Вторник, полдень

Здание из стекла и бетона, в котором располагался полицейский участок, было построено в начале семидесятых в характерном для того времени стиле и напоминало крепостную стену с бойницами.

Форс и Нильсон въехали в гараж и по обе стороны от Аннели Тульгрен пошли к лифтам. Нильсон с трудом тащил черный полиэтиленовый мешок. Форс нес палку, которую получил от Хаммарлунда.

Они поднялись на четвертый этаж, где в маленьких комнатках вдоль коридора располагался отдел криминалистики.

– Устрой ее где‑ нибудь здесь, – сказал Форс – и проследи, чтобы Стенберг и Юхансон забрали ее одежду.

Аннели вопросительно вскинула брови, но ничего не сказала.

– Пойдем со мной, – сказал Нильсон, поставил мешок на пол и положил руку на плечо Аннели Тульгрен.

Форс пошел в свой кабинет, который он делил с Карин Линдблум. У нее было трос детей, и, по общему мнению, она стала комиссаром потому, что, как это называлось, «имела кое‑ что между ног».

Ее младший сын, Мортен, был аллергик, поэтому по понедельникам Карин не работала, а занималась больным ребенком.

– Ты насквозь мокрый, – было первое, что она сказала.

– Я знаю. Пойдем в кафетерии?

– Конечно, но сначала ты должен надеть что‑ то сухое.

– Не понимаю, почему все мечтают переодеть меня в теплую одежду, – пробормотал Форс.

– Это потому, что мы боимся за тебя, Харальд. Ты единственный здесь из столицы, и если ты подцепишь воспаление легких, мы будем несказанно огорчены.

Карин Линдблум родилась в местечке Сошеле и была не особо высокого мнения о тех, кто вырос в городе, впрочем, как и о тех, кто родился в деревне. Ее отец работал регулировщиком, пока его не сбил пьяный водитель, который хотел проехать мимо дорожного контроля. Теперь он сидел в инвалидном кресле и разговаривал при помощи компьютера.

У Форса был свитер и несколько чистых рубашек в шкафу. Он переоделся.

– У тебя нет носков? – спросил он.

– Могу дать колготки, если хочешь, – ответила Карин.

Форс улыбнулся.

– Как Мортен?

И Карин начала рассказывать, какие сказки она читала сыну по понедельникам. Мортен был результатом случайной связи между Карин и Хаммарлундом. Связь длилась со дня святой Люсии до конца Великого Поста. Все управление знало, что Карин Линдблум считает Хаммарлунда изрядной скотиной.

– Сейчас мне надо выпить кофе, – сказал Форс.

– Может, и бутерброд? – предложила Карин Линдблум.

– Может, и бутерброд.

Кафетерий находился на последнем этаже. Оттуда открывался великолепный вид на озера. Хотя сегодня облака висели так низко, что казалось, будто они лежат между деревьями в парке перед управлением. Карин и Форс сели за столик. Форс заказал большую чашку кофе с молоком и ржаную булочку с вареным порезанным яйцом, анчоусом и салатным листом.

И никто не замечал Хильмера. Он стонал от холода и бродил по комнате, пытаясь найти ту, по которой он так тосковал.

Эллен.

Форс выпил кофе и съел бутерброд. Карин смотрела, как он ест.

– Ты похудел.

Форс просиял:

– Заметно?

– Конечно. Ты на диете?

– Да.

– Сейчас тебе лучше поесть.

Форс разжевал и проглотил бутерброд.

– Ну что ж, мы нашли преступников, – сказал он с набитым ртом, – но нам нужно признание и доказательства.

Затем он рассказал о том, как предполагает вести допросы. Карин слушала и время от времени задавала вопросы.

– Это трудно, – сказала она, когда Форс замолчал.

– Хаммарлунд говорит то же самое, но я уверен, что все получится. Начнем с Мальмстена. Он расскажет.

– Ты в этом уверен?

– Ты будешь сам их всех допрашивать?

– Если бы ты больше была в курсе дела, то я попросил бы тебя взять на себя Тульгрен. С ней будет сложнее всего. А так придется допрашивать всех самому. Но я буду рад, если ты будешь присутствовать.

– Как тебе угодно.

Они вышли из кафетерия и спустились на лифте обратно на четвертый этаж. Полицейские собрались в одной из больших комнат для встреч. В комнате были дюжина стульев, стоявших полукругом перед столом, карта на стене, доска для письма и стол. Форс уселся около стола. Сван и Мартинсон сидели, нагнувшись над спортивным приложением к «Ежедневным новостям».

Форс подумал о том, что скоро всем поступающим в школу полиции станут задавать один вопрос: «Являетесь ли вы членом какого‑ нибудь спортивного общества? », а вопросом номер два станет: «Записаны ли вы в библиотеку? ». Кандидатов, ответивших «да» на первый вопрос и «нет» на второй, в школу полиции принимать не будут.

Карин села около Мартинсона. Она была пловчиха, это знал и Мартинсон, и все остальные. Тот, кто был хорошим спортсменом, автоматически становился хорошим коллегой, даже если это была женщина. Тот, кто читал книги или слушал классическую музыку, считался сродни гомосексуалистам или даже кем‑ то еще хуже.

В комнату вошли Стенберг и Юхансон. Они заняли места друг напротив друга перед столом.

– Ну как? – спросил Форс и повернулся к Стенбергу.

– Могло бы быть хуже, – ответил Юхансон. – А где Нильсон?

– Ему кто‑ то позвонил, – объяснил Стенберг.

– Черт! – фыркнул Мартинсон.

– Так тут будем только мы? – поинтересовался Стенберг и огляделся.

Прежде чем Форс успел ответить, в дверях появился Нильсон. Он прошел в комнату и сел около Свана.

– Они нашли велосипед, – сообщил он.

– Когда? – поинтересовался Форс.

– Водолаз пришел вскоре после того, как мы ушли. Велосипед лежал во Флаксоне.

– Проследи, чтобы его доставили сюда, – сказал Форс.

– Уже распорядился, – ответил Нильсон. – Водолазы возьмут его с собой и оставят в гараже.

– Отлично, – кивнул Форс. – Ну, докладывайте. Мартинсон и Сван, начнете?

– Конечно, – согласился Сван. – Итак, мы были дома у Мальмстена. Там уже встали, приглашали нас выпить кофе. Родители были откровенно встревожены. Мальчишка выглядел так, как будто собирался заплакать, у матери глаза тоже были на мокром месте. Мы сказали, что Хенрик подозревается в преступлении, которое повлекло за собой исчезновение человека. Чье исчезновение, не сказали. Они спросили, касается ли это Хильмера. Мы сказали, что на этот вопрос ответить не можем. Парень оделся быстро, мы взяли с собой три пары ботинок и все его брюки и куртки. На веревке в ванной висела пара камуфляжных брюк. Мать сказала, что это " любимые брюки Хенрика, единственные, которые он носит». Мы спросили, стираные ли они, и мать ответила, что Хенрик сам выстирал их в субботу, а отец добавил, что он в первый раз в жизни видел парня за стиркой. Во время поездки в автомобиле Мальмстен не сказал ни слова. Казалось, ему уже на все наплевать.

– Спасибо, – сказал Форс. – А как все прошло у Бультермана?

Хокан Юхансон откашлялся. Это был рыжеволосый, веснушчатый, худой как спичка тридцатипятилетний мужчина, отец двоих детей.

– Мы позвонили, никто не открыл. Мы подошли к дому со двора и бросили в окно камень.

Через мгновение показался старик Бультерман. Он открыл окно и начал кричать, что сейчас позвонит в полицию. Мы показали ему удостоверения, и он умолк. Мы спросили, можем ли войти. Он закрыл окно и исчез. Мы вернулись к дверям и позвонили снова. Он открыл и был при этом в одних трусах. Совсем стыд потерял. – Юхансон огляделся. Он выглядел возмущенным. – Ведь с нами могла быть коллега‑ женщина.

– Я, например, – встряла Карин Линдблум, – и я, конечно, упала бы в обморок, если бы увидела мужика в одних трусах.

Она сказала это абсолютно серьезно. Юхансон задумался. Шуток он не понимал.

– Совсем стыд потерял, – повторил он и перевел взгляд с Линдблум на Мартинсона.

Тот сложил «Ежедневные новости» веером и начал изящно обмахивать лицо.

Юхансон, казалось, устал, и Стенберг продолжил рассказ:

– Он снова попросил показать удостоверения, – Юхансон прервался. Он немного заикался, когда бывал взволнован. – Тот, кто просит показать удостоверение, скорее всего преступник. У таких людей обычно нечистая совесть.

– Ты на самом деле так думаешь? – сказала Карин Линдблум и недовольно нахмурилась.

Стенберг продолжил:

– Мы попросили разрешения войти.

– Но сначала он изучил наши документы, не фальшивые ли они. Он даже рассмотрел их с обратной стороны, – вмешался Юхансон.

– Затем нас пустили, – продолжил Стенберг.

– Он все время чесал яйца, – сказал Юхансон.

– Хотела бы я на это посмотреть, – вставила Карин Линдблум.

Юхансон замолчал.

– Продолжай, – велел Форс и бросил взгляд на Стенберга в надежде на то, что Юхансон будет молчать. Стенберг откашлялся.

– Мы сказали, что парень подозревается в преступлении, которое повлекло за собой исчезновение человека, и что мы хотим взять его с собой в город на допрос, а кроме того, вынуждены произвести домашний обыск. Его жена просто глазела.

– Она выглядела совершенно опустошенной, вся белая, – пояснил Юхансон.

Стенберг продолжил.

– «Где парень? » – спросили мы.

– Старик просто чесал яйца, – повторил Юхансон.

– Хотела бы я на это посмотреть, – снова встряла Карин Линдблум.

И Стенберг, и Юхансон в недоумении уставились на нее.

– Ты серьезно? – спросил Юхансон.

– Догадайся, – ответила Линдблум.

Мартинсон быстрее замахал газетой. Форс раздраженно повернулся:

– Тебе что, жарко?

– Немного, – пожаловался Мартинсон на своем сконском наречии.

– Ты не мог бы перестать?

Мартинсон вздохнул, принял кислый вид и отложил газету.

– Продолжай, – сказал Форс Стенбергу.

Тот снова откашлялся.

– Мы прошли к парню в комнату. Над кроватью у него висело духовое ружье, а на ночном столике лежал немецкий железный крест и два ножа, один «гитлерюгенд», со свастикой, другой как штык. Около кровати мы нашли зачитанную инструкцию для солдат‑ пехотинцев. Парень спал, несмотря на то, что мы открывали ящики и складывали его одежду в мешки. Отец попытался разбудить его, но парень не просыпался до тех пор, пока Хокан не щелкнул его по большому пальцу ноги. Тут он подскочил как от укуса.

Юхансон вздохнул и покачал головой. Стенберг продолжил:

– Мы объяснили ситуацию. Он оделся и попросил разрешения позвонить. Мы отказали и повели его в машину. По дороге в город он жаждал общения. Хотел знать, взяли ли мы его товарищей, спрашивал все время, подозревают ли кого‑ то еще или только его. Но мы не отвечали.

Стенберг замолчал.

– Это все? – поинтересовался Форс.

– Не совсем, – сказал Стенберг. – Мы вышли в сад и сняли с веревки пару брюк. Они были влажные. Я спросил, надевал ли он эти брюки в последнее время, и мать сказала, что он носил их постоянно. Я спросил, когда их стирали в последний раз, и она сказала, что парень сам выстирал их в субботу.

– Что‑ нибудь еще? – спросил Форс.

– Я думаю, это все.

– У него есть кролик, – вставил Юхансон. – Никогда не видел такого огромного кролика. Он все время жрет, в комнате все обгрызено: и углы, и дверцы.

Юхансон огляделся, как будто ждал аплодисментов. Мартинсон глубоко вздохнул.

– А что обнаружено при экспертизе? – спросил Форс.

– Мы нашли пятна на скамье. Это может быть кровь. Мы взяли пробы. Во второй половине дня мы узнаем, что это такое. Кроме того, я хотел бы исследовать пятна на шнурках.

– На каких шнурках? – сказал Форс.

– На ботинках девчонки, – пояснил Юхансон.

– Если это кровь, то необходимо выяснить, чья она, – сказал Форс. – Позаботьтесь, чтобы мы получили пробу крови Хильмера Эриксона. Велосипед сейчас доставят, я хочу, чтобы вы взглянули на него.

– Что мы будем искать? – поинтересовался Юхансон.

– Не знаю, – сказал Форс, – посмотрим.

Мартинсон поерзал на стуле, положил одну ногу на другую, уронил газету и поднял ее. Затем Форс рассказал о том, как они брали Тульгрен.

– Чертова стирка по субботам, – пробормотал Юхансон. – Никогда не понимал, почему нацисты такие чистюли.

– Каковы наши дальнейшие действия? – спросил Нильсон.

Форс откинулся на стуле, сцепил ладони на затылке и потянулся:

– Мы с Карин допрашиваем мальчишек. Начнем с Мальмстена, затем на очереди Бультерман, и закончим с Тульгрен. Не забудьте про Стремхольм, ее нужно сменить.

Нильсон кивнул.

– Стенберг и Юхансон выяснят, что за пятна на скамейке и шнурках. Осмотрите велосипед. Не забудьте взять образец крови Эриксона. Поспросите Леннергрена вам посодействовать.

– Ничего нс выйдет, – вздохнул Стенберг и покачал головой.

– Поговорите с Леннергреном, – повторил Форс, – его дочь возглавляет лабораторию.

– Надо же, а я думал, она врач.

– Ну, за дело, – сказал Форс. – Нильсон приведет Мальмстена. Мы с Карин будем в нашем кабинете.

– Слушаюсь, – Нильсон встал.

– Трудно будет сразу же получить результаты анализа крови, – пробормотал Юхансон.

– Постарайся, – произнес Форс, пытаясь скрыть раздражение.

Все встали и вышли из комнаты. Мартинсон прихватил с собой измятое приложение к «Ежедневным новостям».

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 Следующая ⇒