|
|||
Глава четвертая
В половине одиннадцатого утра, когда Юсси Вильевич только‑ только закончил планерку и отпустил сотрудников по рабочим местам, дверь распахнулась, и в кабинет ворвался оперуполномоченный Виктор Кошкин. – Что вы себе позволяете? – нахмурился Тукс. – Это что вы себе позволяете! – Виктор швырнул на стол вчерашний номер «Петрозаводск Daily». – Здесь, я так понимаю, работают сплошные вруны и подлецы! – Выбирайте выражения, това… молодой человек! – Редактор с достоинством выпрямился. – Вас что‑ то не устраивает в наших публикациях? Вы не согласны с авторами? Задеты ваши честь и достоинство? – Он вдруг вскочил из‑ за стола и указал на дверь: – В суд! Жалуйтесь, пишите иски! В суд! У нас правовое государство, милостивый… молодой человек! – Какое еще достоинство? – с презрением переспросил тот. – У нас, как вы верно заметили, правовое государство. – Виктор шумно сел на стул. – Значит, назвать человека преступником, а тем более убийцей, вправе только суд. Суд, который вы только что дважды упомянули! – Вы о ком, о Кире, что ли? – Юсси Вильевич заметно приуныл. – Согласен, переборщили немного. Завадская разошлась. Но, поймите, это, так сказать, превентивная мера. – Он вдруг перешел на почти интимный тон: – Я понимаю… Кира вам дорога… Вы с ней были, так сказать… Дружили… Но факты… – Какие еще факты? – взревел Кошкин. – Вранье на вранье, и еще клевета… – Вранье на вранье, и еще клевета? – переспросил Тукс и снова указал на дверь: – В суд! Только в суд! – Вы навредили следствию – раз, – Виктор загнул палец. – Вы опорочили и оклеветали человека, с которым проработали вместе много лет, а это подлость. Два! Наконец, вы просто переврали факты – три! – Три? – Редактор ослабил галстук и расстегнул ворот рубашки. – Теперь давайте мои пальчики посчитаем. – Он растопырил пятерню. – Кира завалила журналистское расследование – раз! Попала в гнусную, отвратительную историю – два! Бросила тень на своих товарищей и на всю газету – три! У издания упал рейтинг – четыре! Если бы я не опередил писак из других средств массовой информации, нам бы просто пришел конец – пять! – Юсси Вильевич прищурился. – Достаточно? Это я еще не вспоминаю про ее былые «заслуги»! Про остров Хойту, например, и про убытки, которые мы понесли после выхода той публикации. Виктор поднялся из‑ за стола. – Я не знаю, будет ли на вас подавать в суд Кира, – это было бы хорошо, потому что она выиграет дело! – а я лично буду жаловаться своему руководству и в прокуратуру. Вы одним росчерком пера свели на нет всю работу следствия! – Он направился к двери. Тукс бросился за ним. – Очень странно это слышать, това… молодой человек! Вы же сами меня просили потопить Киру… Виктор остановился как вкопанный. – Я?! – Ну, не вы, – редактор пожал плечами. – Из вашего ведомства. Кошкин незамедлительно вернулся на место. – Вот с этого момента – поподробнее, – скомандовал он. – Что значит – потопить? – Ну… – Юсси Вильевич развел руками. – Сначала просили, чтобы я поручил ей это расследование. Я поручил. Потом, когда выяснилось, что она… Того… – Что – того? – раздраженно спросил Виктор. – Ну, что она замешана в убийствах… – Вам это тоже в нашем ведомстве сказали? – Он постучал пальцами по столу. – Разумеется! – расширил глаза Тукс. – А потом Кира сама подтвердила, мол, неприятности у нее в прокуратуре… Подозревают ее… – Она искала у вас поддержку, – вздохнул Виктор. – Или хотя бы сочувствие! А вы… – А мы, – подхватил редактор, – были расстроены! Даже очень! Но в вашем ведомстве нам опять посоветовали держать себя в руках и быть на коне. – Это как? – Посоветовали опередить конкурентов и потопить журналистку. Ей, мол, все равно конец. – Тукс покашлял в кулак. – Старый испытанный метод: бей своих, чтоб чужие боялись. Кошкин задумался. – А кто конкретно из нашего ведомства вам предложил этот испытанный метод? – поинтересовался он. Редактор погрозил ему пальцем. – Все вам скажи! Один сотрудник высокого ранга… – Вы с ним лично беседовали? – небрежно спросил Виктор. – Или по телефону? – Конечно, лично! – ответил Юсси Вильевич тоном, словно ему задали вопрос: «Вы разбираетесь в журналистике? » – Он и удостоверение показал. Все как положено. – Удостоверение нашего Управления? – уточнил Кошкин. – Вот такое? – Он вынул из нагрудного кармана красную корочку. – Почти, – кокетливо улыбнулся Тукс. – Что значит – почти? – нахмурился Виктор. – Или да, или нет. – В удостоверении было написано, – редактор поднял глаза к потолку, словно там крылась шпаргалка, – Главное управление… – Внутренних дел? – машинально закончил Кошкин. – Исполнения наказаний, – поправил Тукс. Виктор вытаращился на редактора. – ГУИН? К вам приходил человек из ГУИНа? – Да, – торжественно кивнул Юсси Вильевич. – Вот видите: я вам и так много рассказал. Только из уважения… Ошеломленный Кошкин поднялся из‑ за стола. – Если что‑ то понадобится еще, – торопливо добавил редактор, – какая‑ нибудь информация… Приходите, не стесняйтесь. Всегда буду рад помочь.
Дверь за Виктором не успела закрыться, как распахнулась снова. – Здравствуйте. – В кабинет, прихрамывая, вошел совершенно седой человек в дорогом черном костюме. Манжеты белой накрахмаленной рубашки выглядывали из‑ под рукавов, и Тукс обратил внимание на крупные золотые запонки. В руках незнакомец держал изящную трость. – Я к вам по делу… Редактор хлопнул ладонью по столу. – Когда‑ нибудь, хотя бы для вида, у нас появится в приемной секретарша или нет? – заорал он. Человек замер на пороге. – Возможно, я не вовремя, – сказал он с заметным акцентом и почему‑ то оглядываясь. – Но мне бы хотелось побеседовать с вами, господин… – он сверился с визиткой, – господин Тукс. – О чем? – нетерпеливо спросил тот. – Только не говорите, что о журналистке по имени Кира! – Именно о ней, – вошедший удивленно поднял брови. – Видите ли, когда‑ то она написала статью про остров Хойту… Редактор разразился страшным хохотом. – А вчера, – продолжал незнакомец, немного тушуясь от странного поведения собеседника, – я узнал, что у нее неприятности… – Вы из милиции? – сотрясаясь от смеха, спросил Тукс. – Погодите, не отвечайте, я угадаю! Вы – зэк! Расстегните рубашку, у вас имеются купола? – Простите? – не понял вошедший. – А! – не унимался редактор. – Вы кладоискатель! – Я в некотором смысле – ваш коллега, – внес ясность мужчина. – Работаю в издательстве High too. Моя фамилия Голд. Эндрю Голд. – Ничем вам не могу помочь, коллега. – Тукс перестал смеяться. – Информацию о наших сотрудниках, даже бывших, мы не даем. Всего хорошего. Седой учтиво поклонился и, прихрамывая, вышел из кабинета. В приемной он задержался, размышляя, не вернуться ли и не предложить ли без обиняков редактору деньги, но передумал и направился в коридор. У торцевого окна, облокотившись на подоконник, стоял Айвар Ляомяэ и лениво попыхивал сигаретой. Завидев необычного субъекта в шикарном костюме и с тростью, он выпрямился и на всякий случай приветливо кивнул. Незнакомец воспринял этот знак как желание пообщаться и, подойдя поближе, тоже облокотился на подоконник. – Я говорю: костюм у вас классный, – зачем‑ то пояснил Айвар. – Пошит в Лондоне, – охотно ответил мужчина с едва заметным акцентом. – У мастера по фамилии Геймер. – Полосатенький! – оценил с улыбкой Ляомяэ. – Люблю костюмы в полоску. – Полосатые костюмы – моя слабость, – седой задумался. – Я одно время только в них и ходил. Скажите… – он положил трость на подоконник, – вы работаете в этой редакции? – А то! – подтвердил Айвар. – Я – специальный корреспондент. – И знаете журналистку по имени Кира? – незнакомец пытливо заглянул ему в глаза. – Кто же не знает старушку Киру! – ухмыльнулся тот. – Давайте так, – седой оживился. – Я вам плачу триста долларов, а вы мне рассказываете про нее все, что знаете. – А вы кто? – Айвар потушил сигарету и смерил незнакомца взглядом. – Дальний родственник, что ли? – Я работаю в одном британском издательстве, – объяснил мужчина. – И готовлю книгу про остров Хойту. Моя фамилия Голд. – Во‑ он что, – протянул Ляомяэ. – Тогда понятно. Значит, Кирочка имеет шанс попасть на страницы лондонской прессы? Это справедливо. У нас‑ то она уже прославилась! – И он подмигнул. – У нее неприятности? – уточнил седой. – Из‑ за острова? – Из‑ за здоровья. – Айвар оскалился. – У Киры началось головокружение от успехов. – В газете написано, что она убила человека, – незнакомец покачал головой. – Просто так, из‑ за рейтинга. Как такое возможно? – У нее все возможно, – махнул рукой спецкор. – Самовлюбленная девица, ничего собой не представляющая, но с огромным апломбом, она всегда была темной лошадкой. Нахапала бабла, купила квартиру, а запросы все растут и растут. Ну, попробовала кормить читателей жареными утками, а те оказались с тухлятиной. Дальше – хуже. Вступила в сговор с кинопрокатом, чтобы тот делился барышами, а взамен собиралась устроить скандальчик, переоделась героиней фильма – то ли баронессой, то ли царицей, а может, просто «синим чулком», подкараулила мужика, который вышел из кинотеатра, и… грохнула. Скорее всего, она хотела только попугать, жути нагнать, а тот, не будь дураком, стал сопротивляться, звать на помощь. Кира видит, что далеко зашла, ну и… – Айвар цокнул языком, – прикончила. Думала, с рук сойдет. Но остался свидетель. Какой‑ то пацан выгуливал овчарку. Смотрит: мужик кровью истекает, ну и пустил собаку по следу. Та и привела оперативников прямо к Кирочке в теплую постельку. Кстати, о постельке… Она и замуж‑ то вышла за какого‑ то клопа. Вот такого роста, – Айвар ткнул себя в плечо. – Полное ничтожество. Сидел дома и безропотно отстирывал окровавленные перчатки, когда жена возвращалась с очередного «дела». – Мда‑ а… – протянул седой. – Слишком глупо, чтобы быть похожим на правду. – Да это лишь десятая часть всей правды! – с жаром воскликнул спецкор. – Хотите, я вам про ее личную жизнь расскажу? – Не стоит, – вздохнул незнакомец и полез в карман за бумажником. – Достаточно… Очень и очень жаль… Знаете, – он отсчитал купюры и протянул Айвару, – я заплатил бы вдвое больше, если бы все оказалось неправдой. – Да? – тот закусил губу. Знай он об этом раньше, его рассказ изобиловал бы сейчас совсем другими подробностями. – А про Завадскую хотите что‑ нибудь услышать?..
На выходе из редакции прихрамывающего мужчину остановил Кошкин. – Я вас видел в приемной, – заявил он, демонстрируя красную книжицу. – А потом – с Айваром у окна. Вы журналист? – В некотором смысле – да, – с достоинством поклонился тот. – Я писатель. – Еще один! – ухмыльнулся Виктор. – И поэт, наверно? – Нет, стихи – не по моей части, – седой покачал головой. – А вы не любите поэтов? – Терпеть не могу, – признался Виктор. – Особенно современных. – Бывает, – посочувствовал тот. – Теперь, когда вы знаете, что я не поэт, у вас больше нет вопросов? Кошкин перестал ухмыляться. – Вы интересуетесь Кирой? – мрачно спросил он. – Да, интересуюсь, – спокойно подтвердил мужчина. – А вы занимаетесь расследованием ее дела? Виктор не ответил. Он, казалось, что‑ то обдумывал. – Она действительно убила человека? – снова поинтересовался седой. – Знаете, что… – Кошкин посмотрел на часы. – Уделите мне двадцать минут вашего времени.
Кира не могла найти себе место. Она бродила по квартире в полном отчаянии, двигала с места на место предметы на столе, пробовала принять душ, чтобы успокоиться, даже глотнула водки – ничего не помогало. Слезы душили ее, ноги сделались ватными, а сердце разрывалось от боли. Как они могли! Люди, с которыми она проработала бок о бок, плечом к плечу семь лет, не просто отвернулись – они завязали потуже узел веревки на ее шее, они поспешно забросали землей яму, в которую она оступилась в темноте! Ей не верит никто: ни следователь, ни Виктор, ни коллеги. Она угодила в ловушку, расставленную глупыми и жуткими обстоятельствами. А может быть, не обстоятельствами, а… ее матерью? Может быть, прав отец, и все происходящее – знак, надрывный императив, зовущий ее сделать то, о чем она пока даже не помышляет? Неужели поездка на остров – волшебное лекарство от боли и бед, а клубок немыслимых катаклизмов распутывается одним только шагом на каменный берег? Она остановилась перед фотографией матери. Печальный взгляд – и ничего больше! Ни намека, ни подсказки, ни сострадания… – Мне плохо, мама… – прошептала Кира. – Помоги мне! Как понять тебя? Как расшифровать хитрую и жестокую вязь трагедий, которые, кажется, связаны с тобой? – Она тяжело опустилась на стул. Ответа не было. Холодная тишина висела в комнате, и лишь неугомонный ветер тормошил занавески на открытом окне. Кире вдруг почудилось, что она замерзает. Ледяная волна, как предчувствие, плеснула из сердца и разлилась по всему телу. Она с удивлением посмотрела на свои дрожащие ладони, на покрытые гусиной кожей колени и испугалась: это – озноб! Предвестник лихорадки или другой болезни. Если через мгновение остановится сердце – она будет избавлена от мук, но так навсегда и останется в памяти людей убийцей, кровожадным монстром, бездушной и циничной авантюристкой. Стуча зубами, Кира вскочила со стула, бросилась к окну и с силой его захлопнула. В ту же секунду магнитная пластинка, держащая на весу декоративный экран батареи парового отопления, отскочила, и он рухнул на пол с одного бока, придавив Кире ногу. Зажмурившись от боли, она присела на корточки и… замерла. Плоский целлофановый пакет с вещами, втиснутый между экраном и батареей, выглядел здесь столь же нелепо, сколь и пугающе. Кире, даже если бы захотелось что‑ то спрятать, никогда не пришло бы в голову отдирать экран. Она даже не знала, что он крепится на магнитах! Дрожа то ли от озноба, то ли от волнения, она вынула пакет и вытряхнула на пол содержимое. Словно бомба, взорвавшаяся у нее в голове, глухо стукнул о паркетную доску пистолет. Прямо на него из пакета посыпались вещи – такие знакомые и такие… страшные. Белое домотканое платье и черная полушерстяная накидка. Кира поняла, что вот‑ вот лишится чувств. В глазах померк дневной свет, льющийся из окна, а дыхание перехватило железной, чудовищной хваткой мгновенного ужаса. Она сидела на полу, дико таращась на свою находку, и беззвучно шевелила губами. – Что ты делаешь? – раздался голос над головой, и Кира вздрогнула так, что чуть не потеряла равновесие. Неизвестно откуда выросший за спиной отец с тревогой наблюдал за происходящим. – Что с тобой, дочка? Почему ты на полу? – Он присел рядом и поднял накидку. – Откуда это у тебя? – Папка… – прошептала она. – Это – самое ужасное, что могло произойти за последние два дня… Но тот, казалось, ее не слышал. Он в изумлении рассматривал накидку и платье, словно Золушка, которой приготовили бальный наряд. – Мамины вещи… Невероятно… – Здесь еще одна… вещь, – Кира пальцем, словно боясь обжечься, подвинула ему пистолет. – «Вальтер»! – ахнул отец. – Я, наверно, сплю… – Значит, мы спим вместе, – хрипло сказала девушка. – И это – дурной сон, папка… Он, моргая, смотрел на дочь, а она – на него. – Что делать? – спросила Кира. – Эти вещи были спрятаны за батареей, и спрятаны кем‑ то! – она сделала ударение на последних словах. – Сами собой они появиться не могли. А тем более – в таком прагматичном месте. – Звони Виктору! – выдохнул отец. – Немедленно! – Чтобы он меня арестовал? – И арестовал бы! Обязательно! – он затряс головой. – Если бы все это нашли во время обыска… Звони! А к пистолету не прикасайся. – Я его боюсь… – плаксиво скривилась Кира. – Кого: пистолета или Виктора? – Обоих… Отец поднялся с пола, поискал глазами сумочку, схватил ее и протянул дочери: – Звони! Кира медленно, словно выходя из оцепенения, достала из сумки телефон, набрала срывающимся пальцем Vitjusha и вдруг испуганно подняла глаза на отца: – А вдруг это он мне подбросил? – Кто? – Виктор. – Она даже похолодела от такого предположения. – Чтобы потом найти спрятанное и арестовать меня. Неожиданно затрещал дверной звонок, и отец с дочерью разом вздрогнули. Он посмотрел на часы. – Что‑ то рановато для Николая… Кира ахнула и закрыла ладонью рот. Звонок повторился. – Все, папка… Поздно… Это за мной… Она медленно встала и направилась к двери. – Подожди! – испуганно крикнул отец. – Я спрячу вещи! Он сгреб в охапку сваленное на полу и бросился вон из комнаты. Ледяными пальцами, словно снимая оружие с предохранителя, Кира отвела в сторону «собачку» замка. Дверь бесшумно открылась, и сухощавый пожилой мужчина, возникший на пороге, почтительно наклонил рыжеволосую голову: – Здравствуйте, вы – Кира? Я бы хотел поговорить с вами и вашим отцом. Меня зовут Олаф Петри…
|
|||
|