Часть III 6 страница

Вылив остывший кофе в раковину, Вера поплелась одеваться. Черная водолазка, черные брюки. Жаль, нет плаща. Спортивная куртка ядовито‑ зеленого цвета не подойдет, розовый пыльник – тоже. Придется, несмотря на угрозу повторного ливня, облачаться в пальто. Но не могла же она явиться к Илье в таком виде, словно собралась на прогулку: он может обидеться.

Мысленно Вера в который раз одернула себя. Хватит! Сколько можно думать о Маркове так, словно он все еще жив? Илье больше ни до чего нет дела. А ей надо привыкнуть к мысли о том, что он умер.

Непослушные слезы снова хлынули из глаз. Не дожидаясь, когда они высохнут, Вера Александровна схватила сумку, накинула на плечи пальто и выскочила за дверь.

Худшей погоды для кладбища невозможно было придумать: центральная аллея оказалась покрыта глубокими лужами, а дорожки между могилами раскисли так, что ступить на них, не провалившись в жижу по колени, было нельзя. Даже продавщицы цветов и бабушки, просящие обычно у входа милостыню, куда‑ то пропали.

Только зайдя на территорию, Вера поняла, что не знает, куда идти. Направо? Налево? Вглубь? Варвара Тихоновна так и не смогла вчера объяснить, где именно расположилась могила Маркова: когда хоронили, было столько народу, что перемещались по кладбищу плотной толпой. Единственное, что она запомнила, – «место хорошее». Ректор лично организовал через правительство – на этом престижном кладбище давно уже не хоронят, только по великому блату. Но не мог же институт ударить лицом в грязь: уважаемые люди со всего города собрались, московские гости приехали, даже местный министр образования прибыл. Это с живыми в системе образования разговор короткий, зато покойников принято уважать.

Значит, искать нужно вдоль центральной аллеи. Вера, повинуясь привычке, свернула направо и медленно побрела, высматривая новые захоронения. Вот – известный актер татарского театра: умер полгода назад от инфаркта. Это – неизвестно кто, но судя по гигантским размерам памятника и едва ли не золотой ограде, какой‑ нибудь воротила. А здесь... Вера остановилась как вкопанная, увидев прямо перед собой лицо Ильи.

Она смотрела на свежий мраморный памятник и вчитывалась в золотые буквы: «Илья Владимирович Марков, 1963–2008». Вглядывалась в его портрет, в губы и глаза, обрамленные красивыми морщинками.

А ведь у нее не осталось даже его фотографии!

Вере было трудно так сразу заговорить: она стояла перед могилой и думала, с чего надо начать. С признания? Она успела сказать Маркову о своей любви при жизни. С вопросов? Но он уже не сможет ответить ей. Описать свои мысли, переживания? Только они теперь потеряли смысл: да, она страдала и мучилась. Но разве это имело значение перед лицом смерти? Вера молчала. Странно, но с отцом она всегда беседовала легко: открывала калитку, садилась на маленькую скамеечку внутри ограды и рассказывала, рассказывала. А с Марковым – что с живым, что с мертвым – разговора не получалось.

Вера удивилась, что Варвара Тихоновна не сказала ей сразу – могила Маркова расположилась всего в какой‑ нибудь сотне метров от могилы отца. Стоило только пройти чуть дальше.

Она вдруг вспомнила, что не навещала папу с тех самых пор, как в ее жизнь ворвалось это мучительное чувство к Илье. Сделав шаг назад, Вера зажмурилась, чтобы выпутаться из взгляда каменного Маркова, и повернула направо. Раз, два, три – она специально считала шаги: чтобы не думать. А еще, чтобы знать, как далеко друг от друга покоятся два дорогих ей человека. Досчитав до ста одиннадцати, – странное получилось число, одинаковое со всех сторон, – она оказалась прямо у ограды Александра Ивановича. И тут же почувствовала, как сильно он ее ждал...

Вера говорила без умолку, полушепотом. Рассказывала обо всех событиях своей странной жизни за последние полгода. Проговорилась даже о том, что Варвара Тихоновна во всем ей призналась. Просила не держать на нее зла. Она ведь хотела как лучше. И в самом деле – если бы судьба в ее лице неожиданно не подарила Вере брата и двух чудесных племяшек, она бы не пережила смерти Ильи.

В ответ ей от порыва ветра забеспокоились деревья: испуганно затрепетали.

Пока она стояла рядом с отцом, стало темнеть. Весна все еще не спешила вступать в права – сумерки наваливались на город слишком рано, да и небо опять затянуло тучами, словно на город вот‑ вот обрушатся новые потоки воды. Вера обещала Александру Ивановичу, что скоро снова придет его навестить – выберет солнечный день и вымоет памятник, ограду. Она вдруг подумала о том, как странно, что они с Варварой Тихоновной ни разу не столкнулись у могилы отца на кладбище. Ведь она должна была приходить! Не могла не навещать отца своего ребенка. Но даже следов ее присутствия здесь Вера никогда не видела: ни засохших цветов, ни прибранной не ее руками могилки. Удивительно. Ведь когда любишь человека, так тянет к нему...

Попрощавшись, Вера двинулась в обратный путь. Конечно, не смогла пройти мимо могилы Маркова – остановилась. И тут заметила чуть в стороне женщину, с ног до головы одетую в черное. Из‑ под шифонового платка выбивались завитые в локоны желтые пряди. Не отрываясь, она смотрела на портрет Ильи и едва заметно шевелила губами.

– Здравствуйте! – Сердце Веры бешено заколотилось: она даже не успела понять, зачем открыла рот.

– Я вас знаю? – вместо приветствия грубо спросила женщина.

– Нет. – Вере стало неловко из‑ за собственной бесцеремонности. – Мы с Ильей Владимировичем были коллегами. Орлова Вера Александровна. Профессор.

– А‑ а. – Женщина неприятно усмехнулась. – Очередная жертва его неотразимого обаяния?

– Что?!

– Я – жена этого бабника, – представилась женщина, – Лена.

– О господи! – только и смогла пробормотать Вера. Сердце ее ушло в пятки. Так у Маркова была жена?!

– Знаю‑ знаю, – дама поняла реплику Веры по‑ своему, – о мертвых либо хорошо, либо никак. Но ведь на правду не обижаются!

Только сейчас Вера почувствовала, что от этой элегантно одетой женщины исходит сильный спиртной дух. А она по выражению лица собеседницы поняла, что та учуяла, и огрызнулась:

– У меня умер муж! Имею право.

– Конечно...

– Составьте компанию, – почти приказала она, – мне в этом убогом городе даже выпить не с кем. Хотела забрать Илью в Москву, но ваш Камиль Шабанович вцепился в труп, как стервятник. «Репутация», «почести» – голову мне задурил.

Вере стало не по себе. Только сейчас она окончательно осознала тот факт, что Илья с самого начала обманул ее, сказав «я один». Он был женат. И этот факт отнюдь не остался в прошлом, как он утверждал.

Только вел себя как свободный мужчина, потому Вера и попалась на удочку.

Или... может быть, эта женщина лжет? Нет. Вера вдруг вспомнила все: как он не брал трубку, как привел не домой, а в отель, как рассказывал о «бывшей», которая до сих пор не дает покоя...

Кладбищенская ограда вздрогнула и начала медленное кружение: стоило ей ускориться, и Вера бы снова очутилась в больнице. Лена, оказавшаяся неожиданно сильной, больно схватила новую знакомую за плечо и тряхнула.

– До машины не дотащу! – предупредила она.

И Вера, торопливо кивнув, задышала ровнее. Эта женщина, грубая и циничная, вдруг вызвала в ней смешанное чувство неприязни и страха. Но желание разобраться в том, что за человек был этот Марков, оказалось сильнее.

Водитель с машиной, – а Вера испугалась поначалу, что Лена сама сядет за руль, – стоял за оградой. Увидев хозяйку, распахнул заднюю дверцу автомобиля и стал терпеливо ждать, когда женщины добредут.

– Домой? – поинтересовался он у вдовы.

– Да, – та криво улыбнулась, – покажу гостье обитель.

Вера Александровна вжала голову в плечи и не смогла произнести ни слова за все то время, что они неслись, поднимая из луж фонтаны брызг, по вечерним улицам. Она понимала, что общение с женой Ильи – чистой воды авантюра, но не могла справиться с любопытством.

Лена вошла в подъезд нового дома, в самом центре города, Вера последовала за ней. Они поднялись в лифте на пятый этаж. Лена открыла дверь в квартиру, и взору гостьи предстал просторный холл, а сразу за ним – гостиная. Обстановка оказалась добротной и явно стоила немалых денег: кожаные диваны и кресла, плоский экран огромного телевизора. Вдоль стен холла расположились высоченные книжные шкафы. Вера взглянула на корешки – художественной литературы в этом доме не было и в помине.

– Вот. – Лена обвела рукой громадный коридор и гостиную. – Все, как Марков любил.

– Как в научной библиотеке.

– Не говори! – Неожиданно Лена перешла на «ты». – Пойдем, покажу наши свадебные фотографии. И свидетельство о браке. А то, я смотрю, ты до сих пор считаешь Маркова чуть ли не ангелом.

Полчаса женщины разглядывали фотографии. Вера несколько раз пыталась прервать это занятие, ссылаясь на усталость, но Лена была непреклонна: она, видимо, задалась целью показать новой знакомой Маркова во всех его ипостасях. Чем больше лиц Ильи – молодых, повзрослевших, зрелых – мелькало перед глазами Веры, тем отчетливее она понимала, что влюбилась в человека, которого совершенно не знала.

– Так он и тебе говорил, что развелся с женой? – спросила Лена после того, как они перебрались в кухню.

– Да.

– У вас что‑ то было? – спросила она, сверля Веру стальным взглядом и протягивая пузатый бокал с коньяком.

– Я...

– Да ладно тебе! – Лена подняла свой бокал и осушила его одним залпом, жестами показывая, что и Вере нужно сделать то же самое.

– Пусть земля будет пухом, – смущенно пробормотала она и поперхнулась обжигающей жидкостью.

– Пить не умеешь, – расстроилась хозяйка дома, – прожила бы с этим кобелем двадцать пять лет, научилась.

– А зачем вы так долго... если он... был неверен?

– Сложно сказать. – Серый взгляд женщины стал тяжелым. – Из любви или из ненависти. Я давно прекратила различать эти чувства.

– А он?

– А он вообще не умеет чувствовать. Не умел, – поправила она себя.

Вера услышала боль, прозвучавшую в словах Лены. Вдова долго молчала, уйдя мысленно в тяжелые воспоминания.

– Такое бывает? – спросила Вера Александровна, чтобы разорвать наконец тяжелую тишину.

– А ты разве не знаешь? – Она посмотрела с презрением.

Вера промолчала.

– Марков любил только одну женщину, – она усмехнулась, – химию! Все остальные его не трогали.

– Но...

– Да уж, – Лена прищурилась, – баб было много!

– Откуда, – произнесла Вера, – вы все это знаете?

– Говори мне «ты», – приказала Маркова, – самое мерзкое в нашем браке заключалось в том, что Илья не скрывал от меня измен.

– Боже!

– Надеялся, что я соглашусь на развод, – Лена горько всхлипнула, – а я не могла жить без него!

– Но как же, – Вера сидела бледная, как простыня, – можно было терпеть это все?

– А что делать. – Лена подняла фигурную бутылку и снова налила в бокалы коньяк. – Если даже такой он был мне нужен?!

Вера смотрела на Лену и не понимала.

– У нас дети, – вдова пожала плечами, – общий бизнес. Недвижимость. Все! Да и до рождения Андрея с Маришей отношения было нормальные.

– А потом...

– А потом, – злые огни сверкнули в ее глазах, – чего я только не делала! Умоляла. Грозила. Ползала на коленях. И не могла ничего добиться: он спал с кем угодно, но не со мной.

Вера Александровна кляла себя за то, что пришла в этот дом, за то, что задавала такие вопросы, но не могла встать и уйти. Она хотела знать все о Маркове. А Лена, похоже, нуждалась в том, чтобы выговориться.

– Я не смогла разлюбить, – продолжала она. – Илья меня заколдовал.

Вера старалась не смотреть на Лену, чтобы не выдать своей жалости к ней: уставилась в широкий бокал.

– Ты знаешь, как он погиб? – наконец произнесла она.

Вдова подняла затуманенные глаза и долго изучала Веру, прищурившись.

– Да, – наконец кивнула она, – приехал ночью в лабораторию. Что‑ то напутал с реактивами и устроил себе погребальный костер.

– Ты уверена, что его не убили? – Вера посмотрела Лене в глаза и увидела в них испуг.

– Чушь! – выплюнула вдова.

– Но ведь угрожали. – От волнения Вера забыла, что Лена велела обращаться к ней на «ты». – И вы не могли этого не знать! Накануне Илью Владимировича избили.

– Избили, – согласилась та, – ну и что?

– И он не рассказывал, почему?

– Нет, – Лена буравила Веру злым взглядом.

– Странно...

– Хватит! – обрубила вдова. – Я не хочу больше думать о Маркове! Он умер. Избавил меня от мучений, и все!

– Но ведь взрыв в лаборатории был подстроен. – Несмотря на страх, Вера продолжала настаивать. – Ему отомстили.

– А мне, – Лена посмотрела на Веру Александровну, как на врага, – наплевать! Туда и дорога.

Вера опешила.

– Так же нельзя, – прошептала она, – каким бы он ни был...

Не отвечая, хозяйка встала из‑ за стола и вышла из кухни. Ее не было несколько минут, а тревога Веры нарастала, как снежный ком. Она вдруг по‑ настоящему испугалась: вскочила с места и бросилась к входной двери. Но не успела – путь ей преградил пистолет.

– Уже уходишь? – насмешливо спросила вдова, воткнув дуло ей прямо в живот.

Вера замычала, не в силах произнести ни звука.

– Зря, – укорила Лена, – мы еще не договорили!

Ледяные капли пота потекли с шеи на спину. Вера почти перестала соображать, но понимала одно: нельзя делать резких движений.

– О чем?

– Об Илье, – вдова улыбалась, – такую мразь еще поискать! Ты не рада, что он сгорел на адском костре? Как положено грешнику. Он ведь и тебя обманул!

– Рада, – выдавила Вера Александровна из себя.

– Молодец, – похвалила Лена любовницу мужа и пихнула ее в живот, – идем пить дальше!

Под конвоем Вера вернулась в кухню, ноги едва слушались. Она удивлялась лишь одному: почему не падает в обморок? Видимо, сработала система самозащиты – стоило разуму отключиться, и она оказалась бы целиком во власти сумасшедшей женщины.

– Налей! – бросила вдова. – У меня руки заняты.

Бутылка тряслась и билась горлышком о края бокалов, но Вера все‑ таки справилась. Не опуская пистолета, Лена взяла свободной рукой бокал и выпила. Больше всего Вера боялась, что палец Марковой, лежавший на спусковом крючке, дрогнет.

– Теперь слушай, – приказала вдова, – Илья подорвался сам. Вечером собрал свои бумаги, записи, еще какой‑ то научный хлам – целых два чемодана – и уехал в лабораторию. Сказал мне: «Озарение, нужно проверить идею, скоро не жди». Я жалею теперь только о том, что сама не смогла убить эту сволочь! Мимо стреляла. Ясно?!

– Ясно.

– Налей!

Вера снова подняла бутылку и, выбивая дробь по бокалу, налила Лене коньяк. Вдова выпила, глаза ее заискрились, щеки порозовели. Вера Александровна видела, что черная туча прошла и теперь на нее смотрит совершенно другой человек.

– Да не бойся ты, – повеселевшая хозяйка вдруг расхохоталась, – пистолет уже не заряжен!

Она направила дуло в потолок, раздался сухой щелчок. Вера почувствовала, как по ее щекам сбегают горячие слезы. Схватила сумку и рванула к двери.

Лена не останавливала ее. Вера Александровна только слышала, как вдова Маркова выкрикивает ей вслед что‑ то отчаянное и бессвязное.

Глава 3

Остаток весны и лето запомнились плохо, словно кто‑ то старательный поработал ластиком у Веры Александровны в голове. Она намеренно забывала Илью. Приказала себе оставить всякие подозрения: Лена все объяснила. Марков уехал из дома в лабораторию. Мало ли, что мог напутать после сотрясения мозга, которое было у него накануне. Не говоря уж о том, что жена, если верить этой сумасшедшей, стреляла в него из пистолета. Откуда, кстати, в доме оружие?

Вера приказала себе не думать больше об этой жуткой истории: надо было выкарабкиваться и жить дальше.

Врезался в сознание профессора Орловой только последний день перед отпуском. Неизвестно, кому пришла в голову эта мысль, но факультет иностранных языков решено было перевезти. Кафедра английской филологии оставляла насиженное за три десятилетия место и отправлялась в безвестность: в течение лета руководство должно было определиться, куда пристроить людей. Ходили слухи, что выделят помещение в новом здании – «гробнице с колоннами».

Дурная за этим «мавзолеем» закрепилась слава: только успели построить и заселить, а там уже умерло подряд несколько человек. Профессору Ганину стало плохо во время лекции – схватился за сердце и сполз под кафедру. Врачи, когда приехали, ничего уже не смогли сделать: поздно. Обширный инфаркт.

Зимина с кафедры философии наглоталась снотворного прямо на работе. Понятно, что рак. Понятно, что ни семьи, ни детей – помочь и поддержать некому, а на институт, которому отдала всю жизнь, надежды теперь нет. Но ведь рядом были коллеги! Почему не сказала ни слова им?! Ходила до последнего дня молчаливая, бледная.

Вера Александровна случайно встретила ее в главном здании за месяц до смерти. Поздоровалась и, разглядев, как сильно осунулось лицо Зиминой, не удержалась от вопроса:

– Как ваше здоровье?

– Все хорошо, – коллега отвела взгляд.

– У меня есть хороший врач, – Вера Александровна начала осторожно.

– Не надо, – сразу отмахнулась та, – это все нервы. Вы же слышали, седьмого мая подписали указ о создании федеральных университетов. Не будет скоро нашего института, и нас всех вышвырнут вон!

– Бросьте хандрить, – попыталась Вера приободрить, – кто же работать будет?

– Блатные, – вздохнула Зимина, – из кишлаков. И молодые‑ здоровые. А пенсионеров точно отправят на свалку.

К тому моменту Вера уже достаточно наслушалась таких разговоров – каждый доцент и профессор старше пятидесяти лет считал своим долгом трястись от страха перед возможным увольнением. Все вузы страны, согласно указу Президента, к 2011 году должны были объединить в пять федеральных университетов. И даже ежу понятно, что одному учебному заведению не нужно восемь кафедр философии, семь факультетов физики, шесть ректоратов и соответственно шесть ректоров, семь деканов, восемь заведующих. Должности и головы полетят – это точно.

Нет дыма без огня, это правда. На последнем общем собрании ректор во всеуслышание заявил, что готов в два раза повысить зарплату преподавательскому составу при условии, что сотрудники пенсионного возраста уйдут в конце концов на заслуженный отдых.

Чего он добивался такими методами? Того, чтобы сами преподаватели начали выживать из института старших коллег, своих учителей, с которыми проработали бок о бок долгие годы? Того, чтобы люди старшего поколения чувствовали себя оплеванными и ненужными, как Зимина? Видимо, так. Слова были сказаны, маховик приведен в действие. И всеобщий психоз начал распространяться по институту со скоростью чумы, пронесшейся в XIV веке по Европе. Тогда от «черной смерти» умерло двадцать пять миллионов человек, треть населения. Ректорат, видимо, планировал изничтожить среди преподавателей ту же самую часть. В преддверии объединения многие из них вдруг стали лишними.

Иногда Вере казалось, что Марков своим уходом положил начало страшному процессу вымирания. Скончался Ганин, покончила с собой Зимина. Были и другие преподаватели, чьи нервы сдавали с летальным или иным, но тоже необратимым исходом. Люди сходили с ума. В прямом, к сожалению, а не фигуральном смысле слова: в городской психиатрической больнице никогда еще не было такого количества пациентов с учеными степенями, как в этот год.

Вокруг творился кошмар. И только Вера Александровна оказалась где‑ то над ним: пережив недавнее потрясение от смерти Маркова, она словно покрылась броней. Ей все казалось теперь несущественным, глупым. Уволят? И пусть. Какая проблема образованному человеку найти работу? Грамотные переводчики и частные преподаватели всегда и везде нужны. Даже станет зарабатывать в десятки раз больше.

Дело не в выживании. А в том, что Россия лишится тех самых последних романтиков, которые любят свою работу и сердцем болеют за вечную идею образования: достойное будущее.

С этими мыслями Вера и собирала на кафедре вещи, чувствуя себя так, словно прощалась с прошлой жизнью раз и навсегда. Да, работать было непросто, но институт во все времена оставался ее призванием, ее любовью. Неужели все идет к тому, что и этой привязанности она скоро лишится?

Родная кафедра походила на Мамаев курган после побоища: шкафы сдвинуты, стулья перевернуты, на полу – две пустые бутылки из‑ под воды и ворох полиэтиленовых пакетов. В открытое окно задувал хищный ветер – на улице поднялся самый настоящий ураган, – и пакеты, шурша, носились из угла в угол. Сюрреалистический пейзаж.

Вера подошла к своим полкам. Книги, материалы, авторефераты, копии диссертаций. Зачем все это нужно нести домой? Документы могут пригодиться исключительно для работы. Только вот, как выяснилось, на работе архив преподавателей не нужен никому, впрочем, как и они сами.

«На работе». Вера Александровна произнесла новое для себя словосочетание вслух и поняла, что только оно и подходит – безличное, неопределенное. А ведь раньше она никогда не говорила так. «Пошла в институт», «задержалась в институте», «надо быть в институте в десять» – вот что она произносила вслух! Институт!

И была верна ему долгие годы. Простила даже то, что он разрушил ее брак: как ненасытный эгоист отнял все время, все жизненные силы и присвоил себе.

Вера подняла тяжеленные пакеты с книгами и тут же их опустила – за окном сверкнула молния, начался ливень. Потоки дождя омывали улицы и приносили приятный запах влаги, замешанный на разряженном воздухе. Обновление природы. Новая жизнь.

А через полчаса снова сияло солнце. Вот так! Природа быстро справляется с переменами. Не переживает, как человек, не страдает душевными расстройствами и болезнями. Может быть, в таком отношении к расставанию и есть величайшая мудрость? Может быть.

Она снова взяла в руки пакеты и, согнувшись под их тяжестью, вышла. Дверь кафедры проскрипела и захлопнулась за ее спиной. Профессор Орлова не стала оглядываться. И даже закрывать дверь на ключ не пожелала – решила, что попросит это сделать вахтера. Да и что там осталось ценного в этом разоренном пустом помещении, которое когда‑ то было для нее и для многих коллег центром Вселенной? Разве что воспоминания.

Остаток лета Вера и провела в сражениях с ними. Сознание начало поддаваться: она стала реже думать о прошлом, зато сны, которые она не могла контролировать, изнуряли. Ей часто снился Марков: смотрел с нежностью и улыбался. Во сне Вера всегда забывала о том, что он мертв. Удивительно, но любовь к этому мужчине оказалась все‑ таки очень живучей, несмотря на все ее старания освободиться.

На других мужчин Вера не могла даже смотреть. Конечно, здесь сказались и свойства ее собственного характера: либо она питала чувства, либо оставалась одна. Никаких компромиссов в виде случайных встреч, необязательных отношений или современного изобретения «секс ради здоровья», удивительного в своей циничности, Вера Александровна не принимала.

Она продолжала хранить абсурдную верность Илье.

Много раз порывалась сходить к нему на могилу, но потом останавливала себя: вероятность встречи с вдовой заставляла держаться от кладбища как можно дальше. Даже к папе – как обещала – ходила окольным путем, да и то в сопровождении Саши. Спасибо ему, что выкраивал время.

Нужно сказать, с новыми родственниками Вера сблизилась на удивление быстро. Варвара Тихоновна на лето пригласила ее на дачу, и она, счастливая, возилась на свежем воздухе с племянницами. Считалось, что помогала, а на самом деле лечила свою изболевшуюся душу, играя с детьми. Вера возилась в песочнице в Машуней и Дашенькой и украдкой вздыхала. Как же ей хотелось родить ребенка! Лучше – дочку. Такую же красавицу и лису, как Машка.

Но пока она оставалась одна, пока не встретила любимого человека – да и представится ли в жизни еще один шанс? – эта мечта была неосуществима.

Дачный сезон подошел к концу, настало время возвращаться в город. Тут Вере в голову и пришла гениальная мысль: предложить Сашке с семьей переехать в квартиру отца. Что они там теснятся впятером в двух маленьких комнатах?!

Без денег, которые ей платили за аренду, будет, конечно, непросто, но комфорт племяшек этого стоил. Да и Варвару Тихоновну было очень уж жаль: шум, постоянная суета, хлопоты по хозяйству. Она любила внучек до беспамятства, но ведь пожилому человеку иногда хочется отдохнуть. Варвара Тихоновна никому ни на что не жаловалась, но по ее усталому виду и тяжелым вздохам Вера все понимала без слов. И чувствовала себя неуютно каждый раз, когда утомленная заботами по дому бабушка безуспешно пыталась призвать звонких девчушек к порядку.

Мыслью поселить Сашу в просторной папиной квартире Вера и поделилась с ней. Как же она была рада счастливому взгляду Варвары Тихоновны и посыпавшимся благодарностям! Переехали быстро – вещей у молодой семьи оказалось не так уж и много. И теперь тетя Вера, довольная, могла каждые выходные, а иногда и после работы, по вечерам, забегать в гости к племяшкам. Слава богу, все близко...

Осень принесла в многострадальное учебное заведение очередные безумные новшества.

Настроения не было ни у кого, а на вопрос «как дела? » вежливым ответом стал вариант «сама знаешь». О традиционных в этой ситуации емких словечках говорить даже не стоит. Хотя бы ради чистоты русского языка.

На декабрь были запланированы выборы ректора, и институтский деспот Камиль Шабанович сделался вдруг любезным, приветливым. Его теперь можно было наблюдать в коридорах «гробницы» и даже в столовой: ходил, улыбался, расспрашивал о делах. Народ отвечал односложно и спешил скрыться от всевидящего ока важной персоны.

Тем временем обозначилась тройка кандидатов на пост. В прошлом учебном году ходили упорные слухи, что их будет четыре – включая Маркова. И при виде развернутой ректоратом бурной деятельности по агитации сотрудников Вере снова начинало казаться, что Илья все‑ таки пал жертвой – только не ревности, а неуемных амбиций.

Подозрения укрепились внезапно. Накануне выборов, в семь часов вечера, два других претендента – весьма заслуженных ученых мужа – дружно сняли свои кандидатуры. Наутро в кулуарах института шептались о том, что их вызвали на самый верх и там в духе времени объяснили, что каждый должен заниматься своим делом: «ученый – учить, руководитель – руководить». Отказать просьбе главы правительства родного края было никак нельзя.

Камиля Шабановича последнее время все чаще видели в компании Абсолямова. Весь день накануне выборов эти двое ни на минуту не расставались. Вместе обошли нужные кабинеты в правительстве; повстречались с министром образования. До преподавателей института и эти тайные слухи уже докатились.

Но самое смешное и унизительное состояло в том, что сотрудников вуза заставили‑ таки пойти на дегенеративные выборы. Из одного человека нужно было избрать одного! Профессор Орлова поставила галочку в маленьком квадратике рядом со словом «Против». Но только что это меняло?! Ректор был переизбран большинством голосов. Набрал пятьдесят два процента, из чего оставалось лишь сделать вывод о качестве тех самых пятидесяти двух процентов избирателей.

После процедуры голосования снова ходили разные слухи. Помимо прочего и о том, что в каждой кабинке для голосования была встроена скрытая камера. Говорили, ректор лично просматривал эти файлы и принимал, руководствуясь полученной из видеозаписей информацией, решения о кадровых перестановках.

Но Вере было уже все равно: отступившая тоска по Илье в те дни усилилась до настоящей боли. Словно он погиб только что, одновременно с этим нелепым избранием своего несостоявшегося конкурента. Да, Илья не был порядочным мужчиной. Но его стремление избавить институт от коррупции и вернуть учебному заведению достойное лицо дорогого стоило. Преподавательский состав института до сих пор с теплотой вспоминал о проректоре Маркове.

И снова все, кто рискнул продемонстрировать свое негативное отношение к ректору во время выборов, подверглись репрессиям.

За себя Вера Александровна не боялась: прекрасно понимала, что пока Зульфия Ильдусовна не выйдет на защиту, ректор и пальцем не тронет ее научного руководителя.

А дальше? А дальше – будь что будет! При нынешней власти все сотрудники системы образования научились жить одним днем.

Однако ректор все‑ таки нашел способ отомстить Вере за «неправильное» голосование: извлек из неведомых архивов макулатуры тот самый приказ о студенческом театре и подписал. Только ответственность всю возложил на одну Орлову.

С января нового года Вера Александровна стала администратором и художественным руководителем театра.

К чему ей теперь было это скоморошество, которое она предложила Илье только ради того, чтобы чаще бывать рядом с ним? О вознаграждении за работу театра, которое обсуждалось, когда на профессора Орлова «повесили» Зулю, Камиль Шабанович успешно «забыл». Все предстояло организовать исключительно на общественных началах. Качать права было бессмысленно. После успешных перевыборов разговор ректора с преподавателями института стал очень коротким: «че надо? » и «не нравится – уходи! ».

Вера даже и не пыталась выяснять отношения – что может моська сделать слону?

Первое задание поступило персонально, от ректора – боже, какая честь! – подготовить постановку к студенческой весне. Времени осталось всего ничего: другие номера давно уже репетировались. Один только театр существует пока лишь на бумаге.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 678 9 10 Следующая ⇒