|
|||
Часть четвертая 4 страница– Вы же получаете их теперь намного дешевле. – Для этого я должна увидеть таблички. – Когда вы дадите мне деньги. – Крис широко ухмыльнулся: – Я не вижу при вас сумки. Такую сумму по карманам не рассовать. – Денег у нас с собой нет. – Жаль. Я не думал, что вы хотите расстроить сделку. – Я и не хочу. Я должна проверить древности, тогда мы достанем деньги. Разумеется, она должна была проверить. Прежде чем взяться за рюкзак, он оглянулся на соседние столы. По улице прополз автобус и остановился у него за спиной; двери с шипением раскрылись. Он повернул голову. Парочка в черных мотоциклетных костюмах продолжала стоять под навесом остановки. Голова мужчины была побрита наголо, а глаза молодой женщины зловеще накрашены. Брандау и Зельнер проследили за его взглядом. Она улыбнулась, потешаясь, а священник покачал головой. Крис полез в рюкзак, достал противоударный футляр из твердого пластика и открыл его. Брандау шумно выдохнул, когда Крис развернул два хлопчатобумажных платка, в которые у него была завернута табличка. – Профан, – зашипел священник. – Это практично, – возразил Крис. – Можно мне? – спросила профессорша. Все препирательства и взаимные упреки прошедших минут как ветром сдуло. Женщина, которая только что была насмешлива, теперь превратилась в сосредоточенного эксперта, целиком захваченного археологическим раритетом. Ее руки зависли над табличкой. Дрожь в пальцах выдавала алчность, с какой она брала в руки этот реликт. От других столиков доносился громкий смех, звенели бокалы, гремела посуда, однако профессоршу как отрезало от этого мира. Ее руки осторожно взяли маленькую глиняную табличку длиной сантиметров десять, испещренную наползающими друг на друга знаками. Строчки к концу едва заметно клонились вниз, будто писец не выдерживал высоту линии. Женщина то и дело поворачивала табличку, подносила ее к глазам. К напряженному выражению ее лица примешивалось разочарование. – Жаль, – сказала она, наконец, и решительно положила табличку назад, на платок. – В чем дело? – Брандау посмотрел сначала на нее, потом на Криса: – Разве это не то, что?.. – И да и нет. – Профессорша злобно посмотрела на Криса: – Рицци ориентируется в вопросе лучше, чем хочет показать. Брандау, все еще непонимающе качая головой, взялся за хлопчатобумажные платки, на которых лежала табличка, и подтянул их к себе. Лицо его было багровым, а сонная артерия билась, словно насосная станция. Он взволнованно взял табличку. При этом платки соскользнули со стола. Брандау чертыхнулся и отложил табличку. Потом он нагнулся, неловко нашарил на полу платки, положил их на стол и снова потянулся за табличкой. Крис перехватил запястье священника еще до того, как его рука коснулась таблички: – Не надо. Эксперт – она. А вы, не дай бог, еще уроните. – Отпустите меня! – зашипел священник. – Мало того, что я вынужден сидеть за одним столом с авантюристом и вором, так меня еще и оскорбляют! Крис сдавил запястье сильнее, пока священник не убрал руку. Когда Крис отпустил его, взгляд Брандау затуманился. Крис ухмыльнулся. Священник пожелал ему всех мук преисподней. – Это одна из табличек Навуходоносора. Его печать ни с чем не спутаешь. – Профессорша посмотрела на Брандау: – Но она не из тех табличек, которые составляют истинную ценность этих древностей. – Простите, – Крис улыбнулся. – Но маленький тест был необходим. Как бы иначе я узнал, те ли вы люди, за кого себя выдаете? – Недоверие подчиняет себе всю вашу жизнь, да? – Голос Брандау сочился презрением. – Форстер убит – этого мало? – Крис покачал головой. Брандау был неприятный человек, но безобидный и жил за своей каменной стеной явно на острове блаженных. Двух месяцев в комиссии по убийствам хватило бы любому человеку, чтобы он изменил свой образ мыслей. – Что там написано? – Вы правда этого не знаете? – Рамона Зельнер недоверчиво взглянула на Криса. Потом засмеялась: – Впрочем, откуда? Навуходоносор II поведал на своих табличках об успешном военном походе на Киш, который он захватил и включил в свое царство. Так, во всяком случае, следует из перевода, присланного Форстером. Эта же табличка описывает триумфальное вхождение в Киш, если я вкратце правильно поняла. После своей победы Навуходоносор II взял из храма Нинурты в Кише святыни и перенес их в храм Нинурты в Вавилоне. – Киш? – Крис припомнил, что слышал это название от Форстера еще в Тоскане. – Бывший царский город в Месопотамии времен Шумера – как и Урук. – Недалеко от Вавилона, – покровительственно вставил Брандау. – Чуть ли не в пределах видимости. Их не разделяло и ста километров. Тогда были одни лишь города‑ государства, каждый город – отдельное царство. То было время образования первых крупных государств, процесса кровавого и насильственного. Крис наморщил лоб: – Что общего может быть у человека церкви с шумерскими глиняными табличками и языческими богами Вавилона?
Глава 19
Берлин Пятница
Крис настороженно ждал ответа священника, но Брандау лишь безмолвно смотрел на профессоршу, предоставляя слово ей. – Когда нам некто неизвестный сделал через подставных лиц предложение и мы узнали, откуда происходят эти предметы и какая с ними может быть связана история, мы, естественно, провели поиск по нашим архивам. Логично? – Глаза Рамоны Зельнер сверкали, как будто она отчитывала своего студента. – В одном своем отчете Обществу востоковедов Колдевей действительно сообщал об убийстве двух участников раскопок. Он квалифицировал этот случай как акт личной мести в разборках между разными племенами. – Она некоторое время раздумывала. – Помимо того, в те времена частенько нападали бедуины. – Значит, вы считаете, история Форстера о том, как были похищены эти произведения искусства, правдива? Пока Рамона Зельнер взвешивала свой ответ, Крис воспользовался паузой, чтобы снова пробежаться взглядом по посетителям, но никто из них интереса к ним не проявлял. – Рассказывал ли он вам о том, что произошло в конце двадцатых годов? – спросила она. Крис отрицательно покачал головой. – Эти предметы были нам предложены уже тогда. Криса это не удивило. Вор и убийца, естественно, хотел получить свои деньги. – Вы знаете, что Общество востоковедов и весь Музей Передней Азии существуют благодаря одному‑ единственному человеку, которому берлинские музеи обязаны и многими другими своими экспонатами? Вы когда‑ нибудь слышали о Джеймсе Саймоне? – Нет. – Как, впрочем, и почти весь Берлин. Спросите сегодня, кто знает имя этого человека, – Зельнер негодующе тряхнула головой. – Даже улицу какую‑ нибудь не назвали его именем. – И кто он был? – Джеймс Саймон происходил из предпринимательской семьи с корнями в Мекленбурге. Эта семья сделала состояние на торговле сукном. Его тайной страстью было искусство, причем во многих направлениях. Он собирал коллекции и помогал вести археологические раскопки. – Вы должны рассказать мне об этом больше. У меня нет ни малейшего представления, – смущенно пробормотал Крис. – Англичане и французы десятилетиями рылись в песках пустыни – в Египте и Месопотамии. Германия тоже хотела участвовать в этом, но не находилось человека, который бы по‑ настоящему организовал это и к тому же собрал необходимые средства. Потом это взял в свои руки Саймон. Он основал Немецкое общество востоковедов и при помощи своих связей и своих денег позаботился о том, чтобы Германия тоже могла вести раскопки на Ближнем Востоке. Это он финансировал самые разные археологические экспедиции и добывал разрешение на ведение раскопок. Он же и завещал музеям находки, равно как и многие другие произведения искусства. Если бы этого человека не было, нынешние берлинские музеи были бы далеко не такими, какие они есть. – That’s life, – пролепетал Крис. – И как в это дело вклинился Форстер? – В конце двадцатых годов некий человек обратился к Саймону и предложил ему купить как раз те таблички, которыми теперь располагаете вы. За деньги. За большие деньги. Таким же способом – через подставных лиц, не объявляясь. – И почему тогда это не состоялось? – Мы не знаем точно. Во всяком случае, контакт был не с Саймоном, а с другим представителем Общества. Таким положение дел предстает из фрагментов сообщений, которые мы нашли. Может, Саймон не имел в наличии необходимую сумму и не смог ее достать. Первая мировая война и послевоенное время разорили его, как и многих других. Он уже не был богатым меценатом. Все кончилось. Кроме того, он был очень болен. Но для нашей сделки это и неважно. Главное то, что контакт был, и человек, который выходил на контакт, подключил затем церковь. Крис порылся в своих воспоминаниях. Об этом Форстер не обмолвился ни словом. Ни в тот вечер в Тоскане, ни на пашне у дороги. – Мы, конечно, хотели восстановить тот след. Нам было известно, что тогда все данные пошли в нунциатуру. Вскоре после этого тогдашний нунций отправился в Рим. Мы пытались узнать об этом больше – после того, как Форстер впервые вышел на нас. Это произошло добрых полгода назад. Теперь вы знаете задачу Брандау в этой сделке, как вы ее называете. Он активно сотрудничает с Обществом востоковедов, он сотрудник епископата и наводил справки в Риме после того, как была восстановлена цепочка тогдашних событий. – И что? – спросил Крис с нескрываемым интересом. – Церковь имеет двоякое отношение к раскопкам в Месопотамии, – спокойно объяснила Рамона Зельнер. – Со времен Французской революции власть церкви сильно поубавилась, ее имущество во многих странах было конфисковано. Монастыри закрывались, ордена запрещались. Церковь рассматривалась как оплот феодальной власти. А с раскопками ее настиг еще один удар. Удар, направленный против веры, против ее основ. – Расскажите об этом подробнее, – попросил Крис. – Очень интересно. Его познания в истории церкви были так же малы, как и в толковании ее основ. Его церковное воспитание было протестантским и закончилось с подготовкой к конфирмации. Он венчался в церкви, но помимо этого если и переступал ее порог, то лишь как турист. – С раскопками в Персии и Месопотамии, которые по‑ настоящему начались только в первой четверти девятнадцатого века и велись в то время почти исключительно французами и англичанами, на свет божий явились тысячелетние сокровища и строения ранних высоких культур. И глиняные таблички, – профессорша кивнула в сторону маленькой таблички на столе. – Возникла новая наука: ассирология, названная так в честь ассирийцев, которые основали в этом регионе первое крупное государство. Наука, которой занимаюсь и я. Когда записи на табличках были расшифрованы, а тексты переведены, на столе лежала готовая сенсация. – Она сделала паузу и отхлебнула воды. – И как выглядела эта сенсация? – спросил Крис. Священник приступил было к ответу, злобно скривившись. Но профессорша осадила его коротким косым взглядом и начала первой: – Ученые идентифицировали народы и местности, описанные в Ветхом Завете, и тем самым пришли к новому пониманию содержания Библии. Вскрылись и противоречия, порой весьма глубокие. Возникли сомнения в уникальности Библии. Значительным открытием стало то, что отдельные части Ветхого Завета, как оказалось, были закреплены в литературной форме гораздо раньше – как раз на таких табличках. – То есть Библия списана с других источников? – Глаза Криса весело блеснули. – Вот этого я и ожидал, – прервал Брандау свое молчание. – Библия не списана. Сам Бог является творцом Библии. Она учит истинам, необходимым для нашего душевного исцеления. – Но если все‑ таки… – Мы, христиане, чтим Ветхий Завет как истинное Слово Божье. Вы хотите усомниться в каноне Священного Писания? – Что ж, – сказала Зельнер слегка наставительно, – по крайней мере, дело дошло до горячих дискуссий. Бюргерство заинтересовалось раскопками, поскольку вдруг возник вопрос об истинности содержания Библии. В Германии ученый Фридрих Делитцш, руководивший Переднеазиатским отделением Королевских музеев, вызвал настоящую бурю, взявшись утверждать, что Библия не только литературно, но и религиозно, и этически развилась из вавилонских предтеч. Он отказывал Ветхому Завету в Божьем Откровении. – Заблуждение одиночки, – возмущенно прошипел Брандау. – Глупые нападки на святая святых нашей веры. – Делитцш объездил со своим докладом всю Европу и Америку и раздул бурю. – Но тут же со всех сторон на него обрушился град критики. И с полным основанием. Сам кайзер Вильгельм II поставил его на место. Делитцш! – Брандау пренебрежительно махнул рукой. Крис чувствовал напряжение, которое установилось между профессоршей и священником. Зельнер оперировала фактами, Брандау побивал их интерпретациями. – Такого рода познания ставят церковь в трудное положение. Я правильно понимаю? – спросил Крис. Брандау пренебрежительно рассмеялся: – Кишка у них тонка. Пока что наша вера вполне устояла против этих безграмотных нападок. – А они набирают силу? – Еще как, – снова перехватила инициативу Зельнер. – Есть критики церкви, со строго научных позиций занятые этой темой и желающие сорвать маски, как они говорят, с этой поддельной веры. – Заблудшие, под предлогом просвещения они тщатся осквернить Божественное. Но это им не удастся! – Не надо приписывать всем ученым лишь дурные мотивы, – внезапно повернулась профессорша к своему спутнику. – Если мы затеем здесь диспут о науке и религии, это нам ничего не даст. Напряжение между ними озадачило Криса. В чем же тогда их общая заинтересованность, если они придерживаются столь разных взглядов относительно значения глиняных табличек? Что за всем этим стоит? Крис снова полез в свой рюкзак и достал следующую табличку, завернутую, как и первая, в два хлопчатобумажных платка. – Это одна из самых древних табличек, – сказал он, разворачивая ткань. – Форстер говорил мне, что это можно определить по значкам на глине. Вы наверняка сумеете это сделать. Профессорша кивнула. – Скажите мне, почему эти предметы так ценятся, и мы приступим к сделке. Потом я исчезну, а вы сможете без помех предаться вашему спору. У меня другие проблемы. Как и перед этим, она изучала маленькую табличку в полной сосредоточенности. Потом достала из сумочки футляр, раскрыла его и извлекла лупу. Склонившись над столом, она долго разглядывала вдавленные в глину значки. – Это действительно одна из старых табличек. Насколько я успела разобрать, текст на ней совпадает с одним куском из перевода, предоставленного Форстером. – С каким куском? – прорычал Брандау. – Про Всемирный потоп. – Про Всемирный потоп? – Крис даже рассмеялся: – Да о нем есть сообщения почти во всех культурах. А в Черном море найдены доказательства, подтверждающие его. Какие‑ то затопленные селения на больших глубинах. Что же в этом такого уж значительного? – В шумерском городе‑ царстве Ур при раскопках тоже нашли доказательства. Метровые слои осадков между культурными слоями поселений. И с подходящей по времени датировкой. Но вот это – нечто большее. Это старейшее описание Всемирного потопа. – Она пригладила ладонями свои длинные волосы, размашисто закинула их за спину. – Старше, чем описание Потопа в эпосе «Гильгамеш», и еще старше, чем описание Зиусудры, которое считалось до сих пор самым первым упоминанием о нем. Крис задумался. После своего возвращения из Дрездена в Кельн он два дня потратил на то, чтобы больше узнать о происхождении письменности, о Месопотамии и о том, что ему пришлось перевозить. Наткнулся он при этом и на эпос, в котором описаны приключения царя Гильгамеша. Царь был родом из Урука, первого крупного города‑ царства в Шумере, и пустился на поиски вечной жизни, но так и не нашел ее. В этом эпосе содержалось первое описание Всемирного потопа. – Кто или что это такое – Зиусудра? – спросил Крис. – По рассказам в Библии Бог дает человеку, а именно Ною, и, тем самым, человечеству, шанс выжить. И дает из милости Божьей. Священник перебил профессоршу: – Истребилось всякое существо, которое было на поверхности земли. Знакомо вам это, Рицци? – Он строго посмотрел на Криса: – Или вы Язычник? И благословил Бог Ноя и сынов его и сказал им: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю… Я поставляю завет Мой с вами и с потомством вашим после вас… поставляю завет Мой с вами, что не будет более истреблена всякая плоть водами потопа, и не будет уже потопа на опустошение земли. Библия, Рицци, истинная история записана в Библии. Профессорша смотрела на священника, выжидая, когда он замолчит. – Шумерский текст о Зиусудре старше эпоса о Гильгамеше, который долгое время считался самым ранним упоминанием о Потопе. И этот текст гласит нечто совсем другое: там боги поклялись уничтожить людей, которые своим шумом нарушали их покой. Они стали им докучать – люди, которых они сами же сотворили из глины, чтобы заставить их батрачить на себя в качестве рабов. И почему люди выжили? Не потому, что боги или один бог заключил с ними союз, как это описано в Библии. Нет. А из‑ за предательства. Один бог по имени Энки выдал человеку по имени Зиусудра: О Зиусудра, правитель Шуриппака, / разрушь свой дом, / построй корабль, / пренебреги богатством, / оставь богов, / получишь жизнь. А Форстер утверждает, что его таблички и его упоминание о Потопе еще старше, чем у Зиусудры… Постепенно Крис начинал понимать, в чем состоит интерес профессорши. Для исследователя древностей появление более ранних свидетельств становилось сенсацией. Но так ли уж сенсационно – найти более ранний текст того же или похожего содержания? – Должно быть, за этим кроется что‑ то еще… Рамона Зельнер долго смотрела на Криса, прежде чем ответить: – Форстер, правда, дал нам ознакомиться лишь с частью перевода… – И что?.. – …но если верно то, что написано в этом переводе, то… – Она поколебалась, потом начала снова: – …эти таблички – от царя, который жил после Потопа и который поначалу пересказывает историю Зиусудры… – Да говорите уже, наконец, – не выдержал Крис. – Если все это и без того было известно, и текст Зиусудры был уже найден, что же тогда нового в пересказе или еще одном варианте? – Повествование царя начинается с подтверждения рассказа Зиусудры, это так. А затем следует новое, а вообще‑ то – неслыханное. – Не томите… – Текст, наряду с мифом о Зиусудре, содержит и совершенно другое послание. Крис видел, как Брандау положил ладонь на руку профессорши, явно желая напомнить о себе. Но она, наоборот, повысила свой прокуренный голос. Теперь он звучал почти благоговейно. – Таблички содержат фрагменты Декалога. В основной форме. В самой ранней начальной форме. – Декалог. – Крис шумно выдохнул и поколебался, прежде чем обнаружить свое невежество: – А что это такое? Брандау презрительно фыркнул. – Вы что, правда не знаете? – Профессорша строго взглянула на него. – Нет. А я должен? – Заповеди… – Десять библейских заповедей? Из Ветхого Завета?
Глава 20
Канны Пятница
Маленький паром двигался к острову Св. Гонората. Дюфур сидел на корме и неотрывно смотрел на великолепную панораму приморских Альп. Он жил в Вальбонне, недалеко от исследовательского центра Тайсэби. Но сегодня он отправился не в клинику, а поехал на машине к местечку, расположенному на несколько километров ниже Канн. Там он оставил машину на просторной парковке на юго‑ западном конце порта, купил себе на пристани билет на островной паром и вместе с туристами ждал отправления. Когда они добрались до острова Св. Гонората, он от причала сразу же свернул налево, тогда как туристы направились прямиком к монастырю. Под сенью сосен он шел к восточному краю острова, который тянулся километра на полтора в длину и метров на пятьсот в ширину; море по левую руку сияло лазурью. Через некоторое время он вышел на поляну, где стояла маленькая часовня. Она была сложена из камня, а кровля состояла из прочно сцементированных пустотелых кирпичей. Могучие каменные плиты образовывали раму и порог приземистой двери, которая казалась заброшенной. Деревянные доски ее потемнели до черноты. На стыках образовались щели. Дверь была заперта, и замок проржавел. – Что, отыскала дорогу грешная душа? – Дородная фигура патера выступила из‑ за стены, обращенной к морю. Его светло‑ серая ряса отчетливо выделялась на темном фоне деревьев. Дюфур шагнул к брату Иерониму, который любовно оглядывал фасад. – Я обещал аббату отреставрировать часовню Де ла Трините во благо Господа. Это последнее задание, которое я себе предписал. Они обошли часовню кругом, на восточной стороне она принимала форму трех полукружий с маленькими окнами, напоминая очертания клеверного листа. – Но она не в таком уж плохом состоянии. – Дюфур и в оконных проемах заметил полые кирпичи, прикрывавшие грязные стекла. – Это верно. Из семи часовен на острове эта еще относительно хорошо сохранилась. Св. Капре на другом краю острова был отреставрирован в 1993 году. И св. Совье реставрация намного нужнее. Но часовня большая, она мне не по силам. На южной, длинной, стороне находилась еще одна дверь, такая же щелястая и старая, как на фасаде. В руке у Иеронима вдруг оказался большой ключ, и он отпер ее. – Почему здесь? – Дюфур не спешил войти в полутьму часовни вслед за Иеронимом. – Это же кладбищенская часовня. – Куда как кстати. На тебе запах смерти. Ты убил! Вы убили! Дюфур смущенно молчал. Его взгляд скользил по неровному каменному полу, на котором стояло несколько деревянных скамей. Справа, в круглой стороне часовни, выделялся светлый каменный блок высотой до пояса с рельефно вырезанным крестом. Этот узкий крест был единственным украшением, указывающим на христианское предназначение часовни. – Жак, я вызвал тебя сюда, чтобы поговорить. Ты знаешь о чем? – То был несчастный случай! – устало сказал Дюфур. – Не лги! – Иероним перешел почти на шепот. В сумеречном свете часовни Дюфур различал лишь общие очертания головы патера. Лицо было скрыто тенью. – Разве я не преподал тебе в юности Божьи заповеди? И разве ты не дал обет их придерживаться? Как же бес тебя попутал? Патер Иероним в юности наставлял его на путь истины и принимал у него первую исповедь. Даже будучи призван в епископскую резиденцию, патер не упускал из виду молодого Дюфура. Но потом Иеронима отослали в Рим, и их связь надолго прервалась. – Бес меня не попутал! – Не перечь мне! – неожиданно прикрикнул патер Иероним. – Мне лучше знать. Я провожал этого молодого человека на его последнем пути к Богу, а вы с шефом в это время разглядывали под микроскопом пробы. Если бы я знал, какие вы жалкие!.. Вы надругались надо мной. Ты надо мной надругался! Дюфур опустил голову и молчал. Когда он узнал неотвратимое, то попросил патера о помощи: исповедать умирающего. Патер Иероним вернулся из Рима полгода назад и нашел прибежище в монастыре цистерианцев, среди тридцати братьев. Монастырь стоял на обращенной к морю стороне острова и считался одним из первых монастырских сооружений вообще. Три месяца назад они случайно встретились в их родном местечке Коллобриер, и после этого Дюфур уже однажды приезжал сюда к священнику. – Я не хотел, чтобы Майк Гилфорт умер без церковного благословения. Последняя услуга… – Лучше бы ты оказал услугу Богу! А ты, наоборот, помогаешь нести в мир безбожие! Зачем ты совершаешь прегрешения против Божьего творения? – громким голосом взывал священник в полутьме часовни. – Жак, да веруешь ли ты еще? – Верую. – Сомневаюсь, Жак. Я сомневаюсь в тебе. – Патер исторг глубокий вздох: – Жак, я много лет работал в Риме, и мне там пришлось заниматься многими вещами. В том числе и генетикой. Жак, ты продал душу дьяволу! – Я хочу помогать, я хочу открывать, исследовать, изучать, почему все так, как есть… – Ложь! – Чистая правда!.. – Не что иное, как ложь! – Патер, умоляю… Мы считаем, что нашли способ и сможем успешно применить энзима теломеразу в регенерации печени. Монах удивленно смотрел на него. – Теломеразу? – покачал он головой. – Насколько я припоминаю, это энзим, который восстанавливает теломеры на концах хромосом или удлиняет концы, если они укоротились. – Откуда?.. – Дюфур смолк на полуслове, потому что Иероним перебил его: – Я же сказал, что в Риме мне пришлось заниматься и генетикой… «И намного больше, чем ты можешь себе представить», мысленно закончил фразу Иероним. Дюфур кивнул: – На концах у хромосом есть теломеры, да. Это повторения определенных пар оснований. Концы хромосом – это места, где начинается клеточное деление. Теломеры защищают концы хромосом наподобие колпачков, чтобы при клеточном делении они не слипались с другими. У человека на концах хромосом несколько тысяч таких пар оснований – то больше, то меньше, в зависимости от рода тканей. При каждом делении клетки, то есть при обновлении клеток, человек теряет несколько этих пар оснований, и концы хромосом укорачиваются. Когда эти пары оснований на конце хромосомы израсходованы, клеточное деление прекращается. – У кого теломеры изначально длиннее, тот дольше живет, ибо его клетки могут делиться большее число раз. Я знаю это научное положение. – Однако есть энзим, который эти укороченные теломеры на концах хромосом снова удлиняет или может задержать их укорачивание. Теломераза. Этот энзим действует так, что теломеры никогда не достигают той точки, где они настолько коротки, что деление клеток останавливается. Старение исключается, клетки продолжают делиться дальше. – Энзим бессмертия, – буркнул патер Иероним, внимательно следивший за научными исследованиями. Когда в печати появились первые упоминания об этом, по Ватикану поползли сомнения, словно тот змей грехопадения по саду Эдема. – Но и энзим смерти тоже. – Дюфур вздохнул: – В восьмидесяти‑ девяноста процентах всех раковых клеток работает этот энзим. Он преодолевает естественную смерть клеток и обеспечивает раковым клеткам возможность бесконечно расти и тем самым убивать организм. Однако с некоторых пор ведутся эксперименты, в которых клетки, обработанные энзимом, не стареют к ожидаемому моменту времени, но и не образуют опухоли. Теперь мы знаем, что у клеток опухоли теломеры очень коротки и что раковые клетки растут потому, что могут активировать теломеразу и поддерживать теломеры в постоянстве. Раковые клетки отмирают, как только лишаются этой способности. Конечно же, требуется комбинация многих факторов, чтобы теломераза вызвала рак. Из этого мы и исходим. – Однако теломераза действует лишь в тех клетках, которые еще делятся. То есть в клетках кожи и печени. Но мозговые клетки или клетки сердечной мышцы по достижении взросления больше не делятся. Ваш путь ошибочен. – Патер, мы исследуем этот гигантский океан мелкими погружениями. У червей‑ нематодов удалось при разведении отчетливо удлинить теломеры посредством энзима теломеразы. Это факт. Средняя продолжительность жизни выросла с двадцати до тридцати четырех дней. Больше пятидесяти процентов дополнительного времени жизни. – Несчастные, что только не приходит в ваши больные головы! Старение – биологический процесс, который сильно зависит от социальных отношений, стрессов, душевного и телесного здоровья, питания. Применение теломеразы, насколько я знаю, развивается в сторону выращивания запасных частей. Берут у поврежденного колена хрящевые клетки, дают им разрастись под воздействием теломеразы и снова сажают на место. – Существует три сотни теорий старения. Никто пока не знает, как оно действует на самом деле. Наше вмешательство тоже может быть ошибочным. Теломераза состоит из двух функциональных частей. Одна часть – большая доля протеина, вторая – рибонуклеиновые кислоты, то есть РНК с приблизительно ста шестьюдесятью основаниями. РНК – это матрица, из которой может быть сформировано удлинение концов теломеров. Ген для доли протеинов находится на пятой хромосоме, ген для доли РНК – на третьей. Священник пристально смотрел на Дюфура. Он видел воодушевление исследователя, напомнившее ему о собственном просветлении, когда он полностью обратился к Господу. – Мы внедряемся, опережая тот момент, когда теломеры клеток становятся слишком коротки и активность теломеразы вызывает образование раковых клеток. Ибо мы хотим при помощи нужного протеина теломеразы регенерировать поврежденные клетки печени, не допуская перерождения их в раковые клетки. Иероним понял. Они пытались использовать способность энзима в тот момент, когда он еще не вызывал неконтролируемый рост клеток. – Мы экспериментировали с разными протеинами, из которых состоит теломераза, и в опытах на животных добились однозначного успеха, – сказал Дюфур, наткнувшись на угрюмый взгляд патера. – При этом мы применяли энзим для продолжения деления – а вредного его действия не наступало. Тогда мы пошли на следующий шаг. У Майка Гилфорта мы применили те протеины теломеразы, которые не оказали вредного побочного воздействия в опытах на животных. У Майка были лишь слегка поврежденные клетки печени и теломеры: им по длине еще было далеко до той точки, в которой, по всем научным наблюдениям, можно было ожидать мутаций в раковые клетки из‑ за теломеразы.
|
|||
|