Книга вторая 1 страница

Глава 2

Для Сары потеря всех сбережений означала катастрофу, потому что она теперь вынуждена была идти на поводу у баронессы фон Шелль. Преподавание в школе для девочек давалось Саре нелегко. В Ипсвиче она привыкла к другому, а здесь девочки были упрямы, своенравны и совершенно не проявляли интереса к учебе.

Как только закончились первые четыре недели работы, баронесса вызвала Сару Джонс к себе в кабинет, который находился на самом верхнем этаже, в конце длинного коридора. На черной двустворчатой двери красовалась белая эмалированная табличка с надписью «Дирекция». С тех пор как Сара сюда приехала, она входила в эту комнату лишь однажды. Но, как и в первый раз, девушка вздрогнула при виде массивной черной мебели и тяжелых запыленных штор: казалось, эта комната пустовала несколько десятков лет.

Гертруда фон Шелль была неподвижна, как статуя из музея восковых фигур мадам Тюссо. Она сидела за чудовищно громадным столом с черными львиными ножками, который, вероятно, сделали еще при короле Георге (естественно, ІШ). Над головой баронессы висел ужасный портрет королевы Виктории в черной раме, такой массивной, что она, казалось, была вытесана из бревен.

Когда Сара подошла ближе, она заметила, что баронесса крайне взволнована. Лицо ее было пурпурно‑ красным, а на щеках проступили маленькие синие жилки.

– Садитесь, мисс Джонс! – произнесла баронесса властным тоном, с трудом скрывая свое волнение.

Сара присела на единственный стул перед письменным столом, как преступник в ожидании приговора.

Гертруда фон Шелль рылась в бумагах. Наконец она вытащила какой‑ то листок.

– Вы знаете, что это такое? … Это письмо одного отца, который жалуется на несоответствующее воспитание своей дочери. Может ли такое быть, мисс Джонс, что у вас слишком низкие требования для работы в школе?

«Слишком низкие требования?! – хотела вскричать Сара. – Вы посмотрите на мои рекомендации, они же безупречны. Что значит ваша школа для девочек по сравнению с такой же в Ипсвиче? » Но девушка лишь растерянно молчала.

Баронесса сжала кулак и ударила костяшками по тяжелой дубовой столешнице.

– Мистер МакАллен жалуется на уровень новой сотрудницы школы, – продолжила она. – Он пишет, что его дочерям нужна крепкая рука, а не ручка. Мистер МакАллен – один из самых значительных людей города, которые финансируют нашу школу, мисс Джонс. Вы осознаете, что будет, если он заберет своих дочерей из нашей школы и прекратит оказывать нам помощь? Тогда и я, и вы останетесь без работы. Вы меня поняли?

Сара благоразумно кивнула, хотя она и не видела причин для столь жесткой критики своей работы. В Ипсвиче ее только хвалили из‑ за открытой и дружелюбной манеры поведения с девочками. Она не использовала в преподавательской работе палки для битья.

Как и следовало ожидать, баронесса восприняла молчание Сары как признание вины. Да, она угрожала Саре выставить ее на улицу, чтобы та увидела, чего она стоит на самом деле.

– А теперь идите! – резко окончила разговор баронесса и махнула рукой в сторону двери.

Со слезами на глазах Сара Джонс поднялась по крутой лестнице в свою комнату. Всхлипывая, девушка повалилась на кровать. Ее руки дрожали от злости, а взгляд устремился в пустоту.

Когда Сара снова смогла трезво думать, пришло решение: она готова была уехать из Сваффхема куда глаза глядят. Туда, где можно было вдохнуть полной грудью, где не было атмосферы недоверия, зла и ненависти.

Но как ей было осуществить свой план?

Что же до Говарда Картера, то их встреча в стенах монастыря произвела больший эффект на мисс Джонс, чем на него, поскольку до нее у него уже были две другие учительницы. Правда, ни одна из них не вызвала у Говарда такого сильного впечатления как Сара. Школа для девочек – не то место, где уделялось внимание воспитанию чувств или характера.

Сердце Говарда, несомненно, смягчилось, но его ум отличался трезвостью. Он уже давно не видел свое будущее в розовом цвете. Как и его старшие братья Сэмюель, Вернет и Уильяме, Говард Картер хотел стать художником. О другой профессии он и не помышлял. Художники – это всегда одиночки, что вполне соответствовало его характеру.

Другие люди, страдая от одиночества, наверняка заскучали бы, если бы пришлось провести целый день наедине со своими мыслями на высоком берегу реки Нэр. Здесь можно было понаблюдать за громадными лягушками размером с кулак или, рисуя, погрузиться в размышления. Говард чувствовал, что его детство заканчивается и начинается взрослая жизнь.

Однажды отец Говарда Сэмюель в письме сообщил, что скоро приедет и для порядка поговорит с младшим сыном о будущем.

Дом Картеров стоял на Спорл‑ роуд, недалеко от Сваффхема и выглядел, как и тысячи других домов в этой местности. Уныло, скорее даже боязливо, как будто он прятался за зеленой изгородью, чтобы нельзя было заглянуть в окна без занавесок и узнать, чем занимаются домочадцы. Мать Говарда, Марта, урожденная Сэндс, дочь местного строителя, получила этот дом в приданое и здесь же родила одиннадцать детей, о чем Говард умалчивал. Он рассказывал всем, что он из Лондона, потому что первые годы своего детства Картер провел вместе с родителями именно там, в районе Бромптон – месте, где живут хорошие люди. Но там были глухие кварталы: маленькие домишки с приземистыми мастерскими и лавочками.

Фанни и Кейт, сестры отца, были похожи друг на друга как две капли воды. К его приезду они нарядились весьма празднично: длинные черные юбки и белые блузки с рюшами. Они сели по обе стороны камина и выглядели точно фарфоровые собачки из Челси или Стаффордшира, которых обычно ставили в холлах зажиточных домов. Ко всему прочему у них был очень серьезный вид, и Говард с трудом сдерживал смех, пока не увидел отца. Глядя на него, Говард поймал себя на мысли, что в душу закрадывается дурное предчувствие.

Его отец, бородатый мужчина с шевелящимися седыми волосами на голове, больше походил на преподавателя философии из Оксфордского университета, чем на вольного художника, рисующего портреты домашних любимцев. И конечно же, он был не настолько старым, насколько выглядел. Он встал перед Говардом, сцепив руки за спиной, словно хотел обрушить грозу на младшего отпрыска, но начал свою речь сдержанно:

– Мой дорогой сын Говард, неделю назад тебе исполнилось пятнадцать лет. Я использовал этот повод, чтобы поговорить о твоем будущем.

Фанни и Кейт, которые встретили своего брата с большим уважением, поддакивали, кивая, как две монашки на воскресной прогулке. Казалось, они заранее знали, о чем будет говорить Сэмюель Картер.

– В твоем возрасте, – продолжал отец, – еще не знаешь, какую дорогу нужно выбирать в будущем. Но факт остается фактом: я не смогу вечно содержать тебя. Наступили смутные времена. Наше правительство хочет отдать за бесценок остров Гельголанд немцам. Это распродажа Британской империи.

Сэмюель Картер словно сообщил нечто совсем ужасное, и Фанни с Кейт обреченно покачали головами.

После паузы он продолжил:

– Наверное, продать тем, у кого сейчас хорошо с деньгами. Я всех расспрашивал о подходящем месте для тебя, но все напрасно. Да, грубая рабочая сила нужна в Средней Англии: обрезчик внутренностей на лондонских скотобойнях за два шиллинга в неделю, грузчик в доках за один шиллинг и шесть пенсов. Но это все не для тебя, Говард! В конце концов я обратился с расспросами к родственникам. Гарольд, племянник твоей матери в Гарвиче, заведует таможенной конторой в порту. Он готов взять тебя посыльным за два шиллинга в неделю, с пропитанием и квартирой, конечно. Это, правда, немного, да и на первый взгляд для карьеры должность неподходящая, но Гарольд считает, что с годами ты сможешь дослужиться до заведующего конторой. Я пообещал, что после окончания учебного года ты приедешь к нему.

– Посыльным, – почти беззвучно повторил Говард. Эти слова будто парализовали его. Он не мог вскочить и запротестовать, хотя и был на это способен. Злость на властного отца достигла невероятных размеров. Посыльным за два шиллинга в неделю! В голове Говарда стучали слова: «Нет, нет, нет! »

– Я надеюсь, ты примешь мое решение, – добавил Сэмюель Картер. Эти слова прозвучали как извинение, потому что реакцию сына он не мог не заметить. – Ну, скажи что‑ нибудь!

Говард смотрел в окно. Он молчал. Казалось, на востоке поднимается заря. Вечером на востоке? Говард поднялся и открыл окно.

– Пожар! – взволнованно закричал он. – Что‑ то горит в Спорле! – Он бросился прочь из дома.

Деревня была в одной миле, но уже издалека Говард заметил дым, который поднимался от ряда домов. Мальчик бежал, сам не понимая, почему его так привлек огонь.

Чем ближе Говард подходил к пожару, тем чаще он встречал людей, которые кричали:

– Пожар!

– Горит! Горит!

В Спорле загорелась канатная мастерская – небольшой побеленный домик с крышей, которая, казалось, вот‑ вот раздавит его. Из‑ под крыши вырывались желтые и голубоватые языки пламени.

Говард завороженно наблюдал за ужасным спектаклем, видел людей, которые бесцельно бегали вокруг, крича и разыскивая пожарный насос. В нестройную какофонию криков вмешались колокола церкви Святых Петра и Павла. Пламя поднималось все выше и выше. И пока Картер с опаской наблюдал за происходящим, в чердачном окне лопнуло стекло.

Сначала Говард думал, что оно разлетелось на осколки от жара, но потом заметил там руки с каким‑ то предметом и лицо. Да, в дыму он различил очертания девочки, хватавшей широко открытым ртом воздух. Говард огляделся, но никто, кроме него, казалось, не замечал ее.

Молодой Картер не отличался особым мужеством, но в этой неожиданной ситуации проявил невиданную отвагу. И после того, как все закончилось, сам себе удивлялся.

Пока пожарные в касках готовили насос и брандспойт, Говард выхватил у мужчины с повязкой на глазу ведро с водой, облил себя и стремглав бросился в горящий дом, так что даже никто не успел его остановить.

Прошло несколько бесконечных секунд, прежде чем Говард смог сориентироваться. Повинуясь инстинкту, он прикрыл рот и нос мокрым рукавом. В едком дыму юноша сумел нащупать узкую лестницу, которая была прямо у входа и вела наверх. Он видел только смутные очертания, но приблизительно представлял путь. Говард добрался до лестничной площадки и, ставя одну ногу за другой, осторожно двинулся вперед. Неожиданно он ударился головой о стену и вынужден был расставить обе руки, чтобы идти дальше. Где‑ то здесь должна была сидеть девчонка. Говард начал задыхаться от дыма, как вдруг среди шипения и треска услышал хриплый кашель.

– Эй! – закричал он, нагнувшись. – Эй, где ты там?

Ответа не последовало.

Картер заметил, что чем ниже он пригибался к полу, тем меньше было дыма. И он пополз на четвереньках в направлении, откуда доносился кашель. Говард пытался запомнить путь, ведь ему предстояло еще вернуться обратно. Внезапно он наткнулся на какое‑ то препятствие. Говард пошарил рукой и через секунду понял: перед ним на полу лежала девочка. Похоже, она была без сознания.

Каким‑ то образом ему удалось схватить ее обеими руками, и он, с трудом поднявшись, потащил обмякшее тело к лестнице. Это требовало больших усилий, Картер начал задыхаться. У него было такое ощущение, будто его легкие вот‑ вот лопнут.

К тому времени огонь уже охватил перила на лестнице. Они дымились, распространяя удушливый чад. Глаза Говарда слезились от дыма, он потерял ориентацию. Еще немного – и он упал бы с лестницы. Однако каким‑ то чудом юноша все‑ таки удержался на ногах.

Он шел спиной вперед и тащил девочку за собой. Когда Говард спустился на четыре‑ пять ступеней, он решил взвалитьее на плечо, но в этот момент девочка пришла в сознание. В смертельном страхе она вцепилась в мокрую одежду Говарда и не отпускала до тех пор, пока оба, кашляя и отплевываясь, не добрались до выхода.

Выбиваясь из последних сил, Говард взял девочку на руки и выскочил наружу, где уже боролись с огнем с полдюжины мужчин. Мощная струя воды лилась из брандспойта на крышу, которую уже почти полностью охватило пламя. Со всех сторон бежали люди и что‑ то громко кричали, так что никто и не заметил, как в проеме горящего дома появился Говард с девочкой на руках.

Лишь крепкий парень из Сваффхема, который знал Картера в лицо, с криком бросился к нему, подхватил девочку и отнес подальше от горящего дома.

– Посмотрите, она жива! – вопил он.

Говард, хватая ртом воздух, перешел через дорогу и прислонился к стене дома, где силы окончательно оставили его. Он опустился на землю.

Когда Говард, совершенно обессиленный, оборванный и покрытый копотью, пришел на рассвете домой, отец уже уехал. Фанни и Кейт упрекали юношу в том, что не подобает глазеть на несчастье других людей. А деньги за испорченную одежду они намеревались вычесть из его содержания.

Дом канатчика Хэклтона спасти не удалось. Здание сгорело дотла, и это еще долгое время служило поводом для разговоров. Не только потому, что Хэклтон и его жена во время пожара были в двух милях от дома в Литл‑ Данхэме. Поговаривали, что в рыжеволосую жену канатчика вселился дьявол. Но больше всего людей взволновало чудесное спасение из горящего дома Джейн Хэклтон, дочки канатчика.

В газете об этом написали большую статью под заголовком «Роберт Спинк – герой из Спорла». В ней описывалось, как молодой Спинк, сын фабриканта из Сваффхема, спас девочку из огня.

Когда Говард узнал об этом, его охватила невероятная злость. Он не ожидал благодарности за свой поступок, не надеялся на общественное признание, но когда другой человек воспользовался этим случаем, чтобы прославиться, и выдал себя за спасителя девочки, – с этим Картер смириться не мог.

Если бы Говард Картер знал, что события той ночи повлияют на нею сто жизнь, он оставил бы все как есть. Но жизнь – странная штука, и никто не может сказать, куда заведет его дорога судьбы.

Кому Говард мог довериться?

Мисс Джонс, которой Картер потом рассказал эту историю, поняла его положение и дала совет: он должен был призвать Роберта Спинка к ответу, иначе эта вопиющая несправедливость будет тяготить его душу всю жизнь.

Сын фабриканта был хорошо известен в Сваффхеме своей заносчивостью и высокомерием, которые он проявлял по отношению к обычным людям, живущим в этом маленьком городке. И многие удивлялись, что именно он смог совершить отчаянно геройский поступок. Обычно Спинк только хвалился деньгами своего отца и латинскими поговорками, которым его научили в кембриджском колледже.

Говард выждал пару дней, чтобы потом встретиться с молодым Спинком.

Спинки жили в загородном доме на западной окраине города. Их земельный участок с громадными дубами и елями, ветви которых едва не доставали земли, больше походил на парк. От белого штакетника до входа в дом с колоннами вела широкая ухоженная дорога из щебня, которая должна была вызывать у посетителей благоговение перед достатком семьи.

На входе Говарда встретил дворецкий и подчеркнуто вежливо спросил, какова цель визита и кому следует об этом сообщить. Через несколько минут он вернулся и ответил, что, к сожалению, молодого господина нет дома, но можно передать для него сообщение.

Говард покачал головой и отвернулся. Он не поверил ни единому слову дворецкого. У ворот Картеру повстречался садовник. Говард спросил того, не знает ли он, куда ушел Роберт Спинк.

Садовник ответил, что Роберт только‑ только вышел из дома и не мог далеко уйти.

Картер сделал вид, будто уходит, но на самом деле он не собирался сдаваться. Говард незаметно перелез через стену, окружавшую поместье, и приблизился к дому со стороны террасы, где ему и попался Роберт Спинк.

Для обоих встреча стала неожиданностью. Они на секунду молча застыли друг перед другом: Роберт Спинк – крепкого сложения, полный сил парень, и Говард Картер – тощий, болезненного вида юноша. То, что произошло в следующее мгновение, не ожидал ни тот, ни другой: Картер размахнулся и влепил Спинку звонкую оплеуху.

Храбрость слабого Картера так поразила Спинка, что он даже не попытался защищаться и лишь смотрел на землю, как ребенок, которого уличили во лжи.

– Зачем ты это сделал? – глухо произнес Говард, в глазах которого горел гнев.

Тем временем Роберт отошел от шока и на его лице засияла циничная ухмылка.

– Сомневаешься, что я мог вытащить девчонку из горящего дома? – надменно произнес он.

– Тогда почему ты этого не сделал? – Голос Говарда стал громче.

– Нет, это сделал я! Ты можешь прочитать об этом во всех газетах.

– Ты же знаешь, что это вранье! Ты – жалкий лжец!

– Так утверждаешь только ты, Картер!

– Да, так утверждаю я.

– Тебе никто не поверит, слышишь! Никто!

Говард вытер ладонью лицо. Спинк был прав. Картеру действительно никто не поверит. И теперь, когда после пожара прошла уже неделя, – тем более.

С лица Спинка исчезла надменная улыбка.

– Я делаю тебе предложение, Картер. Ты получаешь от меня два соверена, и мы забываем об этом деле. Идет?

И прежде чем Говард успел ответить, прежде чем понял, сколь унизительным было предложение Спинка, тот уже отсчитал и бросил ему в руку два соверена. Спинк отвернулся, чтобы уйти, но потом остановился и ткнул указательным пальцем в сторону Картера.

– И позволь дать тебе один совет: никогда больше не пытайся поднять на меня руку! Никогда, понял?!

Идя к воротам, Говард ошарашенно смотрел на два соверена в своей руке. Два фунта – большие деньги для парня вроде него. Но в тот же момент в голову пришла мысль: «Неужели у тебя совсем нет гордости, Картер? Правда не продается! »

На полпути ему встретился садовник и дружелюбно улыбнулся.

Картер остановился, сунул ему в руку два соверена и сказал:

– Передай молодому господину: Картер не продается! Спинк не сможет купить меня!

Получив первую зарплату, которую Гертруда фон Шелль выплатила правильно и точно в срок, мисс Джонс отправилась к владельцу гостиницы «Джордж коммершиал хотэл», чтобы вернуть долг за номер.

Мистер Хейзлфорд, человек небольшого роста, но большой души, встретил ее с хитрой улыбкой и поинтересовался, привыкла ли Сара к Сваффхему и нашла ли полиция вора.

– Пока не привыкла, – с подчеркнутой любезностью ответила мисс Джонс, – нужно еще немного времени. А от полиции нет вестей вот уже две недели. Надеюсь, что они не прекратили поисков вора.

Хейзлфорд понимающе кивнул, потом откашлялся, будто хотел что‑ то сказать, но крикнул в коридор, который вел на задний двор:

– Оуэн, мисс Джонс пришла! – И, повернувшись к Саре, добавил: – Я не знаю, будет ли вам это интересно, мисс, но Оуэн видел кое‑ что странное. Но пусть он об этом расскажет сам.

Внешне Оуэн был полной противоположностью своего отца: длинный и неуклюжий, он производил не самое лучшее впечатление.

– Расскажи‑ ка мисс Джонс, что ты видел в тот день, – потребовал Хейзлфорд, когда Оуэн наконец явился.

– Ну да… – начал тот и смущенно уставился в пол гостиной. – Значит, дело было так. Уже смеркалось, когда я подошел к тому месту, которое вы описали. Никого не увидев возле чемодана, я, конечно, огляделся по сторонам. Потому как вы ведь ясно сказали, что старик должен был присмотреть за багажом.

– Ну и? … Говори уже! – Хейзлфорд‑ старший, изнывая от нетерпения, поторопил сына. – Что ты видел?

Оуэн пожал плечами.

– Мисс, мне, конечно, не очень хочется говорить о том, чего я не могу доказать. И я вообще не стал бы говорить, если бы подозрение не падало на меня. Но это был не я, поверьте мне, мисс!

Сара Джонс кивнула. Постепенно и она начала терять терпение.

– Значит, дело было так, – снова заговорил сын хозяина гостиницы. – Когда я посмотрел, где же мог быть этот старик, то заметил возле аптекарского дома, ярдах в пятидесяти, высокого худощавого парня. Я думаю, это был Картер.

– Говард Картер? – взволнованно переспросила мисс Джонс.

– Да, он самый! Но это не значит, что я хочу сказать, что деньги украл именно он. Поймите…

– А ты об этом сказал на допросе у полиции?

– Не совсем так, мисс Джонс, я только сейчас это припомнил. А тогда не придал этому большого значения.

– Но это может иметь как раз большое значение!

– Я понимаю. – Оуэн смущенно потупился. Его отец одобрительно кивнул.

Сара Джонс отсчитала свой долг и, положив деньги на стоику, быстро попрощалась и ушла из гостиницы.

По дороге домой она никак не могла успокоиться, в ее голов проносились безумные мысли. Неужели она ошиблась в юно Картере? Конечно, он был одиноким человеком, но Сара не могла смириться с мыслью, что Говард мог оказаться коварным вором. Почему же Оуэн Хейзлфорд до сих пор молчал об увиденном?

На следующий день Сара Джонс незаметно наблюдала за Картером. Мисс Джонс чувствовала себя не в своей тарелке при мысли, что Говард мог украсть все ее состояние, нажитое тяжелым трудом. При этом она припоминала их первую встречу. Сара не могла утверждать, что она каким‑ то образом намекнула парню о том, что сбережения лежат в тяжелом чемодане. Наконец она решила дать Говарду шанс и пойти ему навстречу, чтобы тот тайно вернул все деньги.

После занятий мисс Джонс велела Картеру остаться под предлогом, что он должен помочь ей повесить карту. Когда девочки вышли из класса, Говард подошел к ней. Он взглянул на мисс Джонс, слегка прищурившись, и самоуверенно, почти надменно сказал:

– Думаете, я не заметил, как вы все время смотрели на меня?

Картер был озлоблен. С тех пор как у него украли славу после спасения девочки из горящей канатной мастерской, он стал угрюмым, упрямым и язвительным. Казалось, его мягкий характер вдруг приобрел противоположные черты. Мисс Джонс в этой ситуации было трудно подобрать правильные слова. Наконец она произнесла:

– Да, у меня появились некоторые соображения насчет тебя, Говард. И я задалась вопросом: неужели я действительно могла так ошибаться в тебе?

– Я вас не понимаю! – беспомощно ответил Картер, не сводя глаз с мисс Джонс.

Она отвернулась, подошла к окну и взглянула на несуразную колокольню церкви Святых Петра и Павла.

– Ты же знаешь, что у меня по приезде в Сваффхем украли все мои сбережения, – произнесла Сара, стараясь не смотреть на Картера.

– Я знаю. Это плохо. Но у меня их нет!

Мисс Джонс обернулась.

– Но видели, что ты стоял недалеко от моего чемодана.

– Кто видел?

– Оуэн Хейзлфорд, когда забирал багаж.

Говард с болью ухмыльнулся:

– Молодой Хейзлфорд пропил последние мозги. Он не умеет ни читать, ни писать. И этому парню вы поверили?

Мисс Джонс подошла к Картеру.

– Но почему ты тогда убежал?

– Для меня это было мучительно.

– Что было мучительно?

– Вы сказали, что вы – новая учительница в школе для девочек, а для меня было мучительно сознаться, что я – ваш ученик. И я убежал. Наверное, это было глупо с моей стороны.

– И куда же ты убежал?

– Куда‑ куда! Просто убежал прочь. Но я наблюдал за вами издали.

– Значит, это правда, что Оуэн Хейзлфорд видел тебя.

Картер помедлил. Затем он с трудом произнес:

– Выходит, что так. Но я, поверьте, не приближался к вашему чемодану. Или вы серьезно думаете, что…

– Я вынуждена так думать. Ведь у тебя была такая возможность.

– Возможность? – вскричал Говард, будто его ударили ножом в грудь. – Вы считаете, что я вас обокрал, мисс Джонс? Тогда идите в полицию и заявите на меня! Скажите им, что в вашей школе учится опустившийся парень, которого выгнали из отчего дома, пансионер, который не знает, как он будет платить в ближайшие месяцы за свой пансион. Никто другой наверняка не мог украсть ваши деньги!

Сара Джонс услышала, как взбешенный Картер захлопнул за собой дверь. Она подошла к окну и увидела Говарда, который сломя голову бежал из школы в сторону рыночной площади.

Глава 3

Дважды в год рыночная площадь в Сваффхеме превращалась в Содом и Гоморру. Это всегда происходило весной и осенью. Спокойный рынок с павильоном заполняли лавки и палатки, паровые карусели и прочие аттракционы – и все это для гостей, съезжавшихся издалека (из Тетфорда, Кингс‑ Линн и Даунхэм‑ маркет), чтобы поразвлечься. Здесь были и воспитанные, редко появлявшиеся в Сваффхеме люди из огороженных заборами поместий, и всякий сброд – попрошайки и калеки, которых ярмарки притягивали как магнит. Нищих и бродяг отлавливали в эти дни больше, чем когда‑ либо.

Невидимым облаком расползался над площадью запах жареного мяса, миндальных пирогов и бренди. Вонь от блеющих коз и овец с выменем, похожим на большую сахарную голову, смешивалась с ароматом местных трав и пряностей из Индии. Торговцы во всеуслышание нахваливали свой товар. Скот, если в том была необходимость, предлагали забить на месте и тут же освежевать.

В палатках и под льняными тентами велась оживленная беседа. За шесть пенсов можно было своими глазами увидеть бычка с пятью ногами и познакомиться с самой толстой женщиной на земле, которая ест на завтрак битое стекло, будто бисквиты, и одним взмахом грудей может сбить взрослого мужчину с ног. У входа на ярмарку играл духовой орган, большой, как цирковой фургон, и так же ярко раскрашенный. Над ним красовалась полукруглая надпись: «Лучшее представление в мире». По бокам разнокалиберных серебристых труб органа стояли четыре полуодетые феи, вырезанные в натуральную величину из дерева. При этом их руки, словно по мановению волшебной палочки, били в барабан и треугольник, их стеклянные глаза на толстощеких яйцах беспрестанно бегали то влево, то вправо, причем вовсе не в такт помпезной музыке. Звучали в основном марши и польки. Девочки, еще никогда не видевшие движущихся статуй, закрывали лица ладонями и верещали, как в «мрачные ночи» [5].

Перед духовым органом, на круглом подиуме, который, как и барабан, был разрисован красными и синими ромбами, вещал респектабельный директор варьете, расхваливая достоинства и уникальность своего аттракциона. На нем были визитка и серый невысокий цилиндр, при этом его закрученные вверх усы энергично подрагивали.

– Леди и джентльмены! Самое сенсационное представление от Новосибирска до Аляски, от Шпицбергена до Огненной Земли! И даже в Америке, где, как известно, есть все, что можно только себе представить, газеты писали об этой программе: «Величайшее представление в мире». Мы даем гастроли только в крупнейших городах мира: в Лондоне, Нью‑ Йорке, Риме и Берлине, где публика искушена в искусстве. И только сегодня, благодаря исключительным и счастливым обстоятельствам, мы приехали в…

– Сваффхем! – радостно заорали ряды зевак.

– …сегодня мы в Сваффхеме, поскольку известно, что здесь нас ждет самая искушенная в искусстве публика, чем где бы то ни было в Соединенном Королевстве.

Зрители ликовали и хлопали в ладоши от удовольствия. А директор продолжал горланить:

– Подходите, подходите! Представление стоит минимум два шиллинга, но сегодня здесь, в… Сваффхеме, вы платите только шесть пенсов. Подходите! Такая возможность выпадает лишь раз в жизни! Подходите!

Эта речь возымела действие. И стар и млад толпились у входа с вывеской «Уезжайте с нами! », который вел в помещение, освещенное керосиновыми лампами. Каждый хотел увидеть сенсацию, о которой столько говорили, собственными глазами и быть в первых рядах. Среди них была и мисс Джонс в сопровождении Чарльза Чемберса, учителя музыки и органиста из церкви Святых Петра и Павла.

Это был приятный мужчина невысокого роста с кудрявыми седыми волосами. Сразу по приезде мисс Джонс в Сваффхем он начал за ней ухаживать: приносил цветы, приглашал на прогулки и отличался изысканными манерами, так что можно было подумать, что он родился в прошлом веке. Это впечатление усиливалось еще и оттого, что Чемберс носил старомодную одежду; над ним иногда посмеивались школьники, когда он приходил на урок музыки в кюлотах и бархатном сюртуке.

Чувства, которые Чарльз питал к мисс Джонс, были вполне искренними. Он также отмечал благосклонность избранницы к себе, но не ответные чувства. Саре было тяжело представить, что Чемберс способен любить женщину с таким же упоением, с каким он любил Гайдна и Генделя. Поэтому их разговоры часто шли о музыке, а не о чувствах, что вполне устраивало мисс Джонс, но не вносило в отношения любовной глубины.

Сара взяла с Чемберса обещание, что тот пойдет с ней на ярмарку, однако по его лицу поняла, что в таком окружении он чувствует себя не в своей тарелке.

– Вы хотите туда идти? – спросила Сара Джонс. – У вас на лбу написано, как вы от всего этого страдаете!

– С чего вы взяли! – возмутился Чарльз. – С вами любой выход в общество мне в радость.

Но, несмотря на эти слова, ему не удалось утаить правду.

Сара испытующе взглянула на Чарльза.

– Ну хорошо, дабы отдать должное правде, я действительно больше скучаю на ярмарках, чем веселюсь.

– Тогда давайте пойдем в другое место…

Она вдруг замерла. В каких‑ то семи метрах от них Сара заметила Оуэна Хейзлфорда и Роберта Спинка в сопровождении дочек МакАллена. Они разговаривали, энергично жестикулируя. Казалось, окружающие аттракционы совсем не интересуют их.

Сара потащила Чемберса за фургон.

– Что все это значит? – с любопытством спросил музыкант. – Вам неприятно, когда нас видят вместе?

– Нет же, поверьте мне, на это есть свои причины. – Сара выглядывала из‑ за фургона, стараясь не упустить из виду четырех молодых людей.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒