновата. – Значит, другие времена настали… Раньше, если брали, то не выпускали, виноват ты, или агнец Божий… – Что‑ то у вас настроение не праздничное, – заметила Сашенька. – А это, Александра Игоревна, от сознания собственной незначительности… – Депрессия… Попейте что‑ нибудь. Уж вам‑ то говорить о собственной незначительности… Доктор наук, профессор, академик, возглавляете крупнейший психиатрический центр страны… – Знаете, милая… Я вот тут наблюдал офицера, который командовал операцией, у него шрам на шее… Он мне нож показывал, которым ему голову отрезали… У меня как‑ то все переменилось после внутри. Кого волнует, что я академик, кроме может быть, моих близких… Ну не я, кто‑ нибудь другой был бы на моем месте… А вот офицер… – И на его месте кто‑ нибудь был бы, – попыталась Сашенька успокаивать профессора. – Конечно, – согласился тот. – Вот только другому голову бы отрезали. А этот выжил… Сам, что ли, себе яремную вену пережал?.. Ведь это какой ужас надо преодолеть, когда реально, когда не метафора, захлебываешься своей кровью!.. – Поговорите с Сихарулидзе на грузинском!.. Или знаете что? Поезжайте на дачу! – посоветовала девушка. – Там вас внуки живо на ноги поставят! Никакой депрессии через час не останется! – У меня внуки взрослые… – Ну, так правнуки… – Они еще маленькие и живут на Севере. Внук мой старший – тоже офицер. Только медицинский. Он на Севере служит. А второй, у него еще нет детей, тоже офицер, военный хирург, шьет и режет по линии ООН под жарким солнцем… Сашенька сидела, слушала своего начальника и думала, что вот так вот, можно случайно узнать всю человеческую душу за несколько минут, безо всякого старания. А другую душу никогда не приоткрыть… Ей жаль было старика, чья душа вдруг обнажилась, отринув все регалии ученого и члена профсоюза. – Или, знаете что, – предложила она, – выпейте коньячку… С лимончиком. У вас же есть? – На работе? – Ну, имеете же вы право плюнуть на все хотя бы на несколько часов! – Вы так думаете? – Идите в свою комнатку, ложитесь на диван, а я вам ноги пледом укрою! Главврач, словно ребенок, кивнул послушно и пошел в комнату за кабинетом, где открыл стеклянный бар, скрытый в буфете работы еще позапрошлого века, налил там рюмочку и выпил, как лекарство… Через несколько секунд ему стало легче, он поглядел заблестевшими глазами на Сашеньку, сбросил халат, оставшись в рубашке и брюках, сел на кожаный диван, снял видавшую виды обувь и прилег на подушечку с изображением бедуина. Он эту подушечку взял трофеем в каком‑ то маленьком немецком городке. Там у него еще был временный трофей – блондинистая немка с толстыми ляжками, такой вкусный трофей!.. На этом воспоминании академик вдруг увидел склонившуюся девушку, укрывавшую ему ноги пледом, и такой аппетитной показалась главврачу ее задница, обтянутая халатиком, что вдруг его рука сама потянулась, тронула подагрическими пальцами упругость девичьего тела… Сашенька обернулась и посмотрела на профессора с удивлением. Он не понимал ее взгляда, боялся укора и презрения, а потому поспешил оправдаться: – Наверно, вы последняя, к кому я прикоснулся в жизни в таком аспекте… Черт попутал… Простите… – Не развалюсь! – вдруг улыбнулась девушка. – Мне бы томограф!.. Там такой интересный больной!.. – Конечно, конечно! – взбодрился академик. – Скажите, что я разрешил! – А теперь поспите часа два! – предложила Сашенька. – Встанете, будете, как новый! Она пошла к двери. – Вы очень хорошая девушка, – услышала за спиной. Обернулась и еще раз улыбнулась. Уже идя по коридору, она подумала, что проблем с защитой кандидатской не будет… А еще в голову пришло совсем банальное, что гадость уживается с чистотой. И что, наверное, чистоты вовсе не бывает, так, если белую краску перемешать с черной, получится серая… Все – серое… Она тоже почувствовала себя серого цвета…
* * *
Лысый совершенно не собирался ложиться для обследования. Продолжал улыбаться престранно и мучил здоровенных санитаров, которые висели у него по двое на каждой руке. – Александра Игоревна! – услышала девушка за спиной голос своего учителя. – Бесполезно!.. – А как же мне его?.. – Укольчик, – предложил профессор Фишин. – Двойную дозу. А то и тройную!.. – Но ведь он не буйный! – Но ведь вы хотите сделать исследование? Сашенька согласно покачала головой, и медсестра безо всяких раздумий воткнула лысому в предплечье шприц с убойной дозой снотворного. И после этого лысый еще долго мучил санитаров, пока тяжесть не стекла на его веки, а ноги как‑ то сами подкосились, делая здоровяка беспомощным. Его уложили и вкатили в томограф. Врач нажала клавиши, процесс пошел, и томограф принялся постреливать то одиночными, то длинными очередями. – Я вас не успела поблагодарить! – уже в коридоре обратилась к учителю Сашенька. – За что же? – с удивлением поднял кустистые брови профессор Фишин. – За то, что вступились за меня тогда… – Ах, это… Не вгоняйте меня, милочка, в краску! Сие было естественно и благодарности не стоит!.. Они стояли возле окна и смотрели каждый в свое пространство. Стояли и смотрели молча. Сашенька сравнила двух стариков и почувствовала, что к главврачу чувствует нежность, с капелькой жалости, а к рядом стоящему отношение было, как к пожилому, но мужчине. Она украдкой опустила глаза и посмотрела на руки профессора, лежащие на подоконнике. Это были два мохнатых молота с маленькими старческими пятнышками на коже. Сашенька удивилась, что прежде никогда не обращала внимания на руки учителя… Из глаз девушки выкатилось по слезинке, но этого никто не заметил… – Ну что ж, – оторвался от созерцания внутреннего пространства профессор. – Посмотрим, что там в голове у вашего протеже? Она кивнула. Глаза женщины‑ врача, проводившей обследование, были похожи на куриные яйца. Такие обычно бывают, когда у человека ну совсем плохо со щитовидной железой, или при крайнем удивлении. Специалистка по компьютерной томографии имела обширный опыт, мозгов перевидала всяческих, и микро, и макроцефалических, и с огромными опухолями, и вообще видала голову без мозга как такового. Так что Сан Сановну, как ее звали коллеги, удивить чем‑ либо было нереально. Тем более было странно видеть, как ее глаза покидают орбиты. – Ну, дорогие мои, – проговорила она мужским голосом. – Ну, это, я вам скажу!.. – она выругалась коротко и сочно. – Чтобы номера на мозгах были написаны!.. – Какие номера? – не поняла Сашенька. – Восьмизначные! – Где! Где?!! – склонилась Бове над монитором компьютера. – Да вот же! Сан Сановна увеличила изображение и выделила нужный кусок квадратом. – 56723811 – прочитал профессор Фишин. – А что это за буквы? – непонятно кого спросила Сашенька. – Латиница, – ответил учитель. – Только вверх ногами. Сан Сановна тотчас развернула изображение, сделав его как можно четче. – Bill, – прочла Сашенька. И следующее: – April…
Через некоторое время Мятникова вновь родила детенышей, и когда Билл попытался их сожрать, предупредила крыса, что перегрызет ему горло, когда тот будет спать. – Буду рвать тебя на мелкие кусочки! – и страшно провыла. – А где еды взять? – растерянно вопрошал американец. – Оторви свою задницу и сам позаботься о себе! – Мне очень тяжело ходить, – грустно посетовал американец. – Конечно, – подтвердила Мятникова. – Разожрался, как свинья на убой!.. Вероятно, крыс испугался угроз Лили и стал иногда исчезать, возвращаясь довольным и сытым. Она подозревала, что американский производитель занимается каннибализмом, но нотации читать отцу своих детей считала делом бесполезным. Животное… Вскоре ее ждал еще один удар… Выросли детеныши, и прежде, чем покинуть материнское гнездо, покусали Мятникову чуть ли не до смерти, а сонному Биллу изжевали хвост. – Я тебе говорил, – возмущался крыс. – Говорил, что лучше было этих гаденышей самим съесть! Лиля слушала его и думала, что вот оно, истинное материнство. Вот ее высохшие соски и свалявшаяся шерсть на брюхе… – Я ненавижу! – вдруг вскричала она. – Ненавижу! – Чего? – поинтересовался Билл. – Я ненавижу эту жизнь! – Есть какая‑ нибудь другая? – Есть! – пылко ответствовала Лиля. – Какая же? – Человеческая! – И что? – все‑ таки душу Билла, при поруганном хвосте, успокаивала собачья медаль. – Хочешь прожить человечью жизнь? – Я ненавижу! – вновь вскричала Мятникова. – Слышал. – Я ненавижу людей! – Я тоже, – он полакал из лужи свое отражение. – Всех, кроме Слизкина и Василия Кузьмича. – Давай остановим метро! – вдруг предложила Мятникова. – Это что? – Это такие большие железные поезда. Ты слышишь их грохот каждую минуту. Он не дает нам спать! Почему мы должны его слушать?! Надо остановить метро! – Как мы будем это делать? – Просто перегрызем кабель! Но во многих местах, чтобы люди не смогли сразу его починить! Билл подумал немного и согласился. – Хорошо, – сказал он. – А потом мы уедем в Америку! – Куда? – обалдела Мятникова. – Ко мне на Родину. Ей стало страшно и любопытно одновременно. – Это очень далеко! – Дойдем. – Дойти невозможно… – Что же делать? – Надо лететь! – Гы‑ гы, – посмеялся Билл. – Ты что, птица? – У людей есть самолеты, – попыталась объяснить Мятникова, все более зажигаясь идеей Билла. – Такие птицы, сделанные из железа!.. Мы можем быть уже послезавтра на твоей Родине!.. – Откуда знаешь? – Уже летала. – В Америку? – В Питер. Она хотела было поведать об Эрмитаже, но поняла, что объяснить крысу, что это такое, не сможет. А потому просто сказала: – В музее была. Билл неожиданно пришел в восторг. – Да‑ да! Я слышал! Самое вкусное, что есть в жизни – это старинный багет! Его можно раздобыть только в музее! Но там всякий ультразвук, ловушки!.. Ты пробовала багет? – Нет, – призналась Мятникова. – Но я его видела!.. – О‑ о‑ о! – с уважением протянул Билл. – Знал бы раньше, не стал бы есть твоих детей! Ты серьезная исследовательница… Почти, как я… Когда пойдем грызть кабель? – Сначала мы прокатимся на поезде! У Лили был план доехать до станции «Речной вокзал», а уже оттуда добраться до «Шереметьево». – А это не страшно? – поинтересовался Билл. – Что? – не поняла Мятникова. – Кататься на поезде, который так громыхает и гудит? – Как тебе не стыдно! – с укором произнесла она. – У тебя медаль! Ты – герой! – Да‑ да, – вспомнил крыс. Она провела его своими тайными ходами к тоннелю. Крыс пролезал в дыры с трудом и постоянно жаловался на усталость. – Ничего, – подбадривала Мятникова. – Скоро похудеешь! Он никак не мог привыкнуть к проносящимся поездам, пряча морду в подземные ходы. – Мы пойдем между рельсов! Главное, не вставай на них – зажаришься, как шашлык. – Как кто? – Как крысы при газовом взрыве… – Мне нужно немного здесь полежать, – трусил Билл. Мятникова его не подгоняла, понимая такую трусость героя. Чего от него требовать! Крыса! Не человек же!.. Сама она нашла какой‑ то проводок и грызла его механически. Неожиданно у нее во рту что‑ то кисло заискрило, замкнуло, и она вдруг услышала человеческую речь, словно по радио. – Не понимаю, что это! – произнес раздраженный, до родного знакомый голос. Мятникова взбрыкнула от неожиданности задом, но проводов не отпустила. – Эксперты определили подлинность, – подтвердил второй голос, тоже знакомый. – Это какая‑ то враждебная экспансия! – первый голос стал металлическим. – Американцы! И тут Лиля узнала голоса. Первый принадлежал Президенту России, а второй Премьеру. Она бы икнула от такого открытия, но крысиное горло не способно было издавать таких звуков. – Нашли этого Рыбакова? – Пойди, найди! – ответил Премьер. – Их десятки тысяч! – Одиннадцать миллиардов у. е.? – С копейками… То есть еще триста двадцать три миллиона… – Шайзе! – выругался Президент по‑ немецки. – Да, – подтвердил Премьер. – Херня какая‑ то! – Ну, ничего, отыщется… Мы его в два счета раскрутим… Вот эти копейки ему и оставим, а остальное в счет казны!.. – Я вот что хочу предло… Здесь что‑ то в проводочках расконтачилось, и голоса исчезли. «Правительственная связь», – догадалась Лиля и с удовольствием перегрызла все проводки, имеювшиеся вокруг. Из‑ за того, что она вмешалась в политическую жизнь страны, надпочечники Мятниковой вспрыснули в кровь такое количество адреналина, что она то и дело подпрыгивала, подталкивая Билла на окончательное решение. – Давай же, герой! – кричала она. – Лезь на потолок тоннеля!.. Наконец, американец решился, выбрался наружу и тяжело, медленно, похожий не на крысу, а на коалу, полез по кабелям наверх. Она лезла за ним гораздо ловчее, от того, что была меньше, и от охвативших ее душу внезапных мечтаний о новой жизни, о трансатлантическом перелете к этой жизни… И еще то подбадривало Мятникову, что она все‑ таки была не одна!.. Они висели на потолке полчаса, пока Билл, наконец, решился разжать когти и упасть на крышу летящего поезда. Некоторое время он лежал, прижавшись к поверхности, и почти умирал от ужаса, пока поезд не затормозил на ярко освещенной станции. Он поднял голову и спросил: – Что это? – Это люди, – ответила Мятникова, пьяная от скорости. – А зачем они здесь? – Их возят поезда… – Хорошо быть людьми!.. – прокричал Билл, потому что поезд снова набирал ход. А потом они спрыгнули на конечной и в ожидании ночи неутомимо грызли кабели, пока свет в метрополитене не погас, а люди не заорали в ужасе от предвосхищения теракта. Довольные грызуны переждали эвакуацию народонаселения и не спеша прошагали к мертвому эскалатору, по перилам выбрались на поверхность. Там уже опустилась ночь. Грызунов мучил голод, и Мятникова взяла грех на душу, съела половину рыжей крысы, которую придушил на помойке Билл. Ей было приятно до слез, что Билл сам предложил часть своей добычи, а потому она про себя сказала, что он ее муж, а мужья всегда содержат своих жен… С восходом на небосклон Луны они собрались с духом и побежали вдоль шоссе. Где можно было, срезали через лес. По пути шугнули одичавшую дворнягу, и всякую полевую мелочь, называемую мышами, гоняли. Оба галопировали, словно две породистые лошади. Их движения были синхронны, и сердца бились в унисон. Мятникову переполняло счастье, а Билл старался не потерять медаль героя. К утру они прибыли в запретную зону аэропорта «Шереметьево», просто подлезли под бетонный забор и немного полежали в свежей траве, отдыхая от ночного марафона. – Хорошо быть человеком, – вдруг опять проговорил Билл. – С чего ты взял? – удивилась Мятникова. – Потому что человек вручает собакам медаль, а не собака человеку… Потому что человек ездит на поезде, а не поезд на человеке, потому что крысу держат в вольере люди, а не крысы людей… Логика Билла была по‑ своему железной. Но сейчас Лиля не хотела предаваться грустным мыслям. А потому она встала на задние лапы, указывая другу на взлетающие самолеты, и говорила, захлебываясь: – Это я тебе вручила медаль! Это нас вез поезд, и сейчас мы полетим на самолете в твою Америку!.. Мы как люди!.. Мы лучше людей! – Правда? – Ну, конечно! Ему почти передалось энергетическое состояние подруги, он смотрел в небо на взлетающие и опускающиеся самолеты, и, как Мятникова, тоже взбрыкивал задом, напоминая лошадку. – Где наш самолет? – поинтересовался крыс. – Покажи мне его! – Вон он! – Мятникова встала на задние лапы и повернула нос в направлении огромного «Боинга». – Ты видишь? – Вижу, – подтвердил Билл. – Это флаг твоей страны на его хвосте! Звездно‑ полосатый!.. – А что такое флаг? Она на секунду задумалась и ответила совсем ему непонятное: – Это символ совокупности достижений твоей страны! Когда достижений много, ты флаг уважаешь, когда мало… – Съедаешь… – Приготовься! Видишь тележку с чемоданами? – Этот такие квадратные предметы? – Прямоугольные… – Вижу… Когда я был еще маленький, меня учили отличать квадраты от кружков. Моя сообразительность поражала людей! – Перестань хвастать! – прикрикнула Лиля. – Сейчас мы побежим к тележке! Когда мы заберемся в нее, необходимо прогрызть дыру в любом чемодане и залезть в него. Спрятаться! – А зачем? – не понял Билл. – Затем, – пояснила Мятникова. – Затем, что эти чемоданы погрузят на самолет, который полетит в твою страну… – А‑ а‑ а! – въехал Билл. – Это ты здорово придумала! – Сейчас, тучка прикроет солнце. Она смотрела на светило, щуря глаза, а когда большая черная непогода заслонила его, прокричала: – Вперед, мой славный рыцарь! И опять они побежали в слаженном порыве. И им все удалось. Билл в мгновение распорол резцом саквояж крокодиловой кожи и запрятал свое тело в пахучих шмотках. Мятниковой достался пластиковый кофр, в который она, впрочем, как и ее друг, проникла запросто. Тележка стояла, и Мятникова не знала, когда она тронется. Но ей было приятно лежать в человеческих вещах и думать о новой жизни, о новых крысятах, которых она непременно воспитает по‑ человечески – добрыми, любящими родителей детьми. Она даже немного задремала, так ей было спокойно, а проснулась, когда тележку качнуло, и она поехала, поскрипывая несмазанной сцепкой. А потом рабочие кидали чемоданы в нутро самолета. Вскоре дверь грузового отделения захлопнулась и, выбравшись из кофра, Мятникова позвала: – Билл!.. – Я здесь… – У нас получилось! – радовалась Мятникова. – Мы что, уже летим? – Пока нет, но уже скоро! Запустят двигатели, но ты не бойся шума, так положено!.. – Я ничего не боюсь! – опять прихвастнул Билл. – Ты ведь знаешь, я служил в специальном подразделении! Повернись задом! Она решила ему не отказывать, и на несколько мгновений соития ей даже показалось, что она получила удовольствие, как моральное, так и физическое. Он хотел было победно завершить дело производителя, как взревели неожиданно самолетные двигатели. Напуганный герой отпрыгнул от Лили, так и не запустив в ее лоно свое горячее семя. – Не бойся! – прокричала она. – Мы взлетаем! Мятникова почувствовала, как самолет вырулил на взлетную площадку, услышала характерное для взлета завывание и взялась коготками за какую‑ то веревку. – Держись! Билл просто нырнул в свой крокодиловый саквояж и на нервной почве съел в нем зубную пасту вместе со щеткой, а также надкусил бумажник с денежными купюрами и пластиковыми картами. Наконец, они взлетели, и двигатели стали работать тише. – Ты слышишь меня? – спросила Мятникова. – Слышу, – ответил Билл. – Теперь‑ то мы, наконец, летим? – Летим, – ответила она просто. – Хорошо. Он появился из саквояжа с перепачканной «колгейтом» мордой, а она вытащила из кофра теплый плед из ангоры. Увидела своего героя и рассмеялась. Разложила плед, и они легли рядом. Легли и заснули, так как предыдущий день был тяжек для них обоих. Проснулась она совсем счастливой. Размеренно гудели двигатели «Боинга», все фантазии и надежды осуществились даже во сне, а потому Лиля просто лежала с закрытыми глазами и думала о себе, как о Лиле Брик, а о Билле, как о Маяковском… Маяковский тоже бывал в Америке… Все ее романтические мечтания сопровождал привычный звук обрабатываемого металла. Так обычно точил свои зубы толстый крыс… А ведь он мог перегрызть титан… Сильное, необыкновенное животное!.. Она неожиданно ужаснулась этому звуку, открыла глаза и вскочила на лапы. Огляделась, ища Билла. Медалист как раз заканчивал с очередной связкой проводки. Металлическая крошка так и летела в разные стороны. – Что ты делаешь! – закричала она. – А что такое? – не отрываясь, поинтересовался он. – Дело обычное, точу зубы… Больно металл мягок… – Немедленно перестань! Это же самолет, и ты нас погубишь! Наши мечты!.. Но было уже поздно. Билл превратил в металлическую труху несколько метров проводов, и пилоты в кабине гигантской машины потеряли не только связь с землей, но и управление самолетом. Рули отказали, и весь экипаж сидел с открытыми ртами, понимая, что если не произойдет чуда, то через несколько минут самолет сорвется с курса, и тогда… Чуда не произошло. Умная машина, чьи мозги обескровил Билл своими гигиеническими процедурами, несколько раз клюнула пространство, а потом сорвалась в штопор. – Как тихо! – с удовлетворением оценил Билл. А потом его и Мятникову охватила невесомость. Кишки похолодели и словно поплыли отдельно от тел. – Мы гибнем! – проговорила Лиля. – Чегой‑ то? – Мы падаем!.. – Куда? – удивлено поинтересовался он. – На землю! – В мою страну? За бортом «Боинга» нарастал ужасающий свист, и, казалось, были слышны крики и предсмертные вопли людей. – Ты сгрыз что‑ то важное, и теперь самолет падает! – пыталась объяснить объятая ужасом Мятникова. – Я всегда делаю то, что важно! – Сейчас ты сделал самое важное в своей жизни! Через несколько мгновений мы умрем! – Я – здоров. У меня прекрасное самочувствие и отличная живучесть! – Идиот! – успела проговорить она и потеряла возможность мыслить. А потом удар! «Боинг», захлебываясь, развалился на три части и пошел ко дну Атлантического океана. К этому моменту на борту самолета не осталось ни одного живого человека, лишь две гигантские крысы выдержали перегрузки и теперь, задержав дыхание, мощно работая лапами, пытались вынырнуть на поверхность. Мятникова первая выскочила на океанский простор и хватала, хватала воздух зубастой пастью, стараясь успокоить сердце, которое, казалось, готово было лопнуть. Он вынырнул на поверхность минутой позже. Дышал спокойно, видимо, ему, действительно, всунули в голову какой‑ то чип. – Это Америка? – поинтересовался Билл. – Ага, – подтвердила она со злостью. – А где земля? Ты говорила, что мы падаем на землю!.. – Я ошиблась… Под нами целый километр воды, а до Америки их уж точно пара тысяч. – Далеко, – констатировал крыс, бултыхая лапами по воде, как собака. – Погибли сотни людей! – взорвалось сознание Мятниковой. – Хорошо, что мы не люди! Надо плыть в Америку! От осознания, что натворил Билл, который не понимал произошедшего, Мятникова хотела добровольно хлебнугь воды и утонуть, но сил не хватило на собственную смерть, а потому она сказала, что до Америки плыть два года. – Я плохо плаваю, – признался Билл. – И потом, мне жить осталось меньше года. Я ведь не молод… Она ничего не ответила, просто поплыла на восток. Он засучил лапами вслед за ней, но с каждым ее гребком отставал все больше и больше. Она вспомнила, что была двукратной чемпионкой Европы по плаванию, а потому передвигалась в воде с необычайной легкостью. – Эй! – кричал он. – Подожди! У меня кончаются силы! Она желала, чтобы он умер, как умерли ее мечты и мечты еще сотен людей, покоившихся сейчас на океанском дне, а потому подождала его, решив полюбоваться, как толстая тварь пойдет ко дну. Билл вскоре подплыл и рассказал, что вода соленая, что ее пить нельзя – рвет. Он был хитрым и совсем не хотел умирать, а потому неожиданно рванул к Мятниковой и вцепился зубами в ее хвост. Она попыталась было поднырнуть под него и царапнуть по пузу когтями, но встретила его когти, поранившись до крови. – Плыви! – приказал он. – Ты хорошо плаваешь, а потому должна спасать меня! – Ты! … Ты! … Она не нашлась, что бы такого сказать убийственного, дабы ранить хотя бы его самолюбие, коли не тело. К тому же соль разъедала порезы на боку, а солнце нагревало голову, и пришлось нырнуть, дабы остудиться. – Ну, плыви, плыви! – поторопил Билл. – Спасай меня!.. И она поплыла. Сказала лишь: – Меня ненадолго хватит! Нет пресной воды, еды… Мы утонем! – Ты постарайся! Я очень важная персона! И опять ей нечего было сказать ему в ответ. Злость сбивала дыхание, и Мятниковой то и дело приходилось прихлебывать соленой воды. – Ты – собачий медалист! – Говорят, что собаки умнее человека, – ответил крыс. – Конечно, не все… Его невозможно было пробить. Она знала, что и пытаться не стоит. Нет у него такого органа, нет у мерзкой крысы души! Дальше они плыли в полном молчании. Удивительно, но Лиля совсем не уставала, словно была крысой водяной, а не сухопутной… Наступила ночь, и над океаном зависла огромная желтая луна. – Как моя медаль, – сравнил Билл. Луна светила щедро, и при этом грустном подобии солнца, в заемных лучах, Мятникова вдруг увидела рыбку, которую автоматически схватила зубами и тотчас проглотила, не жуя. А потом другую… И еще несколько поймала, набив мягкими косточками и плавниками живот… К утру она вдруг почувствовала ужасающую боль в хвосте. – Что ты делаешь?!. – закричала Лиля. – Я ем, – ответил Билл. – Что ты ешь? – Твой хвост! – Ах, ты паразит! – закричала она, вновь попыталась поднырнуть под крыса, чтобы нанести ему рану, но он так ей врезал по животу… – Не могу же я умереть голодной смертью! – пояснил. – Но ты не волнуйся, я буду есть твой хвост по частям. Надо экономить! На сегодня я закончил!.. – Ты – редкая сволочь! Я тебя спасаю, а ты меня ешь!.. – Если спасаешь, то спасай до конца! – Хочешь, я поймаю тебе рыбу? – Тогда мне придется тебя отпустить, – подумал Билл вслух. – И ты уплывешь. Следовательно, я погибну… Буду есть твой хвост… – Тебе никогда не стать человеком! – в сердцах произнесла Мятникова. – Это правда… – Так и сдохнешь крысой! – Боюсь, тебя ожидает то же самое… Вдруг она осознала его слова, так ясно и так драматично, что слезы брызнули из глаз! А ведь все из‑ за него! Не будь Билла, жила бы Мятникова в своем человеческом теле… Она зажмурилась изо всех сил и проговорила про себя из какой‑ то детской сказки: – Вот я, вот я, превращаюсь в ЧЕЛОВЕКА! После этих слов, она посчитала до трех и открыла глаза, вновь обнаружив крысиные лапы, неутомимо двигающиеся в воде. – Ты – глупая! – частично подслушал мысли подруги Билл. – Все животные хотят стать людьми, но еще никто и никогда не осуществил своей мечты!
|
|||
|