Часть III 9 страница

– Мы с вами земляки, оказывается, – поделилась она наблюдениями.

– Да?! – Виктор Павлович удивленно взглянул на попутчицу и тут же улыбнулся. – Тем более надо выпить!

– Не возражаю, – пробормотала она.

Виктор Кац аккуратно разлил прозрачную жидкость по рюмкам, а бутылку снова сунул себе под ноги.

– За знакомство! – предложил собутыльник Веры и протянул для ритуального соприкосновения свою рюмку.

На мгновение Вера Александровна замерла в нерешительности: все‑ таки доктор наук, профессор, а ведет себя как асоциальный элемент – первый раз в жизни видит мужчину и тут же готова с ним пить. Да еще в поезде.

А что, если их застукают за этим занятием и сдадут по прибытии в Ярославль в ближайшее отделение? Вот будет сенсация местного масштаба. Пойдут статейки в газетах: «Профессоршу института, прибывшую на научную конференцию, сняли с поезда Москва – Ярославль в невменяемом состоянии. Заслуженный преподаватель, доктор филологических наук пила в компании случайного попутчика... » А ведь Вера даже не знала, чем занимается ее попутчик.

– Скажите, – торопливо спросила она, спасая свою рюмку от рокового соития, – чем вы зарабатываете на жизнь?

– Я – писатель, – сообщил Кац почему‑ то без гордости.

– Да?! – Рюмка Веры Александровны вернулась на исходную позицию: «В компании случайного попутчика, известного российского писателя» звучит хорошо. – Но что‑ то я не могу припомнить ваших книг.

– Пишу под псевдонимом, – уклончиво объяснил он и торопливо тукнулся о рюмку Веры своей, – давайте выпьем! Потом расскажу.

Вера решительно – одним глотком – проглотила водку, запила ее томатным соком и уставилась на собутыльника вопросительно. Случайное знакомство, как и скорость поезда Москва – Ярославль, определенно стало набирать обороты.

– Рассказывайте, – потребовала она, уже совершенно забывшись и сгорая от любопытства. Лучшей терапии для нервов преподавателя литературы, чем встреча с живым писателем, придумать было нельзя.

Нельзя сказать, чтобы Вера относилась к современной литературе с большим пиететом, – напротив, полагала, что многим авторам не мешало бы оплачивать воздержание, а не плодовитость, как делают это издательства. Но читала, конечно, много. Иначе, как бы она могла судить и высказываться на тему современного литературного процесса?

Одним словом, из выстроившихся в длинные ряды на полках книжных магазинов авторских серий Вера Александровна дегустировала практически каждую. И, разумеется, с разным успехом. А теперь ей было любопытно, относится писатель Кац к категории ее любимчиков или, напротив, принадлежит к тем ребятам, над которыми она время от времени бессовестно потешалась в присутствии своих же студентов. Стыдно за глаза людям косточки мыть – с этим сложно поспорить. Но большую часть цитат профессор Орлова оставляла без комментариев: просто читала абзац из романа. Студенты, если они не пропускали занятий по стилистике и были не лишены художественного вкуса, сами понимали, где нужно смеяться. Ведь учиться интересно не только на примерах «как должно быть», но и на вариантах «как не надо делать». Живее усваивается материал.

– О чем? – Кац сделал невинные глаза и снова полез под кресло за водкой.

– О вашей писательской карьере! – Терпению Веры недолго осталось жить: женское любопытство, помноженное на литературную жадность филолога, изводило ее.

– Еще по рюмке, – повел Кац нечестную игру, все‑ таки оправдывая двойную сущность своей фамилии, – и тогда расскажу.

– Ладно! – согласилась Вера, чтобы не терять впустую время на споры.

Они снова выпили, – теперь Вера закусила бутербродом с сырокопченой колбасой, прожевать которую могли только стальные челюсти, – и Виктор Павлович огорошил ее во второй раз за вечер.

– Я пишу порнографическую прозу.

– Что?! – захлопала профессор Орлова глазами, давясь бутербродом. – Совсем?

– Что значит «совсем»? – Кац рассмеялся. – Поясните свою мысль.

– Поясняю, – все еще не в силах прийти в себя и торопливо глотая, затараторила Вера, – сюжет построен исключительно на сексуальных похождениях героев, контекст должен возбудить читателя, а движущая сила литературного персонажа, если его так можно назвать, за‑ ключается в вожделении.

– Например? – с любопытством спросил Кац.

– «Телени» Оскара Уайльда, «История Венеры и Тангейзера» Обри Бердслея, у Гийома Аполлинера тоже есть пара романов...

– Понятно, – перебил Виктор Павлович, – но все, что вы перечислили, я не считаю порнографической литературой высокого качества. Несмотря на именитое авторство. А Бердслею вообще не стоило писать: лучше бы занимался своим делом. Графика и иллюстрации у него отменные.

– Выпьем? – предложила теперь уже Вера Александровна, облизав пересохшие от волнения губы.

– Обязательно! – ответил Виктор Павлович и многообещающе улыбнулся.

Только сейчас Вера заметила, что ее занимательный попутчик наконец расслабился и приобрел невероятное мужское обаяние, которого с первого взгляда в нем нельзя было распознать. Если бы еще не эта короткорукая рубаха!

– Да, – кивнул Кац, поймав Верин возмущенный взгляд, – и я не могу терпеть рубашек с короткими рукавами! Хотите, прямо сейчас переоденусь?

В стремлении угодить женщине он уже начал расстегивать пуговицы своей злосчастной робы.

– Не надо! – запротестовала Вера Александровна. – Лучше потом.

Собутыльник серьезно кивнул и прекратил непристойные действия. Вера успела подумать, что с этим порнографом придется держать ухо востро!

– Навещал мамину подругу в Москве, – объяснил Кац, не дожидаясь расспросов Веры, – она подарила, попросила надеть. Не хотел обижать старушку!

– Надо же, – Вера Александровна вдруг расхохоталась, – мы с вами как Гоша с Катериной из фильма «Москва слезам не верит». Помните, в электричке? Эпизод с грязными ботинками.

– Точно! – Виктор Павлович рассмеялся тоже. – Хорошенькое начало. Да и продолжение мне уже заранее нравится.

– Неуместная аналогия, – профессор Орлова строго обрубила.

– Давайте, Вера Александровна, выпьем, – пропел Кац примирительно, наполняя рюмки, – и я расскажу вам про порнографию высокого качества. Вам нравится «История О» неизвестного автора? Или «Три яблочка от одной яблони» Пьера Луиса? Предлагаю тост – за хорошую литературу!

Разве могла Вера не поддержать?!

Глава 7

За четыре часа в поезде Виктор Кац так и не раскололся. Сколько Вера Александровна ни пытала его, выведать псевдоним не удалось.

– Если прочтете мои романы, – сказал Виктор Павлович, когда они проезжали Сергиев Посад, – перестанете со мной общаться.

– Глупости, я же филолог!

– Я под разными псевдонимами пишу, – отмахивался порнограф, когда за окном тянулся куполами к небу Ростов, – меня продают как переводную литературу. С английского.

Сгорающей от любопытства Вере оставалось только пообещать себе обшарить все книжные магазины в поисках «иностранной клубнички», которой за рубежом не существует в природе. Чудны все‑ таки дела книгоиздательские!

Перед тем как выйти на платформу Ярославля – конечная станция, – Вера с Виктором трогательно распрощались, решив отныне и впредь обходиться без отчеств, а заодно обменялись мобильными телефонами. Профессор Орлова не теряла надежды узнать занимательного попутчика как писателя, а Виктор Кац, похоже, был заинтригован тем, что «приятная во всех отношениях женщина» оказалась еще и интересным ему собеседником.

Все‑ таки умных женщин не любят лишь обделенные мудростью и кругозором мужчины. Наверное, из страха быть осмеянными: тайно ли, явно ль. Остроумным интеллектуалам опасаться, как правило, нечего.

Спустившись на перрон и потеряв из виду Виктора, Вера тут же почувствовала во всем теле предательскую неуверенность. Надо было додуматься пить наравне с мужчиной! Она стала крутиться, высматривая обещанную организаторами табличку «Конференция ЯГПУ». Ничего.

Сосредоточенно переставляя ноги, Вера побрела вдоль перрона и тут, в конце платформы, увидела наконец табличку. Слава богу! А сколько народу! Неужели организаторы умудрились согнать такую толпу профессоров и доцентов на обычную научную конференцию? Вера Александровна радостно бросилась навстречу коллегам, но в нескольких метрах от толпы остановилась в нерешительности. Что‑ то не похож контингент. Прищурившись, сумела прочесть надпись на табличке: «Семинар МВД».

Нет уж, увольте! Она торопливо засеменила в противоположную сторону, стараясь держаться прямо и независимо.

Перрон давно опустел, а профессор Орлова, прибывшая на конференцию, все еще слонялась туда‑ сюда, никем не востребованная.

Правильно сделала, что приехала в незнакомый город, не прихватив ни адреса, ни номеров телефонов! Да еще умудрилась весело провести время в поезде. Теперь оставалось бродить в одиночестве по чужим улицам в странном состоянии. И пытаться думать, что делать.

– Вера Александровна? – услышала она за спиной тоненький голосок.

– Да! – Вера обернулась.

– Здравствуйте! – Темноволосая худышка, явно студентка, взирала на нее с глубоким почтением. – А мы вас давно уже ждем. Пойдемте в машину!

– Здравствуйте, деточка! И где же вы ждете? – возмутилась профессор Орлова, чтобы скрыть собственное смятение.

– Там, – худышка вжала голову в плечи и неопределенно махнула рукой, – на привокзальной площади. Мы думали, вы к машине придете.

– Интересная мысль!

– А потом появился ваш коллега и сказал, что лучше выйти с табличкой на перрон.

– Жаль, что вас раньше не посетила эта гениальная идея! – снова съязвила она.

И тут же раскаялась в содеянном – девчушка посмотрела таким виноватым взглядом, что Вере стало не по себе. И чего она разошлась?! Иногда помимо воли прорывается привычка «держать марку».

Машина – старенькая, но вполне опрятная «Газель» – ожидала в закутке под лестницей. Даже если бы Вера и догадалась выйти на привокзальную площадь, вряд ли так сразу ее обнаружила.

– Проходите! – Девчушка открыла перед профессором дверцу.

Пригнувшись, Вера Александровна забралась в темный салон и застыла в недоумении: прямо перед ней, улыбаясь во весь рот, сидел Виктор Павлович Кац.

– Мне на другую конференцию! – объявила Вера Александровна девушке, пятясь назад, к выходу.

– Вера Александровна, – остановил ее довольный реакцией порнограф, – все правильно! Конференция Ярославского государственного педагогического университета. Литературные чтения.

Он взял из рук Веры сумку, пристроил ее на багажную полку и пригласительным жестом указал на кресло рядом с собой.

– Неужели? – ехидно поинтересовалась она.

– Я тоже не сразу поверил, когда увидел у них в списке вашу фамилию, – признался Кац, – представляете, какая удача!

– Так вы мне солгали?! – Вера Александровна окончательно разозлилась.

– В чем?

– Сказали, что вы – писатель!

– Все правильно, – Виктор примирительно взял коллегу за руку, – вы же спросили, «чем я зарабатываю на жизнь». Я и ответил. А работаю в университете. Преподаватель, доцент.

– Что именно преподаете? – Вера вырвала руку и отстранилась.

– То же, что и вы, – он улыбнулся, – зарубежную литературу. Каким‑ то образом мы ведь оказались на одной конференции?

Логично. Вера Александровна только кивнула в ответ.

«Газель» тронулась с места, а Вера погрузилась в размышления о странностях и совпадениях. Оказывается, можно жить в одном городе, работать в системе образования, преподавать один и тот же предмет, а познакомиться волей судьбы в поезде. Какая‑ то мистика!

– Кстати, – Виктор понизил голос, – у меня к вам огромная просьба. Никто не знает, чем я занимаюсь в свободное от семинаров и лекций время.

– А мне тогда зачем рассказали?

– Хотел произвести впечатление, – Виктор усмехнулся, – профессией «преподаватель» девушку не прельстишь. Я же не думал, что мы с вами коллеги!

– А‑ а‑ а, – задумчиво протянула Вера, пряча улыбку, навеянную словами «девушка» и «прельстить», – конечно, все останется между нами!

– Вот и хорошо, – Кац заметно успокоился, – а вообще, я рад, что все так вышло! Три дня в вашей компании – это подарок судьбы.

– Думаете? – засомневалась Вера Александровна. Общее состояние ее организма говорило о том, что ей столько не выпить.

– Вне всяких сомнений!

Общежитие, в которое привезли почетных участников конференции, расположилось на живописном берегу реки Которосль. Повторить вслух фонетически мудреное название за студенткой Вера не рискнула. Дальше – больше. На здании значилась надпись «Которосльная набережная». Вот, скажите на милость, стоило столько лет заниматься иностранными языками, чтобы в один прекрасный день встать в тупик перед родным, русским?

– В Ярославле говорят КоторосльнАя, – угадал причину недоуменного взгляда Веры проницательный Кац, – хотя правильно все‑ таки КОторосльная. С ударением на первый слог, как и в названии реки.

– Вы что, – поддела она, – диссертацию по транскрипции топонимов защищали?

– Не всех, только гидронимов, – усмехнулся Кац и тут же объяснил: – просто бывал уже в Ярославле.

– Тогда, – Вера Александровна улыбнулась, – не буду страдать чувством неполноценности.

– Боже упаси! – делано испугался порнограф. – Вы самая полноценная женщина из всех, кого я знаю!

Вера хотела возмутиться – слишком очевидно проступало в его комплименте второе дно, – но так и не сочинила подходящей к случаю отповеди. Да еще непрошеная улыбка уже замаячила на губах. Проклятая водка!

– Ладно, – буркнула она, стараясь казаться суровой, – идемте!

Едва войдя в холл, участники конференции тут же попали в эпицентр действия урагана в развевающихся белых одеждах.

– Вера Александровна, Виктор Павлович! – восхищалась дородная дама, зачем‑ то обегая вокруг гостей. Следить за ней взглядом Вера не решилась: не хватало только заработать головокружение. – Позвольте представиться! Светлана Арнольдовна Стеклова. Организатор. Профессор. А мы ведь заочно знакомы! По переписке.

– Очень приятно вас видеть, – кивнула Вера Александровна и протянула даме руку.

Теплая пухлая ладонь организаторши обволокла пальцы Веры, как кокон.

– Добро пожаловать в Ярославль!

Светлана Арнольдовна выпустила ладонь Веры и протянула руку Виктору. Вера успела заметить, что рукопожатие мужчины доставило коллеге куда большее удовольствие, чем приветствие дамы, – она трясла и сжимала руку доцента уже добрых тридцать секунд. Явное нарушение субординации: с профессором разделались в три раза быстрее.

Чтобы избавить себя от созерцания ненужных щенячьих ласк – лицо порнографа выражало явное удовольствие, – Вера отвернулась и зашагала в глубь коридора.

– Вера Александровна, голубушка, – донеслось до ее ушей, – куда же вы? Я провожу!

Белый вихрь нагнал Веру в конце коридора.

– Очень устала, – объяснила профессор Орлова свое недостойное поведение, – хочу пораньше лечь спать.

– Конечно‑ конечно, – организаторша порылась в складках белоснежных одежд, – вот ваш ключ. Сейчас открою. В комнате все готово, я проверила. Отдыхайте!

– Спасибо. – Вере вдруг стало неловко. Человек вместо того, чтобы быть поздним вечером дома, с семьей, приехал встретить гостей. А она раскапризничалась перед ней, как девчонка. – Простите меня.

– Что вы, что вы, – замахала Светлана Арнольдовна, как птица, руками в широких рукавах, – дорога дальняя, все понимаю. Вам спасибо, что приехали! Для нас такая честь!

Вера Александровна благодарно улыбнулась.

– Спокойной ночи, – пожелала она. Веки и вправду слипались.

– И вам спокойной ночи! До завтра.

Вера закрыла дверь на ключ и отправилась умываться. Поплескала в лицо водой и вернулась в комнату. Все. Спать! Даже осматривать ничего не хотелось: общежитие – оно и есть общежитие.

В полусне, стащив с себя одежду, Вера Александровна практически упала на кровать и сразу же отключилась.

Ей показалось, что ночь пролетела за пару минут. Когда она открыла глаза, за окном уже было светло, а часы показывали семь. Вот что значит биологический будильник! Конференция начиналась в десять, а потому не было никакого смысла вставать. Она снова закрыла глаза и погрузилась в дрему. На этот раз ей приснилась Анюта – теперь Вера знала, как зовут девочку из снов. Малютка загадочно улыбалась и выглядела очень счастливой. Что именно произошло там, в ее мире, Вера не могла понять, зато чудесное настроение девчушки передалось и ей.

В восемь тридцать она проснулась во второй раз – бодрая и довольная. Решила, что надо вставать: костюмы и блузки в сумке помялись, не мешало привести их в порядок.

Приняв душ, Вера сходила на вахту за утюгом – таким тяжеленным и старым, что он показался ей прямым потомком угольного. Облачилась в отутюженный костюм, подхватила распечатанные в последнюю перед отъездом минуту листочки с докладом и отправилась искать актовый зал, который, согласно имеющимся на вахте сведениям, располагался в соседнем корпусе.

Вера зарегистрировалась, получила в подарок пакет с блокнотом, ручкой, программой конференции и ценным сувениром – путеводителем по Ярославлю – и заняла свое место. К счастью, никаких табличек с именами и регалиями не было, а потому она заняла свою любимую позицию, оставляющую пути к отступлению: в проходе и недалеко от двери. Вытащила из пакета программку и погрузилась в чтение.

В том, что кресло выбрано правильно, Вера убедилась сразу же: оказывается, на первый день никаких докладов гостей в плане и не было! Только пленарное заседание. Это значит, что надолго в актовом зале задерживаться нет смысла. За окном чудесная погода, незнакомый манящий город, а она станет протирать в этом красном бархате юбку? Ни костюму, ни креслу не пойдет такая процедура на пользу. А профессору Орловой подавно!

Надо бежать. Вот только набьется больше народу, и никто исчезновения одного‑ единственного гостя и не заметит.

– Доброе утро, Вера Александровна! – перед ней словно из‑ под земли вырос Кац.

– Здравствуйте, Виктор! – Вера окинула вчерашнего попутчика придирчивым взглядом и осталась довольна: достойные брюки, хорошая белая рубашка с длинным рукавом, кожаный ремень и никакого галстука. – Мы же договорились вчера без отчеств.

– Простите, – он обезоруживающе улыбнулся, – запамятовал. Ну, как? Сегодня к моему внешнему виду претензий нет?

– Нисколько. – Веру начинала пугать его проницательность.

– А как же отсутствие галстука и пиджака?

– Еще чего не хватало! – Вера Александровна презрительно фыркнула. – Летом, в жару, да еще на какое‑ то пленарное заседание.

– На прощальный ужин явлюсь при параде, – пообещал он.

– А с чего вы взяли, что меня интересует то, как вы выглядите? – делано возмутилась Вера.

– Нет? – он хитро прищурился.

– Нет! – не обратила внимания на его прищур она.

– Как скажете. – Доцент склонился перед профессором в полупоклоне. – Позвольте присесть?

– Делайте что хотите!

– М‑ м, – оценил он, – а это уже «Служебный роман».

– Разделяю вашу любовь к советскому кинематографу. – Вера улыбнулась. – Но прошу прекратить неуместные аналогии.

– Да, моя госпожа! – выпалил он.

– И цитат из ваших книжек не надо. – Вера Александровна забавно поморщилась.

Виктор рассмеялся.

– Только не надо про книги, – попросил Кац, – вдруг кто‑ то услышит.

– Не понимаю, – Вере вдруг захотелось нахулиганить, и она специально повысила голос, – почему вы отказываетесь от бесплатной рекламы? Смотрите, сколько уважаемых гостей конференции! Заметьте, здесь собрались исключительно профессионалы. Наверняка ваши труды нас заинтересуют. Вы не привезли пару сотен экземпляров? Уверена, ваши романы написаны в лучших традициях мировой литературы.

Говоря все это, Вера Александровна наблюдала за порнографом – он то краснел, то бледнел, то открывал рот, как рыба, то хлопал глазами. На них начали с любопытством оглядываться.

Что за веселый черт вселился в нее?! Похоже, бедный Виктор сделал большую глупость, когда сознался первой встречной женщине в источнике своих заработков. Вера забавлялась смущением Виктора Павловича и недоумевала, как человек, который пишет непристойную прозу, может быть настолько стеснительным?! Уму непостижимо.

– Несомненно! – Он успел‑ таки взять себя в руки и включиться в игру к тому моменту, когда Вера наконец сделала паузу. – Однако теме конференции мои работы не соответствуют. Критический реализм и романтизм – слишком разные направления.

– Так у вас романтизм?! – Вера Александровна выпучила глаза: уже не в шутку. – А мне казалось, голый натурализм!

– Вы ошиблись, дорогая Верочка, – произнес Виктор Павлович непозволительно громко. На весь зал. Теперь на них обернулся уже весь без исключения ученый состав.

– Почему без отчества?! – зашипела Вера, выпучив глаза.

– Вы давеча не велели, – тут же прикинулся он болваном.

– Ладно, – угрожающе произнесла Вера одними губами, едва сдерживая улыбку, – вы у меня попляшете!

– С удовольствием!

На этом перепалка была закончена. Вера сидела с приятным ощущением того, что проиграла этот простенький словесный раунд, хотя все преимущества, включая позорную тайну Виктора, были на ее стороне. Но ей нравилось сдаваться на милость победителю – разумеется, при том простом условии, что победитель был симпатичен ей. Кац все‑ таки успел произвести на нее впечатление.

Вера тряхнула головой, отгоняя неуместные мысли. Не хватало только воспылать страстью к порнографу! Он же наверняка, как и Марков, не отличается постоянством: то и дело меняет партнерш. А потом описывает многочисленные сексуальные опыты в своих романах.

Смещение сознания наверняка происходит: грани стираются. В нашем обществе порой даже самые порядочные с виду люди оказываются безответственны в своей личной жизни, – достаточно вспомнить Илью, – а уж что говорить об авторе порнографической прозы?

Вера прекрасно помнила многие биографии известных писателей: все они искали острых ощущений ради капризного вдохновения. И уж тем более нельзя поверить в непорочность порнографа. Само словосочетание – полный абсурд.

От этих мыслей настроение Веры мигом испортилось. Она забилась в дальний от Виктора угол своего кресла и, взглянув на часы, в ожидании стала смотреть на сцену.

Ярославцы удивили – началось пленарное заседание минута в минуту! В родном городе Веры подобная дисциплина считалась чем‑ то необязательным. Более того, доклады оказались добротными, интересными. А последовавший за ними кофе‑ брейк превзошел все ожидание: ресторанный фуршет, не меньше. О намерении сбежать Вера Александровна успешно забыла.

– Может, – неожиданно напомнил о нем Виктор, – я начну искупать вину перед вами в качестве экскурсовода, а не плясуна?

– Полагаете? – отстраненно спросила она.

– Город церквей того стоит, – Кац улыбнулся.

Вера задумалась. С одной стороны, посмотреть Ярославль хотелось гораздо больше, чем сидеть в душном помещении до конца дня. Ее секция только завтра, так что никакой беды не будет, если уйти. А с другой, Веру Александровну больше не вдохновляло общество Виктора.

– Решайтесь, – снова прочел Кац мысли Веры, – это всего лишь экскурсия. Ничего больше.

– У меня платка с собой нет, – вслух, еще сомневаясь и отыскивая причины для отказа, пробормотала Вера, – в церковь не пустят.

– Я знаю, где магазин.

Вера все еще сомневалась.

– Идемте! – потеряв терпение, Кац взял ее за руку и вывел на улицу.

За порогом было чудесно: река, птицы, деревья. Вера подставила солнцу лицо и зажмурилась.

– Как хорошо, – прошептала она.

– Вот именно, – доцент крепче сжал ее руку и произнес, уже мягче: – Простите, Вера. Вы не подумайте... Просто сидеть целый день тут и слушать, когда за порогом такая красотища, я не могу.

Вера понимающе кивнула.

– Куда едем? – спросила она.

– В монастырь, – ответил он сдержанно.

– Мужской, надеюсь?

– Как бы не так! – задор моментально вернулся к Виктору. – В женский. Свято‑ Введенский Толгский монастырь.

– А‑ а‑ а, – Вера выдернула руку, – как я не догадалась?

Вид с Волги, по которой туристы добирались на кораблике до белокаменного и древнего чуда архитектуры, оказался великолепным.

Ярославь уже начал захватывать Веру в исторический плен. Она чувствовала, что захочет побывать теперь всюду – в Ярославском кремле, в старинных пятиглавых церквях, окруженных садами, на тенистых улочках, над которыми возвышались зеленые и красные крыши. Раньше и в ее родном городе были такие же, а потом их не стало: разрушили ради новых особняков, которые хоть и красивы, но не несут в себе никакой памяти о прошлом. Неоткуда в них взяться ни запаху, ни духу ушедшего времени.

Виктор Кац оказался прекрасным экскурсоводом. Вере оставалось лишь останавливаться у самых живописных уголков и с наслаждением слушать его.

Из монастыря они вернулись в город. Ходили, любовались. Пока Вера не почувствовала, что ноги ее гудят и стонут от непривычно долгих пеших прогулок. Вот оно, пагубное влияние цивилизации.

Но впереди было еще целых два дня, которые Виктор успел распланировать.

Остаток конференции прошел как во сне – на второй день они торопливо выступили со своими докладами и снова сбежали в город. И только перед отъездом из Ярославля Вера узнала, что исторические места, по которым водил ее Кац, были запланированы организаторами конференции в экскурсиях для гостей. Все участники, как приличные люди, разъезжали по городу в автобусе, а Кац и Орлова бродили пешком, как студенты.

Сказать, чтобы Вера расстроилась? Нет. Помолодела на двадцать лет и набралась жизненных сил. Ей было не в чем упрекнуть своего экскурсовода: он был деликатен, учтив. Был серьезен, когда Вера ждала серьезности, и игрив, когда она затевала очередную словесную перепалку. Кац безошибочно чувствовал ее настроение. Он ничего не навязывал Вере, ни к чему не принуждал, зато безупречно угадывал желания женщины.

«Зайдем в кофейню? » – спрашивал он, едва Вера начинала чувствовать жажду. «Здесь хорошие сувениры», – говорил Виктор, подводя спутницу к лавке, на которую она сама только что положила глаз. «А вот и замечательный ресторан», – радовался он, как только Вера понимала, что голодна. Их желания и вкусы удивительным образом совпадали.

Невольно Вера вспомнила об Ильнуре: бывший муж тоже трогательно заботился о ней. Только забота его нередко шла вразрез с ее собственными желаниями, а ему это и в голову не приходило.

Вечером третьего дня, накануне отъезда, организаторы устроили шикарный банкет. Музыканты, певцы, почти свадебный стол.

Виктор, как и обещал, явился при полном параде. Стоило Вере взглянуть на него, и чувства, которым она не давала воли, вдруг всколыхнулись. Вера села в самый дальний угол стола, подальше от света, и решила уйти, как только закончится официальная часть: не могла она позволить себе новых ошибок.

А Виктор блистал. Рассказывал анекдоты, произносил звучные тосты, острил. Вскоре добрая половина ученых жен, разгоряченных спиртным, смотрела на порнографа влажными от вожделения глазами. Профессорши и доцентши выстраивались в очередь, чтобы потанцевать с ним. А под зажигательную «Мурку» – господи, она‑ то здесь, откуда взялась?! – лихо отплясывающие дамы заманили Виктора в центр своего круга.

Аспирантки, изумленные поведением преподавателей, не решались нарушить субординацию и присоединиться к бурному веселью, но тоже смотрели на великолепного доцента во все глаза.

– Вы что, – поинтересовалась Вера у одной из них, – никогда не видели, как танцуют преподаватели?

– Н‑ нет, – проблеяла девушка, – я в шоке!

Вера усмехнулась и поднялась с места – созерцать и дальше научную вакханалию не было никакого желания. Она стала пробираться к выходу.

Оказавшись у самых дверей, Вера бросила прощальный взгляд на танцующих. И увидела, что Виктор неотрывно смотрит на нее. Он сделал попытку вырваться к ней из кольца сотрясающихся в такт музыке женских тел, но его не пустили.

Вера коротко махнула рукой, прощаясь, и вышла за дверь.

Она больше не позволит себе неразумных порывов страсти: не осталось душевных сил для новых разочарований. При всем своем обаянии и притягательности автор порнографической прозы, любимчик женщин и щеголь – герой не ее романа.

И конец приключению. Завтра – домой.

Часть III

Глава 1

К новому учебному году в «храме науки» все окончательно встало с ног на голову. Теперь уже ни у кого не оставалось сомнений – объединению быть. Хотя по всем документам педагогический институт оставался пока независимым вузом. Но странные вещи творились вокруг.

Сначала переименовали кафедру английской филологии в кафедру английского языка и переводоведения. Шустрые студенты быстро окрестили ее «природоведением».

Факультет иностранных языков объединился с прочими гуманитариями и превратился в Институт филологии и искусств – в народе «песен и плясок». Словесной вакханалии не выдерживали уже не только филологи – естественники и те взвыли.

И бог бы с ними, с названиями – лишь бы не ставили в печь, – но в институте, напротив, казалось, образовался филиал крематория: горели рукописи, книги, люди.

Старые программы оказались вдруг никуда не годными, и каждый преподаватель вынужден был переписать все курсы заново, руководствуясь жуткими инструкциями о двухстах листах, присланными из Москвы. А ведь и там кто‑ то сочинил эту галиматью, потратил рабочее время людей и денежный ресурс. Стоило преподавателям справиться с поставленной задачей, как их работа моментально превратилась в сизифов труд – из Москвы пришли новые директивы...

С книгами получилось еще хуже: ректор по указанию свыше дал приказ вывезти библиотечный фонд, который собирали с момента создания института – сто сорок лет, – в библиотеку университета. Сотрудники дневали и ночевали на работе, собирая книги и периодику в путь. Упаковали, привезли. И выяснилось, что университету библиотека пединститута нужна как рыбке зонтик – нет у них свободного места для книг! Дополнительных помещений никто не выделял. Пришлось везти все обратно, но уже не в библиотеку, – ее забрали под какие‑ то административные нужды, – а на склад. Впрочем, название «склад» было весьма условным, как и все теперь в этом «храме науки». Обычный подвал: холодный, сырой. Сердце кровью обливалось, стоило подумать об этих книгах – среди них были и ценные старинные экземпляры. Пройдет совсем немного времени, и некогда прекрасная библиотека превратится в целлюлозную кашицу.

Только кого из администрации это теперь волновало?! Раньше студенты готовились к занятиям в библиотеке, а сейчас есть Интернет. Зачем им книги? Как сказал драгоценный Камиль Шабанович, «будущее педагогики – в нанотехнологиях». Видимо, все‑ таки переоценила Вера Александровна способности ректора: значения многих слов он до сих пор не понимал.

Но страшнее, чем с рукописями и книгами, дела обстояли с людьми. Одна Варвара Тихоновна – «последний из могикан» – держалась на плаву, повторяя: «Меня отсюда вынесут только вперед ногами». Остальные пенсионеры сдавались один за другим: уходили, не выдержав гнетущей атмосферы и унижений. Хорошо, если было кому поддержать материально. А как прожить на пенсию тем, у кого нет успешных детей?

Тамара Львовна тоже сдалась. Не просто ушла с заведования, а уволилась с работы, доведенная придирками и претензиями до нервного срыва. Система избавлялась от «старых коней» в пользу молодых – блатных и необузданных жеребцов.

Новой заведующей кафедрой – три года назад никто бы в этот бред не поверил – назначили Иру! Вчерашнюю ассистентку, безграмотную девицу, которую Тамара Львовна вынуждена была взять на работу по просьбе самого ректора, как теперь стало известно. Зря она согласилась тогда – вырыла себе могилу. Пристроили бы тупенькую Ирочку в какое‑ нибудь другое место, а об отказе рано или поздно забыли. Но Тамара Львовна была человеком еще советской закалки – привыкла выполнять указания руководства.

За три года на кафедре ассистенточка оперилась: защитила диссертацию, стала доцентом – при такой‑ то поддержке власть имущих сложно не стать. Правда, ума новый статус девушке не прибавил. Но людей, проработавших на кафедре целую жизнь, об ее назначении никто не подумал спросить. Камиль Шабанович решил вопрос единолично: подписал приказ, продекларировал «надо продвигать молодых специалистов! » И все.

Первой реакцией профессора Орловой на это назначение было заявление об уходе, которое она не поленилась отнести ректору. А к кому обращаться?! К Ирочке? Или к новоиспеченному декану факультета – прожженной стерве, которая приобрела свою должность тем же путем, что и Ира – свою? Не‑ ет. Пусть этот поганец сам объяснит, что происходит вокруг!

– Че надо? – встретил ректор Веру Александровну.

За последние годы он сильно располнел, перестал следить за своей речью и начал ко всем без разбору обращаться на «ты». Смотреть на расплывшуюся во все стороны харю было противно.

– Подпись на заявлении об уходе!

– Что ты, Вера Александровна, кипятишься? – лениво пробубнил Камиль Шабанович, почувствовав, что пахнет жареным: защита Зульфии Ильдусовны пока еще не состоялась.

– Вы еще младенца из яслей достаньте, – Вера уже не считала нужным сдерживаться, – и посадите в кресло начальника!

– Посажу, – заверил ее ректор, – если понадобится. Тебе‑ то что? Хочешь на место Ирочки? Давай обсудим.

– Мечта всей моей жизни!

– Резкая ты, Вера, – ректор, не задумываясь, отрезал отчество, – постоянно вредишь себе. Правду старики говорят: женщина без мужа – конь без узды.

От такой «мудрости» Веру Александровну передернуло, и она не сдержалась.

– А что надо делать? – выкрикнула в отчаянии. – Задницу вам лизать?!

И сама испугалась вырвавшейся грубости – последнее время все вокруг только и делали, что выражались, а слова оказались заразны. Но одно дело – шептаться за спиной руководства, и другое – бросить ректору такое в глаза. Здесь не спасет даже прикрытие Зули.

Однако, к изумлению Веры, ректор не проявил никаких признаков недовольства – лишь гаденько усмехнулся.

– Хорошая мысль, – кивнул он, – но запоздалая. Все этим заняты. Да и у меня теперь интересы другие. Плевал я на вас!

– И вы, – Вера оторопела, – так спокойно говорите об этом?! А если у меня в кармане диктофон?

– И что?! – Он расхохотался. – Испугала ежа. Иди, Вера, работай, раз другого ничего не умеешь.

Профессор Орлова оторопело смотрела на руководителя пединститута и не могла найти ни в выражении его лица, ни в глазах ничего человеческого. Как же так вышло, что преподаватели, интеллигентные люди, допустили к руководству собой такое вот быдло?! Он уже и не пытается скрыть, что превратил вуз в личную вотчину. Создал систему, которая работает персонально на него одного и качает деньги в один карман. Все знают об этом. Все видят. Только никто ничего сделать не может.

– Ты, Вера – ископаемое, – наградил он Веру Александровну метким эпитетом, – оставь Ирочку в покое. Посидит она у вас полгодика, потом я ей место получше найду. Ясно?

– Подпишите мне заявление.

– Не дури, – ректор взял из ее рук бумагу и порвал в мелкие клочья, – пока Зульфия Ильдусовна не защитится, никуда не уйдешь.

– Не имеете права!

– Иди, – он снова расхохотался, – доказывай. Хоть в прокуратуре.

Вера Александровна вышла из кабинета ректора, ощущая себя оплеванной. Да так оно, по сути, и было.

С того дня она уже не могла ходить на работу без отвращения. Некогда любимое дело превратилось в каторгу: тошнило от одного вида учебников и становилось стыдно, когда в аудиторию входили студенты. Ведь каждого из преподавателей смешали с дорожной пылью. И чему эти люди могут научить, если сами превратились в рабов, потерявших свободу и право голоса?

Утром Вера проскальзывала бочком в аудиторию и сидела в ней до конца занятий. Кафедра перестала быть местом, где преподаватели собирались, работали, пили чай и обсуждали студентов: каждый теперь обходил ее за версту. Одна только Ирочка – притихшая и какая‑ то болезненная – восседала на кафедре в гордом одиночестве. Она даже не рискнула перебраться за стол Тамары Львовны: так и осталась на своем прежнем месте.

Невозможно было понять одно: неужели девочка оказалась настолько глупа, что не сообразила раньше – никто не позволит ей фактически руководить! Все прекрасно помнили Ирочку еще студенткой: тихая троечница, бледная моль. Пусть отсиживает свои полгода и отправляется на новую должность, которую припас для нее благодетель.

Но уйдет она или нет, а крепкий и работоспособный коллектив кафедры Камиль Шабанович безнадежно порушил. Занятия велись теперь из‑ под палки: надо, и только. Прежнего задора в работе со студентами ни у кого из доцентов и профессоров не наблюдалось.

Другой разговор, что рельсы, накатанные годами, никуда не делись. Только вот профессионализм превратился из вдохновенного в инерционный. И стыдно было как раз потому, что все понимали – студенты чувствуют, как изменилось отношение преподавателей к работе. Да только не могут ведь люди бесконечно черпать душевные силы в себе! Нужна мотивация и подпитка.

Студенческий театр, который успел завоевать в городе добрую славу и прибавить очков ректору, – даже в Министерстве образования в прошлом году выступали, – умер. Вера не могла и не хотела начинать все сначала: из старой труппы многие получили дипломы в прошлом году, а искать новых актеров не осталось ни запала, ни сил. Да и без Сережи Шматова со всем этим чудом было не справиться.

Сергей закончил учебу: успешно сдал экзамены, защитил диплом и устроился переводчиком в филиал западной компании. Не важно, что Вера Александровна все‑ таки помогла – порекомендовала его директору, другу юности Ильнура. Главное, что Сережа и сам оказался большим молодцом. Как ни странно, именно «Пигмалион» и Верина критика сценария заставили его засучить рукава, чтобы выучить язык в совершенстве.

Вот и вторая очевидная польза после брака Катарины и Петруччио от безвременно почившего студенческого театра.

В отношениях с Сергеем так ничего и не переменилось. Тогда, после возвращения из Ярославля, Вера Александровна затеяла с юным поклонником непростой разговор: пришло время расставить все точки над «i». Хотела объяснить, что не приемлет отношений «учитель – ученик» не только по этическим соображениям, но и по природе своей. Дошло до того, что рассказала мальчишке – никогда такого раньше не делала – историю матери и отца. Он все понимал, слушал с сочувствием, а потом вскидывался и снова убеждал преподавателя в своей любви. Каждый в итоге так и остался при своем мнении.

Получив диплом, Шматов явился к Вере домой с громадным букетом роз и тоненьким золотым колечком – делать официальное предложение. Боже! Она не знала, плакать ей или смеяться. А он убеждал, что будет ждать сколько угодно. Говорил, что готов состариться раньше времени, лишь бы она перестала комплексовать из‑ за разницы в возрасте.

Бедный ребенок. Что с ним было делать?

Он являлся каждую субботу, словно по расписанию, и вез Веру на купленной в кредит машине то в театр, то в кино, то в ресторан. Иногда ей удавалось отвертеться от «культпоходов», сославшись на плохое самочувствие, но получалось это гораздо реже, чем Вере Александровне того бы хотелось.

За время общения Вера полюбила Сережу как сына. Она радовалась его успехам, была благодарна за чуткость и за внимание. Но он‑ то хотел совершенно иной любви! И Вера Александровна была вынуждена наблюдать за его мучениями, по‑ матерински страдая и являясь их же причиной. Радовало только одно: благодаря своей любви Сережа уже добился многого и продолжал стремиться к новым успехам. Он словно постоянно что‑ то доказывал даме сердца...

Защиту Зули, которая была запланирована на октябрь, перенесли. Причина оказалась нетривиальной – кафедра «природоведения» в один прекрасный день оказалась в эпицентре непредсказуемых событий.

Бывают на свете глупые и слишком амбициозные люди – сочетание трагическое, – и, как очень скоро выяснилось, Ирочка была из их числа.

Окончательно сообразив, что занимаемая должность не имеет ни над одним преподавателем кафедры власти, – даже на заседания кафедряне не являются, – она начала искать новые пути доказательств собственной значимости.

Козырь у бедняжки был только один – Камиль Шабанович. Поэтому и швырнула она именно им.

В начале октября Ирочка оповестила добрую половину преподавательского состава учебного заведения о том, что беременна. И не абы от кого, а непосредственно от ректора института! Не постеснялась добавить и несколько слов о том, что в данный момент Камиль Шабанович уже разводится с супругой.

Одному богу известно, какая каша была у нее в голове! Но механизм сплетен любого учебного заведения работает быстро – не прошло и недели, как информация добралась до ушей ректора и даже его семьи.

Что тут началось! Супруга Камиля Шабановича, до этого момента ни разу не появлявшаяся на работе мужа, собственной персоной приехала в институт. И не куда‑ нибудь, а именно на кафедру английского языка. Разговор за закрытыми дверями был трудным и жестким – Ирочка после него ревела как белуга добрых два часа. Даже сорвала занятия на своем первом курсе.

Надо ли говорить, что никто не торопился ее утешить? Невозможно сочувствовать человеку, собственными руками вырывшему себе яму. Какой нужно быть дурехой, чтобы додуматься вытащить на свет божий такой позор, да еще и бравировать им?

Устройство современного мира оказалось за пределами понимания таких «ископаемых», как профессор Орлова: мужчины гордятся тем, что умеют облапошить и обворовать; женщины, им под стать, кичатся порочными связями.

Камиль Шабанович выбрал, на его взгляд, самую мудрую стратегию поведения в сложившейся ситуации – публично не вмешивался. Но персональную беседу наедине с Ирочкой, видимо, провел – она ходила теперь молчаливая и несчастная. А живот действительно рос: это уже все заметили.

Кафедряне занервничали. Недовольство ректора Ирочкой могло выйти всем боком – обещанные полгода вполне способны были превратиться теперь в вечность. В качестве наказания за болтливый язык ректор мог отказаться продвигать по карьерной лестнице свою любовницу. Сходит, родит и вернется, чтобы засесть здесь до старости. От родного ребенка Камиль Шабанович не откажется – будет помогать и поддерживать.

Но вышла вся эта история совершенно другим боком.

Одним жутким ноябрьским утром – шел противный дождь вперемежку со снегом – в аудиторию Веры Александровны до начала занятий прибежала Ольга Валерьевна с испуганными глазами.

– Вера, – бросила она, не здороваясь, – я закрою на ключ?

Студенты еще сонно бродили по коридорам, до звонка оставалось добрых пятнадцать минут. И, кроме двоих преподавателей, никого в кабинете не было.

Вера удивленно кивнула.

– Артур, – Ольга дрожала, – Артур покончил с собой!

– Оль, – Вера Александровна не сразу сообразила: подумала о студенте со второго курса, потом о преподавателе с кафедры физики, – ты о ком?!

– Вера! – Она выпучила глаза. – О сыне Камиля Шабановича! Понимаешь?!

Вера ничего не понимала. Только руки покрылись холодным потом. Она тут же вспомнила Артура – совсем мальчишка, только пятнадцать лет! Неужели, из‑ за неразделенной подростковой любви? Но почему никто не смог остановить?! Полный дом – мамки, няньки.

А парень такой хороший – не в пример отцу. Камиль Шабанович как‑ то принес Орловой несколько стихотворений сына. Просил отредактировать – их потом напечатали в институтской газете. Вера взялась. Тем более для столь юного возраста стихи у Артура были неплохими. О жизни и смерти и еще – о тяжести бытия, что уж совсем странно для мальчика, живущего в роскоши и богатстве. Одно стихотворение – о любви – Вера помнила до сих пор наизусть. Задело оно тогда струны души, большой безнадежной любовью.

– Безответные чувства? – Вера посмотрела на Олю.

– Если бы, – лицо Русалочки покрылось нервными пятнами, – из‑ за отца!

– Как?!

– Так, – Оля всхлипнула, – он считал Камиля идеалом.

– Не может быть... – Слезы, помимо воли, покатились по щекам Веры.

– Ты не знаешь, каким Камиль Шабанович был дома, – Оля тоже рыдала, – рыцарь! Настоящий мужчина. Мы же с Володей бывали у них в гостях.

– Это из‑ за...

– Конечно, из‑ за Ирки! – Щеки Ольги побагровели от ярости. – Артур все узнал.

– Не понимаю, – пробормотала Вера, – у отца‑ чудовища ангел‑ сын.

– Бывает, как видишь, – Оля с надрывом вздохнула, – когда ребенка окружают иллюзии... Пробрался ночью в гардеробную и повесился. Все были дома! Отец его рано утром сам и нашел.

Вере Александровне стало дурно. Она вдруг вспомнила тот ужасный день, когда увидела свисавшую с потолка мать... Пережить такое не пожелаешь врагу!

Но что ж это за мир, в котором совестливые дети искупают вину бессовестных отцов?! У Артура, в отличие от многих ребят, были перспективы и возможности: только живи, радуйся.

– Когда похороны? – обессилев, произнесла она.

– Вер, ты как маленькая, – Ольга посмотрела с укором, – у татар хоронят на следующий день.

– Я поеду на кладбище.

– Не думаю, что нас захотят там видеть. Никто ничего не знает!

– А ты?

– А у меня, – Оля нахмурилась, – старые связи. Никуда от них не денешься: с утра уже позвонили.

– Ясно. Но я все равно поеду, – в голове Веры, как в пустом зале, звучали стихи Артура.

– Как знаешь.

– Конференция отменяется?

Сегодня открывалось трехдневное международное мероприятие в институте – грозился быть министр образования, ждали нескольких профессоров из европейских университетов. В общем и целом событие грандиозное.

– Вот уж не думаю, – Ольга Валерьевна опустила голову, – к двум велено всем собраться.

Как Вера Александровна проводила занятия в тот день – она не помнила. Наверное, все по той же инерции, глубоко отпечатавшейся в ней за двадцать лет преподавания. В два часа поплелась в актовый зал.

И первым, кого она увидела там, был ректор, восседавший в президиуме. Он был серьезен, но ни один мускул на его лице не говорил о том, что еще недавно – всего несколько часов назад – в его жизни произошла трагедия.

Что это? Нечеловеческая выдержка или нечеловеческое безразличие? Как он сумел прийти на работу, как может сидеть здесь, а не возле погибшего сына? Вера так и не сумела понять.

На следующий день были похороны.

А потом закончилось и воцарение Ирочки: ее сняли с должности и уволили приказом по институту. Больше о ней никто ничего не слышал.

Через неделю пришел приказ о назначении Веры Александровны Орловой.

Надо ли говорить, что вступать в расстрельную должность заведующей кафедрой не было никакого желания? Но кто‑ то должен был работать: не бросать же несчастных преподавателей и студентов на произвол судьбы...

Глава 2

Защиту Зулиной диссертации удалось организовать в декабре. От высокого руководства профессор Орлова получила строгое указание провести мероприятие на самом высоком уровне: пригласить именитых профессоров из Питера, из Москвы.

– А если не поедут? – спросила она, глядя в сторону: с недавних пор не могла смотреть ректору в глаза.

– С чего вдруг? – хмыкнул Камиль Шабанович. – Билеты СВ, лучший отель, кэш за участие.

В последнее время он стал часто употреблять не существующее в русском языке слово «кэш», от которого Вере становилось тошно. И мешал с грязью ученый состав при каждом удобном случае. Поговаривали, что Камиль Шабанович, несмотря на трагедию в семье, метит теперь в ректоры объединенного федерального университета и якобы уже имелись предварительные договоренности на самом верху.

Господи! Даже смерть сына не заставила его задуматься!

– И в институте приглашения надо развесить, – задумчиво произнес он, словно что‑ то припоминая, – и в университете. Пусть все приходят, защита будет открытой.

– Хорошо.

– Она хоть два слова связать‑ то может? – поинтересовался он вдруг, усмехнувшись. – Или ты и выступать за нее будешь?

– Не буду.

Вере стало обидно за Зулю: уж у нее‑ то ума и такта было куда больше, чем у этого недочеловека. Только женщину в руководящей татарской среде не принято считать Homo Sapiens. Сыграла свою роль, конечно, и Зулина манера строить из себя идиотку в присутствии представителей сильного пола. Вера Александровна не могла признать пользу такой «женской мудрости».

– Ладно, посмотрим, – кивнул он, – я тоже приду.

Посчитав на этом аудиенцию законченной, Вера торопливо вышла за дверь.

Зулиной защитой занималась вся кафедра. Преподаватели рассылали приглашения, бронировали гостиницы, покупали билеты, заказывали машины, на какое‑ то время превратившись в филиал туристического агентства. Кафедряне скрипели от ярости зубами – впервые на памяти даже самых старых сотрудников института подобные вопросы решал не сам аспирант, а преподавательский состав. Но пойти против власти никто не умел: наемные батраки, холуи безвольные.

За неделю до защиты лично по указанию ректора была выделена одна из самых больших аудиторий в новом здании. В нее согнали почти всех уборщиц института со швабрами, тряпками и заставили вылизать каждый сантиметр пола и стен. Потом кабинет закрыли, отменив по такому случаю все занятия, которые должны были в нем проходить еще несколько дней.

Непосредственно в день события кафедра была в сборе и при полном параде с раннего утра. Праздничную атмосферу, видимость которой создавали белые блузки преподавателей и тщательно отутюженные костюмы, нарушали тяжелые взгляды и кислые мины. Хорошо, в то утро никто из руководства не видел лиц кафедрян.

– Вера, – ворчала Варвара Тихоновна, – зачем ты только в это дело ввязалась?! Нам всем достается.

Вере Александровне показалось, что она выражает общую мысль.

Но, как ни странно, мнения разделились. Ольга, Гульнара и Ангелина стали защищать заведующую, доказывая, что, если бы не Зульфия, от кафедры давно бы не осталось камня на камне. В подтверждение своих слов приводили примеры: почти все кафедры в институте уже расформированы, с кем‑ то объединены. Могли бы и «англичан» соединить с какой‑ нибудь «контрастивной лингвистикой». Вот уж чего бы никому не хотелось!

К тому моменту, когда пришла пора перемещаться в заветную аудиторию, отношение к Зульфии Ильдусовне перестало быть однозначно‑ критичным.

Вера Александровна не сомневалась, что при необходимости коллеги поддержат ее аспирантку: бросать «своих» в беде было не принято.

Итак, час настал.

Ректор уже занял в аудитории свое место рядом с Зулиным мужем. Чинно расселись гости, прибывшие из двух столиц. Зал был полон, но не начинали – ждали министра. Тот прибыл с десятиминутным опозданием. Лицо ректора расцвело при виде начальства, он вскочил, поприветствовал церемонно и проводил высокого гостя на место. За его спиной суетливо оглянулся, нашел глазами Веру и махнул рукой – «начинай! ».

Профессор Орлова встала за кафедру. Обвела аудиторию взглядом, дожидаясь, когда тучный министр образования наконец усядется, и застыла с открытым ртом – приготовилась заговорить, но не успела. В самом последнем ряду в окружении коллег из университета, – некоторых Вера знала в лицо, – сидел Виктор Павлович Кац! Он приветственно махнул ей рукой и весело подмигнул.

Рот Веры Александровны захлопнулся. Она не видела Виктора Каца целых шесть месяцев и старалась не думать о нем – разве что подсознание время о времени дарило сны с его участием. Виктор радостно улыбался ей, а она стояла и смотрела на него, онемев.

– Вера Александровна, – услышала научный руководитель преувеличенно вежливый голос ректора, – просим вас!

И Вера заговорила: торопливо представила аспирантку и передала слово ей. А ведь заранее приготовила речь, которая при виде Виктора выскочила из головы.

Настал Зулин черед.

Сколько уже было в жизни профессора Орловой защитившихся аспирантов! А каждое выступление своего подопечного она переживала как собственную защиту.

Зуля шла к кафедре – божественно красивая в своем шикарном брючном костюме, – а Вера тряслась от страха. Вдруг что‑ то забудет сказать? Или разволнуется, не сможет грамотно изложить материал. За десять минут непросто раскрыть суть трехлетнего труда! Да еще и сделать это нужно с правильной интонацией – легко, непринужденно. Так, чтобы гости заслушались.

Конечно, они вместе написали доклад и проштудировали его вдоль и поперек. Но слишком уж серьезное собрание подобралось! На месте Зулиного муженька Вера не стала бы усложнять жизнь жены. К чему присутствие на защите министра, ректора? Зачем такое количество ученых гостей?

Пока она дрожала как осиновый лист, Зульфия Ильдусовна положила перед собой доклад, красиво оперлась о кафедру и начала. Рассказала о целях, задачах и научной ценности диссертации; поведала о структуре и ходе литературного исследования – обо всей той ученой чепухе, которой предваряют изложение сути самой работы. Речь Зульфии была резвой, уверенной. Где‑ то – очень серьезной, а где‑ то игривой. Она не забывала разряжать обстановку приставшими случаю шутками и смотреть на аудиторию таким профессиональным преподавательским взглядом, словно обращалась к каждому.

Вера Александровна ощущала состояние собравшихся на защиту людей и могла безошибочно назвать его – восхищение! Зачарованный ректор едва заметно поднял большой палец, глядя на Веру, и изумленно покачал головой. Кажется, это была победа!

Зуля, ничуть не смущаясь, отвечала на вопросы заезжих профессоров – тем более что они любезно предоставили список заранее. Не могла же Вера Александровна пустить такой важный момент на самотек, зная, что прибудет начальство.

Министр, отсидев ровно двадцать минут, поднялся и, молча раскланявшись с Зулей, вышел. В аудитории сразу стало легче дышать. Приглашенные откинулись на спинки кресел, и вопросы посыпались как из рога изобилия – уже безо всякой подготовки. Зуля и на них отвечала прекрасно. Где знала – по существу, где не очень – красиво выкручивалась. Ее ораторским способностям можно было лишь позавидовать.

Проведя со своей аспиранткой три года бок о бок, Вера, как теперь выяснилось, не успела узнать всех ее тайных способностей. И открытие было приятно втройне.

Вера перехватила взгляд Виктора Каца, устремленный на Зулю, и заметила то же, что и у всех остальных, – восхищение. Но если в глазах прочей публики ей было отрадно видеть восторг, то эмоции Виктора неприятно задели. Вера Александровна усмехнулась сама себе: нашлась собственница. Да еще и безо всяких на то оснований.

Наконец три часа спустя любопытство всех и каждого было удовлетворено, защиту признали состоявшейся единогласно.

Зуля поблагодарила научного руководителя, членов диссертационного совета, гостей. Вот и все! Вера подумала о том, что за время аспирантуры Зуля стала для нее близким человеком: так часто бывает. Потом, конечно, эта связь истончится, а когда‑ нибудь и вовсе исчезнет, но сейчас она была в своем апогее. Выглядела осязаемо‑ крепкой.

По выражению лица аспирантки профессор Орлова догадывалась, что и Зуля чувствует то же самое.

Банкет в честь защиты должен был состояться в шикарном загородном ресторане. Автобусы уже ждали внизу. Гости, объединяясь в группы по интересам, заторопились на выход. Только Вера, погруженная в свои мысли и выжатая эмоционально, осталась сидеть на месте.

– Здравствуйте, Вера! – услышала она голос Виктора над своей головой.

– Здравствуйте! – Вера подняла на него глаза и тоже не сдержала улыбки.

Виктор Павлович явился при полном параде: отличный темный костюм, белая рубашка, роскошный бордовый галстук и даже запонки – если она что‑ то понимала в этом, с рубинами.

– Поздравляю, – он неожиданно нагнулся и поцеловал Веру в щеку, но промахнулся. Его губы коснулись уголка ее губ.

В замешательстве Вера поднялась с места, но вместо того, чтобы уйти, застыла перед Виктором.

– Спасибо, – голос ее безнадежно сел.

– Честно скажу, не ожидал, – и с голосовыми связками Виктора тоже было что‑ то не так.

– От меня?!

– От Зульфии Ильдусовны. – Он поедал Веру взглядом. – Я пришел, увидев в приглашении вашу фамилию: плакаты по всему университету развесили. А тут еще и талантливая аспирантка!

– М‑ м. – Вера снова почувствовала противный и в то же время смешной укол ревности. – Зуле остается лишь позавидовать!

– Только не вам, – он улыбнулся, – вы – самая прекрасная женщина из всех, кого я знаю.

Вместо того чтобы поблагодарить за комплимент, Вера Александровна смущенно опустила глаза.

– Вера, – Виктор Павлович сделал шаг к ней, удалив разделявшее их расстояние, – зачем вы меня обманули?

Она отпрянула:

– В чем?

– Что вы, как маленькая, – произнес он с упреком, – дали мне чужой телефон. Могли бы просто отказать: мы же взрослые люди.

– Ерунда, – Вера тряхнула головой, – это мой номер!

Она произнесла цифры вслух. Виктор слушал, нахмурившись, а в конце заулыбался.

– Так вы записали восьмерку как тройку! А я весь измучился...

– Вы мне звонили? – Сердце Веры забилось быстрее.

А ведь она ждала его звонка. До конца лета надеялась, что Кац захочет продолжить знакомство, но он пропал. Вера решила тогда, что второго Маркова – ветреного, непостоянного – не переживет: та боль еще только‑ только утихла. Поэтому и не стала звонить сама.

– Да, – Виктор кивнул, – а нарывался на сердитого мужика. На девятом звонке он пообещал мне устроить не «Веру Александровну», а «Кузькину мать».

– Вы подумали, что я замужем? – улыбнулась она, расправляя плечи.

– Подумал, – согласился Виктор, – но только вначале. Потом понял, что вы бы и дня не прожили с таким жутким хамом!

– Спасибо.

– Пожалуйста.

Они рассмеялись.

Вере давно нужно было идти в автобус, но они оба не могли сдвинуться с места: так и стояли, поедая друг друга глазами.

– Вы на банкет поедете? – наконец спросила она, заранее зная ответ.

– Я же не гость, – Кац улыбнулся одними уголками рта, – а вам и вправду пора! Все давно ждут.

– Да‑ да, – Вера беспомощно покачнулась на своих каблуках, но так и не сделала ни одного шага в сторону двери.

– Идите, – печально попросил он.

– Не могу, – призналась Вера Александровна честно, – отпустите меня.

Ее слова прозвучали командой к действию: Виктор приблизился к Вере, крепко ее обнял.

И тут распахнулась дверь аудитории.

– Верочка, ты скоро? – раздался скрипучий голос Варвары Тихоновны.

Они отскочили друг от друга, но слишком поздно: в глазах Вериной несостоявшейся мачехи уже светился лукавый огонь.

– Я иду! – отозвалась Вера.

– Можешь не торопиться, детка.

Варвара Тихоновна театрально попятилась и прикрыла за собой дверь.

Не говоря больше ни слова, Вера бросила на Виктора прощальный взгляд и вышла из аудитории – Варвара Тихоновна, как она и предполагала, ждала, прислонившись спиной к стене.

– Не такой видный, как прежний, – весело поделилась наблюдениями старшая коллега, – но сойдет! После сорока нечего привередничать.

– Варвара Тихоновна! – произнесла Вера с укором.

– Ладно‑ ладно, – рассмеялась она, – лишь бы порядочный! Не как тот.

Эти слова расстроили Веру: перед внутренним взором снова возник Марков. И почему его образ, в отличие от самого хозяина, оказался таким живучим?! Как же она устала мысленно возвращаться назад и оглядываться на мужчину, которого больше нет.

Неоплан ехал плавно и весело. Неугомонный ученый состав, пребывая в приподнятом состоянии духа после успешной защиты, не дотерпел до ресторана. Пока ждали научного руководителя, откуда‑ то взялась бутылка виски, одноразовые стаканы и предложение выпить за дружбу между университетами.

– Не федеральными, надеюсь? – сыронизировала Русалочка. Давно уже Ольга не была в таком бодром настроении.

– А какие вам больше нравятся? – тут же отреагировал на ее замечание московский профессор.

Сегодня Ольга Валерьевна, умело подкрашенная, завитая в локоны, превратилась в себя прежнюю.

– Государственные, конечно! – она улыбнулась.

– Тогда, простите великодушно, – он поднял пластиковый бокал, – пьем за Москву и за Питер!

– А как же мы? – обиделась она.

– А вы, – профессор улыбнулся, – перебирайтесь к нам!

Ольга надула губки и отвернулась к окну.

– Я серьезно, – услышала Вера горячий шепот профессора, – лично вам с удовольствием помогу!

Автобус выехал на загородную трассу, шум и хохот в салоне стали громче. Только у Веры пропало настроение веселиться – она смотрела в окно на заснеженные деревья и думала об Илье. Варвара Тихоновна, примостившаяся рядом, то и дело с любопытством заглядывала ей в лицо, и Веру раздражали эти бесцеремонные взгляды. Но что с пожилого человека возьмешь?

К счастью, в ресторане, где гостей встречала Зуля с супругом, Варвару Тихоновну усадили от Веры подальше. По закону жанра она должна была быть в президиуме: рядом с хозяевами торжества и именитыми гостями.

– Вас кто‑ то расстроил? – Зульфия чутко уловила настроение Веры Александровны.

– Нет, – она отрицательно качнула головой.

– Вы не довольны тем, как прошла защита? – продолжала допытываться аспирантка.

– Что вы, Зуля, – Вера запротестовала, – вы выступали великолепно. Ваш успех на сто процентов заслужен.

– Спасибо, – Зульфия царственно улыбнулась, – но я же вижу, что‑ то не так.

– Вспомнила одного человека, – призналась Вера, – которого давно с нами нет.

– Вы о Маркове? – сразу поняла Зульфия, лицо ее помрачнело.

– Да, – она взглянула удивленно.

– Давайте проведем официальную часть, – попросила Зуля, – а потом поговорим спокойно. На втором этаже есть отдельные кабинеты.

– Хорошо.

Момента, когда виновницы торжества решились встать из‑ за стола и скрыться в другом помещении, Вера дождалась с трудом. Зуля провела ее по широченной деревянной лестнице с резными перилами и усадила на мягком диванчике одного из «кабинетов». Следом прибежал официант.

– Что вы пили? – поинтересовалась у Веры Зульфия.

– Воду без газа.

– Не годится, – она мотнула головой и обратилась к официанту: – Принесите нам Chivas.

Он поклонился и уже отправился исполнять указание, как Зуля остановила его.

– Минутку! – Он вернулся. – Я имею в виду бутылку и два бокала.

– Прекрасно, – улыбнулся официант, ничем не выдавая своего удивления. Разве что брови его слегка дернулись, но тут же вернулись на место.

– Мне кажется, – тихо проговорила Зуля, когда официант ушел, – вы были влюблены в Илью Владимировича.

– Была. – Вера не видела смысла скрывать: в искусстве притворства она так и не поднаторела.

– Зря, – Зуля тяжело вздохнула и отвела взгляд.

Странная оценка. Разве любовь выбирают?

– Вы знаете, что Марков настойчиво хотел стать моим любовником? – вдруг спросила она.

– Откуда? – Вера посмотрела на Зулю внимательно. – О ваших отношениях я могла только догадываться. Но вы же говорили, что были едва знакомы.

– И да, и нет.

Официант принес бутылку, и Зульфия замолчала, дожидаясь, пока он разольет виски по бокалам.

– Между нами ничего не было, – Зулино лицо передернулось брезгливой гримасой, – но он приложил много усилий. Думал, я именно такая дуреха, какой кажусь!

– Мне казалось, Илье Владимировичу нравились умные женщины, – произнесла Вера задумчиво.

– Не сомневаюсь, – не стала спорить Зуля, – но от меня он хотел не любви.

– А чего же?

– Должности ректора, – она презрительно хмыкнула, – полагал, я буду помогать ему, если он затащит меня в постель. Ужас и только!

– Да уж, – Вера закашлялась.

– Он надеялся на информацию о Камиле Шабановиче. На компромат. На то, что стану влиять в его пользу на мужа. Представляете?!

Вера молча пожала плечами.

– Понимаю, – Зуля вздохнула, – а вот я ненавижу мужчин! Все они – лжецы и предатели!

– Так уж и все?

– От Маркова была хоть какая‑ то польза, – не расслышала она реплики Веры, – этот тип помог мне понять, чего я на самом деле хочу от жизни! Ладно, давайте выпьем!

Зуля быстро свернула тему: о Маркове они больше не говорили.

Девушка – видимо, все‑ таки сказалось напряжение во время защиты, хоть внешне это было и незаметно – опьянела после первого же бокала.

Потом отлучилась ненадолго, умолив Веру Александровну подождать, а вернулась другим человеком: нервная, возбужденная, с неестественно сверкающими глазами. Вера даже побоялась заглядывать ей в зрачки, чтобы не подтвердить ненароком свои опасения. Просто встала и хотела уйти, но Зуля схватила ее за руки и попросила остаться так жалобно, что она не смогла отказать. Безвольно опустилась на диван.

А Зульфия начала вдруг рассказывать о своем детстве. О семье, в которой родилась и росла. Она говорила полушепотом, так же – удивительная способность – то плакала, то хохотала. Слушая ее рассказ, Вера не могла даже пошевелиться: такой ужасной раскрылась перед ней правда жизни. Волосы вставали дыбом от диких подробностей, которые Зуля на нее изливала.

Глава 3

Всю субботу Вера Александровна продолжала думать о Зуле – история жизни девушки возникала назойливыми картинами в ее голове.

Зульфия родилась третьим ребенком в семье. Братья – близнецы – были старше ее на пятнадцать лет и никакого интереса к маленькой девочке не проявляли. Сколько Зуля себя помнила, всегда ею занималась лишь мать. В их семье было принято четко разделять обязанности женщины и мужчины. Отец зарабатывал деньги. Мать «сидела дома», как в советские времена было принято говорить. Воспитывала детей и вела хозяйство.

Отец никогда не отказывал жене в деньгах – хочешь, найми няню, уборщицу, кухарку. Но почему‑ то у матери Зули была мания все делать самой. Так уж ее воспитали. Зато именно благодаря этому воспитанию она и вышла замуж за мужчину, который стал «большим человеком».

Ильдус, когда пришло время жениться, поехал выбирать невесту в аул, в котором когда‑ то родился его отец: там обычаи были строгие. Девочек с детства приучали уважать мужчину – кормильца и хозяина в доме. И, кроме того, все обо всех было известно. Старые тетки – сестры отца – нашептали племяннику, что в ауле есть пять девиц на выданье, но самая трудолюбивая и послушная – Аниса. Никто ее ни разу не видел без дела, никогда она не появлялась на улице с парнями. Зато мать с отцом не могли на дочку нарадоваться: весь дом на ней. Прекрасная жена будет достойному джигиту!

А разве Ильдус был не достоин?! Его отец с юности переехал в город, поступил в университет и забрался высоко по партийной линии. Сейчас он – большой начальник и вхож в самые высокие кабинеты. А то, что сам Ильдус пока рядовой инженер на заводе – так это временно. Отец уже все обдумал. Скоро русского директора отправят на пенсию – всего ничего, лет шесть подождать осталось – и будут назначать на должность татарина. Так в республике принято: чередовать руководителей по национальному признаку, чтобы и тех, и других было у власти поровну: и тогда никакой вражды. Система простая: директор – русский, значит, заместитель должен быть татарином. Начальник отдела – татарин, значит, его правой рукой должен быть русский.

Но на заводе было как раз одно нарушение: у русского директора в заместителях был русский мужик. Умный, талантливый, слов нет. Но руководство республики такую расстановку сил не одобряло, а значит, отправят обоих на пенсию, как только наступит срок. Вот к этому‑ то моменту Ильдусу и предстояло как следует подготовиться. С помощью папы, конечно.

Пока время в запасе оставалось, а карьера была намечена, надо было жениться. Что это за руководитель без семьи и детей?! Несолидно. Да и семейное положение всегда принимается во внимание при назначении на начальственную должность. Ильдус уже нацелился на одно промежуточное местечко: нужно было лишь помочь человеку уйти.

Можно было, конечно, выбрать в жены одну из своих подруг: Леночку, Натусю или Гузель. С каждой было неплохо, душевно, и каждая думала, что она – единственная. Но отец делать это Ильдусу категорически запретил. Что это за будущая жена, которая в постель ложится до свадьбы, себя не блюдет?! И самое главное – супруга должна быть татаркой. Из родного аула.

Разве можно метисов плодить? Это и не человек – ни то ни другое. Не надо ему таких внуков.

Ильдус подумал‑ подумал и согласился с отцом: тому виднее. Эти [3] – всему голова, ему и решать. Вот и отправили Ильдуса в деревню. А уж там с подачи теток и одобрения отца он выбрал в жены себе Анису. И, правда, девушка хороша – трудолюбивая, заботливая, симпатичная. Чего нос воротить?

Гузель, Натуся и Леночка горько плакали, провожая Ильдуса в чужие мужья. Конечно, отдельно: по очереди. Он ни одну не обидел – провел с каждой прощальную ночь и подарки не забыл подарить. Одной – золотые серьги, другой – браслет, третьей – кулон с бриллиантом. Заодно и кольца обручальные в том же магазине купил. Тянуть‑ то чего?

Продавщицы в ювелирном только рты раскрыли от зависти, когда он покупки делал. Каждая мечтала быть на месте его невесты – это он по глазам их видел. Сидят здесь среди золота, а вряд ли их ухажеры хоть на булавку паршивую, на два грамма, раскошелились.

Ильдус был мужчина порядочный: все как есть подругам своим преданным объяснил. Дескать, воля отца! Не имею права ослушаться. Силой ведет под венец, и жену сам подобрал.

– Это Средневековье какое‑ то! – возмущалась Леночка, кандидат медицинских наук.

– Бриллиантик мой, – подлизывался Ильдус, не получивший еще свою порцию ласк от девушки, – отец есть отец!

– Уйди из дома! – горячилась она. – Живи у меня!

– Не могу, кызым [4], – продолжал ластиться он, – проклянет!

– Что за предрассудки?! – Лена была возмущена. – Шестьдесят третий год! На Западе сексуальная революция!

– Давай и мы, как на Западе, – вкрадчиво предложил Ильдус, – хочешь?

– Ты о чем?!

– Будем и дальше встречаться, – прошептал он и притянул ее к себе, чтобы жадно поцеловать.

С Леной они все‑ таки расстались: та оказалась девушкой гордой. С Гузель и Натусей тоже.

Ильдус сильно переживал крушение прежней жизни. Даже не удержался: сразу после свадьбы рассказал все жене. Думал, ей будет лестно, что он отверг стольких красавиц ради нее.

Можно себе представить, какой «счастливой» была первая брачная ночь Анисы!

Но муж есть муж – господин на всю жизнь. Она и хлопотала вокруг него как заведенная. Правда, научилась потихоньку делать все так, как ей нравится. Даже переехала в отдельную комнату, когда Айдар и Айрат родились. Дескать, ночью она к ним часто встает. Зачем Ильдусу просыпаться? Он устает на работе – пусть отдыхает как следует.

Годы шли. По карьерной лестнице Ильдус двигался, как было задумано. Директором завода стал. Общался теперь с важными людьми, часто приглашал дорогих гостей к себе в дом – от души хвастался стряпней жены.

Был среди его близких друзей один шустрый паренек – Марк. Только двадцать пять лет, а уже подобрался близко к главе республики – то ли помощником, то ли советником. Этой дружбой Ильдус особенно дорожил, хотя не мог себе объяснить почему. Предчувствие.

Второй раз Аниса забеременела уже в возрасте – сыновья подросли, отдалились. Теперь мальчишки все больше времени проводили с отцом, а она оставалась одна. Вот и мечтала о дочке. Аллах услышал ее: родилась Зульфия.

Мать души не чаяла в позднем ребенке. Все время проводила с девочкой: идет в кухню – Зулю в коляске везет с собой, моет полы – и дочка тут же ползает рядом. Ильдус чем больше получал власти, тем реже бывал дома: работа, встречи, банкеты. Нельзя сказать, чтобы Аниса и раньше по этому поводу горевала, а с тех пор, как у нее появилась дочь, и вовсе стала счастливой женщиной.

Зульфия росла не только красивой, но и талантливой. В десять лет выиграла танцевальный конкурс по центральному району. В одиннадцать заняла первое место на олимпиаде по английскому языку. Училась всегда на «отлично».

В двенадцать на нее уже стали засматриваться мужчины на улице, к огромному беспокойству матери. Аниса дочку свою одну никуда и не отпускала: на музыку, в школу, в кружок – везде за руку. Ильдус ругал ее за то, что носится как «наседка с яйцом», хозяйство забросила. Но сам поглядывал на дочь с интересом и даже, кажется, гордостью: неужели у него в доме подросла такая красавица?!

А в начале девяностых грянул гром. Нельзя сказать, чтобы Ильдус не ожидал перемен, но о том, что они могут коснуться его, всерьез почему‑ то не думал. Руководитель он грамотный, годами проверенный: кому надо смещать? Но кресло директора под ним ходуном заходило. Как в шторм.

Сама идея существования завода в качестве государственного предприятия оказалась теперь под вопросом! Откуда‑ то явились коротко стриженные мужики с набитыми деньгами карманами и объявили о приватизации завода в свою пользу. Дескать, куда надо, уже заплачено: «осталось дождаться документального подтверждения, и будем устанавливать собственные порядки».

Ильдус, недолго думая, бросился за помощью к Марку, успевшему прекрасно устроиться в хаосе нового времени. Как раз в посредниках между государственными ресурсами и личными интересами он и служил.

– А чего ты хотел, старик? – весело поинтересовался сорокалетний баловень судьбы.

– Дальше работать, – пробормотал директор.

– Деньги есть? – прямо спросил он.

– Сколько?

Марк назвал. Наполовину седые волосы на голове Ильдуса встали дыбом. Собеседник все понял по выражению его лица.

– Ты же десять лет крупным предприятием руководишь, – изумился он, – неужели не воровал?

– Брал, да не так! – вырвалось у ошалевшего руководителя.

– Ясно. – Марк вдруг перестал хохмить, глаза его стали серьезными. – Тогда можно как в сказке. Отдай самое ценное, что имеешь!

– Квартиру? – не понял Ильдус.

– Не смеши, она пока еще заводская.

– Не понимаю, Марк, – взмолился вмиг постаревший директор, – ты объясни! Все, что хочешь, отдам.

– Я жениться надумал, – спокойно произнес Марк, – на твоей дочери. Ждал только, когда сам ко мне придешь.

– На Зуленьке?! – Последней фразы Абсолямова Ильдус от волнения не расслышал. – Она же ребенок! – и тут же спохватился: – Через четыре года, конечно, женись. Ей как раз восемнадцать будет. Отца она не ослушается.

– Вот это не факт, – покачал головой Марк, – сейчас молодежь очень вольная. Влюбится в красавца ровесника, и пиши «пропало».

– Не влюбится. – Ильдус так разгорячился, что даже стукнул кулаком по столу: – Я прослежу!

– Долго ждать, – глаза Марка сузились, сверля директора, – я за Зульфией два года уже наблюдаю. Выросла девица. Пора.

– Побойся всевышнего!

– Не хочешь – как хочешь. – Марк поднялся, собираясь проводить гостя из кабинета. – Меня уже ждут.

Ильдус покорно встал.

– Я дочь твою больше жизни люблю, – сказал вдруг Марк, и Ильдус увидел, как в глазах его сверкнули настоящие слезы.

Ушел он разбитым. Дома набросился на жену. Отчитал за новое платье Зульфию. Вот зачем так наряжается?! Ходишь в школьной форме и ходи. Чего ради шить новые наряды? Вон, результат.

Последней фразы он вслух не сказал, только подумал. Но через некоторое время остыл, подозвал дочку к себе.

– Зуленька, тебе Марк абы [5] нравится? – спросил он, убедившись, что жена ушла в свою комнату.

– Ничего так, – кивнула она, – только старый.

– Какой же он старый, кызым [6]?! – театрально изумился отец. – Это я старый!

– А ты меньше работай, будешь лучше выглядеть, – напутствовала дочь, и Ильдус подумал о том, какой она действительно стала вольной.

– Не могу, – он вздохнул тяжело, – ты же новые платья любишь. И вкусно покушать. На все деньги нужны!

Зуля только презрительно хмыкнула в ответ.

Похоже, воспитывать дочь он опоздал – мать ее распустила совсем. Может, действительно выдать замуж, пока не поздно? А то, как знать. По виду Зульфии все шестнадцать: и бедра, и грудь. Не приведи всевышний, в подоле ему принесет.

– Марк абы приглашает нас с тобой в гости, – неожиданно для себя произнес он, – ты же дом его новый не видела? Там пруд с рыбами, кролики есть.

– А мама? – вместо ответа спросила дочь.

– Мама в гости ходить не любит, – отрезал он, – сама знаешь.

К воскресенью все было устроено. Марк на своей прекрасной даче ждал дорогих гостей. В осеннем саду стоял накрытый стол, на мангале дожаривался шашлык, баня была готова. Дом оказался идеально прибран и благоухал свежестью: хозяин накануне вызвал для генеральной уборки теток из администрации. Не тех, конечно, которые бумаги перебирают, – других, по хозяйству. Эти за лишнюю трешку не только жилище вылижут, все что угодно.

Зуля надела нарядное платье: пышная юбка до колен, верх по фигуре, рукавов нет. Сентябрь стоял на удивление жаркий. Марк, как увидел ее, так и ахнул. Глаза его засверкали.

Пригласил гостей к столу, угощал. Мужчины выпили немного вина. Марк и Зульфии предлагал – девочка уже большая совсем, – но она отказалась. Аниса никогда не пила, и она тоже не будет. Перекусив, мужчины собрались в баню, а Зулю отправили в дом смотреть «видик». Тогда этот чудо‑ агрегат был еще редкостью.

Марк порылся в кассетах.

– Фильмы для взрослых любишь? – с загадочной улыбкой спросил он.

Девочка завороженно кивнула.

– Про отношения, – уточнил мужчина, – Франция – Великобритания. Недавно вышел, я еле достал.

– А как называется?

– «Горькая луна», – сказал Марк и вставил в гнездо кассету, – перевод только не очень.

Название Зулю не впечатлило, но она все равно завороженно уткнулась носом в экран, как только Марк абы ушел. По морю плыли белые титры. Запомнилось имя «Хью Грант». Об этом актере она уже слышала – значит, хороший фильм!

Огромный океанский лайнер, бескрайние просторы. Зуля смотрела с нарастающим любопытством. Какая красивая девушка! Только почему она плачет? И вот снова она. Уже танцует в обтягивающем черном платье с открытой спиной.

Забывшись, что она не дома, Зуля, как обычно, подтянула ноги к себе – поставила их на край кресла и положила подбородок на колени.

Сюжет определенно нравился ей. Немолодой писатель – наверное, возраста Марка – встретил в автобусе юную девушку и влюбился. Долго ее искал. Нашел случайно и начал так красиво ухаживать! А потом они оказались у него дома. Возле камина. И вот целуются – ничего себе! – он стаскивает с девушки платье. Зуля на мгновение прикрыла ладошкой глаза, а потом бросила испуганный взгляд на дверь. Нет, никто не должен войти: папа с Марком уже в бане.

Любопытство взяло верх – она продолжала смотреть фильм. А через мгновение в комнату вошел дядя Марк.

Зуля вспыхнула от стыда и торопливо опустила ноги на пол.

– Мне, – поперхнулся он и просипел, – нужны простыни.

И набросился на нее...

– Ты, кызым, наверное, сама виновата, – шептал Ильдус и гладил плачущую дочку по голове, когда водитель, как всегда, безучастный, вез их домой, – зачем такое платье надела? Еще и сидела перед телевизором, как всегда, ноги задрав?

Зульфия нервно трясла головой: говорить она не могла.

– Марк абы не хотел плохого, – продолжал он, – пришел за простынями для бани. А тут ты в таком виде. Он же мужчина!

Зуля заплакала еще горше.

– Никому не скажем, не бойся. Эни [7] не узнает!

Девочка закрыла лицо руками и мысленно поклялась себе, что сохранит позорную тайну до конца своей жизни.

Но прошел всего месяц, и она почувствовала, что мать стала относиться к ней совершенно иначе: резко и даже грубо. При виде Зули ее лицо теперь не озарялось солнечной улыбкой, а сморщивалось печеным яблоком. Зульфия плакала, умоляла сказать ей, в чем дело. Но мать упорно молчала. А в глазах ее застыл отпечаток презрения.

Неужели догадывается?! Неужели мать способна определить позор дочери по одному только взгляду?!

Учиться Зульфия с тех пор не могла – все уроки забросила. Да и в школу ходила с трудом: ей казалось, что и учителя, и одноклассники видят ее насквозь.

Полгода прошло в невыносимых мучениях, Зуле исполнилось пятнадцать: даже в этот день мать не подошла к ней, не поздравила. Зуля плакала столько, что, казалось, душа вот‑ вот выльется из нее со слезами.

На следующее утро мать вошла в комнату дочери и впервые за долгое время заговорила. Но произнесла она вслух одну‑ единственную фразу.

– С кем почернела, с тем пусть обелится!

И Зуля прекрасно слышала, как в ее голосе вибрирует злоба.

С того момента Марк стал приходить к ним в дом каждый день. Зуля запиралась в своей спальне, не выходила. А отец с матерью тем временем обсуждали что‑ то с Марком, писали бумаги. Прошло совсем немного времени, и Ильдус открыл дочери глаза на происходящее: они с мамой приняли решение отдать ее замуж. Марк абы – порядочный человек – от нее не отказывается. Договорился в администрации, все документы собрали: так что в связи с особыми обстоятельствами, им уже выдали разрешение на брак. Ничего, что она молода. В прежние времена девушки куда моложе ее выходили замуж.

Летом сыграли свадьбу. Мать и все родственницы со стороны невесты плакали, когда Марк забирал новобрачную. Бедная Зульфия так и не поняла, то ли из верности традициям, то ли из настоящей жалости к ней.

Со временем Зуля смогла осознать, что именно она испытывает к Марку – ненависть и отвращение. Но эти чувства были ничуть не хуже тех, которые она ощущала к матери и к отцу.

Ильдус жестоко предал ее. Аниса поверила, что во всем виновата дочь.

Со временем мать, конечно, «простила»: стала приезжать к Зуле в гости, расспрашивать о делах. Девушка отвечала односложно. Ей было ясно только одно – сама она уже не станет прежней. Все доброе и ласковое, что было в ней, эти люди убили.

Зульфия потребовала у Марка, чтобы он перевел ее в другую школу, при университете. Водитель привозил ее и увозил, она ни с кем не общалась. Никто ничего не знал о ее семейном положении и душевной травме – все думали, зазнавшаяся дочка богатых родителей.

Ее отец и был теперь «новым русским», как стали говорить, не обращая внимания на национальность. Марк свое слово сдержал: в качестве калыма [8] Ильдус получил завод. Что именно Марк сделал, чтобы нейтрализовать тех парней, которые собирались участвовать в приватизации, ведомо только ему одному. Даже сам Ильдус, как бы ни мучило его понятное любопытство, остался без ответа на этот вопрос.

После школы Зуля поступила на романо‑ германское отделение университета. Могла бы сама – знаний хватало, но ей было лень готовиться к экзаменам, нервничать. Устроил все муж, она лишь присутствовала.

К семнадцати годам на Зулю навалилась апатия: жизнь ее проходила мимо и зря. В богатстве, в роскоши и совершенно бессмысленно. Детей от Марка рожать она не собиралась: обойдется, старый ишак! Хоть небольшая, а месть.

Зуля многое поняла, когда решилась много лет спустя досмотреть тот ужасный фильм – «Горькая луна» – до конца. Она увидела главное – смысл отношений мужчины и женщины состоит во взаимном уничтожении друг друга. Марк убил ее еще тогда, в детстве. И она со временем придумает способ борьбы с ним. И пусть сама идея разрушения мужа и ее воплощение займут много лет – торопиться ей некуда.

У нее в запасе целая никому не нужная жизнь.

Глава 4

От долгих размышлений о Зуле – в сравнении с жизнью бедной девочки собственная судьба теперь казалась Вере счастливой – у нее страшно разболелась голова. Она выпила таблетку и забралась в постель, надеясь уснуть, но тут некстати раздался звонок. Опять забыла выключить звук на мобильном телефоне!

– Алло! – печально произнесла она в трубку.

– Здравствуйте, Вера! – послышался радостный голос.

– Виктор?! – удивилась она, садясь на подушках. – Какими судьбами?

– Подумал, что вы уже пришли в себя после банкета, – игриво сообщил он, – решил предложить оздоровительную прогулку.

– Не пришла. – Вера Александровна тяжело вздохнула. Виктор, конечно, ошибался в причинах ее недомогания, но проводить разъяснительную работу было лень. Пусть думает что хочет! После алкогольных приключений в поезде Москва – Ярославь имеет полное право.

– Давайте помогу, – произнес он сочувственно.

– Чем?

– Свежим воздухом, бассейном, беседой. Чем пожелаете!

– Виктор, простите, – Вера завела привычную песнь, приклеившуюся к ней благодаря Сереже, – нет настроения. И чувствую себя неважно.

– Вот и надо встряхнуться! – К досаде Веры Александровны, он не отставал. – Пойдемте в театр. У меня два билета.

– Вы же говорили, бассейн, – не сдержавшись, засмеялась она.

– Вне всяких сомнений! – поторопился заверить он. – Через сорок минут жду у вашего подъезда. Черная «Тойота».

– А куда мы идем? – торопливо выкрикнула Вера, понимая, что он вот‑ вот отключится. – Что надевать?

– Купальник! – серьезным тоном посоветовал Кац и отключился.

Минут двадцать Вера не могла решить, что все‑ таки делать: продолжать хандрить или одеться и выйти из дома? Первый вариант был чреват тем, что Кац – в этом она не сомневалась – не поленится подняться в квартиру. Кстати, где он раздобыл ее домашний адрес?

Еще десять минут она, открыв шкаф, смотрела в его переполненные недра. Как бы женщины ни различались между собой, а проблема «гардероб битком забит, а надеть нечего» – общая.

Итак. На спектакль? Вспомнив репертуар немногочисленных театров города, Вера Александровна поняла, что видела уже все: Шматов активно пользовался ее любовью к драматургии. Опера и балет тоже в стороне не остались.

Значит, в бассейн? Нет, это никуда не годится. У нее и в мыслях не было переводить отношения с Виктором в новое русло, а значит, нечего щеголять друг перед другом в дезабилье! После Зулиной защиты случилась всего лишь минутная слабость! Но больше не повторится.

Лучше всего пойти на прогулку. В какой‑ нибудь парк или за город. Самый подходящий вариант для дружеской встречи. Поговорить, побродить среди деревьев: никого ни к чему не обязывает.

Вера стащила с полки джинсы, свитер и отправилась одеваться. Еще один плюс такого отдыха – макияж и прическу делать не надо. Побросав в сумку необходимый набор – паспорт, кошелек, ключи и прочую нужную мелочь, – она вышла за дверь, но потом все‑ таки вернулась. Озираясь, как вор, вытащила из шкафа купальник. Суетливо затолкала его в потайное отделение сумки и вышла из квартиры, захлопнув за собой дверь.

Пока спускалась по лестнице, пыталась заниматься самовоспитанием. Собралась же, как человек, на прогулку! Решила раз и навсегда, что порнографы не годятся для отношений. А «просто секс» – покорно благодарим – не интересует. Но купальник уже лежал в сумке, а желания сопротивлялись голосу разума: сорок три года! Хватит всего опасаться. Иногда нужно себя отпустить и просто плыть по течению...

Вышла она из подъезда в разобранном состоянии: борьба сознательного и подсознательного в случае Веры всегда оказывалась предвестником нарождающихся чувств.

Виктор стоял, прислонившись спиной к машине. Вера Александровна бросила на него беглый взгляд и поняла, как сглупила: «нарядилась» в пуховик и теплые ботинки на плоской подошве. Еще бы в валенках и в тулупе вышла к нему!

На Викторе было шикарное черное пальто и классические брюки. Не стоило большого труда догадаться о том, что пиджак с рубашкой тоже были на месте. Все‑ таки в театр?

– Как я рад вас видеть! – Он сделал шаг Вере навстречу. Разночтения в костюмах его, казалось, ничуть не смутили.

– Я тоже, Виктор, – ответила она, высвобождаясь из его приветственных объятий.

– У меня в багажнике лежит теплая куртка, – Виктор ободряюще улыбнулся, – и даже унты. Поедем в лес, погуляем.

– Правда?! – Настроение Веры моментально улучшилось. Как же все‑ таки Кац гениален в чтении мыслей.

– Правда, – кивнул он и распахнул перед ней переднюю дверцу, – значит, театр вас не заинтересовал?

– Нет, – согласилась Вера, – все уже пересмотрела.

– Понятно, – глаза его хитро сверкнули, – в следующий рад приглашаю в театр в Москву!

– Шутите, – невесело констатировала она.

– Отнюдь! Я раз в три месяца бываю в столице – езжу в издательство. Как‑ нибудь присоединяйтесь!

Его слова были приятны, но Вера Александровна постаралась тщательно это скрыть. Сочла за благо ничего не ответить. Пока.

Виктор дождался, когда она сядет в машину, захлопнул дверцу и сам сел на место водителя. Машина тронулась с места.

– Куда мы едем?

– В одно чудесное место, – радостно сообщил он, – сосны, Волга.

– Хорошо. – Вера улыбнулась и подумала вдруг о том, что хотела бы провести остаток жизни именно с таким человеком. Понимающим и снисходительным.

Только было очень и очень страшно начинать все сначала. Обжегшись на молоке...

Вера, погруженная в свои мысли, молчала, пока Виктор не взял инициативу в свои руки. Начал шутить, рассказывать анекдоты, а потом вдруг безо всякого перехода буднично сообщил:

– Меня на должность профессора на днях утвердили.

– Да вы что?! – Вера Александровна встрепенулась. – Поздравляю! А звание?

– И звание дали наконец, – он вздохнул, – диссертацию я давно уже защитил, только не до меня им было со всем этим объединением.

– И в университете у вас кавардак?

За пределами собственных рабочих проблем Вера с некоторых пор мало чем интересовалась. Заведовать кафедрой в сумасшедшем доме с критической массой клинических идиотов на всех ключевых постах было ой как непросто. Конечно, доходили разрозненные слухи о том, что университет тоже плачет и стонет от образовательных реформ, но в подробности она не вдавалась.

– Еще какой! От Императорского университета скоро камня на камне не останется, – лицо его помрачнело, – ни науки, ни новых идей. Ни‑ че‑ го.

– Двести лет создавали, – покачала она головой.

– В том‑ то и дело! – Кац встрепенулся: разговор задевал его за живое. – Что за федеральный университет они планируют сляпать? Фантом. Небылица. Каким он должен быть? Этого не знает никто!

– Вы же понимаете, – Вера тоже нырнула с головой в нахлынувшие эмоции, – все дело в деньгах. Никто и не думал создавать план интеграции, разрабатывать стратегию слияния! Хотели лишь одного – употребить средства, которые выделят на создание федерального университета.

– В том‑ то и дело! – Лоб Виктора был нахмурен, брови соединились. – Карманы набьют. Науку с образованием разрушат. Живут одним днем.

– И нас приучили, – кивнула Вера, размышляя о том, что у нее с Виктором были совершенно идентичные взгляды на ситуацию.

– Кстати, анекдот новый о федеральном университете не слышали? – спросил он.

– Нет.

– Рассказываю. – Кац сосредоточенно смотрел на дорогу. – Приезжает президент страны в новый федеральный университет. Там перед ним отчитываются. «Вот молодцы, – говорит он, подводя итоги встречи, – со всеми задачами справились. И миллиарды, выделенные на объединение, употребили в срок, без остатка. Молодцы! » Тут руку поднимает ректор: «Можно вопрос? » – «Пожалуйста! » А нельзя нам еще один миллиард на объединение выделить? » – «Не хватило? » – сочувственно спрашивает высокий руководитель. «Ректорату хватило, – говорит тот, – а вот деканам – нет! »

– По‑ моему, – Вера от души рассмеялась, – это не анекдот, а случай из жизни!

– Вполне может быть.

– По крайней мере, – она вздохнула, – теперь уже понятно, кому и зачем это нужно.

– Хапуги, – снова стал заводиться Кац, – надо было додуматься соединить все в кучу: строительный институт, финансовый, авиационный, медицинский, педагогический... Странно, что кулинарный техникум забыли! Как они там себе это представляют?

– Медики отстояли себя, – буркнула Вера, немного обидевшись за родной, педагогический институт.

– Да! – Обычно чуткий к ее настроениям Виктор раздражения на этот раз не заметил. – И строители, и авиаторы! Так и останутся отдельными вузами в статусе «исследовательских». Тем более неясно, зачем остатки объединять?!

– Ради тех самых денег, – напомнила Вера Александровна.

– И еще, – Виктор не унимался, – в государстве решили упразднить педагогическое образование. Вы это слышали?

– Конечно. – Вера помрачнела: у нее в голове не укладывалось, что отныне никто не будет профессионально готовить учителей. До сих пор казалось, что это глупая шутка СМИ. Да, видно, напрасно.

– Пожалуйста! Теперь в университете будут выделены педагогические группы, – рассудил Кац со своей колокольни, – еще один идиотизм!

– А вас не заботит, – Вера внутренне напряглась и приготовилась к атаке, – что готовить в учителя нужно людей с призванием? Что не всякий, знающий предмет, способен стать преподавателем? Большую часть сопутствующих дисциплин – психологию, методику преподавания, педагогику – собираются сократить. Или вас только непрофильная работа университета волнует?

– Не только, – кивнул Виктор, – но вы же не хотите сказать, что в педюшнике учили только людей с призванием?! И все получились отменными психологами и методистами, не говоря уж о знании дисциплины? Там давно такой уровень образования, что хочется плакать. Если, где и была наука, то...

– Виктор! – не выдержав, профессор Орлова повысила голос. – Вы не понимаете, что оскорбляете лично меня?!

– Нет! – так же, на повышенных тонах, ответил он. – Редкие исключения лишь подтверждают правила!

– Хватит, пора закрывать тему.

Они оба замолчали, остывая от спора и глядя в разные стороны. Он – на дорогу, Вера – в окно. Здорово все придумано с этим объединением: разжигание вражды и конфликтов.

– Простите, – очень скоро извинился Кац, – я был не прав.

– Конечно, не правы! – Вера все еще ярилась. – У нас тоже нет никакого желания с вами «сливаться»!

– А представляете, – произнес Виктор уже спокойным тоном, – что будет, когда нас всех затолкают в одно помещение и заставят работать вместе? Мы же поубиваем друг друга.

– Не сомневаюсь, – кивнула Вера, – несколько веков пединститут и университет существовали в параллельных мирах.

– Зато теперь нам устроят совокупление поневоле.

– Грубо, но верно, – Вера Александровна невесело усмехнулась, – одно только радует.

– Что?

– Что мы с вами не окажемся сотрудниками одной кафедры! – Она улыбнулась. – В «педюшнике», как вы изволили выразиться, нет кафедры зарубежной литературы.

– Вера Александровна, – Виктор оторвал взгляд от дороги и посмотрел на спутницу через прищур, – не зарекайтесь!

– Достаточно споров. – Вере стало вдруг неприятно, словно Кац знал что‑ то такое, о чем она не могла даже догадываться. – Больше ни слова об этом!

– Да, моя госпожа!

– Снова ваша вторая профессия, – рассмеялась, не выдержав, Вера.

Он невинно улыбнулся и сосредоточился на обязанностях водителя.

Место, куда Виктор привез Веру, было и вправду великолепным. Сосны в нежных шапках, хрустящие лесные дорожки, белый простор закованной в лед реки. Она вдыхала морозный воздух и прикрывала глаза от счастья. Как же целительна для человека природа!

Невзгоды и трудности, которые каждый день приносит обезумевший мир людей, отходят на второй план перед величием природы. Мал и беззащитен человек! Так почему он решил, что отведенное ему на Земле время должно пройти в сопротивлении и борьбе? Не стоит мнимая власть и преходящие деньги ощущения свободы, которое приносит с собой вольный ветер с реки. Нельзя променять умение наслаждаться красотой неба и звуками леса даже на самый высокий статус.

– Как здесь хорошо! – выдохнула она.

– Да, – Виктор отозвался сразу, – я люблю тут бывать.

– Удивительно, бродим уже два часа, а я не устала.

– Зато, наверное, проголодались, – как всегда, точно определил Кац.

– Вы правы. – Вера не стала кокетничать.

– Здесь неподалеку дом отдыха, – он бросил взгляд на часы, – как раз успеем на ужин.

– Вряд ли нас там накормят, – засомневалась она.

– Договорюсь, – сообщил он уверенно, – неужели вы все еще не поверили в мои способности?

– Поверила.

– Не во все! – Кац снова многозначительно прищурился, а Вера поспешила отвести взгляд.

– Поехали, – попросила она, благоразумно опуская комментарий на его предыдущую реплику.

Дом отдыха оказался новым громадным зданием из красного кирпича. Виктор припарковался на гостевой стоянке и с такой уверенностью двинулся к отдельно стоящему одноэтажному корпусу, соединенному переходом с главным, что Вера не сомневалась – здесь он не в первый раз. И вряд ли отдыхает один.

Они вошли в здание, оставили куртки в гардеробной комнате и, пройдя по длинному коридору, попали в ресторан.

– Подождите, – попросил Виктор, усаживая Веру за свободный столик, – я скоро!

Он и вправду вернулся всего через несколько минут, да еще и в сопровождении официантки, которая улыбалась ему радушно как старому знакомому.

– Я приезжаю сюда писать, – ответил Виктор на невысказанный вопрос Веры, когда стол для них уже был накрыт, – отключаю мобильный и ухожу с головой в работу.

– А дома не пишется? – с любопытством поинтересовалась она.

– Не получается, – признался он, – то телефон городской трезвонит, то сам отвлекаюсь – Интернет, телевизор. Силы воли, видимо, мало.

– Понятно.

– Да и бытовые вопросы, – Виктор только махнул рукой, – в магазин сходи, обед приготовь, приберись.

– А разве некому? – Как ни старалась Вера Александровна скрыть свой интерес, а он все‑ таки вырвался наружу.

– Некому, – ответил Виктор просто, – с женой десять лет назад разошлись. Точнее, она меня бросила.

– Странно, – Вера Александровна не поверила, – бросают обычно мужчины.

– Не скажите, – Кац нахмурился, – есть такая поганая вещь, как материальный вопрос.

– Есть, – сдержанно кивнула она и, не решаясь показаться бестактной, не стала приставать с расспросами.

– Я мало зарабатывал, – сообщил он сам, – вы же понимаете: всего лишь доцент университета.

– А как же романы?

– Их тогда еще не было. Даже мысли подобные не посещали, – Виктор улыбнулся приятным воспоминаниям. – Я пропадал на работе, занимался студентами. Вел литературный кружок: ребята писали стихи, рассказы на английском языке. Я редактировал. Несколько работ удалось в западные журналы пристроить – помню, был настоящий праздник!

– А жена?

– А жена зарабатывала в пять раз больше меня, – он развел руками, – только я‑ то, скотина увлеченная, этого не замечал! Отдавал ей свою нищенскую зарплату и весь месяц жил как король. В голову не приходило подсчитать, на сколько дней такой царской жизни хватит моих грошей!

– Печально, – констатировала Вера, – выходит, и ваш брак разрушило призвание.

– Да, – он безнадежно махнул рукой, – кому нужны сегодня обездоленные доценты и профессора?! Мужчина должен быть кормильцем в семье. И это правильно. А идею, как говорится, на хлеб не намажешь.

– Что же потом?

– Приходил в себя, – он вздохнул тяжело, – учился смотреть жизни в глаза. Захотел доказать бывшей жене, что как добытчик чего‑ то стою. Взял и написал пару порнографических романов. Получилось неплохо, я заработал. Так и пошло.

– Жена не вернулась?

– Нет, у нее началась новая жизнь, – он улыбнулся, – но я ни о чем не жалею. Все сложилось самым чудесным образом!

– И я не жалею, – почему‑ то сказала Вера. Сейчас Виктор казался ей близким и родным человеком: захотелось многое ему рассказать.

– Тогда ваша очередь откровенничать.

И Вера воспользовалась его предложением: рассказала об Ильнуре, об Алсу, об институте. Только глупая история с Марковым так и осталась тайной за семью печатями: слишком болезненной она до сих пор была.

Потом они ужинали, не торопясь, беседовали о книгах, а Вера чувствовала себя так, словно знала этого удивительного человека – профессора и порнографа Виктора Каца – всю жизнь.

– Жаль, что вы купальник не захватили, – сказал он, между прочим, за кофе, – здесь отличный бассейн с джакузи и двумя саунами.

– Захватила, – вырвалось у нее. Вера тут же прикусила язык, но было уже поздно.

– Вот здорово! – обрадовался Виктор, – походим с часик, погуляем и окунемся. Да?

– Да...

Бассейн и вправду оказался великолепным! Такого чудесного отдыха души и тела у Веры не было уже очень давно: наверное, с момента последней поездки в Европу.

Она плавала, выходила погреться в сауну и снова возвращалась в бассейн. Украдкой поглядывала на Виктора – бесполезно было уговаривать себя этого не делать. В плавках он оказался особенно красив: невысокий, но ладно скроенный, Кац привлекал внимание. Любопытные женские взгляды были уже тут как тут. Так Вера и думала – непорочных порнографов не существует.

Когда Вера в пятый раз погрузилась в джакузи и, прикрыв глаза, растянулась в теплой бурлящей воде, Кац присоединился к ней.

– Может, останемся? – спросил он буднично, без единого намека на чувства или романтику. – Здесь отличные номера. Завтра воскресенье, на работу не надо.

И Веру словно током ударило: в вопросе этого мужчины было столько спокойствия и даже цинизма! Она отпрянула от его руки, коснувшейся ее бедра под водой, и забилась в угол.

– Виктор, вы с ума сошли?! – прошипела Вера, как кошка.

– Простите, Вера Александровна, – к нему моментально вернулась учтивость, – расслабился. Глупость сболтнул.

Глава 5

Домой Вера вернулась ближе к полуночи. Несмотря на долгую прогулку и бассейн, нервы ее оказались взвинчены.

А ведь она уже начала поддаваться своим новым чувствам, почти полюбила. Жаль, что все, чего хотел Виктор Кац – просто с ней переспать. Вера невольно поморщилась. Можно ведь было подумать «заняться любовью», но почему‑ то именно слово «переспать» пришло ей на ум. Видимо, только оно точно отображало суть явления. Семантика – не простая, но верная наука: позволяет улавливать не только мысль, но и эмоцию.

Чтобы как‑ то отвлечься, – подступающую бессонницу Вера уже чувствовала, – включила компьютер и зашла проверить почту.

С Зулиной защитой так закрутилась, что целую неделю не разбирала почтовый ящик. Самое время заняться.

Писали с вопросами аспиранты, дипломники. Приглашали на конференции. Предлагали заказать изделия из мрамора – ступени, камины, статуи, памятники: нашли кому присылать свой спам! Хорошо, если Вера со своей зарплатой на одну ступень могла наскрести. Или нет. Лучше сразу начать копить на памятник: судя по душевному состоянию, он скоро понадобится.

А это что за письмо? Кажется, не реклама. Получено только сегодня.

Вера открыла сообщение, пришедшее с неизвестного адреса, и начала читать.

«Вера, красивая моя, здравствуй! »

Первая же строчка заставила вздрогнуть. Так называл ее только один человек. Всего несколько раз, но она, конечно, запомнила.

«Не пугайся. Все объясню. Знаю, что причинил тебе боль, но иначе было нельзя. Вера, мы должны встретиться! Твой город не подойдет. Я прошу тебя приехать ко мне. Если ты согласна – вышлю билеты.

Не подписываюсь. Ты любила меня, а значит, сама все поймешь».

Верины пальцы, вцепившиеся в мышку, дрожали. Она крутила колесико то вверх, то вниз, возвращаясь к началу и перечитывая письмо снова и снова.

Этого не могло быть. Этого не могло быть никогда! Вера бросилась в кухню, выпила воды и, как намагниченная, вернулась к монитору.

Письмо было на месте. Но она до сих пор не могла поверить в то, что оно – не галлюцинация. Три года прошло! На ум вдруг пришло выражение «фантомная боль»: у человека отняли руку или ногу, а он чувствует в несуществующей конечности жжение или резь. Но что же такое с ней самой?!

Да, душа может болеть по человеку, которого больше нет. Даже если с его смертью ампутировали ее часть. Но разве можно получить с того света письмо?! Это – чистой воды сумасшествие!

Вере вдруг сделалось страшно. Она торопливо выключила компьютер и, дрожа, забралась в постель. Утро вечера мудренее! Завтра, при дневном свете, еще раз откроет почтовый ящик. Наверняка ничего там не будет!

До утра она не смогла заставить себя выключить свет – лежала с книгой в руках, но буквы плыли перед глазами. Объяснений письму нашлось сразу несколько: кто‑ то ошибся адресом, а имя – лишь совпадение или кто‑ то хотел над ней пошутить. Но если это шутка, то слишком жестокая!

В восемь утра раздался телефонный звонок. Чувствуя себя потерянной и разбитой, Вера нажала «прием».

– Алло.

– Доброе утро, Вера Александровна! – услышала она голос Сергея. – Как вам спалось?

В его вопросе – или ей показалось? – прозвучало ехидство. Это что, выходка Шматова? Он написал письмо? Решил отомстить за страдания, которые Вера невольно ему причинила? Но он ведь ничего не знает о Маркове.

– Плохо, – честно призналась она и спросила осторожно, – а как вы?

– Если говорить о работе, все в норме, – сегодня тон Сергея определенно был другим: жестким, язвительным, – а на личном фронте крах!

– Что случилось?

– До сих пор не могу уговорить любимую женщину выйти за меня замуж!

– Сере‑ е‑ ежа, – Вера приложила ладонь ко лбу, – давно пора прекратить этот спектакль. Я устала!

– Вы устали?! – он посмел вдруг повысить голос. – Это я чертовски устал! Быть вашим пажом, вашей игрушкой!

– Не будьте, живите своей жизнью, – жестко отрезала Вера.

– Поздно, – он вдруг перешел на шепот, и она поняла, что голос его срывается из‑ за подступающих слез.

– Сережа. – Вера взяла себя в руки: кто же утешит этого несчастного, если не она сама. – Я хорошо к вам отношусь...

– Но я‑ то вам предан! – голос его прорезался снова. – Сердцем, душой, телом!

– К чему столько пафоса?!

– А вы, – он, похоже, не слышал, – за моей спиной! Все это время любили другого и молчали!

– Сергей, вы бредите!

– Если бы, – слезы душили его, – вы еще и лжете мне!

Он бросил трубку, а Вера, обессиленная, откинулась на подушки. Значит, все‑ таки он. Наверное, каким‑ то образом выведал про Маркова, ничего не понял и написал это жуткое письмо. Господи! Знал бы Сергей, как все обстоит на самом деле и как больно он ранил своей глупой шуткой.

Вера тяжело выползла из‑ под одеяла и поплелась к компьютеру. Решила стереть эту гадость, чтобы она никогда больше не попадалась ей на глаза. А может быть, и хорошо, что Сережа узнал об Илье: это поможет ему избавиться от любви, которая в последнее время стала походить на болезнь.

Войдя в почтовый ящик, Вера оцепенела: писем с неизвестного адреса стало уже два! Одно из них было непрочитанным. Она открыла второе сообщение – отправлено всего несколько минут назад. Веру Александровну затрясло так, что зуб на зуб не попадал. Как раз в это время она говорила по телефону с Сергеем! Не мог же он...

«Вера, я жду твоего решения! В прошлом письме смалодушничал: не сказал главного.

Ты нужна мне, Вера! Лишь ты».

Сердце ее вздрогнуло, перед глазами все поплыло. Вера поспешила схватиться руками за край стола и начала дышать размеренно, глубоко: как учил врач. Нет, это все‑ таки не иллюзия – вот они, два письма. И не Сергей их писал. Неужели сам Марков?!

Собравшись с духом, Вера нажала «ответить»: «Уважаемый господин, Вы, вероятно, ошиблись адресом. Пожалуйста, проверьте, точность написания символов и перешлите письмо Вашему адресату. С пожеланиями лучшего, Вера Александровна Орлова».

Ответ она получила мгновенно.

«Вера, зачем же ты так? Ведь не могла забыть, я не верю! Хотя понимаю: три года, утекло много воды. Да и мой способ исчезнуть... Я все это время думал о тебе, хотел прислать весточку, но было слишком опасно. Я боялся и за твою жизнь. Только сейчас – ты это скоро поймешь – моя персона перестала интересовать тех людей.

Но ведь ты‑ то не изменилась! Ты по‑ прежнему моя! Я все знаю. Если ты не веришь в мое существование, Верочка, я о многом напомню. Только не удаляй письмо – дочитай до конца. И подумай: этого не знает никто, кроме нас двоих. Я до сих пор помню каждую деталь, каждое слово и вздох так, как если бы это было вчера.

Ты поднялась в лифте на мой этаж. Позвонила.

– Ты где? – спросил я.

– Рядом, на четвертом этаже, около лифта.

Знала бы ты, родная моя, какой у тебя был перепуганный голос!

– Умничка! – сказал я и вышел тебя встречать.

Вера, ты ведь и теперь умничка! Все понимаешь... »

Дальше – шаг за шагом – со всеми, даже самыми интимными подробностями, от которых Веру бросало то в жар, то в холод, шло описание их единственной ночи. Никто! Никто не мог знать тех деталей, о которых писалось в письме. Никто, кроме Маркова.

Пока не понятно, как это произошло, но Марков спасся от преследований Абсолямова! Сомнений не оставалось. Видимо, подстроил в своей лаборатории взрыв и потом был вынужден целых три года скрываться. Главное, что уцелел!

«Я приеду», – напечатала Вера всего два слова и отправила: вполне может статься, Илье нужна сейчас помощь. И она не может бросить человека в беде. Ответа не было несколько часов, а потом Вера получила с того же адреса электронные билеты в Москву. В пятницу вечером – туда, в воскресенье вечером – обратно.

Как выдержала Вера ту неделю на работе, она не знала сама. Мыслями и душой была уже далеко: человек, которого она когда‑ то любила, не умер! И ждет встречи с ней. Могла ли она хотя бы надеяться?

Дни и события пролетали мимо Веры, не задевая. Несколько раз за неделю звонил Сережа. То ярился, то плакал. Потом она перестала брать трубку. В четверг на кафедру приехал Кац – вручил громадный букет цветов. Задавал вопросы, пытался растормошить – Вера не реагировала. Решив, что оскорбил Веру Александровну непристойным предложением, Виктор Павлович пристыженно удалился.

Поздно вечером к Вере заявился пьяный Сережа с очередным золотым кольцом. Да что же это такое?!

То годами была никому не нужна, хотя ждала своего счастья как манны небесной, а теперь вдруг обрушились все сразу, словно из рога изобилия. Хотелось крикнуть: «Не надо! Не надо! Дайте время разобраться в себе! »

В день отъезда Вера пришла на работу с дорожной сумкой: решила, что лучше посидит на кафедре, чем будет метаться между институтом и домом, рискуя опоздать на поезд. Закрылась после занятий в крошечном закутке, который именовался «архивом», и сделала героическую попытку разобрать накопившиеся за пару месяцев заведования документы. Была у профессора Орловой пагубная привычка ничего не выкидывать сразу.

Ближе к вечеру, когда кафедряне уже разбрелись по домам, а Вера ушла с головой в свои мысли, она вдруг очнулась от гулкого голоса Варвары Тихоновны, разносившегося по пустой кафедре. Разговор был по телефону.

– Сашка, ты детей прописал? Согласилась эта краля?

«Краля»? Вера не сразу поняла, что речь идет о ней. Кроме как «Верочка», «милая» и изредка «дочка» Варвара Тихоновна никак иначе ее не называла.

– Слава богу! Теперь вас из отцовской квартиры не выкурить!

До Веры наконец дошло: речь действительно идет о ней. Но у нее и в мыслях не было прогонять брата с семьей из квартиры – пусть живут сколько нужно. Когда он попросил прописать племянниц, Вера сразу же согласилась: поликлиника, детский сад. Конечно, с пропиской все это проще устроить!

– Для суда документы собрал? Не затягивай!

От этих слов Вере Александровне стало не по себе. Что за суд они затевают? Против нее?!

– Сашка, это не предательство, а справедливость. Ты тоже родной сын! Ничем не хуже. Эх, отцовский характер! Надо быть решительней, бороться за счастье. Все! Молчи! Как я сказала, так все и будет – потом благодарить меня станешь. Куда этой крале две огромные квартиры, да еще в центре?!

Варвара Тихоновна грохнула трубкой и, тяжело вздыхая и кряхтя, стала собираться. Уходя, она закрыла кафедру на ключ: думала, что никого уже нет, поэтому и говорила так свободно.

«В ней столько злобы и зависти, что скоро лопнет! » – вспомнила вдруг Вера Ольгины слова о своей несостоявшейся мачехе. Неужели правда? А она еще обижалась на отца за то, что не женился на ней, лишил ее полноценной семьи. Он‑ то, оказывается, прекрасно видел натуру Варвары! И она, зная это, стала недолюбливать его. Поэтому и после смерти на могилу не явилась ни разу!

Едва передвигая ноги, Вера Александровна вышла из своего укрытия и, немного выждав, позвонила на вахту. Пусть поднимутся, откроют дверь – через полчаса отъезжает поезд.

Стоило Вере войти в вагон, как мысли переключились на Маркова. Какой он теперь? Что значило его исчезновение? Почему теперь, спустя столько лет, он хотел ее видеть? У Веры было так много вопросов и ни одного ответа...

Москву поливал проливной дождь. Вера дрожала от страха и холода, стоя в коридоре вагона и дожидаясь, когда проводница откроет дверь. По железной лестнице спускалась, глядя только себе под ноги, – боялась посмотреть на перрон. И сразу же, как только спрыгнула на асфальт, очутилась под огромным черным зонтом.

– Вера, – Илья взял ее за руку и вытащил из толпы, – ты приехала...

Она наконец решилась поднять глаза. Перед ней стоял Марков. Все тот же: Илья ничуть не изменился, только морщин немного прибавилось и седины в волосах стало больше. Но те же лукавые искорки плясали в зеленых глазах, те же губы – живые и чувственные. Даже с фигурой за эти три года как будто ничего не случилось: он остался подтянутым, сильным.

– Да, – рядом с ним Вера снова почувствовала себя глупо.

– Поехали! – Илья улыбнулся. – Мне надо многое тебе рассказать!

Но время для разговоров пришло не сразу. Оказавшись в номере гостиницы – снова 405! – Илья стал целовать Веру с безумием, страстью. Она поддалась. В комнате звучала тягучая музыка, они двигались в медленном танце...

О чем она думала в тот момент? Ни о чем. Ей даже в голову не пришло, что может быть выбор: ответить на его желание или отвергнуть. Его прикосновения были прекрасны. Его поцелуи лечили от прошлых тягот и от обид.

А Марков действительно не изменился. Остался таким же требовательным и неутомимым. У Веры уже темнело в глазах, она не в состоянии была пошевелиться, а он все крутил и переворачивал ее, совершая затянувшийся ритуал. В какой‑ то момент, как и в прошлый раз, Вере показалось, что она оказалась в постели не с живым мужчиной, а с биороботом. Но через несколько минут Илья достиг наконец вершины и ощущение это прошло. Он содрогался и стонал, а Вера любовалась его прекрасным лицом на пике блаженства. И хотела, чтобы так было всегда. Изо дня в день...

Вечером они отправились в ресторан. И Марков наконец поведал свою историю – от начала и до конца.

Он родился в Москве. Закончил химфак. Еще во время учебы понял, что химия – это его жизнь. Чтобы попасть в лучшую лабораторию, женился по расчету на дочери академика – истеричной и сумасбродной девице по имени Лена. Женитьба должна была помочь делать научную карьеру. Он угадал. Поначалу все шло как по маслу – его поддержали, дали отличную тему.

Марков рассказывал о своей работе с таким энтузиазмом, что Вера наконец осознала – наука и только наука имеет в жизни этого человека значение. Это – мечта и смысл.

Даже рождение детей не произвело на Маркова такого впечатления, как открытие в области химии, которое он сделал на пороге девяностых. Оставалось оформить патент, закрепить авторство публикацией, но тут начали происходить странные вещи.

Наука внезапно превратилась в товар – ликвидный и неликвидный. За первым охотились, чтобы перепродать в производство на Запад, второй не интересовал никого. Попав со своими исследованиями и недавним открытием во вторую категорию, Марков оказался вдруг не у дел. И это было необъяснимо! В Советском Союзе научные разработки не носили прикладного характера – ученые трудились над темой, порой не представляя, как именно можно применить ее результаты: чистая наука, и все.

Теперь все встало с ног на голову. «Ликвидные» бросились уезжать за границу. Прочие не знали, куда себя деть.

Но Марков не думал сдаваться. Оставить науку означало для него прекратить жить.

Чтобы была возможность продолжить исследование – реактивы, оборудование: все стоило немалых денег, – Марков открыл небольшой бизнес, производство чистящих средств. Сначала трудились подпольно: производили порошки, гели и распространяли по рынкам. Потом появились деньги, удалось зарегистрировать компанию и организовать легальное производство. Днем он руководил своим делом, а ночами занимался научной работой. Так вот и жил.

Лена, его жена, тем временем окончательно сошла с ума. У нее случались неподконтрольные приступы ярости, провалы в памяти. Приходилось класть супругу в больницу. На полгода‑ год она приходила в себя, а потом все начиналось сначала. Измучившись, Марков решил изолировать детей, отправив их учиться за границу. Благо деньги для этого были. Он и сам хотел бы уехать, но не мог еще показать практическую ценность полученных результатов или бросить старую тему, начать все сначала. Марков решил довести задуманное до конца, а потом уже переезжать за границу. Устраиваться в исследовательский институт.

Но планам его не суждено было сбыться: в государстве и, как следствие, в бизнесе начались новые перестановки. Компания задышала на ладан. Производство в принудительном порядке закрыли: якобы Марков не прошел контроль. А на самом деле нужно было освободить место для конкурента. Умные люди советовали, пока не поздно, податься в чиновники от науки: дескать, только так можно получить финансирование. Марков тянул до последнего и все‑ таки вынужден был сдаться.

Случай подвернулся удачный: в Министерстве образования, где работал один его добрый друг, уже поговаривали о формировании федеральных университетов. Позиция ректора такой организации сравнима с ролью «царя и бога». На нее‑ то Марков с помощью приятеля юности и замахнулся.

Илью Владимировича направили проректором в уездный вуз. Дальше он должен был двигаться сам. Только от его личностных качеств теперь зависело, сможет ли он стать ректором института и следом – федерального университета. Если да, то сядет на огромный мешок с деньгами. Не только доведет до ума дело всей своей жизни – десятки исследовательских лабораторий сможет открыть. С таким‑ то ресурсом! Никакая заграница тогда не понадобится – покупай оборудование, реактивы и работай сколько угодно.

Одного Марков в своей столичной наивности не учел – местным властям Москва не указ. У них свои интересы.

Видя, что считаться с ним в администрации института никто не собирается, хотя сам ректор был бабуин бабуином, Марков решил сделать ставку на «народ». Придумал образ борца за справедливость, начал вслух критиковать состояние дел. Создал бренд «справедливый руководитель», которому на людях всегда соответствовал. Хотя какое ему было в действительности дело до бардака в институте? Исправить ситуацию в этом учебном заведении можно было только одним способом – направленным взрывом. Но преподаватели и студенты к нему действительно потянулись. Поверили в него как в лучшего кандидата на ректорский пост!

На этом этапе рассказа Вере стало тошно, но она заставила себя успокоиться и выслушать все до конца. А ведь она и сама когда‑ то принимала выступления Маркова за чистую монету, надеялась на него. Полюбила именно этот образ: сильного мужчины, честного борца. Но оказалось, что Марков был немногим лучше Камиля Шабановича: хотел добраться до денег. Единственная разница состояла в конечной цели: Маркову нужна была свобода в науке, а Камилю – в удовлетворении своих личных потребностей.

Как только популярность Маркова выросла до критической массы и об этом стали говорить на каждом углу, Камиль Шабанович перешел из выжидательной позиции в атаку: попытался снять его с должности. В этот момент и появился на сцене всемогущий Марк Абсолямов – серый кардинал в местном правительстве. Но даже у того не получилось вышвырнуть проректора вон: за Маркова вступилась Москва. Тогда эти двое ушли в подполье – что именно они затевали, Илья тогда еще понятия не имел.

К счастью, на одном из приемов его представили Зульфии Ильдусовне, жене того самого Марка. И Илья решил, что Зуля и есть его шанс. Стоит влюбить девушку в себя, и она станет сильным союзником. Поможет получать информацию, сумеет влиять на мужа. Конечно, Камиль Шабанович не успокоится, но ведь ночная кукушка всегда дневную перекукует. Кого станет слушать Марк? Только обожаемую супругу. Все в один голос твердят, как он безумно любит ее.

Илья пошел ва‑ банк: раскрыл перед Зулей свои планы на ректорство. Слушала она внимательно, с пониманием. Конечно, он и ей дело представил так, будто спасает отечественное образование. В отличие от нынешнего ректора‑ бабуина, будет работать на процветание федерального университета, а не на собственный карман.

– Дальше ты знаешь, – Илья усмехнулся, – Зуля захотела посмотреть на ситуацию изнутри. Я ей порекомендовал аспирантуру и тебя как руководителя. Вера, ты же понимаешь, что все это я делал ради науки!

– Понимаю, – произнесла Вера Александровна: в тот момент ей казалось, что ее душу выжигают каленым железом. Илья оказался иллюзией.

– Но я потерпел фиаско, ты знаешь, – сказал он, словно оправдываясь, – хотя Зуля действительно помогла – спасла от смерти!

– Не сомневаюсь.

– Но ты сделала больше! Я получил твое сообщение, все понял. Бросился к ней. Она сказала, все – мне не выжить! Абсолямов дал указание уничтожить меня. И придумала эту инсценировку!

– Какую инсценировку? – не сразу поняла Вера.

– Моей смерти, конечно! Где‑ то нашла труп, организовала взрыв.

– Так это сделала Зуля?! Не ты?

– Да! Сам я той ночью уже ехал в Москву. Нельзя было оставаться: меня накануне избили с «приветом от Марка». И Лена окончательно сошла с ума: стреляла в меня, – он тяжело вздохнул.

Илья замолчал. Вера тоже. Слишком неожиданной оказалась развязка: вот уж не думала она, что именно у Зульфии в этом деле окажется ключевая роль. А ведь она так искусно скрывалась!

– Откуда у женщины с неуравновешенной психикой оружие? – спросила Вера.

– Понятия не имею, – Илья пожал плечами, – она говорила, что ей подарили. Принесли прямо домой в коробке с пожеланиями «избавиться от мужа». Но ей разве можно верить? Она же давно ничего не соображает. У меня не было времени разбираться – я должен был удирать.

– Как она сейчас? – спросила Вера. – Что‑ то знаешь о ней?

– Лена через месяц после «моей смерти» снова попала в психушку, – он безнадежно махнул рукой, – доигралась своим пистолетом. Теперь вряд ли выйдет.

– И ты так спокойно об этом говоришь?

– А что я могу поделать? Оплачиваю ее лечение, – он вздохнул, – благо успел часть счетов фирмы перевести за границу еще до закрытия производства.

– Понятно...

– С Леной был настоящий ад. – Лицо его стало суровым и постарело сразу на десять лет. – Временами мне хотелось покончить с собой, лишь бы не видеть, не слышать. Только работа держала.

Вера молчала, хотя понимала Илью: тридцати минут общения с его женой хватило ей на всю оставшуюся жизнь. Неудивительно, что он находил любовниц...

– Вера, – Илья посмотрел ей в глаза, – я очень виноват перед тобой. Эта история с Зулей... Пусть между нами ничего не было, но я ведь предал тебя из‑ за нее. Испугался, что она что‑ то узнает о нас, пойдет на попятную. А она нужна была мне из‑ за ректора и Абсолямова.

– Понимаю, – Вера перебила, – не надо больше об этом.

– В июне меня ждут в Канаде, – Илья посмотрел ей в глаза, – за три года я закончил работу, сделал все описания. И, главное, нашел, что искал! Представляешь, почти тридцать лет труда.

– Поздравляю. – Вера Александровна улыбнулась.

– Все мои женщины, – он тяжело вздохнул, – хотели от меня только двух вещей: денег и статуса. Им нужно было мое положение в обществе, но не я сам. Даже Лена, бедняга...

– Зачем ты говоришь мне об этом? – От упоминания о многих женщинах Вере стало неприятно.

– Затем, чтобы ты знала: только тебе был нужен я сам.

– Как знать, – Вера усмехнулась, – я ведь тоже купилась на твой рыцарский образ.

– Не важно! – отмахнулся Илья. – Ты ничего не требовала, не изводила меня претензиями. Любила, и все. А когда я попал в беду, единственная бросилась меня спасать!

– А Зуля?

– Зуля, – Марков нехорошо усмехнулся, – у этой девочки были совсем другие интересы. Сама скоро узнаешь! Не важно, – перебил он сам себя. – Вера, я хочу, чтобы ты улетела из этой проклятой страны вместе со мной.

– Ты же меня не любишь, – возразила Вера, глядя ему прямо в глаза.

– Пока не знаю, – честно признался Марков, – но если кого‑ то и полюблю, то только тебя! Это точно.

Вера рассмеялась: по крайней мере, он ей не лгал.

– Вера, выходи за меня замуж!

Минута молчания повисла над их столиком.

– Ты не разведен, – снова возразила она.

– Не смеши, – в глазах его заплясали зеленые огоньки, – Маркова больше нет, похоронен на каком‑ то уездном кладбище: не был, не знаю. А у меня новая жизнь!

Вера долго молчала.

– Нам же хорошо вместе, Вера! – с жаром убеждал он. – Я снова буду много зарабатывать. Купим дом. Ты станешь мне помогать: один с переводами на английский язык всех своих работ я не справлюсь. Прекрасно заживем! Можно только мечтать! Я буду хорошим мужем...

– Хорошо, я подумаю, – только и произнесла Вера, а про себя усмехнулась: предложение Маркова было похоже на сделку. Удивительно только, что среди всех его женщин не нашлось другой, в совершенстве знающей английской язык. Даже смешно.

– Спасибо, Верочка! – обрадовался он так, словно она уже приняла предложение.

В ту ночь они снова были близки. И Вера старательно прислушивалась к своим ощущениям. Илья оказался прав: ей с ним действительно было хорошо.

Разве что мысли мешали. Но избавляться от них можно научиться, наверное – просто выкинуть прошлое из головы.

Или нет?

Глава 6

Всю дорогу домой Вера проспала мертвым сном: сказались предыдущие бессонные ночи. Но, проснувшись наутро, легкости почему‑ то не ощущала.

Тогда, три года назад, после ночи, проведенной с Ильей, она была на седьмом небе от счастья. А сейчас? Сейчас чувствовала себя так, словно ее накачали свинцом.

Из поезда она выходила сонная – не успела даже умыться, проспала до последних минут. Одна радость: никто из знакомых ее не видит.

Но как же она ошибалась! Не успела сойти на платформу, как к ней подскочил Сергей. Какая нелегкая его принесла?

– Вера Александровна, с добрым утром! – с издевкой в голосе приветствовал он. – Нагулялись?

– В чем дело? – Вера постаралась быть строгой. Хотя больная голова сильно мешала.

– Как хахалек? – не останавливался он. – Остался доволен?

Вера Александровна нервно оглянулась: вокруг было полным‑ полно народу, а Сергей и не думал говорить тихо. На них уже поглядывали с любопытством.

– Шматов, ведите себя пристойно!

Зря она это сказала!

– Это вы говорите мне?! – голос его сорвался на фальцет. – Мне?! Я такой пристойный, что крылья скоро прорежутся! А вы, как последняя... Я все уже знаю! Все!

За долю секунды до того, как Шматов набросился на Веру, она увидела в его глазах животную ненависть и зажмурилась от страха. Жилистые пальцы сомкнулись вокруг ее шеи. Стало нечем дышать. А потом раздался глухой удар, и Вера почувствовала свободу.

– Вера Александровна, вы в порядке? – узнала она голос Виктора и открыла глаза.

Шматов утирал кровь с разбитых губ, сидя на платформе. У него был по‑ детски обиженный вид: как же она могла так исковеркать ребенку жизнь? Лишить его светлого идеала? А ведь понимала, как ему больно сейчас: сама пережила то же самое.

– Да, – Вера кивнула.

– Пойдемте отсюда, не хочу дожидаться милиции.

Виктор поднял сумку Веры, валявшуюся в грязном снегу, и потянул женщину в сторону. Она послушно поплелась следом за ним.

– Опасно оставлять вас одну, – покачал он головой, – я задержался‑ то всего на пару минут, парковал машину. Кто этот парень?

– Бывший студент. – Вера закашлялась: в горле саднило. – Безответно влюбленный. А как вы узнали, что я приезжаю сегодня?

– Вера, – Кац улыбнулся, – я многое разузнал о вас.

– Я это заметила. – Веру вдруг охватила ярость: все лезут в мою личную жизнь, да еще считают себя вправе распоряжаться мною, как вещью. – Откуда у вас информация, я спрашиваю? Мой адрес! Мои планы!

– Вера, Вера, успокойтесь, – он испуганно посмотрел на Веру, – никакого криминала! У вас работает Ангелина: я встретил ее на защите Зули. А до этого мы общались в гостях, виделись по праздникам: она встречается с моим другом.

– Все равно никто права вам не давал! – Вера Александровна не утихала. – И ей тоже! Сейчас приду на кафедру и устрою!

– Придете, – он торопливо открыл дверцу машины, усадил ее, – и устроите. А пока отвезу вас домой. Примете душ. Выпьете кофе. Рано еще на работу ехать, только семь утра.

– Хватит распоряжаться мною!

– Больше не буду.

– Замучили!!!

– Да, моя госпожа!

Ее ярость вдруг как рукой сняло. Вера сначала не сдержала улыбки, а потом рассмеялась. И Кац вслед за ней.

– Кстати, слышали новость? – Виктор резко перевел разговор на другую тему. – К осени закончат объединение. Уже ходят слухи о том, кого назначат ректором федерального университета.

– И кого же? – Вера Александровна насторожилась. – Вашего или нашего?

Видеть и дальше в руководителях Камиля Шабановича хотелось меньше всего.

– Ни того, ни другого, – Виктор хмыкнул, – у нас два года назад сняли нормального мужика: умного, знающего. А посадили полного идиота из администрации. Хотел бы я знать, что он смыслит в образовании!

– Так кого назначить хотят? – Вера занервничала.

– Не поверите, – он с надрывом вздохнул, – Зульфию Абсолямову.

– Что?! Виктор, вы надо мной издеваетесь?!

– Нет, – он мотнул головой, – сплетни уже поползли. Не думаю, что на пустом месте.

– Это невозможно...

– В наших условиях, Вера Александровна, возможно все, – заверил он, – главное – удачно родиться и выйти замуж.

– Какой кошмар, – пробормотал она, все еще не в состоянии поверить в этот абсурд.

– Это уже не просто сумасшедший дом, скажу я вам. Апокалипсис! – оценил Виктор.

Трудно было не согласиться. Какой у Зульфии опыт научной работы? Какие административные навыки? Ей всего тридцать три года. Это конец! Они сами не ведают, что творят. Нет, Марков был прав в одном: оставаться в этой стране нельзя. Из преподавателей не просто посмешище сделали – всех превратили в грязь! В целой стране не нашлось человека, достойнее Зульфии?!

– И это еще не все, – Виктор вздохнул, – говорят, нашу кафедру зарубежной литературы весной переводят в педюшник.

Вере Александровне было уже все равно. После новости о том, что сопливую девчонку поставят над заслуженными профессорами, мысль была только одна: бежать! Как можно дальше!

Решение под влиянием сильных эмоций пришло за доли секунды.

– Виктор, – заговорила она, когда машина остановилась у подъезда, – я уезжаю летом в Канаду.

– Пригласили работать? – Он старался держаться, но Вера видела, что ее сообщение шокировало его.

– Нет, – она нервно мотнула головой, – пригласили человека, с которым я хочу связать свою жизнь. Еду с ним.

Лицо Виктора стало мертвенно‑ бледным. Губы посинели, словно от холода, хотя в машине было тепло.

– Как же вы бросите институт? – едва выдавил он из себя.

– Института больше нет, – глядя на Виктора, Вера почувствовала в сердце острую боль, – вы сами сказали.

– Есть студенты, – он едва справился с хрипотой в голосе, – молодые люди, которым нужна в жизни опора. Без нас с вами они здесь пропадут...

Вера пожала плечами: у нее не было для него ответа – она больше не понимала, где правда, где – ложь.

Виктор молчал. И Вере Александровне нечего было сказать.

– А если у вас появится здесь новое интересное дело? – с надеждой в голосе спросил он. – Вера, вы же не сумеете без любимой работы! Без лекций, без семинаров, без кружков, без театра. Я бы не смог...

Из ее глаз невольно хлынули слезы. Она ревела, как девчонка, спрятав в ладонях лицо.

– Чем вам помочь? – Виктор обнял ее за плечи, в его голосе звучало отчаяние. – Вера, я вижу, вам плохо! Скажите, чем?

– Поговорите с Сережей, – вдруг попросила Вера Александровна сквозь всхлипы.

– Чтобы он оставил вас в покое?

– Чтобы начал жить! – возразила она. – Только будьте осторожны, он себя не контролирует.

– И снова вы меня недооцениваете, – тяжело вздохнул Виктор, – диктуйте номер Сергея.

Кац записал телефон Шматова, и они распрощались. Такого лица Виктора – мертвенного, отчаявшегося – Вера не видела еще никогда. Она физически чувствовала его боль, только не понимала ее причин и ничем не могла помочь.

Наскоро приведя себя в порядок, Вера помчалась в институт. Пусть кто‑ нибудь скажет, что возможное назначение Зульфии Ильдусовны – чушь! Иначе мир, в котором она жила всю свою жизнь, разрушится до основания. Господи! Как хорошо, что отец не дожил до этого ужаса – он бы не перенес таких унижений!

Едва забежав на кафедру и бросив на свой стол сумку, Вера оправилась в приемную ректора.

Камиль Шабанович, обрюзгший и окончательно расплывшийся, обтекал изнутри контуры своего начальственного кресла. Вид у него был такой, что в гроб краше кладут. Вера тут же вспомнила о погибшем сыне ректора: как бы этот человек ни храбрился, а потеря ребенка подкосила его.

– Доброе утро! – только и вымолвила она.

– Ну что, Вера Александровна, – сказал ректор, едва взглянув на нее и не поздоровавшись в ответ, – пригрела на груди змею?

Значит, слух о грядущем назначении Зули распространился не только по университету – институтское начальство тоже было в курсе!

– По вашей рекомендации, – нервно сглотнув, ответила она.

– Да уж, – ректор вздохнул, как паровоз, – кто ж ее знал? Была баба как баба. Оказалось – шайтан в юбке!

– Нельзя недооценивать людей, – пробормотала Вера для самой себя.

– Твоя правда, – ректор кивнул, продолжая глядеть в стол, – разделала нас под орех. Живого места не осталось!

– А что же ваш друг? – спросила Вера Александровна, – не помог?

– Марк? – Камиль Шабанович хмыкнул. – Так ведь муж и жена – одна сатана. Я главное не пойму, когда они сговорились?!

– Еще до того, как Зуля пришла ко мне в аспирантуру, – сболтнула она.

– Откуда знаете?! – Камиль насторожился.

– Простая логика, – испугалась Вера своей откровенности, – зачем, не имея далеко идущих планов, богатой женщине с высоким положением в обществе писать диссертацию?

– Может быть, – он задумался, – но ведь Марк мне тогда помогал! Самозванца этого, Маркова, припугнул...

Теперь он прикусил язык, не договорив.

– Марков был не только вашим конкурентом, – спокойно продолжила Вера, – он со своей народной любовью и московской поддержкой помешал бы и Зульфии.

– А я‑ то, дурак, – ректор свел вместе густые брови, – избавившись от палки, попал под дубину! И понять все не мог, откуда взялся тот взрыв!

Теперь весь ребус у Веры в голове сложился окончательно. На самом деле ректор и Абсолямов убивать никого не собирались: думали лишь напугать Илью. Но Зуля пошла гораздо дальше в своей стратегии – сначала попыталась уничтожить проректора с помощью сумасшедшей жены, которой прислала пистолет с инструкциями. А когда этот план не сработал, убрала Маркова с дороги, рассказав ему о «неминуемой казни». Все взяла в свои руки, все организовала. Конкурент с московской поддержкой ей был не нужен. А на местном уровне она могла через мужа решать что угодно. Пока Зуля работала над диссертацией, Абсолямов готовил почву: заменил ректора в университете, провел предварительную работу в верхах. Это каким же надо обладать даром убеждения – или, скорее всего, каким компроматом на каждого, – чтобы заставить высокие чины плясать под свою дудку?!

А Марков – глупец! Надо было так легко сдаться на милость победительницы.

– Твою кафедру скоро расформируют, – сообщил ректор Вере после затянувшейся паузы.

– Почему?!

Она и не думала, что ее эта информация так заденет! Ведь уже перестала связывать свое будущее с будущим «федерального университета».

– Да ладно тебе, – отмахнулся он, – жизни людей рушатся, а ты за кафедру переживаешь. Всех расформировывают. По‑ новому распределяют. Слияние.

– Жизни людей рушатся уже несколько лет, – Вера Александровна не выдержала, – вы только заметили?

– Заметил, – пробормотал он, – когда до меня докатилось.

В его словах прозвучали горечь и безысходность. Вере даже стало жаль этого человека, так небрежно разменявшего жизнь – и не только свою – на иллюзии и мнимую власть.

– И куда вы теперь?

– На покой, – он впервые за время беседы поднял на Веру лицо, и она встретилась взглядом с глазами мертвого человека, – устал. С такими акулами тягаться не мне.

Из кабинета ректора она выходила подавленная. В голове пульсировала лишь одна мысль: закрывать к лету все дела, обязательства и уезжать. Здесь жизни не будет.

А там? Как знать. Ведь иногда браки по расчету гораздо прочнее союзов, созданных по любви. К тому же когда‑ то она любила Илью – вполне может статься, это чувство еще вернется. Вера усмехнулась своей наивности и отправилась в обратный путь. А впрочем, и это не важно. Переедет в Канаду, сбежит от уничтоженного российского образования, и хорошо. Дальше видно будет. Сама же хотела перебраться на старости лет за границу...

Придя на кафедру, Вера открыла ежедневник и составила длинный список дел: с кем попрощаться, что завершить перед отъездом. Преподаватели сновали туда‑ сюда: кто шел на занятия, кто возвращался с них. Пока еще все они пребывали в счастливом неведении о том, что жить коллективу осталось считаные месяцы.

На кафедру вошла Варвара Тихоновна. При виде ее Вера вздрогнула. А, впрочем, к чему тянуть? Вот же он, пункт, только что написанный ее собственной рукой.

– Верочка, доброе утро! – как ни в чем не бывало, улыбнулась коллега Вере. – Как в Москву съездила?

– Спасибо, прекрасно. – Помимо воли в голосе прозвучали железные ноты. Вера увидела, как несостоявшаяся родственница насторожилась.

– Устала, милая? – подлизываясь, пропела она.

– Нет. Мы можем поговорить?

– Конечно, конечно! – Варвара подсела.

Кафедра была полна народу, но Вера Александровна не сочла нужным скрываться. Пусть будут свидетели – так даже лучше. И у нее самой после этого не будет возможности отступить, и дорогая Варвара Тихоновна откроет людям лицо: не все ей жалить из‑ за спины.

Вера подумала о том, что от кафедры уже остались «рожки да ножки» – почти всех разметало. Тамару Львовну выжили. Гульнара уволилась. Ольга Валерьевна тоже сидит с готовым решением – переезжает весной в Москву. Так что вроде и жалеть‑ то не о чем. Но все равно на грудь давила такая боль, словно она наблюдала за смертью живого существа и ничем не могла помочь.

– Верочка, я тебя слушаю! – напомнила о себе Варвара Тихоновна, внимательно глядя ей в лицо.

С ума сойти, какой у человека талант! Если бы Вера не слышала собственными ушами все, что она говорила сыну, не поверила бы в ее двуличность. Никогда и ни за что!

– Варвара Тихоновна, – ее голос гулко разносился по кафедре, – я слышала, вы хотите подать на меня в суд?

Стихийное движение кафедрян прекратилось: все застыли на своих местах.

– Боже мой, Верочка, – запричитала она, – что ты такое говоришь?

– Объясняю, – Вера не понизила тон, – вам нужна квартира, которая досталась мне от отца по наследству. Ведь так?

Варвара по‑ рыбьи выпучила на Веру глаза, хватая ртом воздух.

– Варвара Тихоновна, – продолжила Вера, – при свидетелях заявляю вам, что ваше притворство и вероломство возымели успех. Можете не утруждать себя хождением в суд. В самом скором времени я передам вам дарственную на эту квартиру.

По кафедре разнесся изумленный вздох. Варвара Тихоновна сидела красная как помидор. Ее маленькая круглая фигурка сотрясалась то ли от стыда, то ли от страха. Вера даже испугалась, что сейчас эта фурия, еще недавно казавшаяся безобидной милой старушкой, набросится на нее. Но ничего подобного не произошло – она взяла себя в руки и сообразила, что именно надо играть.

– Как вы посмели, – кричала Варвара Тихоновна, изображая оскорбленную невинность, – так меня оклеветать? Я уйду, уволюсь немедленно.

– Бросите студентов на произвол судьбы?

– Какие теперь студенты?! – не унималась она. – Вы меня унизили при всех, оскорбили!

Она села за стол и закрыла руками лицо.

– То есть, – Вера не понимала своей жестокости, но и не могла остановиться, – я ошиблась и квартира вам не нужна?

Повисла долгая пауза.

– Нужна! – наконец выплюнула она.

– Тогда договорились.

Заявление Варвара Тихоновна написала в тот же день и на работе больше не появлялась. Вера выбрала время, сходила к нотариусу и оформила дарственную. В принципе получалось все справедливо: Саше с семьей квартира была действительно нужнее, чем ей. Только было обидно: хоть кто‑ то из них хотя бы раз попробовал поговорить?! Новые родственники оказались о Вере слишком дурного мнения. А ведь она, кажется, повода не давала.

Печально было и то, что она не сможет больше видеть любимых племяшек: вряд ли после публичного скандала на кафедре Варвара Тихоновна разрешит Саше общаться с сестрой. Но ничего, как‑ нибудь: все равно ведь скоро уже уезжать.

На освободившееся место на кафедре Вера за несколько дней восстановила Тамару Львовну: благо никому из администрации уже не было до этого дела. Бывшая заведующая была рада – измучилась в четырех стенах со своим философом‑ мужем.

Работа всегда была ее домом. И не вторым, как принято говорить, а единственным. Куда же ей отсюда идти?

Глава 7

Время до мая пробежало стремительно. По правде сказать, Виктор внес в его быстротечность немалую лепту.

Несмотря на то, что он узнал от Веры о Маркове и ее планах уехать, общение не прекратилась. Они часто встречались, ездили за город, делились друг с другом переживаниями, говорили. Им было легко и весело вместе. Одни словесные перепалки, в которых Виктор заслуженно выходил победителем, чего стоили! Приятное дружеское общение.

Виктор был деликатен и больше не позволял себе ни вольных слов, ни непристойных действий. Глядя на него во время прогулок, Вера уже готова была поверить в то, что «непорочные порнографы» существуют на самом деле.

Правда, было у нее одно подозрение относительно интереса Виктора к ее скромной персоне. Вере теперь казалось, что никто в этом мире не способен ничего делать без тайного умысла и личной выгоды.

Весной стало известно, что Веру переводят в состав кафедры зарубежной литературы объединенного университета. А значит, с профессором Кацем она окажется в одном коллективе. Прежнего заведующего кафедрой отправляют на пенсию, и Виктор вполне мог претендовать на эту должность. По каким‑ то неведомым Вере причинам, ему, видимо, требовалась поддержка. Как знать, может быть, он захочет, чтобы Вера представила его Зульфии Ильдусовне или что‑ то еще...

В целом история повторялась. Мужчины все одинаковы: карьеристы.

В общем, ее отношение к Виктору было исключительно дружеским и лишенным всяких иллюзий.

Дрогнуло ее сердце только однажды, хотя Кац об этом так и не узнал: Вера добралась‑ таки до его книг. Вычислила «западных авторов» порнографии, писавших в едином стиле, и поняла, что принадлежат они перу Виктора Каца. Когда Вера похвасталась перед порнографом списком предполагаемых псевдонимов, под которыми он издается, Виктор от изумления вытаращил глаза: она отыскала все до последнего! И не ошиблась ни разу.

Кац и вправду оказался талантлив! Книги, несмотря на специфический жанр, читались на одном дыхании, и к ним вполне можно было относиться как к литературе. Там был увлекательный сюжет, ловко созданные характеры, виртуозный язык. А как мастерски он писал интимные сцены! Изобразить человеческие страсти красиво умеют немногие: часто даже именитые авторы скатываются в пошлость. Но Виктор, несмотря на предельную откровенность, писал чувственно и легко.

Скупив и прочитав все романы профессора‑ порнографа, Вера спрятали их на самую дальнюю полку своей библиотеки.

Назначение Зульфии Ильдусовны на должность ректора произошло в апреле. Девушка к тому времени уже стала профессором! Не известно, что именно предпринял Абсолямов, но диссертацию зачли как докторскую. И звание присвоили в считаные недели! Вера не уставала дивиться на вседозволенность в системе образования нового времени.

Те, кто успел столкнуться с госпожой Абсолямовой по работе, пребывали в состоянии шока. Камиль Шабанович, с их слов, был ягненком по сравнению с «этой стервой». Иначе ее уже и не называли.

Поначалу Вера пыталась слабо возражать, памятуя о тяжелой психологической травме, перенесенной Зулей в детстве, а потом махнула рукой: откуда ей, в сущности, знать? Однажды она уже ошиблась насчет своей аспирантки, приняв за глупую Барби. Могла чего‑ то не понимать и теперь. В наши дни предостаточно людей‑ перевертышей, сущность которых нельзя разглядеть ни с первого, ни со второго взгляда.

Даже Марков – казалось бы, в нем‑ то она не должна была ошибаться! – за три года в ее сознании успел превратиться из борца за справедливость в бабника, потом в жертву репрессий, а оказался на поверку карьеристом, готовым на все ради своей работы. Как Виктор. Как Зуля. Как многие. Такие уж времена: ничего нельзя утверждать однозначно; ни о ком нельзя судить с уверенностью.

С момента жутких откровений во время банкета Вера не видела и не слышала Зульфию. Можно было бы обижаться на ее невнимание: не поздравляет с праздниками, не звонит. Но она этого не делала. Скорее всего, Зуле страшно из‑ за того, что раскрылась перед Верой Александровной. Наверняка она до сих пор считает тот разговор ошибкой – правда, если помнит о нем. В любом случае Вера не собиралась ни сплетничать, ни судить.

Каждый человек должен сначала разобраться с собственной жизнью и только потом, когда станет предельно ясен и кристально чист, высказываться в адрес других.

А она? Какая у нее ясность? До сих пор не может понять даже своего отношения к Маркову. И, несмотря на это, едет к нему: бежит от проблем.

Вера с Ильей переписывались – обменивались короткими сообщениями раз в неделю. Он много рассказывал о работе, делился новыми идеями и ничего не писал о своей повседневной жизни. Нет, мог черкнуть «сегодня гулял» или «ходил в спортзал», а вот о том, что происходит в его сердце и голове, Вера не знала. Он только напоминал через раз, что она должна ехать с ним в Канаду в июне: визы готовы, билеты куплены. И просил заранее урегулировать в родном городе все дела.

Вера и занималась подготовкой путей к отступлению. Все основные вопросы были уже решены. Квартира отца на Сашу переоформлена. Собственная заранее обрела квартиросъемщиков – надежных и проверенных людей. Вещи лежали, упакованные в коробки. На кафедре она закрыла все дела, привела в соответствие документацию – пусть будет порядок перед расформированием.

Теперь она встречалась с людьми – со всеми, с кем должна была попрощаться.

Даже с Сережей Шматовым, хотя долго сомневалась, стоит ли это делать.

За время, что они не виделись, Сергей возмужал, стал спокойным и рассудительным. Мило поболтали о том о сем, но в финале он все же не выдержал.

– Жаль, что вы отвергли меня, – вздохнул тяжело.

– Сережа, – Вера взглянула с укором, – но все же хорошо. Встретишь ровесницу...

– Нет, спасибо! – перебил он. – Ровесницам от мужчин ничего, кроме денег, не надо.

– Не обобщай, люди разные.

– Может быть, – Вера видела, как он поморщился, – но меня все равно привлекают женщины постарше.

– Как знаешь, – Вера улыбнулась.

– Кстати, мне ваш Виктор понравился, – сообщил Сергей, – несмотря на то, что врезал на вокзале и потом мыл мозги добрых три часа. На тему, что должен и чего не должен мужчина.

– Виктор не мой, – ответила Вера Александровна.

– Ну и зря. – Сергей покачал головой. – Снова вы, Вера Александровна, совершаете ошибку! Совсем в мужчинах не разбираетесь!

На том и расстались.

Под занавес Вере предстояла еще одна встреча, которую она оттягивала до последнего момента. С Ильнуром.

– Алло? – по‑ начальственному недовольно произнес бывший супруг в трубку мобильного телефона.

– Ильнур, это Вера, – сразу представилась она, – удобно тебе говорить?

– Уф, аллах! – выдохнул он, совершенно меняясь в голосе – Вера?! Не может быть! Как ты живешь? Почему ни разу не появилась?

– Ты тоже, – ответила она.

– Я‑ то понятно, – смутился Ильнур, – виноватая сторона.

– Ильнур, успокойся, – Вера улыбнулась, – виноваты мы оба. Да и прошло все давно. Скажи, ты можешь со мной встретиться?

– Могу, – тут же согласился он, – что случилось? Чем надо помочь?

– Ничего не случилось. – Вера улыбнулась готовности бывшего мужа вникать в ее проблемы: ведь столько воды утекло. – Хочу попрощаться. Уезжаю в Канаду.

Через полчаса они уже сидели друг напротив друга в ресторане неподалеку от дома Веры. Она поначалу боялась, что Ильнур, как некоторые религиозные мужчины, отрастил бороду и переоделся из светской одежды в то, что положено носить по сунне. Но, к счастью, ничего подобного с его обликом не произошло. Он постарел, располнел, – этого она не могла не заметить, – но по‑ прежнему одевался, как положено человеку из бизнеса. Только теперь уже не в костюмы местной фабрики, как в студенческие годы, а в известные мировые бренды.

– Вера, ты так молодо выглядишь! – искренне восхитился он, увидев ее.

– Спасибо! – было приятно.

– Как жизнь? Как шайтаны‑ студенты?

– Нормально. – Вера улыбнулась забытому сочетанию слов.

– Когда уезжаешь? – продолжал он сыпать вопросами.

– В июне.

– Давно пора, – почему‑ то без тени сомнения сообщил он, – с такими талантами сидишь до сих пор в институте. На три копейки.

– Нас уже расформировали, – сообщила Вера, – теперь будет федеральный университет.

– Какая разница?! – отмахнулся Ильнур. – Вам, что зарплату в шесть раз прибавят? Или как к людям относиться начнут?

– Не думаю, – Вера качнула головой, – но смысл жизни не только в деньгах.

– Без денег тоже нет смысла, – возразил он, – детей надо на ноги ставить, – и тут же переключился с опасной темы, – тебе помочь надо с Канадой? Виза? Билеты?

– Нет, спасибо, все оформляем через Москву. – Вера наконец решилась на свой вопрос: – Как там Алсу?

– Как всегда, – он сразу погрустнел и отвел глаза, – ноет. Мозги вынимает. Все и вечно ей мало! Если б не дети...

– Она сказала, ты собрался завести вторую жену.

– Думал, – серьезно кивнул Ильнур, – а потом решил, что для детей это будет стресс. Так и встречаюсь на стороне. Всех обеспечиваю, – поторопился заверить он, чтобы Вера не усомнилась в его порядочности. – Ты посмотри на эту Алсу! Уже и тебе наболтать успела!

– Не понимаю, ради чего вы до сих пор вместе? Оба ведь недовольны.

– Ты что?! – Ильнур взглянул на бывшую жену с укором. – Она скорее убьет меня, чем отпустит.

– Странная любовь. – Вера Александровна горько усмехнулась: что‑ то подобное она уже слышала.

– Какая любовь, Вера?! – Ильнур отмахнулся. – Вот у нас с тобой была любовь. Только я поступил, как ишак. А Алсу просто хотела хорошей жизни: много денег, квартиру и чтобы не возвращаться в деревню. Я все проблемы решил.

– И, зная об этом, ты с ней живешь? Рожаешь детей?

– А что теперь делать? – он с надрывом вздохнул. – Другой, как ты, все равно не найду. Повезло этому твоему, из Канады!

На Ильнуре дела Веры в родном городе и закончились: она все уладила, со всеми распрощалась. Даже к племяшкам в гости сходила.

Саша – все‑ таки он был сыном своего отца – оказался порядочным человеком. Как только узнал о дарственной, приехал к Вере домой, просил прощения, умолял все отменить. Сказал, что у него и в мыслях не было подавать в суд. Планировал потянуть время, пока мать не успокоится, а потом спустить все на тормозах. Но Вера призналась, что уезжает. И возвращаться уже не планирует, а потому квартира ей не нужна.

Пришли к соглашению: Саша отдает Вере свои сбережения – недавно начал копить на жилье, – и тогда квартира остается за ним. Вера согласилась, чтобы его успокоить...

Первое заседание объединенной кафедры зарубежной литературы было назначено на двадцать четвертое мая.

До отъезда Веры Александровны оставалось всего две недели. Она даже личные вещи не стала переносить с прежнего места работы на новое – увезла все домой. Какой смысл? Как раз сегодня, пользуясь ситуацией, поставит в известность начальство – пока неясно, кого – и напишет заявление об увольнении.

На повестке дня заседания стоял только один вопрос: представление нового заведующего кафедрой. Приказ ректором был подписан, человек уже был назначен ИО. Оставалось лишь формально избрать руководителя на кафедре, а потом – на ученом совете.

В нынешнее военное время приказы ректора не обсуждались. Ни у кого из сотрудников не было желания связываться с четой Абсолямовых. И поскольку Вера уже слышала публичные заявления Зули о том, что женщина‑ руководитель – это абсурд (очень смешно! ), то преподаватели и ждали в руководители мужчину. Их на новой кафедре оказалось всего трое: ассистент Прохоров, доцент Селезнев и профессор Кац. Лично у Веры сомнений относительно кандидатуры не оставалось. Она могла только от всей души пожелать Виктору Павловичу грамотного руководства коллективом и успешной карьеры.

Преподаватели расселись по местам, заседание началось. Поскольку профессор Орлова была в этом коллективе единственной «новенькой», – все остальные дружно переехали из филфака университета, – она развлекалась тем, что разглядывала коллег. В целом и в частности впечатление получилось весьма позитивное: никаких Ирочек и Русалочек на кафедре обнаружено не было. Хотя, конечно, тот еще из нее физиономист!

Роль председателя заседания взял на себя Виктор Павлович. Все правильно: в этом Вера не могла ошибиться.

– Уважаемые коллеги, – начал он, – рад вас приветствовать в новом помещении нашей альма‑ матер!

– Витечка, – подала реплику с места пожилая, прямая как струна дама в старомодном костюме, – говорите, что думаете: нашей echidna mater!

По кафедре пронеслись отдельные смешки.

– Спасибо за ценное замечание, Ксения Витольдовна. Я учту! – поблагодарил он и обратился уже ко всем присутствующим: – Прежде чем мы перейдем к основному и единственному вопросу заседания, – Виктор бросил на Веру предупреждающий взгляд, – позвольте представить вам профессора Веру Александровну Орлову. Прошу любить и жаловать!

Вера поднялась с места и раскланялась в разные стороны, как на сцене. Никакой враждебности со стороны чужого коллектива, что удивительно, она не почувствовала. Напротив, все отвечали ей доброжелательными улыбками, словно были знакомы уже давно, а с подачи Ксении Витольдовны – Вера так поняла, именно эта колоритная дама играла здесь роль неформального лидера – даже приветственно захлопали.

– Спасибо, – Вера Александровна кланялась, – очень признательна!

– Итак, продолжим, – произнес Виктор, когда Вера наконец опустилась на свой стул, – сегодня утром ректор подписала указ о назначении. В документе значится, – он поднес бумагу к глазам, – что исполняющим обязанности заведующего кафедрой станет Виктор Павлович Кац!

Вере показалось, или Виктор откровенно паясничал?! Разыгрывал перед публикой спектакль. Она незаметно огляделась – профессора и доценты смотрели на него в дружном единстве и понимающе улыбались. Вера подумала, что ей определенно начинает нравиться этот коллектив!

– Кто желает высказаться по данному вопросу?

Руку подняли несколько человек, в том числе Ксения Витольдовна.

– Пожалуйста, – пригласил Виктор и торопливо остановил порыв пожилой дамы подняться с места, – только, умоляю вас, не вставайте!

– Спасибо, – я буду краткой! – На ее лице появилось шаловливое выражение. – Витечка, мое мнение таково, что вы пока слишком молоды для предлагаемой должности. Ни к чему вам обременять себя ответственностью за всех нас!

Вера только рот раскрыла от изумления. Это что, такая манера шутить?!

– Благодарю! – ответствовал Кац, как ни в чем не бывало. – Андрей Петрович?

– С удовольствием! – поднялся с места доцент. – Уважаемый Виктор Павлович, вы – прекрасный, талантливый человек и мой добрый друг. Однако опыта руководства коллективом у вас пока нет! Посему лично я выступаю против вашей кандидатуры!

– Отлично, – удовлетворенно кивнул Кац.

Да что происходит?! Человека публично обвиняют в молодости и неопытности, – серьезных для научной среды грехах, – а он только улыбается и соглашается? Каким должно быть самообладание в такой ситуации?! Так вот почему Виктору требовалась чья‑ то поддержка! Вера Александровна, чувствуя себе ответственной за защиту, тут же потянула руку.

– Да, Вера Александровна, – хитро улыбнулся Кац.

– Уважаемые коллеги! – с напором начала она, вскочив с места, как пионерка, и повернувшись лицом к сотрудникам кафедры. – Виктор Павлович – человек редкого таланта и прекрасной души. Я не представляю, как можно мечтать о лучшем руководителе! Он способен защитить, увлечь, повести за собой. Скажу прямо, мне редко доводилось встречать людей столь профессиональных и столь преданных своему делу. Виктор Павлович вкладывает в образование душу! А его личностным качествам – великодушию, чувству справедливости, честности, интеллигентности – многим, куда более высоким чинам в нашей echidna mater, остается лишь позавидовать!

Вера вынуждена была замолчать: шквал аплодисментов обрушился на нее.

– Позвольте, я отвечу, – вступил Кац, когда все стихло, – то, что сказала сейчас уважаемая Вера Александровна, в еще большей степени относится к ней самой. И, кроме того, в отличие от меня есть опыт аналогичной работы и серьезный профессорский стаж.

Вера смотрела на Виктора, вытаращив глаза, упорно, не понимая, к чему он клонит.

– Коллеги! – продолжил он. – Я должен отклонить свою кандидатуру: помимо прочего, мужчина должен зарабатывать деньги, и на это требуется время. А вот женщина, если ей угодно, может заниматься любимым делом вне зависимости от того, какой оно приносит доход! Ведь так?

Кафедра, состоявшая в основном из представительниц женского пола, одобрительно загудела.

– Я выдвигаю кандидатуру Веры Александровны Орловой на должность заведующей кафедрой. Предлагаю голосовать! Кто «за»?

Не успела профессор Орлова сообразить, что происходит, как в потолок устремился лес рук.

– Единогласно! – весело подтвердил Виктор. – Прошу считать заседание закрытым!

Вера обессиленно опустилась на стул и прикрыла ладонями лицо. Как это все произошло?! У нее уже куплен билет в Москву, получена визу в Канаду, она со всеми распрощалась, все в своей жизни решила. Кому теперь писать заявление об увольнении? Самой себе?!

– Голубушка, – услышала Вера шепот Ксении Витольдовны над самым ухом, – не оставьте! Кто, как не вы? Научный руководитель нашей мегеры...

Эпилог

Вера Александровна насторожилась: показалось или в замке повернулся ключ?

– Верунечка, радость моя, я уже дома!

Задыхаясь от восторга, Вера вскочила с кровати. Листы кандидатской диссертации, которую читала, разметались по спальне. Да и бог с ними! Потом соберет.

Она бросилась к мужу и повисла у него на шее, не давая даже снять куртку. Как же она рада была его видеть! Целых три дня – господи, как это долго!

– Верунечка, – он смеялся, прижимая жену к себе, – я так соскучился!

– И я! – Она наконец ослабила объятия и посмотрела в его глаза – ласковые, любимые. – Как Москва? Какие там новости?

– Все отлично, – муж потрепал жену по макушке, – увеличивают тираж.

– Ты у меня – гений! – Вера Александровна в который раз восхитилась. – Будешь обедать?

– А что ты приготовила?

– Перемячи с бульоном, – гордо сообщила она, – как ты любишь!

– М‑ м‑ м, – он покачал головой и, не выпуская Веру из виду, стал торопливо стаскивать куртку, – обязательно буду, но позже.

– Подожди! – Вера засуетилась. – У меня в спальне диссертация рассыпалась.

– Как романтично!

– Мы все изомнем, – испугалась она, зная неугомонный характер супруга, – пойдем в гостиную.

– Да, моя госпожа!

... Вера очнулась на ковре, посреди комнаты – до дивана они так и не дошли. Настенные часы показывали шестнадцать десять.

– Витенька, – позвала Вера и погладила мужа по широкому гладкому плечу. Его тело оставалось молодым – только по лицу можно было определить, что годы идут к пятидесяти. Надо же! Сама Вера Александровна упорно не ощущала в себе этот возраст.

– Что, любимая?

– Анюту через час из садика забирать. Пойдешь со мной? Она обрадуется.

– А я‑ то как обрадуюсь! – Он сразу проснулся и сел на полу, привлекая Веру к себе. – Соскучился дико!

– Вставай! – потянула она его за руку.

– Ты уверена?! – хитро прищурился он.

– Ви‑ тя! – Вера рассмеялась, а он прижал ее к груди и поцеловал: ласково, осторожно.

– Предложение обеда еще в силе? – пробормотал он, не отрываясь.

– В силе! – в тон ему ответила Вера.

Через сорок минут супруги уже выходили из дома.

– На машине поедем?

– Давай лучше прогуляемся, – предложила Вера Александровна.

– А давай! – сразу же согласился Виктор, – пройдем через университет?

Вера кивнула. Почти шесть лет прошло с того дня, как кафедра зарубежной литературы переехала в здание бывшего пединститута, а Виктор все тосковал по родным пенатам – по уютному садику, по деревянным скамейкам возле памятника Ленину, по филфаку и тому, Императорскому, университету. Вере казалось, она куда легче пережила перемены.

Да так оно и было, конечно, – все ее мысли очень скоро переключились на Анюту и Витю, двух самых дорогих ей людей.

– Что на работе слышно? – спросил Виктор без особого интереса.

– Зуля уходит в правительство, – поделилась Вера новостями.

– В каком качестве? – Виктор удивленно взглянул на жену.

– Большого босса, – она хмыкнула, – берут на должность, которую занимал Абсолямов.

– Не может быть! Его же сняли с таким скандалом, в газетах писали, что остаток жизни теперь проведет в тюрьме.

– Он и проведет, – Вера кивнула, – ни на секунду не сомневаюсь, что это Зулиных рук дело.

– Не понимаю...

– И не дай бог понять, – вздохнула она, – зато теперь я могу спокойно уйти с заведования! Зачем я вам, если Зули там больше нет?

– Даже не думай! – Виктор резко перебил Веру. – Мне нужен крепкий тыл! Как я буду писать, если меня новый самодур‑ начальник заставит каждый день ходить на работу?! И вообще, ты – гениальный руководитель!

– Хитрый ты, Кац, – засмеялась Вера, – все‑ таки непростая у тебя фамилия.

– У и тебя теперь тоже! – весело напомнил он.

– Так странно, – медленно проговорила Вера, – шесть лет назад мне казалось, что мир рушится.

– Так и было, – Виктор улыбнулся печально, – просто мы с тобой вовремя встретились и смогли кое‑ что собрать из руин.

– Витя, а что дальше будет...

– Будет Анюта, – он взял Веру за руку, – мы с тобой будем. И умоляю, не думай больше об этом! Просто живи.

– А как же студенты...

– Пойдем, кое‑ что тебе покажу. – Виктор потащил Веру за собой.

Подвел ее к длинной стене неподалеку от главного здания университета. Раньше она вся была расписана граффити: художества студентов. А теперь стена снова была выбелена и во всю ее длину красовалась только одна фраза: «спОсибА за рИформу АбрОзАванЕя!!! »

– Ну, как тебе послание государству Российскому? – весело поинтересовался Виктор.

– По существу. – Вера улыбнулась.

– Вот именно, – Виктор кивнул, – студенты кое‑ что понимают.

– А те, кто не понимает?

– Верунечка, – он сжал в своих пальцах ладонь жены, – гуманистка моя неисправимая! Это в советское время учили всех без разбору. Но ведь должен кто‑ то убирать мусор, стричь газоны, подметать улицы...

– Не нравятся мне такие рассуждения! – перебила Вера. – Не будем об этом.

– Да, моя госпожа!

До Анютиного садика они шли молча. Вера думала о том, что, наверное, Виктор прав: с каждым годом студентов приходит все меньше. Места сокращают. А престиж высшего образования давно и безвозвратно утерян – молодежь стремится поскорее начать зарабатывать деньги...

Анютина группа уже гуляла на улице, когда ее родители подошли. Девочка увидела папу, глаза ее расширились от восторга, и она бросилась к нему. Виктор легко поднял ее в воздух, подкинул, поймал. Анюта заливисто захохотала, а Виктор улыбался во весь рот. Одна Вера нервничала, хваталась за сердце и теребила мужа за рукав: «Витенька, не делай так больше! »

Наконец папа с дочкой нарадовались друг другу, и Анюта соизволила перелезть к маме на руки, чтобы поцеловать. И Вере стало так тепло, так прекрасно! Светлые дочкины хвостики щекотали ей шею, и она крепко сжимала хрупкую фигурку, умирая от радости.

Ничто не напрасно! Ни один поворот в судьбе нельзя пропустить, иначе долгая и сложная дорога не приведет человека к счастью!

– Вот так, мамочка. – Анюта не картавила и не шепелявила: речь ее была на удивление чистой для ребенка пяти лет. – Я же говорила тебе: все будет хорошо!

[1] Чудес на свете много, но нет ничего чудеснее Человека (англ. ).

[2] Katze с нем. – кошка; известна немецкая фамилия Katz из окрестностей Замка Кац.

[3] тат. отец

[4] тат. девочка моя

[5] тат. дядя

[6] тат. дочка моя

[7] тат. мама

[8] тат. выкуп за невесту

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 7 8 910