Дмитрий Липскеров 11 страница

Он не услышал, как она вышла из своей комнаты – неистово продолжал тратить свое мужское желание.

Сашенька поначалу хотела было возмутиться, но горло перехватило чем‑ то сухим, и она просто стояла и глядела на прекрасную спину Душко, слегка влажную, со сложным мускульным рисунком.

– Сорок пять, сорок шесть, – машинально считала девушка. – Пятьдесят…

Что‑ то происходило с ее телом, то, что она не контролировала, чему не давала определения, но очень схожее с телесными муками Душко, от которых он старался избавиться с помощью дверного косяка.

Семьдесят…

Она подошла сзади и обняла его, прильнув нежной щекой к влажной спине, а он так и замер в висячем положении. Висел, не в силах поверить в происходящее. А Сашенька его целовала, висячего, по кругу, двигаясь к животу, прикрытому синими сатиновыми трусами, а потом сделала такое, что Душко и нафантазировать себе не разрешал. Он лишь на мгновение увидел свое отражение в ночном окне и отражение Сашеньки. У нее был невероятно красивый рот.

Она слегка потянула его за талию, прошептав: «Спускайся». Он мягко спрыгнул, и они легли здесь же, между коридором и кухней.

Сашенька наслаждалась, лишь раз мелькнула мысль, что у нее еще никогда не было двух мужчин за один день, а третий чуть было ее не изнасиловал. Вот тебе и недотрога!..

Потом они забрались на раскладушку, которая, конечно же, не выдержала нагрузок и, сдавшись, сложила свои алюминиевые ноги.

А потом, когда все пришло к окончанию, им овладела невероятная эйфория, Душко вновь ухватился за косяк и принялся в бешенном темпе подтягиваться, празднуя свою нечаянную радость.

Она смотрела на него, голого, глупого и улыбалась, понимая, что с ним и поговорить не о чем. Зато на работе много разговоров… Пусть кто‑ то молчит и делом занимается!..

Раздался жуткий треск. Это косяк не выдержал и обрушился вместе с голым милиционером.

Когда она поняла, что он не зашибся насмерть, прыгнула к нему в обломки и целовала его жадно, заглатывая горький пот, смешанный с известковой пылью, а затем на нее что‑ то упало сверху, она потянулась рукой, думая, что обломок стены, но нащупала коробку, обитую чем‑ то мягким. Села у него на животе, отчего Душко застонал и не удержался.

Сашенька подождала, пока рядового перестанет корчить эпилепсия любви, ударила его кулачком в грудь и сказала, показывая на коробку красного цвета с золотенькой застежкой:

– Смотри!

– Что это? – прошептал Душко, не открывая глаз, стараясь прочувствовать, удержать, растянуть послевкусие.

– Да смотри же! – разозлилась Сашенька.

Он тотчас открыл глаза.

– Коробка! – определил.

– Сама вижу! Знаешь, откуда она?

– Не‑ а…

– Из косяка, который ты обрушил… Оба помолчали, приходя к одному и тому же выводу.

– Клад? – спросил он тихо.

Она кивнула. Спрыгнула с него, включила верхний плафон, и Душко зажмурился, впервые видя ее голую всю, при большом свете.

– Я открываю? – спросила она, переступив с ноги на ногу.

Он, с трудом сглотнув новое возбуждение, неожиданно пробасил:

– Ага…

Сашенька щелкнула застежкой, вытащила из коробки свернутый трубочкой бумажный лист, исследовала пальчиком дно, но более ничего не нашла.

– Здесь только вот это, – обратилась она к Душко. – Развернуть?

Он утвердительно моргнул, измученный ее наготой, она растянула лист во всю длину и прочла вслух:

«Ну что, идиоты! Небось, подумали, что клад нашли! Сейчас, мол, коробку откроем, а в ней брильянты на миллионы, сапфиры и рубины! Ну, идиоты! Козлы! Жадные твари! Вы вокруг себя поглядите, дом‑ то современной постройки! Вам все бы на халяву, а я строю дома уже тридцать лет, а собственной хаты до сих пор не имею. Ишь, в дом они новый въехали. Дверной косяк им не понравился, получше захотелось! А здесь коробка вывалилась! Ба! Да мы же теперь богачи, самые богатые! Хрен вам лысый на темечко, а не клад! Дырку от бублика! Кстати, в коробку и на бумажку я предварительно помочился! Так что, с приветом!

Строитель Кошкодамов».

Минуты три они стояли молча, голые и с идиотскими выражениями на лицах. Затем Сашенька захохотала, да так искренне и заразительно, что милиционер Душко тоже заулыбался, хотя в обстоятельствах происшедшего ничего смешного не находил.

– Ну, Кошкодамов! – заливалась девушка. – Ну, молодец!..

– Я отыщу его и эту коробку в заднепроходное отверстие засуну! – пригрозил Душко, не в силах оторвать взгляда от обнаженной Сашеньки.

При этих словах ей тотчас расхотелось смеяться… Она вспомнила Зураба и его угрозы. Подумала, что зря ввязалась в это дело. И как теперь помочь этому глуповатому милиционеру?..

– Мне вставать рано! – сказала она излишне сухо.

Он продолжал смотреть на нее восхищенно.

– Чего пялишься! – быстро набросила халат. – У меня в шесть бассейн!

– Я с тобой пойду.

– В сатиновых трусах? – хмыкнула девушка.

– Подожду на улице!

– Личный телохранитель, которого самого нужно охранять! Иди спать!

Душко было направился к Сашенькиной комнате, но на полпути споткнулся об ее жесткий взгляд.

– На кухню!

Он не мог заснуть. Его трясло и знобило. От всего, что произошло, и от мучительного вопроса, произойдет ли еще хоть раз?.. Сердце успокаивало – да, он классный парень, подтягивается по полтысячи раз, а мозг рассказывал обратное. Ты – мент, мелкий штымп, ты за жизнь прочитал три книжки, единственное твое достоинство – подтягиваться!.. А она – врач, почти кандидат наук, красавица, интеллигентка… Сука! – неожиданно выдал мозг, отчего сердце Душко чуть не остановилось. – Сука! – повторило серое вещество! Использует тебя, как вибратор дешевый! А ты от ее пряных прелестей башку потерял!..

Душко тихонечко встал с раскладушки и быстро оделся. Он почти плакал, но знал наверняка – надо уходить, иначе крендец, узлом она его завяжет!..

Сашенька слышала, как закрылась за милиционером входная дверь. Она была рада, что этот деревенский парень нашел в себе силы отвалить после неожиданного подарка. Ей совершенно не хотелось сейчас думать ни о Зурабе, ни о лысом, она быстро проваливалась в сон, который должен был быть кратким, ведь она никогда не пропускала бассейн. Она еще не знала, что с завтрашнего дня каждую мужскую фигуру станет сравнивать с великолепным телом милиционера, что будет мучима низом живота до физической боли, как будет посылать мысленно в пространство мольбы, чтобы он пришел!.. Она заснула…

* * *

Душко медленно спускался по лестнице, ощущая мозгом драму сердца. Он даже не чувствовал боли в раненой ноге, когда ступал ею на ступеньку.

Когда его ударили резиновой дубинкой по ране, вот тогда он закричал от боли. Но крик его пришелся в чью‑ то могучую ладонь, отчего Душко чуть было не захлебнулся. Затем ему сунули рогатый электрошок под ребра, и Душко отключился от своих любовных переживаний.

Очнулся в маленькой темной комнате, но, как подумалось, не в подвале, сыростью не пахло. Боль жила во всем теле насыщенно, видимо, основательно били. Он пошевелился и понял, что связан, но не просто руки‑ ноги, а верхние конечности были накрепко примотаны к нижним, под коленями… Душко попытался проверить на прочность узлы, и тотчас раздался громкий звонок, оповещающий захватчиков о том, что пленный очнулся.

Загорелся свет, и милиционер обнаружил себя не только связанным, но и голым.

Опять голый, подумал. Только наверняка не Сашенька в эту комнату войдет!

Здесь милиционер оказался прав. В помещение, уставленное дорогой антикварной мебелью, вошел, одетый во все черное, мужчина кавказской наружности, в сопровождении таких же носатых и бровастых ребят.

Мужчина обошел вокруг голого Душко, задержал взгляд на месте между ног, злобно ухмыльнулся и проговорил:

– Так значит, вот какой ты, Душко!

Милиционер по голосу тотчас признал Зураба.

– Вот такой вот! – ответил, уставившись с ненавистью прямо в глаза грузина.

– Значит, не боишься? Смелый такой?

– А чего мне бояться? Я таких зверей, как ты, сто раз за яйца брал!

– Смотри, какой боевой, – уважительно почмокал губами Зураб. – Ты сто раз брал, а я тебя всего один раз возьму!

Грузин сказал это так буднично, что Душко содрогнулся, но сделал вид, что от холода.

– Ты чем мне там грозил? – продолжил Сашенькин знакомец. – Вагонами в одно место? Или я чего неправильно понял?

Душко молчал, лишь тело его реагировало крупной дрожью.

– Знаешь, дорогой, у моего сына, который сейчас у мамы в Батуми, есть железная дорога, детская… Я, пожалуй, одолжу у Дато игрушку… Знаешь, для чего?

– Ага, – проклокотал милиционер.

– Сообразительный!.. Нет, не одолжу, а возьму, потом новые вагончики куплю! Эти – одноразовые…

Зураб проговорил что‑ то по‑ грузински, один из сопровождающих вышел вон и вернулся с коробкой, в которой при вскрытии оказался целый набор железнодорожных вагончиков с локомотивом впридачу.

– Знаешь, Душко, будет больно!

– Знаю…

– Это тебе за всех зверей! За тех черных, которых вы мучаете, русские недоноски!.. Есть у тебя крест на шее? – вдруг закричал Зураб. – Я спрашиваю, есть?

– Есть…

– И вот я, православный, буду тебя, православного, сейчас наказывать за то, что ты фашист, за то, что жрешь отобранную у мусульман шаварму, за то, что у старушек нищих десятки отбираете, за всех обиженных вами, ментами, людей!

Душко икнул от неожиданной речи и стал наблюдать, как по проложенным путям к его заду приближается локомотив с красной звездой на носу…

* * *

Первый раз она пропустила бассейн, но не из‑ за того, что не выспалась, а из‑ за странного тоскливого состояния. У нее даже возник вопрос, а нужен ли вообще этот бассейн? Какого черта, в шесть утра?!. Как бы в депрессию не провалиться…

Сашенька лежала под одеялом, накрывшись с головой, и вспоминала Душко. Смешно, но девушка даже не знала имени милиционера. Она была уверена, что парень не вернется, а от того сжимало в груди, словно кто‑ то за сердце рукой взялся…

Ей разрешили не выходить на работу и спокойно отлежаться от пережитых ужасов дома, что она и делала в своей квартирке, все глубже проваливаясь в образ Душко, спрашивая у воображаемой картинки: «Где ты, позвони», – и всякую прочую женскую дребедень.

Он не звонил тягучие минуты, бесконечные часы, три дня вечности. К исходу последнего она потеряла душевные силы окончательно, и сама набрала номер Тверского отдела милиции.

– Рядового Душко, пожалуйста, – попросила дежурного.

– А кто его спрашивает? – вдруг насторожился голос.

– Моя фамилия Бове.

– А по какому вопросу?

– Он что, генерал?

– Нет, не генерал, – ответил дежурный.

– Тогда какого черта!

– Ругаться не надо… Мы сами не знаем, где наш Душко…

– Как это?

– Пропал.

– Как пропал?

– Правда, у него больничный… Но дома четыре дня отсутствует… Полковник его искал…

У Сашеньки все сложилось в голове самым страшным образом.

Она спешно одевалась, не заботясь о гармонии цветовых совпадений различных вещей, может быть, самую малость… Двумя движениями щеточки взбодрила выражение глаз и выскочила на улицу.

Почти час мучилась в пробках, пока не дернула на себя металлическую дверь милиции.

Прошла мимо дежурного и на вопрос: «Куда? », – ответила резко:

– К начальнику!

Полковник Журов пребывал в мрачном расположении духа, так как три дня подряд отбивал лысому почки, печень, мозги, устал, как на строительстве, как если бы сам подъемным краном работал, а результата не получил. Лысый сдаваться не хотел, про себя ничего не рассказывал, лишь продолжал звать милиционера Василием Кузьмичем, а себя Слизькиным. В коридоре ожидал аудиенции старшина Пожидаев, которому жена сшила черную шелковую повязку на утраченный глаз. В ней жирный мент был похож на идиота. Даже сержанту Хренину так казалось. Он сидел здесь же, чтобы поддержать руководство.

– Теряю авторитет! – произнес вслух полковник.

Он поднялся с кресла, подошел к письменному столу сбоку и двинул его слегка бедром. Бюстик Президента упал и разбился. Журов достал из шкафчика новый и установил его на прежнее место. Вроде полегчало… Замечталось о министерстве и красавице секретарше… Именно в этот сладкий момент жизни из коридора донесся шум борьбы. Как женским, так и мужским голосом матерились.

Конечно, Пожидаев не мог спокойно выдержать появления членовредительницы Бове, прыгнул на нее, но из‑ за отсутствия глаза промахнулся. На второй попытке залапал девушку, но Сашенька предупредила в жесткой форме, что жирной свинье придется приобретать собаку‑ поводыря. При этом она использовала свое, чудесной формы, колено и достала им Пожидаевское интимное хозяйство. От окончательной инвалидности старшину спас передник из собственного жира, нависший над естеством.

Хренин хотел было вмешаться, но, вспомнив влиятельного кавказца, умерил свое желание, к тому же предпочитал глядеть на мир двумя глазами, потому просто вжался в кресло, делая вид, что ничего в мире, типа терроризма мирового, не происходит. Да и Пожидаев все‑ таки редкая тварь, почему‑ то решил он.

Тем временем полковник Журов на шум покинул свой кабинет, но застал лишь результат драки – бешено вращающийся единственный глаз Пожидаева и его же безмолвный крик.

– Вы?!! – обалдел полковник, глядя на Сашеньку.

– Я…

– Да вы что, в самом деле! – прокричал Журов.

– Погодите орать! – осекла офицера девушка. – Мне необходимо с вами поговорить!

– А мне – не надо!

– Дело касается вашего сотрудника Душко.

– А где он? – тотчас взял себя в руки Журов.

– Я не знаю.

– Я тоже!

Полковник хотел было распорядиться, чтобы эту «пигалицу», травмирующую его личный состав как физически, так и психологически, вывели на улицу, но она успела произнести:

– Точно не знаю, но предположение имею…

– Входите, – тяжело вздохнул Журов и толкнул перед девушкой дверь.

Версия, которую Сашенька поведала полковнику, привела Журова к полному распаду личности на несколько секунд.

– Полковник фээсбэ! – собрал начальник отдела мозги воедино.

– Уверена!

– Так он же вас спас! Неувязка!

– Грузин. Другой менталитет. К тому же Душко его оскорбил, а тот, в свою очередь, грозил смертью!

– Немыслимость какая! – полковник тер покрасневший лоб обеими ладонями и думал, что делать. С одной стороны, Душко пропал реально, но чтобы полковник‑ силовик взял пацана на расправу… Не укладывалось в голове… Вдруг подстава?.. С этой болонки станется! И я буду дослуживать в каком‑ нибудь солнечногорском ГИБДД. А если правда, а я не среагировал на сигнал… К тому же Душко был свой парень, и Журов испытывал к нему почти личные чувства, как, впрочем, ко всем своим сотрудникам… Хрен с ним, решил полковник. Пусть Солнечногорск, а так, может, парня спасу!..

– Решайте же скорее!

– Адреса Зурика знаете?

– Дачу и квартиру найду!

Полковник снял телефонную трубку и набрал номер. На том конце его приветствовали по‑ приятельски. Когда‑ то вместе душманов валили.

– Тут дело такое, – объяснил Журов. – В два адреса надо заехать…

– А чего ОМОН?

– ОМОН не сработает. Твои пацаны нужны…

– А что такое?

– Полковника фээсбэ брать будем!

– Охренел! Знаешь, кто у нас Президент?

– Есть версия, что он мальчишку моего рядового грохнул.

– Сучара! Властью обжираются, как колбасой!.. Через семь минут заеду за тобой!

– В какой адрес первым поедем? – спросил Сашеньку Журов.

– Мне кажется, что на дачу…

– Направление?

– Естественно, Рублево‑ Успенское…

Это была какая‑ то американская машина, сделанная по спецзаказу. Без окон, с экранами, демонстрирующими пейзаж за бортом. Восемь парней, лет по двадцать пять, все одного роста и на одно лицо. Такие маленькие ребята – наверное, чтобы их больше в машину помещалось. И такие же крохотные у них автоматы, как игрушечные…

Сашенька чувствовала приток адреналина, заставляющий сердце стучать активно, а нутро испытывать страх. Впрочем, к страху она за несколько дней почти привыкла.

Главным в машине был самый маленький ростом, и что самое интересное, тоже кавказец, может быть, армянин. Казалось, что они едут на пикник. Армянин все время травил Журову анекдоты, а тот посмеивался в ответ.

– Северцев! – обратился в переговорное устройство командир спецназа. – Газку прибавь!

– Пробка, – ответило радио нерадостно.

– Так у тебя мигалка есть, радость моя!

– Здесь у всех мигалки, товарищ командир!

– Ну, это, бля… – развел руками в черных кожаных перчатках армянин. – Врубай сирену!

Завыло по всей округе так, что торопящиеся к обеду чиновники прижались к обочине, вероятно, подумав, что президентский кортеж на шашлык торопится, а когда опомнились, спецназ уже сворачивал в Раздоры.

– Где? – поинтересовался армянин у Сашеньки.

– Через два дома налево, – ответила она.

– Красивая! – не удержался спецназовец.

– Пацана нашего девушка! – улыбнулся Журов.

Сашенька на мгновение вспыхнула, но также быстро и погасла, так как машина было уперлась в обитые листовым железом ворота дачи Зураба, но после ленивого «давай» Северцев вдавил педаль газа в пол и снес средневековое заграждение, словно картонное. Посреди двора спецавтомобиль затормозил, и из него стали выпрыгивать мальчики, которые без единой команды окружили дом и на показанные командиром три пальца синхронно бросили во все окна шумовые гранаты.

Сашенька оставалась в машине и почему‑ то весело думала, что кто‑ то из министров‑ соседей, кушая суп минестроне, обделался прямо на месте.

Душко обнаружили в подвале дома голого и всего окровавленного.

– Жив, сынок? – вскричал Журов.

Парень лишь простонал в ответ.

– Жив! – подтвердил себе Журов. – «Скорую»! – заорал. – Баба же твоя врач!

«Скорую» вызвали, но, кроме Душко, на даче никого не было.

– По домашнему адресу проверим! – определился армянин.

Двух малышей‑ спецназовцев оставили на даче на всякий случай, закинули мычащего Душко на заднее сиденье, где он ужасно мучился от боли, от того, что голый, и еще кой от чего.

– Навстречу «скорой» его вывезем! – предложил армянин. – А‑ то та пока пробьется!..

Они рванули к Москве, два боевых друга, оба радостные, что не зря операцию затеяли без согласования, а значит, оба на своих постах останутся.

Журов даже прослезился, глядя, как Сашенька обкладывает ватными тампонами зад Душко, думал, что, если звезды сойдутся, то и министерство с секретаршей от него никуда не денутся! Если же нет, ему и в родном, Тверском, отлично служится. Все сотрудники – герои!.. Конечно, хватанул! Вспомнил Пожидаева, Хренина и еще с десяток хлопцев. Погрустнел…

– «Скорая»! – предупредил водитель Северцев.

– Тормози ее!

Быстро перенесли Душко в «03», развернулись поперек дороги, прикрытые машиной спецназа, и каждый отбыл по своим делам. Спецназ брать Зурика, а «скорая» в Склиф, спасать жизнь милиционера.

– Вы – кто? – спросили Сашеньку в приемном покое.

– Я… Я знакомая!..

– Знакомым здесь нельзя!

– Я – врач!

– Тогда объясните, что с ним?

Сашенька предполагала, но не была уверена, попросила в первую очередь рентген сделать.

– Сделаем! – ответили ей и увезли Душко, которому к этому моменту стало не на шутку плохо, так, что он временами отключался от мировых событий.

После операции музей института Склифосовского обогатился несколькими экспонатами‑ жемчужинами. Первый – рентгеновский снимок! Далее хирург Быков поочередно достал из заднепроходного отверстия пациента железнодорожный вагон с надписью «Мука», затем цистерну с бензином, пару засыпных сцепок и, конечно же, локомотив с красной звездой.

Милиционеру все аккуратненько зашили, персонал представил его первый стул, и все в едином порыве поморщились.

– Жестокая у нас Родина! – дал оценку произошедшему хирург Быков…

Зурика брали просто.

Позвонили в дверь, он открыл, получил прикладом автомата в грудь, чуть наклонился, а вторым ударом ему сломали ключицу, заставив грузина упасть на колени.

– Вы что?!. – прошипел он. – Я полковник фээсбэ…

– Да хоть Моссада! – рыкнул армянин, дав грузину ногой в лоб.

Теперь арестованный лежал на спине, но сознание не терял.

Крепкий, подумал Журов, и зачем‑ то вспомнил лысого.

– К себе возьмешь? – поинтересовался армянин, когда Зурика упаковали по полной программе.

– Тебе‑ то он на хрен нужен! – ответил товарищ.

– О'кей! Мы тебе его закинем по дороге! Бумаги потом дошлешь! – и уже в отделе: – Смотри, осторожнее!

Грузина отнесли в камеру, где наложили на ключицу гипс. Дали полежать в темноте до следующего утра…

Душко пришел в себя и почему‑ то заплакал. Вероятно, так наркоз отходил.

Сашенька тоже хотела было заплакать, но не получилось.

Странно, она вновь испытывала смену настроения. Совершенно не понимала, кто ей этот мальчишка, о котором она так серьезно позаботилась, что свою жизнь на карту поставила. Никакого чувства в груди не было, даже жалости к Душко, как к пациенту, она не испытывала. Чужой человек, и точка.

«Что же со мной было эти четыре дня? – рылась Сашенька в своих мозгах в поисках ответа. – Почему меня кидает из края в край из‑ за этого парня? – она мыслила сейчас, как психиатр. – Секс? Бывало и лучше… Что же?.. »

Незаметно она задремала, а поскольку палата была отдельная, ее пару часов не трогали. Она сама проснулась с неожиданным ответом в голове.

Он меня возбуждает тем, что подтягивается по двести раз!

Это честное открытие, как током шибануло! Она – дочка тонкого, романтического литературоведа, психиатр, почти кандидат наук, прочитала тысячи книг про возвышенное чувство, она, Сашенька Бове, подвисла на простом визуальном физическом действии, которое возбуждает ее до крайности. И не надо ей красивых баллад, умных мыслей, томных нашептываний в ухо – пару раз парень подтянулся, и она готова на все.

Вот и сейчас, представив Душко на перекладине, она захотела поменять белье на свежее.

«Животное! » – дала себе оценку Сашенька.

Но почему‑ то она была довольна этой характеристикой, спокойно расставаясь с юношеской иллюзией, что ей нужен мужчина, похожий на папу. Здесь она сразу вспомнила мать и решила навестить ее, как только кончится весь этот кошмар. Что там родительница говорила о муже и о любовнике?..

А еще Сашенька подумала, что выйдет замуж за Зурика, а Душко будет подтягиваться, подтягиваться, подтягиваться…

Она летела, вспоминая Коровкина. Как ей казалось, в небеса летела. Большая крыса, машущая лапами, как если бы она была птицей.

Но ей не суждено было упасть. Огромная ворона, или еще какая другая птица подхватила ее когтями за шкуру и понесла куда‑ то добычу.

Ну и Бог со мною, думала Мятникова, обозревая окрестности. Пусть я стану сытным обедом для вороньей семьи… На мгновение Лиле показалось, что она увидела в окне того художника, родом из детства, дарившего ей заграничные конфетки, но птица летела быстро, мелькало солнце в окнах домов, какие‑ то люди внизу указывали пальцем в небо, и мальчишка со злобным лицом натягивал резинку рогатки… Камень просвистел в каких‑ то сантиметрах… А потом птица осторожно приземлилась на вершину старого тополя, в гнездо, где орали пять голодных птенцов.

Что делать с такой здоровой крысой, птенцы не знали, а потому их мамаша ткнула Мятникову клювом прямо в крысиное темечко, подарив Лиле ошеломляющую боль. Животное не потеряло сознания, а потому ворона, почему‑ то с загнутым, как у орла клювом, решила нанести повторный, разящий удар, подняла голову, выгнув шею до предела, и обрушила свой клюв, словно нож…

Но здесь произошло странное. Неожиданно для себя крыса Мятникова продемонстрировала необычайную ловкость. Увернулась от удара, подпрыгнула, вцепилась хищнику в горло и в одно мгновение отгрызла птице голову. Из обезглавленного туловища брызнуло кровью, вкус которой так понравился Лиле, что она с наслаждением стала лакать, быстро двигая язычком, а потом сама не заметила, как съела птицу целиком.

Орали голодные птенцы, которых Мятникова в течение получаса сожрала всех пятерых, думая, что без матери они все равно не жильцы. Чистя морду от перьев, она не испытывала угрызений совести по поводу того, что уничтожила целое птичье семейство. Подумала о естественном отборе и о том, что хищница‑ мать первая напала на нее.

Потом Лиля несколько часов пролежала, греясь в лучах солнышка, и, сама того не замечая, грызла ветку за веткой, из которых было свито гнездо…

Упасть ей все‑ таки пришлось, так как восемьдесят процентов птичьего дома она превратила в труху. Падение было внезапным и болезненным. Мятникова собралась какое‑ то время отлежаться в травке, но здесь кто‑ то многоголосо заулюлюкал, совсем рядом пролетел булыжник, стукнувшись о ствол тополя, затем другой чиркнул по боку, крыса сорвалась с лежки и, петляя, побежала куда глаза глядят. За ней гнались и кричали:

– Смотри, какая огромная! Крыса! Крыса!

– Черная!

– Я ей в бочину камнем попал! Видел?!

– Промазал!

– Попал! – настаивал мальчишка, и этот спор, переросший в драку, спас Лилю от травли, которая могла закончиться для нее плохо.

Мятникова учуяла запах метро, отыскала решетку и, протиснувшись между прутьями, скользнула в подземку.

И здесь пришлось пролететь метра три, опять больно ударившись, но в темноте крысе было куда спокойнее, чем снаружи, она легла, прижавшись к влажной стенке, и закрыла глаза, отдыхая.

Она не спала, просто лежала и думала о том, что ей почему‑ то совершенно не хочется теперь умирать. Наверное, Господь создал животных так, чтобы они не были способны на самоубийство, в отличие от человека с его гордыней и даром обгаживать хорошие дела, придуманные Богом.

Потом она перестала думать и принялась грызть стену, возле которой лежала. Испытала удивительно приятное ощущение в деснах, какой‑ то нечеловеческий кайф. Ее резцы без труда крошили кирпич за кирпичом, и казалось, что она делается все сильнее и сильнее, будто каждый уничтоженный кирпич становится частью ее тела.

Слишком мягкая стенка, подумала крыса Мятникова, поднялась на лапы и с удовлетворением ощутила, что боли от падений более не существует в ее мышцах, что, оказывается, крысиная регенерация работает куда как лучше человечьей.

Лиля подняла голову и пошевелила носом, уловив много знакомых, но еще больше неизвестных запахов. Часть из них была отвратительной, часть совершенно не волновала, а еще одна манила к себе, влекла неудержимо.

Мятникова побежала на своих коротких ножках навстречу неизведанному, и чем оно сильнее пахло, тем быстрее был ее бег.

Умеют ли крысы бегать галопом? Умеют. Это была именно та особь, в которой было столько породы, сколько и в арабском скакуне.

Вдруг на крысу Мятникову обрушился нестерпимый свет! Она остановилась и зажмурила глаза. Затем потихонечку приоткрыла их до щелочек и обнаружила себя между рельсов, по которым на нее, грохоча сотней колес, надвигался поезд.

«Вот это конец! » – поняла Мятникова и от ужаса вжалась в щебенку.

Она не погибла, но чуть было не оглохла.

«Я же не человек! – обрадовалась. – Во мне роста куда как меньше. Я – крыса, и пусть надо мною летят поезда, какое мне дело до них! Главное, по рельсу не ходить! » – заключила она и прочитала на стенке: «Преображенская».

«Эка, куда я забралась! – отметила Лиля. – Ворона была скоростная! »

Мятникова поглядела на людей, ожидающих следующего поезда. Они не вызвали в ней и толики интереса. Ради забавы попробовала на зуб стальной рельс, а потом затрусила хозяйкой обратно в тоннель и скоро нашла в стене какой‑ то лаз, куда идеально проходило ее новое тело.

Лаз привел к небольшому помещению, в котором обнаружилось до тридцати крысиных особей, исправно трудившихся над старой электропроводкой.

Неожиданно для себя Мятникова встала на задние лапы и издала протяжный писк. Крысы одновременно прервали свою работу и повернули головы в сторону незнакомки.

«А что я еще должна им сказать? – подумала Лиля. – Поздороваться? »

Она еще раз пропищала, услышала в ответ нестройный писк и мелкими шажочками подошла к свободному месту у стены, где еще имелись нетронутые куски проводки. Ее зубы нуждались в работе, а потому она набросилась на алюминий, перетирая его запросто, проглатывая обмотку дециметрами.

Мне станет плохо, думала она. Я никогда не питалась пластмассой, смешанной с металлом.

Мятникова проглотила пережеванную смесь и подумала, что, наверное, ее желудок переварит все, так как она теперь крыса, а не человек.

А потом она заметила вокруг себя маленькие черные зернышки и поняла, что это ее испражнения.

Я не контролирую органы выделения!

Тем не менее, это ее не только не расстроило, но даже позабавило.

Мне нужен памперс! Мятникова хотела было посмеяться в голос, но получилось лишь «пи‑ пи‑ пи». Окружающие грызуны вздрогнули от этого разухабистого писка и поглядели на новенькую с желанием порвать ее на куски тут же. Вероятно, они не знают, что такое смех, и я просто их напугала, решила Лиля.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒