ВТОРОЕ НАШЕСТВИЕ МАРСИАН 2 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 7Следующая ⇒

же, что человек сам в свои слова не верит, а спорит, упорствует. Сидит

как монгольский истукан, смотрит в окно и твердит одно и то же, что,

мол, в этом городе не я один разбираюсь в феноменах натуры. Можно

подумать, что они там в своем фармацевтическом училище действительно

упражнялись в серьезных науках. Нет, ни с кем из наших невозможно

довести хоть какой-нибудь спор до разумного завершения. Вот Полифем,

например. Он никогда не спорит по существу. Истина его не интересует,

ему одно важно: посрамить оппонента. Положим, спор идет о форме нашей

планеты. Совершенно точными, известными каждому образованному человеку

аргументами я доказываю ему, что Земля есть, грубо говоря, шар. Он

ожесточенно и безуспешно атакует каждый аргумент по очереди, а когда мы

доходим до формы земной тени во время лунных затмений, он вдруг заявляет

что-нибудь вроде: " Тень, тень... Наводишь тут тень на ясный день.

Бородавку сначала под носом выведи да волосы на своей плеши отрасти, а

тогда уж и спорь". Или, скажем, Парал. Поспорил я с ним как-то о

способах излечения алкоголизма. Оглянуться не успел, как мы перешли к

внешней политике тогдашнего президента, а от нее -- к проблеме панспер-

мии. И что самое удивительное -- до панспермии и до внешней политики мне

тогда не было и сейчас нет никакого дела, а алкоголизмом мучительно для

всех окружающих страдал двоюродный племянник Гермионы. Сейчас-то он в

армии, военфельдшер, а в то время жизнь моя была сплошным кошмаром. Да,

алкоголизм есть бич народов.

Спор наш закончился тем, что Ахиллес достал заветную бутылочку, и

мы выпили по рюмке джина. Торговля у Ахиллеса идет неважно. У меня такое

впечатление, что ему и на джин бы не хватало, если бы не мадам

Персефона. Вот и сегодня опять пришли от нее. " Могу предложить антигест",

-- говорит Ахиллес деликатным шепотом. " Нет, -- отвечает посыльная, --

просили чего-нибудь повернее, пожалуйста". Повернее, видите ли, ей.

Прибегал еще поваренок от Япета за зубными каплями, а больше никто не

приходил, и мы побеседовали всласть. Я обменял розовый " Монумент" на его

серию " Красный Крест". Собственно, " Красный Крест" мне не нужен, но

Харон позавчера сказал, что к нему в редакцию пришло объявление: " Возьму

" Красный Крест", предлагаю любую перевернутую надпечатку из стандарта".

Надо признаться, что, как это ни странно, Харон -- единственный человек

в нашем доме, который надо мной не хихикает. Вообще, если подумать, он

совсем не плохой человек, и Артемида поступает не только аморально, но и

неблагородно. А каков этот Никострат!

Возвращаюсь домой в девять вечера и вижу, что они опять сидят у

меня в саду, в тени, и, правда, не целуются, но надо же все-таки совесть

иметь. Я вышел в сад, взял Артемиду за руку и говорю этому хлыщу: " До

свидания, господин Никострат, спокойной ночи". Артемида вырывает у меня

свою руку и, ни слова не говоря, уходит. А этот распутник, весьма

неуклюже пытаясь сгладить неловкость, затевает со мной разговор о

муниципальных рекомендациях, которые следует прилагать к прошению о

пенсии. И я стою и его слушаю. Его палкой надо гнать из сада, а я его

слушаю. Деликатность моя проклятая. И неуверенность. Вот уж действитель-

но комплекс неполноценности. И тут он вдруг скверно осклабляется и

говорит: " А как поживает очаровательная госпожа Гермиона? Вы, господин

Аполлон, не промах. От такой экономки я бы тоже не отказался". У меня

сердце упало, и я совсем уже онемел. А он, не дождавшись ответа -- да и

зачем ему мой ответ? -- удалился, хохоча на всю улицу, и я остался один

в темном саду.

Да, ничего не поделаешь. Наши отношения с Гермионой придется

все-таки как-то урегулировать. Знаю ведь, что ни к чему это мне, но

спокойствие душевное требует жертв.

3 ИЮНЯ

Иногда меня охватывает настоящий ужас при мысли о том, что дело с

моей пенсией не образуется. У меня все стесняется внутри, и я совершенно

ничем не могу заниматься.

Но если рассуждать логически, дело должно кончиться самым благопри-

ятным образом. Во-первых, я проработал учителем тридцать лет, если не

считать перерыва на войну. Точнее, даже тридцать лет и два месяца.

Во-вторых, я ни разу не менял место службы, никогда не прерывал стажа на

переезды и другие отвлекающие обстоятельства и только однажды, семь лет

назад, брал кратковременный отпуск за свой счет. А участие в военных

действиях не может считаться перерывом стажа, это же ясно. По самым

приблизительным подсчетам, через мои классы прошло более четырех тысяч

учеников, почти все нынешнее население города. В-третьих, последние годы

я все время был на виду и трижды замещал директора гимназии на время его

отпуска. В-четвертых, работал я безупречно, имею шестнадцать благодар-

ностей министерства, личный адрес покойного министра ко дню моего

пятидесятилетия, а также бронзовую медаль " За усердие на ниве народного

просвещения". Целый ящик в моем столе специально отведен под благодар-

ственные адреса родителей. В-пятых, моя специальность. Сейчас все

свихнулись на этом космосе, так что астрономия -- предмет актуальный.

По-моему, это тоже довод. Вот как окинешь все это взглядом, и кажется:

какие могут быть сомнения? На месте министра я бы, не задумываясь,

назначил мне первый разряд. Господи, тогда бы я, наконец, успокоился.

Ведь, по сути дела, мне не так уж много надо в жизни. Три-четыре

сигареты, рюмка коньяку, кое-какая мелочь на карты, вот и все. Ну и

марки, конечно. Первый разряд -- это сто пятьдесят в месяц. Сто я отдаю

Гермионе на хозяйство, двадцать -- на книжку про черный день, а то, что

останется, это уж будет мое. Тут и на марки хватит, и на все прочее.

Неужели я не заслужил?

Плохо, что старый человек никому не нужен. Выжмут его как лимон, и

иди подыхай. Благодарности, адреса? Кого это сейчас интересует? Медаль?

У кого их нет? И обязательно ведь кто-нибудь прицепится, что был в

плену. В плену был? Был. Три года? Три года. Все! Значит, стаж

прерывался на три года, получите свой третий разряд и не раздувайте нашу

переписку.

Вот если бы знакомства! А кстати, ведь один мой ученик, а именно --

генерал Алким, и поныне сидит в Нижнем конгрессе. Что если ему написать?

Он меня должен помнить, у нас с ним было много тех маленьких конфликтов,

о которых с таким удовольствием вспоминают ученики, ставши взрослыми.

Ей-богу, напишу. Так прямо и начну: " Здравствуй, мальчик. Вот я уже и

старик... " Подожду немного и напишу.

Сегодня весь день сидел дома: Гермиона вчера была в гостях у тетки

и принесла оттуда большой пакет со старыми марками. Разбирая их, получил

огромное удовольствие. Это ни с чем нельзя сравнить. Это как бесконечный

медовый месяц. Оказалось несколько отличных экземпляров, правда, все с

наклейками, придется реставрировать. Миртил разбил у себя во дворе

палатку и живет там со всей семьей. Хвастался, что может собраться и

выехать за десять минут. Рассказывал, что связи с Марафинами по-прежнему

нет. Наверняка врет. Пьяный Минотавр наехал своей грязной цистерной на

красный автомобиль господина Лаомедонта и подрался с шофером. Обоих

отвели в участок. Потом Минотавра заперли до вытрезвления, а шофера,

говорят, отвезли в больницу. Есть все-таки справедливость на свете.

Артемида сидит тихо, как мышка: вот-вот должен вернуться Харон. Я уж

Гермионе ничего не рассказываю. Может быть, как-нибудь обойдется. Эх,

получить бы первый разряд!

4 ИЮНЯ

Только что кончил читать вечерние газеты, но по-прежнему ничего не

понимаю. Несомненно, какие-то изменения произошли. Но какие именно? И

вследствие каких событий? Любят у нас приврать, вот что.

Утром, попив кофе, я отправился на " пятачок". Утро было хорошее,

теплое. (Температура плюс восемнадцать, облачность ноль баллов, ветер

южный, 1 метр в секунду по моему анемометру. ) Выйдя за калитку, я

увидел, что Миртил суетится вокруг разложенной на земле палатки. Я

спросил его, что это он. " Ладно, ладно, -- ответил он с сильным

раздражением. -- Умники нашлись. Ну и сидите, ждите, пока вас всех

перережут". Я Миртилу ни на грош не верю, но от таких разговоров у меня

всегда мурашки. " Да что еще случилось? " -- спросил я. " Марсианцы", --

коротко ответил он и принялся уминать палатку коленом. Я его не сразу

понял, и, может быть, именно поэтому у меня от этого странного слова

возникло ощущение, будто надвигается нечто страшное и неодолимое. Ноги у

меня ослабели, и я присел на бампер грузовика. Миртил молчал, только

пыхтел и сопел. " Как ты сказал? " -- спросил я. Он упаковал палатку,

перекинул ее в кузов и закурил. " Марсианцы напали, -- сказал он шепотом.

-- Теперь нам всем конец. Марафины сожгли, говорят, дотла, десять

миллионов убитых в одну ночь, представляешь? А нынче пожаловали к нам в

мэрию. Власть теперь ихняя, так что все. Сеять уже запретили, а теперь,

говорят, желудки всем вырезать будут. Желудки им зачем-то нужны,

представляешь? Я этого дожидаться не буду, желудок мне самому нужен. Я

как услыхал про все это, так сразу и решил: эти новые порядочки не для

меня, пропади оно тут все пропадом, а я еду к брату на ферму. Я уже

старуху с ребятами отправил на автобусе. Отсидимся, осмотримся, а там

видно будет". -- " Постой, -- сказал я, отчетливо понимая, что он все

врет, но слабея все более. -- Постой, Миртил, что ты такое говоришь? Кто

напал? Кто сжег? У меня сейчас зять в Марафинах". -- " Накрылся твой

зять, -- сказал Миртил сочувственно и бросил окурок. -- Считай, что

дочка твоя овдовела. То-то секретарю раздольице... Ну, я поехал. Прощай,

Аполлон. Мы с тобой всегда были по-доброму. Я на тебя зла не имею, и ты

меня лихом не поминай". -- " Господи! -- в отчаянии закричал я, совсем

уже ослабев. -- Да кто напал-то? " -- " Марсианцы, марсианцы! -- сказал

он, снова переходя на шепот. -- Оттуда! -- Он поднял палец к небу. -- С

кометы подвалили". -- " Может быть, марсиане? " -- с надеждой спросил я.

" Ладно, ладно, -- сказал он, забираясь в кабину. -- Ты учитель, тебе

виднее. А вот мне так все равно, кто мне кишки выпустит... " -- " Господи,

Миртил, -- сказал я, поняв окончательно, что все это вранье. -- Ну

нельзя же так. Ты же пожилой человек, у тебя внуки. Какие могут быть

марсиане, если Марс -- безжизненная планета? Нет там жизни, это научный

факт". -- " Ладно, ладно, -- проворчал Миртил, но было видно, что он

засомневался. -- Какой там еще факт". -- " Да не ладно, а так оно и есть

на самом деле, -- сказал я. -- Спроси любого ученого. Да что там

ученого, это каждый школьник знает! " Миртил крякнул и вылез из кабины.

" Пропади оно все пропадом! -- сказал он, запуская пятерню в затылок. --

Кого слушать-то? Тебя мне слушать? Или Пандарея мне слушать? Ничего не

пойму". Он плюнул и ушел в дом.

Я тоже решил вернуться домой, чтобы позвонить в полицию. Пандарей,

как оказалось, был очень занят, потому что Минотавр проломил решетку в

камере и сбежал, так что Пандарею теперь нужно было организовывать

облаву. Кто-то действительно часа полтора назад приезжал в мэрию,

какое-то начальство, может быть даже марсиане, ходят слухи, что марсиане,

но насчет вырезания желудков никаких указаний не поступало, и вообще ему

не до марсиан, потому что один Минотавр, на его взгляд, хуже всех

марсиан, вместе взятых.

Едва я положил трубку, как Гермиона поймала меня и принудила

принять капли от экземы. Какое-то новое средство -- гадость феноменаль-

ная. Затем я поспешил на " пятачок".

Почти все наши толпились у входа в мэрию и яростно спорили по

поводу каких-то странных следов в пыли. Оставил эти следы приезжавший

марсианин, это им было точно известно. Морфей твердил, что таких чудовищ

даже он, старый парикмахер и массажист, не видывал еще никогда. " Пауки,

-- говорил он, -- громадные мохнатые пауки. То есть самцы у них

мохнатые, а самки голые. Ходят на задних лапах, а передними хватают.

Видал следы? Жуткое дело! Словно дырки. Это он здесь прошел". -- " Дело

не в том, что прошел, -- рассудительно говорил Силен. -- У нас на Земле

сила тяжести больше, вот Аполлон подтвердит, так что они просто ногами

ходить не способны. Для этого у них есть специальные пружинные ходули,

они-то и оставляют в пыли дырки". -- " Правильно, ходули, -- невнятно

подтверждал Япет с повязанной щекой. -- Да только это не ходули. Это у

них машина такая, это я в кино видел. Не на колесах у них машины, а на

таких рычагах, на ходулях". -- " Опять наш казначей отвертелся, -- сказал

желчный Парал. -- В прошлый раз град был необыкновенной силы, в

позапрошлый объявилась саранча, а теперь вот он марсиан подстроил -- на

уровне эпохи, в связи с освоением космических пространств". -- " Не могу

я на эти следы равнодушно смотреть, -- твердил Морфей. -- Жуткое дело.

Пошли, старички, выпьем, а? " Калаид, который уже давно бился, шипел и

содрогался, произнес наконец: " По-п-погодка нынче хорошая, старички!

К-как спалось? " Всегда он из-за своего дефекта речи отстает от событий.

А ведь он все-таки ветеринар, мог бы что-нибудь сказать полезное по

поводу следов. " А Миртил уже деру дал, -- сказал Димант, глупо хихикая.

-- Прощай, говорит, Димант, мы с тобой всегда были по-доброму. Присмотри,

говорит, за бензоколонкой, и, если что, сожги ты ее, говорит, чтобы не

оставлять неприятелю". Тут я осторожно спросил, что слышно о Марафинах.

" Марафины, говорят, сожгли, -- охотно ответил Димант. -- Звонили,

говорят, оттуда, предлагают сохранять спокойствие". Я совершенно уверил-

ся в том, что все это бессмысленные слухи, и приготовился было

опровергать их, но тут раздался вой полицейской сирены, и мы все

обернулись.

Через площадь заячьим зигзагом бежал, шатаясь, расхлюстанный и

опухший Минотавр, а за ним на полицейском вездеходе гнался Пандарей. Он

стоял, держась за ветровое стекло, что-то выкрикивал и размахивал

наручниками. " Все, сейчас догонит", -- сказал Морфей. " Это как сказать,

-- возразил Димант. -- Видал, что делает? " Минотавр подбежал к телеграф-

ному столбу, обхватил его руками и ногами и стал карабкаться вверх.

Однако Пандарей уже соскочил с машины и вцепился ему в штаны. Вдвоем с

младшим полицейским они оторвали золотаря от столба, повалили его в

вездеход и надели наручники. После этого младший полицейский уехал, а

Пандарей, утираясь носовым платком и на ходу расстегиваясь, направился к

нам. " Поймал, -- сообщил Морфей, обращаясь к Диманту. -- Вечно ты

споришь". Пандарей приблизился и спросил, что тут у нас новенького. Ему

объяснили про марсианские следы. Он немедленно присел на корточки и

погрузился в исследование обстоятельств. Я даже проникся к нему неволь-

ным уважением, потому что сразу бросалась в глаза настоящая профессио-

нальная хватка: он глядел на эти следы как-то сбоку и ничего не трогал

руками. У меня появилось предчувствие, что вот сейчас все разъяснится.

Пандарей двигался вдоль следов утицей, широко поводя обтянутым задом, и

все время повторял: " Ага... Все ясно... Ага... Ясно... " Мы нетерпеливо

ждали, храня молчание, и только Калаид силился что-то сказать и шипел.

Наконец Пандарей с кряхтением выпрямился и, озирая площадь, словно бы в

расчете кого-то обнаружить, отрывисто произнес: " Двое. Деньги вынесли в

мешке. У одного трость с клинком, второй курит 'Астру'". -- " Я тоже курю

'Астру'", -- сказал желчный Парал, и Пандарей сразу на него уставился.

" Кого двое? -- спросил Димант. -- Марсиан? " -- " Сначала я думал, что это

не наши, -- медленно проговорил Пандарей, не сводя глаз с Парала. --

Сначала я подумал, что это ребята из Милеса, я их знаю". Тут разразился

Калаид. " Н-н-нет, не догнать ему на машине", -- объявил он. " А как же

марсиане? -- сказал Димант. -- Не понимаю... " Пандарей, по-прежнему

игнорируя прямые вопросы, разглядывал Парала. " Дай-ка мне твою сигарету,

старичок", -- сказал он. " Это зачем? " -- спросил Парал. " Интересуюсь я

посмотреть твой прикус, -- объяснил Пандарей, -- а также, где ты сегодня

был с шести до семи утра". Мы поглядели на Парала, и Парал сказал, что,

по его мнению, Пандарей самый большой дурак в мире, если не считать того

кретина, который принял Пандарея на работу в полицию. Мы были вынуждены

с ним согласиться и принялись хлопать Пандарея по спине, приговаривая:

" Да, Пандарей, это ты, старик, дал маху. Не понял ты, старина Пан, что

это следы марсианина. Хотя, конечно, откуда тебе знать, старичина, про

марсиан? Это тебе не золотарь, Пан! " Пандарей начал понемногу разбухать,

но тут из мэрии вышел одноногий Полифем и с ходу врезался в наше

веселье. " Дрянь дело, старички! -- озабоченно сказал он. -- Марсиане

наступают, взяли Милес! Наши отходят, жгут посевы, рвут за собой мосты! "

У меня опять ослабели ноги и не стало даже сил протолкаться к скамейке и

сесть. " Высадили десант на юге: две дивизии, -- хрипел Полифем. -- Скоро

будут здесь! " -- " Они уже были здесь, -- сказал Силен. -- На таких

специальных ходулях. Вон следы... " Полифем только глянул и сразу же с

негодованием сказал, что это его следы, и все сразу поняли -- точно,

его. Даже не его, а его костыля. Для меня это было большим облегчением.

А Пандарей, как только до него дошло, застегнул китель на все пуговицы

и, глядя поверх голов, гаркнул: " Поговорили -- все! Р-разойдись! Именем

закона".

Я вошел в мэрию. Все там было забито какими-то плоскими мешками,

которые стояли вдоль стен в коридорах, на лестничных площадках и даже в

приемной. От мешков исходил незнакомый запах, и окна везде были раскрыты

настежь, но в остальном все было как обычно. Господин Никострат сидел за

своим столом и полировал ногти. Туманно ухмыляясь и с очень неясной

интонацией, он дал мне понять, что о марсианах по долгу службы

распространяться не имеет права, однако может положительно утверждать,

что к вопросу о пенсии все это вряд ли имеет какое-нибудь отношение.

Достоверно только одно: пшеницу в наших местах сеять отныне будет

невыгодно, а выгодно будет сеять некий новый питательный злак с

универсальными, как он выразился, свойствами. Вот в этих мешках содер-

жатся семена, и с сегодняшнего дня их начнут распределять между фермами

округи. " А откуда мешки? " -- спросил я. " Доставлены", -- ответил он

веско. Я превозмог робость и осведомился, кто их доставил. " Официальные

лица", -- сказал он, выбрался из-за стола, извинился и развинченной

своей походкой удалился в кабинет мэра. Я зашел в канцелярию и

побеседовал с машинистками и со сторожем. Как это ни странно, они

подтвердили почти все слухи о марсианах, но не оставили у меня

впечатления подлинной информированности. Ох, уж эти мне слухи! Никто в

них не верит, но все их повторяют. Дело доходит до искажения простейших

фактов. Вот, например, Полифем и его взорванные мосты. Что было на самом

деле? Полифем явился на " пятачок" первым. Его увидели из окна и

пригласили в канцелярию починить пишущую машинку. Пока он трудился,

развлекая девиц рассказами о том, как ему оторвало ногу, в канцелярию

вошел господин мэр, постоял, послушал с задумчивым видом, произнес

загадочную фразу: " Да, господа, мосты, видимо, сожжены", -- и вернулся в

свой кабинет, откуда немедленно потребовал бутерброды с сардинами и

бутылку фаргосского пива. А Полифем растолковал девицам, что мосты

обыкновенно уничтожают за собой при отступлении, дабы воспрепятствовать

продвижению противника. Остальное понятно. Глупость какая! Я счел своим

долгом объяснить служащим мэрии, что таинственная фраза господина мэра

означает всего-навсего: решение принято бесповоротно. Естественно, на

всех лицах изобразилось сразу же облегчение, смешанное, впрочем, с

некоторым разочарованием.

На " пятачке" никого не оказалось, Пандарей всех разогнал. Почти

совсем уже успокоившись, я направился к Ахиллесу рассказать о новых моих

приобретениях и прощупать почву относительно архитектурной серии: может

быть, он возьмет гашеную, раз чистую все равно не достать. Ведь берет же

он с наклейками. Однако Ахиллес тоже находился под гнетом распространив-

шихся слухов. На мое предложение он рассеянно ответил, что подумает, и

тут же, сам того не заметив, подал мне блестящую идею. " Марсиане, --

сказал он, -- новая власть. А ты знаешь, Феб, новая власть -- новые

марки". Я поразился, как эта простая мысль не пришла мне в голову

самому. Действительно, если бы слухи были хоть отчасти верны, то первой

же разумной акцией этих мифических марсиан был бы выпуск новых, своих

марок или по крайней мере надпечатывание наших старых. Я торопливо

простился с Ахиллесом и прямиком направился на почту. Ну конечно же,

никакой корреспонденции с новыми марками не поступало и вообще ничего

нового на почте не было. Когда мы, наконец, отучимся верить слухам? Ведь

хорошо известно, что Марс обладает чрезвычайно разреженной атмосферой,

климат его чрезмерно суров и почти отсутствует вода, являющаяся основой

всей жизни. Мифы о каналах давно и решительно развенчаны, ибо каналы

оказались не чем иным, как оптическим обманом. Короче говоря, все это

напоминает мне панику в позапрошлом году, когда одноногий Полифем бегал

по городу с дробовиком и кричал, что из столичного зоопарка бежал

гигантский тритон-людоед. Миртил тогда ухитрился вывезти весь дом и не

решался вернуться в город две недели.

Сумеречный разум моих необразованных сограждан, убаюканный монотон-

ной жизнью, при малейших колебаниях рождает поистине фантастические

призраки. Наш мир подобен погруженному в ночной сон курятнику, где стоит

лишь нечаянно коснуться перышка какой-нибудь пеструшки, дремлющей на

шестке, как все приходит в неописуемое волнение, мечется, кудахчет и

разбрасывает помет во все стороны. А по-моему, жизнь и без того

достаточно беспокойна. Всем нам следовало бы беречь свои нервы. Я читал,

что слухи опасны для здоровья в гораздо большей степени, чем даже

курение. Автор доказывал это с цифрами в руках. Там еще было написано,

что сила воздействия панического слуха прямо пропорциональна невежеству

масс, и это верно, хотя должен признаться, что даже самые образованные

из нас удивительно легко поддаются общему настроению и готовы мчаться

куда глаза глядят вместе с обезумевшей толпой.

Все это я намерен был рассказать нашим, когда по дороге в трактир

заметил, что на " пятачке" вновь собралась толпа. Я повернул туда и

убедился, что слухи уже оказали свое разрушительное действие. Моих

рассуждений и слушать никто не стал. Все были возбуждены сверх всякой

меры, а ветераны потрясали оружием, которое не успели должным образом

освободить от смазки и которое сильно пачкало их одежду, равно как и

платье окружающих. Выяснилось, что из казарм восемьдесят восьмого

пехотного полка пришли в увольнение солдаты и рассказали нечто несооб-

разное.

Позапрошлой ночью полк был поднят по тревоге и в течение некоторого

времени, а именно до утра, в полной боевой готовности просидел в

бронетранспортерах и грузовиках на плацу. Утром тревогу отменили, и

вчерашний день прошел обычным порядком. Этой ночью все повторилось -- с

той, однако, разницей, что утром в казармы прибыл на вертолете полковник

генерального штаба, приказал выстроить полк в каре и, не вылезая из

вертолета, произнес длинную, совершенно непонятную речь, после чего

улетел, и тогда полк почти целиком распустили в увольнение. Надо

сказать, что солдаты, успевшие уже изрядно подзаправиться у Япета,

говорили крайне невнятно и то и дело начинали известную неприличную

песню " Ниоба-Ниобея, нисколько не робея... ". Однако было ясно, что в

речи полковника генерального штаба о марсианах не было сказано ни слова.

Полковник говорил, собственно, только о двух вещах -- о патриотическом

долге солдата и о его желудочном соке, причем каким-то неуловимым

образом связывал эти два понятия воедино. Сами солдаты во всех этих

тонкостях не разобрались, но поняли твердо, что всякий, кто с нынешнего

утра будет пойман сержантом с жевательной резинкой " нарко" или с

сигаретой " опи", немедленно загремит в карцер на десять суток и будет

там сгноен. Сразу после отлета полковника командир полка, не распуская

каре, приказал младшим офицерам и сержантам произвести в казармах

тщательные обыски на предмет изъятия всех сигарет и жевательных резинок,

содержащих тонизирующие вещества. Больше солдаты ничего не знали, да и

знать не хотели. Крепко обняв друг друга за плечи, они с таким

угрожающим видом грянули: " Ниоба-Ниобея, скучаю по тебе я", что мы

поспешно расступились и выпустили их.

Тут Полифем со своим костылем и дробовиком взгромоздился на

скамейку и заорал, что генералы нас предали, что кругом шпионы и что

настоящие патриоты должны сплотиться вокруг знамени, поскольку патрио-

тизм и так далее. Этот Полифем жить не может без патриотизма. Без ноги

он жить может, а вот без патриотизма у него не получается. Когда он

охрип и замолчал, чтобы перекурить, я попытался все-таки как-то вразу-

мить наших и стал рассказывать, что жизни на Марсе нет и быть не может,

всё это выдумки. Однако говорить мне опять не дали. Сначала Морфей сунул

мне под нос утреннюю столичную газету с большой статьей " Есть ли жизнь

на Марсе? ". В этой статье все прежние научные данные подвергались

ироническому сомнению, а когда я, не растерявшись, попробовал дискутиро-

вать, Полифем протиснулся ко мне, схватил меня за ворот и грозно

захрипел: " Бдительность усыпляешь, зараза? Шпион марсианский, дерьмо

плешивое! К стенке тебя! " Я не могу, когда со мной так обращаются. У

меня началось сердцебиение, и я крикнул полицию. Хулиганство какое! В

жизни Полифему этого не прощу. Что он себе воображает! Я вырвался,

обозвал его одноногой свиньей и ушел в трактир.

Приятно было убедиться, что патриотические вопли Полифема были

противны не только мне. В трактире уже находился кое-кто из наших. Все

обсели Кронида-архивариуса, поили его по очереди пивом и выпытывали

насчет утреннего посещения марсиан. " Чего там марсиане, -- говорил

Кронид, с трудом ворочая белками. -- Марсиане как марсиане. Одного зовут

Калханд, другого -- Элей, оба южане, с такими вот носами... " -- " Ну, а

машина? " -- спрашивали его. " Машина как машина, черная, летает... Нет,

не вертолет. Летает, и все. Да что я вам -- летчик? Откуда я могу знать,

как она летает?.. " Я пообедал, дождался, пока от него отстанут, взял две

порции джина и подсел к нему. " Насчет пенсий ничего нового не слышно? "

-- спросил я. Однако Кронид уже ничего не понимал. Глаза у него

слезились, он только хлопал, как автомат, рюмку за рюмкой и бормотал:

" Марсиане как марсиане, один Калханд, другой Элей... Черные, летают...

Нет, не дирижабли... Элей, говорю... Не я, а летчик... " Потом он заснул.

Когда в трактир ввалился Полифем со своей бандой, я демонстративно

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 Следующая ⇒