ВТОРОЕ НАШЕСТВИЕ МАРСИАН 4 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 4 из 7Следующая ⇒

излишки -- хорошо, не успел -- пеняй на себя. По-моему, это возмутитель-

но.

Полифем назначил меня в паре с заикой Калаидом патрулировать

площадь Согласия и прилегающие к ней улицы с двенадцати до двух часов

ночи. Выдав нам удостоверения, написанные от руки Силеном, он растроган-

но похлопал меня по плечу и сказал: " Старая гвардия! Что бы эти

дерьмовые шпаки делали без нас, Феб? Я знал, что в решительный час ты

будешь рядом". Мы обнялись и прослезились оба. В сущности, ведь Полифем

неплохой человек, просто он любит, чтобы ему подчинялись беспрекословно.

Вполне понятное желание. Я попросил у него разрешения быть свободным и

направился к Ахиллесу. Патруль патрулем, а на всякий случай следовало

предпринять кое-какие меры. Что такое желудочный сок, спрашивал я

Ахиллеса. Кому он может понадобиться? На что он годен? Ахиллес сказал,

что этот сок нужен для успешного переваривания пищи и, пожалуй, больше

ни для чего. Это я и без него знал. " Скоро я смогу предложить тебе

большую партию так называемого желудочного сока, -- сказал я. -- Может

быть, возьмешь? " Он ответил, что подумает, и тут же предложил обменять

мой неполный " зоосад" на беззубцовую авиапочту двадцать восьмого года.

Ничего не скажешь, беззубцовочка эта -- вещь уникальная, но у Ахиллеса

она с двумя наклейками и с каким-то сальным пятном. Не знаю, не знаю.

Выйдя из аптеки, я снова увидел марсианскую машину. Возможно, это

была та самая машина, а может быть, и другая. Нарушая все правила

уличного движения, она плыла посередине улицы, двигаясь, правда, со

скоростью пешехода, так что я имел возможность хорошо ее рассмотреть --

я шел в трактир, и нам было по пути. Самое первое мое впечатление

оказалось совершенно правильным: более всего машина походила на очень

запыленный рояль обтекаемой формы. Время от времени под нею что-то

вспыхивало, и она слегка подпрыгивала, но это, видимо, не было неисправ-

ностью, потому что она продолжала неуклонно продвигаться вперед, не

останавливаясь ни на секунду. Ни окон, ни дверей различить было нельзя

даже с близкого расстояния, но больше всего меня поражало отсутствие

колес. Правда, мое сложение не позволяло мне нагнуться достаточно низко,

чтобы заглянуть под днище. Вероятно, там все-таки были колеса -- не

может же быть, чтобы так уж ни одного колеса не было.

Неожиданно машина остановилась. И конечно же, она остановилась

перед особняком господина Лаомедонта. Помнится, я с горечью подумал:

ведь есть же на свете люди, для которых новый ли президент, старый ли

президент, марсиане или кто-нибудь еще -- не составляет никакой разницы.

Всегда, думал я, любая власть относится к ним с уважением и вниманием,

которого они отнюдь не заслуживают и даже, если говорить об уважении,

наоборот. Однако произошло нечто совершенно неожиданное. Справедливо

полагая, что из машины сейчас кто-то выйдет и я увижу, наконец, живого

марсианина, я остановился в сторонке и стал наблюдать вместе с другими

обывателями, ход мыслей которых совпадал, по-видимому, с моим. К нашему

изумлению и разочарованию, из машины, однако, вышли вовсе не марсиане, а

какие-то приличные молодые люди в узких пальто и одинаковых беретах.

Трое из них подошли к парадному входу и позвонили, а двое в свободных

позах, засунув руки глубоко в карманы своих пальто, расположились рядом

с машиной, опершись на нее разными частями тела. Парадная дверь

открылась, трое вошли внутрь, и оттуда сейчас же донеслись странные, не

очень громкие звуки, словно кто-то один принялся там небрежно передви-

гать мебель, а другие стали размеренными ударами выбивать ковер. Двое,

оставшиеся возле машины, не обращали на эти звуки никакого внимания. Они

пребывали в прежних позах, один рассеянно смотрел вдоль улицы, а другой,

позевывая, разглядывал верхний этаж особняка. Не переменили они позу и

через минуту, когда из парадной двери медленно и осторожно, как слепой,

вышел мой обидчик, шофер господина Лаомедонта. Лицо его было бледно, рот

широко раскрыт, глаза выпучены и стеклянны, а обе руки он крепко

прижимал к животу. Сойдя на тротуар, он прошел несколько шагов, с

кряхтением сел, посидел немного, сутулясь все больше и больше, а затем

повалился на бок, скорчился, перебрал ногами и замер неподвижно. Должен

признаться, что сначала я ничего не понял. Все происходило так нетороп-

ливо, в такой спокойной деловой обстановке, на фоне такого обычного

городского шума, что у меня невольно возникло и укрепилось ощущение,

будто так, собственно, и должно быть. Я не испытывал никакого беспокой-

ства и не искал никаких объяснений. Я так доверял этим молодым людям,

таким приличным, таким сдержанным... Вот один из них рассеянно поглядел

на лежащего шофера, закурил сигарету и снова стал разглядывать верхний

этаж. Мне даже показалось, что он улыбается. Потом послышался топот ног,

и из подъезда один за другим вышли: молодой человек в узком пальто,

промакивающий губы платочком; господин Лаомедонт в роскошном восточном

халате, без шляпы и в наручниках; другой молодой человек в узком пальто,

снимающий на ходу перчатки; и наконец, третий молодой человек в узком

пальто, нагруженный оружием. Правой рукой он прижимал к груди три или

четыре автомата, в левой руке он нес несколько пистолетов, просунув

палец сквозь спусковые скобы, и еще на каждом плече у него висело по

ручному пулемету. На господина Лаомедонта я взглянул только один раз, и

этого было вполне достаточно -- у меня до сих пор сохранилось впечатле-

ние чего-то красного, мокрого и липкого. Вся кавалькада неторопливо

пересекла тротуар и скрылась в недрах машины. Оставшиеся снаружи двое

молодых людей лениво оттолкнулись от полированного борта, подошли к

лежащему шоферу, осторожно взяли его за руки и за ноги и, слегка

раскачав, бросили в подъезд. Один из них затем извлек из кармана и

аккуратно приклеил рядом со звонком какую-то бумагу, после чего машина,

не разворачиваясь, с прежней скоростью двинулась в обратном направлении,

а оставшиеся молодые люди с самым скромным видом прошли через расступив-

шуюся толпу и скрылись за углом.

Когда я очнулся от столбняка, в который был ввергнут неожиданностью

и необычайностью случившегося, и вновь обрел способность размышлять, я

ощутил нечто вроде психического потрясения, как если бы передо мною

свершилось поворотное действие истории. Я уверен, что нечто подобное

пережили и ощутили и остальные свидетели. Мы все сгрудились перед

подъездом, но никто не решался войти внутрь. Я надел очки и через головы

прочитал прокламацию, наклеенную под звонком. Прокламация гласила:

" Наркотики -- яд и позор нации! Пришла пора покончить с наркотиками. И

мы с ними покончим, а вы нам поможете. Беспощадно покараем тех, кто

распространяет наркотики". Будь это кто-нибудь другой, разговоров хвати-

ло бы часа на два, а тут все только обменивались междометиями, не в

силах побороть еще привычную робость: " Ай-яй-яй-яй... ", " Надо же, а! ",

" Эхе-хе-хе-хе... ", " Да, господа, увы!.. ". Кто-то вызвал полицию и врача.

Врач вошел в дом и занялся там шофером. Потом прибыл Пандарей на

полицейском вездеходе. Он потоптался на крыльце, несколько раз перечитал

прокламацию, почесал в затылке и даже заглянул в двери, но войти

струсил, хотя врач раздраженно звал его в самых непочтительных выражени-

ях. Он встал в дверях, расставив ноги, засунув руки за ремень и

надувшись, как индюк. С появлением полиции толпа несколько осмелела и

заговорила более определенно: " Таким, значит, манером, а? ", " Да, что уж

тут, все ясно... ", " Интересно, интересно, господа! ", " В жизни бы не

поверил... ". Я с тревогой чувствовал, что языки развязываются, и хотел

уже уйти, хотя любопытство одолевало меня, но тут Силен обратился к

Пандарею с прямым вопросом: " Итак, Пан, закон все-таки восторжествовал?

Решились наконец? " Пандарей значительно поджал губы и, поколебавшись,

произнес: " Я так полагаю, что это не мы решились". -- " Как же это так --

не вы? А кто же тогда? " -- " Я так полагаю, что это столичная

жандармерия", -- громовым шепотом произнес Пандарей, оглядевшись по

сторонам. " Какая же это жандармерия? -- возразили в толпе. -- Жандарме-

рия и вдруг в марсианской машине! Нет, никакая это не жандармерия". --

" Так что же это, по-вашему? Сами марсиане, что ли? " Пандарей надулся еще

больше и гаркнул: " Эй, кто там про марсиан? Осторожно! " Но на него

больше не обращали внимания. Языки развязались окончательно: " Машина,

может, и марсианская, да сами они не марсиане, это точно. Повадки у них

наши, человеческие", " Верно! Какое, спрашивается, марсианам дело до

наркотиков? ", " Э, старина, новая метла чисто метет. А до желудочного

сока нашего какое им дело? ", " Нет, господа, это были не люди. Слишком,

понимаете ли, спокойные, слишком молчаливые. Думается мне, что это были

сами марсиане. Работают, как машины", " Правильно, машины! Роботы! Зачем

марсианам руки пачкать? У них роботы есть". Пандарей, не удержавшись,

тоже вмешался с предположением. " Нет, старички, -- провозгласил он. --

Никакие это не роботы. Это теперь порядок такой. В жандармерию теперь

набирают исключительно глухонемых. В целях сохранения государственной

тайны". Гипотеза эта вызвала сначала изумление, а затем ядовитые

реплики, большей частью очень остроумные, но я запомнил только замечание

желчного Парала. Парал выразился в том смысле, что неплохо было бы и в

полицию набирать исключительно глухонемых, но не в целях сохранения

государственной тайны, а чтобы оградить ни в чем не повинных людей от

белиберды, извергаемой на них этими официальными лицами. Расстегнувшийся

было Пандарей, конечно, сейчас же раздулся, снова застегнул китель и

заорал: " Поговорили -- все! " И нам, к сожалению, пришлось разойтись,

хотя именно в эту минуту подкатила карета " Скорой помощи". Старый осел

так рассвирепел, что мы могли лишь издали наблюдать, как из подъезда

выносят изувеченного шофера, а следом, к нашему удивлению, еще два

каких-то тела. До сих пор неизвестно, кто были эти двое.

Все наши направились в трактир, и я тоже. За стойкой непринужденно

расположились те самые двое молодых людей в узких пальто. Как и прежде,

они были спокойны и молчаливы, пили джин и рассеянно смотрели поверх

голов. Я заказал себе полный обед и, насыщаясь, наблюдал, как самые

любопытные из наших постепенно придвигаются к молодым людям. Смешно было

смотреть, как неумело Морфей пытается завести с ними разговор насчет

погоды в Марафинах, а Парал, вознамерившись взять быка за рога,

предлагает им выпивку. Молодые люди, как бы не видя никого вокруг,

исправно поглощали придвигавшиеся к ним напитки, но продолжали хранить

бесстрастное молчание. Шутки их не смешили, намеки их не задевали, а

прямых вопросов они словно бы даже и не слышали вовсе. Я не знал, что и

думать. Я то восхищался их необычной выдержкой, их полным равнодушием к

смешным попыткам втянуть их в разговор, то начинал склоняться к мысли,

что это действительно марсианские роботы, что отвратительная внешность

марсиан не позволяет им представать перед нами самолично, то подозревал

в них самих марсиан, о которых мы, в сущности, до сих пор ничего не

знаем. Наши, обнаглев, сгрудились вокруг молодых людей и уже без всякого

стеснения обсуждали их личности, а кое-кто осмеливался даже пробовать на

ощупь материал их пальто. Все теперь были убеждены, что перед ними

роботы. Япет даже начал беспокоиться. Подавая мне бренди, он расстроенно

сказал: " Как же так -- роботы? Взяли по два джина, по два бренди, две

пачки сигарет, а платить кто будет? " Я объяснил ему, что программа

робота, предусматривающая потребление напитков и сигарет, без сомнения

должна предусматривать и какой-то способ оплаты потребленного. Япет

успокоился, но тут у стойки началась драка.

Как потом стало известно, желчный Парал заключил пари с дураком

Димантом, что Димант приложит к руке робота горящую сигарету и ничего от

этого не случится. Своими же глазами я увидел вот что. Из развлекающейся

толпы, подобно пробке из бутылки, вырвался вдруг Димант. Он пролетел

спиной вперед через весь зал, мелко суча ногами, опрокидывая столики и

встречных, и упал в углу. Не прошло и секунды, как совершенно подобным

же образом, но в другом углу, оказался Парал. Наши бросились врассыпную,

а я, ничего еще тогда не поняв, увидел, что молодые люди по-прежнему

тихо сидят у стойки и задумчиво, одинаковым движением подносят к губам

рюмки со спиртным.

Парала и Диманта подняли и оттащили за кулисы приводить в себя. Я

взял свой стакан и тоже проследовал за кулисы. Мне захотелось выяснить,

что произошло. Я пришел в тот момент, когда Димант уже очнулся и сидел с

самым идиотским видом, ощупывая свою грудь. Парал еще не приходил в

себя, но уже глотал джин и запивал содовой. Рядом с ним, держа наготове

полотенце, стояла служанка, чтобы подвязать ему челюсть, когда он

очнется. Там я узнал описанную выше версию инцидента и согласился с

остальными, что Парал провокатор, а Димант просто дурак, не лучше

Пандарея. Однако, высказав эти разумные соображения, наши ничуть не

удовлетворились, а забрали себе в голову, что этого так оставить нельзя.

Полифем, державшийся до этого в тени, заявил, что это будет первая

боевая акция нашей дружины. Этих молодчиков мы встретим, когда они

выйдут из трактира, сказал он и принялся командовать, кто из нас где

должен встать и по какому месту и когда начинать бить. Я немедленно

отмежевался от этой затеи. Во-первых, я вообще противник насилия, во мне

нет решительно ничего от унтер-офицера. Во-вторых, я не видел тогда за

молодыми людьми никакой особенной вины. И наконец, я планировал вовсе не

драться с ними, а поговорить о своих делах. Я потихоньку выбрался из-за

кулис, вернулся к своему столику, и именно эти мои действия положили

начало дальнейшему, столь огорчительному для меня событию.

Впрочем, даже сейчас, когда я гляжу на прожитый день совсем другими

глазами, я должен констатировать, что логика моих поступков была и

остается безупречной. Молодые люди -- не из наших мест, рассуждал я. Тот

факт, что они прибыли на марсианской машине, свидетельствует об их,

скорее всего, столичном происхождении. Более того, участие их в экзеку-

ции господина Лаомедонта свидетельствует об их несомненной принадлежнос-

ти к власть имущим: вряд ли против господина Лаомедонта послали бы

каких-нибудь рядовых исполнителей. Таким образом, по логике вещей

получалось, что молодые люди обязательно должны были быть хорошо

осведомлены в новых обстоятельствах и могли сообщить мне многое из того,

что меня интересует. Не в моем положении маленького человека, над

которым издевается шофер господина Лаомедонта и которого отказывается

информировать секретарь мэрии, можно пренебречь случаем получить правди-

вую информацию. С другой стороны, молодые люди отнюдь не вызывали во мне

каких-либо опасений. Тот факт, что они несколько жестоко обошлись с

господином Лаомедонтом и его телохранителями, нимало не настораживал

меня. Это была их служба, и это был господин Лаомедонт, которому давно

уже надлежало воздать по заслугам. Что же до инцидента с Паралом и

Димантом, то, господа мои, Димант глуп, и иметь с ним дело невозможно, а

Парал кого угодно способен вывести из себя своими желчными остротами. Я

не говорю уже о том, что и сам никому не позволил бы называть меня

роботом и тем более прижигать мне руку сигаретой.

Поэтому, когда я, допив бренди, направился к молодым людям, я был

совершенно уверен в успехе своего предприятия. План предстоящей беседы я

продумал во всех деталях, приняв во внимание и род их деятельности, и их

настроение в связи с только что имевшим место инцидентом, и их

природные, видимо, молчаливость и сдержанность. Вначале я намеревался

попросить у них извинения за бездарное поведение моих компатриотов.

Далее я представился бы, выразил бы надежду, что не обременяю их своей

беседой, посетовал бы на качество бренди, которое Япет частенько

доливает дешевыми сортами, и предложил бы им угоститься из моей

персональной бутылки. И только после этого и после того, как мы обсудили

бы погоду в Марафинах и в нашем городе, я рассчитывал мягко, деликатно

перейти к основному вопросу. Направляясь к ним, я отметил, что один из

них занят раскуриванием сигареты, а другой, отвернувшись от стойки,

внимательно и, как мне показалось, с интересом следит за моим приближе-

нием. Поэтому я решил обратиться именно к нему. Подойдя, я приподнял

шляпу и сказал: " Добрый вечер". И тогда этот молодчик сделал какое-то

ленивое движение плечом, и тотчас в голове у меня словно разорвалась

граната. Ничего не помню. Помню только, что я долгое время лежал за

кулисами рядом с Паралом, глотал джин, запивая содовой, и кто-то

прикладывал мне к пораженному глазу мокрую холодную салфетку.

И вот теперь я спрашиваю себя: чего же ждать дальше? Никто не

вступился за меня, никто не поднял голоса протеста. Все повторяется

вновь. Опять молодчики, наводящие ужас, избивают граждан на улицах. А

когда Полифем привез меня домой в своей инвалидной малолитражке, дочь

моя, равнодушная, как и все остальные, целовалась в саду с господином

секретарем. Нет, если бы даже я знал, чем все это кончится, я все равно

должен был бы, обязан был бы попытаться завязать с ними беседу. Я был бы

более осторожен, я не приближался бы к ним, но от кого еще я могу

получить сведения? Я не желаю трястись над каждым медяком, я не способен

больше давать уроки через силу, я не хочу продавать дом, в котором

прожил столько лет. Я боюсь этого, и я хочу покоя.

8 ИЮНЯ

Температура плюс семнадцать, облачность восемь баллов, ветер южный,

3 метра в секунду. Сижу дома, никуда не выхожу, никого не вижу. Опухоль

уменьшилась, и поврежденное место почти не болит, но общий вид все равно

безобразен. Весь день рассматривал марки и смотрел телевизор. В городе

все по-прежнему. Вчера ночью наша золотая молодежь осадила заведение

мадам Персефоны, занятое солдатами. Говорят, было форменное сражение.

Поле боя осталось за армией. (Это вам не марсиане. ) В газетах ничего

особенного. Об эмбарго ни слова, такое впечатление, будто его отменили

совсем. Есть странное выступление военного министра, набранное петитом,

о том, что наше участие в Боевом Содружестве является бременем для

страны и не так уж обоснованно, как это может показаться на первый

взгляд. Слава богу, догадался через одиннадцать лет! Но главным образом

пишут о фермере по имени Перифант, который замечателен тем, что способен

давать до четырех литров желудочного сока в сутки безо всякого вреда для

своего организма. Сообщается его трудная биография со многими интимными

подробностями, приводятся интервью с ним, и несколько раз передавали

сцены из его жизни по телевизору. Плотный грубоватый мужчина сорока пяти

лет, без какого-нибудь интеллекта. Посмотришь на него и никак не

подумаешь, что перед тобою такой удивительный феномен. Он все время

упирал на свой обычай высасывать по утрам кусочек сахару. Надо будет

попробовать.

Да! В нашей газете есть статья ветеринара Калаида о вреде наркоти-

ков. Калаид там прямо пишет, что регулярное потребление наркотиков

крупным рогатым скотом исключительно вредно в смысле отделения желудоч-

ного сока. Приводится даже диаграмма. Интересное наблюдение: вот ведь

написано у Калаида все черным по белому, а читать невыносимо трудно. Все

кажется, будто он пишет и заикается. Но в общем получается, что

господина Лаомедонта истребили за то, что он препятствовал гражданам

свободно выделять желудочный сок. Создается впечатление, будто желудоч-

ный сок является неким краеугольным камнем новой государственной полити-

ки. Такого еще не бывало. Но если подумать, то почему бы и нет?

Вернулась из гостей Гермиона. Сначала мы с ней поссорились из-за

коньяка. Она считает, что от коньяка у меня усиливается экзема. Я

ответил ей, что это вздор, что экзема усиливается у меня от нервных

потрясений, от жары и от таких вот разговоров. Никак она не может

понять, что мне необходим покой. Хорошо еще, что она не жена мне и что я

имею хотя бы формальное право ей приказывать. За ужином она рассказала,

что в бывшем особняке господина Лаомедонта оборудуется стационарный

донорский пункт по приему желудочного сока. Если это правда, то я

одобряю и поддерживаю. Я вообще за всякую стационарность и устойчивость.

Марочки мои, марочушечки! Одни вы меня никогда не раздражаете.

9 ИЮНЯ

Температура плюс шестнадцать, облачность пять баллов, небольшой

дождь. Опухоль исчезла совершенно, однако, как и предсказывал Ахиллес,

все пространство вокруг глаза приняло безобразный зеленый оттенок. На

улице появиться невозможно: ничего, кроме глупых шуток, не услышишь.

Утром позвонил в мэрию, но господин Никострат изволил пребывать в

юмористическом настроении и абсолютно ничего нового по поводу пенсии не

сообщил. Конечно же, я разволновался, попробовал успокоиться марками, но

даже марки меня не утешили. Тогда послал Гермиону в аптеку за успокаива-

ющим, но она вернулась с пустыми руками. Оказывается, Ахиллес получил

специальный циркуляр выдавать успокаивающее исключительно по рецептам

городского врача. Я разозлился и позвонил ему, затеял ссору, а сказать

по правде -- что с него взять? Все лекарства, содержащие наркотики,

строжайше учитываются полицией и специальным уполномоченным от мэрии.

Что ж, лес рубят -- щепки летят. Взял и выпил коньяку, прямо при

Гермионе. Помогло. Даже лучше. А Гермиона и не пикнула.

Утром к Миртилу, который все еще живет в палатке, вернулось

семейство. Честно говоря, я обрадовался. Это был верный признак того,

что положение в стране стабилизируется. И вдруг после обеда я вижу, что

Миртил снова сажает их всех в автобус. В чем дело? " Ладно, ладно, --

отвечает мне Миртил в своей обычной манере. -- Все вы здесь умники, а я

дурак... " В общем, он ходил на " пятачок" и узнал там, будто казначея и

архитектора марсиане намерены привлечь к ответственности за растрату и

махинации; якобы их даже куда-то уже вызывали. Я попытался объяснить

Миртилу, что это хорошо, что это справедливо, но куда там! " Ладно,

ладно, -- отвечал он. -- Справедливо... Сегодня казначея с архитектором,

завтра мэра, а послезавтра я не знаю кого, может быть, и меня. Нечего

тут. Тебе вот они в глаз подвесили, это что -- тоже справедливо? " Не

могу я с ним разговаривать. Ну его.

Звонил господин Корибант, он, оказывается, замещает Харона в

газете. Голос жалкий, дрожащий, какие-то у них там в газете неприятности

с властями. Умолял сказать, скоро ли вернется Харон. Я говорил с ним,

конечно, очень сочувственно, но не сказал ни слова о том, что Харон уже

один раз возвращался. Интуитивно я чувствую, что не стоит об этом

распространяться. Бог знает, где сейчас Харон и что он делает. Не

хватает мне еще неприятностей из-за политики. Сам о нем никому не говорю

и Артемиде с Гермионой запретил. Гермиона сразу меня поняла, но Артемида

разыграла сцену.

10 ИЮНЯ

Только теперь я кое-как пришел в себя, хотя по-прежнему болен и

измучен. Экзема разыгралась так, как еще не бывало. Весь покрылся

волдырями, все время чешусь, хотя знаю, что нельзя. И неотвязно

преследуют меня жуткие фантомы, от которых я хотел бы избавиться, но не

могу. Я понимаю: идти убивать из-под палки, убивать, чтобы не убили

тебя. Это тоже мерзко и скверно, но это по крайней мере естественно. А

ведь их-то никто не заставляет. Партизаны! Я-то знаю, что это такое. Но

мог ли я ожидать, что на склоне лет мне доведется снова увидеть это

своими глазами?

Началось все с того, что вчера утром вопреки всем ожиданиям я

получил очень дружелюбный ответ от генерала Алкима. Он писал, что хорошо

помнит меня, очень меня любит и желает мне всяческого благополучия.

Письмо это сильно взволновало меня. Я просто места себе не находил. Я

посоветовался с Гермионой, и она была вынуждена согласиться, что такой

случай упускать нельзя. Нас обоих смущало только одно -- неспокойные

времена. И тут мы видим, что Миртил сворачивает свой временный лагерь и

начинает перетаскивать вещи обратно в дом. Это явилось последней каплей.

Гермиона сделала мне очень элегантную черную повязку через пораженный

глаз, я забрал папку с документами, сел в свой автомобиль и отправился в

Марафины.

Погода мне благоприятствовала, я спокойно ехал по пустынному шоссе

между синеющими полями и обдумывал возможные варианты своих действий в

зависимости от различных обстоятельств. Однако, как всегда, очень скоро

обнаружилось непредвиденное. Примерно в сорока километрах от города

двигатель начал чихать, машина задергалась, стала плохо тянуть, а потом

и совсем остановилась. Случилось это на вершине холма, и когда я вылез

на дорогу, передо мной открылся мирный сельский пейзаж, выглядевший,

правда, несколько непривычно из-за синевы зреющих злаков. Помню, что,

несмотря на задержку, я был совершенно спокоен и не удержался полюбо-

ваться разбросанными в отдалении аккуратными белыми фермами. Синие хлеба

стояли очень высоко, достигая местами человеческого роста. Никогда

доселе в наших краях не урождались такие обильные хлеба. Шоссе, прямое

как стрела, просматривалось до самого горизонта.

Я открыл капот и некоторое время осматривал двигатель, надеясь

найти неисправность. Но я слишком неважный механик, и довольно скоро,

отчаявшись, я выпрямил усталую спину и огляделся, пытаясь сообразить, у

кого можно получить помощь. Однако ближайшая ферма была все-таки слишком

далеко, а на дороге виднелась только одна машина, которая приближалась

со стороны Марафин, двигаясь с довольно высокой скоростью. Сначала я

обрадовался, но вскоре, к своему большому сожалению, убедился, что это

одна из черных марсианских машин. Впрочем, я не потерял надежды

полностью, потому что помнил, что в марсианских машинах могут находиться

и обыкновенные люди. Перспектива голосовать этот мрачный, черный меха-

низм не слишком меня прельщала, боязно было, что там могут оказаться

все-таки марсиане, к которым я испытывал инстинктивный страх. Но что мне

оставалось делать? Я вытянул руку поперек шоссе и сделал несколько шагов

навстречу машине, достигшей уже подножия холма. И тут началось ужасное.

Машина была в пятидесяти метрах от меня, когда сверкнула вдруг

желтая вспышка, машина подпрыгнула и встала дыбом. Раздался громовой

удар, шоссе заволоклось облаком дыма. Затем я увидел, что машина словно

бы пытается взлететь, она уже поднялась было над облаком, сильно кренясь

набок, но тут рядом с нею одна за другой сверкнули еще две вспышки,

двойной удар перевернул ее, и она всей тяжестью грохнулась об асфальт,

так что я ощутил содрогание почвы своими ослабевшими от неожиданности

ногами. Страшная авария, подумалось мне в первый момент. Машина загоре-

лась, и из нее стали выбираться какие-то охваченные огнем черные фигуры.

В ту же минуту поднялась стрельба. Я не мог понять, кто стреляет, откуда

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 Следующая ⇒