Глава 15. Манекены. Рыбалка. Тридцать первый. Память воды

Глава 19

Твари

– … Тогда Ильдык взял дубину и стукнул огненного Гундыра по всем его трем башкам…

Я повращал глазами.

– Но головы у Гундыра были крепкие, дубина раскололась и рассыпалась в мелкую крошку. Тогда Ильдык схватил железную гору перекинул ее из руки в руку и бросил в Гундыра, но тот выдохнул огненным выдохом, и гора растеклась красной медью…

Дичата смотрели на меня, разинув рот. Да и некоторые взрослые тоже. Даже Рыжий из своего персонального вонючего угла смотрел. В диковинку ему, когда человек разговаривает, не привык еще.

– Что вылупился, Блохастик? – сказал я ему ласково.

Рыжий отвернулся. Повезло мне. С Рыжим в одной клетке. Глазунья в соседней. Не повезло.

Вот такое эскимо.

Глаза болели. Сильно. Чесались. Я думаю, это от газа, он не только парализует, он еще ослепляет. Первое время я их даже открыть не мог. Я уже испугался, что ослеп, но нет, проморгался. Но все равно вижу плохо. Дальше руки не вижу, расплывчато все.

Глазунья тоже болеет. Кажется, у нее сломана рука – она держит ее на весу, а рука опухла. И трясет Глазунью сильно. Мне ее жалко. Только я ничем не могу ей помочь. Хотя могу, когда она смотрит на меня, я улыбаюсь. И она через боль улыбается мне в ответ, я не вижу, но знаю.

Дичата тоже тут. Все трое. Все трое попались. Твари залили нас усыпляющим газом и покидали в клетки.

Теперь мы тут и живем. Самое забавное, Волк со мной. Не знаю, каким чудом он со мной остался. Между лесом и клеткой было еще что‑ то… Я открывал глаза, пытался то есть. Темно, я лежал на железе, Волк со мной. И еще я чувствовал, что перемещаюсь, плыву над землей…

Сверху опять тек туман, и я засыпал…

– Сказала тогда первая голова: «Руби еще, Ильдык, не стесняйся! » Но понял Ильдык, что нельзя рубить, что тут неспроста что‑ то…

Волк цапнул меня за палец. Он в последнее время стал что‑ то кусаться много, как заяц почти, наверное, зубы новые лезут, чешутся. А может, есть хочет. Волку тут туго – сидим два дня, а еды никакой. Правда, Рыжий, ну, не старый Рыжий, а молодой, дичонок, поймал крысу. Волку этой крысы хватило на день, так что уже полтора дня Волк голодный. В его возрасте это плохо, голодать противопоказано, энтропия может сделаться запросто. Я пробовал поискать тут земляных червей, но черви тут не водились. Так что голод скоро станет серьезной трудностью…

Пить тоже хочется, но не сильно – утром прошел дождик, все напились. Рыжий, старая скотина, так широко растопырил под дождем свою пасть, что в нее запросто могло войти, наверное, целое море воды.

Я тоже сидел с раскрытым ртом, как какаду какой‑ то, и все капли почему‑ то мимо пролетали, а потом Волк подсказал мне, как правильно пить под дождем. Волк слизывал воду с моей правой ноги, я подумал и тоже стал слизывать, ну, не с ног, конечно, а с рук.

И глаза немножко промыл.

А Глазунье от этого дождя только хуже стало, затрясло ее сильнее. Хорошо хоть потом солнце вышло. Только настроение ни у кого не улучшилось, дикие совсем грустили, а дичата вообще плакать стали. Тогда я и решил им сказки рассказывать. Все утро рассказывал, сказки кончились, и я стал уже придумывать, брал несколько сказок и вместе их соединял, переделывал, переставлял имена. Но и переделанные сказки стали подходить к концу, и Волк вовремя меня за палец укусил.

Дичата засмеялись, а этот стал мой палец уже совсем нешуточно грызть, до боли даже.

Дичата веселились. И Глазунья улыбнулась. И этот рыжий гоблин Рыжий тоже попытался улыбнуться. Зубы гнилые. Почти все. Красавец. Вождь. В каждом зубе такая дырка, что можно засунуть мизинец. Улыбнулся. А совсем еще недавно меня убить неоднократно хотел…

Да… Зрение чуть подвыправилось.

Я сижу в клетке. Уже два дня. Настроение у меня не очень жизнерадостное. А у кого может быть жизнерадостное настроение, если он очнется в клетке с дикими?

Справа и слева от нас тоже клетки. В правой клетке звери. То есть животные. Олени по большей части, кабаны еще, лось. И дикие. И дикие, и животные – все вместе, набиты так туго, что с трудом шевелятся. Но сидели как‑ то смирно, как пришибленные. Наверное, на них этот газ еще действовал. А может, просто одурели уже до окоченения. Даже лось, свирепое животное, и тот спокоен был, рога в решетках застряли, глаза кровавые, страшные, как у меня, наверное.

В левой, в той, где Глазунья, дикие. Немного, видимо, место оставлено для других диких. Мы в центре. В нашей клетке только люди. Много. Тесно. Вонюче.

А есть еще пустая клетка, никого в ней. Вообще, меня, как человека, следовало бы в нее посадить, но эти твари в людях ничего не смыслили. Ладно.

Первое время пребывания я пытался выбраться. Старался протиснуться между прутьями, пытался их раздвинуть – бесполезно. Клетка была крепкая, а плечи не проходили. Надо попробовать еще разок. Через пару дней. С голода быстрее всего щеки вваливаются и плечи. Голова худеет через неделю, несильно, но все‑ таки худеет. Через пару дней появится шанс.

Замок я тоже проверил. Не сломать. Все, попались плотно. Я, все остальные. Не уйти. Остается только сидеть, дрессировать Волка да вокруг поглядывать. Местность здесь интересная. Другая. Совсем. Какие‑ то холмы вокруг, деревья хвойные, в тех лесах, где мы с Хромым жили, все больше березы разные, осины стоеросовые, ели темно‑ зеленые, а тут сосны вроде бы. Хорошие, из таких дома надо строить. Однажды мы с Хромым попали в такую деревню – все дома из дерева, и все как новенькие. Вокруг, конечно, все разрушено, а дома стоят. На одном доме из клинышков дата выложена, так по дате домам этим уже за двести лет, давным‑ давно еще построены. А тут как раз везде сосны…

Север, наверное, это. Нас завезли на север. А может, и нет, сейчас же все поменялось… Пусть север. Сидел я в клетке на севере с дикими. Дикие были все тихие, я уже говорил, все сидели в центре кучей, поскуливали и воняли невыносимо. Но не это меня удручило. Другое. Меня удручило то, что люди не прилетали. Самое бы время…

Всю свою жизнь Хромой мне говорил, что люди должны прилететь, а они не прилетели. Вместо них появились твари. Подводные хоботастые яблони. А где обещанные люди?

Нет людей. Есть твари. Интересно, зачем они нас в клетку посадили?

Я долго думал над этой проблемой, а потом понял только. Рабство.

Рабство. Точно, рабство! Я вспомнил! Нет, Хромой все‑ таки был умный! Какой умный! Заставлял меня читать! Говорил, что чтение – это одно из самых важных человеческих качеств! Читает только человек! Дикий не читает! Я читал. И чтение мне помогло, я вспомнил про рабство.

Рабство, это когда одни заставляют работать других. Сильные заставляют работать слабых. Умные заставляют глупых. Вот я – сильный и умный, я бы мог запросто заставить на себя работать диких. Волков я приручать умею, диких как‑ нибудь тоже сумел бы приручить.

Но, во‑ первых, я об этом никогда не думал, а во‑ вторых, я бы никогда не хотел иметь в рабах таких вонючек и дураков. Но, может, у них, у ходулин этих, совсем туго с рабами? И они решили набрать себе диких. Наверняка эти твари хотят заставить нас всех работать на себя. Выращивать какую‑ нибудь пшеницу или в колесе огромном бегать. Точно, они собираются нас заставить бегать в колесе, чтобы выпаривать электричество…

А я тут вполне случайно, между прочим, я человек, просто одежда у меня потерялась…

Только вот вопрос: кто они все‑ таки? Подводники или…

Я толком их и не видел даже. Тогда на берегу. Глядеть глядел, а не запомнил, как будто смыло все из головы… И тут только издали, да и то в сумерках, с тех пор, как очнулся в этой клетке, они близко не показывались. Два дня. Но это все‑ таки они. Те самые. Ходячие яблони…

Они появились на третий день. На своих машинах. Сначала заревело громко, дикие кинулись в угол, и зверье в соседней клетке принялось биться, какого‑ то дикого раздавили, и он стал орать так глупо и бесполезно…

Потом из‑ за холмов показались машины. Много, больше десяти. На пузатых круглых колесах, совсем такие, как там, на берегу. Машины объехали вокруг клеток и остановились. Двери в них открылись, и наружу полезли эти чудища. Черные, страшные и какие‑ то горбы желтые на спинах, будто нарывы огромные… Явление сообщило дичарам и зверью еще большего ужаса, в общей клетке вообще какая‑ то мясорубка наступила.

А один из диких в моей клетке, здоровенный такой, как стог, попытался закопаться, принялся с визгом рыть землю, дурак. Дурак потому, что думать не умеет. Клетки ржавые, давно тут стоят, и земля эта только сверху, надо же понимать. Так оно и случилось, дичара обломал себе все ногти и докопался до решетки. Я бы засмеялся даже – морда у него такая безнадежная сделалась, что смеяться мне захотелось. Но общий момент неподходящий был. Должно было что‑ то тут случиться, и смеяться не стоило.

А Глазунья тоже металась по клетке и все на меня смотрела. Я сделал ей знак – все хорошо будет, но она, конечно, не поняла, так все и суетилась, как птичка совсем.

А я не стал прятаться. Стоял возле решетки и глядел на все это. Решил, что не буду больше прятаться и бегать, набегался, я не страус какой‑ то. И лицо я постарался сделать такое, презрительное, чтобы знали эти яблони – не боюсь я их. И щурился изо всех сил, глаза‑ то болели.

Ну, и Рыжий тоже. Не испугался. Наверное, устал всю жизнь бояться, хорек волосатый. Что ж, это первый шаг. Не бояться. Человек не боится, ну, во всяком случае, старается со страхом бороться, только так и можно стать человеком.

И Волк мой тоже повел себя крайне мужественно – оскалился и зарычал. Молодец, звереныш, я в нем не ошибся.

Чудища занимались своими чудовищными делами. Открыли пустую клетку и принялись выгонять из своих машин зверей и диких. И те и другие пребывали в заторможенном состоянии, двигались вяло, как во сне. Наверное, это от газа, твари легко набили пустую клетку животными вперемежку с дикими, сопротивления никто не оказывал.

Затем рядом с клеткой, в которой сидели звери, установили что‑ то вроде пушки. То есть сначала мне подумалось, что это пушка, нет, к пушке присоединили две кишки, которые утянули аж за холм. Одна тварь устроилась за пушкой, что‑ то там сделала и из ствола ударила водяная струя. Мощная – она попала в того самого лося с запутавшимися рогами, и рога сломались, а самого лося отбросило от решетки. А струя принялась месить всех остальных, через некоторое время они все даже кричать перестали, сплелись все в один мокрый тяжелый ком и лежали, а одна тварь приблизилась к решетке и кинула что‑ то внутрь, и тут же клетка заполнилась белым газом.

Твари выждали немного, открыли клетку и стали вытаскивать оттуда. Сначала животных. Набрасывали на голову петлю из троса и вытаскивали. Сильные, очень сильные, одна тварь легко справлялась с медведем.

Животных подводили к открытым люкам машин, что‑ то делали с ними, и животные падали. Просто падали. А твари брали их за лапы и забрасывали внутрь.

А потом пришла очередь диких. Их тоже вытаскивали петлями, они тоже падали, их тоже зашвыривали…

Дикие, те, что остались в других клетках, стали кричать. А я не мог почему‑ то… Я смотрел на все это, во мне что‑ то такое сдвинулось, я точно окаменел…

Над клетками стоял вой, ужас, ужас был сильнее вони, он будто собрался в воздухе в тяжелые сгустки, и стало трудно дышать. Я поглядел под ноги. Волк извивался на земле, хрипел, глаза вылезли, Волк грыз переднюю лапу. Я наклонился и ударил его по голове. Сильно, чтобы он отключился. Волк отключился, я продолжил смотреть.

Я увидел слоненка, он был привязан к одной машине, к дальней. Тот самый слоненок, Дружок. Вид у него был не очень. Синий какой‑ то. И ребра торчали. А одно ухо почти совсем оторвано, как у меня почти. Даже не оторвано, даже измочалено как‑ то, свисало до земли кровавой бахромой. Хобот болтался, а вокруг глаз круги бордовые. Нехорошо выглядел Дружок.

Его подвели ближе, и тварь стала мыть его из пушки. Дружок был крепким, на ногах держался. Его мыли, потом вдруг грохнуло, и я узнал огнестрел, так грохать мог только огнестрел, я огляделся и увидел у одной из тварей в руках оружие. А в голове у Дружка образовалась большая красная дыра. Слоненок упал, твари зацепили его петлей за задние ноги и втроем потащили к одной из машин.

Они тащили, за слоном тянулась широкая красная полоса. Зачем они его убили? Им же рабы…

Я повис. Руки держались за прутья… Но я поднялся и продолжил смотреть, надо было смотреть и запоминать…

Я увидел ягуара. Это был настоящий ягуар. Даже больше, это был черный ягуар, королевский – очень редкий. Ягуары такие ловкие, не знаю, каким образом твари его схватили. Наверное, тоже газом. Пустили газ, ягуар с дерева брык…

Я смотрел. Глаза болели, я боялся, что они вдруг могут лопнуть, но все равно смотрел.

Ягуар, он был как все – не сопротивлялся, одна из тварей тащила его за шиворот, как котенка совсем. Хвост болтался по земле, я заметил, что этот хвост был раздавлен. Сильно раздавлен, был похож на хвост бобра, плоский такой, я еще подумал – теперь с таким хвостом ягуару будет очень удобно плавать…

Тварь подтащила его к люку машины, но почему‑ то остановилась. И к ней подошла другая тварь. Первая подняла ягуара, вторая взяла его за горло. Не знаю, что им от него было нужно – в колесо его не посадишь, работать не заставишь никак, хоть разорвись… Я читал, что раньше вроде как была такая привычка охотиться с леопардами, может, для охоты… А может, просто на мех. Мех у ягуара хороший, густой, подшерсток толстый, никогда не намокает. Из ягуара можно отличную осеннюю куртку сделать – и теплую, и водоотталкивающую. Может, тварям нужна куртка? Комбинезоны у них резиновые, наверное, не очень теплые… Зачем‑ то они слоненка убили ведь…

Тут это и произошло.

Ягуар дернулся, изогнулся и ударил тварь лапой по морде.

Тварь зарычала, сжала кулак, и я услышал, как хрустнула ягуарья шея. Просто. Просто.

Все, ягуар был мертв. Он обвис как мешок. Вторая тварь заухала, то ли в ярости, то ли в одобрении. Первая зарычала, подбросила зверя в воздух и одним стремительным и неуловимым движением содрала с него шкуру. Всю, разом.

Представить не мог, что такое возможно. Я вообще не мог снять шкуру без того, чтобы не прорезать мездру, даже Хромой, даже Хромому требовалось почти полчаса на ошкуривание… Тварь сделала это за секунду. Непонятно как…

На землю упала красный и ободранный кусок мяса. Дикие за моей спиной замолчали.

Тварь повернулась в сторону нашей клетки. Дикие сбились в кучу в противоположном углу, вокруг Рыжего.

Я смотрел.

Тварь направилась к нам. В несколько широких шагов она приблизилась к клетке.

Я не отступил и не отвернулся. Я же человек. И должен смотреть. А чудовищ я не боюсь уже с трех лет. Чудовищ нет. Хромой мне всегда говорил, что чудовищ нет, и я приучился в это верить, однако оказалось, что Хромой был неправ…

Чудовища есть.

Чудовище приблизилось к клетке и швырнуло в меня шкуру ягуара. Я закрыл глаза.

А когда я их открыл, то я уже знал, как я отсюда выберусь. Шкура попала мне в лицо. Она была еще теплая и еще живая, она сползла по моему животу до ног, и, когда она сползла до ступней, я понял.

Тварь вернулась к своей машине. Ссутулившись, царапая руками по земле, желтый горб на ее спине желтел почему‑ то более ярко, тварь убила ягуара и будто наполнилась внутренним удовлетворенным светом…

Шкура сползла, и я оказался перемазан липкой кровавой юшкой. Я посмотрел на себя, взял шкуру, свернул ее в валик, вернулся в свой угол и стал ждать. И отдыхать. Я должен был отдохнуть.

Стемнело скоро. Небо и без того было затянуто тучами, и сумерки спустились быстро и глухо. Твари затихли в своих машинах, дикие затихли, только ветер шумел деревьями и негромко урчал во сне Волк, после того, как я ударил его кулаком, он взялся спать, наверное, устроил я ему легкое сотрясение рассудка.

Потом время пришло, я выдохнул и стал как всегда – спокойный и уверенный.

Я огляделся. Было тихо. Я поднялся на ноги, распустил шкуру. Она не засохла, так, немного подзагустела, но это было даже и лучше. Я надел шкуру на голову и тщательно измазался в жиру и внутренних кровавых соплях. Потом измазал плечи, спину, руки‑ ноги, одним словом, покрылся весь этой подшкурной ягуаровой жижицей. После чего прижался к решетке.

Эти сразу все поняли. Дикие. Я был удивлен. Дикие заволновались, загукали, зашевелились, грязные вонючие животные. Поняли.

За моей спиной замычали.

Я обернулся.

Дикая. Незнакомая. Смотрит на меня через свои космы. Дрожит нижней губой, воняет. И я воняю. Я стал как дикий. С дикими поживешь – сам завоняешь. Выберусь отсюда – первым делом побегу к ближайшей реке и хорошенько вымоюсь. Пусть вода холодная, пусть, буду мыться, растираться песком, пока не стану скрипеть. А потом еще натрусь еловой хвоей, чтобы хорошо пахнуть. И буду жевать смолу, чтобы из легких ушла эта вонь.

И забуду, все забуду. Забуду.

Дикая опять промычала. Дура. Мне захотелось треснуть ее по морде, если она так мычать будет, твари могут и услышать.

– Замолчи, – твердо сказал я. – Замолчи.

Дикая замолчала. Только смотрела на меня своими глупыми глазами.

Вообще‑ то, я догадывался. Что она от меня хочет.

– Нет, – сказал я.

И сделал свирепую морду. Ну, примерно, как у самих диких. Дикая отступила.

Так, знай свое место, лягушка.

Я приблизил голову к прутьям и стал осторожно просовывать ее в железный квадрат решетки. Голова пройдет – пройдет и все остальное, учил меня Хромой, я запомнил это. Голова прошла легко.

Дикие опять замычали, на этот раз более просительно и жалобно.

Я вернулся головой в клетку. Зачем?

Не знаю.

Вернул голову в клетку и обернулся уже раздраженно.

Теперь к дикой присоединился еще и Рыжий. Выбрался из своего угла, прихромал, поглядел на меня. Тоже промычал что‑ то. А рожа такая умоляющая, ему совершенно не идет. Мычит и рукой своей вонючей в сторону дичат тычет, пальцами грязными пошевеливает, колдует, заколдовать меня хочет.

– Я не смогу с ними уйти, – сказал я. – С ними меня догонят.

Они смотрели на меня. К дикой и Рыжему присоединились еще несколько глаз, никогда на меня не смотрело столько людей разом. Они, все эти дикие, придвинулись ко мне и дружно в один голос заскулили, как стайка немытых жалких шакалов, хорошо хоть они у нас не водятся.

Я поглядел в сторону, на Глазунью. Она тоже смотрела на меня. И что‑ то у нее в глазах такое…

– Ладно, – проскрипел я. – Ладно…

Я взял за руку какого‑ то дичонка, ближайшего к себе, подтащил. Я это сделал только для того, чтобы дикие от меня отстали. Зря я это сделал. Дикие засуетились еще сильнее, и стали толкать мне своих отпрысков, и в глаза старались заглянуть, но все равно – ни один из них не мог выдержать моего взгляда. И я не успел даже ойкнуть, как вокруг меня оказалось шесть штук дичат, они мне до плеча еле доставали. Троих я и раньше знал, Рыжий‑ младший среди них, сын Рыжего. Такой же уродец…

Они толкали их и пихали их, а эти соплястики вдруг все как один вцепились в меня и стали дергать, и кто‑ то хныкал, и воняло, воняло…

– Ладно! – рявкнул я негромко. – Ладно! Ладно!

Они сразу замолчали все.

– Ладно, – повторил я уже спокойнее. – Не галдеть! Тихо! По одному! Натирайтесь!

Я швырнул Рыжему‑ старшему шкуру, тот немедленно принялся натирать недомерков, а я вернулся к решетке. Просунул голову. И начал медленно проталкивать через прутья плечи. Плечи лезли плохо, даже несмотря на то что я был весь перемазан кровавой юшкой, протискивался я туго, по сантиметру. А в какой‑ то момент мне показалось, что я вообще застрял. Руками я не мог ни за что уцепиться, ноги тоже болтались в пустоте, я дергался, пытался вертеться, не получалось ничего, застрял плотно.

И вот когда я уже начал было переживать по поводу этого своего застревания, кто‑ то подтолкнул меня сзади. Крепко так подтолкнул – я выскочил вперед и прокатился по земле.

Поднялся, оглянулся.

Дичата тоже стали пролазить. Сразу все и сразу в нескольких местах. И почему‑ то ногами вперед.

Глупцы. Дикие. Что с них возьмешь?

– Не так, идиоты! – негромко шикнул я. – Головой надо лезть!

Но они уже тоже позастревали и теперь шевелили ногами, стараясь освободиться.

– Головой! – повторил я.

Но они не понимали, пришлось мне помогать. Я затолкал всех шестерых обратно и собрался было начать вытаскивать их за головы, но тут подумал: а зачем мне это все надо? Я снаружи, дикие внутри, можно спокойно бежать…

Видимо, дикие почувствовали эти мои колебания, они прилипли к клетке, просунули наружу руки и стали тянуть их в мою сторону.

– Хорошо, – прошептал я, – хорошо…

Я сделал шаг к клетке.

– Головой! – Я постучал себя по голове. – Головой лезьте!

Дичата полезли головой вперед. И у них возникли такие же трудности, как у меня, – плечи. И хотя сами дичата были мелкие – мне по грудь самый высокий, но при этом на редкость плечистые и прямоугольные. Во как – мяса не жрут, а плечи имеют крепкие, мосластые. И эти мослы как раз и мешались. Даже ягуарья шкура не помогала.

Дикие волновались. Тогда я придумал по‑ другому.

– Руки! – велел им я.

Не понимали.

– Руки! – Я похлопал по рукам. – Руки!

Рыжий дичонок высунул руки. Я схватил его за кисти, уперся ногами в основание клетки и рванул. Дичонок хрустнул. Кожу ему содрал. С этих самых плеч. Но вытащил.

Дикие в клетке радостно загукали. После первого дичонка дело пошло – я стал выдергивать их одного за одним и минут через пять выдернул всех. Шестеро. Шесть дичков стояли передо мной. Грязные. Косматые. Блестящие.

И точно такие же, грязные, косматые и блестящие, – стояли в клетке. Только те, что в клетке, были большими, а те, что рядом со мной были маленькими.

Та самая дикая просунулась до плеч сквозь решетку, один из дичат рванулся было, но я поймал его за волосы.

– Уходим, – сказал я. – Сейчас…

Кто‑ то просунул через решетку Волка. Он все еще спал, это мне не очень понравилось, но пока все равно ничего нельзя было сделать. Я положил Волка на сгиб локтя, пока его понесу, потом, может, проснется…

Я вспомнил про Глазунью. Она стояла возле решетки, дышала тяжело. Я подошел. Она через прутья погладила меня по щеке. Коснулась моего половинчатого уха. Рука у нее была горячая. Я хотел…

А она оттолкнула меня и убралась в угол.

Мне вдруг стало больно. Совсем по‑ другому больно, не так больно, я не знал, что мне делать с этой болезненностью, я не знал, что делать.

И я побежал.

Дичата сорвались за мной.

Глава 20

Память воды

Город был незнакомый и мрачный. А может, это мне оттого казалось, что погода стала портиться. До этого все дни светило солнце, и я чувствовал себя комфортно. У нас у всех, не только у меня, у Джи, у Бугера, у всех нас врожденное ощущение Солнца. Мы все чувствуем Солнце, не только с закрытыми глазами, но даже через многометровую железную, бетонную и железобетонную броню, мы чувствуем, где оно.

Даже опускаясь в пещеры, идущие к самому сердцу Меркурия, мы можем с поразительной точностью определить направление на Солнце.

В свое время наши ученые занимались этой проблемой, но толком ответить не смогли. Что‑ то такое в костном мозге, вроде навигационной системы у здешних птиц, умудряющихся даже из незнакомого места находить верную дорогу домой.

Солярный компас.

Вот и сейчас, небо было затянуто тучами, тучками, а если еще вернее, то однородной серо‑ синей облачностью, холодно и беспросветно, но я все равно точно знал, где находится Солнце.

А вчера, когда в небе разразилось это электромагнитное безобразие, я не знал, где Солнце. Оно будто исчезло, сгинуло в Космосе, и от этого было страшно, словно потерялся дом. К счастью, сегодня ощущение Солнца вернулось, но все равно, даже Солнце не помогало. Грустно мне было. Там, дома, мне никогда не грустно, просто некогда грустить, все время работал, а когда не работал, то с ног просто валился. А здесь работы мало – спасибо Хитчу, а времени свободного много. Вот и грустил. Интересный опыт для человека.

Отец всегда говорил, что рейд – это прежде всего опыт. Что только после рейда человек понимает, что он такое и что такое все человечество вообще. Что хорошо бы, чтобы каждый сходил в рейд, тогда бы мы, люди, научились ценить жизнь.

Опыт есть. Будет о чем подумать. Людей на самом деле узнаешь. Вот сейчас я понимал, почему Хитч устроил эту дурь с манекенами. Это сброс. В голове просто накопилось разной дури, Хитч испугался, что дурь эта выползет наружу уж совсем безобразным пузырем, и поэтому решил сдуть его пузырем забавным. Дурацким, диким, но безопасным в общем‑ то.

Опытный рейдер Хитч. Если бы не сбой навигации, он бы, конечно, не заблудился. Если бы не это прекрасное небесное безобразие. Я не жалел, что мы заблудились, рано или поздно навигаторы заработают, и мы вернемся к кораблю, а такой праздник в небе я вряд ли когда еще увижу. Я вообще не знал, что раньше такие сияния в небе случались, так что нам повезло.

Мы въехали в этот город утром. Всю ночь двигались наобум – в небе не прекращался световой праздник, и под утро он, кажется, даже еще и усилился. Навигация не работала, по монитору плясали разноцветные линии и зигзаги, и определить свое положение было совершенно невозможно. Хитч смотрел в инфравизор и старался не натыкаться на слишком уж большие деревья, когда он устал, за штурвал сел я. Потом Бугер, потом Джи, все как обычно – один ведет, остальные отдыхают.

Разбудил нас Джи.

– Город, – сказал он. – Город!

Я проснулся окончательно.

– Забавный. – Джи потер глаза. – Башня такая необычная, точно с крыльями…

Хитч вывалился из кресла, подскочил к пульту, вытряхнул из‑ за него Джи и прилип к перископу. Не поворачивал, просто смотрел, впился лицом и смотрел долго.

– Надо отсюда уезжать, – сказал он, отцепившись наконец от окуляров.

– С чего это вдруг? – спросил Бугер. – Всю ночь через лес перлись….

– Надо уезжать. – Хитч поморщился.

– Танку требуется ремонт, – возразил Джи. – Во‑ первых, я попробую починить навигаторы, возможно, придется всю систему перезапускать. Во‑ вторых, трансмиссия раздергана, сами знаете. Если сейчас не посмотреть, может рассыпаться на марше. До корабля будем пешком добираться?

Хитч почесал щеку.

– Лучше танк проверить здесь, – повторил Джи.

– Ладно, – согласился Хитч. – Только быстро.

– Конечно, быстро. Я думаю, нам надо въехать в город со стороны…

– Я знаю, – Хитч взялся за штурвал. – Со стороны набережной лучше.

Хитч выжал сцепление, трансмиссия щелкнула, танк рванул с места. Минут двадцать нас трясло по несусветным кочкам, таким, что слабо помогали даже амортизационные кресла, зубы стучали, я стал бояться, что вот‑ вот они начнут крошиться, но тут Хитч танк остановил.

Мы вылезли наружу.

Город был невысоким. Сначала я подумал, что этот город так и задуман – приземистым, может, в этой местности сильные ветры или еще чего, поэтому дома и приплюснутые. Но, приглядевшись, я обнаружил, что дома эти низкими не построены совсем – срезало их словно, а может, сами развалились. Рассыпались. Наверное, тут землетрясение случилось, вот город и подмело…

А из всей этой разрухи торчала башня. Как гвоздь. Высоченная, а сверху и в самом деле вроде как крылья приделаны, наверное, антенны, похоже, что на башню села отдохнуть птица, да и окаменела там.

Перед нами изгибалась река, по каменному берегу ломались синие здания, справа над водой дугой изгибался ржавый железный мост, когда‑ то бывший красивым и ажурным и ставший теперь кривым, страшным и выкрученным. Я подумал, что даже землетрясение не могло так исковеркать железо, кажется, война тут у них случилась все‑ таки…

Впрочем, точно про это ничего не известно.

На берегу, на котором остановился Хитч, располагался парк, так это, кажется, называлось. Он сохранился, деревья особо не разрослись, просто утратили ухоженный вид и одичали. И дорожек не виделось, все оказалось похоронено под толстым слоем желтых листьев. Из этой листвы торчало множество отбеленных дождями и ветром статуй, но ни одна из них целой не выглядела, в основном сохранились только ноги.

Танк стоял рядом с фонтаном. Фонтан – это водоем, из которого бьет вода вверх. Ни за чем. Просто так. Я видел фонтаны в мультфильмах. Фонтан был заполнен водой, чистой, прозрачной, никакие водоросли не завелись из‑ за дефолиантов, а вот рыбы почему‑ то завелись. Маленькие – шустрая серебристая стайка мелькнула и пропала, а я долго смотрел в воду, пытаясь их встретить.

Рядом был еще один фонтан, круглый. Такой же прозрачный, но рыбы в нем не водилось. Мне, как всегда при виде воды, захотелось пить, и я зачерпнул горсть и напился.

Вода пахла дождем.

Я не видел ни одного дождя. Пока мы здесь, ни один дождь с неба не пролился, но я почему‑ то знаю, как он пахнет. Наверное, генетическая память. Вообще, у воды оказалось много вкусов и запахов, сейчас я, наверное, мог бы составить словарь воды. Вода никакая. Дистиллированная, ее можно найти в редких сохранившихся аптеках. Снадобья, хранящиеся в них, давно уже стухли и стали белым прахом, а вода в синих пластиковых бутылках осталась. Пережила долгие годы и осталась прозрачной и чистой. Эта вода – просто основа, смазка для суставов. Не полезна, не вредна.

Вода речная. Пахнет другим миром. Очень интересная вода, она течет, она касается миллионов камней и миллиардов существ, она странная. Если выпить много речной воды, то начинает сниться. Места, в которых мы никогда не бывали, удивительные, красивые, память воды, она вползает в наши сны, я вижу то, что не видел никогда.

Вода из скважин. Каменная, твердая, даже кажется, что она скрипит на зубах. Большинство некогда пробуренных скважин уцелело, и вода из них идет до сих пор и разливается ручьями. Эту воду приятно пить, а еще лучше под нее подставлять голову, от этой воды внутри все успокаивается и затормаживается, точно кто‑ то спокойный и добрый кладет тебе на голову тяжелую руку.

Роса, вода, которая появляется утром. Ее собирал Хитч, я уже говорил. Вкусная. Пахнет небом. Вот как эта, в фонтанах.

Джи достал из багажника ящик с инструментами, расстелил под танком дерюгу и полез под днище.

Рядом со мной, у фонтана, устроился Бугер. Он опустил голову в воду и принялся водить ею туда‑ сюда, стараясь, чтобы вода затекла в уши, ему почему‑ то это нравилось. Затем направился к бассейну с рыбками и стал пытаться рассмотреть их сквозь толщу. Он веселился.

А Хитч разглядывал в бинокль город. Руки у него почему‑ то немножечко дрожали, а фризер он держал не за спиной, а под мышкой, под локтем. Бинокль он скоро отложил, сунул в зубы изумруд и принялся его мусолить. Давно он камень свой не доставал, да и зачем, собственно, воды‑ то полно…

Джи выругался, буркнул что‑ то неразборчивое, и тут же из‑ под днища танка побежала темная дымящаяся лужа, масло протекло. Джи принялся ругаться и звать на помощь, пришлось лезть под машину.

Под танком мы провалялись почти три часа. Джи настраивал коробку передач и никак не мог восстановить герметичность сальников, масло брызгало теплыми струйками и каждый раз стремилось попасть в глаз. Так что через три часа я был масляный и злой, выбрался наружу черным и вонючим. Джи раздал специальные противомасляные салфетки, комбинезоны мы очистили, но масло пробралось и внутрь, липко разошлось по коже…

Бугер разделся и собрался мыться, Джи посоветовал ему выбирать тот фонтан, где нет рыбок, поскольку рыбки подозрительно малы, и может статься, что это не простые рыбки, а мутанты, вроде кролезубов. Могут и накинуться! Залезть под кожу! Слопать внутренние органы!

Бугер забрался в безрыбий бассейн, а Джи мыться целиком не стал, только лицо сполоснул.

Я помыться тоже думал, но лезть в воду вместе с Бугером не захотел, найду потом себе отдельный бассейн, город‑ то, кажется, немалый…

Хитч. Пока мы возились с танком, он все смотрел в бинокль, изучал окрестности, а когда мы закончили, Хитч предложил прогуляться. Мне. А пока мы будем прогуливаться, Бугер и Джи пусть помоют танк, он такой грязный, что при его виде чесаться хочется.

И Бугер, и Джи стали мыть танк, ругаясь, что меньше по болотам надо рыскать, тогда грязи не будет. Они отволокли шланг в круглый бассейн, запустили насос и стали поливать броню, устраивая над гусеницами маленькие радуги.

Мы же с Хитчем отправились вдоль берега, мимо ног статуй, затем свернули направо, через парк и на широкую улицу. Улица была завалена ржавыми и разорванными машинами, мы шагали сбоку от машин, не спешили и молчали. Я думал, когда Хитч начнет, но начал он, лишь когда мы углубились в машины достаточно.

– Странная это история, – сказал вдруг Хитч. – С этим, Хопером.

– Почему странная? Ты же сам говорил, что такое часто случается. Ты каждый день нам это говорил, что такое случается. Люди сходят с ума…

– Случается… Но обычно это случается среди охотников.

– Почему среди охотников?

– Ну… – замялся Хитч. – Так… Потому. Специальность такая. Специфическая очень.

– А чего специфического? Идешь по лесу с фризером, стреляешь в зверей, потом грузишь…

Хитч помотал головой.

– Нет, – сказал он, – нет, все не так просто…

Хитч хлопнул автомобильной дверцей, звук получился громкий и неприятный.

– А почему тебя не берут в охотники? – спросил я. – Ты же уже сколько раз в рейды ходил? Ты же опытный…

– А я не стремлюсь в охотники.

Мне показалось, что я ослышался. Великий Хитч не хотел быть охотником! Поэтому я даже переспросил:

– Ты не стремишься в охотники?! Ты серьезно не хочешь в охотники?!

Хитч отрицательно помотал головой.

– Почему?! Охотникам же на год повышенный паек выдают! Там же… там привилегии, там же почет…

– Точно. Почет…

Хитч принялся озираться.

– Что? Другие опять? Пришельцы?

– Нет никаких других, – ответил Хитч, но озираться не перестал, – нет… Это выдумки. Рекомендованные к распространению. Нет никаких других. И пришельцев нет. Есть…

Хитч принялся нюхать воздух.

Я тоже понюхал, но ничего, кроме кислого запаха старого железа, не чувствовал.

– В моем прошлом экипаже был человек… – сказал Хитч. – Ну, это неважно, как его звали. Знаешь, он рассказывал альтернативную версию истории.

– Какой истории?

– Нашей. – Хитч обвел руками изрубленные машины. – Так вот, этот человек говорил, что раньше имелся другой вариант истории, что болезнь, переросшая в пандемию, была специально вызвана.

– Как это?

– Людей стало слишком много, планета не могла их больше прокормить, и решили просто сделать поменьше народу. Распылили в воздухе вирус, который должен был убить четыре пятых всего населения планеты. А он убил не четыре пятых, он убил всех.

– И что? – Я не понимал, к чему клонит Хитч. – К чему ты все это рассказываешь?

– К тому, что надо соображать головой. К тому, что говорят одно, а на самом деле все другое… Процент смертности в рейдах очень велик. А ты никогда не думал, что рейды – это возможность регулировать население? Нет, конечно, и польза большая, но и население… ну, тоже.

Вот это да. Никогда не мог подумать, что Хитч – мыслитель. Что он думает о таких вещах.

– Ерунда, – сказал я. – Таких теорий много можно придумать.

– Ну‑ ну. – Хитч пнул ржавчину. – Ну‑ ну.

Он стоял возле машины, пытался вывернуть зачем‑ то давно разбитое зеркало.

– Ты просто, Алекс, парень хороший, – Хитч справился с зеркалом, – как я погляжу. Нормальный парень. Отец вот у тебя… Отец тебя будет, конечно, продвигать, а для того, чтобы продвигаться, надо побывать в охотниках. Но я бы тебе этого не советовал.

Хитч был серьезен. Он был странно и необычно серьезен. Мысли, правда, он излагать не очень хорошо умел, но зато говорил, кажется, от всего сердца.

– Я уже не первый раз в рейде и немного повидал людей. Поэтому я тебе это и говорю. Джи может быть охотником, возможно, даже Бугер сможет стать со временем. Ты вряд ли.

– Почему?

Но Хитч ответил вопросом на вопрос:

– В следующий рейд пойдешь со мной?

– Не знаю…

– Ребята из мастерских налаживают вертолеты.

– Вертолеты?

– Три штуки, нашли два рейда назад. Грузовые. Два года наматывали лопасти, к следующему рейду они будут готовы. Пойдем на юг. Будем сушить фрукты, я уже договорился. У нас фрукты еще не сушили, а они очень полезные, от них лучше желудки работают. Будет здорово, поверь…

– А меня Эн просила котенка привезти, – вдруг признался я. – Что? – сбился с мысли Хит. – Котенка?

– Ага. Котенка ей хочется. Представляешь?

Хитч усмехнулся.

– И вот что мне делать?

– Ничего, – ответил он. – Ничего не делай.

– Но она…

– Скажешь, что не нашел. Свалишь все на бипер на танке. Бипер всех зверей распугивает, в том числе и кошек.

– Точно ведь!

Я обрадовался. Как я про бипер забыл? Так ей и объясню – не подходили к нам животные, шарахались от нас животные, никаких котят.

– Глупая идея – провезти котенка! Кому может прийти в голову провозить котенка…

– Я провозил котенка, – сказал Хитч. – Даже двух.

Этим меня Хитч почти прикончил. Из винтовки. Прямо в лоб. Нет, рейды определенно учат. Начинаешь разбираться. И в жизни и в людях.

Глаза у тебя откроются, увидишь мир, как он есть. Так сказал отец.

– Девчонки, – покивал Хитч. – Обычное дело. Не тебя первого просят, у них на котяток просто страсть какая‑ то…

– Говорят, что они лечат.

– Лечат, – согласился Хитч. – У меня было защемление в шейных позвонках, я два дня поприкладывал – и как рукой сняло.

– Живую? – глупо спросил я.

– Конечно, живую, какой смысл дохлую кошку прикладывать? Кошка – друг человека.

Изрек Хитч, и я поглядел на него уже даже не с удивлением, уже даже с каким‑ то легким восхищением.

– Что ты смотришь? – хитро прищурился Хитч. – Не надо смотреть так пронзительно. Да, кошки на самом деле помогают. Сейчас на базе живут четыре кошки.

Я только глупо рот раскрыл, зубы чуть на асфальт не просыпались.

– Четыре, – повторил Хитч. – Раньше больше было, но… трудные времена, сам понимаешь. Но кошки у нас живут.

– А как же… Как же биокарантин?

– Нет никаких правил, которые нельзя нарушить. Я провез двух котят. И многие провозят. Тут другое просто дело, сложнее. У нас там ведь не курорт, сам понимаешь… Короче, из десяти котят выживает один только. Потомства он не дает, разумеется. Да и вырастает, в общем‑ то, урод. Так что жизнь гораздо сложнее, чем кажется из твоей драги.

Это уж точно.

– Кошка – это хорошо. – Хитч уже весело пнул по трухлявому железу. – Так что если увидишь котеночка – стреляй метче. А если штук пять найдешь – вообще отлично будет, повезем вместе. Хорошо?

– Хорошо.

Мне захотелось еще кое‑ что рассказать, Хитч был совсем другой, с ним стало вдруг интересно, с ним хотелось дружить… Но я быстро понял, что рассказывать мне нечего. Кроме котенка, у меня не было никаких тайн.

– Вообще, все идет пока хорошо. – Хитч постучал согнутым пальцем по черепу. – Все хорошо… Все слишком хорошо. В прошлом году к этому времени у меня уже двое калек было. Один раздробил руку, другой язык себе откусил.

– Язык?!

Я вспомнил безъязыкого Хопера. Может, он тоже себе сам откусил?

– Угу. Дорога была тряская, он подпрыгнул и откусил себе язык. Я пробовал пришить, так он мне еще палец едва не отгрыз. Так без языка и остался. Прошлый рейд был вообще…

Хитч поковырял ногтем в зубах.

– Но, с другой стороны, и удачный тоже. Много добра взяли.

Хитч щелкнул по изумруду на шее.

– Я знаю одно местечко, – подмигнул мне он. – Там наверняка есть много чего… Знаешь, что мне обидно? Что у нас дома культуры никакой нет.

– Культуры?

– Ага. Старую культуру нам запрещают провозить, а своей у нас нет. А между тем цивилизация становится цивилизацией только тогда, когда у нее появляется культура…

Оказывается, у Хитча еще культурные амбиции. Вот так‑ так!

– А у нас ни музыки нет, ни литературы, я уж не говорю про кино…

Тут я понял. Догадался. Что от меня Хитчу нужно. Почему он тут разыгрывает эти откровения, почему в сторону от остальных отошли. Ясно. Ну что ж, это, может быть, даже лучше.

– Я люблю читать, – соврал я. – Мне было бы интересно… Ну, если ты занимаешься литературной работой, то я бы с интересом ознакомился…

Хитч отвернулся. Застеснялся, что ли? Ну да, в таких ситуациях люди почему‑ то стесняются, заниматься сочинительством – это все равно что ковыряться в носу. Никто не думает, что предлагать другому почитать свои записки – это все равно что предлагать поковыряться в чужом носу.

Ну да ладно…

Хитч принялся шарить в многочисленных карманах комбинезона, а я представлял, как мне придется читать его записки. Вместо того чтобы лежать в горячей ванне, попивать чаек, расслабляться и представлять себе свою счастливую будущую жизнь с Эн, грядущие рейды, славу, достаток и спокойную старость, мне придется изучать рукописные откровения Хитча. Я с печатными буквами плохо разбираюсь: как возьму книгу, так через полчаса голова начинает гудеть и в челюстях ломота происходит. А с самодельными книгами я вообще дела не имел, к тому же и не с книгами совсем, а с записками. И если эти записки окажутся плохими, то мне все равно придется изображать, что они мне очень понравились, а это весьма неприятное занятие.

– Вот. – Хитч протянул мне небольшую книжечку в синей обложке.

Я с облегчением отметил, что объем ее невелик, тоненькая такая. Странно, вроде бы Хитч писал почти каждый день, старался, скрипел от усердия зубами, а написал так мало. Наверное, серьезно к слову относится, хочет стать большим художником.

– Это я нашел, – сказал Хитч. – В самом первом своем рейде.

Оказывается, это не его записки, оказывается, это… непонятно что такое это.

– И что тут? – спросил я.

Хитч упрямо сунул мне в руки книжку. Я взял. Книжка легкая, и в руках приятно держать, показалось, что я ее раньше уже держал, книжка была мне как‑ то привычна… Новое чувство. Я понял, что сейчас, вот именно в этот момент что‑ то происходит. От книжки просто исходила… Вибрация, что ли.

И беспокойство непонятное. Точно Хитч стал раскачивать маленький камешек, лежащий в основании огромной крепости, и крепость зашумела, задрожала и собралась обрушиться мне на голову тяжелым каменным потоком.

– Она лежала на асфальте, прямо посреди улицы. – Хитч указал под ноги, я машинально посмотрел вниз.

– И что?

– Город был пуст, мы шагали по нему – и вдруг я увидел ее. И поднял.

– Она могла там сто лет валяться, – сказал я.

Сразу же понял, что глупость сказал, не могла эта книжечка сто лет на улице валяться. Бумага… бумага стлела бы гораздо быстрее. Значит…

– Может, ее кто‑ то из наших обронил, – предположил я. – Проходили через…

– Открой.

Я открыл книжечку.

Какие‑ то каракули, непонятно. На буквы совсем не похоже, будто ребенок писал. Даже не писал, рисовал. Старательно, но совсем неумело. Но все равно ничего не получилось, я, как ни пытался, не смог разобрать ни слова.

– И что? – спросил я. – Крючки какие‑ то…

– Последние странички, – посоветовал Хитч, – рядом с обложкой.

Я открыл.

Человек. Несколько последних страниц были изрисованы схематическим изображением человека.

– Ты кому‑ нибудь показывал? – спросил я.

– Нет.

– Почему?

– Не знаю. Знаю, вернее. Мой начальник… Ну, в первом рейде… Я ему показал. Он решил, что это я сам нарисовал. А когда я стал настаивать, он назвал меня Болталой. И весь рейд меня дразнили Болталой и искателем пришельцев. Это не очень приятно, знаешь ли.

– А почему… Почему сейчас? Почему сейчас ты мне это все рассказал?

– Этот рейд странный, – ответил Хитч. – Я как‑ то сначала это предчувствовал…

– Из‑ за того, что этот рейд странный, ты…

Хитч указал пальцем на башню, ее было и отсюда видно.

– Это, – сказал он, – это тот самый город. Где я ее нашел. Мы попали сюда… Не знаю… Нас привело…

– Мы попали сюда случайно, – твердо произнес я. – Совершенно случайно. Сбой навигационных систем, вот и все. Случайность.

– Не знаю…

Он отобрал у меня книжку, спрятал ее в карман и пошагал обратно, к танку. Я остался один. Планета. Она… Когда‑ то была нашим домом. Только теперь… Мы были чужие… И не чужие… И все одновременно…

В глубине ржавых машин скрипнуло. И тут же другие машины отозвались стоном, ветер или усадка почвы, или еще что… Я кинулся догонять Хитча, одному не хотелось мне здесь находиться.

Когда мы вернулись, танк блестел. Джи бродил вокруг фонтана с рыбками и изучал их с каким‑ то повышенным интересом. А Бугер волновался. Бегал вокруг бассейна со взъерошенным и восторженным видом.

– Бугер! – крикнул Хитч. – Ты что такой веселый?

Бугер немедленно подлетел к нам.

– У меня хорошие новости! – Он почти подпрыгивал. – Отличные новости! Смотрите!

Бугер сунул руку в карман. Я испугался, что сейчас он тоже продемонстрирует записную книжку. Но случилось по‑ другому.

– Смотрите, что я нашел. – Бугер вытащил горсть каких‑ то коричневых зерен.

– Что это? – с интересом спросил Хитч.

– Это какао‑ бобы. Или кофе‑ бобы. Они очень похожи, я их раньше видел только в энциклопедии, тут рядом!

– И что?

– Какао и кофе использовались в производстве конфет, – сообщил Бугер. – Так что радуйтесь – теперь у нас есть своя конфетная фабрика! Теперь мы сможем…

Хитч протянул руку, Бугер замолчал и высыпал в его ладонь несколько бобов. Хитч повертел их, понюхал, забросил в рот и стал жевать. Мы наблюдали.

– Не знаю… – Хитч выплюнул коричневую жижу. – Я настоящий не пробовал… Но похоже, наверное. Действительно, повезло.

Этому на самом деле стоило радоваться. Если мы найдем еще и конфетную фабрику… Такого пока никогда не обнаруживали. Конфетная фабрика позволит решить множество проблем. А если еще действительно кофе найдено…

– Где? – деловито осведомился Хитч. – Где нашел?

– А не скажу! – хихикнул Бугер. – Не скажу…

– Где?! – почти заорал Хитч.

– Да тут, – посерьезнел Бугер, – тут недалеко. Машина опрокинута, вся мешками забита с какао. Наверняка на конфетную фабрику ехала. Но это еще не все. Я нашел большой склад. Километра полтора отсюда, я прочитал на табличке. Это вон там. Оттуда конфетами пахнет…

Бугер указал пальцем и понюхал воздух.

– Только я хочу быть первым.

– Что? – нахмурился Хитч.

– Я хочу первым войти, – сказал Бугер дрогнувшим голосом. – В конфетную фабрику…

– Да пожалуйста, – хмыкнул Хитч. – Сколько хочешь.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 12 13 14 151617 Следующая ⇒