Дмитрий Липскеров 9 страница

Побегу, подумал Слизкин. А то загрызет ведь!..

Он добежал до полянки, по которой катался клубок из человеческих тел, в который успешно вгрызся Абрек и драл фигуры за телогрейки, разбрасывая по округе ошметки ваты.

Вот они какие, Бони и Клайд!

– А‑ а‑ а! – кричала женщина.

– О‑ о‑ о! – вторил ей мужик.

Ситуация была под контролем, а потому Слизкин скомандовал «фу», оттаскивая разгоряченного пса от преступников.

– Лицом в землю! – вскричал Андрюшка.

Оба рваных подчинились беспрекословно, а лицо мужика пришлось прямиком в край муравейника. От этой ситуации он начал покрикивать, а Слизкин неловко надевал наручники на задержанных.

Наконец он закончил.

– Все, можете вставать!

С охами и ахами пара перевернулась лицами к небу и уставилась на милиционера изумленно.

– Андрюшка! – воскликнула мать.

– Сынок!

– Мама? – удивленно отозвался Слизкин. – Папа?

– Да что ж ты, сынок, в менты пошел! – таращила глаза мамаша, косясь взглядом на Абрека.

– Опозорил, гаденыш! – гавкнул отец, но тут кавказец прикусил его слегка за ногу, заставив папу замолчать.

– Другой работы в поселки нету, – сказал Андрюшка. – А за что вы дедушку убили?

– А потому что он сукой был, твой дед!

– А вы кто?

– Мы – родители твои! – ощерился папаша.

– А чего вы оба чернявые, а я рыжий? – поинтересовался Слизкин.

Здесь Андрюшкин отец вдруг задумался, а мать сделала вид, что вопрос не ей задан, а просто в пространство проговорен.

Отец все думал, шевеля губами, будто что‑ то подсчитывал… Неожиданно русский Клайд нанес ловкий удар своей подруге ногой в живот, приговаривая: «Утроба грязная! Сука немытая!.. »

Мамаша взвыла, скорчилась и к сыну оборотилась.

– Что ж, ты сынок, мать свою позволяешь обижать!

Слизкину не понравилось действие отца, он хотел было применить Абрека матери в помощь, но сначала поинтересовался:

– А кто папа мой? Настоящий?

– Да‑ да! – поддержал Андрюшку убивец деда. – Где ты рыжего‑ то нашла, любительница цветного кино?!. Разве этот шисенок похож на меня, на мужика?! Меченный он! Шельма! – Он вновь попытался ногой достать материнское брюхо, но Слизкин был начеку и ослабил поводок, чем не преминул воспользоваться Абрек, вонзивший свои клыки в лодыжку лже‑ папаши.

– А‑ а‑ а! – кричал мужик на весь лес. – Менты поганые! Пыткой мучаете!

– Так тебе и надо! – подзуживала мать.

– Ну, все! – прикрикнул Андрюшка. – Вставайте!

– Ты, сына, руки освободи маме!

– В наручниках пойдете!

– Сдашь нас? – изумилась престарелая Бони. – В ментуру?

– Я ж тебя, Дрюня, воспитывал! – зажалился отец. – Мамка твоя выпивала, а я тебе молочко в магазине покупал!

– Во‑ во, – вспомнил Андрюшка. – Бабуля говорила, что вы меня грудного магазинным молоком вскармливали. Что у меня оттуда болезни все!

– Жива, падаль старая! – воскликнула мать.

– Надо было ее с дедом тогда!

Лицо милиционера Слизкина помрачнело.

– А ну, пошли!

– Да как же ты можешь!

– Христопродавец!

Здесь кавказец Абрек свой голос подал, клокочущий злобой и поражающий обилием обертонов.

Пойманные родители поднялись с земли русской и поковыляли в сторону цивилизации. Иногда Слизкин позволял Абреку раз‑ другой куснуть за мягкие места преступников, чему псина была чрезвычайно рада.

– Морозов ты! – причитала мать.

– Павлик! – вторил отец. – Пионер гребаный!

– Шагайте, шагайте! – не оскорблялся Андрюшка.

– Надо было тебя в шайке банной утопить во младенчестве!

– Я пыталась достать его гвоздем, – сообщила мамаша. – Когда он еще в утробе был! Живучий, сучонок! Сейчас бы и воспоминаний не осталось!.. Жаль, гвоздик короткий был!..

Так, обругивая Андрюшку, на чем свет стоит, они были явлены монинскому участковому, на лице которого выразился праздник Первого мая, особенно, когда из‑ под телогреек были извлечены иконки и крест батюшки.

– Ну, Слизкин! – жал рядовому руку участковый. – Ну, потряс! Ну, удивил!

– Абрека благодарить надо, – скромно ответствовал Андрюшка. – Я что, я при собаке!

– Да, молодец ты преогромный! Собаку‑ то ты воспитал!

Слизкина наградили денежной премией в размере десяти американских долларов и дали три дня отгулов, которые он провалялся дома, мучимый вопросом: похож ли он на современного Павлика Морозова?

Баба Нина рассказала, что Светофора в больницу увезли, в Москву.

– А что с ним?

– Гормон какой‑ то у него большой. Вот и растет парень без остановки. Вымахал за два двадцать!

«Чемпионом мог бы стать, – прикинул Слизкин. – В NBA играть, миллионы зарабатывать, а тут какой‑ то гормон…»

После отгулов, в рядовой день, он встретил Катьку, сильно беременную, и когда она призналась, что понесла от Светофора, Андрюшка еще раз подумал, что все в жизни связано, что каждый – часть каких‑ нибудь событий, или события – часть твоей жизни…

– Может, мне аборт сделать? – спросила Катя.

– На таком‑ то сроке? – пожал плечами Андрюшка.

– Или искусственные роды?

– А как же Светофор? Вдруг он умрет?.. Что ж, тогда о нем и памяти не останется?

– А я как же? Одна?

– Рожай! – смело предложил Слизкин. – Поможем! Общественность и все такое!

– Ты извини меня за то…

– За что? – Андрюшка сделал вид, что не помнит.

– Ну тогда, в раздевалке… Я еще сказала… Ну, что у тебя… яиц нет… Ты извини, я просто злая! Есть у тебя яйца…

«Какие же бабы дуры! – думал милиционер Слизкин, сидя на ступеньках поселкового отделения и лузгая семечки. – Дуры!!! »

Два часа назад ему вручили повестку в военкомат, и он точно знал, что не будет косить на здоровье, а исполнит священный долг каждого россиянина, охраняя покой таких дур, как Светофорова Катька.

На медкомиссии Слизкина неожиданно вызвал к себе военный комиссар.

– Знаю, что болен, – признался подполковник. – Знаю, что в армию не силком идешь, а по убеждению. А еще, парень, я ведаю, что ты с животными управляешься, как в цирке. Правда?

– Ну, конечно, не как в цирке, – скромно ответил призывник. – Так, кое‑ что…

– Поедешь в Москву, там тебе службу определят!

– С Абреком? – обрадовался Андрюшка.

– Кто такой?

– Да кобель мой! Абреком зовут! Выдающихся способностей служебный пес!

– Кобеля дома оставишь, – отказал подполковник.

– Да как же!..

– Приказ!

Слизкину выдали проездные деньги и конверт.

– Два дня на дорогу, явишься по адресу на конверте, туда же конверт и отдай! – отдал последнее распоряжение подполковник.

Были проводы, на которые пришла Катька на сносях и монинский участковый.

Бабка Нина щедро лила мужчинам водку, украдкой смахивала старушечьи слезы, а Катьку наставляла, чтобы, когда родит, тотчас младенца к груди приложила.

– Сейчас разрешают! А из сиськи он молозиво глотнет, в котором вся его будущая силушка.

– А почему «он»? – поинтересовалась Катька, которой трудно было на чем‑ нибудь сосредоточиться, кроме салата «оливье» с обилием в нем качественной колбасы.

– А вижу я тебя насквозь! – призналась бабка Нина.

– Понятно. Зачем я на ультразвук ходила?

Монинский участковый сказал тост, смысл которого заключался в том, чтобы Андрюшка служил от души и не посрамил чести сельской милиции!.. Перепил и спал прямо за домом в свекольной ботве.

А потом Слизкин ехал сутки в купейном вагоне в столицу нашей Родины Москву, обозревая по пути с верхней полки необъятную Россию, в которой, когда ненастный день – повеситься хочется, а лишь солнышко выйдет из‑ за православных туч, непонятная радость завладевает душой…

За пять долларов Слизкина провезли через всю столицу, доставив по указанному на конверте адресу к большому зданию.

– Пентагон! – объяснил таксист.

– Ага, – расплатился приезжий.

Он вошел через огромные двери, за которыми находилась пропускная система, через нее даже генералов прогоняли. Глупость, конечно! Офицеры звенели наградами и звездами, лишь на Слизкине магнитная рамка передохнула.

При нем вскрыли конверт, забрали паспорт, а потом его повели к лифтам два прапорщика.

– Да не сбегу я, – удивился Андрюшка.

– Так надо, – ответил один из прапоров.

Другой поинтересовался, почему Слизкин такой рыжий, на что он резонно ответил, что папа рыжим был. Гены.

– Так просто?

– А чего тут мудрствовать!

Его привезли на одиннадцатый этаж и провели по длиннющему коридору к кабинету 1152, возле которого сидели мужики совсем не призывного возраста.

Принимали по очереди, и Андрюшка целый час зевал, пока не назвали его фамилию.

– Слизкин, – вызвал голос тихо, совсем не как в военкомате. – Зайдите, пожалуйста.

Таких больших кабинетов Андрюша еще никогда не видел. Все деревом зашито, огромный стол человек на сорок, картины на стенах с изображением батальных сцен и большой портрет Президента страны на стене.

Ну, подумал Андрюшка, глядя на приоткрытую комнатку под вождем, сейчас и маршал сам явится!

Ошибся. Из комнаты явился в большое пространство маленький толстый человек в штатской одежде, причем, в джинсах и толстовке «Nike», обтягивающей выдающийся живот.

– Слизкин? – спросил тенором человек в штатском.

– Я.

Толстый сел за письменный стол и принялся читать три исписанных листа, вытащенных из сопроводительного конверта.

– Между прочим, ваше личное дело.

– Интересно, – признался Андрюшка.

– Не очень.

Толстый читал еще минут пять, а потом спросил:

– На страну поработать хотите?

Его маленькие глазки были совершенно серьезны, а губы плотно сжаты.

– Хочу, – не мешкая, ответил Слизкин.

– У вас будет минимум информации из внешнего мира, минимум личного времени и максимум ответственности.

«Разведчиком засылают, что ли? » – прикинул парень.

– Подойдите и распишитесь! – попросил толстый.

Слизкин доковылял до стола, понюхал дорогой одеколон, испаряющий молекулы запаха с одежды человека в штатском, и почитал бумажку, которая являлась подпиской о неразглашении.

Андрюшка поставил свою закорючку и спросил:

– А чего не разглашать‑ то?..

– Там узнаете!

– А где?

Толстый так выразительно посмотрел на Слизкина, что у призывника отпала охота задавать вопросы, и он покинул помещение, стараясь чеканить шаг.

В автобусе, в котором везли Андрюшку, были закрашены окна, а от водителя салон отделяла глухая перегородка.

Среди двенадцати мужиков он был самым молодым, а оттого слегка волновался, но вида не подавал. Соседи по автобусу тоже нервничали, все оглядывались по сторонам, как будто надеялись, что окна вдруг просветлеют и обнажат маршрут продвижения.

На третий час езды мужики начали перешептываться.

– В сторону Тулы едем, – уверенно предположил один, белобрысый, с малоросским выговором. – Туда, иуда!

– В Рязань! – не согласился крохотного роста мужичок лет сорока, с кудрявой нечесаной бородой. – Я хорошо географию знаю. У меня и компас есть. Вот он, на ремешке часов.

– Разговорчики! – донеслось по радиотрансляции начальственное.

Сопровождают, догадался Слизкин.

Их привезли в какой‑ то, как показалось Андрюшке, совхоз, из которого всех работников выселили, заменив их военными, снующими туда‑ сюда, так что в глазах мельтешило.

Несколько построек, напоминающих казармы, сооружение, похожее на водонапорную башню, и четыре параллельно стоящих длинных, как был уверен Слизкин, коровника. Трехэтажное кирпичное здание, напоминающее сельсовет.

В него и отвели вновь прибывших, на второй этаж, завели в комнату, где на одной из стен темнела обыкновенная школьная доска, а все пространство было заставлено партами. Еще на стенах висели портреты людей, лица которых Андрюшка не припоминал даже отдаленно.

Школа, подумал он. Будут чему‑ то учить.

Мужики в ожидании развязки шептались меж собой, строя самые немыслимые предположения, что, мол, на них опыты ставить будут, какое‑ нибудь психическое оружие испытывать! Вот они дураки, подписали неразглашенку, не выяснив, что к чему!..

Через полчаса ожидания в классе появился пехотный капитан лет пятидесяти, и, если бы не форма на нем, то никак нельзя было предположить в таком очкаристом добряке военного призвания. Такие мужики обычно за лошадьми ходят на ипподроме.

И обратился он не по‑ военному:

– Здрасте!

– Здравия желаем, – вразнобой ответили настороженные мужики.

– Меня зовут Василий Кузьмич, – опять не по‑ военному представился капитан. – А вас как?

– Зыков, Стеклов, Мозгин, Чеботаренко… – вразнобой запредставлялись мужики.

– Вообще‑ то хором хорошо только песни петь! – прокомментировал капитан. – Все служили?

– Все, – опять хором.

– Я не служил, – признался Андрюшка.

– Как фамилия?

Капитан достал из нагрудного кармашка маленький блокнотик и карандашиком записал, повторяя: «Слиз‑ кин».

– Так вот, дорогие товарищи, – начал речь Василий Кузьмич, – я вас в течение недели проэкзаменую на соответствие будущей профессии. Не скрою, будет нелегко, и половина из вас отсеется еще в первые дни. Не волнуйтесь, тех, кого не отберут, доставим до дома бесплатно и выдадим суточные.

– А какие экзамены? – поинтересовался Чеботаренко, крупный мужчина за сорок, с заметной одышкой. – У меня всего восемь классов, и те лет двадцать пять назад!

– Ничего, ничего, – заулыбался капитан. – Мы здесь все не доктора наук. Как‑ нибудь!.. Подъем в пять, начинаем в шесть! До свидания!

Василий Кузьмич быстро вышел из класса, оставив мужиков раздраженными.

– Какого хрена! – озлился Мозгин, мужик плечистый, с силой настоящей, не накачанной железом. – Как кролики!

– Какие экзамены! – поддержал блондинчик Чеботаренко.

– Какие экзамены – ладно, – неожиданно для себя встрял Андрюшка. – Важно, на что сдавать будем, или на кого!..

– А тебе, Слизняку, слова не давали! – огрызнулся Стеклов. – Ты, как простой салага, служить будешь! Дедам портянки стирать! Во рту! – и засмеялся.

Озабоченные неизвестностью, товарищи шутку поддержали кислыми улыбками, но сладкое воспоминание, что они когда‑ то были дедами, затеплило в душе надежду, что все не так страшно будет, салаге, хоть он и единственный среди них, всегда страшнее!

Их отвели в одну из казарм. Внутри оказалось достаточно комфортно. Помещение было разбито на комнаты, в каждой должны были жить по двое.

– А ужин? – поинтересовался кто‑ то.

– Поздно. Утром завтрак.

Слизкину достался в соседи Стеклов, парень лет двадцати пяти, нахальный и злой. Ему легче всех было вспомнить недалекое армейское прошлое, а потому он тотчас распорядился, на какой койке будет забывать свой кошмарный день Слизняк, а на какой будет отдыхать товарищ Стеклов. А еще Слизняку надо взять носки, мамой подаренные, и постирать их на добрую солдатскую совесть!

– Понял?

Андрюшка пожал плечами и утешил соседа, пояснив, что у того тоже красивая фамилия, пожалуй, даже красивше, чем Слизкин. Чем‑ то свиньей отдает.

– Что касается носок, товарищ, – добавил Андрюшка, – вы их лучше выкиньте. Запах такой, что ни один порошок не возьмет! А у нас даже мыла нет.

У Стеклова челюсть отвалилась. Лицо налилось кровью, и он расставил ладони, словно муху прихлопнуть хотел.

– Ты чего, рыжая морда! Наглитуры наглотался?!

– Я присяги не принимал, так что пока держите себя в руках!

– Ах, ты…

Стеклов запросто сбил с ног Андрюшку, уложил его животом на пол и стал руку выкручивать. Не было в парне страха, и рука должна была вот‑ вот сломаться.

Неожиданно дверь в комнату открылась, и, когда сустав уже хрустел, раздалась команда:

– Отставить!

Стеклов неохотно отпустил руку Слизкина и поднялся на ноги.

Андрюшка поглядел с пола на вошедшего и признал в нем Василия Кузьмича.

«А командный голос у него имеется», – подумал и с достоинством встал.

– Чтобы я такого больше не видел! – приказал капитан. – Ясно?

– Ясно, – ответил Андрюшка.

Стеклов молчал, демонстративно отворотив налитое кровью лицо от двери к окну.

– Пятьдесят отжиманий! – приказал Василий Кузьмич. – Сей‑ час‑ же!!! – взревел этот с виду интеллигентный очкарик.

Стеклов рухнул на пол и принялся в быстром темпе делать физическое упражнение.

– Какого хрена! – причитал он. – Чего командуете! – но все равно продолжал исполнять приказание. – Я уже оттрубил, слава Богу, свое в армии!

Никто Стеклову не отвечал, просто все молча считали. Когда он закончил и сел на полу, в комнате погас свет, и тихий голос Василия Кузьмича произнес:

– Всем спать!

Слизкин быстро разделся и повернулся лицом к стене. Отчего‑ то стало грустно, бабка Нина вспомнилась, Абрек. Чуть было слезы на глаза не навернулись, но их зарождение остановил гремучий шепот Стеклова, утверждавший, что Слизняку пришел тот самый, с оттяжкой во времени. Где‑ нибудь в лесном массиве он зароет рыжего в землю, а то место засыплет негашеной известью. И еще, что с такой задницей, шире плеч, надо в бане работать, в бабском отделении! Ха‑ ха!

Андрюшка ответил на атаку своим приемом. Тихо и обильно пустил газы.

– Что это? – не понял Стеклов, дергая носом. – Не пойму никак!.. Вроде, жарят чего где?

– Спи, – успокоил Слизкин. – Это я просто сегодня утром курицу несвежую съел, вот газы и мучают. Не волнуйся!

– Убью!!! – прошипел сосед. Хотел было сорваться с койки, но Андрюшка предупредил:

– Здесь, судя по всему, камеры, так что смотри…

– У‑ у‑ у! – простонал Стеклов.

Андрюшка подбавил газку и тронулся на нем в необъятный мир цветных снов…

Когда он проснулся, то не обнаружил соседа в койке.

«Проспал! – испугался, но, взглянув на часы, определил, что до подъема еще четверть часа. – А где же Стеклов? »

Слизкин полежал еще десять минут, затем достал из чемодана зубную щетку и пасту, полотенчик и мыльницу. Натянул тренировочные штаны, и здесь раздался короткий, но противный сигнал, обозначающий, по всей видимости, подъем.

В эту самую секунду Андрюшка шагнул из комнаты и слился с такими же, как он, приезжими в неизвестность, шедшими к отведенным для гигиены местам.

Мужики были помятые лицами, недовольные и умывались нехотя, некоторые даже зубов не чистили. Факультативно задавали ненужный вопросы – чем кормить будут на завтрак и что, вообще, здесь за фигня происходит!

– А где Стеклов? – поинтересовался Чеботаренко, совсем отекший лицом за ночь и дышащий, словно при сердечном приступе.

– Сам не знаю, – признался Слизкин. – Проснулся, а его нет!

– Отчислен! – объяснил Василий Кузьмич, затесавшийся среди моющихся, слившийся с новичками странным образом так, что его никто не распознал.

– Как отчислен? – сплюнул раствор «колгейта» в раковину Мозгин. – За что?

– Не обсуждается! – ответил капитан.

– Да затрахал ты нас, мужик! – не выдержал Чеботаренко. – Не обсуждается… Мы тебе чего, дети?! Сейчас вот возьмем и тебя отчислим!

– Спокойно!

Оказалось, что не только Василий Кузьмич проник в умывальню незамеченным, но и еще двое молодых парней обнаружились, схожие спортивными фигурами, будто под кожу металла залили.

– Спокойно!

Один из них взял Чеботаренко за кисть руки, отчего дядьке стало так больно, что он попросил об отчислении его больной фигуры на родные просторы.

– Не возражаю, – согласился капитан, надевая очки.

Чеботаренко увели, а Василий Кузьмич, намывшись холодной водой, раскрасневшийся здоровьем, поинтересовался:

– Еще кто‑ то хочет, добровольно?

Желающих не отыскалось, и вскоре группа завтракала в небольшой столовой, без посторонних.

Еда была совсем не солдатской, разнообразной и вкусной. Салаты, колбаса с сыром, творог и сметана. Кто хотел, запивал кофеем, а кто предпочитал – чаем.

Под конец завтрака мужики расслабились, и жизнь им уже не казалась такой тусклой и неперспективной.

А потом началось то, для чего их привезли на объект 1932. Так, во всяком случае, объяснил Василий Кузьмич.

Отвели мужиков на хозяйственный двор, который в аккуратном порядке был заставлен клетками с различными животными.

Такого изобилия Слизкин не видел даже в заезжем зверинце.

На объекте 1932 содержались даже гиены, не говоря уже об обычных лисах, барсуках, козах, черепахах, ну, и уж конечно, имелось обилие всяческих собачьих пород.

Таксы потявкивали на приезжих, стараясь подскакивать на коротких задних лапах, коккеры скулили от нетерпения, овчарки же, наоборот, лежали мордами на лапах, и только их глазные яблоки следили за людьми. Яростно мяукала дикая рысь, совершая отчаянные прыжки вдоль и поперек неволи.

– А что, кавказцев нет? – разочарованно поинтересовался Андрюшка.

– Кавказцев нет, – подтвердил Василий Кузьмич. – Мало пригодны они для нашей работы. Сыскари, и для задержания – хороши, а для тонкого нюха… – Капитан обвел взглядом свои владения. – Для тонкого нюха – эти хороши!

– Что, и черепахи? – подивился Зыков.

– Их тоже забраковали. Нюхают здорово, но с мозгами плохо.

– Съедим? – предложил Зыков, весело подмигивая мужикам.

– Я тебе съем! – погрозил капитан. – Госсобственность! Три штуки баксов за каждую!

– О‑ о‑ о! – удивились мужики.

– Значит, с собачками будем работать? – предположил Мозгин, черноволосый крепыш, задавший за все время только один вопрос. При этом в его глазах ясно читалось радостное состояние, которое не укрылось от мудрых глаз Василия Кузьмича.

– Кто с собачками, – уточнил капитан. – А кто с другим зверьем.

– Я с лисой хочу! – попросил Мозгин. – Хоть шкурку жене привезу.

Мужики заржали, а Василий Кузьмич сказал, как бы между прочим:

– Главное, чтобы твою шкурку не привезли.

Здесь всем загрустилось, даже Слизкину. Он живо представил, как бабке Нине вручают его рыжую шкуру, как бабка вешает ее на стену в виде охотничьего трофея.

– А чего все‑ таки делать будем? – смело поинтересовался Андрюшка.

Капитан стянул с носа очки, протер их платком, но более не надевал.

– Все знают, – начал он, – что гонка вооружений как бы закончена…

– Знаем, знаем, – подтвердили мужики.

– США и НАТО нам теперь не враги. Скорее даже товарищи. Россия участвует в международных миссиях, санкционированных ООН, и, как вы знаете, наши ограниченные военные контингенты присутствуют в различных горячих точках мира…

– В Чечне! – уточнил Зыков.

– В Чечне тоже, – мирно согласился Василий Кузьмич. – На территории бывшей Югославии, в странах с повышенной степенью угрозы террористических актов…

– В Ираке! – опять влез Зыков.

– Нас там нет! И попрошу более не перебивать! Особенно старших по званию!

– Я из армии увольнялся капитаном, – неожиданно признался Мозгин.

– А в военном билете говорится, что вы демобилизованы рядовым, после срочной службы? – В первый раз на лице Василия Кузьмича проявилась растерянность. – Как понимать?

– Билет потерял. А в Ростове такая неразбериха. Просто пришел и сказал, что потерял военный билет. Назвал часть товарища, сказал, что рядовой. С моих слов и записали. Я ж не в генералы полез.

– Ясно… – Капитан помолчал с минуту, а потом продолжил: – В каждой точке у каждой большой страны свои интересы. И эти негласные интересы мы защищаем.

«Точно диверсантом пошлют, – уверился Андрюшка. – Шахидом».

– Наше дело маленькое. Вы все находитесь здесь, как выдающиеся специалисты по дрессуре животных.

– И этот пацан тоже? – поинтересовался кто‑ то про Слизкина.

– И он… Еще раз прошу не перебивать!.. Мы будем работать с различными видами взрывчатки. Первая половина дня – теория, вторая – практика. Все ясно?

– А после курсов куда? – спросил мужик, похожий на жбан с пивом.

– Чего, дурак! – покрутил у виска Зыков. – В точку, в которой у нас интересы!

– Я не подписывался на войну!

– А два косаря зелеными тебе за что положили? За мирный труд в Сочинском зверохозяйстве?

– А я думал, две рублями, – залыбился Жбан. – За две зеленых я хоть в эпицентр ядерного взрыва.

Опять все заржали.

Василий Кузьмич выждал укрепление положительных эмоций в команде и произнес высокопарно:

– Вы должны стать элитой!.. Сейчас всем все понятно?

Мужики закивали головами.

– Тогда можете идти к клеткам и выбирать себе питомцев!

Первым делом Андрюшка бросился к гиене, трусливо поджимающей зад, но ощеривающей пасть, пугая набором великолепных резцов, которым даже кавказец похвастаться не может. Ну, где еще такую животину вблизи увидишь!

– Ну‑ ну, милая! – вполз Слизкин в самую клетку. – Чего ты боишься!..

Его взгляд встретился с взглядом гиены, она сразу же успокоилась и улеглась на пол, усыпанный опилками, высунув несоразмерно длинный фиолетовый язык.

Андрюшкины флюиды проникали в мозг зверя, делая того ручным. Слизкин подползал все ближе к пятнистой шкуре, пока не услышал дыхание хищника. Положил руку сначала на длинную шею с гривой, будто у пони, поворошил пальцами, а затем медленно опустил руку к животу, нащупав твердые сосочки и ощутив биение сердца – почти бешенное. Но тепло его руки заставило сердце гиены стучать медленнее. Парень приговаривал: «Все хорошо, милая», – и звериный ритм замедлился, словно человечий.

Слизкин совершенно не чувствовал, как пристально наблюдает за ним Василий Кузьмич, как глаза капитана щурятся от наслаждения открывшейся картиной. Андрюшка занимался любимым делом, а потому был погружен в него без обмана.

Неожиданно взвыл Зыков. Его боднула коза, с которой он пытался найти что‑ нибудь общее.

– Э‑ э‑ э! – прокричал Василий Кузьмич. – У коз нюх хуже, чем у человека. Мы ее для молока держим!

– Табличку бы повесили! – обиженно откликнулся Зыков. – Я‑ то, под козла косил, чтобы она меня за своего приняла!

В клетках вновь заржали, а вслед за людьми залаяли собаки, затявкала лисица, даже черепахи удивленно созерцали этот мир.

– А с рысью так можешь? – услышал Андрюшка вопрос Василия Кузьмича.

– Чего ж, и с рысью могу!

Слизкин встал в клетке, а к его ногам жалась гиена, сердце которой опять стучало о грудину, как клюв дятла по древесному стволу.

– Пробовал?

– Не‑ а.

– Откуда тогда уверенность?

– Не знаю.

– Тогда иди.

– Пойду.

Андрюшка почапал к клетке с рысью, думая – до чего хороша гиена, какое чудесное создание природы. Красавица!

Рысь с глазами рассерженной цыганки по‑ прежнему металась в клетке, выделывая немыслимые пируэты. Она то и дело рыкала, так что обычному человеку даже на пять метров к клетке было страшно подходить.

А этот парень, с его больными костями, доковылял до дверки, буднично щелкнул шпингалетом и полез в клетку, неуклюже отклячив зад, с трудом пролезший в дверь.

Он еще не успел обернуться, а кошка, прижав уши с кисточками к черепу, уже летела к человеческой спине, выпустив серповидные когти, чтобы разорвать плоть до души.

Василий Кузьмич уже дергал застежку кобуры, но Слизкин в самый последний момент успел повернуться грудью и поглядеть в наполненные ненавистью очи рыси…

Она приземлилась к нему на грудь, как домашняя кошка, спланировав мягко и нежно.

Слизкин краем глаза увидел в руках капитана пистолет и успел выкрикнуть:

– Не стреляйте!

Затем обнял кошку за шею, словно та девушкой была, и сам мурлыкал от удовольствия, когда непокорная вдруг стала лизать его в самые губы, щекоча длинными усами.

– Ишь, баловница! – шептал счастливый Андрюшка. – Славная девочка…

Василий Кузьмич утер пот со лба и вложил пистолет в кобуру.

– Давай, парень, вылезай! – приказал капитан.

– Еще немножечко, – попросил Слизкин, словно ребенок.

– Он сейчас ее трахнет! – прокомментировал Зыков.

– Он хоть кошку, – ответил Мозгин, нашедший какой‑ то спокойный молчаливый контакт с немецкой овчаркой. – А ты козу!

Хороший парень Зыков ни на что не обижался. Но у него из всех присутствующих был самый неважный результат. После козы он попробовал приласкать коккера, но собачка только истерически взвизгивала и жалась в угол, путаясь в длинных ушах… Зато у Жбана все получилось. Таксы целым выводком смотрели ему в лицо, словно вверяя свои судьбы странному русскому мужику с добрыми глазами.

Потом был обед, а после другая группа животных, в другом вольере, поделенном на клетки. Кабаны, волк, две белки, барсук, скунс и карликовая пони, хрустящая яблочками‑ китайками.

Слизкин в этот раз занимался маленькой лошадкой, а Зыкову вновь не повезло. Скунс пустил ему вонючую струю прямо в лицо, за что получил сильного пинка. Казалось, Василий Кузьмич ничего не видел такого, смотрел на Мозгина, который вновь нашел молчаливое согласие о партнерстве у волка, с тощими боками, но с таким крепким взглядом. Жбан забавлялся с белками, которые даже в рот к нему залезали, выискивая съестное… Мужик посмеивался, пока одна из самых ловких не сдернула коронку с зуба…

Вечером ужинали, а когда потянуло ко сну, Василий Кузьмич вдруг произнес страшное:

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒