ВТОРОЕ НАШЕСТВИЕ МАРСИАН 5 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 5 из 7Следующая ⇒

стреляют, но я отчетливо видел, в кого стреляют. Черные фигурки метались

в дыму и пламени и падали одна за другой. Сквозь треск выстрелов я

услышал душераздирающие нечеловеческие крики, и вот уже все они лежали,

распростертые возле опрокинутой машины, продолжая гореть, а стрельба все

еще не прекращалась. Потом машина взорвалась с ужасающим треском, белый

неземной свет ударил меня по глазу, и горячий плотный воздух хлестнул

мне в лицо. Я невольно зажмурился, а когда вновь открыл глаз, то с

ужасом увидел, как прямо ко мне вверх по шоссе бежит, раскорячившись,

словно огромная обезьяна, черное существо, объятое пламенем, и хвост

черной копоти тянется следом за ним. В ту же секунду из синих хлебов

слева от меня выскочил человек в военной форме, с автоматом наперевес,

остановился посередине дороги спиной ко мне, быстро присел на корточки и

принялся расстреливать черную пылающую фигуру почти в упор. Ужас мой

стал так велик, что первое оцепенение покинуло меня, я нашел в себе силы

повернуться и со всех ног бросился к своему автомобилю. Как безумный я

нажимал на стартер, ничего не видя перед собой, забыв, что двигатель не

работает, а потом силы вновь покинули меня, и я остался сидеть в машине,

бессмысленно глядя перед собой, пассивный и оглушенный свидетель страш-

ной трагедии. Безразличие овладело мною. Словно во сне я видел, как на

шоссе выходят один за другим вооруженные люди, как они окружают место

катастрофы, нагибаются над горящими телами, переворачивают их и обмени-

ваются короткими возгласами, едва слышными за шумом крови, бьющейся у

меня в висках. У подножия холма их собралось четверо, а человек в

военной форме, судя по погонам -- офицер, стоял на прежнем месте, в

нескольких шагах от последнего убитого, и перезаряжал свой автомат.

Потом я увидел, как он неторопливо приблизился к лежащему, наклонил дуло

автомата и дал короткую очередь. Лежащий отвратительно дернулся, и меня

тут же вырвало прямо на руль и на брюки. А потом началось самое

страшное.

Офицер быстро оглядел небо, затем повернулся ко мне, посмотрел -- я

никогда не забуду этого холодного беспощадного взгляда -- и, держа

автомат за рукоятку, направился к моей машине. Я слышал, как стоящие

внизу что-то ему кричат, но он не обернулся. Он шел ко мне. Вероятно, на

несколько секунд я впал в беспамятство, потому что дальше ничего не

помню до того момента, когда очутился стоящим рядом со своим автомобилем

перед этим офицером и еще двумя инсургентами. Боже, что это были за

люди! Все трое были давно не бриты и грязны, одежда их была измазана и

обтрепана, и мундир офицера тоже был в безобразном состоянии. Офицер был

в каске, один из штатских -- в черном берете, другой, носивший очки, был

вообще без головного убора. " Вы что, оглохли? " -- резко говорил офицер,

тряся меня за плечо, а человек в берете морщился и цедил сквозь зубы:

" Да оставьте вы его, зачем вам это нужно? " Я собрал остатки своих слабых

сил и заставил себя говорить спокойно, потому что понимал, что речь идет

о моей жизни. " Что вам угодно? " -- спросил я. " Натуральный обыватель, --

сказал человек в берете. -- Ничего он не знает и ничего знать не хочет! "

-- " Подождите, инженер, -- раздраженно сказал офицер. -- Кто вы такой?

-- спросил он меня. -- Что вы здесь делаете? " Я, ничего не скрывая,

объяснил ему все, и, пока я говорил, он все время озирался и то и дело

оглядывал небо, словно боялся дождя. Человек в берете один раз прервал

меня, крикнув: " Я не желаю рисковать! Я ухожу, а вы как хотите! " --

после чего повернулся и побежал вниз. Но двое остались и выслушали меня

до конца, а я все пытался угадать по их лицам свою судьбу, но ничего

хорошего для себя не видел, и тогда мне в голову пришла спасительная

мысль, и я, забыв про все, что только что говорил, сразу выпалил:

" Имейте в виду, господа, я тесть господина Харона". -- " Какого Харона? "

-- спросил инсургент в очках. " Главного редактора окружной газеты". --

" Ну и что? " -- спросил инсургент в очках, а офицер все оглядывал небо. Я

растерялся: они явно не знали Харона. Но я все-таки сказал: " Мой зять в

первый же день взял автомат и ушел из дому". -- " Вот как? -- сказал

инсургент в очках. -- Это делает ему честь". -- " Все это вздор, --

сказал офицер. -- Что у вас в городе? Что с войсками? " -- " Не знаю, --

сказал я. -- У нас в городе все тихо". -- " Вход в город свободный? " --

спросил офицер. " По-моему, да, -- сказал я и счел своим долгом добавить:

-- Но вас могут задержать патрули городской антимарсианской дружины". --

" Что? -- сказал офицер, и на ожесточенном лице его впервые изобразилось

что-то похожее на удивление. Он даже перестал смотреть на небо и стал

смотреть на меня. -- Какая дружина? " -- " Антимарсианская, -- сказал я.

-- Во главе с унтер-офицером Полифемом. Может быть, вы знаете? Он

инвалид". -- " Чертовщина какая-то, -- сказал офицер. -- Можете вы нас

отвезти в город? " У меня упало сердце. " Разумеется, -- сказал я. -- Но

мой автомобиль... " -- " Да, -- сказал офицер. -- Что там у вас с ним? " Я

набрался решимости и соврал: " Кажется, заклинило двигатель". Офицер

присвистнул и, не говоря больше ни слова, повернулся и скрылся в хлебах.

Инсургент в очках продолжал пристально меня разглядывать, а потом вдруг

спросил: " У вас есть внуки? " -- " Да! -- соврал я в полном отчаянии. --

Двое! Один грудной... " Он сочувственно покивал. " Ужасно, -- сказал он.

-- Вот это мучит меня больше всего. Они ничего не знают и теперь никогда

не узнают... "

Я ничего не понимал из его слов, и я ничего не хотел понимать, я

молился только, чтобы он скорее ушел и ничего мне не сделал. Почему-то

мне вдруг представилось, что этот тихий человек в очках -- самый

страшный из них. Несколько секунд он ждал моего ответа, а потом закинул

свой автомат за плечо и сказал: " Советую вам поскорее уходить отсюда. До

свидания". Я не стал даже дожидаться, пока он скроется. Я повернулся и

как мог быстро пошел с холма в сторону города. Словно какая-то буря

несла меня на своих крыльях. Я не чувствовал ног, я не ощущал одышки,

кажется, я слышал какой-то механический рокот и гул за своей спиной, но

я даже не обернулся, а только попробовал бежать. Но отошел я недалеко,

когда навстречу мне с проселочной дороги вывернул небольшой грузовик,

битком набитый фермерами. Я был в полубеспамятстве, но нашел в себе силы

преградить им дорогу. Я замахал руками и закричал: " Стойте! Туда нельзя!

Там партизаны! " Грузовик остановился, меня окружили грубые простые люди,

почему-то вооруженные винтовками. Меня хватали за грудь, трясли, ругали

черными словами, я ничего не понимал, я был в ужасе и только через

некоторое время сообразил, что меня принимают за пособника инсургентов.

Ноги мои подкосились, но тут из кабины вылез шофер, оказавшийся, к

счастью, моим бывшим учеником. " Да что вы, ребята! -- заорал он, хватая

за руки замахивающихся. -- Это же господин Аполлон, городской учитель! Я

его знаю". Не сразу, но в конце концов все успокоились, и я рассказал о

том, что видел. " Ага, -- сказал шофер. -- Так мы и поняли. Сейчас мы их

выловим. Пошли, ребята". Я хотел продолжать свой путь в город, но он

убедил меня, что мне безопаснее быть с ними, а машину мою он спокойнень-

ко починит, пока ребята будут ловить бандитов. Меня подсадили в кабину,

и грузовик покатился к месту трагедии. Вот и вершина холма, вот мой

автомобиль, но дальше дорога была совершенно пуста. Не было ни трупов,

ни обломков, только остались горелые пятна на асфальте да неглубокая

выбоина на том месте, где произошел взрыв. " Понятное дело, -- сказал

шофер, останавливая грузовик. -- Подобрали уже. Во-он они летят... " Все

загомонили и стали тоже указывать на горизонт в сторону Марафин, но, как

я ни всматривался в безмятежное небо своим единственным глазом, так

ничего и не увидел.

Потом фермеры со сноровкой, свидетельствующей об определенном

опыте, без лишней суеты и споров разбились на две группы по десять

человек. Группы эти рассыпались в цепи и пошли прочесывать хлеба -- одна

направо, другая налево. " У них автоматы, -- предупредил я. -- И гранаты

тоже, кажется, есть". -- " Это нам хорошо известно", -- отвечали мне, и

через некоторое время донеслись крики, говорящие о том, что облава

напала на след. Шофер тем временем занялся починкой моей машины, а я,

присевши на заднее сиденье, откинулся в блаженном полузабытьи, наконец-

то получив время для нервного отдохновения. Шофер не только устранил

неисправности (оказалось, что в бензопроводе -- воздушная пробка), но и

почистил переднее сиденье, испачканный мною руль и приборный щиток.

Слезы благодарности выступили у меня на глазах, я пожал ему руку и

уплатил сколько мог. Он остался доволен. Этот простой добрый человек (я

так и не смог вспомнить его имени) оказался, кроме того, и весьма

разговорчивым в отличие от большинства фермеров, людей тоже простых и

добрых, но угрюмых и замкнутых. Он многое объяснил мне из происходящего.

Оказывается, инсургенты, которых народ называл попросту бандитами,

появились в округе уже на другой день после пришествия марсиан. Первое

время они дружески общались с фермерами, и тогда выяснилось, что

большинство из них было жителями Марафин, людьми, как правило, образо-

ванными и на первый взгляд безобидными, если не считать военных.

Намерения их остались для фермеров непонятными. Вначале они призывали

сельских жителей подняться против новой власти, но необходимость в этом

объясняли крайне смутно -- все твердили о гибели культуры, о вырождении

и прочих книжных вещах, не задевающих интересы сельского человека.

Однако фермеры их кормили и давали им ночлег, потому что обстановка

оставалась неясной и еще неизвестно было, чего можно ожидать от новых

порядков. Когда же обнаружилось, что от новых властей ничего плохого,

кроме хорошего, не видно, когда власть, давши хорошую цену, скупила на

корню урожай (даже не урожай, а всходы), когда она выдала щедрый аванс

под урожай синего хлеба, когда словно с неба стали падать деньги за

бесполезный до того желудочный сок и когда, с другой стороны, выяснилось,

что бандиты устраивают засады против представителей администрации, везу-

щих в деревню деньги, когда уполномоченный из Марафин ясно дал понять,

что с этим безобразием надобно для всеобщей пользы скорее кончать, тогда

отношение к инсургентам совершенно переменилось.

Несколько раз мы прерывали нашу беседу и прислушивались. С полей

доносились редкие выстрелы, и каждый раз мы удовлетворенно кивали друг

другу и перемигивались. Я уже совсем оправился и сел за руль, чтобы

развернуть машину домой (у меня и в мыслях, конечно, не осталось

продолжать путь в Марафины: бог с ним, с Алкимом, раз на дорогах такое

творится), когда облава возвратилась на шоссе. Сначала четверо фермеров

притащили к грузовику два неподвижных тела. Одного убитого я узнал --

это был человек в берете, которого офицер называл инженером. Другой,

юноша, почти мальчик, был мне незнаком. С некоторым облегчением я

заметил, что он, к счастью, не убит, а только тяжело ранен. Затем

гурьбой, весело переговариваясь, вернулись и остальные участники облавы.

Они привели пленного со связанными руками, которого я тоже узнал, хотя

теперь он был без очков. Победа была полная, никто из фермеров не

пострадал. Я испытал большое моральное удовлетворение, видя, как эти

простые люди, еще, казалось бы, разгоряченные боем, выказывают тем не

менее несомненное душевное благородство, обращаясь с поверженным против-

ником почти по-рыцарски. Раненому перевязали раны и довольно бережно

уложили в кузов. Пленному хотя и не развязали рук, но дали напиться и

сунули в рот сигарету. " Ну вот и сделали дело, -- сказал мой друг шофер.

-- Теперь в округе поспокойнее станет". Я счел своим долгом сообщить,

что инсургентов было по крайней мере пятеро. " Ничего, -- ответил он. --

Значит, двое ушли. Никуда они не денутся. Что в нашей округе, что в

соседней -- порядки одни. Перебьют или переловят". -- " А этих вы куда

отправите? " -- спросил я. " Отвезем. Тут километрах в сорока есть

марсианский пост. Там их всех принимают: и живых, и мертвых, каких

доставишь". Я еще раз поблагодарил его, пожал ему руку, и он отправился

к своему грузовику, сказавши остальным: " Поехали, что ли? " И тут

пленного провели мимо меня, и он приостановился на секунду и взглянул

мне прямо в лицо своими близорукими глазами. Может быть, мне это

показалось. Теперь я надеюсь, что мне это показалось. Но в глазах его

было нечто такое, отчего сердце мое упало. Бездарный мир! Нет, я не

оправдываю этого человека. Он экстремист, он партизан, он убивал и

должен быть наказан, но я же не слепой. Я отчетливо видел, что это

благородный человек. Не чернорубашечник, не невежда, а человек с

убеждениями. Впрочем, теперь я надеюсь, что я ошибся. Всю жизнь я

страдаю оттого, что думаю о людях хорошо.

Грузовик покатил в одну сторону, я -- в другую, и через час я был

уже дома, разбитый до последней степени, измученный и больной. Замечу,

кстати, что господин Никострат сидел в гостиной и Артемида угощала его

чаем. Однако мне было не до них. Гермиона принялась хлопотать вокруг

меня, расстелила постель, положила мне лед на сердце, и скоро я уснул, а

когда проснулся ночью, то понял, что экзема у меня вновь обостряется.

Это была ужасная, мучительная ночь.

Температура плюс семнадцать градусов, облачность десять баллов,

проливной дождь.

Да, они бунтовщики, люди вредные для всеобщего спокойствия. И

все-таки я не могу не пожалеть их, насквозь промокших, грязных,

загнанных, подобно диким зверям. И во имя чего? Что это -- анархизм?

Протест против несправедливости? Но против какой? Я их решительно не

понимаю. Странно, сейчас я припоминаю, что при облаве не было ни

автоматных очередей, ни разрывов гранат. Должно быть, у них кончились

боеприпасы.

11 ИЮНЯ (полночь)

Гермиона хотела, чтобы я провел этот день в постели, но я не

послушался ее и правильно сделал. В полдень я почувствовал себя

достаточно хорошо и сразу после обеда решился выйти в город. Человек

слаб. Не скрою, что мне не терпелось рассказать нашим о страшных и

трагических происшествиях, свидетелем которых я имел несчастье быть

вчера. Правда, к обеду эти события рисовались мне уже не столько в

трагическом, сколько в романтическом свете. Рассказ мой на " пятачке"

имел огромный успех, меня забросали вопросами, и мое маленькое тщеславие

было полностью удовлетворено. Забавно было глядеть на Полифема. (Он,

кстати, теперь единственный член антимарсианской дружины, который все

еще таскается с дробовиком. ) Когда я передал нашим свою беседу с

офицером-бунтовщиком, он немедленно возгордился, положив себя причастным

к отчаянной и опасной деятельности инсургентов. Он дошел даже до того,

что признал инсургентов смелыми ребятами, хотя и поступающими противоза-

конно. Что он этим хотел сказать -- я не понял, да и никто не понял. Он

заявил также, что на месте инсургентов показал бы " этому мужичью", почем

фунт дыма, и тогда чуть не случилась драка, потому что брат Миртила был

фермером и сам Миртил происходил из фермерской семьи. Я не люблю ссор,

не выношу их, и, пока драчунов растаскивали, я пошел в мэрию.

Господин Никострат был со мной отменно любезен, участливо интересо-

вался здоровьем и с большим сочувствием выслушал мой рассказ о вчерашнем

приключении. Да и не только он -- все служащие бросили текущие дела и

собрались вокруг меня, так что успех был полным и здесь. Все согласились,

что я действовал мужественно и мое поведение делает мне честь. Пришлось

пожать множество рук, а красотка Тиона попросила даже разрешения

поцеловать меня, каковое разрешение я дал, конечно, с удовольствием.

(Черт возьми, меня давно не целовали молоденькие девушки! Признаться, я

даже забыл, насколько это приятно. ) Насчет пенсии господин Никострат

уверил меня, что все, вероятно, будет хорошо, и сообщил под большим

секретом, будто вопрос о налогах теперь окончательно решен: начиная с

июля налоги будут взиматься желудочным соком.

Эта наша увлекательная беседа была, к сожалению, прервана форменным

скандалом. Дверь кабинета мэра вдруг распахнулась, на пороге появился

господин Корибант и, стоя спиною к нам, принялся кричать на господина

мэра, что он этого так не оставит, что это нарушение свободы слова, что

это коррупция, что господину мэру следует помнить о печальной судьбе

господина Лаомедонта и так далее. Господин мэр тоже говорил в повышенном

тоне, но голос у него был потише, чем у господина Корибанта, и я так и

не понял, что именно он говорил. Господин Корибант в конце концов

удалился, с силой хлопнув дверью, и тогда господин Никострат объяснил

мне, в чем дело. Оказывается, господин мэр оштрафовал и закрыл на неделю

нашу газету за то, что господин Корибант в позавчерашнем номере

опубликовал стихи, подписанные неким " икс-игрек-зет", в которых есть

строчка: " А на далеком горизонте свирепый Марс горит пожаром". Господин

Корибант отказывается подчиниться решению господина мэра, и вот уже

второй день они ругаются то по телефону, то лично. Обсудив это

происшествие, мы с господином Никостратом пришли к единому мнению, что

обе стороны в этом споре по-своему правы и по-своему не правы. С одной

стороны, взыскание, наложенное господином мэром на газету, чрезмерно

жестоко, тем более что стихотворение в целом абсолютно безобидно,

поскольку рассказывает лишь о неразделенной любви автора к ночной фее.

Но с другой стороны, ситуация такова, что не следует дразнить гусей -- у

господина мэра и без того хватает неприятностей хотя бы с тем же самым

Минотавром, который позавчера опять напился пьян и повредил своей

вонючей цистерной марсианскую машину.

Вернувшись на " пятачок", я снова присоединился к нашим. Ссора

Полифема с Миртилом была уже улажена, и беседа происходила в обычной

атмосфере дружеской дискуссии. Не без удовольствия я отметил, что мой

рассказ, по-видимому, направил умы собравшихся в определенное русло.

Говорили об инсургентах, о боевых средствах, которыми располагают

марсиане, и прочих подобных предметах.

Морфей рассказал, будто неподалеку от Милеса летательная машина

марсиан, совершившая вынужденную посадку из-за непривычки пилота к

повышенной силе тяжести, подвергшись нападению группы злоумышленников,

перестреляла всех до единого специальными электрическими снарядами,

после чего сама собою взорвалась, оставивши огромную яму со стеклянными

стенками. Весь Милес якобы ходит теперь смотреть эту яму.

Миртил со слов своего брата-фермера поведал нам о жуткой банде

амазонок, которые нападают на марсиан и похищают их в видах получения от

них потомства. Одноногий Полифем, со своей стороны, рассказал следующее.

Вчера ночью, когда он нес патрульную службу на Парковой улице, к нему

бесшумно подкрались четыре марсианские машины. Незнакомый голос на

ломаном языке и с неприятным шипением осведомился у него, как проехать к

трактиру, и хотя трактир не является объектом государственной важности,

Полифем просто из гордости и презрения к завоевателям отказался ответить,

так что марсиане поехали дальше не солоно хлебавши. Полифем уверял нас,

что жизнь его при этом висела на волоске, он даже заметил якобы длинные

черные стволы, направленные прямо на него, но в упорстве своем не

колебался ни секунды.

" А тебе что, жалко было сказать? -- спросил Миртил, не забывший еще

оскорбление, нанесенное его семейству. -- Знаю я таких сволочей.

Приедешь, бывало, в незнакомое место, захочется тебе выпить, так нипочем

не скажут, где трактир".

Дело опять чуть было не дошло до драки, но тут подошел Пандарей и,

радостно улыбаясь, сообщил, что Минотавра, наконец, у нас из города

забрали. Марсиане забрали. Подозревают Минотавра в связях с террористами

и в саботаже. Мы все возмутились: оставлять в самое жаркое время года

город без ассенизатора -- да это же преступление!

" Хватит! -- орал одноногий Полифем. -- Довольно терпеть проклятое

иго! Патриоты, слушай мою команду! Ста-ановись! " Мы уже начали строиться,

когда Пандарей всех успокоил, сказавши, что марсиане намерены в ближай-

шую неделю начать работы по прокладке канализации, а пока вместо

Минотавра будет младший полицейский. Все сказали, что это другое дело, и

вновь перешли к разговорам о террористах. И о том, что это все-таки

свинство -- устраивать засады.

Димант рассказал, вращая глазами, жуткую историю, что по городу

третий день ходят какие-то люди и угощают встречных конфетами. " Съешь

такую конфету -- и брык! -- готов". Надеются таким образом отравить всех

марсиан. Мы, конечно, в эту историю не поверили, но стало как-то жутко.

Тут Калаид, который давно уже дергался и брызгал, вдруг ляпнул: " А

в-в-вот у Аполлона у самого зять террорист". От меня сразу как-то

отшатнулись, а Пандарей, выпятив челюсть, веско заявил: " Это точно. Есть

такие сведения и у нас".

Я возмутился до последней степени и заявил им всем, что, во-первых,

тесть за зятя не отвечает; во-вторых, у самого Пандарея племянник в

прошлом году сел на пять лет за развратные действия; в-третьих, с

Хароном я всегда был на ножах, это любой может подтвердить, и в-четвер-

тых, ничего такого я за Хароном не знаю -- уехал человек в командировку,

и ни слуху от него, ни духу. Это были неприятные минуты, но вздорность

обвинения была настолько очевидна, что все кончилось благополучно, и

разговор пошел о желудочном соке.

Оказывается, все наши уже второй день сдают желудочный сок и

получают за него наличными. Один я в стороне. Всегда я каким-то

непонятным образом оказываюсь в стороне от того, что мне выгодно. Есть

на свете такие неустроенные люди: в казармах они вечно чистят сортиры,

на фронте они попадают в " котлы", все неприятности они получают первыми,

все блага они получают последними. Так вот я один из таких. Ну ладно.

Все наши хвастались, как они теперь довольны. Еще бы не быть довольным!

Тут через площадь проехала марсианская машина, и одноногий Полифем

задумчиво произнес: " А как вы полагаете, старички, если садануть ее

сейчас из дробовика, пробьет или не пробьет? " -- " Если, скажем, пуля,

то, пожалуй, пробьет", -- сказал Силен. " Это куда попадешь, -- возразил

Миртил. -- Если в лоб или в корму, то нипочем не пробить". -- " А если в

борт? " -- спросил Полифем. " Если в борт, то, пожалуй, пробьет", --

ответил Миртил. Я хотел было сказать, что граната -- и та не пробивает,

но Пандарей меня опередил, сказавши глубокомысленно: " Нет, старики, зря

вы спорите. Непробиваемы они". -- " И в борт непробиваемы? " -- ехидно

спросил Морфей. " Полностью", -- сказал Пандарей. " Что, и пулей? " --

спросил Миртил. " Да хоть из пушки стреляй", -- сказал Пандарей с большой

важностью. Тут все стали качать головами и похлопывать его по спине.

" Да, Пан, -- говорили они. -- Это ты, Пандарей, того. Тут ты, старина

Пандор, маху дал. Не подумал, старик, сболтнул". А желчный Парал

немедленно подпустил шпильку, что вот ежели Пандарею пальнуть из пушки в

корму, то вмятина, может быть, и останется, а вот если в лоб, то просто

отскочит, и все. Ну, Пандарей раздулся, застегнул китель на все

пуговицы, выкатил свои рачьи глаза и гаркнул: " Поговорили -- все!

Р-разойдись! Именем закона".

Не теряя времени, я отправился на донорский пункт. Конечно, тут

меня опять ожидала неудача. Никакого сока у меня не взяли, и никаких

денег я не получил. У них, оказывается, такой порядок, что сок сдавать

надо обязательно натощак, а я всего два часа как пообедал. Выдали мне

донорскую карточку и пригласили приходить завтра с утра. Впрочем, должен

сказать, что донорский пункт вообще произвел на меня самое благоприятное

впечатление. Оборудование новейшее. Зонд смазывается самыми лучшими

сортами вазелина. Прием желудочного сока производится автоматически, но

под наблюдением опытного врача, а не какого-нибудь громилы. Персонал

исключительно вежлив и обходителен, сразу видно, что платят им неплохо.

Все вокруг блестит чистотой, мебель новая. В ожидании очереди можно

смотреть телевизор или читать свежие газеты. Да и какая очередь! Гораздо

меньше и быстрее, чем в трактире. А деньги выдаются немедленно, прямо из

автомата. Да, во всем чувствуется высокая культура, гуманность, забота о

доноре. И подумать только, что каких-нибудь три дня назад этот дом был

логовом такого человека, как господин Лаомедонт!

Однако мысль о зяте не оставляла меня, и я почувствовал необходи-

мость обсудить эту новую досадную проблему с Ахиллесом. Я нашел его, как

всегда, за кассой, рассматривающим свой " Космос". Рассказ о моих

приключениях произвел на него огромное впечатление, и я почувствовал,

что он смотрит теперь на меня совсем другими глазами. Но когда речь

зашла о Хароне, он только пожал плечами и сказал, что образ моих

действий и опасности, которым я подвергался, полностью реабилитируют не

только меня, но, возможно, и самого Харона. Кроме того, он вообще

сомневался, что Харон способен принимать участие в чем-либо предосуди-

тельном. Харон, заявил он, скорее всего, находится сейчас в Марафинах и

принимает деятельное участие в восстановлении порядка, стремясь при этом

сделать что-нибудь полезное для родного города, как это и приличествует

всякому культурному гражданину, а местные завистники, все эти Пандареи и

Калаиды, способные лишь на безответственную болтовню, просто клевещут на

него.

У меня были свои сомнения на этот счет, но я, естественно,

промолчал и только подивился про себя, насколько мы, жители небольшого,

в сущности, городка, плохо знаем друг друга. Я понял, что напрасно

заговорил с Ахиллесом на эту тему, и, сделав вид, будто его рассуждения

меня вполне успокоили, перевел разговор на марки. И вот тут-то и

случилось это удивительное происшествие.

Помнится, вначале я говорил несколько принужденно, потому что

основною моей целью было все-таки отвлечь Ахиллеса от разговора о

Хароне. Но получилось так, что речь пошла об этой сакраментальной

перевернутой литографической надпечатке. В свое время я изложил Ахиллесу

совершенно неопровержимые доводы в пользу того, что это фальшивка, и

вопрос, казалось, был исчерпан. Однако накануне Ахиллес прочел какую-то

книжонку и возомнил себя способным выдвигать свои собственные суждения.

В наших отношениях это нечто небывалое. Естественно, я вышел из себя,

рассердился и прямо сказал, что Ахиллес ничего не понимает в филателии,

что еще год назад он не видел разницы между климмташем и кляссером и не

случайно коллекция его битком набита бракованными экземплярами. Ахиллес

тоже вспылил, и у нас началась самозабвенная перебранка, на которую я

способен только с Ахиллесом и только по поводу марок.

Я словно бы в тумане сознавал тогда, что во время спора кто-то как

будто входил в аптеку, протягивал Ахиллесу через мое плечо какую-то

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 Следующая ⇒