Часть III 7 страница

Вера прекрасно понимала, что Камиль Шабанович решил таким образом поиздеваться над ней за плохо скрываемое инакомыслие.

Но все обернулось в итоге другой стороной: тяжелое душевное состояние, в которое Вера погрузилась после смерти Ильи, с заботами о театре отступило – не было времени ни думать, ни тосковать! Выходило, что Камиль Шабанович хотел проучить непокорную, а на самом деле излечил ее от тоски.

Новость обрушилась на Орлову сразу же после новогодних каникул. Студенты не успели даже опомниться, преподаватели – сообразить, что происходит, а Вера Александровна уже носилась по новому зданию и собирала актерскую труппу. Какие кастинги?! Какой отбор?! Ни на что уже не было времени! Через два месяца нужно было сдавать готовый спектакль. Но Вера знала своих ребят как облупленных: были среди них талантливые актеры. А один юноша явно искал выход своей неуемной творческой энергии: каждый семинар превращал в мини‑ спектакль. Интересный типаж – вылитый Петруччио. Та‑ ак. Вера задумалась. Удастся ли отыскать Катарину?!

Очень скоро она вспомнила – есть! На пятом курсе учится гениальная девица – ей даже играть ничего не нужно: вылитая Катарина со всеми ее ужимками, презрительными взглядами и остротами. Даже зовут ее – уму непостижимо! – Катей.

Вопрос с репертуаром был, таким образом, решен художественным руководителем единолично. Спасибо Шекспиру за яркие характеры современных мужчин и женщин! «Укрощение строптивой». Что же еще?! Репертуар Вера Александровна пока держала в секрете – для начала нужно было заполучить подходящую труппу.

Кандидаты в актеры, как водится, долго отнекивались и отбивались от лишней нагрузки. У кого диплом, у кого любовь. Но жизнь и профессора Орлову постепенно научила быть жесткой: есть слово «надо». Вера Александровна отправилась на прием к ректору, и тот подписал приказ об актерском составе «студенческого театра». Все! Теперь никто не ускользнет. Тем более что и Бьянка, и Баптиста, и даже Винченцио подобрались на загляденье.

Справедливости ради нужно сказать, что среди студентов нашелся‑ таки один доброволец – четверокурсник Сергей Шматов. Невысокий, черноволосый парень с заурядной внешностью. Вере и в голову не могло прийти, что он сгодится для сцены. Но когда Сергей подошел к ней в коридоре и попросился в актеры, она увидела такой яркий огонь в глазах мальчишки, что согласилась не думая. Видимо, в этом парне был скрыт темперамент, который оказался незаметен с первого взгляда. Теперь в труппе появился еще и вполне сносный Люченцио.

Оставив новую труппу привыкать к обретенному статусу театральных артистов, Вера отправилась домой – писать сценарий. Из пьесы предстояло удалить часть второстепенных мужских персонажей: нужного количества юношей на факультете попросту не было. И по возможности упростить текст.

Тамара Львовна, которой было в тот период жизни не до спектаклей и ни до чего, кроме шатающегося под ней кресла заведующей кафедрой, только махнула рукой на незаслуженный отпуск Орловой.

– Пир во время чумы, – охарактеризовала она появление студенческого театра.

– Полностью с вами согласна, – проявила Вера Александровна солидарность, – и если хотя бы платили!

– Да, девочка моя, – пожалела она Веру, – вечно тебе не везет. Ладно, иди, переписывай Шекспира.

– Боже упаси! – преподаватель зарубежной литературы испугалась. – Мне бы подсократить и чуть‑ чуть адаптировать.

– Лучше не чуть‑ чуть, а как следует! – посоветовала знающая Тамара Львовна. – А то наши оболтусы не сыграют. Им полстраницы английского текста вызубрить – катастрофа.

– Ваша правда, – кивнула Вера Александровна.

– Ладно, посмотрим, чему мы их тут выучили. Иди!

Вера снова согласно кивнула и поторопилась вон, приобщаться к труду драматурга, пока Тамара Львовна не передумала.

Глава 4

По возвращении на работу через несколько дней Вера обнаружила, что в ее отсутствие в жизни театра наметился небывалый прогресс. Сергей Шматов – доброволец и будущий Люченцио – самостоятельно взял на себя роль администратора труппы. Сходил в ректорат, выбил какое‑ то помещение для репетиций и – кроме того! – будучи не в курсе планов художественного руководителя относительно репертуара, сам начал писать сценарий.

Счастье, что Вера Александровна успела поймать усердного Шматова в самом начале его титанического труда. Взглянув на десять листов, испещренных репликами героев, она не смогла сдержаться от смеха сквозь слезы.

– Сергей, объясните мне, что тут у вас?

– Пьеса, – ответил юноша, вспыхнув до кончиков ушей, – ремейк «Пигмалиона».

– Вы уверены, что Шоу нужен ремейк? – Вера уже успела прочесть пару страниц и теперь едва сдерживала веселье. – Почему у вас Генри Хиггинс стал женщиной? Генриеттой?

– Это интерпретация, – опустил Сережа глаза, – если вы заметили, Элиза Дулиттл теперь юноша по имени Улисс.

– А Джойса зачем приплели? – не поняла Вера Александровна. – Или здесь аналогия с Одиссеем? Каким образом все это объединяется?

– Нет, – Шматов смутился, – просто подошло по звучанию «Элиза – Улисс».

– Дурдом на выезде, – констатировала Орлова вполне очевидный факт, – что еще поменяли, кроме полов и имен?

– Почти все, – оживился Сергей, – место встречи героев, род занятий Улисса...

– И кто он у вас?

– Студент!

– Да?!

– Но надо же отразить актуальные проблемы института на сцене, – попытался быть убедительным Шматов.

– Вы полагаете? – вот уж чего бы не хотелось Вере: либо искусство ради искусства, либо к черту театр. – Хорошо, расскажите, какой у вас получился сюжет.

Сергей начал с воодушевлением излагать свою идею. Чем дольше он говорил, тем отчетливее профессор Орлова понимала, что сходит с ума: от «Пигмалиона» остались рожки да ножки! И, что самое изумительное – именно она, оказывается, должна была играть роль Генриетты – профессорши фонетики. А Сергей планировал стать Улиссом. Вера смотрела в пылающие страстью глаза Шматова и начинала кое‑ что понимать. Нет уж, от подобных мыслей юнца надо отвлечь!

– Простите, – перебила она, – а как вы писали этот... ремейк?

– Сначала на русском языке, – обрадовался творец вопросу по существу, – потом переводил на английский.

– Супер! – вырвалось у Веры. – Я заберу у вас текст. Там есть грамматические ошибки.

Театр начался!!! Как можно было додуматься Бернарда Шоу переводить с русского языка на английский?! Понятно, если Островского, Гоголя. Но несчастный Шоу чем заслужил такие посмертные муки?!

Самообладания профессора хватило только на то, чтобы добежать до кафедры. Согнувшись пополам, она стонала и хрюкала, давясь от смеха. Кафедряне уставились на Орлову в полном смятении чувств: то ли вызывать бригаду из психиатрической клиники, без того уже переполненной профессорами, то ли поинтересоваться, в чем дело.

– Верочка, ты что? – первой отмерла Варвара Тихоновна.

– Шматов, – только и просипела она.

– Что?!

– Шматов пьесу «Пигмалион» для студенческого театра переписал.

Не в силах объяснить людям суть происшествия, Вера Александровна протянула Варваре Тихоновне листы. Та начала читать вслух, а войдя во вкус, стала декламировать – с выражением и на разные голоса.

Скоро корчилась от смеха и каталась по полу вся кафедра.

– Вот кого надо в актрисы брать, – впервые за долгое время хохотала Тамара Львовна, – Генриетту Хиггинс сыграете?

– Думаю, это не моя роль. – Варвара Тихоновна хитро прищурилась.

– Чья же? – почему‑ то с вызовом спросила Гульнара.

– Вам ли не знать, – парировала несостоявшаяся мачеха Веры, – ваша!

Обычно невозмутимая Гульнара болезненно дернулась и, бросив на старшую коллегу ненавидящий взгляд, вышла из кабинета. Многое в жизни кафедры Вера за последнее время упустила: слишком поглощена была собственными переживаниями. И сейчас она смотрела на коллег в недоумении, переводя взгляд с одного человека на другого.

Постепенно преподаватели разбрелись по своим парам, а Вера осталась в компании Ольги Валерьевны – у них обеих было «окно».

– Что это с ней? – шепотом поинтересовалась Вера Александровна у Русалочки, которая не принимала участия в общем веселье: тихо сидела за своим столом и усердно проверяла контрольные работы студентов.

– Ты одна, как всегда, не в курсе, – бросила она, – у Гульнары роман с второкурсником.

– Как?!

– Запросто, – коллега криво улыбнулась, – а Варвара Тихоновна застукала их в аудитории. И давай сразу трубить: в деканат, в ректорат.

– А там что?

– Да ничего! Голова сейчас у нашего начальства другим забита: им Москва выделила денег на объединение. Усердно пилят. Одной Варваре – карге старой – до всего дело есть.

– Гульнара не права, – Вера обиделась за Варвару Тихоновну.

– А старуха права?! – Ольга возмутилась. – В ней столько злобы и зависти: скоро лопнет!

– Неправда...

– Ты ее плохо знаешь, – резко возразила Ольга, – из‑ за особого отношения!

– Оля, – Вера Александровна не выдержала, – Варвара Тихоновна – замечательный человек. А Гульнара виновата сама.

– И что же она такого сделала? – Ольга Валерьевна подняла на собеседницу выцветшие голубые глаза. – Женщина хочет личного счастья! Что в этом плохого? У Гули всегда были молодые любовники.

– Наши студенты?

– Конечно. – Русалочка спокойно кивнула. – Поэтому она и выглядит превосходно, и уверена в себе. Отличный бонус для женского самолюбия! Да и для организма – представляешь, двадцать лет разницы в ее пользу?

– Не представляю, – честно созналась Вера.

– Вот и зря, – Ольга Валерьевна тяжело вздохнула, – мальчишки еще умеют любить. Они настоящие. А вот взрослые мужики – сплошь все предатели.

– Не может быть, – Вера отмахнулась. – А твой муж, например? Володя ведь не такой.

– Володя еще хуже! – Лицо Ольги пошло вдруг красными пятнами. Она сдернула с носа очки и приложила ладони к глазам. Только сейчас Вера заметила, как сильно постарела Русалочка за последние полгода: на шее морщины, кожа стала дряблой, корни волос почти все седые. И куда подевалась ее безупречность? А чудесные белые локоны? А изысканный макияж? На лице не было и капли косметики; сожженные пергидролем волосы безжизненно лежали на спине – блеклые, неухоженные.

– Что произошло?! – Не успела Вера оправиться от одного шока, как перед ее глазами предстала новая драма.

– Только не говори никому, – Русалочка всхлипнула, – а то меня здесь заклюют.

– Кому это нужно?

– Найдутся желающие, – серьезно возразила она, – я ведь тоже была, – Ольга сделала паузу, подбирая подходящее слово, – не слишком лояльной.

– Это я помню, – Вера не стала возражать, – но сплетни не по моей части.

– Знаю. – Ольга отняла от лица ладони и посмотрела на Веру. – Поэтому и доверяю тебе. В общем, Владимир Андреевич меня бросил.

– Господи... а как же дети?

– «Дети», – передразнила она. – Детей бросил тоже. Вообще сбежал из страны.

– Почему?!

– Избавились от него на работе. Подставили по полной программе, – Ольга с горечью усмехнулась, – едва не посадили.

– А семья здесь при чем?

– При том, что образовался удачный повод сбросить обузу. – Она взяла за дужку очки и начала вертеть их в руках, глядя мимо Веры.

– Подожди, значит, не бросил, – Вера Александровна попыталась утешить коллегу, – заберет вас к себе, когда обоснуется!

– Нет, – раздраженно ответила Оля и водрузила на нос очки, – любовницу с собой забрал. И капиталы. А нас бросил здесь!

Вера помолчала, переваривая информацию.

– И что же теперь? – спросила она сочувственно.

– Буду как все, – Ольга пожала плечами, – работать, крутиться.

– Но одной двоих детей поднимать...

– Справимся, – Оля задумалась, – и ребят хватит баловать. Привыкли к хорошей жизни, да еще перед другими детьми папиными деньгами стали кичиться. Пусть теперь приучаются к труду и к бережливости: пригодится в жизни.

Вера Александровна не поверила своим ушам: это говорит Ольга?! Та самая Русалочка, которая сама не упускала случая похвастаться богатством супруга и утереть нос нищим коллегам. А ведь Вера, по правде сказать, никогда не верила в то, что человек в зрелом возрасте способен измениться к лучшему. Пусть даже и под ударами судьбы.

– Оля, ты – молодец!

– Это нас Бог наказал, – пробормотала Ольга Валерьевна, все еще погруженная в свои мысли, – за высокомерие и за глупость.

За долгие годы совместной работы Вера впервые прониклась к Русалочке уважением. Не к мужней жене, не к богатой красавице и уж тем более не к изобретательной интриганке – подобные достоинства она так и не научилась ценить, – а к ней самой: сильной и разумной, как оказалось, женщине.

Репетиции в студенческом театре начались с понедельника. Вера Александровна заранее смирилась с тем, что актерам придется жертвовать парами – иначе всю труппу никак не собрать: ребята из разных групп.

На первом установочном сборе раздали роли. Шматов, узнав о том, что его «Пигмалион» с Улиссом и Генриеттой «еще очень сырой», сильно расстроился. А увидев Бьянку – свою возлюбленную по сюжету пьесы, – и вовсе сник, хотя Лиза была очень милой, даже красивой девушкой. Таких нежных и воздушных в двадцать первом веке уже почти не осталось. Чего уж греха таить – Вера Александровна специально выбирала актрису, которая могла бы пленить сердце Шматова, чтобы он и думать забыл о своей тайной страсти. Но надеждам ее сбыться было пока не суждено.

Зато Дима‑ Петруччио с Катей‑ Катариной сразу же начали обмениваться жаркими взглядами. Художественному руководителю даже пришлось рассадить их по разным углам.

Выяснилось, что содержание «Укрощения строптивой» помнят не все – позор на ее профессорскую голову! – и пришлось организовывать коротенький пересказ. Многие подробности и перипетии в ходе повествования Вера планировала опустить. Да и сам сценарий, по завету Тамары Львовны, а еще в связи с нехваткой актеров, подверг пьесу порядочной экзекуции. Бедный Шекспир!

– За красавицей Бьянкой, – начала Вера Александровна, заметив гордо вскинувшуюся головку Лизы, – охотятся сразу несколько кавалеров. Каждый бы рад жениться, но отец девушки – богатый дворянин Баптиста – поставил условие. Сначала он выдаст замуж старшую дочь Катарину, а потом уж займется Бьянкой.

– А что, Катарина – уродина?! – взвилась Катя.

– Господи, пятый курс, – под нос себе пробормотала профессор, а вслух сказала: – Катарина – тоже красавица, но у нее ужасный характер! А потому замуж ее не берут.

– Сами они ужасные, – разбушевалась Катя, оправдывая психологию своей героини, – тупицы!

– Может быть, – времени не было спорить, – в общем, женихи Бьянки объединяются для того, чтобы найти Катарине супруга. А дальше – каждый сам за себя.

– У меня еще и соперники есть?! – встрепенулся теперь уже Шматов.

– Все! – Терпение преподавателя лопнуло. – Такое ощущение, что пьесы Шекспира мы на втором курсе не изучали! Первое собрание актерской труппы нерадивых студентов окончено. Встречаемся в среду. Кто не успеет перечитать «Укрощение строптивой», получит «кол» по зарубежной литературе за год. Понятно?!

– У‑ у‑ у, – загудели актеры.

– Без комментариев! – бросила Вера Александровна и покинула помещение.

Репетиции начались.

Среда. Актеры все в сборе. Нет Петруччио. Отработка сцены с Гремио, Гортензио и Лученцио. Получается плохо. Художественный руководитель в ярости – эти бездельники не потрудились даже выучить текст!

Пятница. Нет Катарины и Петруччио. Прогон сцены с Бьянкой и Люченцио. Девушка старается изо всех сил, но получается отвратительно. А подлец Лученцио смотрит на нее с нескрываемым презрением. И где же у них любовь?!

Понедельник. Наконец‑ то! Появились Петруччио и Катарина. Нет Бьянки и Гремио – да и бог с ними. Вся труппа смеется, схватившись за животы, целую репетицию. Димка с Катькой безбожно путают текст, шлепают ошибку на ошибку, но играют божественно. Вера Александровна не могла не гордиться собой: угадала характеры! Интересно, можно ли переписать сценарий так, чтобы исключить из сюжета всех остальных героев?!

Новое постановление: репетиции студенческого театра должны проходить каждый день – до премьеры на вузовской сцене осталось всего полтора месяца.

Вторник. Нет Петруччио. Развернувшись, в ярости уходит Катарина. Художественный руководитель мучается со всей остальной труппой. Через три часа Вера чувствует себя трупом. Сценами, в которых не задействован он сам, начинает руководить Люченцио. Какое счастье, что она взяла Шматова в театр!

Среда. Репетиция. Все пришли. Нет времени – художественного руководителя вызвал ректор по вопросам диссертации Зули.

Четверг. Репетиция. Нет Баптисты, Бьянки, Катарины, Петруччио. А не пошли бы вообще все?!

Пятница. Репетиция. Труппа почти в полном составе. Удается прогнать целиком всю пьесу! Ура! Победа разума над низменными инстинктами!

Репетиции продолжаются в том же режиме. До премьеры остается всего две недели. Костюмов нет. Катарина с Петруччио выдохлись – играют из рук вон плохо. Что делать?!

Накануне открытия студенческой весны актеры студенческого театра во главе с профессором Орловой носились по всему городу как умалишенные – искали реквизит, брали в прокат костюмы, подбирали музыку.

Все! День премьеры! Нет Петруччио. Срывается с места Катарина. У Веры уже нет сил разбираться с актерами.

С опозданием явились слуги Петруччио. Что это на них?! Татарские национальные костюмы.

– Другого ничего не было? – Вера Александровна в гневе хватается за расшитую золотом зеленую жилетку.

– Нет, в прокате все разобрали. Да вы на Бьянку посмотрите! – хором советуют слуги.

Вера смотрит на Лизу и начинает тихо сходить с ума – короткое платье, высокие замшевые сапоги.

– Что это такое?!

– Мой лучший костюм, – бедняжечка чуть не плачет.

– Я же объяснила, что нужно! Господи!

Стаскивает с Лученцио плащ, прикрывает полуголую Бьянку.

– Туфли хотя бы есть?

– Да.

– Надевай! Быстро!

На прогон спектакля времени уже нет – запыхавшиеся, с красными лицами Петруччио с Катариной прибегают в последнюю минуту. Какое счастье, что сейчас не их выход!

– Музыка? – орет Вера вне себя. – Где музыка?!

– У меня, – откликается задыхающийся Петруччио, – только я ее дома забыл.

Значит, музыки не будет. Вообще ничего не будет! Неужели не могли подготовиться как следует?!

Не могли. Ничего не могли. Ни выучить роли. Ни позаботиться о костюмах. Ни приходить на репетиции.

Это полный провал! Никудышный получился из профессора художественный руководитель театра и режиссер! Вера Александровна всхлипнула, подумав о том, что и на поприще преподавания зарубежной литературы она тоже не преуспела. Если судить по знаниям ее же студентов, карьера в образовании Орловой тоже потерпела фиаско.

Душевных сил хватило только на то, чтобы махнуть рукой: «Начинайте!!! » и, обессилев, повалиться на стул за кулисами.

Сквозь полуобморочное состояние Вера Александровна слышала шипение Лученцио – он кого‑ то гнал на сцену, кого‑ то отчитывал, кому‑ то подсказывал слова. Через сорок минут небытия – именно столько длилась облегченная версия студенческой «Строптивой» – она наконец пришла в себя. И услышала в зале бурные аплодисменты! За кулисы выбежал Лученцио, потащил Веру Александровну за собой.

И вот она оказалась на сцене, в окружении актеров. Катарина прекрасна. Бьянка вполне пристойна. Петруччио ослепителен. Грумио тоже хорош. И все они с упоением хлопают. Ей! Вера стала кланяться, взяла своих драгоценных исполнителей за руки и подошла к краю сцены. С кресла в зале тут же поднялся ректор и преподнес профессору Орловой цветы. А он‑ то что делал здесь? Ведь не понимает по‑ английски ни слова.

Чувство опустошенности оказалось таким мощным, что Вера долго не могла заставить себя пойти домой. Сережа вызвался проводить – цветы, тяжелые сумки с реквизитом. Вера Александровна пыталась отправить его домой, но не вышло. Преподавательница и студент – странная парочка, быть частью которой Вере было неловко, – медленно брели по улице вдоль трамвайных путей и молчали.

– Спасибо тебе, Сережа, – поторопилась Вера распрощаться, когда Шматов довел ее до двери в квартиру, – всего доброго!

Сергей не ответил.

Зато вдруг стремительно приблизил свои губы к ее губам и поцеловал. Рука Веры Александровны отреагировала мгновенно – звонкая пощечина оставила красный след на его щеке.

Сергей только улыбнулся, хотя Вера видела – в его глазах стояли слезы, – опустил сумки на пол, развернулся и побежал по лестнице вниз.

Вера смотрела ему вслед и чувствовала себя так, словно обидела маленького ребенка. Откуда только Шматов взялся на ее голову со своей любовью? Было досадно: и оттого, что он решился раскрыть свои чувства, о которых Вера и без того догадывалась, прочитав про Улисса и Генриетту, и оттого, что Вера не понимала, что делать. Полностью прекратить общение? Слишком болезненный способ – ей ли не знать после Маркова. Да и как это сделать? Она ведет занятия в его группе, руководит театром. Поговорить? Вряд ли он станет слушать: только воспримет разговор как возможность сказать о своей любви. Перебрав все варианты, Вера Александровна решила не делать резких движений и соблюдать дистанцию.

Вот почему, интересно, нельзя подарить женщине одну‑ единственную, но взаимную любовь? К чему понадобилось награждать безответной страстью к Маркову? Кому нужны страдания Сережи, которому она ничем не в состоянии ответить? Он же в сыновья ей годится...

Из сочувствия к Шматову в конце года Вера объявила труппе о том, что в следующем сезоне студенческий театр ставит Бернарда Шоу. Она забрала домой на лето сценарий Сергея: собиралась сохранить его безумный замысел, а текст и сюжет вернуть в соответствие с пьесой Бернарда Шоу. И заодно избавить творение Шматова от грамматических и орфографических ошибок.

Горе луковое! Он бы еще Пушкина попытался на русский язык перевести – записав по памяти, скажем, «Евгения Онегина» на английском.

Вера не собиралась никого играть в новом «Пигмалионе», да и для Сергея не хотела подобного испытания, а потому с сентября назначила его своим первым помощником и администратором студенческого театра. У Веры был план – завалить студента Шматова делами и обязанностями так, чтобы он и думать забыл о своей неразделенной любви.

Начались репетиции.

И снова еще один учебный год прошел в театральном угаре. В труппе кипели страсти – добавились новые актеры, шли репетиции, появились гастроли. Со «Строптивой» труппа объездила уже полгорода. Даже Катя, окончившая институт и работавшая теперь в школе учителем английского языка, умудрялась участвовать чуть ли не в каждом спектакле. Конечно, ей отыскали дублершу, но так рисковать отношениями со своим Петруччио она не желала!

А в марте Катарина с Петруччио – кто бы мог подумать! – сыграли настоящую свадьбу. Решили не дожидаться лета, когда Димка наконец получит диплом.

Свадьба была самой необычной из всех, что Вера когда‑ либо видела. Актеры во главе со Шматовым выбили у ректората актовый зал, позвали друзей и устроили пир прямо на сцене. Конечно, угощение было скромным, да и спиртное ограничилось одним лишь шампанским. Но какая разница?! Глаза ребят излучали такое счастье! Вера по‑ хорошему завидовала им и радовалась, что студенческий театр сделал по крайней мере одно доброе дело – соединил этих двоих.

Хотя почему же одно? Теперь каждый, даже самый нерадивый студент факультета иностранных языков назубок знал содержание пьесы «Укрощение строптивой». Мало того! В коридорах, на занятиях и в Интернете – во всех этих студенческих блогах, ЖЖ и контактах – детки цитировали Шекспира. На английском языке, разумеется, и без ошибок. «Не пропадет ваш скорбный труд и дум высокое стремленье! »

Вера парила на крыльях радости. И не забывала мысленно благодарить Маркова за то, что он стал ее стимулом, заставил перейти на новый виток жизни. Может быть, ради этого она в него и влюбилась?! Чтобы снова почувствовать вдохновение и открыть в себе новые силы.

Сложно сказать. Но теперь, несмотря на депрессию, в которую погрузился весь преподавательский состав педагогического института, Вера оставалась в хорошем настроении.

Нововведения, сплетни, интриги пролетали мимо, не задевая ее.

Глава 5

Прошло всего два года с момента переезда в новое здание, а Вера Александровна, как и большинство преподавателей кафедры английской филологии, уже забыла о прежней кафедре, о старых аудиториях и обшарпанных коридорах. Напротив, теперь она была даже рада тому, что стены не напоминают об истории с Марковым. И о крушении надежд, которое ей суждено было пережить. «Привычка свыше нам дана. Замена счастию она»: удачно Александр Сергеевич перефразировал гениальную мысль Шатобриана.

Новое здание принесло и новую жизнь. Кроме настойчивости бедного Шматова, Веру Александровну ничто не огорчало. Она по‑ прежнему занималась любимым делом – теперь уже двумя – и была счастлива. Видимо, в компенсацию несчастной любви к Илье, ей теперь сопутствовал профессиональный успех.

За прошедшее время выпустила четырех аспирантов. Скоро у Зули защита – предзащита на кафедре успешно прошла.

Вера бросила взгляд на часы – двадцать один тридцать. Хотелось уже покинуть кафедру и отправиться домой, но она подозревала, что Сережа вместо того, чтобы готовиться к государственным экзаменам, сидит на крыльце и, как обычно, ждет ее. Бедный ребенок!

Тяжело вздохнув, Вера, чтобы еще как‑ то потянуть время, заглянула в почтовый ящик. Дольше, чем до десяти, Шматов все равно не просидит.

Что‑ то опять написала Зуля, студенты прислали благодарность театру, еще вот из Ярославля пришло письмо. Вера открыла сообщение с пометкой «ЯГПУ» и прочла: «Уважаемая Вера Александровна, с огромным удовольствием напоминаем Вам о конференции, которая пройдет в нашем Университете в июне. Благодарим за превосходную статью и с нетерпением ждем Вашего приезда! Уверены, что и наш город, и подготовленные оргкомитетом мероприятия Вас не разочаруют. С глубоким почтением, председатель Оргкомитета, профессор Светлана Арнольдовна Стеклова».

Ни в какой Ярославль Вера, конечно же, ехать не собиралась – трата денег на билеты и гостиницу не была предусмотрена ее личным, весьма скудным бюджетом. А командировку этот жмот, Камиль Шабанович, не подпишет: чтобы рассчитывать на дотации, нужно было изначально вести другую политику. В народе она называется просто: «лизать начальству зад». Но подобное мероприятие, которое следовало повторять многократно, противоречило внутренним убеждениям Веры.

Поэтому и лишних денег у нее давным‑ давно уже не было. В прошлом году не смогла никуда поехать, пробыла все лето с племянницами на даче. В этом – тем более не осилит другого маршрута. От Европы остались одни лишь воспоминания. Доходов с квартиры нет, из почасовиков пришлось уйти ради театра, за который по‑ прежнему ничего не доплачивают. Если срываются воскресные занятия с кем‑ то из учеников, возникает вопрос, как прожить до конца недели.

Нет, Ярославль как‑ нибудь обойдется без визита Орловой.

Нельзя сказать, что отсутствие денег сильно испортило Вере жизнь, но нередко возникающие ситуации, когда заработанных средств переставало хватать даже на еду, ее удручали.

Невозможность обеспечить жизнь собственным трудом унижает. Тем более если человек работает не покладая рук или, правильнее сказать, головы, а не лежит целый день на диване. Почему же плата за преподавательский труд так оскорбительна? Когда Вера Александровна, приходя в магазин, начинала в уме высчитывать, может ли позволить себе пачку нормального кофе или придется и дальше обходиться цикорием, ей становится стыдно. Бывали дни, когда она не решалась купить лишний пакет молока, чтобы назавтра не остаться без денег на транспорт. Смешно? Безусловно. Особенно если вспомнить, что Вера Александровна получала профессорскую зарплату. И занималась подготовкой студентов – будущих учителей. По сути, от нее зависело, что именно передаст общество своему новому поколению.

В денежном смысле Вера была бы куда более счастливым человеком, если бы работала преподавателем лет сорок назад. Вот тогда профессора и доценты чувствовали себя людьми, а не отбросами общества, которые вынуждены ломать голову только над тем, как заработать на жизнь. И которым при этом доверили, видимо, по недоразумению, будущее страны.

Грустные мысли, возникшие из‑ за невинного приглашения в Ярославль, испортили настроение Веры. Она выключила кафедральный компьютер, переобула туфли и, закрыв дверь на ключ, отправилась вон с работы. Оставалось надеяться, что Сергей благоразумно ушел домой.

Вера, как воришка, оглядела крыльцо института – в зоне видимости Шматова не было – и, вздохнув с облегчением, вышла на улицу.

– Вера Александровна, добрый вечер! – услышала она трагический голос Люченцио, едва успела спуститься с крыльца по широкой мраморной лестнице.

– Здравствуй, Сергей! – бросила она на ходу и поторопилась пройти мимо.

– Вера Александровна, – он тут же нагнал даму сердца, – я должен вас проводить!

– Не стоит.

– Уже темно, – не отставал он.

Вера думала заскочить в свой трамвай и добраться до дома за пару минут, но появление юного неугомонного рыцаря опять нарушало все планы. Не могла же она стоять рядом с ним на остановке, потом сидеть на соседних креслах, покупать у кондуктора билет себе и ему! Или, того хуже, отговаривать его – бедного студента – от того, чтобы платил он. В любом случае сцена получится идиотическая. Что подумают люди?

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 789 10 Следующая ⇒