20 ЛЕТ СПУСТЯ 10 страница

– Я думаю, что у тебя не больше трех претендентов, – усмехнулась врач. – Я могу поговорить со всеми тремя по очереди и врачебную тайну гарантирую.

Перед кабинетом гинеколога сидели будущие матери. Многие из них были с мужьями. Сидели спокойные, умиротворенные молодые женщины, гордо выставив свои округлившиеся животы.

– Ну что? – спросила Людмила, когда они вышли из поликлиники.

– Ничего сделать нельзя. Уже десять недель.

– Надо же так влипнуть! – и Людмила закурила, чего никогда не делала на улице.

– Дай и мне сигарету, – попросила Катерина.

– Тебе вредно.

– Мне все вредно. Дай сигарету!

Катерина закурила, глубоко затянулась, не закашлялась, у нее не закружилась голова. Я совсем взрослая, подумала она.

– Надо звонить Рудольфу, – решила Людмила.

– Зачем? – спросила Катерина.

– На некоторых мужиков это действует. Его ребенок. А вдруг мальчик?

– На него ничего не подействует, – ответила Катерина. – Он мне не простит обмана. Да я про него уже и забыла.

– Вспомнишь! Откажется, так пусть хоть участие примет.

– Какое?

– Может, у него есть знакомые врачи. Может быть, врачи есть у его матери, аборты‑ то она тоже делала. В конце концов, пусть даст денег. Придется абортироваться у частного врача, они дорого берут, последний аборт мне почти месячной зарплаты стоил.

– Ну уж денег я у него просить не буду, – заявила Катерина.

– Почему просить, требовать надо! – возразила Людмила.

Она еще не раз возвращалась к этому разговору. Людмила нашла гинеколога в другой поликлинике, но и здесь Катерине отказали, и она позвонила Рачкову. Его подозвали к телефону.

– Надо встретиться, – попросила Катерина.

– Зачем?

– Надо поговорить.

– О чем? Мне все ясно.

– Зато мне не ясно, – разозлилась Катерина. – Я беременна. Уже десять недель.

Рудольф помолчал, потом ответил:

– В ближайшее время я не смогу встретиться. Некогда. У меня передачи. Перед съездом мы теперь работаем каждый день.

Вчера вечером они с Людмилой проиграли варианты возможных ответов Рудольфа и пришли к выводу, что он наверняка откажется от встречи.

– Тогда скажи ему, что ты сама приедешь на телевидение, – сказала Людмила.

– А как я туда попаду? Там же пропускная система. Он мне не выпишет пропуск.

– Скажешь ему, что кроме него у тебя на телевидении появились и другие знакомые. Он с тобой испугается встречаться на телевидении. А вдруг ты закатишь скандал? Все, кто служит в военных, идеологических и партийных организациях, больше всего боятся скандалов.

– А ты откуда знаешь? – удивилась Катерина.

– Если говорю, то знаю, – ответила Людмила.

Рудольф молчал, ожидая ответа Катерины, и тогда она решилась:

– Если тебе некогда, я сама приеду на телевидение.

– Это каким же образом? Телевидение – режимное предприятие.

– У меня появились знакомые на телевидении, кроме тебя, они выпишут мне пропуск. – И, не дав Рудольфу времени на обдумывание ответа, Катерина добавила: – Раз ты теперь работаешь каждый день, я приеду завтра.

– Подожди, – заволновался Рудольф. – Завтра мне нужно быть на Суворовском бульваре в Доме журналистов.

– Значит, встретимся в Доме журналистов, – предложила Катерина.

– Не в Доме журналистов, а на Суворовском бульваре, – раздраженно поправил Рудольф. – Ровно в пять напротив Дома журналистов.

Катерина вспомнила, как Людмила убеждала ее соглашаться на все, пусть даже Рудольф назначит встречу в Подольске, главное – не дать ему увильнуть.

– Хорошо, в пять, – согласилась Катерина.

Вечером они с Людмилой обсуждали варианты предстоящей встречи.

– В каждой встрече, – рассуждала Людмила, – должна быть главная цель. Он должен простить тебя, хотя за что прощать‑ то? Ты тихая, скромная, ты запуталась, тебе нужна помощь, тебе нужен совет, тебе надо принять решение, и ты не знаешь, что делать.

– Я и вправду не знаю, что делать, – призналась Катерина.

– Так вот, он это должен понять. В нем должен проснуться инстинкт мужчины, защитника. И в этой ситуации главное – не пережать, никаких угроз и ультиматумов. Как только мужику ставишь ультиматум, ты сразу загоняешь его в угол, и, как всякий загнанный в угол, он становится зверем. И тогда для него главное – вырваться и забыть этот кошмар. Поэтому никакого напора, надо сыграть растерянность.

– Мне и играть ничего не надо, – сказала Катерина. – Я не то что в растерянности, я в прострации. Я как будто в ловушке, из которой нет выхода.

– Выход есть всегда! – Людмила была категоричной. – Правда, тебе не очень повезло. Если бы он был партийным или советским работником или каким‑ нибудь начальником, которому есть что терять, тогда бы его можно было обложить: письмо на работу, письмо в партком.

– Чего ты несешь‑ то? Какие письма? Разве жалобы что изменят?

– Изменяют, и еще как! Половина браков держится на страхе. Но Рудольфа пугать нечем. Он обслуга. Ну вынесут ему выговор. И то вряд ли. Скорее – осуждение на словах.

– Я, пожалуй, не пойду, – решила Катерина.

– Нет, пойдешь! – потребовала Людмила. – Из него надо хотя бы выбить, чтобы он нашел врача и дал деньги на аборт.

– Деньги я не возьму.

– Я возьму, – заявила Людмила. – А теперь спать! Завтра ты должна хорошо выглядеть.

На следующий день Катерина ушла с работы раньше. Она задумалась: что же надеть, но вспомнила, что встреча будет на бульваре, а пальто у нее единственное. Хотя вдруг он предложит пойти в кафе? Катерина надела юбку и впервые почувствовала свой увеличивающийся живот: молния на юбке едва сошлась.

Она доехала на метро до Арбатской площади и направилась к Суворовскому бульвару. На бульваре сидели старики и старухи. Одни старики играли в домино, другие, окружив их, следили за игрой. Двое шахматистов играли, не торопясь, подолгу обдумывая каждый ход, им спешить было некуда.

Старик, дед, а может быть, и прадед, учил ходить крохотную девочку. Девочка шла, падала, смеялась, и старик, улыбаясь, поднимал ее и снова направлял по аллее. А кто будет гулять с моим ребенком, подумала Катерина и поняла, что гулять, кроме нее, некому, и даже мать не сможет приехать помочь, потому что ее негде поселить.

Рудольф сидел на скамейке и курил. По его тусклому взгляду она поняла, что и разговора не получится, и рассчитывать на его помощь нечего. Она поздоровалась. Он кивнул, даже не посмотрев на нее, закурил новую папиросу.

Катерина, тоже не глядя на него, рассказала о своих походах по врачам, которые отказались делать аборт.

– А что я могу сделать? – занервничал Рудольф.

– Поговори с матерью, – попросила Катерина. – Может быть, у нее есть знакомые врачи, которые согласятся сделать аборт.

– Еще чего! Не хватало еще сюда мать впутывать.

– Что же мне делать? – спросила Катерина.

– Надо было об этом раньше думать, – раздраженно ответил Рудольф.

– Тебе тоже надо было раньше думать.

– Знаешь что! – Рачков повернулся к ней. – Не надо из меня делать отрицательного героя производственной пьесы. Она – передовая работница, а подлец ее обманывает и бросает. У нас другая ситуация. Это не я обманул, а меня обманули.

– Прости меня, – попросила Катерина. – Я тебя никогда и ни в чем больше не обману.

– Нет, – заявил Рачков, – женщина, которая обманула один раз, обманет и в следующий. Я думаю, может быть, вообще никакого ребенка нет и ты затеяла новую авантюру, чтобы я на тебе женился. Знаешь что, давай договоримся. Что было, то было. Мы ошиблись оба. Давай расстанемся друзьями. Я на тебя зла не держу, хотя ты этого и заслуживаешь.

– Хорошо, – согласилась Катерина. – Наверное, ты прав. Я это заслужила. Я прошу только об одном – помоги найти врача. Ты же москвич, у вас больше возможностей и знакомых больше...

– При чем тут знакомые? – возмутился Рачков. – Это все не по знакомству, а по закону делается. Сходи в поликлинику на фабрике, объясни ситуацию. Они обязаны следить за здоровьем трудящихся. У нас, кстати, самое лучшее медицинское обслуживание в мире, – Рачков посмотрел на часы. – Извини, я на передачу опаздываю. – Он встал, похлопал Катерину по плечу. – Ничего, все обойдется, ты будь понастойчивее с врачами. А меня в это дело не впутывай!

Он поправил кепку и пошел. Отойдя несколько шагов, вдруг побежал к троллейбусной остановке, может быть радуясь, что все так закончилось и ему ничего решать не надо, все решат за него другие: врачи, Катерина... В конце концов, все женщины делают аборты.

Катерина осталась одна. Отошел троллейбус, в котором уехал Рачков. Мимо проходили пары: пожилые, видимо прожившие вместе всю жизнь; совсем юные, вероятно вчерашние школьники. Должен же быть выход, должен, думала она. Но все возможности, которые были у Людмилы, они испробовали, оставалась последняя: если не помогут, то хоть посоветуют. И Катерина из телефона‑ автомата позвонила академику. Телефон был занят. Изабелла говорила подолгу. Катерина прошлась по бульвару, врачи говорили, что ей надо больше гулять, хотя зачем гулять, если ребенка все равно не будет? Наконец ей повезло, трубку сняла Изабелла.

– Мне надо посоветоваться, – попросила Катерина.

– Приезжай в воскресенье, – ответила Изабелла.

– Я бы хотела приехать сейчас.

– Что‑ нибудь случилось?

– Случилось. Я беременна.

– Сколько? – спросила Изабелла.

– Двенадцать недель.

– Приезжай, – сказала Изабелла.

То, что Изабелла рассказала академику о ее беременности, Катерина поняла, как только она вошла. Академик глянул на нее и отвел глаза.

– Я нужен? – спросил он.

– Пока не нужен, – ответила Изабелла. И академик ушел в свой кабинет поспешнее, чем обычно, как показалось Катерине.

Они сели на кухне, Изабелла разлила чай, и Катерина рассказала ей все о посещении врачей и о последнем разговоре с Рудольфом.

– Сволочь! – выругалась Изабелла. – Все они такие! Всегда расплачиваемся мы.

Изабелла достала записную книжку и набрала номер телефона:

– Берта, надо показаться. Не мне. Я уже отыгралась. Сама определишь. Хорошо. – Она положила трубку и сказала Катерине: – Едем!

Они на троллейбусе доехали до Крымской площади, переулком вышли к старому четырехэтажному дому. Им открыла дверь пожилая женщина в белом халате.

– Посидите на кухне, – попросила она.

Проходя мимо комнаты, через полуприкрытую дверь Катерина увидела на столе полную женщину с раздвинутыми ногами и рядом с ней еще одну женщину – в белом халате.

Они прошли на кухню. Изабелла закурила.

– Как вошла, так сердце заколотилось от страха, – произнесла Изабелла. – Если бы ты знала, сколько баб прошло через эту квартиру!

– И ты тоже?

– Пять раз.

– Пять абортов?

– Всего семь, – усмехнулась Изабелла. – Так что не бойся! Пятнадцать минут неприятных ощущений – и через неделю все забудешь, а через месяц можешь начинать все сначала.

Катерина услышала стон.

– Не ори! – Голос у женщины был прокуренный и старый.

– Что, прямо сейчас и мне? – испугалась Катерина.

– Сейчас и тебе. Тянуть дальше некуда.

Катерина услышала, как тот же прокуренный голос сказал:

– Дай ей нашатырю. Очень уж чувствительной стала!

Потом они слышали приглушенные голоса в передней, хлопнула дверь, и на кухню вышла седая старуха в белом халате.

– Простыни захватила? – обратилась она к Изабелле.

Изабелла вынула из сумки простыни, коробку конфет, флакон духов.

– Пошли, – позвала старуха Катерину.

Большой обеденный стол застелили простыней.

– Раздевайся, – сказала старуха.

Катерина разделась. Это был уже третий осмотр за последние две недели – он закончился неожиданно быстро.

– Слезай, – скомандовала старуха, – одевайся!

– Сегодня не будешь? – спросила ее Изабелла.

– Ставь чай, – приказала старуха Изабелле.

Они сидели за тем же столом, на котором только что лежала Катерина, со стола сняли простыни и застелили скатертью. Старуха принесла водку в графинчике. Они выпили с Изабелой из серебряных рюмок, закурили, старуха – папиросу «Беломорканал», Изабелла – сигарету с фильтром.

Катерина впервые видела Изабеллу такой робкой: она молчала, не задавала вопросов, ожидая, что скажет старуха.

– Двенадцать недель, – наконец проговорила старуха.

– Я знаю, – подтвердила Изабелла.

– Если знала, зачем привела?

– Берточка, ты же все можешь.

– Это надо уже в клинике делать, это уже операция.

– Может быть, рискнешь?

– Нет, – заявила старуха. – Плод большой. Может быть кровотечение. Рожать ей надо.

– У нее нет мужа.

– У многих нет мужей. Рожают же. Расскажи все родителям, должны понять.

– У нее родители далеко, – стала объяснять Изабелла.

– В домработницах у тебя, что ли? – спросила старуха.

– Да нет, знакомая...

И Катерина поняла, что на помощь Изабеллы она может не рассчитывать.

– Учишься, работаешь? – обратилась старуха к Катерине.

– Работаю.

– Где?

– На фабрике.

– Рожай, – предложила старуха. – Беременных не увольняют, это раз. Потом отдашь в ясли, потом в детский сад на пятидневку; а потом, глядишь, и замуж выйдешь, легче будет.

– Она в общежитии живет, – добавила Изабелла.

– Ну и что? – спросила Берта. – С ребенком не выгонят. Профсоюз, комсомол защитят. А еще лучше – в партию вступи. Партийные своих берегут, а ты вступай, чтобы сберечь будущего ребенка.

– Фи, Берта, – поморщилась Изабелла.

– Я правду говорю, – сказала Берта. – Судя по всему, ей ждать помощи не от кого. Так что, милочка, надейся на себя, не пропадешь! И ребенка вырастишь. У советской власти есть все же кое‑ какие преимущества. А когда этот подлец увидит ребенка, подросшего, прелестного, может быть, он вернется. Я таких случаев знаю много.

– Не нужен он мне, – призналась Катерина.

– Правильно, – поддержала Изабелла. – Предателей не прощают!

– А ты поглупела, Изабелла, – усмехнулась старуха. – Какое это предательство – нормальная трусость. Когда тебя мужики бросали, ты же не считала их предателями. Ну, не повезло, говорила. И находила следующего. Как академик‑ то?

– Нормально. – Изабеллу этот разговор не устраивал. Она открыла сумку и достала кошелек.

– Ничего не надо, – отказалась Берта. – Если бы я за разговоры деньги брала, миллионером давно бы стала.

– Все‑ таки консультация!

– Перестань, – оборвала ее Берта. – А твою проблему может решить комиссия при райотделе здравоохранения. Если очень будешь настаивать, сделают они тебе операцию, куда денутся. Но не советую. В больницах конвейер, а после такого рода абортов на всю жизнь можешь остаться бесплодной. Не рискуй!

Изабелла поймала такси. Она доехала до своего дома на площади Восстания и, выходя из такси, сунула Катерине деньги, сторублевую купюру.

– Поезжай на такси, – сказала она Катерине. – Сегодня тебе досталось, – и захлопнула дверцу.

Шофер довез ее до общежития, ворча, отсчитал сдачу. Людмила ждала Катерину и сразу набросилась с расспросами.

– Потом расскажу. – Катерина легла и укрылась пледом.

– Ну хотя бы суть! – попросила Людмила.

– Он сказал, что у нас лучшее здравоохранение в мире.

– Поняла. Надо звонить Изабелле, – решила Людмила.

– Уже.

– И что?

– Ничего. Дала сто рублей.

На следующий день Катерина в обеденный перерыв зашла в медчасть фабрики. Она все рассказала врачу, недавней выпускнице мединститута. После работы врач с Катериной поехали в женскую консультацию. Снова были уговоры. Катерина настаивала. Ее обещали направить на комиссию при райздравотделе, но шли дни, а ее все не направляли.

Катерина приходила с работы, ужинала и ложилась. Она лежала, отвернувшись к стене, засыпала, просыпалась и снова засыпала. Однажды Людмила многозначительно сказала:

– Я кое‑ что предприняла.

Катерина не стала ее расспрашивать. А поздно вечером в дверь их комнаты решительно и громко постучали, вошла мать Рачкова. Она осмотрела комнату, ее взгляд остановился на Катерине:

– Так, значит, здесь живет дочь академика Тихомирова?

– Садитесь, – Катерина вдруг забыла ее имя и отчество. – Раздевайтесь.

Рачкова села, не снимая пальто.

– У меня с Рудиком был серьезный и откровенный разговор. – Она сделала паузу. Катерина подумала, а вдруг сейчас все переменится, мать скажет, чтобы она собирала вещи и ехала с ней. Но Рачкова, выдержав паузу, произнесла: – Рудик тебя не любит. Было, возможно, увлечение, кто в молодости не увлекался!.. А эта история с дочерьми академика, квартирой в высотном доме – противно все, – Рачкова поморщилась. – Интеллигентные люди так не поступают... Если ты нуждаешься в помощи, я могу тебе помочь. У меня есть знакомые в Институте акушерства и гинекологии. Тебя туда примут, необходимо, конечно, направление поликлиники. Вот фамилия директора института. И последнее: я прошу больше не звонить мне со всякими дешевыми угрозами.

– Я не звонила, – сказала Катерина.

– Тогда, значит, по вашей просьбе звонят ваши подруги!

– Я никого не просила.

И тут на середину комнаты вышла Людмила.

– Да, это звонила я, – заявила она. – Не исключено, что я буду не только звонить, но и писать в организации, где работаете вы и ваш сын. Зло должно быть и будет наказано, – почти патетически закончила Людмила.

– А вы, по‑ видимому, Людмила? – Рачкова повернулась к Людмиле. – Специалистка по психиатрии, которая работает на шестом хлебозаводе формовщицей?

– Да, это я, – ответила Людмила с вызовом. – И что?

– Ничего. Просто я всю эту историю расскажу знакомым журналистам. Может получиться очень интересный фельетон о завоевательницах Москвы.

– Какие мы завоевательницы? – возразила Людмила. – Мы честно работаем!

– Вот и поработайте! – отрезала Рачкова. – И поживите лет по десять в общежитиях, я лично свое пожила в коммунальных квартирах.

– Сейчас не те времена! – вскинулась Людмила.

– Времена всегда одинаковые, – оборвала ее Рачкова. – Прежде чем получить, надо заслужить, заработать, как заработала я! – теперь уже почти кричала Рачкова. – И ни вас, ни вашего ребенка в моей квартире не будет. Здесь вам это не пройдет, вы не получите ни метра!

– Простите, – произнесла Катерина, – но мне ничего не надо. Спасибо, что дали адрес института. Я обещаю, что больше никогда и ни о чем вас просить не буду.

Рачкова встала, раскрыла ридикюль и достала конверт.

– Понимая ваше трудное положение, могу вам немного помочь деньгами...

– Спасибо, – отказалась Катерина. – Я сама хорошо зарабатываю.

– Тогда до свидания, – Рачкова вдруг почувствовала неуместность сказанного – до какого свидания, они же не собираются больше видеться. Конверт с деньгами она все еще держала в руке...

– Привет, – сказала за Катерину Людмила, и Рачкова, положив деньги в сумочку, молча вышла из комнаты.

Людмила тут же набросилась на Катерину:

– Что, решила проявить благородство? Со жлобами надо поступать по‑ жлобски!

– Зачем? К тому же она права. Почему они должны менять жизнь из‑ за того, что появилась я?

– А почему ты должна растить и воспитывать ребенка одна? – возмутилась Людмила.

– Ребенка не будет, – ответила Катерина.

Теперь почти каждый день они с врачом ездили в поликлинику, в комиссию при районном отделе здравоохранения. Ее уговаривали не делать аборта, она не соглашалась, ее просили подумать несколько дней, она ждала эти несколько дней, снова заходила в медчасть фабрики.

Однажды к Катерине подошел Леднев:

– Тебя вызывает директор.

– Зачем? Я что‑ то не то сделала?

Ее совсем недавно назначили мастером, теперь она заполняла наряды, распределяла работы. Дело оказалось совсем не сложным – Катерина разобралась в несколько дней, удивляясь, зачем инженеров после института иногда заставляют по два года работать в этой должности – все можно освоить за две недели.

– Не знаю, – ответил Леднев. – Лично позвонил и сказал: пусть Катерина зайдет ко мне. Я ее жду.

Секретарь директора, как только Катерина вошла, через переговорное устройство сообщила:

– Тихомирова пришла.

Катерина услышала голос директора:

– Пусть заходит!

В приемной сидело человек восемь: из бухгалтерии, из отдела главного механика, снабженцы, заведующий фабричной столовой. Кто‑ то облегченно вздохнул: видимо, была его очередь.

Директор вышел из‑ за стола, пожал Катерине руку, и они сели в кресла за журнальным столиком в углу кабинета. Секретарь принесла два стакана чая с ломтиками лимона, вазочку с сушками.

– Очень хочется пить.

Катерина взяла стакан. Сушки с маком были соблазнительны и оказались вкусными. Катерина пила сладкий, горячий чай, и директор пил чай и молчал. После цеха в кабинете было тепло, Катерина подумала, что хорошо бы в это удобное мягкое кресло забраться с ногами и подремать. И она решила, что когда‑ нибудь, когда у нее будет своя квартира, она обязательно купит такие же мягкие кресла.

– Извините, – Катерина поставила стакан. – Вы же меня позвали не чайку попить.

– Именно чайку, – улыбнулся директор. – Почему два человека не могут сесть и попить чаю?

– Ладно, – согласилась Катерина. – Но у вас в приемной восемь человек ждут.

– Подождут, – отмахнулся директор. – Из них только два по делу, остальные так...

– А разве к директору приходят просто так? – удивилась Катерина.

– Конечно, – подтвердил директор. – Некоторые, чтобы показать, что они незаменимые, что они решают очень важные проблемы, хотя их проблемы решаются в пять минут и без помощи директора. Некоторые для самоутверждения, чтобы сказать в цехе, что он был у директора и вообще может запросто заходить к директору. Это ты поймешь, когда сама станешь директором.

– Я не собираюсь становиться директором. – Катерина даже рассмеялась от абсурдности такого предположения.

– А это от тебя даже не зависит, это запрограммировано твоим характером. Как теперь модно говорить, ты – лидер. Тебе нравится работать, ты быстро во всем разбираешься, у тебя есть инженерное мышление, и, главное, ты не скандальна. За год ты ни с кем не испортила отношений в цехе.

– Откуда вы знаете? – удивилась Катерина.

– Знаю, потому что запомнил тебя. Кстати, спасибо за поздравительную открытку. Мне было приятно. Так что хочешь ты или не хочешь, тебя будут выталкивать наверх, потому что каждому вышестоящему начальнику важно, чтобы он был спокоен за нижестоящие участки работы. И так будет до тех пор, пока ты не начнешь претендовать на место директора.

– Я не буду, – пообещала Катерина.

– Будешь, – сказал директор. – Это же интересно – руководить большим производством, сотнями людей. Должность директора среднего предприятия, как наше, толковый инженер занимает лет через пятнадцать, так что к сорока ты станешь довольно крупным руководителем, если вступишь в партию.

Катерина не удержалась и рассмеялась, вспомнив разговор с акушеркой Бертой.

– Ты чего? – не понял директор. – Это ведь нормально. Такие правила игры. Так принято, что начальник участка еще может быть беспартийный, а начальник цеха уже не может.

– Поэтому в партию и лезут в основном проходимцы и бездельники. Зачем мне быть среди них? – Катерине вдруг стал надоедать разговор: к ее жизни рассуждения директора не имели отношения.

– Ну, не все в партии проходимцы и бездельники, – вздохнул директор.

– Ладно, не все, – согласилась Катерина. – Половина!

Директор молча ее рассматривал, наверное размышляя, стоит ли она откровенности, потом решился:

– Мой отец врач. Сельский врач в поселковой больнице. Когда мне на фабрике предложили вступить в партию, я решил посоветоваться с отцом. И он сказал: мы живем в стране, где существует эпидемия чумы. И чтобы выжить и чего‑ то добиться, нужна прививка от чумы. Вступай! И рассматривай это как прививку от чумы. Можно, конечно, выжить и чего‑ то добиться и без прививки, но тогда шансы невелики.

У Катерины от этой откровенности вдруг защемило сердце. Она пыталась осмыслить услышанное, а директор вполне по‑ деловому закончил:

– Если надумаешь, одну рекомендацию тебе дам я, вторую – Леднев, а третью получишь от комсомольской организации. И по поводу твоего аборта... Не делай! Рожай! Был бы этот мудак наш, фабричный, я бы сказал ребятам, его бы пару раз отлупили, может, подумал бы, но, насколько я знаю, он не из наших. Твоя товарка вроде замуж собирается? Я скажу, чтобы к тебе никого не подселяли. После родов тебе два месяца по закону положено, если понадобится, продлим.

Когда директор заговорил о ее беременности, Катерина хотела его оборвать – нечего лезть в чужую личную жизнь, но что‑ то удерживало ее, все эти дни ей не с кем было посоветоваться: Людмила и Антонина не в счет, они ждали ее решения.

– А на что я буду жить? – поинтересовалась Катерина.

– Поможем, – ответил директор. – Профсоюз подбросит. Я из директорского фонда, потом в ясли отдашь. Можно и на пятидневку.

– В ясли очередь.

– Я уже сказал, чтобы тебя в эту очередь поставили.

– Я учиться хочу.

– Трудно будет, но возможно. Не одна ты такая. Знаешь, сколько на фабрике женщин, которые сами воспитывают детей?

– Сколько?

– Двадцать шесть, правда, из них учатся только двое. Но ты же сильная, ты справишься.

На следующий день Катерина должна была снова идти в поликлинику на комиссию и не пошла. Почти двадцать лет спустя, когда она уже была директором комбината, а нынешний директор – заместителем министра, они обедали в ресторане гостиницы «Москва» в перерыве между заседаниями Моссовета, и Катерина спросила:

– Скажи, почему ты столько лет помогал мне?

– Потому что ты мне нравилась, – ответил он просто.

– Ты что – был в меня влюблен? – удивилась она.

– Да.

– А почему ты на мне не женился? Я бы, наверное, прожила более счастливую жизнь.

– Не рискнул, – признался он. – Старый я был для тебя.

– Разница‑ то всего в двадцать лет... Да сейчас еще не вечер...

– Это ты из чувства благодарности?

– Из чувства симпатии, – ответила Катерина. Она теперь легко вступала в романы, уже не надеясь встретить того единственного, за которого ей захотелось выйти замуж.

Но до этого разговора было еще почти двадцать лет.

Глава 8

Катерина каждый день ходила на работу, чувствуя новую жизнь внутри себя. Она слышала, как бьется сердце ее сына (она почему‑ то была уверена, что обязательно родит мальчика).

Когда она ушла в декретный отпуск, весна только‑ только начиналась. Она вставала рано, завтракала. В общежитии становилось тихо, все уходили на работу. Она надевала валенки и отправлялась гулять на канал: врачи советовали прогулки не меньше двух часов в день.

Ярко светило мартовское солнце. На льду канала сидели у лунок рыбаки. Она встречала молодых женщин, прогуливающих своих младенцев. Они вспоминали, как рожали, рассказывали о мужьях. Чтобы не вызывать жалости, Катерина говорила, что ее муж работает на телевидении оператором. Женщинам было интересно узнать о телецентре, о дикторах, и Катерина пересказывала то, что слышала от Рудольфа и сама видела на «Голубом огоньке». На канал она ходила только в будние дни, опасаясь встретить в воскресенье своих новых знакомых с мужьями. Ее звали в гости, она отказывалась, боясь завязывать более тесные знакомства: сходишь к ним в гости, надо звать к себе. Врать было противно, и она дала себе слово больше не выдумывать мужа.

Матери она писала редко: жива, здорова, работаю, когда ходила в музеи, писала о музеях. Мать тоже отвечала редко: жаловалась на отца – стал чаще пить, дважды просила прислать денег. Катерина высылала из премиальных. Теперь премий не было. Деньги, выплаченные за декретный отпуск, расходились быстро, и она начала экономить. Пришло письмо от матери. Она снова просила денег. Наверное, можно было занять и послать, но Катерина написала письмо, что беременна, больше выслать не может, ей самой предстоят траты. Мать молчала почти месяц, потом пришло деловое письмо – она звала Катерину в Красногородск: летом на молокозаводе набирают дополнительно работниц, и после родов она сможет выйти на работу. Мать считала это единственным выходом, деньгами она помочь не могла, а позор переживем вместе, писала мать. Катерина ответила, что не приедет, что она поступила в институт.

Еще осенью в цех зашел директор завода и объявил, что политехнический институт проводит дополнительный набор на вечернее отделение.

– Я буду поступать в химико‑ технологический, – ответила Катерина.

– Легче перевестись, чем поступить, – возразил директор и протянул записку с фамилией декана.

Катерина решила посоветоваться с академиком и позвонила ему.

Академик, как всегда, односложно ответил:

– Приезжай.

Она приехала. Изабелла была подчеркнуто приветливой, пригласила поужинать. Академик выслушал Катерину и заметил:

– Директор прав. Поступай. Если поступишь, перевестись всегда можно. Целый год выиграешь. А с переводом я тебе помогу.

Академик расспрашивал, о чем пишет мать, какие новости в Красногородске.

– Зовет домой. Уже на молокозаводе договорилась о месте для меня.

– И что же ты?

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 7 8 9 101112 Следующая ⇒