ВТОРНИК, 31 ОКТЯБРЯ

Перед самым выходом из дома на свое раннее утреннее рандеву с доктором Смитом Керри потрясла за плечо не желавшую просыпаться Робин.

– Давай, Роб, – позвала она. – И ты еще будешь жаловаться на то, что я с тобой обращаюсь как с ребенком?

– Именно, точно так ты и обращаешься, – пробурчала сонная Робин.

– Ну, ладно. Дам тебе возможность доказать твою самостоятельность. Я хочу, чтобы ты сейчас же встала и оделась. В противном случае ты обязательно опять заснешь. Миссис Уэйзер позвонит тебе в семь. Я попросила ее проверить, не заснешь ли ты после моего ухода. На кухне на стол я поставила хлопья и сок. Уходя в школу, хорошенько захлопни дверь.

Робин зевнула и опять закрыла глаза.

– Роб! Ну, пожалуйста!

– Ладно. – Со вздохом Робин спустила ноги с кровати. Волосы упали ей на лицо. Кулаками девочка принялась тереть глаза.

Керри поправила дочке челку.

– Так могу я тебя оставить одну или нет?

Сонно улыбаясь, Робин подняла взгляд на мать.

– Ага, можешь.

– Ну, ладно. – Керри чмокнула ее в макушку. – А теперь запомни. На сегодня те же указания, что и в прежние дни. Никому дверь не открывай. Я включу сигнализацию. Отключишь ее только перед самым выходом, затем снова включишь. Не садись ни в чью машину, только с Кесси и Куртни и только если это машина кого‑ то из их родителей.

– Знаю, знаю, – тоскливо протянула Робин.

Керри улыбнулась.

– И я знаю, что повторяю тебе это уже в тысячный раз. Ладно, пока. Увидимся вечером. А сюда в три придет Элисон.

Студентка Элисон сидела с Робин после школы и до прихода с работы Керри. Керри хотела было вызвать ее и сегодня утром, чтобы она отвела Робин в школу, но передумала, поддавшись горячим протестам дочери, утверждавшей, что уже не маленькая и сможет сама собраться в школу.

– Пока, ма.

Робин прислушалась, как мать спускается по ступенькам крыльца, затем подошла к окну и проследила за тем, как автомобиль Керри выезжает на улицу.

В комнате было холодно. Вот в семь утра, когда Робин обычно вставала, в доме уже было тепло. Какое‑ то время Робин решала, не залезть ли обратно в кровать, чтобы полежать еще хотя бы чуть‑ чуть. Не смогла с собой справиться – так и сделала. И мгновенно заснула.

Проснулась в семь. Телефон разрывался от звонков. На шестой или седьмой из них Робин села на кровати и сняла трубку.

– Да, спасибо, миссис Уэйзер. Конечно, я уже давно проснулась. Да, совершенно уверена.

«Теперь я действительно проснулась», – усмехнулась про себя Робин и вскочила с кровати.

Несмотря на ранний час, машин по дороге на Манхэттен было много. Правда, поток их двигался довольно быстро. Тем не менее дорога из Нью‑ Джерси через отрезок Вест‑ Сайд‑ хайвей до кабинета доктора Смита на Пятой авеню заняла у Керри целый час. Она даже опоздала на три минуты.

Доктор сам открыл ей дверь. В это утро, по сравнению с двумя их прошлыми встречами, доктор, казалось, совсем растерял даже остатки вежливости. Он не поздоровался, буркнув лишь: «Я могу уделить вам двадцать минут, мисс Макграт, и ни секундой больше». С этими словами он провел Керри в свой личный кабинет.

«Что ж, если вы, доктор Смит, хотите играть по этим правилам, – решила Керри, – то и я буду играть по ним же». Расположившись напротив доктора, она сразу перешла к делу:

– Доктор Смит, то, что я увидела двух женщин, выходящих из вашего кабинета, удивительно похожих на вашу убитую дочь Сьюзен, пробудило мое любопытство в отношении обстоятельств ее гибели. В течение последней недели я перечитывала протоколы суда над Скипом Реардоном.

От Керри не ускользнул полный ненависти взгляд, который доктор Смит бросил в ее сторону при упоминании имени Реардона. Глаза доктора сузились, губы сжались, глубокие морщины пересекли лоб, легли вертикальными бороздами по щекам.

Керри не отвела взгляд, посмотрела прямо в глаза собеседнику.

– Доктор Смит, я хочу сказать вам, как глубоко я вам сочувствую. Вы потеряли дочь. Кроме этого, вы еще пережили и развод. Я тоже. Как и у вас, у меня – единственный ребенок, дочь. Я прекрасно помню ту страшную боль, что я пережила, когда мне позвонили и сообщили, что Робин попала в автокатастрофу. Поэтому я могу себе представить, что пережили вы, когда вам сообщили о гибели Сьюзен.

Смит смотрел на нее не мигая. Пальцы его были сцеплены и не двигались. Именно в этот момент у Керри появилось чувство, что между ней и доктором существует некая непреодолимая стена. Если так оно и есть, то результат всей беседы не может вызвать ни малейших сомнений. Он выслушает ее, скажет что‑ нибудь в ответ насчет любви и утраты, а потом выпроводит вон. Как? Как может она пробить эту стену?

Керри подалась вперед.

– Доктор Смит, именно после ваших показаний и на их основании Скип Реардон оказался за решеткой. Вы утверждали, что он был ревнив до безумия, до бешенства, и что ваша дочь поэтому его очень боялась. А вот он говорит, что в жизни никогда и ничем не угрожал Сьюзен.

– Он лжет. – Голос доктора прозвучал холодно, без эмоций. – Он действительно очень ревновал ее. Да, вы правильно сказали, – она была моим единственным ребенком. И я любил ее до умопомрачения. Практика моя со временем становилась все более доходной, я стал немало зарабатывать и смог давать дочери многое из того, чего она не могла иметь, когда была маленькой. Мне, например, доставляло удовольствие время от времени дарить ей какую‑ нибудь дорогую вещицу. Реардон не верил и не верит, что все это были мои подарки. Он не поверил даже тогда, когда я сам ему об этом сказал. Он продолжал обвинять дочь в неверности.

«А может, так оно и было? Может, это все правда? » – спрашивала себя Керри.

– Но если Сьюзен опасалась за свою жизнь, то почему она не ушла от Скипа Реардона?

Лучи утреннего солнца отсвечивали от стекол очков доктора, и Керри не могла видеть его глаз. Она только гадала, неужели глаза собеседника столь же бесчувственны, как и его голос.

– Потому что, в отличие от своей матери, моей бывшей жены, Сьюзен с глубокой ответственностью относилась к браку, – ответил доктор после паузы. – Она допустила серьезную ошибку, позволив себе влюбиться в Реардона. Но еще серьезней оказалась другая ее ошибка – то, что она не воспринимала всерьез его угрозы.

Керри поняла, что ей ничего не удастся добиться от своего собеседника. И тогда она решила, что наступило время задать тот вопрос, который давно мучил ее. Постановка этого вопроса, понимала Керри, могла повлечь за собой такие последствия, к которым сама Керри, возможно, не была готова.

– Доктор Смит, не проводили ли вы каких‑ либо хирургических операций на вашей дочери?

Керри сразу же поняла, что вопрос ее прямо‑ таки взбесил доктора.

– Мисс Макграт, я принадлежу к той школе медиков, кто никогда, ни в коем случае, за исключением очевидных экстремальных ситуаций, не станет лечить собственных родственников. Кроме того, я склонен рассматривать ваш вопрос еще и как оскорбительный. Сьюзен ведь была красавицей, и красота эта ей была дана от природы.

– Вы сделали так, что как минимум еще две женщины стали поразительно походить на Сьюзен. Зачем вам это понадобилось?

Доктор Смит поглядел на часы.

– Я отвечу на этот последний вопрос, а затем буду вынужден с вами проститься, мисс Макграт. Я не знаю, что вам известно о пластической хирургии. Лет пятьдесят назад эта медицинская специальность находилась на достаточно примитивном уровне по сегодняшним понятиям. Если, например, проводилась операция на носе, то пациенты так на всю жизнь и оставались с развороченными ноздрями. Реконструктивные операции, предпринимавшиеся в целях исправления некоторых деформаций, таких, скажем, как «заячья губа» и прочие, частенько проводились страшно грубо и были весьма болезненными. Сейчас пластическая хирургия стала куда совершеннее, результаты операций – в высшей степени удовлетворительны. Мы научились делать очень многое. Наконец, пластическая хирургия перестала обслуживать лишь богатых. Она теперь доступна всем, кто вынужден или хочет прибегнуть к ее услугам.

Доктор снял очки и потер лоб так, как если бы у него болела голова.

– Родители приводят к хирургам своих детей, подростков, мальчиков и девочек, которые так страдают от каких‑ либо своих внешних дефектов, что просто теряют способность жить и радоваться жизни. Вчера, например, я прооперировал пятнадцатилетнего мальчика, чьи уши были такими большими и оттопыренными, что оказывались, как считал мальчик, единственным предметом, на который обращали внимание все те, кто смотрел на него. Когда мы снимем с него повязки, на первом плане уже окажутся не уши, а прочие черты его весьма симпатичного, кстати, лица. Теперь они уже больше не будут заслоняться уродством, по мнению мальчика, его ушей.

Я оперирую женщин, которым надоело видеть в зеркале обвислую кожу да мешки под глазами, женщин, которые хотят вернуть свою юность, красоту. Я поднимаю кожу на лбу клиента, прячу швы под волосами, подтягиваю кожу на щеках, укрепляя ее складками за ушами. Таким образом, я «сбрасываю» своим пациентам по двадцать лет. Более того, я преображаю их взгляд на самих себя, заставляю их ценить себя куда больше.

Голос доктора зазвучал громче, резче.

– Я могу вам показать фотографии моих пациенток «до» и «после». До и после операций фотографии жертв несчастных случаев, травм, которым я сумел помочь. Вот вы спрашиваете, почему некоторые из моих клиенток становятся похожими на мою дочь. Я отвечу вам почему. Потому что в прошедшие со смерти моей дочери десять лет ко мне приходили некрасивые, несчастные женщины, а я таким образом давал им хоть немного той красоты, что была когда‑ то ее красотой.

Керри почувствовала, что сейчас доктор попросит ее уйти. Поэтому она поспешила задать еще один вопрос.

– Ну, а почему же тогда несколько лет назад вы сказали одной из своих потенциальных пациенток Сузан Грант, что красотой иногда злоупотребляют и это приводит к ревности и насилию? Не имели ли вы при этом в виду Сьюзен? А может, все же у Скипа Реардона были основания ревновать свою жену? Возможно, вы действительно покупали Сьюзен все эти драгоценности, о которых Скип не знал, но, с другой стороны, он клялся также, что не посылал ей те розы, что она получила в день смерти.

Доктор Смит поднялся.

– Мисс Макграт, мне кажется, что представитель вашей профессии должен знать: убийцы почти все говорят, что не виновны. А теперь прошу считать нашу беседу завершенной.

Керри не оставалось ничего другого, как последовать за доктором к выходу. Шагая следом за ним, она отметила, что доктор как‑ то неудобно прижимает к боку правую руку. Да она же у него дрожит! Точно, так оно и есть.

У дверей доктор произнес:

– Мисс Макграт, вы должны меня понять. От одного упоминания имени Сьюзен мне вновь становится страшно больно. Поэтому я попрошу вас о следующем: позвоните миссис Карпентер и сообщите ей имя другого врача, которому она могла бы переслать карточку Робин. Я больше не хочу иметь с вами никаких дел, не хочу видеть ни вас, ни вашу дочь.

При этих словах доктор приблизился к Керри вплотную. Она даже невольно подалась назад. Что‑ то в этом человеке было действительно пугающим. Его глаза, полные злобы и ненависти, казалось, просто прожигали насквозь. «Если бы у него в руках был пистолет, он бы меня точно пристрелил», – подумала Керри.

Закрыв снаружи входную дверь, Робин стала спускаться вниз по ступенькам крыльца. На другой стороне улицы она заметила небольшую черного цвета машину. Чужие, незнакомые автомобили редко бывали на их улице, тем более в утренние часы. Эта машина, однако, по какой‑ то еще причине вызвала у девочки странное беспокойное чувство.

Было достаточно холодно. Придерживая учебники левой рукой, Робин до упора застегнула молнию на куртке и прибавила шагу. С Кесси и Куртни они должны были, как обычно, встретиться на углу улицы, в квартале ходьбы от дома. Девочки, вероятно, уже ждала Робин, так как она на пару минут опаздывала.

На улице никого не было. С деревьев облетели уже почти все листья, голые стволы выглядели недружелюбно. Робин пожалела, что забыла надеть перчатки.

Когда девочка приблизилась к краю тротуара, она вновь взглянула через плечо на черную машину. Окно со стороны водителя медленно сползло вниз на несколько сантиметров и остановилось. Робин попыталась увидеть лицо шофера, надеясь узнать его. Но яркое утреннее солнце отражалось от стекол автомобиля таким образом, что разглядеть что‑ либо было просто невозможно. Потом вдруг Робин увидела руку, в которой было что‑ то, направленное из окна в ее сторону. Жест этот очень напугал девочку, и она бросилась бежать. Двигатель машины взревел, автомобиль почти прыжком пересек улицу. Казалось, что он несется прямо на Робин. Когда девочка думала уже, что он сейчас заедет на тротуар и раздавит ее, автомобиль вдруг развернулся и помчался вниз по улице.

Громко всхлипывая, Робин перебежала через лужайку соседнего дома и принялась отчаянно звонить во входную дверь.

Закончив разбираться с обстоятельствами взлома квартиры в Крескиле, Джо Палумбо взглянул на часы и обнаружил, что всего половина десятого. Находился он в минуте езды от Элпина, а потому решил, что сама судьба предоставляет ему возможность наведаться к Долли Боулз, сиделке, что давала свидетельские показания на суде об убийстве Сьюзен Реардон. К счастью, у него с собой оказался и номер телефона Долли.

Поначалу Долли держалась с Палумбо, представившемся следователем прокуратуры округа Берген, весьма сдержанно. Однако затем, когда Джо сообщил, что один из помощников прокурора – Керри Макграт – очень хотела бы услышать от Долли рассказ о той машине, что она видела перед домом Реардонов в вечер убийства, Долли объявила, что следила за тем процессом, на котором Керри Макграт была обвинителем, и была несказанно рада, когда Керри удалось добиться справедливого осуждения типа, убившего свою начальницу. Тут же, не удержавшись, Долли рассказала Палумбо о том случае, когда ее и ее мать связал в их собственном доме грабитель.

– Поэтому, – заключила Долли, – если вы и Керри Макграт хотите поговорить со мной, я согласна.

– Видите ли, – проговорил Джо немного неуверенно, – я хотел бы прийти к вам и поговорить прямо сейчас. А Керри, наверное, смогла бы к вам зайти позже.

Долли ответила не сразу. Палумбо не знал и не мог знать, что в этот именно момент ей опять вспомнилось насмешливое, издевательское выражение лица прокурора Грина, когда он опрашивал ее на суде.

Наконец Долли ответила.

– Я думаю, – произнесла она с достоинством, – будет лучше, если тот вечер мы все‑ таки обсудим с Керри Макграт. Лучше будет, если мы подождем, когда она освободится и сможет прийти сама.

До здания суда Керри добралась в 9. 45, то есть значительно позже обычного. Во избежание каких‑ то претензий по этому поводу, она заранее предупредила коллег, что задержится по одному делу. По какому – не уточнила.

Сам Френк Грин начинал свой рабочий день в семь часов ровно. За это над ним порой подшучивали между собой подчиненные. Все, однако, знали, что прокурор считал необходимым присутствие, так сказать, «на корабле» с того же часа и всей остальной «команды». Керри прекрасно понимала, что Френк пришел бы в ярость, если бы вдруг узнал, что задержавшим ее сегодня делом была встреча с доктором Чарлзом Смитом.

Когда Керри набрала код на двери в прокуратуру и вошла внутрь, сидевший у входа охранник поднял на нее взгляд и сказал:

– Керри, прямо сейчас ступайте в кабинет мистера Грина. Он ждет вас.

«О Господи! » – пронеслось в голове у Керри.

По первому же взгляду на шефа, однако, Керри поняла, что он вовсе не сердит. Она достаточно хорошо знала своего начальника, чтобы с ходу распознавать, в каком именно расположении духа он пребывает. Как это и бывало обычно, Френк Грин сразу же перешел к делу.

– Керри, с Робин все в порядке. Она сейчас у вашей соседки, у миссис Уэйзер. Так что с ней все в полном порядке.

У Керри перехватило дыхание.

– А что? С ней что‑ то было не совсем в полном порядке?

– Видишь ли, мы не совсем уверены. Может, что‑ то и действительно было, а может, и нет. По словам Робин, ты уехала из дома где‑ то в половине седьмого. – В глазах Грина мелькнуло любопытство.

– Да, так оно и было.

– Так вот, когда Робин потом вышла из дома и направилась в школу, она заметила незнакомую ей машину, припаркованную на другой стороне улицы. Когда же она подошла к краю тротуара, стекло на двери водителя этой машины немного опустилось, и Робин увидела в образовавшейся щели руку с каким‑ то предметом. Она не поняла, что это был за предмет. Не разглядела она и лица водителя. Потом машина резко тронулась с места и сделала такой крутой разворот, что девочка подумала, будто она даже может выскочить на тротуар и сбить ее. Машина, однако, просто развернулась и умчалась. А Робин побежала к соседям.

Керри тяжело опустилась на стул.

– И сейчас она, значит, там, у соседей?

– Да, можешь ей туда позвонить, если хочешь. Или лучше вообще поезжай туда прямо сейчас. Это позволит тебе немного успокоиться. Меня беспокоит вот что. Робин что‑ то показалось, привиделось? Или же, возможно, кто‑ то действительно пытается напугать ее, а через нее, скорее всего, напугать и тебя?

– Зачем это кому‑ то пытаться напугать Робин или меня?

– Такие случаи уже бывали с сотрудниками нашей прокуратуры после проведенных ими каких‑ нибудь успешных и крупных дел. Ты, например, тоже только что завершила дело, широко освещавшееся в печати. Тип, осуждения которого ты добилась, является самым настоящим негодяем. А ведь у него, вероятно, на свободе остались какие‑ нибудь родственники или друзья.

– Да, но все те, с которыми я встречалась, показались мне вполне приличными людьми, – возразила Керри. – Что же касается первого вопроса, то Робин не склонна к фантазированию. Такое придумать она просто не смогла бы. – Керри помедлила. – Я в первый раз позволила ей собраться самой в школу и поэтому просто‑ таки завалила всякими указаниями о том, что надо сделать и чего делать нельзя.

– Позвони‑ ка ей прямо отсюда, – настойчиво посоветовал Грин.

Робин подняла трубку в квартире миссис Уэйзер после первого же звонка.

– Я знала, что ты сейчас позвонишь, ма. Со мной сейчас все хорошо. И поэтому я хочу пойти в школу. Миссис Уэйзер обещала меня отвезти туда. И еще, ма, мне же сегодня все равно надо будет выходить на улицу. Сегодня же праздник – «хэллоуин» – «день всех святых».

Подумав, Керри решила, что Робин действительно лучше все же пойти в школу, а не сидеть дома весь день, только и думая о случившемся утром.

– Хорошо. Я приеду за тобой в школу без четверти три. Поняла? Не хочу, чтобы ты шла домой пешком. – «Да, а потом мне еще придется ходить за тобой весь вечер, пока ты будешь по традиции праздника требовать со взрослых всякие сладкие угощения», – про себя договорила Керри. – А теперь, пожалуйста, передай трубку миссис Уэйзер.

Повесив трубку, Керри сказала:

– Френк, могу ли я уйти пораньше сегодня?

Прокурор улыбнулся открыто и искренне.

– Конечно, Керри. Вряд ли тебе следует напоминать, что у Робин надо будет выяснить все об этом утреннем случае. Мы должны понять, есть ли вероятность, что кто‑ то и вправду вздумал преследовать тебя.

Когда Керри была уже в дверях, Грин добавил:

– Да и не мала ли еще Робин для того, чтобы самой собираться в школу?

Керри поняла, что прокурор все же хотел бы как‑ то узнать, что же было сегодня утром настолько важным, чтобы вынудить ее оставить Робин дома одну в половине седьмого утра.

– Да, пожалуй, она действительно еще мала для этого, – согласилась Керри. – Но больше такого не повторится.

Позже этим же утром Джо Палумбо заглянул в кабинет Керри и сообщил о своем телефонном разговоре с Долли Боулз.

– Со мной она не хочет разговаривать, Керри. Только с тобой. Тем не менее я все же хотел бы поприсутствовать на вашей беседе.

– Давай‑ ка я прямо сейчас ей позвоню.

Керри успела лишь поприветствовать Долли и представиться: «Алло, миссис Боулз? Я – Керри Макграт». После этих слов она вынуждена была лишь слушать почти десятиминутный монолог собеседницы.

Палумбо закинул ногу на ногу, откинулся на спинку кресла и с некоторой иронией принялся наблюдать за попытками Керри время от времени вставить в разговор хотя бы слово, задать хотя бы один вопрос. Потом, правда, настал черед Джо немного рассердиться, потому что, когда Керри все же удалось спросить, может ли она привести с собой своего сотрудника – следователя прокуратуры Палумбо – Долли ответила самым решительным нет.

Наконец, Керри положила трубку.

– Долли Боулз очень не любит вспоминать о том, как нелюбезно обошлась с ней наша прокуратура десять лет назад. Весь наш разговор проходил сейчас собственно именно на фоне воспоминаний. А еще она сказала, что ее дочь и зять не хотят, чтобы она опять рассказывала о том, что она видела в тот вечер. Дочь и зять приезжают завтра. Так что, если я хочу с ней встретиться, я должна приехать именно сегодня – часов в пять. Для этого, правда, мне придется многое поменять в моем сегодняшнем рабочем расписании. Но, в общем, я ей сказала, что перезвоню попозже, когда уже точно буду знать, приеду или нет.

– А сможешь ли ты уйти с работы сегодня в это время? – спросил Джо.

– У меня было запланировано несколько встреч, но их мне придется так или иначе отменять. – Керри рассказала Палумбо об утреннем происшествии с Робин.

Следователь поднялся и попытался запахнуть пиджак, с трудом сходившийся на его большом животе.

– Я заеду к тебе сегодня в пять, – предложил он. – Пока ты будешь беседовать с миссис Боулз, я свожу Робин куда‑ нибудь перекусить. А заодно и побеседую насчет той машины.

Керри задумчиво посмотрела на Джо. Выглядел он, как и всегда, конечно, немного растрепанным, да и ему в его бумажной работе обычно не хватало организованности, но вот в своем детективном деле он был, вероятно, все же лучшим в прокуратуре. Керри бывала на его беседах с детьми‑ свидетелями, которые он проводил настолько умело, что маленькие собеседники и знать не знали о том, что каждое их слово учитывается и анализируется. Да, пожалуй, помощь Джо в этом деле очень ей пригодится.

– Ладно, будь по‑ твоему, – согласилась Керри.

Во второй половине дня во вторник Джесон Эрнотт покинул свой особняк в Элпине и на машине выехал в район близ Элленвилла, в Кэтскилз, где располагался его второй и с виду неприметный загородный дом, упрятанный от посторонних взглядов за грядой холмов. Именно здесь, в этом доме, Джесон хранил свои бесценные краденные сокровища.

Он знал, что дом этот был частью его пагубной страсти, продолжением его подчас неконтролируемой тяги присвоить себе те красивые вещи, которые он замечал в особняках знакомых. Ведь что ни говори, а именно красота заставляла Джесона поступать так, как он поступал. Он любил красивое, любил облик красивых вещей, прикосновение к ним. Подчас желание взять такую вещь в руки, провести пальцами по ее поверхности было столь сильным, что сопротивляться ему, казалось, не достанет никаких сил. Видение красоты было у Джесона талантом, даром небес и, следовательно, одновременно – и благословением, и проклятием. Талант этот, понимал Джесон, должен был когда‑ то неизбежно навлечь на его голову беду. Собственно, беда эта чуть было уже не случилась с ним однажды.

Когда гости ходили по комнатам его особняка в Элпине, восхищаясь коврами, мебелью, картинами, другими произведениями искусства, Джесон часто представлял себе, как поражены все они были бы, если он вдруг выпалил бы им что‑ нибудь вроде: «Все это, по моим понятиям, весьма ординарные, простенькие вещи».

Конечно, сказать это он себе никогда не позволит, так как никогда не захочет показать кому бы то ни было еще и другую свою коллекцию. Эта коллекция принадлежит только ему, ему одному. Так пусть так оно и остается впредь.

«Сегодня – праздник, „хэллоуин“», – недовольно размышлял Джесон, мчась в своем автомобиле по семнадцатому шоссе. Он был действительно рад тому обстоятельству, что уезжает именно в этот день. Он устал и не хотел сегодня быть обязанным беспрерывно открывать дверь на звонки бродящих по городу группок детей, требующих положенного им по правилам «хэллоуина» угощения.

На прошлый уик‑ энд Джесон останавливался в одной гостинице в Бетесде, штат Мэриленд. Там он провел время с большой пользой – ограбил в местечке Чеви‑ Чейз один дом, в котором несколько месяцев назад побывал на каком‑ то званом торжестве. В тот вечер хозяйка дома, Мира Хемилтон, много говорила о приближающейся свадьбе сына. Тот должен был жениться в Чикаго, 28 октября. Таким образом, миссис Хемилтон фактически сообщила всем и каждому вокруг, что в этот день ее особняк будет оставаться совершенно пустым.

Особняк Хемилтонов не был большим, но выглядел очень даже прилично. И, главное, заключал множество весьма ценных предметов, собиравшихся многими поколениями рода Хемилтонов. У Джесона даже слюнки потекли, когда он увидел в одной из комнат массивную печать работы Фаберже с голубыми сапфирами и золотой яйцевидной ручкой. Эта чудесная вещица и еще висевший на стене тонкой работы, небольшой, три на пять футов, обюссонский ковер с цветочными узорами по центру, были теми двумя предметами, которые Джесону захотелось заполучить во что бы то ни стало.

И вот теперь обе эти вещи покоились в багажнике его автомобиля. Джесон вез их в свое тайное убежище, в свой второй особняк в Кэтскилзе. Джесон вдруг непроизвольно нахмурился. Странным, беспокоящим показалось ему, что он сейчас совсем не испытывал обычного для себя в таких случаях торжества по поводу успешного достижения очередной поставленной перед собой цели. Напротив, какая‑ то смутная, неопределенная тревога то и дело накатывала на него. В уме он заново проиграл шаг за шагом все свои действия в особняке Хемилтонов.

Сигнализация была включена, но он легко с ней справился. Дом действительно оказался абсолютно пуст. Сначала Джесон хотел было быстренько осмотреть все комнаты на тот случай, если вдруг упустил, не заметил чего‑ нибудь достаточно ценного во время той вечеринки. Но потом передумал и решил строго придерживаться изначального замысла, то есть взять лишь те две вещи, которые себе наметил.

Не успел он отъехать от особняка и вырулить на 240‑ е шоссе, как мимо него на огромной скорости проскочили две полицейские машины с воющими сиренами и сверкающими огнями. Они повернули налево, как раз в ту улочку, из которой он только что выехал. Для Джесона было очевидно, что мчались они именно к особняку Хемилтонов. А это означало, естественно, что он сам каким‑ то образом включил еще резервную сигнализацию, существовавшую в особняке и действовавшую, видимо, независимо от основной охранной системы, которую он точно отключил.

Интересно, подумал Джесон, какая же это может быть сигнализация, какая охранная система. Что там еще могли установить Хемилтоны? А вдруг они там понаставили камер? Их ведь теперь так легко попрятать по углам. Конечно, при сегодняшнем ограблении Джесон, как обычно, работал в чулке, натянутом на голову, однако в какой‑ то момент вынужден был его снять, чтобы получше рассмотреть одну интересную бронзовую фигурку. Конечно, он сделал глупость, тем более, что, как выяснилось, фигурка та никакой реальной ценности не представляла.

Джесон попытался успокоиться, сказав себе, что шанс того, что его лицо могло попасть в камеру – один из миллиона. Так что надо просто забыть все эти и на этот раз прошедшие мимо неприятности и продолжать жить и действовать так и дальше. Пусть даже отныне и с несколько большей осторожностью.

Солнце почти скрылось за грядой холмов, когда Джесон, наконец, свернул на дорожку, ведшую к его тайному особняку. Тут только он ощутил прилив радости и удовольствия.

Ближайшие соседи жили в нескольких милях. Медди – раз в неделю приходившая сюда горничная – женщина крупная, с сильными руками, весьма нелюбопытная, да и вообще неумная, – должна была побывать здесь еще вчера и убраться в доме. Так что все тут теперь должно было сверкать чистотой.

Джесон знал, что его горничная неспособна отличить обюссонский ковер от какого‑ нибудь коврового покрытия ценою десять долларов за ярд. К тому же она принадлежала к тем людям, что гордились своей работой и получали от нее удовольствие только тогда, когда выполняли ее в совершенстве. Наконец, за десять лет своей службы у Джесона она не разбила и не стащила у него даже одной‑ единственной чашки.

Джесон улыбнулся, представив, как Медди отреагирует на появление в доме на стене в гостиной обюссонского коврика или шедевра Фаберже на столике в спальне хозяина. «Неужели ему недостаточно тех штуковин, что и так пылятся в его комнатах? » – наверняка спросит себя Медли и двинется дальше заниматься своими делами.

Джесон припарковал машину у бокового входа в дом и с приятным предчувствием, которое всегда охватывало его, когда он сюда приезжал, вошел в дом, зажег свет. И вновь от вида множества красивых вещей на губах и ладонях Джесона проступил пот, пот от радости и удовольствия. Несколько минут спустя, внеся в дом свой походный чемоданчик, пакет с едой, купленной по дороге, и, конечно, новые приобретения для своей коллекции, Джесон закрыл входную дверь и задвинул засов. Пришло время вновь приступить к обычным здесь вечерним занятиям.

Первым же делом Джесон отнес произведение Фаберже наверх и поставил его на античного стиля столик у своей кровати. Сделав это, он отступил на шаг назад, чтобы лучше полюбоваться приобретением. Потом вновь приблизился, чтобы сравнить новую вещь с миниатюрной рамкой для фотографий, стоявшей на том же столике в течение всех последних десяти лет.

Рамка эта напоминала Джесону об одном из тех немногих случаев, когда он все же обманулся в выборе. Рамка была хорошей, но все же копией, всего лишь копией работы Фаберже. Сейчас факт этот выглядел совершенно очевидным. Голубая эмаль рамки смотрелась блеклой на фоне глубоких цветов, характерных для покрытия печати. Золотые края рамки с жемчужной инкрустацией совсем не казались теперь Джесону чем‑ то даже отдаленно напоминающим Фаберже.

Из недр этой рамки на Джесона по‑ прежнему смотрело улыбающееся лицо женщины – лицо Сьюзен.

Он не любил вспоминать о том вечере – одиннадцать лет назад. Тогда он залез в дом Реардонов через открытое окно гостиной, что располагалось рядом с большой спальней. Джесон был уверен, что дом пуст, потому как накануне днем Сьюзен сама сказала ему, что приглашена на ужин, а Скипа тоже не будет дома. Секретный код, отключавший сигнализацию у Джесона, был, но, подойдя к дому, он, к своему удивлению, заметил, что одно из окон широко открыто. Джесон свободно влез в него и поднялся на второй этаж. Света нигде не было. И тут вот в одной из спален дома Джесон нашел эту самую миниатюрную рамку, которую и взял с собой. Рамка стояла на ночном столике. С расстояния в несколько метров выглядела она вполне подлинной. Джесон как раз хотел рассмотреть вещицу поближе, когда услышал вдруг чей‑ то резкий вскрик. Кто это? Сьюзен? Может быть, и она? Запаниковав, Джесон быстро сунул рамку в карман и спрятался в шкаф.

Сейчас Джесон вновь осмотрел рамку. Случалось, что в течение прошедших десяти лет с того вечера он задавался вопросом, по какому именно извращению своей души он до сих пор не вынул из этой рамки фотографию Сьюзен или почему вообще все это до сих пор не выкинул. Ведь рамка была всего лишь подделкой, не подлинником.

Рассматривая рамку сегодня, Джесон, наконец, впервые кажется понял, почему не тронул ни фотографию, ни рамку. Потому что эта фотография позволяла ему лучше заслонить в своей памяти то уродливое, перекошенное ужасной, смертной гримасой лицо Сьюзен, которое он увидел тогда, в тот вечер, когда бежал из дома Реардонов.

– Ну что ж, все присяжные подобраны, и их состав нас вполне устраивает, – бодрым тоном шепнул Боб Кинеллен своему подзащитному. При этом никакой особенной бодрости он не испытывал.

Ответный взгляд Джимми Уикса был откровенно кислым.

– Бобби, все эти твои присяжные, за редким исключением, – сплошная дрянь.

– Вовсе нет, поверь мне, – принялся возражать Боб.

Зятя поддержал Энтони Бартлетт.

– Боб прав, Джимми. И ты должен с ним согласиться. – При этом Бартлетт показал глазами на другой конец стола защиты, на сидевшего там Барни Хаскелла, выражение лица которого существенно помрачнело. В задумчивости Хаскелл подпирал подбородок руками. Энтони знал, что за Хаскеллом наблюдает и Боб. Более того, Бартлетт прекрасно знал, что Боб при этом думает.

«Хаскелл – диабетик. Он ни за что не захочет садиться в тюрьму. Он знает кучу всяких дат, фактов, цифр, и нам будет страшно сложно все это опровергнуть… И еще – он знает все насчет Сьюзен».

Процесс предполагалось начать на следующий день утром.

Выйдя из здания суда, Джимми Уикс направился прямо к своей машине. Шофер распахнул дверь, и он скользнул внутрь на заднее сиденье, не удостоив адвокатов даже своим обычным нечленораздельным «до свидания».

Кинеллен и Бартлетт посмотрели вслед отъехавшей машине.

– Я возвращаюсь в контору, – сказал Кинеллен тестю, – у меня еще кое‑ какие дела.

– Да, конечно, – с готовностью согласился Бартлетт.

При этом слова его прозвучали как‑ то уж очень нейтрально.

– Завтра утром увидимся, Боб.

«Увидимся, конечно, увидимся, – повторял про себя Боб, шагая к стоянке. – Вот значит, как ты решил действовать. Умываешь руки? Уходишь в сторону? Так, чтобы, если я в чем‑ то запачкаюсь, ты остался чистеньким? »

Боб знал, что у Бартлетта где‑ то припасена целая куча денег. Миллионы, наверное. Так что, даже если Уикса осудят и если их юридическая фирма пойдет ко дну, с ним‑ то, с Бартлеттом, все равно ничего не случится. Может быть, он всего лишь станет куда больше времени проводить на Палм‑ Бич со своей женой – Элис Старшей.

«Рискую всем именно я. – рассуждал Кинеллен, протягивая квитанцию кассиру стоянки. – Я рискую и могу здорово пострадать. Да, и еще, у Джимми должна была быть какая‑ то причина для того, чтобы настоять на согласии по кандидатуре этой дамы – Вагнер – при определении состава присяжных. Что бы это могла быть за причина? »

Джоф Дорсо позвонил Керри, когда та уже собралась уходить из кабинета.

– Я была сегодня у доктора Смита, – торопливо сообщила ему Керри. – А около пяти сегодня же у меня состоится встреча с Долли Боулз. Так что сейчас я с тобой совсем не могу разговаривать. Мне надо еще успеть забрать Робин из школы.

– Керри, мне все же очень хотелось бы узнать, что сказал тебе доктор Смит, а также то, что скажет Долли Боулз. Может, опять вместе поужинаем?

– Мне бы не хотелось куда‑ то уходить из дома сегодня вечером. Но, если ты не против того, чтобы поужинать салатом и макаронами…

– С удовольствием! Не забывай, ведь я же итальянец.

– Тогда встречаемся у меня в семь тридцать.

– Согласен.

Керри заехала за Робин в школу и к радости своей убедилась, что голова дочери в большей степени занята предстоящей праздничной суетой по случаю «хэллоуина», чем сегодняшним утренним происшествием. Робин как бы даже была немного смущена по поводу случившегося ранним утром. Уловив это, Керри не стала особенно ее расспрашивать, оставив тему утренних событий, во всяком случае, на некоторое время.

Приехав домой, Керри отпустила студентку, пришедшую, как обычно, сидеть с Робин во второй половине дня. «Вот как, значит, живут все прочие матери», – размышляла Керри, вместе с другими женщинами следуя по пятам за группкой девочек и мальчиков, обходивших соседние дома в охоте за праздничными угощениями.

Домой они с Робин вернулись перед самым приходом Джо Палумбо.

Следователь принес с собой целый портфель бумаг.

– Это записи о ходе расследования, проводившегося нашей прокуратурой по делу Реардона, – объяснил он. – Здесь, кстати, должен быть и оригинал первого заявления Долли Боулз. Надо будет сравнить его с тем, что она расскажет тебе сегодня.

Джо взглянул на Робин, уже одетую в костюм ведьмы.

– Ничего себе костюмчик, Роб!

– Я выбрала себе этот. Не хотелось наряжаться трупом, – объяснила девочка.

Непроизвольно Керри поморщилась, но заметила это, только поймав понимающий взгляд Джо.

– Так, все, мне пора идти.

Добравшись минут за двадцать до Элпина, Керри вдруг поняла, что очень волнуется. Ей удалось‑ таки немного поговорить с Робин о той машине. Версия, рассказанная дочерью, очень обеспокоила Керри. Теперь, правда, девочка откровенно пыталась принизить значение происшедшего. Да Керри и сама хотела бы верить, что Робин многое нафантазировала. Ей хотелось убедить себя в том, что кто‑ то просто искал какой‑ нибудь дом, потом понял, что ошибся кварталом, и уехал. При этом, однако, Керри не могла не знать, главного – того, что ее дочь просто не могла ни выдумать случившееся, ни неправильно истолковать его.

Долли Боулз явно ждала Керри, сидя где‑ нибудь у окна. Потому что, как только Керри припарковала автомобиль напротив массивного, тюдоровского стиля, дома, входная дверь мгновенно распахнулась.

Долли была маленькой женщиной с редеющими седыми волосами, узким лицом и пытливым взглядом. Свой монолог она начала еще до того, как Керри успела протянуть ей руку:

– …Очень похожи на вашу фотографию в «Рекорд». Мне так обидно, что я была в тот день занята и не смогла присутствовать на суде над тем ужасным типом, который убил свою начальницу.

Долли провела гостью через плохо освещенную огромную гостиную в небольшую комнатку.

– Пройдемте вон туда. Эта гостиная, на мой вкус, слишком уж большая. Я говорила уже дочери, что тут у нас эхо гуляет, но ей это, наоборот, очень нравится, потому что в таких вот комнатах здорово проводить вечеринки. А моя Дороти любит созывать гостей. Но это тогда, когда они с мужем бывают дома. Даже теперь, когда Лу вышел на пенсию, они практически никогда не сидят на месте, ездят туда‑ сюда. Я просто не понимаю, зачем им тогда еще платить какой‑ то экономке, если у них есть я. Я им предлагала, пусть кто‑ то приходит убираться раз в неделю. Так мы здорово сэкономим деньги. Конечно, я не очень люблю ночевать одна и, возможно, экономку держат именно поэтому. Но, с другой стороны…

«О. Бог мой, – думала Керри, – она, наверное, хорошая женщина, но у меня сейчас просто нет настроения выслушивать ее болтовню».

Керри присела на стул с прямой спинкой, миссис Боулз расположилась на обитой ситцем кушетке.

– Миссис Боулз, я бы не хотела отнимать у вас слишком много времени. Кроме того, мне пришлось попросить кое‑ кого побыть с моей дочерью, пока мы тут с вами будем разговаривать. Поэтому времени у меня не так много…

– Так у вас есть дочь? Как прекрасно! Сколько ей лет?

– Десять. Так вот, миссис Боулз, я хотела бы выяснить…

– Но вы слишком молоды, чтобы иметь десятилетнюю дочь.

– Спасибо за комплимент. Уверяю вас, я себя ощущаю не такой уж молодой. – Керри почувствовала, что увязает в этом разговоре и, может быть, даже не сумеет из него вообще выбраться. – Миссис Боулз, давайте все же поговорим о том вечере, когда погибла Сьюзен Реардон.

Минут через пятнадцать, выслушав все подробности о работе Долли в семье, что жила напротив особняка Реардонов, и о том, что у Майкла, маленького мальчика, с которым она сидела в тот вечер, были серьезные проблемы в плане умственного и физического развития, Керри смогла‑ таки выудить у своей собеседницы некоторую ценную информацию.

– Так вы говорите, что уверены, будто машина, припаркованная у крыльца Реардонов, не принадлежала ни одному из гостей, приходивших на вечеринку к их соседям. Почему вы так в этом уверены?

– Да потому что с этими соседями Реардонов я потом сама говорила. В тот вечер они позвали к себе три пары гостей. Они мне всех этих гостей назвали. Приглашенные все были из нашего Элпина. Вот, и после того, как господин Грин выставил меня дурой в суде, я им всем позвонила сама. И знаете, что я выяснила? То, что ни у кого из них не было «папочкиной машины».

– Какой «папочкиной машины»? – не поверила своим ушам Керри.

– Так ту машину назвал Майкл. Видите ли, у него были проблемы, в том числе и с различением цветов. Я показывала ему на машины на улице и спрашивала, какого они цвета. А он не всегда мог мне ответить на такие вопросы. Однако вне зависимости от числа находившихся вокруг машин он мог совершенно точно узнать знакомую ему конкретную машину или показать на ту, что была на эту машину похожа. Так вот, когда в тот вечер он сказал про «папочкину машину», он имел в виду черный четырехдверный «мерседес седан». Майкл не своего отца, а деда называл «папочка» и очень любил кататься с ним на его машине – на черном четырехдверном «мерседесе». Было, конечно, уже темновато, но фонарь в конце дорожки, ведшей к дому Реардонов, горел, и машину было хорошо видно.

– Миссис Боулз, вы ведь на суде сказали, что и сами видели машину.

– Да, хотя, видите ли, когда я пришла в дом к Майклу и его родителям в семь тридцать машины еще не было. Когда же мальчик заметил ее и показал мне, она уже отъезжала, и я не очень хорошо ее рассмотрела. И все же мне показалось, то на номере машины были тройка и буква «L». – Долли Боулз подалась вперед, глаза ее расширились за стеклами круглых очков. – Мисс Макграт, я пыталась все это рассказать защитнику Скипа Реардона. Его звали Фаррер… нет – Фаррелл. А он мне ответил, что свидетельство с чьих‑ либо слов суд к вниманию не принимает. И даже если бы и принимал, то свидетельство со слов мальчика с проблемами умственного развития только повредило бы моим собственным показаниям о том, что я видела машину. Но он был не прав, этот адвокат. Не понимаю, почему я не могла тогда сказать присяжным, что Майкл, например, сильно разволновался, увидев машину, которую принял за машину дедушки. Мне кажется, что это действительно помогло бы защите. – Голос Долли стал тверже. – Мисс Макграт, в десять часов и несколько минут тем вечером черный четырехдверный «мерседес» отъехал от дома Реардонов. Я это знаю точно. Абсолютно точно.

В этот вечер Джонатан Гувер никак не мог заставить себя расслабиться и с обычным удовольствием потягивать традиционный перед ужином стаканчик мартини. Обычно это ему легко удавалось. Отпивая разбавленный «тремя каплями» вермута джин, с плавающими в нем двумя оливками, он любил сиживать в кресле у камина по вечерам и, не торопясь, обсуждать с Грейс случившееся за день.

Сегодня же, помимо груза навалившихся на него самого забот, он не мог также не замечать, что какие‑ то неприятные мысли мучают и супругу. Вряд ли мысли эти касались ее собственного здоровья. Даже если бы, например, усилились ее боли, она все равно в этом ему не призналась. Да они вообще никогда не говорили между собой о ее здоровье.

Еще с самых первых лет знакомства Джонатан научился ограничиваться формальным вопросом: «Как себя чувствуешь, дорогая? », на которой жена неизменно отвечала: «Совсем неплохо».

Прогрессирующий ревматизм не мешал Грейс одеваться с ее всегдашней элегантностью. Правда, теперь она вынуждена была постоянно носить платья и кофты с длинными рукавами, должным образом скрывающими разбухшие вены на кистях. Даже когда вечера они проводили вдвоем, без гостей, Грейс одевала широкие домашние платья, прятавшие все больше деформировавшиеся под действием ревматизма ноги и ступни.

Грейс полулежала на диване, обложенная со всех сторон подушками. В такой позе болезненный изгиб ее позвоночника не бросался в глаза. А ясные серые глаза, напротив, смотрелись просто красиво на алебастровом фоне белого лица. Только вот уродливые руки, скрюченные пальцы выдавали симптомы поразившей ее организм болезни.

Грейс оставалась в постели до десяти‑ одиннадцати часов. Джонатан, напротив, вставал рано. Поэтому увидеться и поговорить супруги могли только вечером.

Грейс печально улыбнулась мужу:

– Я в тебя прямо, как в зеркало, смотрюсь, Джонатан. Ты ведь тоже чем‑ то расстроен, да? И я уверена, что беспокоит тебя то же, что и меня. Дай мне высказаться первой. Видишь ли, я говорила тут с Керри…

Джонатан вскинул брови.

– Ну, и?..

– Боюсь, что она не собирается бросать дело этого Реардона.

– И что она тебе сказала?

– Важно, скорее, то, чего она мне не сказала. Она вообще была очень уклончива. Сначала меня выслушала, потом сообщила, что у нее есть причины считать, что показания доктора Смита не соответствуют действительности, что они лживы. Она одновременно признала, что у нее нет, правда, и конкретного повода считать, что Реардон не убивал, но настаивала, что ее долгом является выяснить, не была ли по данному делу совершена судебная ошибка.

Лицо Джонатана покраснело. Он явно разозлился.

– Грейс, порой чувство справедливости у Керри граничит с глупостью. В общем, вчера вечером я смог‑ таки убедить губернатора отложить представление сенату кандидатов на судейские должности. Он согласился с моими доводами.

– Джонатан!

– Это все, что я мог сделать. Иначе мне пришлось бы просто просить губернатора воздержаться пока от того, чтобы предлагать назначить Керри судьей. У меня не было выбора. Грейс, Прескот Маршалл был хорошим, просто выдающимся губернатором. Ты это знаешь. При нем я смог добиться, чтобы сенат провел необходимые реформы законодательства, пересмотрел структуру налогообложения, обеспечил привлечение инвестиций в наш штат. Мы провели реформу в социальной сфере, при этом избежав того, чтобы положение бедных еще более ухудшилось. Одновременно нам удалось прижать тех, кто не гнушался мошенничеством. Так вот, я хочу, чтобы Маршалл вновь стал губернатором через четыре года. Мне тоже не особенно нравится Френк Грин, но на посту губернатора он сослужит свою службу – он сохранит для Маршалла его пост и не испортит то, что Маршалл и я сумели сделать. Но, если Грин провалится на выборах, если победит другая сторона, тогда все, что мы делали, рискует быть разваленным.

Голос Джонатана стал, наконец, мягче. На Грейс посмотрел усталый человек, выглядевший на все свои шестьдесят два года.

– Я приглашу Керри и Робин на ужин в воскресенье, – предложила Грейс. – Сможешь еще раз с ней поговорить, попытаться убедить ее. Не думаю, что из‑ за этого Реардона надо жертвовать чьим бы то ни было будущим.

– Прекрасно, а я позвоню Керри сегодня же вечером, – поддержал жену Джонатан.

Джоф Дорсо позвонил в дверь Керри ровно в половине восьмого. Открыла ему опять Робин, все еще не снявшая костюм ведьмы и не смывшая с лица ведьмину раскраску. Брови девочки были очерчены толстым угольным карандашом, густая белая пудра покрывала все лицо, за исключением тех мест, где на щеках и подбородке проходили линии порезов. На плечи Робин падали длинные волосы черного парика.

Джоф даже отпрянул назад.

– Ой, ну ты прямо меня напугала!

– Здорово, – обрадовалась Робин. – Спасибо, что пришли вовремя. Я должна как раз уходить на вечеринку. Причем прямо сейчас. У нас там будет разыгрываться приз за самый страшный костюм. В общем, мне надо бежать.

– Ты обязательно выиграешь этот приз, – заверил девочку Джоф, входя в дом. Потом он втянул воздух носом. – О, как вкусно пахнет!

– Это мама. Она готовит чесночные хлебцы, – объяснила Робин. Потом крикнула, обращаясь в глубь дома. – Ма, пришел мистер Дорсо.

Джоф широко улыбнулся, когда одна из дверей распахнулась и появилась Керри, вытирая руки полотенцем. На ней были зеленые брюки и зеленый свитер с высоким воротником. Джоф не мог не отметить, как падавший сверху свет подчеркивал золотые оттенки в волосах Керри, россыпи веснушек на ее лице.

«На вид ей не больше двадцати трех», – поразился он. Тут только он заметил, что за теплой улыбкой Керри все же не удается скрыть беспокойство, жившее в ее глазах.

– Джоф, рада тебя видеть. Входи и располагайся. Я должна еще проводить Робин до места ее вечеринки. Это недалеко – всего квартал.

– Давай я это сделаю? – предложил Джоф. – Тем более, что я еще даже пальто не снял.

– Ну, хорошо, – медленно проговорила Керри, борясь с сомнениями. – Но обязательно доведи ее до самых дверей, ладно? Прямо до входа, а не до поворота к дому.

– Ну, ма! – запротестовала Робин. – Я уже не боюсь! Честно!

– Ты – нет, зато теперь боюсь я.

«О чем это они? » – подумал Джоф.

– Керри, – принялся успокаивать он, – все мои сестры были младше меня. Так вот, до того, как все они поступили в колледж, я только и делал, что провожал их, а потом встречал. И не дай Бог мне было куда‑ то их не довести или где‑ то не встретить. Так что, бери, Робин, свою метлу и пошли. Ведь у тебя есть метла?

По дороге к дому, где проводилась вечеринка, Робин рассказала Джофу все про ту машину, что напугала ее утром.

– Мама держится спокойно, но я вижу, что все это просто сводит ее с ума, – призналась Робин. – Уж очень она обо мне печется. Я даже немного жалею, что рассказала ей об этом.

Джоф резко остановился и внимательно посмотрел на Робин.

– Робин, послушай меня. Гораздо хуже не говорить ничего маме, если что‑ нибудь такое вдруг случается. Обещай мне такой глупости никогда не делать.

– Ладно, не сделаю. Я уже обещала это маме. – Размалеванные губы девочки расплылись в широкой хитрой улыбке. – Я вообще‑ то хорошо держу свои обещания. За исключением тех, что даю, когда обещаю вставать вовремя. Я ненавижу рано вставать по утрам.

– Я тоже, – с готовностью согласился Джоф.

Пять минут спустя, сидя на кухне на высоком стуле и наблюдая за тем, как Керри готовит салат, Джоф решил поставить вопрос ребром:

– Робин рассказала мне об утреннем происшествии, – сказал он. – Как ты думаешь, это серьезно?

Керри складывала свежевымытые листья салата в большую миску.

– Один из наших следователей, детектив Джо Палумбо, говорил об этом с Робин сегодня днем. Ему это все не понравилось. Он считает, что, если машина резко и необъяснимо делает разворот совсем рядом с тобой, – это может испугать кого угодно. Но гораздо серьезнее другое – то, что Робин точно видела, как окно машины приоткрылось и что‑ то было направлено в ее сторону… Джо предположил, что кто‑ то мог зачем‑ то сфотографировать Робин.

Джо отметил, что голос Керри дрогнул.

– Зачем?

– Не знаю. Френк Грин считает, что это может быть связно с тем делом, которое я недавно вела. Я не согласна. Но я с ума схожу, думая, что какой‑ нибудь психопат вдруг мог увидеть Робин и начать ее преследовать. Это ведь тоже возможно. – Керри принялась с ненужным ожесточением рвать листья салата. – Суть в том, что сама я ничего не смогу предпринять, чтобы должным образом защитить Робин.

– Да, одной решать все эти проблемы действительно трудно, – мягко заметил Джоф.

– Ты имеешь в виду, что я разведена? И что рядом со мной нет мужчины, который смог бы лучше позаботиться о безопасности дочери? Но ведь ты же видел ее лицо. Эти раны она получила именно тогда, когда была с отцом. Она не пристегнулась в машине, а он принадлежит как раз к тому типу водителей, кто давит на газ, едва сев в автомобиль, кто резко тормозит, даже если для этого нет причин. Мне не важно, делает ли он это потому, что хочет казаться крутым, или же действительно Боб Кинеллен любит риск. Это мне не важно. Просто в нашем с Робин конкретном случае нам с ней безопаснее обходиться вообще без него.

Бросив последний лист салата в миску, Керри добавила извиняющимся тоном:

– Прости меня. Боюсь, ты пришел к нам есть спагетти не в самый лучший вечер, Джоф. Сегодня у меня не то настроение, чтобы быть общительной. Хотя, ладно, отложим все это. Важнее – результаты моих встреч с доктором Смитом и Долли Боулз.

За салатом с чесночными хлебцами Керри рассказала гостю о своем свидании с доктором Смитом.

– Он ненавидит Скипа Реардона, – признала Керри, – но эта его ненависть – особого рода.

Заметив непонимающее выражение на лице Джофа, Керри добавила:

– Я имею в виду вот что. Обычно родные жертв преступления действительно ненавидят убийц, жаждут, чтобы те понесли должное наказание. Но у всех этих людей их ненависть так тесно переплетается с чувством горя, что оба чувства просто‑ таки рвутся наружу. Они заметны сразу. Часто такие люди любят показывать вам детские или выпускные фотографии погибшей дочери, всегда готовы рассказать вам о том, какой девочка была, какой конкурс выиграла в восьмом классе, и тому подобное. Потом они, конечно, срываются, начинают плакать, их горе захлестывает их. Если это отец, то он часто говорит вам, что если бы ему дали возможность остаться наедине с убийцей, то он бы с ним разобрался по справедливости. Отец убитой может даже вообще заявить вам, что готов сам собственноручно включить ток электрического стула, на котором казнят убийцу. Так вот, ничего этого, никаких таких чувств у Смита я не заметила. От него исходила одна лишь ненависть.

– И какой вывод ты из этого делаешь? – спросил Джо.

– Либо Скип Реардон действительно убийца и врет, утверждая, что не виновен, либо здесь другое, и мы обязаны выяснить, действительно ли смерть Сьюзен лежит в основе столь воинственного неприятия Скипа Реардона со стороны Смита. Если мы изберем вторую версию, то нам тогда потребуется точнее определить суть взаимоотношений Смита и Сьюзен. Не забывай, что Смит на суде сам признал, что не видел дочь с детских лет и до того момента, когда ей исполнилось почти двадцать лет. Она однажды просто явилась к нему в кабинет и назвала себя. По фотографиям, которые у нас имеются, можно говорить о том, что она действительно была очень привлекательной женщиной. – Керри поднялась. – Поразмышляй над этим, пока я буду раскладывать по тарелкам спагетти. Потом я расскажу тебе о разговоре с Долли Боулз и о «папочкиной машине».

Джоф с таким интересом слушал отчет Керри о визите к Долли Боулз, что даже толком не смог оценить действительно изысканный вкус приготовленного хозяйкой блюда под морским соусом.

– В общем, – тем временем подытожила Керри, – насколько поняла Долли, и ваша адвокатская контора, и прокуратура отвергли даже возможность того, что Майкл может оказаться вполне надежным свидетелем.

– Тим Фаррелл сам допрашивал Долли Боулз, – сказал Джоф. – Я вроде бы припоминаю, он что‑ то говорил о том, будто какой‑ то пятилетний ребенок с проблемами развития видел некую машину. Но я не обратил на это особого внимания.

– Разобраться во всем этом будет нелегко, – признала Керри, – но Джо Палумбо – тот следователь, о котором я тебе говорила и который сегодня беседовал с Робин, принес мне досье расследования нашей прокуратурой дела Реардона. Я хотела бы, чтобы ты посмотрел его и нашел, может быть, имена тех мужчин, с которыми Сьюзен могла иметь роман. Потом нетрудно будет через отдел транспортных средств определить, не имел ли кто из них одиннадцать лет назад черный «мерседес». Конечно, машина могла быть зарегистрирована на другую фамилию или даже взята напрокат, и тогда мы ни к чему не придем.

Керри взглянула на часы, висевшие над кухонной плитой.

– О, уже много времени! – произнесла она.

Джоф понял, что она имела в виду необходимость сходить за Робин.

– А когда заканчивается вечеринка?

– В девять. Обычно так поздно такие мероприятия не кончаются. Но ведь вечер «хэллоуина» – особое время для детворы, правда же? Как насчет чашечки «эспрессо» или обычного кофе? Я все хочу купить себе кофеварку для «каппучино», но никак не соберусь.

– «Эспрессо» я бы выпил. Думаю, настало время и мне кое‑ что поведать. Я хочу тебе рассказать о Скипе Реардоне и Бес Тейлор.

Когда он в общих чертах изложил Керри историю отношений Бес и Скипа, она задумчиво произнесла:

– Я, конечно, понимаю, почему Тим Фаррелл боялся вызвать Тейлор в качестве свидетеля, но, с другой стороны, если Скип уже встречался с Тейлор, был влюблен в нее к тому моменту, когда была убита Сьюзен, то это явно подрывает доверие к версии событий, изложенных доктором Смитом.

– Точно. Именно так. И тогда реакция Скипа на картину Сьюзен, расставляющей в вазе цветы, подаренные другим мужчиной, может вообще выразиться в двух словах: «Слава Богу! ».

Зазвонил висевший на стене телефон. Теперь уже Джоф посмотрел на часы.

– Ты сказала, что Робин надо забирать в девять, да? Давай‑ ка я сам схожу за ней, пока ты будешь беседовать по телефону.

– Спасибо, – согласилась Керри и сняла трубку. – Алло…

Голос ее мгновенно смягчился:

– А, Джонатан! Я как раз собиралась тебе позвонить.

По пути домой Робин рассказала Джофу о том, как здорово они с друзьями повеселились. При этом, правда, ей все же не удалось выиграть первый приз на самый страшный костюм.

– Потому что пришла кузина Кесси, – объяснила Робин, – и у нее был костюм скелета, к которому ее мама догадалась еще пришить настоящие суповые кости. Это придало всему костюму особую страшность. Спасибо, мистер Дорсо, за то, что вы меня встретили.

– Так вот в жизни и получается, – то выигрываешь, а то и не получается. Да, кстати, а почему бы тебе не называть меня проще – Джоф?

Керри только открыла дверь, а Джоф уже понял: случилось что‑ то очень неприятное, что в корне изменило настроение хозяйки. Слишком уж очевидные усилия она делала, чтобы удержать на лице внимательное выражение, когда слушала рассказ Робин о закончившейся вечеринке.

Наконец, Керри не выдержала.

– Ну, ладно, Робин, времени уже больше девяти часов, а ты обещала…

– Знаю, знаю. Я обещала быстро укладываться спать и не волочить при этом нарочно ноги. – Робин чмокнула мать. – Я тебя люблю, ма. Спокойной ночи, Джоф.

С этими словами девочка взбежала вверх по ступенькам.

Лицо Керри исказила гримаса. Джоф заметил это, взял ее за локоть, провел на кухню и притворил дверь.

– Что случилось?

Керри попыталась говорить ровно.

– Губернатор должен был завтра представить сенату на одобрение три кандидатуры на замещение судейских должностей. В том числе и мою. Джонатан попросил губернатора отложить это представление. Из‑ за меня.

– Сенатор Гувер так с тобой поступил!? – воскликнул Джоф. – Мне казалось, что он твой большой друг. – Внимательно посмотрев на Керри, он добавил: – Погоди‑ ка, уж не связано ли это с делом Реардона и с Френком Грином?

Собственно, знать ее мнение ему и не надо было. Он и так был уверен в существовании такой связи.

– Керри, это ведь нечестно! Я очень сожалею. Но ты ведь сказала «отложить». Речь, значит, не идет о снятии твоей кандидатуры.

– Джонатан никогда не пошел бы на то, чтобы снять мою кандидатуру вообще. В этом‑ то я уверена. – Голос Керри теперь звучал несколько тверже. – Но я уверена также и в том, что не могу требовать от Джонатана, чтобы он слишком из‑ за меня рисковал. Я рассказала ему о своих встречах с доктором Смитом и Долли Боулз.

– И какова была его реакция?

– Мой рассказ не впечатлил его. Он считает, что возобновлением расследования дела я ненужным образом ставлю под сомнение профессиональную пригодность и репутацию Френка Грина и одновременно рискую быть обвиненной в том, что бесцельно трачу деньги налогоплательщиков на расследование, которое было уже проведено и завершено десять лет назад. Джонатан заметил мне, в частности, что апелляционные суды уже пять раз подтверждали виновность Реардона.

Керри помотала головой, как бы пытаясь освободиться от ненужных мыслей. Потом отвернулась от Джофа.

– Извини, Джоф, что я вот так заставила тебя терять время. Пожалуй, я согласна с мнением Джонатана. Он прав – в тюрьме сидит именно убийца, и заключен он туда на законном основании – решением присяжных. Впоследствии их решение было неоднократно поддержано прочими судами. Почему же я тогда должна считать, что знаю нечто большее, чем знали все они? – Керри опять повернулась лицом к Джофу. – Убийца в тюрьме. Ну, а я – я, пожалуй, оставляю все это дело, – произнесла она, пытаясь придать своим словам как можно больше убежденности.

Лицо Джофа окаменело. Он явно пытался скрыть накатившие на него злость и раздражение.

– Что ж, прекрасно! До свидания, Ваша Честь, – сказал он. – И спасибо за угощение.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒